Проклятье замка Кайлентор, Мрачная легенда

[Scorpion(Archon) >>>]

Солнце за окном клонилось на запад, за горизонт, окатывая золотистым светом всё вокруг. Долгий летний день как всегда был полон забот и пролетал едва ли не быстрее зимнего - так много навалило в "Свечу народу" сегодня. Старый Ганс вытер пот со лба, присаживаясь на резную скамью у входа. Он сделал её сам, ещё в самом начале, когда "Последней свече" только-только начала улыбаться небывалаая удача. Ганс порой искренне винил себя в том, что наживается на такой беде, да и от слухов не спрячешься... Скопидомом его звали все, кое-кто - вором и прохиндеем, а кто и вообще болтал по тёмным углам, что Ганс-де с нечистой силой сговорился, вот потому в Кайленте беда,а ему хоть трава не расти!
"А и пусть говорят! Им бы трепаться да время зря тратить,а мне дочурок замуж надоть, да чтоб не в обносках из дому ушли!" - подумал Ганс, любуясь небом и раскуривая трубку.
Внутри было жарко и шумно, Сиси и Мари носились с кружками и подносами, пиво лилось рекой, а заезжий гном-купец уже обыгрывал орка в кости раз эдак в третий... Скоро надо будет налить им настоечки, своей, тайной, "свеченской". Да так, чтоб не буянили - а то дай гному разыграться, а орку разозлиться - и всё, беде быть.
Жезза отпросилась у отца поиграть у реки, и Ганс отпустил её. Что поделать, младшенькая так была похожа на покойницу-жену... Попробуй откажи, тут как тут и слёзки, и губки надутые, и щёчки краснеют от досады. Марта тоже была такой... Совсем-совсем такой. Эээх, ну почему она его не послушала, зачем попёрлась тогда в Кайлент уговаривать сестру выбираться к ним, да насовсем... Он ведь весь вечер ждал, свечи жёг. И всю ночь. И ещё день с ночью, и ещё... а потом свечи кончились, и ганс ждать перестал. Не смирился, порой вставал ночью - на каждый шорох, да только это шуршал Гаржак, старый чёрный волкодав, что ещё щенком попал в руки к Гансу, или проезжая телега скрипела ночами... А Марты всё не было. И дочки плакали - не разомм, а словно по очереди. И он тоже всхлипывал в подушку да днями вздыхал невпопад, а толку? Хозяйство никуда не девалось, только на дочек больше дел легло, но они справлялись. Справлялись и жили как-то,а потом Ганс взял заезжих героев "в оборот"... Эээх, а ведь бывает, что какая-не то мразь и сболтнёт: "Он и жену свою со свету сжил, нечистый!" Знала бы Марта - ох и горевала бы...

А солнце всё клонилось и клонилось вниз, краснея само и разбавляя свои золотые лучи багрянцем. А вместе с ними - и всё, чего они касались. Ганс, не обернувшись, толкнул локтем дверь и, выдохнув колечко дыма, повернул голову, нагибаясь, чтобы ещё разок глянуть ан съехавшихся путников. Не все, не все спешили в Кайлент... кому-то было просто любопытно посмотреть уже и на саму "Свечу", а кто-то проголодался и не нашёл по пути ничего лучше. Только кто? Хотя чего тут сложного - обхаживая "спасителей народных" столько лет не уметь их отличать от прочей публики - стыдно. А Гансу стыдиться было нечего - разве что любопытства.
___________________________________________________

Прикл стартовал, дамы и господа! Прошу начинать, и приятной всем игры!

Тема в Обсуждении.

[Genazi >>>]

Необыкновенно трудное дело – быть обыкновенным. Быть одним из тех, кто не привлекает ненужного внимания, и, если на то уж пошел разговор, липких пальцев воришек и тяжелых кулаков местных заводил. Но, поскольку первое, равно как второе и третье, совершенно не прельщало Арсена Даплфеста, каждый раз ему приходилось прилагать все усилия, для того чтобы не быть «бросающимся в глаза».
Так и сейчас, он, несколько рассеяно потягивая из кружки чуть теплое пиво, то и дело, как бы невзначай, лениво оглядывался по сторонам. И всякий раз, когда ему приходилось встречать ответный взгляд, по спине проходила холодная волна мурашек – отголосок совершенно иррационального страха людных мест
«Глупый страх. Неправильный страх. В конце концов, сколько уж лет прошло, а я все еще…» - Развивать мысль он не спешил, решив вместо этого еще раз приложиться к тяжелой кружке с пенящимся напитком.
Неизвестно чего он ждал всякий раз, когда оказывался в местах подобных этому – то ли обвиняющих криков, то ли еще чего… Но иногда он думал о том, что же все-таки будет, если ему встретится кто-нибудь из той, прошлой жизни.
Арсен встряхнул головой, словно бы отгоняя непрошенные воспоминания. Тонкие, похожие на лапки паука, пальцы сильнее сжались на белом навершии трости, а болезненно бледное лицо чуть искривилось, словно бы от зубной боли.
«Это уже просто смешно» - подумал он, с неожиданной (вроде бы) злостью.

[Orin >>>]

Нынешняя ночь в этом районе города ничем не отличалась от остальных. Да и какие могут быть различия в ночах в этом районе, который даже городская стража предпочитает обходить за пару кварталов. Всё было как всегда – перешептывания в тёмных закоулках, грязно-оранжевый свет, выбивающийся вместе с черной ветвистой руганью и отдаленно похожим на музыку бренчанием на грязную улицу, которую мыли последний раз, наверное, в день основания города. В закутке, из которого раньше слышался тихий шепот, прозвучал резкий звон столкнувшихся кинжалов и следующий за ним короткий вопль, вместе с шумом падающего тела давший ясное представление о произошедшем.
Ничего нового не было и в самом трактире, как высокопарно называли эту дыру, которой больше пошло-бы название «притон».
Сбивающаяся с подобия ритма музыка откровенно раздражала, а через ту, кхм, девицу, что пыталась чем-то вертеть на импровизированной сцене, прошло, как видно, пол-города. Не меньше. И вкус кислого дрянного разбавленного пива как нельзя лучше подходил к той вони от немытых тел и дешевого табака, что практически осязаемо висела в воздухе.
Пасмурного вида человек в потертом кожаном плаще сидел опираясь на стойку, при этом, стараясь не запачкать рукава в подозрительного вида пятнах обширно украшавших поверхность. Настроение было препаршивейшое.
Швырнув на стойку монетку, человек потребовал себе еше одну кружку той гадости, что тут называли пивом. Пить это было совершенно невозможно, но в данный момент необходимо, единственное, что утешало это то, что вся эта двухнедельная нервотрепка должна закончиться сегодня. Резко отогнав от себя нечто накрашенное и предлагавшее платную любовь, и выслушав о себе и своей ценности, как мужчины, много довольно-таки неизобретательных вещей, человек обернулся на звук открываемой двери. Тот, кто был виновен во всех его трехдневных муках, наконец-то соизволил явиться. Человек ухмыльнулся, при том трактирщик увидевший эту ухмылку как-то сразу захотел оказаться где-нибудь подальше. К примеру на другом конце королевства, а еще лучше-на другом континенте.
Пришедший толстяк, с рожей достойной только плаката «Разыскивается. Мёртвым» и тремя громилами, бесцеремонно вышвырнувшими, в прямом смысле слова, компанию из-за одного из столов в углу, громогласно опустил свой зад на скамью и потребовал еды и выпивки, которые были предоставлены практически в тот-же миг. При чем пиво было налито из бочки непосредственно под стойкой.
Через час вся компания была, как выразились –бы некоторые люди, в «дребадан». Когда толстяк начал путать слова, человек сидевший за стойкой решил, что время настало.
Поднявшись, он, лавируя между снующими служанками, направился в сторону пьяной компании.
-А ну, убирайся отсюда.- Произнес он положив руку на плече одному из громил-У тебя ровно три секунды. По истечении данного времени громила с ором свалился под стол с неестественно вывернутой рукой, которой попытался скинуть ладонь подошедшего с плеча. Резкий удар сапогом заставил его замолчать.
Спокойно сев на освободившееся место, человек пристально взглянул на чуть-было не подавившегося от такой наглости толстяка.
--Дай угадаю, ты Сардон, так ?
-Допустим, а что ты за хрен с горы ? Ты совсем ошалел ? Или тебе жить надоело? Ну так это поправимо! Сейчас я тебя…
-Пасть заткни. -Человек перегнувшись через стол схватил толстяка за голову и изо всех сил приземлил лицом о столешницу. Следом достал небольшой платиновый амулет в виде двух скрещенных полумесяцев скрепленных мечем.
Появление амулета произвело ошеломительный эффект. На мгновение в притоне повисла полнейшая тишина. Затем притон опустел в течении пары мгновений. В зале остались лишь перевернутые столы и обломки оконных ставень, выломанные торопящимися покинуть зал посетителями. Через проём от выбитой двери наконец-то ворвался относительно свежий воздух. Так-же в зале остались человек и бледный как сама смерть толстяк.
-А теперь давай начнем с начала. Итак, ты-Сардон, торговец рабами. Я прав ? –ошалелый кивок –Хорошо. Значит ты знаешь зачем я пришел.
-Н-н-нн-нет.
-Не стоит со мной играть, тебя сдали. И сдали с потрохами.
-К-к-кто ? –судя по запаху толстяку срочно была нужна смена подштанников.
-Да твой подельник. Видишь-ли, люди становятся очень откровенными, когда висят вниз головой на тонкой веревке на перилах часовни над булыжным двором. Правда, веревки сейчас делать совсем разучились… Но рассказал он много интересного. Ты знаешь, что предусмотрено за продажу людей демонопоклонным и некромантским культам, ведь так ? Ну, сегодня я добрый, потому у тебя есть одна минута чтобы успеть помолиться. И советую начинать прямо сейчас.
-По-по-постой!-на толстяка было жалко смотреть-У меня есть деньги! Много денег может мы дого…
-Нет. Не договоримся.- Айвор достал из глаза толстяка рыбку метательного ножа, после чего брезгливо вытер лезвие об одежду последнего.
Бросив на стойку золотой в часть покрытия расходов на ремонт, Наказующий отправился к ближайшей часовне Майри доложить о выполнении задания.

[Барон Суббота >>>]

Дорога из родового имения Гамбетов к бывшей столице заняла почти весь день. Одинокий конный путник, двигавшийся с юга, придержал свою гнедую лошадь у таверны, прилепившейся к тракту, словно кровососущее насекомое к артерии крупного зверя. С мелодичным звоном монета подлетела вверх, последний раз сверкнув в краснеющих лучах умирающего светила, и глухо шлёпнулась о выделанную кожу перчатки. Руфус Гамбет разжал ладонь и усмехнулся, глядя на порядком исцарапанный лик короля Маркуса, и перевёл взгляд на таверну. Вообще-то, он не собирался останавливаться до самого замка Кайлентор, но, приняв условия игры, виконт не намеревался жульничать. Шулерство всех мастей – это искусство, не меньшее, чем сама игра, и требует оно, в первую очередь, идеального знания правил, так что, Руфус лишь кивнул, и направил лошадь к коновязи.
- Здравствуй, уважаемый, - он обратился к старику, сидящему на скамье при входе, как к равному, решив не афишировать своё происхождение, ведь Фортуна любит тёмных лошадок. – Скажи, не ты ли хозяин трактира?
Только сейчас Гамбет обратил внимание на вывеску заведения и едва заметно кивнул, припоминая пару сплетен, что нет-нет, да и всплывали в игорных домах.

[V-Z >>>]

Черный кинжал с тонким лезвием смотрел острием в небо; плоская сторона клинка прильнула к бледному лбу, а столь же белые пальцы твердо держали рукоять.
– Miatei Kaellar, Sellai Quimmarol, matae verlae laora Dia…
Будь дождь или снег, жара или холод, будь он в море или на суше – каждый день в этот час Римор Фаэль’тай извлекал из полированного футляра этот кинжал, подносил его ко лбу, и негромко произносил слова родного языка. Если только не был в бою – но тогда после битвы молитва произносилась трижды.
– Mikae vallna semme, vittae sem enna vaell, mae kallen intailawe Die selle…
Этот кинжал никогда не погружался в чужую плоть; убийство молитвенным клинком для любого феалари граничило с кощунством. И все же он был остро отточен – на случай, если придется прервать жизнь хозяина… единственную жизнь, которую можно было взять этим оружием.
– Mare semne kiell-ore, lai se quida virrana, ain lai se nallna virrana…
Римор смутно ощутил, что кто-то проходит мимо, глядя удивленно; разумеется, в этих местах вряд ли часто видели феалари, занятого молитвой. И пусть Римор не снимал капюшона плаща – все равно бросивший взгляд от дороги, в поле, понял бы, что происходит нечто необычное.
Но Римору было все равно. Даже проезжай тут Первый Властитель – он бы не стал нарушать молитву ради него. Впрочем, никто из Властителей и не подумал бы вмешаться в такой момент.
Очень осторожно феалари отнял кинжал от лба; позволил себе открыть глаза и увидеть черную полированную гладь клинка. И твердо произнес последние слова молитвы, как произносил их каждый день.
– Miavana Dilae*.

Местами дорога была на удивление хорошего качества; Римор, который всегда был невысокого мнения о человеческих строителях, был вынужден признать неоспоримый факт. Радовало – что хотя бы местами, потому что феалари пришлось странствовать пешком.
Увы, добрых два месяца назад он лишился верно прослужившего ему несколько лет коня. Простая разбойничья засада – пусть и из неплохих воинов – вряд ли могла задержать пятого сына Дома Фаэль, но вот коню она стоила жизни. Новым же Римор еще не обзавелся – не мог выбрать. Те, которых ему предлагали, были достойны разве что десятника захудалого замка, а никак не феалари Серебряной крови**, и Римор предпочитал ходить пешком, нежели показаться на таком «скакуне».
Впрочем, и к пешим переходам он давно привык; та область Канфеорна, которой владел Дом Фаэль, мало подходила для конных прогулок.
От раздумий о коне Римор перешел к очередной мысленной проверке – все ли необходимое он взял с собой? Оружие – меч и кинжал, выкованные в родном Доме. Прочная сумка, где покоятся все небольшие, но чрезвычайно полезные вещи. Тело защищено кольчугой – опять-таки, канфеорнской ковки. Правда, последнюю Римор предпочитал скрывать под верхней одеждой – черной, расшитой золотыми нитями. И пусть она и привлекала внимание, когда феалари сбрасывал длинный плащ с капюшоном – но Римор скорее вдвое увеличил бы срок изгнания, чем позволил бы себе выглядеть неподобающе. Если сын Дома Фаэль ничем не будет отличаться от людей, кроме черт лица и острых ушей… нет, тогда можно сразу волосы стричь***.
Впереди показалось строение… гостиница, да. Римор наморщил лоб, припоминая, как ее называли. А, да, «Последняя свеча».
«Kamaeni chianel, – перевел про себя феалари и невольно улыбнулся. – Подобное название могло бы быть и у нас».
Как бы ее там ни называли – стоило переночевать. В замок, опасный ничуть не меньше, чем Лабиринт Орвиса, отправляться надо было только со свежими силами. Тем более, что уже вечерело.
Судя по услышанному тонким слухом "Здравствуйте, уважаемый", уже кто-то прибыл; Римор припомнил, что его обогнал всадник.
И сам шагнул во двор, убедившись в своей правоте - увидев человека у дома и старика. Чуть заметно пожав плечами, Римор сбросил капюшон, открывая длинные черные волосы, четкие черты бледного лица и острые уши.

*Отец Каэллар, Звезда Бессмертия, услышь сына народа Твоего. Благослови путь мой, направь меня в мире, над которым сверкают Твои звезды. Дай мне прожить жизнь, как я желаю того, и как я заслуживаю того.
Благодарю тебя.
**Члены правящей семьи Первого Дома называются Звездной кровью. Второго, Третьего и Четвертого – Золотой. Пятого, Шестого, Седьмого и Восьмого – Серебряной. С Девятого по Двенадцатый – Стальной. Тринадцатого – Огненной.
***У феалари длинные волосы считаются признаком красоты и чистой крови. Короткая стрижка или бритая голова – лишь у рабов или слуг самой низшей ступени; облысение вызывает большее сочувствие, нежели потеря руки или глаза. Ну а насильственно постричь кого-либо – значит, подвергнуть великому позору.

[Серина >>>]

Дорога легко ложилась под конские копыта, чёткий и ритмичный перестук которых почти убаюкивал. Одно "но" - ездить верхом Клио не привыкла, а точнее, в седле она была всего-то второй или третий раз в жизни, от чего к концу дня ныла буквально каждая мышца, в некоторой степени спасали только предыдущие годы тренировок.
Солнце почти скатилось к линии горизонта, когда показалась наконец вывеска трактира - "Последняя свеча", о котором, как и о его владельце, танцовщица много слышала. Поговаривали, что тот наживался на путниках не самыми честными способами, да что, страшно подумать, собственную жену со свету сжил... Впрочем, люди много чего говорят - только слушать меньше надо, это Клио знала по собственному опыту. Уму непостижимо, как скоро лишь одно, но брошенное в благодатную почву слово обрастёт такими подробностями, что диву даёшься, откуда у людей фантазия берётся?
Сам трактир оказался вполне обычным, не лучше и не хуже тех, где ей приходилось бывать. Добротный дом, конюшня, кузница. Самое оно для отправляющихся в последний путь спасителей отечества, и название под стать. У входа старик, судя по всему, хозяин заведения, выпускал в небо кольца дыма, лёгкими перышками несшиеся ввысь и теряющиеся среди красных закатных облаков. Как видно, Клио была сегодня далеко не единственной гостьей - у крыльца стояли ещё двое мужчин, один из которых только что поприветствовал трактирщика.
У края дороги Клио спешилась одним прыжком, на который флегматичная соловая кобыла, уже пощипывающая куст на обочине, даже не обратила внимания.
Ведя под уздцы лошадь, во двор таверны вошла невысокая смуглая девушка. Длинные каштановые волосы заплетены в косы, слегка растрепавшиеся в дороге, неброская одежда в бежево-коричневой гамме, и в каждом движении - кошачья грация. По усталому лицу скользнула тень улыбки, когда танцовщица кивнула старику со словами:
- Добрый вечер.

[Барон Суббота >>>]

Острый слух сулит долгую жизнь любому игроку, но куда ценнее умение затылком чувствовать то, как меняется атмосфера, вокруг, когда на костях выпадают Глаза Эгрота. Руфус обладал этим умением в полной мере, а потому, как только зашелестела сзади одежда, нет, чуть раньше, когда волоски у него на шее встали дыбом, молодой дворянин обернулся, чтобы увидеть весьма странно выглядящего путника.
До виконта доходили рассказы о феалари, он даже видел в родовой библиотеке гравюру с портретом одного из них, давнего друга семьи, но чтобы вот так, в первй день Игры столкнуться с одним из детей этого народа? Аверс!
Подобная реакция людей Римору была знакома, и уже не удивляла. Иногда - даже и не раздражала; тем более, что сейчас человек, похоже, лишь поразился - но не был ни очарован, ни испуган.
Обе эти реакции тоже были феалари хорошо знакомы.
Римор окинул обоих коротким взглядом. Старик - похоже, постоянный житель гостиницы. Молодой - явно не из простолюдинов, более высокого рода, пусть далеко и не такого высокого, как дети Домов. В любом случае, стоит проявить вежливость.
- Римор Фаэль'тай, - коротко представился феалари. Требуемый церемониал называния имени он сократил до минимума - как полагалось при разговоре с ино- и траворожденными*.
- Руфус Гамбет, к вашим услугам, - представился виконт, словно при знакомстве с аристократом равного или высшего ранга. Скрывать своё достоинство он вовсе не собирался, как, впрочем, и привлекать к себе внимание великосветскими замашками.
Голос человека не дрожал, и это Римору понравилось; он слишком часто видел иные варианты. Хотя употребленная им формула заставила бровь феалари чуть дернуться.
- Не стоит предлагать услуги, если не собираетесь их оказывать на самом деле, - посоветовал он. Человеческая манера речи по-прежнему казалась престранной, несмотря даже на сорок лет, восемь месяцев, шестнадцать дней и семнадцать часов, проведенные среди них.
- Считайте это данью вежливости, - Руфус отвесил неглубокий "поклон вежливости", придавая речи нужный оттенок. - У разных народов, как вы наверняка знаете, разные обычае, уважаемый Римор Фаэль'тай, и каждый следует своим, находясь в пути.
- Несомненно, - Римор ответил жестом феалари - коснувшись лба и позволив руке соскользнуть к груди по пряди волос мимо виска. - Говорят, что любое непонимание возникает при столкновении обычаев.
Некстати вспомнилось удивленно-веселое: "Если у вас так следят за каждым словом, то как же вы ругаетесь?". Римор еле заметно дернул кончиком уха, отгоняя непрошеный образ.
- Судя по месту нашей встречи, вы тоже направляетесь за туманы?
- Я держу путь в замок Кайлентор, - беседовать, да что там, просто наблюдать за феалари, было весьма интересным занятием. Руфус по зарождающейся привычке неуловимо быстро подбросил и тут же поймал монету, глядя, как Римор пошевеливает ухом или как елеуловимо меняется выражение его лица при разговоре. - Вы, полагаю, тоже?
- Это нетрудно заключить, не так ли? Полагаю, не я первый туда отправляюсь.
Сверкнувшая монета заставила Римора улыбнуться - самым краешком губ. Феалари в слепой случай не верили, передавая свою судьбу в руки Кеаллара, под свет звездных глаз Его. Но могли понять чужое стремление к подобным решениям; сам Римор давно уже с этим свыкся.
- И, вполне вероятно, появятся еще и другие.
Видимо, Фортуна людей или Кеаллар феалари решили проявить воспетое в веках чувство юмора, потому что, стоило Римору закончить, как сзади раздался перестук копыти усталый девиичий голос:
- Добрый вечер.
Руфус глянул поверх плеча высокого феалари и прищурился.
- Видимо, вы правы, уважаемый! - прокомментировал он увиденное и подбросил монету. Реверс. – Действительно, добрый! – ответил Гамбет девушке и наклонил голову в знак приветствия.
- Ох ты батюшки, неужто вы все в кайлентские туманы нацелились, господа хорошие?! - привычная манера говорить и звякнувшая золотой монетой в голове мысль отвлекла Ганса от созерцания и своих уже состоявшихся, и ещё только подъехавших гостей. Первый же взгляд, брошенный на эльфа и человека, предельно чётко определил их благосостояние. "Хорошо заплатят". - Не ходили бы вы туда, господа! Гиблое, гнилое место, да прости меня Аэлар. ну да кто я вам, чтоб советовать? Меня Гансом зовут, все старым прозывают, сами знаете небось - про "Свечу"-то мою вооон какая слава идёт! Ну да коли что дурное болтают - так вы не верьте, последнее доброе место при Кайленте старом - у меня, у старого Ганса! Милости прошу! И вас, сударыня, тоже, - запоздало додумавшись встать, Ганс откашлялся, прочищая горло, и согнулся в приглашающем жесте, пряча в бороде довольную ухмылку.
*Инорожденными феалари называют всех представителей иных народов. Траворожденными - всех, кто по происхождению существенно ниже их.

(с V-Z и Скорпионом)

[Мара >>>]

Сегодня был первый день тяжелого похмелья после целой недели беспробудных поминок по усопшим родителям. Где он пил, с кем и что именно, Аридел уже не помнил: кажется, только твердил всем подряд, что ему нужно в замок и непременно в «свечу». Павшая, последняя, паршивая или поздняя – варианты менялись от кружке к кружке, но раз сейчас он все же сидел за столом, значит те, с кем он пил, его поняли.
Лучше бы, конечно, его не поняли, а посадили на первый попавшийся наемный экипаж и отправили домой. Теперь, вдоволь оплакав родителей, Аридел свой дом уже не считал склепом. Напротив, там была мягкая постель и любимая подушка, набитая гречишной шелухой, а деревянная поверхность стола, как не крути, здоровому и комфортному сну не способствует.
Все еще с трудом соображая, спит он или уже нет, художник-неудачник слушал разговор трактирщика с приезжими. И говорили они про все тот же замок, будь он трижды проклят.
В голове у Аридела шумело, в висках стреляло, а нижняя челюсть болела нестерпимо. И не нужно быть оракулом, чтобы догадаться, какой сочный синяк сейчас красуется на его лице, а может быть даже не один.
С трудом сдерживаясь, чтобы не сползти под стол, Аридел Соур постарался устроится поудобнее, чтобы поспать еще хотя бы немного.

[Woozzle >>>]

(Вуззль и ее персональный невроз Черон - восхитительнейший из всех возможных неврозов)

Тонкие ниточки, врастающие в ноздри - огонек едва заметной щекотной боли, которая сразу же исчезает. Шепот - и пальцы отказываются гнуться, руки сами собой тянутся к холодной земле, черпая горсти; беззвучный крик - судорога скручивает спину вдоль, свивая узлом, заставляя заходиться в танце...
Я есть!
Эта странная легкость и одновременно тяжелое, невероятно гнетущее ощущение непринадлежности собственному телу - рвется, сжимается в комок, будто тесто, игнорируя соединения костей, выворачивается наизнанку, заходится стоном будто бы всей кожей...
Я здесь, я здесь, я существую, ты - это я, ты мой, твоя плоть, твоя кость, кровь, твой запах и мысли...
Хальк в ужасе зажимает ладонями уши – словно это может чем-то помочь. Словно можно укрыться за собственными руками от голоса внутри, от самого себя. А голос звучит, звучит, колоколом отдается в голове – гулким медным колоколом. На каждый удар его отзывается стоном все естество, после каждого удара разносится по телу болезненное эхо.
- Здесь никого нет! – кричит Хальк, и крик тонет в вязком тумане, словно в густом киселе. Становится тихим, безжизненным, почти неразличимым – где ему тягаться с колоколами…
Тише, успокаивает звон, отдающийся в висках. Тысячи древних языков просыпаются в его ушах, гневно читают молитвы и речи, пока не гаснут, сливаясь в один пронзительно-страшный шепчущий голосок, царапающий по стеклу.
Бежать! - вспыхивает огнем в глазах; это тот, кто был прикован к земле, жаждет ощутить вкус боли и изо всех сил рвет туго натянутые струны тела, не беспокоясь об извлекаемой мелодии и о том, что боль эта достанется не ему, а мальчику.
Земля сама рвется из-под ног.
И Хальк бежит, мчится, летит – снова. Мчится, повинуясь приказу, отдающемуся в крови, но в то же время втайне надеясь, что от этого непонятного, страшного, что происходит сейчас с ним, можно убежать так же, как чуть раньше – от разбойников. Хрипом отзываются легкие, кажется, что там, внутри, горючая смесь вместо воздуха, и спичка уже поднесена, и течет жидкий огонь, опаляя внутренности, обжигая гортань. А ноги давно сбиты и плачут кровью, словно не по твердой земле ступают – по мелкому стеклянному крошеву. Что вокруг, что впереди – одному Аэлару ведомо. Будь там хоть бездна – не заметит мальчик, не остановится в шаге от пропасти. Так и полетит – на крыльях, что давно уже не держат.
И руки, слишком сильно стиснувшие подаренную игрушку, в страхе разжимаются.
Вслед за эйфорией приходит страх. Страх потерять, разбить, сломать и привести в негодность. Руки бережно касаются куколки, в восторге гладят ее неуклюжие деревянные ноги, которые умеют так замечательно бегать.
Кто ты?
Они мягко трогают губы, надеясь прикосновением заставить деревянного человечка говорить.
Ты останешься со мной, полюбишь меня, согреешь меня? Выпей глоток тумана и мы навсегда будем вместе... тебе не придется больше убегать, только догонять, догонять, догонять - а мне не придется больше умирать, только - жить!..
- Я сошел с ума… - слова падают мертвыми бабочками, кружатся и тают, не долетев до земли. – Я сошел с ума!
Хальк мотает головой – из стороны в сторону, отчаянно, резко. До хруста в шейных позвонках – лишь бы прогнать, вытрясти из себя чуждое существо, так ловко управляющееся с измученным телом. Спутанные волосы летят по щекам - легко, будто метелки терпкой полыни, но исцарапанную кожу саднит, как от злых хлестких пощечин.
- Я сошел с ума… - горькие слезы, горькая кровь на губах, горький шепот.
Нотка удивления сменяется взрывом гнева. Мягкие пальцы вдруг становятся острыми-острыми, выпуская кривые когти с зазубринами и прорастая болью из тела - стой! Существо, забавляющееся с мальчиком, знает только один способ даровать умиротворение - ударить и затем оставить в покое.
Ну же!
Вспышка отпускает, и на Халька словно падает с его собственных плеч рухнувшая гора - так хорошо, так пусто, так безвольно, как будто у него нет ни рук, ни ног... только голос. Его голос. Или - чужой?!
Расквитаться с обидчиками, отомстить, взобраться на гору трупов и вырвать корону из рук священника - все, и ничего не требуя взамен! Только смириться с болезненно продирающим холодком где-то в висках, и не вздрагивать от ужаса, пытаясь вытащить невидимые иголки. Ему тоже больно, он же страдает - и отчаянно льнет к теплу, в надежде согреться... отдавая в качестве дара свой холод.
Вместе с этим пониманием приходит интерес – робкий и осторожный. Потянуться, раскрыться навстречу, понять природу своей новой сущности.
- Кто ты? – и самому смешно. Дурачок, дурачок, у кого спрашиваешь? У себя же?
Глупо ожидать ответа. Нет ничего. Ничего и никого нет. И голос в голове, и холод, что разливается изнутри – просто усталость. Так хочется в это верить, так хочется закрыть глаза и погрузиться в мутную полудрему. Проснуться и увидеть – солнце. И не услышать, никогда не услышать ответа на заданный вопрос…
И постепенно из холода возникают робкие ростки тепла - должно быть, того самого обещанного солнца. Это все обман, твердят остатки здравомыслия, это ты замерз настолько, что земля кажется тебе теплой - но из тумана уже вылепляются призрачные контуры и кружат свой танец, увлекая небо вверх в головокружительном хороводе.
Все будет хорошо...
Добрые, теплые пальцы ласково держат фигурку. Иди, человечек. Найди... кого-нибудь. Таких же, как и ты. Для игры нужно много человечков...

Сообщение отредактировал Woozzle - 24-01-2009, 22:48

[Мара >>>]

Сон Ариделу снился скверный и сплошь состоящий из раных тварей и гадов. Будто бы попал он в такой лабиринт, где все стены из переплетенных змей да пауков, жуков да скорпионов, и на полу они и на потолке. И когда шел он по этому лабиринту под ногами что-то смачно хрустело и на голову сыпалось и за шиворотом копошилось. А он только вздрагивал от прикосновения маленьких лапок и усиков, да периодически пытался их с себя стряхнуть.
Юноша вздрогнул и проснулся, а по спине кто-то продолжал ползти, Аридел со стоном выгнулся, заламывая руку за спину, пытаясь поймать и раздавить эту гадину, но никого там не было. Это просто пот крупными холодными каплями стекал по спине.
Шум таверны больно ударил по ушам, десятки людей говорили, смеялись и эта звуковая мешанина засоряла уши и мешала думать. А нужно было больному юноше вспомнить нечто очень важное, о чем он думал во сне, но забыл проснувшись.
За соседним столиком бородатый крестьянин прикладывался к пузатой кружке с пивом и плотоядно оглядывал всех особ женского пола, от обилия выпитого его нос стал напоминал красную сливу, а глаза маслянисто блестели. Должно быть абсолютно все девушки для него сейчас были прекраснее богини.
Аридела передернуло, он сам уже очень долго выглядит, думает и смрадно воняет в точности как этот бородач. Зачем он столько пил?
Пить.
- Воды, - слабо простонал юноша в панике ища глазами официантку, - пожалуйста воды.
Собутыльники бородача что-то громко заговорили, тыча в него пальцами.
Плевать, подумал Аридел и снова беспокойно заметался взглядом по душному помещению.
Да куда же запропастились все официантки, когда они так нужны?

[She-fiend >>>]

Солнце медленно опускалось и закат светила осталось ожидать недолго. Белый валинорский конь рысцой ступал по дороге, оглашая окрестности перезвоном колокольчиков, аккуратно вплетенных в длинную гриву. Эльфийский конь, почти что порождение магии, наделенное сознанием, когда в восприятии и понимание мира не уступает человеку. Подобные создания часто упоминаются в сказках и легендах, где они хитрят и обманывают людской род изощренными методами. Белая всадница усмехнулась, вспомнив одну из таких историй.
Сияние исходило от Белого всадника и ее скакуна. Черный плащ с символом эльфийского древа развивался на ветру за спиной. Сам мир звал ее в долину туманов, стонущий и напуганный мир. Рядом с конем бежала черная пантера. Это огромная кошка - Аштар, не глупее человека, сейчас поглядывала на леди барда, развлекая мысленным диалогом о недавно приснившемся сне. Женщина, напряженно вглядывалась в даль и легким движением руки убрала спавшую на лицо черную прядь волос.
Опустившийся золотой диск застал хрупкую и миниатюрную Ниару, с выучкой долгоживущей эльфийской расы, недалеко от "Последней свечи". Вдалеке виднелись огни таверны, когда сам воздух как будто задрожал.
- I amar prestar aen... a han nothon ne qwilith*. - Вырвалось из уст белого всадника Лирандар. Всадница остановила коня едва уловимым движением и спешилась. Она чувствовала беспокойство своего духа, заключенного в кошке.
И мир окрасился красным и фиолетовым, и багряные краски заката расцветили небо словно свеже-пролитая кровь.
Ниара сошла с дороги. Небольшая поляна, свободная от деревьев и кустарников показалась ей вполне удобным местом, чтобы переговорить с духами.
Погас последний луч солнца и мир погрузился во мрак. Валинорский скакун недовольно фыркал, когда смотрел на хранителя зеленого пламени.
- Аштар, мне нужны твои глаза. - Позвала пантеру Ас'Сарен. Она присела и взяла в ладони морду кошки. Не моргая, бард смотрела в желтые глаза своего воплощения. И грань между миром как будто размыло... между миром материальным и иным. Серые призрачные тона, постоянный шум и нашептывающий голос. Что-то гнетущее и постоянный страх, как во снах, которые заставили покинуть Дом Лирандар, сгущалось постепенно в стороне проклятого замка. Ниара перенесла свой дух ближе к таверне.
- Духи... придите ко мне, взываю к вам землей, водой, огнем и ветром. Духи...
Так могло проходить множество времени, но эльфийский бард полагалась на своих спутников, что они не позволят надолго ей остаться среди сущностей невидимого мира.
- Шшшшшссс... шшшсспра... ш.... - завывал голос ветра. - Шшшсссправед...
- Праведность? Скажи мне, ветер, и ты трава и земля, что устилает землю и забирает останки павших...
И ветер завывал о несправедливости, и трава, колыхаясь шелестела, нашептывала о несправедливости.
- Какая несправедливость? Духи, чего вы боитесь. Я зову вас, придите ко мне. И вы, деревья, почему не отвечаете белому всаднику и другу леса... Лишь шелест и тревога в вашем голосе.
От диалога Ниару отвлек толчок лошадиной головы. Глаза дрогнули и мир снова приобрел былые оттенки. Лишь чувство беспокойства не покидало эльфийского барда.
- Я целый день чувствую этот... хаос. И чем ближе, тем все страньше и страньше. - Говорила она Аштар, расхаживая по поляне так, словно была дикой кошкой в клетке. - Не все в истории короля чисто...
Всадница поднялась с травы и закрыла глаза, мысленно пытаясь почувствовать фею, которая откликнется на ее зов. - Приди ко мне...
Где бы порождение природы не пряталась, она хотела призвать ее и расспросить подробнее. Загвоздка в таком подходе была лишь в том, что эти веселые и озорные создания, просили дар за свой ответ. А страх делал их наглыми.
Ниара запрыгнула в седло валинорского скакуна, и натянула капюшон низко, чтобы нельзя было разглядеть тонких черт лица. Она продолжила путь к "Свече". И веселый перезвон огласил приближение белого всадника, сияющего в вечернем мраке. Серебряный полумесяц сверкал на груди поверх изысканно расписанной завитками эльфийской кожаной брони. Под звуки перезвона колокольчиков тихо напевала:
"Мне приснились ты и я,
Тысяча звезд освещала небо...
Я дотронулась до твоей руки, и ты ушел,
Но воспоминания о тебе все еще живут..."
Еще при приближении к "Свече" она разглядела в свете факела конюха, вглядывающегося, точно видит ангела или скорее призрака.
- Сладостной воды и легкого смеха вам. - Поприветствовала она конюшего. Расспросив о таверне и ее хозяине, Ниара оставила золотой за коня и попросила за ним особенно присмотреть. Отстегнув свои вещи от седла, она направилась внутрь. Пантера не отставала от нее ни на шаг. Эльфийские одеяния барда вот что первым делом бросалось в глаза.
Лавируя между столиками и мелькающими с подносами девушками, Ниара проследовала к барной стойке.
- Пусть горны поют о вашем заведение, уважаемый Ганс, в самом далеком эльфийском королевстве. - Произнес мелодичный голос с эльфийским акцентом, прежде чем владелец успел заговорить про Аштар. - Мне нужна комната на ночь и свежее мясо для моей пантеры. - И пока не отзвучали эти слова, она поправила капюшон, чтобы лучше можно было разглядеть черты ее лица.

* Мир изменился... я чувствую это в воздухе (эльфийский)

[Серина >>>]

Испуганно, словно боясь пропустить лишний холод в трактир, скрипнула дверь, закрываясь за спиной девушки. Внутри было людно и шумно, как в любом трактире, но сейчас это было слишком - ведь не кабак в центре города, а последний уголок жизни перед проклятым Кайлентором.

Далеко, на юге, сейчас поднялось солнце...
Далеко, на юге, сейчас мелкие белые цветки облепили кисти, на которых вскоре созреют крупные бордовые ягоды.
Далеко, на юге сейчас была вся жизнь, все ошибки и недомолвки. Там кружились белые платья из паутинно-тонкого шёлка, и лёгкие шаги оставляли узор Танца на песке.

Лишь тряхнув волосами Клио отогнала видение, давно канувшее в лету и ставшее такой же сказкой, как истории о белых цаплях, некогда живших, там, где сейчас были лишь непроходимые топи и сотни безымянных могил.
Танцовщица оглядела зал, подыскивая подходящее место, и задержалась на присевшей в дальнем углу монашенке, рядом с которой ещё было свободное место. Самое оно - относительно тихо, темновато... мечта вора, усмехнулась девушка и направилась к выбранному уголку.
Лёгкий стук невысоких каблуков по дереву пола, слишком лёгкий - она могла ходить бесшумно, но сейчас это было не нужно.
- Доброй дороги, сестра. Вы не возражаете? - спросила Клио, уже бросив сумку по соседству.

[Черон >>>]

Пряди тумана серыми истлевшими лентами вплетаются в пряди волос и волочатся следом. Хальк шагает – послушно, безразлично. Бесцельно. Словно марионетка, потерявшая кукловода. Нити – туманные пряди – обвисли безвольно, нет больше чутких пальцев, что сжимают вагу, что направляют, указывают путь. Порадоваться бы, да сил на радость не усталость. Безразличие. Вязкое, холодное, усталое, впору пожалеть о долгожданной тишине, позвать шепчущий голос – все легче, чем одному в молочном воздухе барахтаться.
- Эй? – робко, в пространство, словно бы и ни к кому, а для сам с собой. – Холодно тут…
Ответ приходит из глубины себя; становится уже чуть-чуть привычно, когда вибрирующий голос отзывается в костях.
- Здесь холодно... - вторит эхо откуда-то очень далеко, будто бы из-под земли. Тебе... тоже? Почему?
Вот и ответь ему, пожалуй. Почему холодно. Почему одиноко. Почему страшно. Мальчик зябко обхватывает себя руками за плечи и слепо озирается вокруг - странное все же место этот Кайлент. Вытяни руку вперед, и собственных пальцев уже не видно…
- Ну… - Хальк мельком думает, что с самим собой необязательно говорить вслух, но тишина так жадно дрожит в предвкушении звуков, так хочется разорвать эту ватную пелену хоть чем-то... Голос звучит тихо и как-то жалобно. – Ночь же. И сыро здесь. Да еще туман этот. А тебе… почему?
- Потому что я есть -, с бесконечно тянущейся заминкой отвечает голос изнутри. - Потому что земля и туман, потому что звук, дождь, тишина. Или... потому что ты? Тебе холодно... мне... я - это ты. И холодно...
- Ясно… - хотя что тут может быть ясным?..
Ветер трогает туманные ленты, что тянутся из волос – то ласково перебирая, будто струны драгоценной лютни, то резко дергая. Виски откликаются болью, такой же переменчивой: тянущее, горькое эхо вдруг взрывается огнем, пылает, пульсирует в голове и затухает, чтобы минуту спустя взорваться вновь.
- Уйдем отсюда? - и снова беспомощный взгляд по сторонам. – Где-то ведь этот туман кончается. Я точно знаю, я помню!
- Кончается? - слово звучит мертво, повисая в воздухе, словно клочья этого же самого тумана. Тот, кому принадлежит проросший сквозь Халька голос, совсем не верит в это слово. Оно для него словно не существует. - Нигде. Ничего не кончается. Будет всегда. Не уходи! - вдруг голос вспыхивает обжигающим льдом, в котором не понять, чего больше - мольбы или угрозы.
- Не уходи!.. Ты - тепло...
И хрупкие пальцы осторожно оживают в теле, готовясь грубо рвануть ниточки на себя - на случай, если куколка вздумает обрести собственную волю.
Горячим цветком – шипастой алой розой – в голове распускается боль. Что там ветер, ласкающий струны, - никогда ему не сыграть такой резкой злой мелодии, не заставить цветок боли корнями врасти в тело, стать не инородной частью, а сутью естества… Плохой музыкант ветер. Стократ талантливее тот, чью душу несет в себе Хальк, с кем, хочешь не хочешь, делить ему теперь свою жизнь.
- Не надо! – роса на щеках, соленая роса, что щиплет кожу. – Не надо! Пожалуйста... Я не уйду. Мы вместе. Там нет тумана, там тепло... Я есть хочу… Не надо…
- Вместе?..
Медленно, недоверчиво, когтистые пальцы разжимаются, давая возможность Хальку шагнуть. Тот, кто рядом, следует за ним - точно так же оступаясь, неловко передвигая окоченевшие ноги. Он догоняет. Он рвется за бредущей в сторону тумана жизнью, и все крепче стискивает ледяные объятия на горле мальчика.
Держаться. Идти, не обращая внимания на отказывающее тело...
Шаг.
И еще один, а за ним еще. Кажется, что туман подается с тихим шорохом, расступается, как складки тяжелого белого шелка, чтобы вновь сомкнуться за Хальковой спиной. И ничего не меняется вокруг – все та же муть в глазах, все тот же холодный воздух, ласкающий кожу и царапающий горло. Движения нет. Появляется отстраненная мысль, что вообще ничего больше нет, нет и не было никогда. Вся прошлая жизнь просто приснилась Хальку – от рождения и до сумасшедшей погони, а на самом деле он вечно плывет сквозь туман – замерзший, усталый, неприкаянный.
- А ты здесь откуда? – молчать становится больно, слова сами рвутся из горла.
- Я бы здесь все время - , голос уже едва слышно, так его скрывает звук шагов. - Всегда, пока были туманы, пока был холод. Я был - и меня не было. Пока не появился ты. Ты сделал все... другое. Кто ты такой?
- Я, - мальчик улыбается странному вопросу, через силу, через соленую боль в краешках потрескавшихся губ, робко и неуверенно, но все же – улыбается, - Я Хальк. Человек.
И правда – что здесь еще ответишь?
- Не так -, слышится угасающий шепот. - Ты - тепло. Ты умираешь, постоянно... ты есть и скоро закончишься. Очень скоро. И я вместе с тобой. Ты должен остаться... остановись! Не шевелись, не умирай. Ты будешь жить дольше, если замрешь...
И тело снова отказывается подчиняться. Холод, который все это время был просто чем-то, неприятно покалывающим кожу, пробирается в кости и сковывает ноги напрочь - и Хальк падает.
Падает, и улыбка оборачивается гримасой: обескровленное лицо с провалами распахнутых глаз и изломанной линией рта. Крикнуть бы, выплюнуть проклятие, но губы кривятся, не в силах выронить ни звука.
«Зачем! - молчит Хальк. – Зачем! - пальцы судорожно хватают клок пожухлой травы, - Я мог бы дойти и жить, жить, жить!»
"Нет. Ты умрешь так же, как другие, которые были раньше. Когда они пытались уйти, они падали и становились холодными... другие, но все же такие же. И ты останешься здесь".
Они стали одной намертво сжавшейся точкой, в которой пульсировало тепло.

(и, конечно, Woozzle)

Сообщение отредактировал Черон - 27-01-2009, 23:37

[Scorpion(Archon) >>>]

"Последняя свеча"

She-fiend
От удивления Ганс едва не икнул, вовремя сдержавшись и принимая вид посолиднее - да что ж такое-то? Нет, ко всему бывал привычен старик, но чтобы в один день так много - это всё же было редкостью. И редкой возможностью срубить хороших деньжат!
- Ох, сударыня, для вас - хоть живого быка приведём, знайте только платите! Сами знаете - дело моё маленькое, трёх дочурок надобно замуж выдать, так что уж чем смогу - всем господам гостям услужу! Вон гляньте-как, какие персоны ко мне нонеча жалуют! Сейчас, сейчас всех обслужим! Комната вам будет, чистая да просторная, и мясца вашей... кошечке подыщем! Сильва! Сильва, где тебя носит - заждались вон уже! - усмехаясь, прикрикнул старикан на старшую дочь, златокосую красавицу в зелёном платье и вышитом цветами фартуке, уже бежавшую с подносом мимо какого-то молодого гуляки в сторону усевшейся особняком монахини.

Messalina
Вслед за первой девушкой, пробежавшей мимо Аридела, к столику горе-художника, кротко улыбаясь, подступила вторая - русая, синеглазая и совсем-совсем худая, словно вовек ничего не бравшая в рот. В руках у неё был большой глиняный кувшин.
- Ваша вода, прошу вас, - тихо произнесла она и, запнувшись, всё же добавила. - вам не следует столько пить. вы так только себя погубите, а вы ведь такой молодой... Простите, господин, это не моё дело.

Сигрид, Серина
- Сейчас, папа, сейчас!
Раскрасневшаяся девушка-официантка, которую хозяин постоялого двора назвал Сильвой, остановилась у столика и, вежливо кивнув только что испросившей разрешения подсесть посетительнице, обернулась к монахине:
- Чего изволите, сударыня - да осенит вас Аэлар благостным светом огня его негасимого, как и нас, смиренных детей его.

Мастер: прошу, господа, входите, рассаживайтесь!


Кайлент, в то же время

Туман. Туман живёт и умирает. Туман решает, кому жить или умереть... Да, да, он решает! Он! Он, туман, поглощающий всё, что рискнёт ворваться в Кайлент. Ну разве не он владеет здесь всем? Разве не он - судья и палач, закон и суд, смысл и суть?! Он, он, он! Только он.
Фигурка на земле. Живая. Растерянная, потерянная, затерянная... Ненужная. Бесполезная. Если только...
Туман чуть расступился, маня куда-то... словно змей, ползущий сквозь павшую на поля росу; словно удар хлыста по бледной спине городского попрошайки; словно шрам на щеке старого воина-ветерана... Дорога-рана. Дорога-приказ. Дорога, на которую нельзя не глазеть. По которой нельзя не идти. С которой не сойти, раз ступив на неё. Дорога, которая манит спасением, натягивая над бездной тонкий белый волосок...

[V-Z >>>]

Обменявшись еще парой вежливых слов с Гамбетом, Римор закончил беседу подходящей фразой и наконец решил дать таверне возможность проявить свое гостеприимство. К счастью, свободное место нашлось – недалеко от двери, но так, чтобы видеть вход. И не сидеть у окна; после обучения в Доме и долгих странствий место для спокойного обеда Римор выбирал уже совершенно не задумываясь.
Устроившись за столом, и убедившись, что кинжал и меч извлечь можно будет без сложностей, он оглядел тех, кто прибыл в таверну почти одновременно с ним и слегка удивился такому разнообразию.
Кто-то молодой, и явно страдающий от чрезмерного употребления вин. Римор неодобрительно поморщился – ardellee*, вечная это их проблема…
Служительница человеческих богов; к таковым феалари относился спокойно, если только они не принимались утверждать превосходство своих Покровителей над Кеалларом. Что было совершенно ни с чем не сообразно.
Девушка-ardellae, у которой, тем не менее, акцент и одежда liarikai**. Странновато. Стоит понаблюдать. Хотя бы из соображений безопасности – почему-то иногда заинтересовавшиеся лиарикай не любили феалари.
Еще одна девушка, присоединившаяся к Посвятившей***… хм, сегодня Римору определенно везло на встречи с человеческими женщинами.
Кто еще? Гном, орк… им не стоит особо уделять внимания. Kuarette****.
Отвлекшись от изучения посетителей, феалари решил, что не помешает сделать наконец заказ – и жестом поманил первую же из попавшихся ему на глаза местных девушек.
– Из еды… что там у вас имеется вкусного? Из питья – вода. Только вода.
Человеческие хмельные напитки Римор искренне ненавидел и за источник удовольствия не признавал; если ему хотелось попробовать что-то крепче воды, то на эту роль подходили лишь родные канфеорнские вина. Время от времени феалари пополнял малый запас, встречаясь с сородичами – благо Кодекс Изгнания не запрещал контакты с другими феалари вне Канфеорна.

*Ardellee – название феалари для людей, происходит от «ar-dellaeile», то есть «краткоживущие». Единственное число – «ardell» (мужской род), «ardellae» (женский).
**Liarikai – название феалари для эльфов, происходит от «liareni kaitalle», то есть «очень дальние родственники».
***Посвятившими у феалари называют служителей любых богов, то есть тех, кто посвятил им свое служение.
****Буквально и есть «не стоит внимания»; используется как презрительное замечание.

[Мара >>>]

Аридел потер пальцами глаза, проверяя не налипло ли на них что-нибудь, что мешает ему видеть. Глаза были чистыми, по крайней мере на ощупь, но силуэт девушки от этого более четким не стал, более того, чем сильнее он пытался вглядеться в ее лицо, тем больнее резало глаза и громче гудело в голове.
- Спасибо.. за воду... подожди... сядь...
Юноша с трудом отодвинул стул рядом с собой и похлопал ладонью по сидению. Потом переключил свое внимание на драгоценную влагу в кувшине девушки, которую она поспешила налить в его стакан. Наверное, измотанный пустынным зноем путник не так жадно приникает к воде, как Аридел. Он пил большими глотками, фыркая и захлебываясь, проливая воду на стол и себе на колени.
Утолив жажду, горе-художник снова почувствовал к себе отвращение.
- Ты права, я зря так долго пил, презираешь меня?
Аридел поднял затуманенные глаза на девушку.

Сообщение отредактировал Messalina - 29-01-2009, 9:33

[Genazi >>>]

«Черная желчь, или же мелэне холе. Вот так просто, словно и не кровь в жилах, а смоляные-маслянистые сгустки, лениво так текут из одной точки в другую, наполняются мелкими-мелкими пузырьками с воздухом, которые взрываются где-то в районе сердца с неслышным уху звуком» - Четкою вязью пронеслось в голове Арсена, как только он заметил темного эльфа. Заметил и тут же забыл.
Кровь же Арсена бежала по венам быстро, судорожными толчками, гонимая часто-часто бьющимся сердцем. Которое в свою очередь подгонялось страхом.
Мысли в голову лезли дурные, нехорошие, и совершенно пошлые – но почему нет, если место в котором находится вместилище этих самых мыслей, далеко от идеала?
«Народу-то, народу… Откуда же они все берутся? Местечко-то в общем… Ах да...» - Мужчина вздрогнул, вспомнив название трактира и скосил взгляд на прибывших.
«… И все туда, все туда видимо. Ну, со мной все понятно, со мной все очень легко…» - Додумывать он не спешил, ибо стало вдруг совершенно все равно. Вслед за некоторым волнением, как это обычно бывает, пришла пора полнейшего безразличия – сердце облегченно вошло в знакомый успокаивающий ритм, а на лбу Арсена разгладилась пролегшая было глубокая морщинка.
«Ну наконец-то. Я уж было думал, что это не закончится никогда». Одним жадным глотком прикончив остатки своего пива (и поморщившись от резкого послевкусия) он поискал взглядом одну из девушек-разносчиц, что недавно так шустро лавировали от одного столика к другому. По счастью, одна из них, очень вовремя пробегала мимо Арсена, и пробежала бы возможно и дальше, если бы её не остановил негромкий оклик:
- Слушай, милейшая, не откажешь ли ты в утолении жажды, уставшему путнику?
В знак своей жажды, Арсен красноречиво помахал опустевшей кружкой.

[Мара >>>]

(со Скорпионом)

- Ой, да с чего бы мне вас презирать? - испуганно пробормотала девушка. - Просто это вредно, вот и говорю так... Все ведь знают.
Юноша согласно закивал и тут же пожалел об этом, дурнота подступила к самому горлу. Возникло непреодолимое желание поспать, но если он продолжит это занятие, лежа на столе, его точно вышвырнут из этого заведения. все кругом были правы. Достаточно.
- Травка есть такая - горегляд, хорошо помогает от головной боли, у вас, случайно не найдется?
- Я могу поискать, - девушка явно терялась, не зная, как гвоорить с мучеником собственных слабостей. Смотреть на Аридела ей было больно - почти что взаправду, и жалко, конечно, тоже было... Но отец о таких людях был невысокого мнения. Впрочем...
- У вас ведь случилось что-то? Все, кто с вами выпивал, говорят, а я не слушала... Что с вами? - как можно мягче спросила Марианна.
Похмельная голова Аридела плохо соображала, кажется, только сейчас он наконец-то понял, что уже очень долго рассматривает девушку. Искреннее сочувствие украшает и сейчас ее даже худоба не портила. Простая, чистая девушка, ах как ему не хватало этой чистоты там, в академии, все сплошь жеманство и манерность.
- Горе у меня, мой дом теперь пуст, а на деревенском кладбище два свежих холмика. И растут на них белые цветы, которые так любила мама.
Голос выпивохи затих, а потом воспрял с новой силой.
- Скажи, я тут сильно шумел?
- Да нет... то есть не сильнее обычного, - чуть порозовев от смущения, улыбнулась Мари. - мы привычные. Люди тут разные, да и кабы люди. А вы теперь как же? Неужто только горе запивать?
- Нет, я здесь вообще-то не за этим, - Аридел, придавленный стыдом, опустил голову, - я собираюсь в замок Кайлентор, поискать удачи и попытать счастья.
В ответ в глазах девушки блеснул суеверный страх. Схватив Аридела за руку, она заговорила быстро-быстро - будто боялась не успеть:
- Ох, Аэлар-Всемогущий, да зачем же?! Куда вам? Никто ведь оттуда не возвращается... Пожалели бы себя, вам жить ещё, молодой вы,а тут... Страшно ведь! Я знаю, давно ещё знаю... У меня у самой там... - девушка запнулась, но всё же выговорила. -... матушка сгинула. Не ходите, не надо. Ну прошу вас...
- Шшшшш, тише, - горе-художник успокаивающе погладил ее по руке, - я вернусь, я обязательно вернусь, поищи травку, пожалуйста, голова болит просто нестерпимо.
- Хорошо... - девушка осторожно поднялась, но, прежде чем отойти, снова шепнула. - Не ходите. Никто не возвращается... Поберегите себя.
Аридел через силу улыбнулся, стараясь, чтобы это не выглядело наигранным. Никогда не думал, что сам будет писать письмо начинающееся со слов: "Если вы это читаете, значит меня уже нет в живых" но именно такое он написал неделю назад и это были самые трудные десять строк в его жизни. Ему вдруг стало важно, где будет его могила с пустым гробом и что туда положат вместо его тела. До крайней степени саможаления ему не хватало одного крошечного шажка, вот такого нежного и сочувствующего взгляда.
"Ах, красавица, я вернусь, теперь я обещаю тебе это честно"

[She-fiend >>>]

- Я заплачу. - Со спокойно улыбкой ответила Ниара. Она оглянулась на дочь трактирщика, опытным взглядом изучая златовласую красавицу. - Режьте барана. Я долго здесь не задержусь. - Взгляд скользнул с будущей невесты и остановился на сидящем недалеко от двери эльфе.
Прикрыв плащом руку, бард уже через секунду держала увитую плющом лиру. И казалось не до конца понятным откуда она ее извлекла.
- Сообщите мне, когда мясо будет готово. - Бросила она через плечо владельцу заведения. Пальцы барда тронули струны, извлекая из инструмента более характерные для эльфийкого народа звучания. Ниара Ас'Сарен прошла в часть зала, специально свободную для выступлений. Лишь для опытного мага и колдуна было понятно что она вплетает в строки слова заклятия. И пока звучала музыка таверну оплели изнутри растения и цветы, растянулись в замысловатых узорах над головами посетителей; и росли в такт песне.
"Проклят навеки каменным сном
Замок, что выносил дерзкого сына,
Не пробудить этот мертвенный дом
И разрушеньем волшебного тына.

Верят, однако, может, и зря,
Что уж когда-нибудь это случится —
Встанет над лесом золотая заря,
И одинокий бродяга в дверь постучится..."*
Сразу же музыка изменилась и приобрела вдохновляющий оттенок, вплетая настроение в душу каждого, кто мог и желал услышать.
- Я приветствую всех собравшихся от лица Дома Лирандар и всех жителей города Парящих Башень, особенно храбрецов, которые направляются в сумрачный и опасный Кайлент! Пусть льется вино за вашу будущую славу! - Она обвела взглядом весь зал и победоносные ритмы сменили тянущие, медленные и настораживающие звуки. - Там, в туманах, куда боятся заходить даже духи, живет или существует неуспокоенно Отчаянье. Вы все слышали историю братьев, господа и дамы. Туманы Кайлента живут, как живем вы и я, но оно больше не часть, - тут Ниара сделала паузу и прошлась с видом знатока, - этого мира. И то, чем оно стало, все еще чувствует, - еще одна умелая пауза, - несправедливость.
Звуки лиры затихли и магические узоры начали медленно таять. Бард поклонилась и, жестом велев Аштар следовать за ней, направилась в свои комнаты, куда ее собиралась провести Сильва.

*Ирчиэль

[V-Z >>>]

"Я приветствую всех собравшихся от лица Дома Лирандар"...
На лице Римора не дрогнул ни один мускул; лишь кончик уха на мгновение задрожал.
На какое-то мгновение он почувствовал почти явную неприязнь к этой арделлэ, которая с легкостью бросается этим приветствием... в то время, как он... как он может сказать о своей принадлежности к Дому, но не смеет, не имеет права говорить от его имени!
Усилием воли феалари заставил себя успокоиться. Она тут ни при чем. Она, скорее всего, даже не узнала в нем изгнанника; откуда арделлэ разбираться в причинах, по которым покидают Канфеорн? Сердиться за фразу, на которую, судя по всему, она имеет право - недостойно будущего главы Дома.
Впрочем, даже если он не вернется - Дом Фаэль не останется без руководства. Есть ведь еще Маэри, ожидающая в Канфеорне.
При мысли о сестре Римор позволил себе легкую, почти теплую улыбку. Младшая, тонкая, хрупкая на вид... но с такой же железной волей, как и все в его семье. Римор покидал Канфеорн со спокойным сердцем именно потому что знал - Маэри удержит все, что осталось у Фаэль, и, может, даже и увеличит. А если ей будет суждено надеть звезду* - то горько просчитаются те, кто решит, будто Восьмой Дом ослаб. Потому что Маэри Фаэль'кен** никогда не позволит никому влиять на себя.
Истинная феалари. Истинная Фаэль.
Римор задумчиво проводил взглядом девушку и ее зверя. Хороший спутник; жаль, что канфеорнские звери плохо себя чувствуют за пределами родной земли... если не считать зверей Дома Арлек, но они-то в этом мастера.
Определенно, к ней стоит присмотреться.

*Надеть звезду - то есть надеть венец со звездой, символ главы Дома.
**У правящих семей феалари к названию дома прибавляется постфикс, обозначающий степень их старшинства в семье. Глава Дома именуется без него.