OBB* - Недалеко от Истины и Блюза, Одна гангстерская история

[Monsieur Le Chiffre >>>]

Джо +

- Завтра? Нет. Ваше дело – приглядывать за хозяевами, игроками и казино, - когда Тенгфей на несколько секунд повернулся к французу, на его лице вспыхнула улыбка; именно такую улыбку заслуженно бросают инвесторам под ноги молодчики-антрепренеры, задумавшие провести масштабное развлекательное мероприятие. В тот момент Тенгу захотелось ответить Дюрану его же интонацией. – Ключ… дарственную я возьму сам.
Возможно, молодой китаец добавил бы что-то еще - возможно, его даже посетило желание прекратить эту бессмысленную, но пыточную перепалку на каких-то молчаливых потаенных уровнях, что стачивала (его? их?) словно арканзасские шлифованные камни - но дорога сузилась, автомобиль, ведомый молчаливым (пакистанец кажется с трудом сдерживался, чтобы не начать рассказ про нападение монгольского хана на Лахору или лахорцев, открывших ворота захватчикам, поскольку те не смогли обуздать любопытство — кто же такие тут ходят) водителем, свернул в первый – или второй – переулок и остановился.
- Идемте, Жан. Несколько кварталов придется пройти пешком.
Тенгфей отдал пакистанцу пару купюр, вдобавок добавил что-то на китайском, от чего безволосый старик, обнажив ряд черных зубов, точно канавы в его родной Пенджабе, «стране чистых», рассмеялся на всю улицу, что заволакивала грязь недавно прошедшего дождя и умывали мутные ручьи, бегущие напрямик в сточные сливы.
Дожидаться, что черномазый ублюдок откроет перед ним двери, было примерно тем же самым, что надеяться на поцелуй английской королевы – поэтому Дюран, поджав губы, выбрался из автомобиля, прикидывая, будет ли разумнее забрать чемоданы с собой, или все-таки у болтливого мерзавца достанет ума, чтобы их донести. Однако, содержимое кожаных сундуков показалось ему, по-видимости, ценнее престижа: выбравшись наружу и чуть не задохнувшись от счастья, обрушившегося на него с глотком свежего воздуха, француз велел водителю выгрузить багаж, и, к великому разочарованию, тут же расплатился за незабываемую поездку. Пакистанец пробовал сражаться за последний шанс поговорить и заработать доллар – но пассажир был неумолим: без околичностей он сунул один из чемоданов Тенгу и, подхватив оставшиеся, жестом выразил готовность продолжать путь.

[Joseph >>>]

+мессир

Тенгфей шел, молча, ведя друга по опустевшим переулкам, порой таким узким, что двигаться с чемоданами становилось проблематично. Прямо за кварталом начинался новенький район, с видом на высотные свежеиспеченные многоэтажные дома, где государственные работники, молоденькие брокеры и пожилые финансисты раскрашивали в глянец бесперебойную повседневность: чашка утреннего кофе с газетой вместо завтрака, такси, работа, шопинг в среду, уик-энд с любимым. Вот оно – сердце города с механизмом, остановить который, пожалуй, уже и не возможно. Лабиринт улиц оборвался сползающей вниз широкой дорожной лентой – еще немного и они окажутся в кипящем наводнении из потока машин и точно такого же – не менее вышколенного – потока людей, и будет центр города сравним лишь с Лахорой пакистанца, что запружена народом и днем, и ночью, а все виды транспорта всех лет выпуска перемешаны здесь в один бурлящий котел. В этом месте каждый человек считал себя интересной и противоречивой личностью, даже продавец носков встречал гостей так, словно он ни кто иной, как удостоенный в Великобритании рыцарского титула.
Иссиня-черный двухдверный «зеппелин» примостился у кирпичной стены и по яркой окраске, увлажненной прошедшим накануне дождем, было понятно, что стоит он тут давненько.
Оказавшись у машины и закинув чемодан Дюрана в багажник, молодой китаец принялся поспешно расстегивать пиджак.
- Вы не возражаете, если я переоденусь прямо тут?
Пожалуй, только сейчас, увидев майбаховского красавца, похожего на гангстерскую шляпу, какими их носят в кино отчаянные, вооруженные до зубов головорезы (нечто подобное красовалось сейчас на голове самого гостя) Дюран понял, в какую игру ввязался молитвами своего молодого друга. То ли опийный дурман был виной, то ли помутнение рассудка, то ли кокаин, которого требовали источенные многодневной тоской вены – но до этой минуты происходящее казалось ему увлекательным сном, прогулкой в розовый сад, предутренней грезой, которую можно прервать в любую минуту. До появления здесь, в этом месте, так легко было взять Тенга за руку и сказать: «Брось все».
Теперь слишком поздно.
Парижский шансонье промурлыкал свою песенку: любовь, звезды, навеки, всегда,- и, под шелест бльварных листков, аплодисментов и вздохов должен был удалиться. Домик в Провансе, кувшин молока, выставленной крестьянином к завтраку, виноградная кровь, сочащаяся по лозам, дыханье надежды, рука, обнимающая плечи, соленый поцелуй,- все, все это в одно мгновение сжалось до размеров соринки, отколовшейся от остова эленовского шпиля*, и укатилось прочь.
Не отвечая на вопрос, бросив чемоданы в багажник, мужчина упал на сидение и уткнулся подбородком в дрожащие пальцы – будто затыкал рот растущему в груди крику. Потом, видимо, сочтя, что этого недостаточно, вытащил сигареты и закурил.

------
*Уильям ван Элен – архитектор Крайслер-билдинг. Знаменитый шпиль был установлен на здании в ноябре 1929 года.

[lana_estel >>>]

(автор - Джонни)

Рубашка полетела в багажник к остальным вещам, следом за ней – пиджак. Прежний костюм Тенг сменил на черную блузу и стеганый мужской жилет из атласа с вертикальной стежкой и блестящей металлической отделкой из медной тесьмы по краю.
Когда молодой китаец оказался за рулем, он вытянул руку, поправляя зеркало заднего вида – надевал шерстяную кепку с широким козырьком, на самом деле до головного убора (на нем стоял логотип общества личных водителей) ему было глубоко все равно. Сейчас Тенгфей смотрел на Дюрана, как будто собирался что-то сказать, но никак не решался. Если для его французского друга уже не было путей к отступлению, то Тенг, наоборот, чем ближе становился к пункту назначения, тем сильнее дрожали руки и проезжая очередной перекресток, он делал над собой колоссальное усилие, чтобы не развернуть машину в обратную сторону. Хотелось говорить прямо, в лицо, не украшая слова шелком из улыбок, таких же загадочных, как персидские полотна, говорить то, что хочешь, а не то, что необходимо ради хорошей игры. Хорошая игра требует поставить на кон не одну ночь, неделю или месяц. Была вероятность, что одна хорошая игра отнимала у него (обоих?) целую жизнь или великолепный счастливый случай, способный на судьбоносное решение. Тенг никогда не забывал родную страну и ее учения: быть готовым и ждать подходящего момента, терпеливо ждать свой счастливый случай, а дождавшись, не упустить его, а действовать - двигаться вперёд. Без страха, без промедления, без сомнений.
«Случай нам представляется лишь раз в день, в месяц, в год, в десять лет, в сто лет. Вот почему нужно быть готовым и не упустить его. Даже если этот случай откроется нам за едой, нужно тотчас бросить свои палочки и выбежать из-за стола. Ибо может статься, что случай уже ускользнёт от нас»
Тенгфей поморщился, не в силах собраться и отогнать рой мыслей и произнес задумчиво:
- Дракон, сокрытый в облаках, - вероятно, догадавшись, что дорогой друг его не поймет, он вовремя добавил. – Я буду приезжать к вам, Жан.

[Joseph >>>]

+мсье

Рука скомкала сигарету (вторую или третью подряд) с такой силой, что бумажная оболочка раскрошилась и табак, дымящийся и горячий, посыпался на меховое пальто. Несколько угольков упало за манжет, зашпиленный агатовой запонкой – звездопад, выжигающий дыры в ткани бытия. Ни удачи, ни счастья.
Мучительно, до ртутных, сверкающих слез, хотелось причинить боль, крикнуть: «Не надо!» Если каждая встреча будет такой, если каждое расставание будет разрывать внутренности, перебивать кости решимости и воли – разумнее подождать. Если все это окажется просто помрачением – пусть оно лучше сойдет.
Он разжал ладонь, позволяя остаткам уничтоженной сигареты осыпаться с кожи, досадуя на то, что даже не подумал надеть перчатку. Того и гляди, скоро начнет надевать нечищеные ботинки. Ох уж эта Америка!
- Какой суммой я могу располагать?- на ладони вздувался белый пузырек и Дюран с раздраженьем подумал, что этот ожог будет причинять ему неудобство за игорным столом. И только потом удивился, что практически не чувствует боли. Красные губы, когда-то глянцевые, а сейчас кровоточившие из-за содранной в уголке кожи, болезненно искривились. Приоткрыв рот, мужчина кончиком языка принялся зализывать поврежденную кожу, потом, достав из нагрудного кармана еще один чистый платок (кокаин требует жертв, образ фата требует жертв, привычка терзать свои жертвы ногтями требует большой любви к чистоте) приложил его к крошечной ранке.
Отказаться или согласиться?
- Ваш загадочный дракон любит человеческую кровь?
- Он охотно ее попробует, - черные глаза в отражении зеркала, не переставая, смотрели на француза (кто следит за дорогой? Неспроста машина начала ехать резво и урывками) пытались разглядеть его лицо – или мысли – сквозь белесое облако табачного дыма, перьями расплывшееся по салону.
Виновник злодеяний, он же молодой китаец Тенг, сейчас чувствовал себя погруженным в медленно захлопывающиеся челюсти – сам же нацепил на шею подарочный бант, вложил себя самого в пасть к страхам, предрассудкам и лживым аргументам, с готовностью пошел на риск, не рассчитав одного: потеряет он гораздо больше, чем приобретет.
Габаритный «зеппелин», что еще в грязном переулке был роскошным автомобильным королем, выехал на главную улицу и пристроился к общему течению, в котором плавали такие же блестящие машины, не уступающие ни внешним видом, ни ценой.
Здесь начиналась «Мать Дорог», только недавно появились дорожные знаки, открывались рестораны, магазины, а тротуары настойчиво подметались, чтобы не дай бог какой-нибудь щёголь, в распоряжении которого находилось три квартиры в спальном районе и счет в банке, случайно не попачкал подол своего светлого кожаного плаща или не уронил на асфальт ватник белого кашне.
Тенфей открыл окно и высунул руку – ему сейчас запредельно не хватало свежего воздуха.
- Сколько денег вам нужно на первое время? Вчера один мой знакомый открыл вам счет на двадцать тысяч долларов. Если еще что-то понадобится, всегда сможете обратиться к сестре или к Яотингу.

[Monsieur Le Chiffre >>>]

+ Joseph +

- Надеюсь, мне не придется дожить до дня, когда женщина будет ссужать меня деньгами,- изящно одетый господин на заднем сиденье бросил раздраженный взгляд на шофера-азиата; должно быть, тот сказал что-то лишнее. Или, может быть, его раздражали длинные волосы, собранные в «хвост» и лежащие поверх форменной куртки. Или собственная щетина.
Дюран потер челюсть. За сутки своего пребывания в городе он так и не принял ванну.
- Когда что-то потребуется, я вам сообщу.
Свежий воздух, ворвавшийся в салон, заставил его еще раз зябко передернуть плечами. Февраль. Горячее солнце и ледяной ветерок. Двадцать тысяч долларов. Что ж, вполне компенсирует три загубленные рубашки.
- А если я проиграю?
- Не проиграете.
Тенгфей сказал это без колебаний. Только после азиатский молодой водитель улыбнулся с явно не позволительной для себя все это время вольностью. Он даже обернулся через плечо, когда машина подъехала к высокому пятиэтажному дому, огражденному кованой решеткой и переплетенной в узоры из терновых латунных венков.
- Или вы о покере? Ваша работа – не выигрывать, мой друг, а играть. Играть и наблюдать, а все остальное на ваше усмотрение. Поэтому, когда сейчас выйдете, оставьте чемоданы мне, - Тенгфей снова бросил взгляд в зеркало, желая видеть глаза Дюрана и говорить с ними, как если бы сейчас они лежали на шелке, разделенные черной простыней и общим горячим дыханием, все еще затуманивающим рассудок воспоминаниями. - Вы игрок. Всегда им были и будете. И никогда не сможете стать никем другим.
Мужчина отвернулся. Мало того, быстро отвел глаза, опустил их, выпуская из ноздрей два последних дымных клыка. Очень хотел язвительно возразить, что справится также и без советов шофера, но удержался. Очень хотел сказать, что сейчас, вот прямо с этой минуты, вернее – вплоть до этой минуты, все еще готов содрать с себя живьем кожу и рискнуть стать кем-то другим… но тоже не сказал. Поправил шляпу, галстук, стряхнул с пальто серый пепел и медленно, тщательно разглаживая морщины и складки, натянул перчатки. Выглянул в окно, взглядом разыскивая консьержа или любого желающего заработать двадцать пять центов.
- Любой человек, желает он того или нет, может стать трупом.

[Joseph >>>]

вместе с "господином в турецком халате"

Больше своенравный водитель не говорил. Итак позволил себе слишком много.
Тенг вышел из машины и любезно открыл французу дверцу – отработанные жесты не иначе как принадлежали человеку только что окончившему школу гостеприимства. Он тоже хороший игрок – актер. Надо будет - станет официантом, даже примет заказ, ненавязчиво сориентирует клиента в выборе блюд, сервирует стол; возникнет необходимость – обернется шлюхой. У всех своя игра, своя сцена. В этом городе в грязные игры играют только бизнесмены, Тенг же считал себя творцом. Творцом с запачканной биографией и вызывающим взглядом. Единственное, чего он не станет делать, это драить до блеска чьи-то ботинки. Никогда.
Когда он взял чемоданы Дюрана, ворота дома открылись. Молоденькая краснощекая пышногрудая кастелянша тут же встретила нового жильца, выдала ключ от квартиры, с досадой сообщила, что еще не доставили всю мебель, но в скором времени это будет исправлено. Также в ее пламенной приветствующей речи проскользнуло и то, что дом новый, жильцов почти нет, и если господин в чем-то будет нуждаться (в его распоряжение был отдан весь пятый этаж из четырех комнат) он может звать девушку в любой час дня и ночи.
В тот момент Тенгфей, слушавший со стороны с чемоданами в руках, стоял с таким видом (глаз под козырьком разглядеть было невозможно) как будто впервые пожалел, что оставляет Дюрана жить здесь одного.
- Разрешите доставить ваши вещи наверх, мсье? – перебивая, процедил шофер.
Ему ответом было рассеянное пожатие плеч. Это только в фильмах про аристократов показывают, как те задирают юбки малышкам, у которых ножки покрашены в цвет вожделенных шелковых чулок. В реальности господин, вылезший из «Цаппелина», даже не взглянул на блеявшую без остановки овечку – не взглянул бы даже если бы та прямо сейчас сорвала с себя всю одежду и, подскакивая на манер кордебалета, начала прямо здесь танцевать что-нибудь из «Runnin' Wild»*.
Похоже, теперь господин будет оборачиваться только на китайских проституток.
Но заткнуть разошедшуюся консьержку было невозможно, поэтому обладатель мехового пальто рассеянно произнес, поправляя перчатки:
- Если в квартире не будет кровати, я буду спать в вашей.
Сказал – и стремительно направился внутрь, чтобы остановиться (промежуточно) в лифте, а затем – только перешагнув порог квартиры на последнем этаже.

------
*«Runnin' Wild» популярное бродвейское шоу 1920-х гг.; именно оттуда взял свою популярность чарлстон.

Сообщение отредактировал Joseph - 8-04-2012, 13:25

[Monsieur Le Chiffre >>>]

Еще раз Joseph +

Пятый этаж, выше находился только чердак, был залит золотистым жгущим глаза светом и оставался поразительно непроницаемым для посторонних звуков с улицы. Тонкие виниловые обои, почти белые, двери со шпоном из темного красного дерева, четыре просторные пустые комнаты – которые еще предстояло изучить, - кухня, ванная и прихожая, ставшая первой остановкой после утомительного (особенно для шофера) переезда.
Тенгфей поставил чемоданы – замечая отсутствие каких-либо назойливых запахов, - снял кепку, волосы упали на плечи, и прислонился к стене, ожидая от Дюрана хоть какой-нибудь реакции. Сейчас этот девственный нежилой этаж казался ему бесконечно просторным как космос, бескрайним, как нетронутая мглой гладь озера Гарда у подножия Альп в пасмурное туманное утро.
Кастелянша слукавила – мебель в квартире практически отсутствовала полностью, во всяком случае, такое первое впечатление могло сложиться после изучения коридора: кроме голых стен здесь стояла лишь напольная вешалка, раскинувшая ясеневые лапки, точно древнее новозеландское каури или Мамврийский священный дуб*, вросший в церковный мрамор – встречал блудного хозяина в сияющем луче, рожденном дневным февральским солнцем.
Именно на его ветки – за неимением белого голубя – неторопливо опустилась шляпа с высокой тульей; в отличие от юного спутника, Дюран сразу же почувствовал себя в этом пустом пространстве, как дома. Нагромождения мебельных скал с цепляющимися за них облаками чехлов были последним, что он хотел бы увидеть; теперь же мужчине казалось, что он стоит под сводами какой-то неизвестной человечеству заповедной пещеры, и дальше, в глубине, скрыты сокровища если не Аладдина, то хотя бы Али-бабы.
Пальто шкурой убитого тигра повисло на вешалке; следующим движением француз повернул голову, вглядываясь, словно под радужный мост или самой природой возведенные своды из рыжих камней (штат Юта, каньон Брайс, туристическая достопримечательность, черт возьми!), в отделанный деревом дверной проем.
Terra nova*. Опять и снова.
Словно забыв, а, может, нарочито игнорируя своего Вергилия, француз, даже не оглянувшись, направился в первую попавшуюся комнату; оттуда вскоре послышался шум открываемого окна, а затем голос – поводок, натянувшийся в хозяйской руке и не позволяющей пленному зверю броситься прочь.
- Как называется этот район?

------
*Мамврийский дуб - древнее дерево, под которым, согласно Библии, Авраам принимал Бога.
* Новая земля. В переносном смысле – нечто неоткрытое, неизведанное.

[Joseph >>>]

+Monsieur Le Chiffre

- Alphabet City, но на простом языке его называют Новым Городом.
Тенгфей вошел в гостиную почти бесшумно, замер на пороге, разглядывая стены, потолок, аккуратные плинтуса и одинокий - один единственный - стул. Не хватало лишь петли, змеей спадающей сверху.
- Это хороший район, весьма дорогой. Через дом находится квартира мэра, но, насколько мне известно, бывает он там не часто.
Стена напротив входа была украшена декоративной штукатуркой, росписью, напоминающей старинную средневековую фреску с изображением панорамы Парижа с видом на Лувр и Новый мост, а угол над ней был оформлен как элегантное патио с перголой – маленькое укрытие от солнца со свисающими из цветочных горшков вьюнками и лимонниками.
Чтобы не смотреть на Дюрана, Тенг поднял глаза, бросив взгляд на незаконченный рисунок парящего в облаках дьявола с картины Джотто ди Бондоне – молодой китаец заказал его два месяца назад, но старик-художник умер и не успел закончить работу.
- Пойдемте, я вам кое-что покажу.
Дюран с трудом оторвал взгляд от окна: вдох зимнего солнца в унылом, убогом, покрытым индустриальной пылью мире индустриальной Америки. Непостижимым образом вид, открывшийся ему из этой пустой квартиры в захолустной провинции почему-то напомнил ему политую дождями, но силящуюся улыбнуться парижскую осень; кладбища Монмартра, клены аллеи де ля Шапель – прекрасная плакальщица, кровавые слезы которой листьями клена падают под ноги, наполняя легкие неповторимым траурным запахом.
Силясь не смотреть на изображение с пятнадцатого аркана (Дьявол, предвестник судьбы, снова предупреждал его: не ищи, не загадывай, не тревожь нити судьбы бесконечными вопросами и мучениями), мужчина повернулся на голос и последовал на Тенгфеем.
Просторная спальня жила с атмосферой отдельного мирка, не лишенная творческой свободы, потому что именно эту комнату Тенгфей прибрал к рукам, когда вынужден был здесь ночевать во время ремонтных работ. Также именно в этой спальне он читал и перечитывал ни один раз письма, полученные от француза, как будто боялся, что кто-то может застать его за этим занятием.
Большая двуспальная кровать с изголовьем из черного лакированного кедра была украшена привязанным к жерди драпированным черным балдахином – он словно укрывал решившее вздремнуть чудище из известной сказки.
На низкой столешнице стояла маленькая масляная лампа – еще недавно она источала аромат пряностей, но с тех пор запах успел выветриться, оставив лишь едва заметной послевкусие - глоток вина, приправленного щепоткой гвоздики.

[Monsieur Le Chiffre >>>]

Joseph+

Вдоль затемненной стены (это была единственная комната, окна в которой занавешивали плотные шторы) находился высокий горизонтальный террариум, наполненный корнями, матовым гравием, фрагментами деревьев и зелеными изрезанными веточками. Среди колыбели из широких продольных листьев, напоминающие дождевые леса бассейна Конго, стягивали друг друга два хвоста – черная и оливковая мамба. Темный потревоженный аспид, никак почувствовав чье-то присутствие, поднял чешуйчатую морду-гроб, вздутую как перезрелый плод смоквы, и разинул пасть.
- Я позже увезу их, но пока не трогайте – они смертельно опасные, - Тенгфей положил ладонь на стекло, не решаясь взглянуть на выражение лица своего друга. Медные губы растянулись в улыбке. – Особенно черного, он очень агрессивный. Дурной характер.
На красных губах появилась снисходительная улыбка, затем Жан Дюран направился прямо к террариуму. Рука в темной перчатке коснулась стекла тем же жестом, каким много лет назад затянутый в шелковые панталоны повеса касался полуобнаженной груди дрожащей субретки: очертила пленительный полукруг, сделала петлю, а затем, словно норовя проникнуть в запретные дали, коснулась изящно обработанного края. На мгновение мужчина замер, то ли колеблясь, то ли испытывая терпение собеседника,- и проговорил, усмехаясь:
- Зачем же, мой друг? Оставьте. Они будут напоминать мне о вас одинокими ночами: такие же прекрасные и такие же… холодные. Здесь есть ванная, надо полагать?
Пиджак и перчатки упали на покрывало; высоко подняв светлые брови, француз принялся неторопливо расстегивать жилет.
- Вы проводите меня?
- Да, mon аmi… разумеется.
Тенгфей не повернул головы, не посмотрел, просто – еще раз скользнув пальцем по гладкому стеклу (вопрос о змеях он решил отложить, потому что не был уверен, что добрую душу Дюрана можно оставить с ними наедине: смерть одной из сторон была не мыслима, но маячила на горизонте северной звездой) – и направился в коридор.

Оффтоп: дальше между друзьями происходит конфликт (вырезанный правом ограничения распространения информации) и мсье Le Chiffre покидает новую квартиру.

[Тео >>>]

Чайнатаун, массажный салон,
Tight Springs, штат Арканзас,
6 февраля 1930 год, полдень

Дневной свет – серый и бледный, как чахоточная дева, - немного пугливо подсвечивал старую деревянную шторку, обозначая многочисленные прорехи и ложась на стены причудливыми заплатками. Одна из трех комнат массажного салона в точности повторяла небогатым интерьером остальные: большую часть пространства от двухстворчатых, покрытых блестящей краской цвета закатного солнца дверей до небольшой квадратной дыры окошка занимала низкая кушетка. На полу подле нее была положена плетеная циновка. Вышитые блестящими нитями небольшие подушечки, сваленные в углу пестрой горой, как и нежные бумажные фонарики, расставленные вдоль стен, призваны были, вероятно, обеспечивать уют и создавать определенную атмосферу.
Адамсу Roastbeef Куперу не было дела ни до атмосферы, ни до того, насколько обстановка соответствовала традициям Китая. В принципе, ежедневные походы в данное заведение были продиктованы ни чем иным, как данью моде и статусу. А свой статус Адамс ценил. Холил, лелеял и полировал любыми доступными способами. Он лежал на кушетке, закинув руки за голову, и медленно перекатывал между полными губами огрызок спички. Чуть слышно скрипнула дверь. Взгляд мужчины жадно скользнул вверх по стройным ногам – и переметнулся на лицо вошедшей наймитки. По своему обыкновению Купер был полностью обнажен и не прикрывался предложенной простыней – сложенная в три раза, она так и осталась висеть на деревянной ширме, составляя соседство с его одеждой, накинутой кое-как. Девочки-массажистки, хоть и видели за свою жизнь не одного нагого мужчину, обычно обнаруживали на щеках румянец смущения. На этот раз, к разочарованию клиента, девушка осталась совершенно невозмутимой.
Она осмотрела его так, словно он был телом в анатомическом театре, и с очаровательным акцентом сообщила:
- Есть лисний вес. Плёхо. Надо работать.
Адамс едва не проглотил свою спичку. Пока мужчина нашелся, что ответить на подобную наглость, момент был уже упущен: массажистка повернулась к нему спиной и забренчала многочисленными стеклянными баночками, которыми была уставлена вся полка дальней стены.
- Ты здесь недавно? – поинтересовался Ростбиф у девицы, хотя ответ на этот вопрос он знал и сам. Китаянки хотя и были для него все на одно лицо, эту он определенно видел впервые, хотя салон посещал каждый день.

[Joseph >>>]

автор Тео

Наймитка обернулась и сдержанно кивнула. Будь Адамс внимательнее, он бы мог заметить, что в этом движении не было робости, а во взгляде не плескался привычный страх не угодить клиенту, так свойственный наемным работницам низшего звена. Но Купера уже интересовали совершенно другие вещи: после сеанса можно будет опробовать, насколько хороша новенькая в мастерстве иного толка.
Девушка подошла к кушетке, балансируя подносом. На маленькой горелке – почерневшей от копоти - грелось масло, разливая по комнатке аромат чайной розы и лаванды. Китаянка изящно присела: медная лоханка, на дне которой лежали разнокалиберные иглы, погруженные в спиртовой раствор, перекочевала с подноса на циновку. Ростбиф не удержался и провел ладонью по аппетитной окружности ягодиц, обтянутых шелком пестрого платья, разрез которого сейчас открывал поистине отличные виды. Массажистка мягко улыбнулась:
- Господин ложиться на живот, будет немножко больно. Цуть-цуть.
Купер неохотно перевернулся. «И откуда ее такую только взяли? Неужели из новой партии нелегалов?.. Скоро на улицах среди этих желтолицых не продохнуть будет…» - эта мысль возникла в сознании мужчины и погасла, заглушаемая легкими прикосновениями девичьих пальцев.
Китаянка нежными круговыми движениями шла привычной тропой вдоль позвоночника. Напряженные мышцы расслаблялись, по телу разливалось приятное тепло, века заметно тяжелели... Вдруг посреди этой неги, подобно неожиданному извержению вулкана, возникла точка пульсирующей боли. И сразу же – еще одна, чуть ниже.
«Какого черта?» - хотел заорать клиент, но язык его будто прилип к небу, а рот и нос словно наполнились осколками стекла, делая дыхание почти невозможным и нестерпимо мучительным. Ростбиф дернулся было– но тело не ответило ни единым движением. Между Адамсом и стеной, в которую он вперил свой вмиг обезумевший взгляд, возникло лицо наймитки. Девушка протянула руку, почти коснувшись его мокрого от испарины лба:
- Господин бояться?.. Господин умирать.
Почти в ту же секунду мир для Ростбифа перестал существовать. Точнее, это Ростбиф перестал существовать в этом мире.

[Тео >>>]

и Joseph


Чайнатаун, торговая улица,
Tight Springs, штат Арканзас,
6 февраля 1930 год, 15:00

Карликовые, рогатые – не иначе как игрушечные - рядки домов, будто оттиски мифов и легенд, что нашептывают о духах, гуляющих только по прямым крышам, тянулись вдоль дорог. Кто-то рассказывал, что ночами по ним до сих пор бегают драконы; катаются, точно с ледяных горок, и цепляются чешуйчатыми хвостами за карнизы. А на стыках облезлой черепицы восседают фигурки цян шоу* - их глазки-бисерины пристально следят с высот.
Во всем диковинном квартале, исписанном яркими красками и переполненном китайцами, снующими из одного переулка в другой, была лишь одна неуместная деталь: бледно-молочный форд шуршал огромными колесами по дороге.
Его водитель, молодой подтянутый американец с тщательно прилизанными волосами – не то заплутал, не то объезжал собственные владения, - взглядом сытого, поддавшегося природным инстинктам хищника разглядывал девичий силуэт на обочине дороги.
Йи обернулась на мерное рычание мотора, но шикарный автомобиль – в любое другое время китаянка невольно залюбовалась бы необычной щегольской машиной, блистающей хромированными деталями, – сейчас оставил ее совершенно равнодушной. Девушка раздраженно поправила короткую вельветовую куртку, накинутую поверх светло-голубого, с вышитым шелком на подоле ярко-оранжевым узором, ципао и легкомысленно застегнутую на единственную пуговицу, и дернула плечами – не то от холода, не то прогоняя прочь неприятные мысли, что лезли в голову с назойливостью вечерней мошкары, шевелящей влажный воздух вокруг зажженной лампы. Обычно темно-вишневая машина уже стояла в условленном месте: опаздывать было не в интересах Яотинга и Яозу, – но нынче в лужах, наполнивших многочисленные выбоины, взгляд ловил лишь яркий сор да подернутое рябью отражение белоснежных боков чужого авто.
- Юная мисс дорого берет за свое общество? – американец, Рузвельт О`Долл, притормозил и подъехал почти вплотную к бордюру.
Кажется, он уже забыл, зачем снова пожаловал в китайский квартал и даже о сломанной руке, что лежала на одном колене, как древнее изнеженное сокровище на бархатной подушке.

[Joseph >>>]

+ Тео

Лицо китаянки переменилось. Напряженное ожидание, щедро присыпанное белой пудрой раздражения, сменилось явственным удивлением – алая лента губ легко изогнулась одним краем в странную ухмылку, а правая бровь взлетела красивой дугой. Секундное замешательство – Йи аккуратно стерла возникшую мимическую картинку и теперь разглядывала прилизанного нахала с почти искренним интересом, будто оценивая его покупательские способности. Обжигающий взгляд не задержался на холеной физиономии: все, что могло рассказать ей это слащавое лицо о характере своего обладателя, уже рассказал его поганый рот; - скользнул по дорогой ткани костюма и остановился на перебинтованной руке. Мягкий прищур раскосых глаз, блистающая улыбка, обнажившая ровный ряд белоснежных зубов, и вкрадчивые, доверительные интонации ушлой школьницы, признающейся учителю в любви:
- Мое общество вам не по карману. Даже если инвалидам положена скидка.
Американский доберман, показывая жемчужные тщательно отпалированные клыки, погрузился в хохот. Потом в театральном жесте схватился перебинтованной рукой за сердце, сложил губы бантом и произнес c обидой маленького мальчика, у которого отняли шоколадный батончик – никак "Поцелуй Херши" с молочно-кофейной патокой. Но начинка конфеты ему, безусловно, пришлась по вкусу, как и обертка. Особенно выступающая задняя часть таза молодой китаянки, что обтягивала ткань национального платья - «атласные подушечки», от которых Рузвельт не мог отвести глаз.
- Вы разбиваете мне сердце, bаby. Тогда хотя бы позвольте вас подвезти.
На краткий миг Йи показалась заманчивой идея прокатиться в блестящей тачке рядом с ухоженным породистым кобелем, - особенно, чтобы проучить нерасторопных помощников Тенгфея… да и самого братца. Но у владельца белого форда была слишком уж самовлюбленная морда. В такую хочется плюнуть: просто чтобы посмотреть, как накрахмаленным платочком оскорбленный франт смажет с лица знаменитую американскую улыбку, обнажая омерзение, с коим привык относиться ко всему, что его окружает.
- Зато я сохранила в целости вашу кубышку, - усмехнулась китаянка. – И нет, в ваших услугах извозчика я не нуждаюсь.

[Тео >>>]

+ Joseph

Рузвельт хмыкнул – пропустил мимо ушей, барабаня пальцами по рулю. Чем глубже бенгальская лисица заползала в нору, тем аппетитнее становилась мысль опробовать ее на зуб. Желтушная душка с милым лицом и тонкими костями, наверняка, содрогается в постели, подобно храмовому колоколу, что рвет небеса – от этой мысли у О`Долла начинали течь слюни. Еще одна ослепительная – менее настойчивая – улыбка, точно американец готовился выйти на ковровую дорожку, расстеленную перед зданием "Метро Голден Майер", чтобы взобраться на пьедестал и получить «золотого» рыцаря.
- Совсем нет шансов, сладкая? Я даже не могу рассчитывать на то, чтобы пригласить вас в ресторан или исполнить любой каприз?
- Любой каприз? – эхом повторила девушка, и ее смех тонким колокольчиком музыки ветра разнесся по улице, отражаясь от грязных стекол и осыпаясь в лужи. Прикрыв лицо ладонью, Йи некоторое время сокрушенно качала головой и, наконец, произнесла: – Что ж, у меня есть один. Исчезни.
Рузвельт едва не подавился, но изумление вовремя свернулось трубочкой в глянцевую улыбку – так сверкает груда бриллиантов на солнце или карп с прозрачным рогом, чья чешуя на жаберных крышках отливает мятежным золотом.
– Что ж, видимо, сладкая, вы не привыкли обхаживать настоящие американские достоинства. Обещаю, что дам возможность попробовать. До встречи!
Не успел белый автомобиль отъехать, как к дороге, шурша колесами, распахивая дверцу прямо на ходу, выехал вишневый «де сото».
- Yì, nǐ zěnme yàng?* – любителем поговорить был Яотинг, его брат-близнец большую часть времени молчал (или вытягивал слова так, что их невозможно было отличить от коровьего мычания), тем не менее, в этот раз они оба улыбались, как малолетние дети в сочельник перед «рождественским перемирием».
- Hěn hǎo*… - процедила Йи сквозь зубы и добавила на английском, чуть слышно, - вашими молитвами, не иначе.

------
*Yì, nǐ zěnme yàng - как дела, Йи?
*Hěn hǎo... - Очень хорошо

[Joseph >>>]

Все Тео, меня почти нет

Едва ли «братья» когда-либо видели молодую китаянку насколько раздраженной. Вряд ли они вообще представляли, что сейчас творилось в душе девушки, прожигающей ядовитым взглядом их тела насквозь. Обычно Йи была довольно холодна и сдержана, но никогда не позволяла себе нападок. Теперь же, быстрым движением дернув рукав вверх, - серебряная цепочка наручных Elgin* сверкнула бледной молнией – сестра Тенгфея уставилась на белый прямоугольник циферблата, обрамленный плашками темной эмали.
- Nín chídàole!* - белый кончик аккуратного ногтя несколько раз ударил по стеклу, после чего часы снова скрылись под черной вельветовой тканью. Не спросив о причинах и не дожидаясь объяснений, Йи впорхнула в салон. Дверца шикарного автомобиля захлопнулась с жалобным лязгом.
Яотинг едва не прослезился, выдавил что-то про час-пик в это время – хлопот с господином заработать не хотелось, - но запах пережаренных лепешек, пропитавший салон насквозь, явно не годился в качестве оправданий.
- Nǎ'er qùle?*
Девушка откинулась на спинку сидения и запрокинула назад голову, прикрыв глаза ладонью.
-Huí jiā*… - аккуратно очерченный рот шевельнулся и замер, скривившись в странной усмешке. «Домой». Прикусив нижнюю губу с такой силой, что язык ощутил солоноватый вкус крови, Йи издала странный звук, который можно было расценить и как горький смешок, и как всхлип. Те несчастные несколько квадратных метров, на которых она ютилась в последнее время, домом можно было назвать лишь с большими – нет, огромными, - допущениями. Никакого уюта, ни даже возможности его создать: голые стены с чужеродными на них мазками китайских безделушек, спальное место (вероятно, коврик на полу был бы удобнее), окна, в которых ты красуешься, как манекен в магазинной витрине… Но сейчас китаянке хотелось попасть не в эту конуру. Нет. В жилах ее текла отравленная случайной сценой кровь. Слишком много яда, который необходимо было сплюнуть. И девушка знала надежный способ - полированное дерево, нежно скользящее по большому пальцу… Аккуратные, точные удары, загоняющие бахвалившегося соперника в угол так же верно, как шары в лузы.

------
*Elgin - марка часов. Конкретная модель - http://www.watchestobuy.com/images/ElginLadyAndTiger2b.JPG
*Nín chídàole! - Вы опоздали!
*Nǎ'er qùle? - куда едем?
*Huí jiā - домой

[Monsieur Le Chiffre >>>]

Казино «Cinerаmа»,
Tight Springs, штат Арканзас,
6 февраля 1930 год, 16:30

… В просторном помещении было пусто. Оно понятно: мелкая рыбка – мечтающие о сладко пахнущей удаче клерки, маклеры, решившие броском костей поправить судьбу, второсортные певички, садящиеся на соблазны богемной жизни с той же быстротой, что на… колени своих второсортных покровителей – вся эта публика собирается гораздо позднее, когда неутомимый менеджер (надсмотрщик с плантации) даст им понять, что очередной день рабства закончен, или еще не начался. Люди посолиднее появляются ближе к полуночи, наскучив программкой в местном кабаке и удовлетворенно отрыгивая поглощенные деньги и алкоголь; те же, кому судьба привела стоять еще на одну ступень выше, и вовсе не появляются в этих залах для черни, предпочитая верхние этажи просторных офисов или, напротив, задние комнаты – гномы, тайные знатоки недр, в пальцах которых золото появляется прямо из воздуха… их-то крови Жан Дюран, неторопливо направлявшийся через почти пустой зал к барной стойке, жаждал больше всего.
Их… и еще одного человека.
… Решение, что он принял, уже стоя одной ногой в вагоне – железная могила его пребывания в новом месте, в новой своей роли – было внезапным, дерзким, и оттого еще более ослепительным. На мгновение у него даже закололо в боку и перехватило дыхание,- но, когда француз, резко развернувшись, спрыгнул на неровный перрон, он уже знал, что оно было единственно правильным. Единственно возможным.
… Бармен с еще вполне искренней улыбкой (одеревеневшей, прибитой гвоздями к профессионально любезному лицу она станет чуть позже) оглядел высокого посетителя, и уже протянул руку, готовясь к любым пожеланиям ранней пташки,- но Дюран, время и нервы которого вот уже почти час готовы были лопнуть, как мышцы пытаемого на дыбе, сделал отрицательный знак.
- Кофе. Самый крепкий, какой вы сможете сделать, мой друг. Кофе и менеджера.
Между пальцев его руки, легшей на поверхность стола – так фокусник держит монету перед началом фокуса – появилась сложенная вчетверо купюра.
Бармен приоткрыл рот, намереваясь поинтересоваться то ли причиной столь внезапно возникших претензий, то ли тем, хорошо ли незнакомец спал этой ночью – но под взглядом суженных, горящих безумной одержимостью глаз тотчас же передумал.
- Одну минуту.

[Joseph >>>]

+мсье

Три минуты. Именно столько понадобилось подстегнутому облюбованной банкнотой и настойчивостью щедрого гостя бармену, чтобы едва ли не за руку привезти менеджера, невысокого человека, одетого с иголочки и туманно взирающего на того, кто так внезапно потребовал его внимание. Но чем ближе подходил работник к стойке, тем сильнее его шея втягивалась в камвольный воротник на шерстяной подкладке, а на лице не отражалось ничего, кроме как потока проклятий, поносивших тот день, когда он устроился сюда на работу. Проблемы игорного бизнеса, оплошности крупье, инспекторов, дилеров и самовольность игроков – ничто так не сказывалось на его ежемесячных доходах, как один единственный взмах белой молескиновой перчатки какого-нибудь чопорного джентльмена и последующий вопиющий отзыв, способный в тот же миг, в ту же секунду сделать из него собаку без конуры.
Оставалось прибегнуть к единственному остававшемуся оружию – отбеленной улыбке, переполненной безмерным чувством симпатии, сострадания и готовностью пойти за господином хоть в огонь, хоть в воду.
- Добрый день, чем я могу вам помочь?
На руке, сделавшей мягкий жест, не было, но ее отсутствие (как и отсутствие шляпы, трости, золотого перстня с печаткой, отделанных алмазами часов, трона, свиты и пурпурной тоги) компенсировалось взглядом темных глаз. Неизвестный смотрел так, что было ясно: неповиновение его словам, или даже простое невнимание к ним станет самой большой ошибкой, которую совершал не только господин с шерстяным воротом, но и все, кто сегодняшним утром решил появиться в лишенных окон стенах этого заведения.
Это была правда. Сейчас он был способен на все.
Повернувшись на стуле, он долгим, ничего не выражающим взглядом смотрел на подошедшего, словно решая, достоин или нет, тот выполнить то, что ранний гость собирался ему передать – на лаковых губах мерцала египетская улыбка – а потом медленно произнес, словно бы подбирая слова на чужом языке, сам вслушиваясь в то, как они звучат:
- Передайте хозяйке: я тот, кто сломал руку ее сыну,- пауза, во время которой язык медленно прошелся по воспаленному краю рта, как если бы человек испытывал неутолимую жажду.- Я хочу видеть ее.
По глазам менеджера (просьба не позволила ему вздохнуть с облегчением, наоборот, привела в состояние близкое к кататонии) было понятно, что теперь он сомневался в своей способности слышать. Вероятно, от удивления человек даже решил обучиться чтению по губам, но гость был краток.
- Хозяйку? – менеджер переглянулся с барменом. – Мадам О`Долл?
Глупый вопрос – как будто у казино было несколько хозяев.
Любезный работник не видел иного выхода, как исполнить пожелание клиента; когда он вернулся, лицо мужчины покрылось заметной испариной, точно все это время он держал над головой каменное изваяние Дука-бека, привезенное с Этоки, и этот огромный валун величиной с человеческую фигуру намеревался его прихлопнуть.
- Пожалуйста, следуйте за мной. Алоизия О`Долл вас ждет.

Сообщение отредактировал Joseph - 14-04-2012, 11:31

[Rosemarie >>>]

Monsieur Le Chiffre+ Joseph

Пальцы, лежащие на гладком, невозмутимо-белом краю кофейного блюдца – о, какой сетью прихотливых, безжалостных ласк они успели за время ожидания одарить и его, и горячие края, и изогнутое бедро, и приподнятую в нетерпении ручку – с неожиданной силой оттолкнули от себя покинутую любовницу; румянец покрыл его щеки, как если бы появившийся глашатай звал его не в кабинет, а прямо в альков могущественной дамы.
Хотя… как знать?
Улыбаясь, прикусывая края ярких, словно раздавленные вишни, губ, он не последовал за служителем, а пошел впереди него – так, если бы вел к неприступному городу солдат одному ему видимой армии.
Проводив господина до кабинета хозяйки казино, менеджер отступил – вероятно, здесь все желание следовать за гостем в полымя неожиданно заканчивалось.
Темные широкие двери из массивного дуба и ольхи, украшенные бриллиантовыми миниатюрными ангелами - в знак коварной и страждущей власти - были распахнуты, точно объятия Шамбалы или Мадонны, дождавшейся своего маленького сына перед часом Великого Суда. Его ждали и ждали с нетерпением.
За высоким столом (до верху забитом бумагами, среди которых возвышался полупустой янтарный графин и ажурная пепельница с яшмовым донышком) утомленное делами, но посвежевшее от внезапного визита с покаянием, лицо Алоизии было спрятано за длинными сплетенными пальцами, так незрячий призывает к ноге поводыря, собираясь натянуть поводья – на самом деле излюбленная поза, позволяющая лучше разглядеть визитера.
Носок красных лакированных туфель – худые ноги женщины были изящно скрещены – едва заметно водил из стороны в сторону. Томительное ожидание.

[Monsieur Le Chiffre >>>]

Только одно мгновение, быстрый вздох, единственный удар сердца, были той значимой границей, порогом, заставившим мужчину помедлить с исполнением своего замысла. Одно мгновение – перебой между яростью, с нереальной, какой-то волшебной легкостью приведшей его в эти покои, и мигом, когда он вызывал в себе воспоминания о ледяном, циничном, отвергающем его голосе; мгновение страха, безумства, отчаяния – и неожиданный гость твердо ступил на до блеска отлакированный пол. Прыжок в Бездну с края отвесной скалы. Предание себя силам, многократно превосходящим его понимание. Путь левой руки.
Обратного пути больше не было.
Темные глаза с лихорадочным сиянием смотрели на сидящую перед ним женщину. Судный день, чудище, пожирающее наполненное грехами сердце. О, в его груди теперь было легко – с того момента, как желтолицый мальчишка, предательски усмехаясь, вырвал и растоптал то, что изнывало и пело в желании принадлежать ему до последнего дня.
Яркая, сильная улыбка. Amen. Да будет так.
- Добрый день, мадам,- полупоклон, парение невесомого тела среди взмывающих вверх струй восходящего воздуха. Наслаждение близкой мести, той боли, которую он причинит (себе или ему?), вихрем кружащее голову. Не слишком-то впечатляющий дебют, пешки первых слов, пока встретившиеся противники присматриваются друг к другу. И эта партия – он внезапно точно опустился с небес на землю – будет куда поважнее.
- Мое имя Le Shiffre,- яростное сияние, восторг, ожидание прибитыми струйками пламени припали к земле, оставляя лишь выжженные, опустошенные норы. Он сделал паузу, подбирая нужное слово, затем твердо проговорил, не завлекая, а констатируя факт, подтвержденный столь быстрым приемом и тем вниманием, что уделила могущественная владелица города дотоле безвестному посетителю.- И думаю, вы уже знаете, кто я.

[Joseph >>>]

Ладони легли на стол, выгибая пальцы и выпячивая накрахмаленные костяшки, вбитые в брильянтовые кольца – жест благосклонности.
Уже в ту секунду Алоизия поймала себя на мысли, что не всякие улыбки приводили ее в восторг (о, она, знакомая не понаслышке с синонимами дешевизны, всегда знала, когда овчинка не стоит выделки); на ее памяти то, что она сейчас испытывала, разглядывая лицо своего гостя – посетившее ее чувство было похоже на радость от встречи со старым нежданным приятелем, вернувшимся из долгого путешествия, - женщина ощущала, лишь наблюдая за Спенсером Трейси, и то, когда тот исполнял очередную роль гангстера, хорошего простого парня, которого обстоятельства толкнули на кривую дорожку или беседуя с Джоном Фордом после премьеры его фильма «Мужчины без женщин». Улыбки, заточенные техникой приобретения расположения, она угадывала с ходу, ненавязчивые фальшивые комплименты легко отличала от искренних (при этом испытывала симпатии и к тому и другому). Сейчас лицо этого человека – а его (даже если гость окажется «лжецом по природе») она нашла весьма удачным инструментом для презентации остального содержимого качественного и дорогого костюма, – заставило О`Долл улыбнуться: уголки блестящих от бальзама губ дрогнули и плавно примкнули к нечетким скулам, выделяющимся лишь за счет искусственного румянца.
- Мне сообщили, - Алоизия прямодушно раскрыла ладонь, указывая на высокий стул, - Вы тот самый человек, который сломал руку моему сыну. Неосторожность или необходимость, господин Le Shiffre? Возможно, мой драгоценный отпрыск навредил вашему автомобилю или проявил недопустимую грубость?