OBB* - Недалеко от Истины и Блюза, Одна гангстерская история

[Monsieur Le Chiffre >>>]

+ Джо

Воспользоваться любезностью гость не торопился: остановился перед столом, положив руку на спинку указанного стула. Сердце тяжелыми ударами билось в груди. Он ощущал, как неприятная, неуместная, неприличная дрожь поднимается из живота, отражаясь на кончиках пальцев, и сильно сжал неувядающие цветы, нанесенные ножом резчика на темное лакированное дерево. Таким же деревом в эту минуту виделась ему и мадам О’Долл; то же инстинктивное, обжигающее угадывание родственной, из одной земли выпитой, впитанной крови.
Такой красоты ствол – и такие убогие плоды.
- Побочный эффект столкновения,- карамельные губы сложились в понимающую улыбку. Момент истины. Процеживание по капле всего увиденного, сказанного, попытка угадать нужную рецептуру, вскрыть скрытые «да» и «нет».- К сожалению, дороги в Китайском квартале оставляют желать лучшего.
Алоизия несколько секунд смотрела на гостя снизу вверх, а потом поднялась, как будто хотела исправить это, пролететь кондором с блестяще-чёрным опереньем, охотящимся в полете (в шесть раз выше облаков), над долиной Чимборасо. Белым птичьим воротником служила ее перманентная завивка воздушных ухоженных волос, которую она ненавязчиво поправила перед тем, как пройти к двери, закрыть ее и вернуться за стол.
Кто этот мужчина? Бутлегер, властный бюргер, Кельнский кондитер, буржуа из «золотых двадцатых», состоятельный фабрикант? О`Долл любила детали, которые могли рассказать о человеке даже больше, чем он сам, и сейчас, продолжая разглядывать его синими, как средиземное море, глазами, охотилась за любыми штрихами к наброску.
- Увы, не только дороги. Присаживайтесь, полагаю, нам есть о чем поговорить, - владелица вытащился из портсигара длинную табачную палочку, и закурила, водя кончиком по губам. – Я также не сомневаюсь, что вы приехали сюда целенаправленно. Но перед тем, как вы посвятите меня в причины вашего визита, хотелось бы задать один вопрос. Вам знаком человек по имени Тенгфей?

[Joseph >>>]

+мсье

Кончики пальцев дрогнули и сорвались со стула. По счастью, в этот момент он как раз сделал шаг, чтобы, наконец, принять приглашение. Медное лицо не изменилось, не дрогнуло, когда пришлось поднять его навстречу – и только чуть позже, кадром в замедленном кино, расцвела на нем белоснежная улыбка.
И все же он выдал себя – поневоле коснувшись ладонью левого борта пиджака: то ли искал портсигар, то ли пытался заставить умолкнуть гулко взорвавшееся сердце.
- Да.
- Желтый китайский пинчер, - два снифтера из гладкого стекла возникли на столе, и Алоизия, довольная словесной скромностью своего гостя, с глухим хлопком откупорила графин. - Камю Джубили, семнадцать лет выдержки, выпьете?
Все еще ожидая ответ, женщина наполнила пузатые бокалы.
- Так это он послал вас сюда?
Гость выпрямился, то ли выражая восхищение меткостью характеристики, высказанной несравненной хозяйкой, то ли в почтении перед возрастом коньяка, которое по справедливости должен был испытать любой уроженец Старого света. И хотя сейчас он предпочел бы обжигающую, ломающую мозг крепость виски – плебейская привычка, подхваченная в этой проклятой Америке – глоток медового солнца был слишком соблазнителен, чтобы отказаться от него. Даже теперь.
- Прислал, мадам? Нет. Привел – безусловно, да,- улыбка из понимающей превратилась в кривую, когда Дюран (это имя теперь следовало забыть, похоронить в самом темном уголке памяти) прибавил, как будто проводил лезвием по шее, близко-близко к стремительно бьющейся вене.
- Я был… его любовником.
Алоизия - она уже успела пригубить янтарный, вобравший в себя весь темный цвет дубовой бочки, в которой был выдержан, напиток, - не поперхнулась, не скривила лицо, не вскинула тонкие выщипанные дугами брови, даже не посмотрела на поделившегося откровенностью господина в ту секунду, никак сочувствовала слову был или пыталась свести все части мозаики воедино.
Она даже подвинула бокал на край стола, там же оказалась пепельница с отложенной сигаретой и лишь, когда широкая ваза сосуда, подхватившая луч нависающей с потолка куполообразной лампы и повисшая между двумя женскими пальцами, отодвинулась от плотно сжатых губ, хозяйка повернула лицо к гостю.
- Только не говорите мне, что мой Рузвельт и этот шанхайский ублюдок… и вы, обманутый ревнивый муж, оказавшись за бортом, решили ввести меня в курс дела? Где я ошиблась, господин Le Shiffre?

[Monsieur Le Chiffre >>>]

вместе с Джо

Она ошиблась.
А он не ошибается.
Никогда не ошибается.
Пальцы мягко, словно несорванный цветок в дивном саду, обхватили донышко бокала. Мужчина воспользовался возможностью, чтобы – естественное движение, дань уважения благороднейшему из напитков, волшебному эликсиру, спасенью от всех скорбей – отвести взгляд от лица собеседницы. Зароненное слово сомнения было поистине Иудиным семенем, вот только найти тот камень, что приминает всходы и заставляет выросших из земли воинов схлестнуться между собой, гость искать не торопился.
Ни для кого.
- Я с удовольствием опроверг бы ваши сомненья, мадам,- глубокий вдох, наполнивший легкие божественным благоуханием, вдох, возвращающий голосу уверенность и убийственное обаяние,- но, к сожалению, наша беседа с вашим сыном была слишком непродолжительна, чтобы он смог поведать, какие именно отношения связывают его с господином Тенгфеем. Что же касается меня,- еще один глубокий вдох и первый глоток, неглубокий и беглый, как поцелуй,- то я не имел в виду ни возвращать себе благосклонность и внимание господина Тенгфея, ни сам возвращаться к нему.
Глоток, второй. Не рассеивающий мысли, наоборот, жирным контуром выделяющий их среди бесконечного мутного потока обязанностей, дел, чисел, имен и дат. Глоток, от которого вот-вот на языке расцветет великолепный цветок миндаля с золотистой костянкой, глоток, сравнимый с удочкой, что насаживает проблески разума и поднимает их к глазам, позволяя, как следует рассмотреть.
Привыкшая к лживой саморекламе, к девочкам, закончившим школу воспитания с единственным предметом «очаровывать и завоевывать», к ослам под шкурой хороших манер, занятых лишь своей физической привлекательностью и вылизывающих драгоценный статус, в то же время не брезгуя дружбой с такими людьми и примеркой этих черт к своему потускневшему от возраста лицу, Алоизия О`Долл чувствовала, как проникается симпатией (хотя бы интересом) к этому таинственному брошенному китайским дельцом гостю.
Медленно, словно боясь спугнуть пожилого фазана и заодно демонстрируя высший пилотаж в его поимке, женщина положила локти на стол, одним пальцем коснулась виска с серебряным локоном и посмотрела прямо в глаза.
- Чего вы хотите?

[Joseph >>>]

вместе с mon аmi

- Я хочу…- неподвижная бронзовая маска, казалось, потекла в этот момент с лица посетителя; ноздри раздулись, а пальцы сжали бокал с такой силой, что, казалось, его прозрачная сфера вот-вот лопнет в добела стиснутых сильных пальцах.- Я хочу уничтожить его. Его – и все, что у него есть. Мне нужен союзник.
Женщина не изменилась ни в лице, ни во взгляде, прищурилась, пытаясь понять, осилить своим охладевшим за все прожитые годы рассудком, как какой-то молодой китайский выродок смог нанести столько кровоточащих ран этому сердцу, но, что поражало ее больше всего – как господин в дорогом костюме, интеллигентный европеец, статный и сильный эмир позволил желтолицему варвару, кочевнику, сравнимому лишь с заразой – чумой - плодящейся за океаном, совершить с собой подлинный и вопиющий ужас.
- Я думаю, мы найдем общий язык, господин Le Shiffre, но сразу скажу вам две вещи. Во-первых, еще никому не удалось поставить его на место. К сожалению, даже мне, - Алоизия вновь сжала бокал, согревая чудесную влагу своим теплом. – А во-вторых, вы и сами могли свернуть ему шею и тогда лишили бы нас обоих большой головной боли, но вместо этого вы пришли ко мне. У меня есть мысль на этот счет, но хотелось бы услышать вашу версию.

[Monsieur Le Chiffre >>>]

Казалось, это немногословное обещание, а, может быть, и глоток коньяку, от которого сразу же перестали ныть сведенные судорогой мышцы в основании шеи, заставили плечи мужчины расслабиться, и вернули его лицу улыбку, жестокость которой могла сравниться лишь с обаянием, которое излучали сейчас медальонные, будто отлитые из бронзы черты. Третий глоток был губительно долгим: запрокинув лицо, гость по капле вливал в себя драгоценный напиток, демонстрируя сильную напряженную шею, мускулистые запястья и заблестевшие от золотой влаги губы.
- Лишить человека жизни – дело одной минуты, мадам,- легкий акцент Иль-де-Франса примешался в это мгновение к его речи, словно разбуженный выдержанным питьем, оставлявшим на языке послевкусие меда и (человеческой?) кожи.- Как дело одной минуты сделать глоток и проглотить либо дешевый спирт, либо годами выдержанное сокровище. Судя по всему,- он поднял бокал, то ли приветствуя собеседницу, то ли призывая далекие виноградники Шаранта в свидетели своим словам,- вы предпочитаете выдержанные продукты.
- Что же до места,- наклонившись вперед, продолжая улыбаться непроницаемой медной улыбкой, медленно проговорил он после паузы.- То, не подвергая сомнению ваши таланты… Я знаю, как он думает, я знаю, чем он дышит под своей холодной змеиной кожей, я один знаю, какой он сделает ход. Всему, что он только умеет, я научил его. Стол и колода будут вашими, мадам, но играть против него могу один я. Это – мое условие.

[Joseph >>>]

Лишь однажды Алоизии удавалось побывать во французском мюзик-холле, очень давно, когда она была замужем, когда (вроде бы еще) была влюблена. С тех пор прошло немало времени и все, что она знала о Франции, да и о Европе в целом, это вкус великолепных напитков, тканей, роскоши, пейзажей - впрочем, родную Америку она бы никогда не променяла на все богатства зеленых холмов и жгучих виноградников вместе взятых – и музыки.
Сейчас слова незнакомца (он сам был как Париж – ветреный город с жестким характером) напоминали ей песню, услышанную совсем недавно из уст Мориса Шевалье. "Париж, я тебя люблю", "Париж – моя роза", "Париж – моя любовь", "Париж-каналья" и, наконец, "Париж в гневе". Городок внутри этого француза горел огнем.
- Да вы опасный человек, господин Le Shiffre, - хозяйка нарочно дернула плечами, скрытыми под пиджаком из плюшевого вельвета, словно отряхивала пробегающую по телу дрожь. Искренне ли, наигранно ли – но она показывала свою заинтересованность. – Обучили фокусам и сами же оказались распиленным надвое. Ваше условие будет неприкосновенно, но и мне придется принять вашу поддержку не без договоренностей. Поймите меня правильно – в этом мире можно доверять только самому себе, ну и бокалу Камю Джубили, пожалуй, для разнообразия.
О`Долл осушила сосуд, костлявыми пальцами убрала его в сторону, как полководец, собирающийся разложить на столе карту с расположением войск и стратегией. Сигарета вновь запорхала в ее руке - пойманная в камышах за заднюю пару крыльев и обездвиженная стрекоза.
- Завтра ваш… Тенгфей будет на торжестве в честь открытия большого игрового зала. Я собираюсь еще раз переговорить с ним и предложить выкупить то, что он знает, то, чем владеет, и, конечно же, убедиться, что его мордашка не смотрит в сторону моего казино. Что если… как вы думаете, он обрадуется, когда увидит вас среди гостей?

[Monsieur Le Chiffre >>>]

вместе с Joseph'ом

Две линии губ, два раздавленных дождевых червя, распиленные надвое, извивающиеся, корчащиеся от горечи выпитого до дна зелья, покривились над подернутым радужной пленкой краем бокала.
- Вполне ль наказан ты за глупую наивность?* Я полагаю, мадам, ответ на ваш первый вопрос вы найдете в том, что я здесь,- темные, коньячного цвета глаза смотрели теперь прямо на собеседницу. Все еще наклоняясь вперед, он жадно, всем телом, казалось, вбирал сочащиеся из-под кожи колебания и сомнения хозяйки дома, а потом произнес, медленно, словно зачаровывая, разделяя паузами слова, как будто бы расставлял после каждого хорошо ощущаемые точки.
- Если бы ваш коньяк вдруг заговорил – хотели бы вы, чтобы он оказался на столе ваших врагов… мадам?
Женщина обнажила белоснежные зубы – еще одна американская драгоценность для публики, вуаль, прикрывающая желание жесткими способами добиваться от других того, что ей нужно. Что ж, установить дружеские отношения с этим человеком – пожалуй, станет лучшим достижением за следующую неделю.
- Боюсь, я не настолько глупа, чтобы позволить ему перебраться на чужой стол, - О`Долл ни на секунду не отводила глаз, казалось, она протягивала гостю невидимый пергамент, чтобы подписать договор, не иначе как кровью. – Где вы остановились? И как мне вас найти? И еще меня интересует, как мне вас представлять завтра гостям – тонким натурам, которым только дайте волю, и они такое придумают. Может быть, стоит подкинуть им пищу для ума?
- Я остановлюсь там, мадам, где вы порекомендуете. Все мои вещи остались… у нашего общего друга,- пустой бокал мягко качнулся в сильной ладони,- так что мне придется, кроме прочего, обеспокоить вас просьбой посоветовать мне пристойного портного. Что же до тонких натур… боюсь, что пища для ума неизбежно будет сперва перемолота языками, а те, как вы знаете, прежде всего чувствуют соленое.
- В таком случае, если вы согласитесь, я могу на первое время предоставить вам номер в казино. Не то, чтобы это была гостиница, скорее комната отдыха со всеми удобствами, - женщина – не без предусмотрительности, а уж она-то всегда ведала в том, что делает, - позволила себе еще раз наполнить бокал.

------
*Поль Верлен. Стихотворение без названия («Что скажешь, путник, ты…»)

[Joseph >>>]

Поднимая стеклянный цветок, она пристально разглядывала сквозь его терпентиновые стенки – янтарь и золото – лицо европейского гостя, гладиатора арены, который теперь представлялся рождественским подарком, подброшенным под елку c надписью, как на шотландских конвертах: полный погреб пива и жирная свинья.
- Только у меня к вам тоже будет небольшая просьба: постарайтесь быть снисходительнее к Рузвельту. Он капризный юноша, но мой сын.
- Почту за честь и удовольствие, мадам,- ответил новоявленный союзник мадам О`Долл, не уточняя, что именно вызывает у него столь бурное проявление благодарности.
То, что хозяйка казино предпочтет до поры запереть свой неожиданный выигрыш, да еще приставить к нему надежную охрану, не вызвало у Дюрана ни возмущения, ни изумления. Он поступил бы точно так же.
Первый шаг был сделан. Но, возможно, потому, что он оказался неожиданно легким – словно готовился пробить каменную стену, а вместо этого ухнул в кое-как замаскированную сгнившим холстом дыру, Дюран… нет, мсье ле Ширф не чувствовал ничего, кроме подступающего отвращения. Значит, капризный юноша не просто так появился в квартире его… нет, просто «появился в квартире». И кто мог знать, какие же тайны он приносил… «желтолицему пинчеру» в обмен на пакетики с белым порошком.
- До какой меры мне следует быть снисходительным с мистером Рузвельтом?
- Не имею представления, что именно между вами произошло и что происходит между… этим китайцем и моим сыном, - по всей видимости, потуги О`Долл понять связь между Чайнатауном и любвеобильностью ее сына сейчас роем шершней кружили в том же направлении, что и мысли ее гостя.
Она даже не скрывала своего желания поделиться с приобретенным союзником планами на будущее, а также рассказать все то, что металлической сварной цепью соединяло ее с желтым ублюдком. Но не сейчас. Может быть, завтра, когда Генрих и Монтгомери встретятся на судебном поединке, один докажет преданность, а второй утратит бдительность. Вот тогда они и поговорят. По душам.
- Хотя бы не ломайте ему больше ничего, и этого будет вполне достаточно, - горка серебристого пепла упала на стол и женщина ладонью прихлопнула ее, как ураган, сметающий со своего пути светло-рыжие песчаные барханы.
Голова Алоизии склонилась на бок.
– Есть что-то еще о чем я должна знать?

[lana_estel >>>]

(авторы - Джо и Мсье)

На мгновение ему показалось, что женщина по каким-то таинственным признакам догадалась, что его нервы источены тем же пороком, что и сгнивающая с юных лет плоть ее сына. Ах, какая это была, наверно, досада для такой женщины: знать, что плоть от ее плоти, дитя, которое она выносила под сердцем – отвратительный слизняк, который не стоит даже обломка ногтя какого-то желтолицего мальчишки.
Унизительно. И ужасно.
Однако, сочувствие не входило в список добродетелей человека, сидевшего перед мадам О`Долл – ни сочувствие, ни раскаяние, ни сожаление.
- Ничего такого, что могло бы помешать нашему партнерству, мадам,- мужчина поднялся, как будто возможность смотреть на хозяйку казино сверху вниз возвращала ему самому веру в данное обещание.- И, кроме того, что ваш сын вчера получил пакет кокаина от известного вам лица.
Сразу несколько эмоций - как если бы закрытый до этого момента ларец распахнулся от одной ключевой фразы и выпустил бушующий поток солончаков, заостренных чувств, - сменили друг друга на женском припудренном лице.
Сигарета была вдавлена в яшмовое дно пепельницы, а сама Алоизия, вытянув руки и обхватывая ими массивный стол, так пытаются уберечь свое господство на кукурузных бескрайних полях, отгоняя крупные стаи саранчи, что обгладывают на своем пути и стебли, и плодоносящую землю, с предельным вниманием, повисшим на волоске от отвращения, поджала губы – удерживалась от острого американского словца, которым не пренебрегала среди себе подобных.
- Господин Le Shiffre, - окаменевшее лицо взирало на гостя с таким видом, будто желало показать, что сейчас ни одно произнесенное слово не должно уйти от его внимания. – У меня хватит денег не только для того, чтобы нанять киллера, но и подарить свободу всем заключенным пересыльной тюрьмы. Вы уверены, что сможете… укоротить ему руки?

[Joseph >>>]

я и мсье

Сейчас они словно поменялись местами, по очереди обнажили, вспороли друг перед другом кровоточившие раны души,- такими легко предсказуемыми, как пятьдесят две карты в колоде, и такими же неожиданными, как их комбинации. Но, несмотря на это, несмотря на алогичную, нерациональную любовь к ублюдочному ребенку, которого, по законам Спарты, давно надо было бы выбросить со скалы, эта женщина была рождена для больших, страшных дел – и холодный, глядящий на нее из-под вновь обретенной защитной маски человек, не мог не отдать должное ни ее борьбе, ни ее безнадежности.
Нарушая все правила, движимый только внезапным ощущением своего превосходства, он неожиданно сделал шаг вперед, к самому столу, протягивая твердую сильную руку Алоизе О`Долл – той, кого не так давно обещал уничтожить.
- Я это знаю, мадам. И я… сделаю все от меня зависящее, чтоб здесь, в этом городе, остался… только один… хозяин.
Худая рука подхватила рукопожатие и вложила свои длинные пальцы в медную, почти светящуюся в тусклом свете ладонь.
Друг? Союзник? Защитник? Большие обещания уменьшают доверие, но иного выхода, кроме этой вовремя подвернувшейся лазейки, Алоизия сейчас просто не видела.
- Я запомню эти слова, - улыбка тронула подсохшие губы, сдержанная и благодарная за визит, за помощь, за надежду (может быть даже за сломанную руку собственному сыну – если бы не этот поступок, они бы не встретились, хотя, возможно, когда-нибудь она пожалеет об этом). Тем не менее, слова француза вернули лицу хозяйки красок, как подкравшееся божество вдыхающее жизнь в первого человека, вылепленного из глины.
- Все, что вам будет необходимо, вы получите от менеджера. Но, не исключаю возможности, что я сама вечером зайду проведать, как вы устроились.

[lana_estel >>>]

(совместно с Джонни)

Чайнатаун, квартира Тенгфея,
Tight Springs, штат Арканзас,
6 февраля 1930 год, 17:30

Когда Тенгфей открыл дверь маленькой китайской квартирки, коридор, залитый режущим глаза светом фонарей, что корчились от сквозняка, точно грозди выдернутых из чьих-то глоток миндалин, показался ему необыкновенно пустым и холодным; даже запахи напоминали миланский госпиталь, набитый уродливыми гнойными шлюхами, сидящими в очереди на прием к врачу и выдающими себя за девственно чистых весталок.
Падающие на лицо черной тенью волосы, скривленные тонкие линии губ – сизалевая гранатовая нить, перерезанная ножницами, - ладонь, оттягивающая малиновую жилетку, под которой продолжала ползать неутихающая боль – он даже не переоделся и не потрудился сменить машину (беспечно припарковал синий «зеппелин» прямо у дома). Минуту Тенг стоял на пороге, вероятно, даже пытался понять, где находится, и лишь подтолкнутый невидимой рукой, вошел внутрь, оглядываясь, как будто надеялся кого-то увидеть.
Как же он надеялся…
Двигался молодой китаец ощупью, осторожно – то ли не хотел никому говорить о своем присутствии, то ли забыл дорогу в спальню, а именно туда вели его ноги.
Впрочем, предосторожности мало ему помогли. Мисс Милтон сосредоточенно разглядывала доску, мельтешащие перед глазами синие, зеленые и красные символы на костях Маджонга отнюдь не помогали сосредоточиться. Ожидание тяготило девушку. Пусть мозг и нашел себе занятие, но посторонние мысли все равно пробивали оборону и настойчиво просили аудиенции. Хлопнувшая дверь дала ей благовидный предлог улизнуть в коридор от очевиднейшего поражения. Для собственного успокоения Эва позволила себе оправдаться тем, что для китаянки такое времяпрепровождение было более привычным, и она успела набраться немалого опыта.
- Еще раз добрый… Тенгфей? Что с Вами? – не заметить подавленное состояние хозяина квартиры было сложно. На лицо гостьи бледным призраком скользнуло беспокойство.

[Joseph >>>]

с Ланой

Алые губы раскрылись на белом, точно подмороженный распил алебастрового оникса, срезанный с какой-то античной скульптуры, овале и скривились в подобии улыбки. Тенг смотрел на ожидающую гостью с таким видом, как будто это он несколько часов сидел в заточении и сейчас ждал благосклонности хозяйки неуютного, переполненного тоскливым ощущением пустоты, чужого дома.
Он прижался спиной к стене и принялся медленно расстегивать пуговицу за пуговицей, застревающую в атласных петлях.
- Мисс Милтон, вы курите? – выдавил молодой китаец.
Понимание, потеснив беспокойство, вползло в потемневшие карие глаза. Узкая холеная ладонь скользнула к висящей на локте сумочке. Пальцы привычно встретили «поцелуй» замка и вытащили темно-зеленую упаковку с закатным кругом посередине. "Выбирай Lucky вместо сладкого"* – девиз, так или иначе коснувшийся уха каждой уважающей себя дамы. Ведь уважающая себя дама обязана следить за всеми модными тенденциями. Впрочем, отказывать себе в сладком мисс Милтон пока не собиралась, сочетая всю гамму удовольствий.
- Конечно, - мягко проговорила она, подтверждая на всякий случай очевидное.
Освободившись от жилетки, Тенг не остановился – оттянул воротник рубашки, удушающий, перехватывающий дыхание, петлю, карающую шибеницей, сбрасывающей с огромной высоты, лишающей опоры под ногами его, преступника, совершившего самое тяжкое, самое вероломное злодеяние. Белые гладкие пуговицы освободили горло от ржавых цепей монфокона*, но почему-то даже от этого молодому китайцу не стало легче.
- Тогда буду признателен, - Тенгфей протянул руку и вытащил из пачки табачную палочку (одну единственную, пусть он и не был уверен, что закурит, всего лишь нужно было заглушить пульсирующую в висках горечь), не двигаясь с места и глядя куда-то в глубину коридора, затянутого дрожащим сиянием китайских безделушек, раскрашивающих стены в яркие пятна как саксонские елочные игрушки на праздничном дереве.
Так пес сиротливо взирает из темного угла на дверь заброшенного жилища в надежде, что хозяин вернется за ним. Когда-нибудь, но вернется.
– Извините, что заставил вас ждать. Если вам нужен кокаин – я к вашим услугам, о цене мы можем договориться в следующий раз, чтобы вы не тратили свое время.
Глухой пульсирующий голос, отражающий замедленное биение сердца. Он забыл о гостеприимстве, послал к чертям китайскую вежливость, двинулся в спальню, на шагу скидывая блузку, которая стала ненавистной, словно в чем-то провинилась.

------
*Lucky — от названия марки сигарет Lucky Strike
*монфокон – каменная виселица

[lana_estel >>>]

(с Джозефом)

Маленькая темная комнатка без окон с черным пепелищем из мятого шелка, еще помнящего его запах. Тенгфей сел на кровать, откинулся на локоть, дотянувшись дрожащей рукой до коробка спичек; апельсиновый глаз тукана прорезался в кромешном мраке, и Тенг затянулся, уткнувшись лицом в подушку, чтобы заглушить кашель, стереть жгучую соленую влагу, унять раздирающую боль, забыть, забыться, но даже вкус табака не мог уничтожить висящий в воздухе сладкий аромат духов, кожи и голоса, шепчущего его имя, зовущего из вагона поезда (памяти), что уносился прочь от маленького американского города.
- К чертям кокаин! – Эва проклинала сейчас только себя, только собственное неумение сочувствовать. Вид страдающего человека приносил с собой жуткие… неудобства. Пусть так, все равно словами это состояние не передать. Но уходить, оставляя человека наедине с собой в таком состоянии было для нее невозможным.
- Что он сделал? - не решаясь покуситься на святая святых каждого дома, девушка замерла в дверном проеме, тщетно пытаясь покорить глазам темноту, царящую в комнате. Хваленая женская интуиция разводила руками, подсказывая лишь общее направление движения. Ни конечной цели, ни путей… И все же гостья постаралась придать своему голосу как можно больше искренности и участия. И, пожалуй, возмущения, которое незаметно для нее самой вползло в христианские интонации.

[Тео >>>]

(все - Joseph)

- Кто он? Лучше представьте, что я несколько часов назад убил человека, – молодой китаец не повернул голову, просто лег на спину, сжимая между пальцами сигарету, что тяжело – точно вместо него - выдыхала едва заметную ленту дыма. Голос его был крайне сух, неосмотрительно брезглив и растворялся в липкой темноте, как и он сам. – Давайте перенесем наш разговор на другое время. Попросите Зэнзэн, она даст вам то, зачем вы пришли, в качестве оплаты я хочу, чтобы вы устроили мне встречу с вашей матерью. Справитесь, мисс Милтон?
- Конечно, - тихо и грустно, бархатным прикосновением пальца прозвучал ответ. Девушка на секунду зажмурилась, будто изгоняла из себя что-то постороннее. Либо, наоборот, призывала.
- Конечно, - уверенной хлесткой пощечиной. Перебор. Это действительно не ее дело, не на что обижаться. И вообще, это как-то по-детски. Пытаясь остудить эффект от удара, в голос, будто в пустой стакан по одному падали кубики льда:
- Где и когда Вам будет удобно? Если я память меня не подводит, она сейчас относительно свободна, поэтому я своевольно предоставлю Вам право выбора. «…оружия», - добавила Эва про себя и невольно улыбнулась. Чуть мягче, она все же добавила:
- Если же Вас вдруг заинтересует мое общество, я свободна почти всегда.
- Лучше предоставьте право выбора ей, - Тенгфей снова отвернулся, в этот раз, прижимая запястье к медным искаженным губам, чтобы прямо здесь, прямо сейчас не залиться кашлем.
Он уже и так нарушил все правила гостеприимства, да и женщина (даже если бы была раздета) в этой спальне неуместна, точно также как корона, венчающая крестьянскую голову.
- Еще раз прошу прощения, в следующий раз я обязательно искуплю свою вину. До свидания, мисс.

[Joseph >>>]

Казино «Cinerаmа»,
Tight Springs, штат Арканзас,
6 февраля 1930 год, 19:00

Прямо над кабаре "Le Don Juan" в казино располагалось восемь уютных номеров – комнаты отдыха, к которым поднимался лифт с огромными стеклянными окнами: именно отсюда любой желающий мог разглядеть игровой зал, выложенный зеленым бархатом и бордовой бахромой. Длинный коридор с картинами Альфонса Мухи, изображениями крыши Монмартра, перемешанными с работами Гранта Вуда и других художников, рисующих в стиле американской готики, вел в апартаменты для важных персон; пейзажи сельского Индианаполиса, панорамы Чикаго, Нью-Йорка, Бостона, портреты лиц со сжатыми губами и тяжёлыми вызывающими взглядами пропитывали обстановку и навязывали дух американских первопроходцев, непоколебимый, насмешливый и дерзкий, всюду напоминающий о сильной Америке, подминающей под себя Европу, и людях, сделавших ее такой. Но стоило перешагнуть порог просторного номера, как все это возмутительное великолепие растворялось в светлых стенах, занавешенных воздушным барежем сливочного цвета и мягким сиреневым батистом, напоминающим струи дождя на голубых льняных полях, укутанных в одеяло из утреннего тумана.
Кровать, гардероб, торшер на длинной ножке, высокое зеркало и дверь в ванную – формула американской простоты и удобства.
Когда личный портной Алоизии О`Долл постучал в комнату с блестящим номерком «1», он уже знал, куда попадет. Лысому упитанному афроамериканцу, что напоминал шоколадный Брауниз, пузатое пирожное – квадратное и сладкое, напичканное фундуком – здесь приходилось бывать ни раз. Но если обычно он снимал мерки с худощавых юных любовниц сына хозяйки (с удовольствием разглядывая их белые с пушком спинки и перетянутые корсетом формы) то сегодня его ждало глубокое разочарование.

[Monsieur Le Chiffre >>>]

К этому моменту мсье ле Шифр уже представлял собой вполне пристойное, даже по собственным меркам, зрелище, что означает: он был умыт и заново выбрит, и его ботинки – единственная оставшаяся молитвами «китайского пинчера» пара, начищены были коридорным до той степени, что в них отражался желтоватый глаз голенастого светильника.
Но главное: за все время, что он провел в одиночестве, облаченный в душевые струи, а потом – в махровый халат, что ему доставил расторопный служащий вместе с бритвенными принадлежностями и всем, что необходимо одинокому мужчине без багажа – французу удалось абсолютно, стопроцентно, совершенно, полностью, безусловно, тотально, кардинально, коронарно, артериями, венами, костьми, мышцами, кончиками ногтей освободиться от рвавших его псов-воспоминаний. Псов-мыслей. Псов-сожалений.
Это не значило, что их зубы перестали терзать его омытую влагой, покрытую пеной, вычищенную, но не очищенную плоть. Они остались – ушла только боль.
«Хотите отмыться?»
О, он сделал это. Тщательно смыл с себя вокзальную копоть, взгляды попутчиков, крики кондукторов и отчаянный визг желтолицей девчонки. Как она его называла? Дю Лан? Клоунов в автомобиле, вонь пережаренной свинины, прикосновение рук, неодобрительные взгляды «сестры», разбитую пепельницу, опиум, спирт, брызги холодной воды. Капли крови. Капли слюны. Капли пота. Жемчужные капли, растертые по животу. Все это было безжалостно смыто с кожи, спущено в сливную трубу. Жаль, не придумали средства, чтобы вычищать еще и под кожей. Из памяти. Разве что Божоле. Новое вино* - для новой жизни. Без истории. Без памяти. Сегодня выпито – завтра спущено в унитаз. Amen*.
… Когда дверь открылась и похожий на лоснящийся трюфель толстяк вплыл в номер, мсье полулежал на кровати, подложив под спину все имевшиеся подушки и свесив босые ступни с края; медный идол, ожидающий прихода жреца и танцовщиц, покачивающих смуглыми бедрами, едва прикрытыми пестрыми гавайскими юбочками.
В руке у него был бокал вина.
------
*Божоле правильнее называть Божоле нуво (Beaujolais Nouveau) – молодое вино (не позднее 6-ти недель после окончания сбора урожая, сразу за окончанием ферментации). Крайне спорный сорт вина, сам факт популярности которого вызван специально созданным праздником («праздник божоле»), который, в свою очередь, создан был специально для поднятия популярности плохо продаваемого продукта.
*Аминь.

[Joseph >>>]

+мсье

Поздоровавшись, мужчина поставил свой чемоданчик с тут же распахнувшимися створками на столик и с видом хирурга, раздумывающего какой орган нужно удалить, чтобы лишить проблем и себя и пациента, принялся выкладывать все необходимое: найдя среди ножниц, кусков мыла, швейных иголок, укольных и коротких линеек, бумаг и ниток гибкую сантиметровую ленту, он развернулся с любезной улыбкой постоянного и преданного читателя журналов «Элегантная мужская мода» и поклонника «системы Мюллера», что обязывала с особым пристрастием и трепетом к анатомии снимать мерки с широких плеч.
Начисто выбритое блестящее лицо - каланча с пухлыми губами - с отвисшей подбородной складкой, что наделяла портного узнаваемым сходством с земноводным голиафом, плавающим в полноводной реке, а казино и деньги его хозяйки вполне могли сойти за нее, уставилось на жильца номера.
- Ваши пожелания, мсье? – немецкий акцент был наигранным, некогда став визитной карточкой и удобрением к почве его происхождения, но в этот раз мужчина прибавил к голосу сладкой душевности, точно щепотку ароматного розмарина, догадываясь, что перед ним блюдо, которое придется есть холодным.
- Дополнительно – черная сорочка. Не обсуждается,- мужчина толчком поднялся на ноги и, поставив почти пустой бокал прямо на пол, одним движением стряхнул халат с плеч. Холодные, без малейших знаков вызова или желания поразить глаза скользнули, не различая, по лицу чернокожего. К чернокожей обслуге он давным-давно привык, мирясь с ней, как с необходимым злом, вроде раздражения после бритвы или нелепых английских подвязок, удерживающих на месте шелковые носки.
Слегка повел обнаженным медным плечом, в которое с детства впиталось горячее южное солнце и формы классических статуй, и вопросительно склонил голову, приглашая портного приступить к работе.
Не теряя времени, тот сначала профессиональным взглядом оценил «полотно» с которым ему придется поработать (ему даже польстила представившаяся возможность – за несколько лет работы на мадам О`Долл тощие гремящие друг об друга кости молоденьких девиц и жирные желеобразные туши господ, чьи потроха скорее состояли из мягкого тортового крема, чем из органов, успели наскучить) и одобрительно кивнув, обошел француза, точно откровенно любовался скульптурой библейского царя Давида, на которую набрел в долгих творческих поисках.
- Йодные морские водоросли отлично помогают от порезов, мсье, - вероятно, от отточенного острого глаза портного не ускользнул и крошечный изъян на шее, но голос человека был чрезмерно учтивым и заботливым, словно боялся оживить древнего окаменевшего Аполлона.
Липкие пальцы, обработанные ежевичным маслом, невольно коснулись статного плеча, снимая и уточняя мерку.

[Monsieur Le Chiffre >>>]

Неожиданно для себя мужчина дернулся, как будто вместо пальцев его кожи коснулась раскаленное железо – короткое мгновение трепета, как у вороного, с лоснящимися боками коня, которого впервые за много лет оглаживает не рука хозяина. По бокам животного в такие минуты пробегают волны – человек, стоящий перед африканцем, не выдержав, сделал шаг назад.
И тут же вернулся. Просто оступился, поддавшись незримому аркану, который накидывает алкоголь на шею любого, кого вздумает обвить змеиным телом.
«Дракон не благоволит…»
- Заостренные лацканы,- негромкое уточнение, как будто бы рука чернокожего, нажав на клавишу, пробудила воспоминания о вызывающем досаду звуке.- Каммарбанд*. Пепел. И сделайте милость, избавьте меня от подплечников.
Словно продолжая играть роль модели для оравы студентов художественной школы (курсистки хихикают, молодые люди старательно делают вид, что им не впервой созерцать полностью обнаженное тело, периодически рассматривая «бермудский треугольник» из темных волос – сравнивают, поджимая губы, утешая себя мыслью о сравнительной анатомии белого человека Европы и Северной Америки) гость мадам О’Долл поднял голову, рассматривая потолок. Поморщился, ощущая примеченный храбрым портняжкой порез, отмыть который не получится, как бы не хотелось – и через плечо покосился на оставленный бокал.
- Я тоже знаю хорошее средство.
Узкое горлышко бутылки плюнуло рубиновой кровью. Прижать к гиацинтовым губам платок и не отпускать от себя, вслушиваясь в захлебывающееся дыхание. Может быть, он тоже уже лежит на полу, давясь собственной кровью. Может быть, на кафельной постели ему уже прикрепляют оберег с именем и возрастом. Омытое, очищенное от пятен и горя лицо. Тюльпан в альпийском предгорье. Бледные губы – начинающие подсыхать на ветру лепестки. Русло реки, начинающейся от горла, стекающей по животу и исчезающей в шелке блестящих темных волос. Скальпель входит мягко, окрашивая капли цветами молодого вина. Гемолакрия.
Бокал вина залпом отправляется в бездонную пропасть горла. Бутылка падает на пол, окрашивая алыми пятнами белый мох халата.
- Продолжайте, мсье. Продолжайте.
------
*высокий пояс-кушак, альтернатива жилету для ношения со смокингом. «Пепел» - в данном случае указание на желаемый цвет пояса и галстука.
*haemolacria – поражение слезных протоков (инфекционного или травматического характера), при котором в слезную жидкость попадает кровь. "Кровавые слезы".

[Joseph >>>]

Не отвлекаясь, лелея руками и выученными движениями клиента (или натурщика, точно собирался если не снять с него медную кожу, то хотя бы сделать слепок) проникая в собственные мысли о том, что было бы не плохо посмотреть, как это тело демонстрирует пластичность поз – совершенно нормальное желание для человека творческого и увлеченного, готового на одно мгновение даже стать стариком с богослужебной свечей и щепочкой, присутствующим на первой брачной ночи своего отпрыска, чернокожий портной с видом греческого жреца, практикующего свои знания на покойнике, натянул холодную ленту от шеи до сильной поясницы француза, подушечкой пальца надавливая в месте расположения кости "сакрум"*, и отсчитал необходимую длину.
Качественно и безошибочно снять мерки – это успех построения идеального чертежа; выбор фасонов и изготовление лекал не такое уж и хлопотное дело, когда все предшествующие этапы пройдены с максимально возможной точностью, а в этот раз портному очень хотелось постараться не для того, чтобы угодить хозяйке и суровому обнаженному господину; раз за разом, движение за движением он ощущал себя тем, кто пренебрег правилом снимать мерки для гроба с живого человека, как будто этот наряд – одежда для шествия в светлое будущее – становился его самым лучшим творением, к созданию которого хотелось приложить все свои знания. Была ли причина в обаянии заказчика или страхе перед хозяйкой, любезно попросившей его быть предельно услужливым, но американский работник кружил вокруг господина так, словно следил, чтобы невидимые узлы, пуговицы, швы и украшения не причиняли неудобства покойной душе.
- Да, мсье. Все будет в лучшем виде, мсье, - любезную улыбку задавило сосредоточенное внимание к талии. – И даже сделаю обметку* «зигзагом», мсье. Мне следует подготовить все к завтрашнему вечеру?

------
*сакрум - треугольная кость в основании позвоночника. Индусы считают, что в ней пребывает энергия Кундалини.
*обметка – термин, обозначающий обработку края изделия постоянными стежками для предотвращения их осыпания

[Monsieur Le Chiffre >>>]

Avec mon divin Epoux

- Да. Меня устроит Van Laack* или другая марка того же уровня. Буду признателен, если избавите меня от хлопот с обувью. И еще,- темные, слегка помутневшие глаза в первый раз прямо, немигающее остановились на лице выходца с черного континента. Много лет назад предки моделирующего собственное совершенное тело белого мужчины набивали трюмы кораблей черной костью, заселяя зеленые плантации юга едва сошедшими с деревьев предками толстого портного. С тех пор их обучили нескольким полезным трюкам, в том числе считать деньги бывших дрессировщиков.
Других – желтых – научили пить их кровь.
- И еще… у меня есть около пяти тысяч американских долларов, которыми мне необходимо как-то прикрыть то, что вы видите,- пустой бокал, как булава в руке жонглера, описал изящный пируэт в пальцах француза.- Не настаиваю, чтоб это было сделано до завтрашнего вечера.
Затяжное моргание белых, как вареные куриные яйца, глаз выказывало готовность придти на помощь в любой час дня и ночи: по всей видимости, пять тысяч американских долларов уже одним упоминанием творили чудеса. Сейчас толстяк был готов стать для этого человека кем угодно: цирюльником, откупорщиком вин, личным портье, даже массажистом, что уж тут говорить о работе всей его жизни – самое лучшее будет лежать у ног господина в самое ближайшее время.
- Отличный выбор, мсье. Восемь стежков в одном сантиметре шва, маркассарский перламутр, длинноштапельный хлопок, - портной вылизывал, выделял, подчеркивал каждое слово, словно во рту у него был клубничный леденец, а в руках маленькая собачка корги какой-нибудь европейской королевы, призванная скрашивать бремя тяжких забот.
Точно с таким же благородным влечением и усердием, как если бы сдавал экзамен в Венскую высшую школу прикладного искусства, мужчина снял мерку с шеи, проверил длину рук и вернулся к столу, чтобы сделать пометки на полях рабочей тетради.
- Я вас хорошо понял. Распоряжусь и все сделаю к завтрашнему полудню. Мне как раз привезли несколько экземпляров брюк из Штеттина: мериносовая шерсть и кашемир. Если у мсье будет время посмотреть, завтра я покажу эскизы. Как вы относитесь к гладкому черному китайскому шелку?

------
* вместе с /подпись Джо/
*Van Laack – первая брендовая фирма по производству эксклюзивных мужских сорочек, основанная в Берлине в 1881 году. Среди клиентов были особы королевской крови, отсюда девиз – «van Laack – the royal shirt»; отличительными чертами марки являются пуговицы с тремя отверстиями из настоящего перламутра, и фирменный желто-голубой вензель в виде короны, вышитый шелковистыми нитками на манжете.
*имеется в виду, разумеется, сословие «всадников»