Greensleevеs. В поисках приключений., Добро пожаловать в мир злых заек!

[Leomhann >>>]

- И хуже всего то, что он всё-таки не стал обваливать на нас потолок, - задумчиво добавил Раймон и просветлел. - Но хотел, так что не всё потеряно.
- За праведность пощадил, не иначе, - в голосе сестрицы звучало усталое веселье, - комиссару-то виднее.
Рядом с зятем ярость показывать было нельзя, опасаясь запрета видеть Эмму. Но очень хотелось. Потому Дик ограничился лишь нервным поглаживанием навершия меча, да постукиванием ногой по полу. Харперу было лучше утонуть в грязном месиве, какое представляли из себя улицы Саутенд-он-Си, не дожидаясь оммажа. Потому что после... Отмахнувшись от образа освежеванного мужчины, подвешенного над муравейником, Дик кивнул сестре.
- Эд не беспокоил? - Счел за лучшее перевести тему он.
- Сестрица Хизер, - сладко заметила Эмма, - у нашего братца наступили тяжелые минуты. Спасайте, что ли.
Хи ласково погладила Дика по голове и вздохнула.
- Держать всё в себе - вредно. Но что поделать, коли уж он такой...
Сегодня определенно был день сдержанности. Дик только вздохнул, уговаривая себя не отшатываться от руки Хизер, не показывать, как радует это прикосновение, и не поправлять речь девушки. Хотя... Какого чёрта?!
- "Если он такой", Хизер. S'il est. Ладно. Сэр Раймон, вы не откажетесь присутствовать при оммаже этого... человека? В конце концов, Хорли отойдет Эмме по завещанию, и это будет еще и ваш вассал.
Эмма усмехнулась, укладываясь поудобнее.
- Вы правы, дорогая Хизер. Он такой... ennuyer.*
- А по завещанию - не успеет, - уверенно заметил Раймон. - Такие комиссары долго не живут. Будь мы настоящими каннибалами или культистами - в том трактире бы он и остался. А каннибалов и культистов в славной Англии не счесть, на каждом углу. А то, если повезёт, он прямо тут и закончится? Обитель местную мы так полностью и не очистили... или вы, шурин, собрались помирать сразу после оммажа? Тогда, конечно, мы придём. Такое зрелище пропускать никак нельзя.
- Если повезет, он закончится сразу после оммажа, - мрачно посулил Дик, усмехаясь, - а если нет, то стоит умереть, чтобы не мучиться. Хм. Если завещать его Эду, должно выйти забавно. Спасибо, сэр Раймон.
Он благодарно наклонил голову. Благодарил за спокойную, почти семейную беседу, которая еще не была принятием, но уже перестала быть враждой. И молча, жадно, стыдясь этого, наслаждался той полнотой жизни, какую приносила только Эмма.

________________
*зануда (фр)

[Spectre28 >>>]

Небо, опрокинутое в лужи, было красиво. Снова.
Второй раз за день смотрел на эту картину Дик, не видя ровным счетом ничего. Его маленький Генри, Генрих Фицалан, отданный михаилитам ради лучшей доли, умер.
Брат Ясень, похожий на лэрда настолько, что Дику невольно хотелось поклониться, привез дурные вести из резиденции. Скорбно побелела Эмма, услышав о смерти мальчика Эрдара, помрачнел лицом зять – при известии о магистре Еже, а сам Дик поблагодарил кивком – и вышел. Вышел созерцать грёбаные лужи и поющих лесавок. Сестрице хватало своего горя, да и делиться сыном с нею Дик не хотел.
Генри был крупным, и Рисса измучилась, его рожая. Она спала, когда Дик тихо прошмыгнул в спальню, нарушая все правила и обычаи, чтобы взять на руки посапывающий сверток. Ему, теперь уже отцу двоих сыновей, таинство рождения казалось чудом. Не было ничего и никого, лишь двое людей, не слишком радующих друг друга в постели – и вот, мальчик. Сын. Генри.
Дик с размаха треснул кулаком по деревянному крылечку, на котором сидел, но от боли легче не стало. Он хотел уберечь ребенка от голода и холодной смерти, подарить хоть десять лет сытости, тепла, дать образование и ремесло, а вышло, что отдал на погибель, на потребу лихорадке!.. Он думал, что сыновей у него двое, но не берег их, и теперь сын был только один. И приходилось думать о том, чтобы возвращаться к Риссе или искать новую жену, ведь даже в скорби Дик принадлежал не себе, а долгу старшего сына, наследника, хозяина.
От мыслей о Генри, от тихих, поспешно проглоченных слёз, стало пусто и равнодушно. Ни Уилл Харпер, ни оммаж больше не тревожили – перед лицом большого горя гасло горе малое. Лишь сизой мутью плескалась в голове тупая боль, облившая лицо и затылок горячей волной, когда Хи мягко и сочувственно положила руку на плечо.
- Я ведь могу и руку оторвать, - лаская, Дик пробежал пальцами по её запястью, - mon amour Bruyère. Косточки тонкие, хрупкие, сама тощая. И не боишься, дурочка. Зачем?
Зачем подходить со спины, трогать плечи и волосы, показывать свою принадлежность, помечая его, как всякая самка метит самца, территорию? Зачем злить, отвлекая этим своим обтиранием от мыслей и скорби, рискуя собственной шкурой?
- Потому что, - отозвалась Хи, и не думая отстраняться. - А если философствований надо, так отправляй в эту, как её... академию Уолси. Чтоб, значит, умно говорить научили.
- Это не ответ. Это - отговорка. Можешь отвечать без философствований, без "значит" и даже без умных разговоров. Но главное - не увиливай от ответа. Почему, Хизер? Ты видела, что сдерживаться мне тяжело. Что на руку я не воздержан, и убивать - почти люблю. Что мигрень будит зверя, с которым твои отвары, твоё тепло и твои руки справляются с трудом. Почему ты тут, а не в доме, с Эммой?
Руки у нее становились чистыми, холёными, мягкими. Их хотелось целовать, но вот этого-то делать было нельзя. Дик сбросил эти всё ещё неоцелованные ладошки с плеч, равнодушно разглядывая лужу у ног. В ней отражались осточертевшее небо, кусочек желтого платья Хи и тусклые, грустные деревья. В Саутенд-он-Си, городе скорби, всё было грустным.

[Leomhann >>>]

Хизер вздохнула и подняла глаза к небу.
- Если mon frère сейчас est si bête, что ничего не понимает, то не будет ли он любезен заткнуться и позволить просто помолчать вместе?
- Tellement noix, - поправил её Дик, одобрительно кивая. По крайней мере, самоубийственно глупая Хи прилежно училась французскому. - Иди в дом. Здесь опасно, твари бегают. Я хочу подумать.
А поразмыслить нужно было о многом. О том, чтобы навестить могилку Генри и оплакать его. О Риссе, которая, всё же, оставалась матерью - и матерью неплохой. Известие о смерти сына могло убить её, и тогда Дик обошелся бы без развода... А еще думалось о Кат, поместье, Фэйрли и госпоже, которой он молился весь разговор с Харпером - и рисунки на запястьях при этом не горячели, выказывая её неудовольствие.
- Не позволит, - сама себе ответила Хизер, поворачиваясь к дому. - А там молчать ни с кем не нужно.
- Выдам замуж. За Харпера, - мрачно посулил ей Дик, размышляя, стоит ли вставать только для того, чтобы отвесить подзатыльник, и приходя к выводу, что всегда успеет это сделать. - Будешь ему перечить.
Но руку, чтобы поймать за подол и удержать, он протянул. И притянул, укладывая руки Хи себе на плечи. Воспитывая, следовало идти на уступки, хоть и появлялось ощущение, будто загоняют его под каблучок новых сапог Хизер. Выводы из размышлений у Дика так и не получились, но было просто хорошо молчать, глядя в грёбаную лужу, где отражалось опостылевшее и совсем не успокаивающее небо.

[Spectre28 >>>]

22 -23 марта 1535 г. Саутенд-он-Си - Рочфорд.

Хи приучала его к себе, исподволь, незаметно. Воспитывала, как щеночка, а Дик-то наивно полагал, что воспитатель тут он. Отварами, прикосновениями, поправленным воротом рубашки перед оммажем она принуждала думать о себе, но не как о сестре. О женщине. Впрочем, разговор об этом Дик отложил до лучших времен, которые должны были настать, когда ворота Саутенд-он-Си останутся далеко за спиной.
Хи приучала к себе даже в церкви, стоя за спинкой этого то ли кресла, то ли трона, невесть откуда приволоченного Харпером...
Дик сбился на полушаге, улыбаясь толпе. В воздухе пахло Эдом, нет - сестрой госпожи, и от этого поднимались волосы на руках. Впрочем, лошади и рябины на запястьях теплели, успокаивая - госпожа рядом, скоро будет тут, здесь Хозяйка Рощи, здесь никто не будет стрелять из арбалета в Хизер. И в него. Но утешение выходило слабым - он принимал оммаж человека, которым тяготился в церкви, которую подготовила для этого недруг зятя и сестры.
Не хотел Дик этого оммажа, хоть и радовался втайне присутствию госпожи, рядом с которой становилось все просто и очевидно: вот он, вот - Хизер, а вот - служение, которое превыше личного. И лишь Харпер своим присутствием портил эту церемонию, которая могла быть торжественнее, желаннее, ярче.
Харпер мешал говорить с госпожой, мешал жадно целовать после оммажа Леночку - тело требовало облегчения, помня о том поцелуе с Хизер. Новоиспеченный баронет мешал даже спешить в дом констебля, за лошадьми, за свободой от Саутенд-он-Си.
И легче стало лишь в Рочфорде, куда Дик приехал уже заполночь, чуть не загнав Буяна и кобылку, что теперь принадлежала Хизер. Здесь была свобода, несмотря на маленькую комнатку с одной кроватью, которую предстояло делить с Хи, несмотря на холодную воду, которую пришлось вылить прямо из ведра на себя, во дворе, перемигиваясь с подавальщицей, весьма одобрившей, что рыцари раздеваются прямо за конюшнями и ничуть не стесняются её, полную и веснушчатую. Свобода была даже в горьковатом отваре, ждущем его на столе. Но самое главное - в отсутствии Харпера, хоть со старым воякой Манвилем еще стоило поговорить.
- Про Эмму Харпер так ничего и не понял. Как думаешь, Хи, есть ли шанс, что когда-нибудь поймет?

[Leomhann >>>]

- Он даже не услышал, - уточнила Хизер и прищурилась, глядя на него. - Но мне интересно... эта невеста по описанию выглядит уж слишком хорошо для вот такого баронета. В чём подстава?
Дик рухнул на узенькую лавку у окна, на которой ему было суждено коротать ночь. Подставой, как изящно выразилась Хи, он это не назвал бы. Сэру Рольфу нужно было сбыть с рук охочую до утех дочь и обзавестись законным внуком, Дику - пристроить нежеланного вассала в хорошую семью. Почти взаимная выгода, если пренебречь Харпером.
- В том, mon cher amour, что с невестой этой не переспал только ленивый. В том, что приданое Харпер получит только после смерти сэра Рольфа, да и тогда хозяином не будет, лишь его дети. А если детей в скором времени не появится, то он даже содержания получать не будет. Но припоминая леди Алетту, я осознаю - дети будут, вот только наш вассал в их создании вряд ли поучаствует...
- На месте сэра Рольфа я бы проверяла, чьи они, - возразила Хизер и вздрогнула, словно от холода. - И всё же, как этот Уилл Харпер напоминает Гарольда Брайнса!.. Как ты думаешь, он на самом деле будет извиняться? И скажи на милость, дорогой брат, зачем ты сидишь на лавке, когда уже пора ложиться на кровать?
Вот уж чего Дик не терпел с детства, так это спать в одежде. Теперь - приходилось, чтобы не подавать прислуге поводов сплетничать о том, как брат и сестра спят в одной постели обнаженными. Инцест был делом семейным, но церковью ни законом не одобряемым. Укоризненно вздохнув, Дик перелёг на кровать, с интересом наблюдая за Хи. Бывшую шлюху сложно было удивить мужчиной в постели, его - шлюхой, но Хизер уже не была просто девицей, купленной за деньги.
- Не знаю, что он будет и чего не будет, но если нет - извиняться за него придется мне. Ложись. Обещаю, - заговорил Дик шутовски, подражая Тристану, - сохранить твою честь для мужа, прекрасная дама. К слову, сэр Рольф - вдовец.
- Неужели ещё хуже Уилла Харпера? - удивилась Хизер и с довольным вздохом потянулась. - Лилитана говорила, что честь наша состоит в том, чтобы следовать лучшему и улучшать худшее. Боюсь, мне никогда не хватало разумения понять прелести улучшения. Но что же - лучшее, что не улучшить никак? Мир, созданный... как там пел перед бароссаром этот милый хор? Sors immanis Dominо, да?
- Sors immanis Dominа, Dominus et Reginа apus Rex nostra, - ухмыльнувшись, поправил её Дик, - Богиня и бог, королева и король. Жрицам приходилось выживать среди христиан, вот и... улучшали, как могли.
Слова о Лилитане резанули по душе, будто серпом. Дик лелеял, берёг, воспитывал, но вспоминала Хи не его наставления, а потаскухи из грязного подвала. Вот уж воистину, можно вывести шлюху из борделя, но бордель из шлюхи - никогда.
- Сэр Рольф - пожилой, но еще крепкий рыцарь и молодую жену будет носить на руках. Чего тебе еще надо, дурочка? Вдобавок, если родишь наследника - оставишь с носом Харпера.
Хизер нахмурилась, отворачиваясь, тряхнула распущенными волосами и принялась неторопливо расшнуровывать платье.
- Одежда - радует взгляд и скрывает тело, делая что-то - лучше, что-то - хуже. Но это всё при свете дня, а в чём же её совершенство ночью? Что до наследников, милый брат, то, боюсь, сэр Рольф бы разочаровался. Понести я не смогу. Никогда.
Шнуры с жалобными стонами рвались под кинжалом, щелкали по пальцам. Дик зло сдёрнул платье с плеч Хи, которые уже совсем не были тощими, запрещая себе глядеть на округлившуюся девушку, на то, как тонкая камиза стекает с...
Зажмуриться не помогло. Одеяло, в которое пришлось завернуть Хизер - тоже. Глаза помнили, руки, разум. Лилитана и в самом деле хорошо выучила её, этот осмелевший от безнаказанности цветочек, провела по самой грани, показав, за какое место держать мужика. Потому и сдаваться было не жаль, но... рано. И не нужно, потому что думать всегда стоит головой, а не штанами.
Позволь он себе лишнее - и проще станет оставить эту поганку на обочине.
- Не сможешь - и не надо. Будем выдавать тебя замуж за вдовца с наследниками.
Без одеяла Дик зяб, хоть и прижимал Хи к себе, подушка казалась неудобной, а кровать и вовсе уподобилась адскому ложу, под которым развели костёр, и поставили дьяволят с вилками.
- Зачем я нужен тебе - так? Я не женюсь на тебе, не смогу сделать фавориткой, не дам даже покоя. Чем тебе плохо быть сестрой, Хи?
Сестра сестрой, а её шея под губами ощущалась совсем, как у любовницы - горячо и пьяняще. Дик попенял сам себе за развратность, но вышло это так неубедительно, что тело не поверило. Зато снова поднялась глухая злоба, распирающая затылок мигренью.
- Расхрабрилась? Поняла, что я не могу причинить тебе боль? Что не брошу в овраге? А если ошибаешься? Отравишь тогда?

[Spectre28 >>>]

- Женщина - существо несовершенное физически, интеллектуально и нравственно, возможно, и вовсе не человек, - выдохнула Хизер ему в волосы. - А что, дорогой брат, ищешь ли ты наутро дохлых кур под окнами, куда выливаешь отвары?
- Совершенствуйся.
От злости потряхивало, знобило, но Дик встал, чтобы слепо нашарить сапоги и накинуть оверкот. Дверь из комнатки виделась теперь темной дырой среди зыбкого марева, и стоило уйти туда, нырнуть в зал таверны, чтобы не придушить Хизер, которая зачем-то так была нужна. И лишь у двери, уже нащупав петлю, что заменяла здесь ручку, он уронил:
- Должна же ты когда-нибудь стать человеком.
- И надушиться ирисами?
Бешенство ускоряло время, замедляя его. Кларисса бы уже принялась молиться, прощаясь с жизнью. Хи дерзила - и это отрезвляло самую чуть, достаточную для того, чтобы понять, что в руке уже не веревка, а хрупкое запястье, сжатое до треска костей собственных. Эмма, в устах Хизер превратившаяся в упрёк, всё же, была умнее и осторожнее, она понимала, когда нужно заткнуться, но женщину, вожделенную и запретную, Дик в ней не видел. И мысль эта заняла лишь миг.
Вторым мгновением стала кровь, льющаяся из разбитой ладони - предназначенный Хи удар приняла кровать, будто была виновата в чем-то. Будто мебель вообще была способна выказывать непокорство. Очнулся Дик, лишь осознав, что белая, не выражающая никаких чувств маска, которую зачем-то прилепили к окну - отражение его собственной физиономии. Запястье Хизер он так и сжимал, чудом не оторвав от девушки.
- Тебе подойдёт жасмин.
- Руку нужно перевязать. Хотя бы и остатками платья, - лицо Хизер было едва ли не белее его собственного, но в голосе не слышалось дрожи. - И почему - жасмин?
- Потому что женственна, грациозна и привлекательна. Жаль, что дурочка.
Дик устало опустился на кровать, усаживая Хи к себе на колени, пачкая её кровью. Хотелось спросить, зачем она доводит его до бешенства, но ответа на этот вопрос не знал никто. Его всё еще потряхивало, всё еще хотелось отшвырнуть Хизер, ударить. Убить. Уйти в ночь и найти похожую шлюху. Убить её. Но на место зверя уже заступал человек, и от осознания, что напугал, сделал больно, становилось стыдно. И это странное, непривычное чувство заставляло прижимать к себе девушку, приглаживая её волосы, касаясь щёк и плеч, шеи и рук, отдавая остатки своего тепла.
Впервые в жизни он не знал, что делать с женщиной, холодно и расчетливо обрекая Хи на целибат.
Хизер, почуявшая свою силу, могла стать опасной как те фаворитки, что вертели вокруг пальчика не только королей, но и всё государство. Дику не нравилось вертеться, да и обязанности перед родом никуда не денутся. Наследники обязаны были родиться от законной родовитой супруги, чья репутация не запятнана ничем, а ведь теперь для Ричарда Фицалана открывались двери с богатыми невестами, хвала Бадб и её щедрости!..
Вот только расхрабрившаяся, получившая своё Хи вряд ли потерпит другую женщину в их жизни, не станет делить его с женой. Отравит. Или зарежет, как Лилитану. Да и замуж её не выдашь - сама мысль, что другой будет касаться его - его! - Хи, Дика бесила. А значит, оставалось разложить руны. Завершить эту ночь, заставив себя заснуть, преодолев вожделение и усталость.
- Ты моя. Я не оставлю тебя в придорожном овраге, не продам в очередной бордель, может быть - не выдам замуж, если вовремя затыкаться научишься. Но пока ты внятно, без лишней софистики, по-французски, не скажешь, зачем ты хочешь заполучить меня любовником - будешь жить, как монашка. В целомудрии и смирении.
Не дожидаясь ответа, Дик рухнул на кровать, так и не выпустив из рук Хизер. Если уж наказывать за непокорство и несдержанность - так обоих.

[Leomhann >>>]

Здесь и далее - Лекс и мастера

Деним Мас (некогда - Гарольд Брайнс)

7 марта 1535 г. Или, Саффолк.

- Дяденька! Эй, дяденька! Да вставай же, Ю тебя задери, сколько можно дрыхнуть! Даже овца сдохла уже!
Голос врывался в сон назойливым зудением, вбуравливался в гудящую голову страхом, заставлял открыть глаза. Он - а кто он, к слову? - лежал в комнате, похожей на тысячи комнат, виденных им... когда? Вот дьявольщина-то, в голове будто коровы на водопой ходили, выпив все воспоминания! Даже лица матери он не помнил. Так, вероятно, чувствовал себя Адам, осознав, что вокруг райский сад. Странная вещь: вспомнить, кто такой Адам - дело плёвое, а вот собственное имя...
- Как меня зовут, девочка?
Дитя казалось незнакомым, хоть и весьма хорошеньким. Карие с прозеленью глаза, каштановые локоны, кожа цвета дорогого китайского фарфора, со вкусом подобранная одежда - всё это он видел впервые. Но ведь ему и собственная рука, сильная, натруженная, с широким запястьем, была незнакома?
- Да ты сбрендил или башкой ударился?! - девочка раздражённо закатила глаза. - Гаро... тьфу! Деним Мас, как вот в документах новых написано, что Ю спроводила. А я, значит, Гемма получаюсь, вот жеж имечко подобрала. Знала ведь я, что не любит меня эта змеюка, но чтоб настолько?! А ты, дяденька, сказывай лучше, чего было-то. Почему в кровище вернулся, да молчком, и сразу на кровать повалился? Ну и воняет же...
- Гаро или Деним Мас?
Гаро-Деним уселся на кровати, тщетно пытаясь справиться с головокружением. Не помнил он решительно ничего. Кем была эта девочка, Гемма? Дочерью? А была ли у него когда-то дочь и где тогда её мать - и его жена? Ю? Змеюка? Новые документы? Кем он был, черти задери бабушку, что ему понадобились новые документы от какой-то змеи? Чувствуя, что мысли разбегаются мухами по гнилому мясу, он тряхнул головой, разглядывая одежду. Воняло и впрямь знатно, как в свинарнике, где свиньи давно сдохли.
Забавное сравнение... Будто когда-то доводилось возиться со свиньями. Мёртвыми.
Гемма тяжело вздохнула и сложила руки на груди.
- Гарольд Брайнс - ну, так представился когда. А так-то кто тебя знает, может, и это имя не первое? А сейчас, значит, Деним Мас, а я - Гемма Мас, дочка безвременно почившей Анжелины, кем бы она ни была. Твоей не-жены то есть. Ты это, что, придуряешься, что ли? Или взаправду?
Имена ему ничего не говорили, а почившую в бозе Анжелину Деним - для себя он решил остановиться на этом имени - хоть расшибись, а не помнил.
- Взаправду, - вздохнул он, принимаясь срывать с себя окровавленную одежду и бросать её в камин. Что бы не довелось сотворить там... где-то там, куда уходил и откуда вернулся в кровище, но добрые люди в таком виде не ходили. А значит, Деним Мас был недобрым. Или мясником. Дева Мария!...
Боль была адской. Мышцы скручивало в тугие жгуты, и Деним даже порадовался, что длилось это мгновение. Он осторожно вдохнул. Дьявол, дьявол, дьявол!.. Неужто только на упоминание матери Божьей?..
Второй приступ прошел легче, а Деним дал себе зарок - обходить церкви подальше и не молиться. Сдохнуть от излишней набожности становилось проще простого.

[Spectre28 >>>]

- А зачем я туда ушел, и как мы тут оказались?
- Приехали, - теперь девочка наблюдала за ним с явной опаской, перед ней стоял неведомый хищный зверь, - на телеге. Везли Бертрис к её родне, получается, за ценнющие висюльки с каменьями. Она, значит, за едой отправилась. Бертрис. Потому в комнате и нету. А в замок к леопёрдам этим ты пошёл потому, что вроде как сеструху они твою украли и мучили. Вернулся, только, один-одинёшенек. В таком вот виде. Ой, чуйство у меня, что... - она замялась и прикусила губу. - Для такого чуйства и словов-то не напридумывали, дяденька.
Деним охотно последовал её примеру. Замяться сейчас было очень легко - он попросту - и похоже, привычно - не понимал, что происходит. Кажется, отсюда надо было драпать подальше и поскорее, а расспрашивать и задумываться - после. В стороне от замученных сеструх, леопёрдов и дохлых овец.
- Куда, говоришь, мы везли эту Бертрис?
- В Катлауди, она оттуда родом. А потом собирались в Ирландию, потому что Ю поручила добыть ей там блестяшек, - пояснила Гемма, с тоской глядя в камин, где исходил вонью и чёрным дымом оверкот, упрямо отказываясь сдаваться стихии. - Ожерелье, браслеты, а всё, что сверху найдём - наше. Дело прям такое выгодное, что наверняка подохнем, да только шансами не бросаются, - последнюю фразу она произнесла тихо, словно самой себе, но потом тряхнула головой и продолжила: - Глен кок, или как его там. Вот уж точно, кокнемся так кокнемся. Знаешь, дяденька, а давай хоть раз, когда гонятся, не по тракту поедем, а лесом, лесом? Опаснее, да безопаснее, ну?
- Разумно, - признал Деним, находя резон в словах девочки и прозревая - до сих пор этой разумностью он не обладал. Вопросов было много. Очень много. От их обилия кружилась голова и хотелось просто забыться. Но увы - он уже забылся, до этих самых вопросов, а теперь наступало время для осознания и решений. Катлауди ему подходил - смутно помнилось, что это далеко. Но сначала казалось правильным уехать подальше и околичностями, слухами, сплетнями узнать, что здесь произошло.
- И даже думать не хочу, что там нас за слухи догонят, - мрачным эхом отозвалась Гемма. - Если вообще только слухи. Небось, ещё похлеще, чем в Бирмингеме этом, с кубиками, поляками армстронговыми да ледями кладби...
Дверь отворилась без стука, оборвав девочку на полуслове, и в комнату вошла светловолосая сероглазая девушка с пухлыми губками и крайне пухлой грудью. В руках она держала поднос, нагруженный дымящимся мясом и сыром. Сбоку притулилась миска зелени.
- Ой, проснулись! Значит, вовремя я. Мужчинам надо есть, и много, иначе силы не будет. Вот, что нашла. А если... - бросив взгляд на камин, она надула губы. - Какой вы непрактичный. Я ведь всё отстирала б. Что, впервой, с кровью-то? Была бы чистая одёжа, а так люди ещё больше спрашивать начнут. Я-то им всё как есть рассказала, а вы...
- Новую купим, - буркнул Деним, продолжая разоблачаться и выискивая взглядом седельные сумки. В то, что он мог отправиться в путь без смены одежды, верилось с трудом. - Что ты им рассказала, душенька? И кому это - им?
- А всем, - радостно сообщила душенька, ставя поднос на столик. - Полный зал тама, и все-то гудят, страх один. Вот кто спрашивал, тем и рассказала, что, значит, у мясника, верно, вы работали. Дочке приданое ведь нужно? Нужно. Вот и берётесь за всё, ради лишнего шиллинга в кошель, как мужчине и должно. Потому и измазались все.
Гудящие "все" Денима не порадовали. Более того, он все отчетливее понимал - интерес полного зала ему не нужен. Окровавленная одежда - это законный повод констеблю позадавать вопросы, на которые Деним ответа не знал.
- Ты умница, дорогуша, - одобрил, тяжело вздохнув он, - но в следующий раз просто улыбайся и молчи. У тебя замечательно красивая улыбка, особенно, если не говоришь. Зачем нам нужна была сдохшая овца, Гемма?
Девочка пожала плечами.
- Чтобы от рыцарственностей преисподнических откупиться, ты сказывал.
- Каких еще рыцарственностей?
Откровения от Геммы нравились Дениму всё меньше. А уж когда из сумки вместе с чистой рубахой выпала странная цепь с чертями и совсем уж непотребным девизом на латыни!..
Но приятной новостью стало, что латынь он понимал. Поганой - что, кажется, был рыцарем Ада и пытался откупиться от него рыжей дохлой овцой. Застонав от несуразности, Деним рухнул на край кровати и принялся спешно натягивать штаны.
- Надо же, - восхитилась Бертрис, - это ведь даже капитан теперь не отберет! А уж как я нос этой зазнайке Джемайме утру, когда цельный рыцарь меня домой привезет!
- Замолчите, дорогая, прошу вас снова. Гемма, мы уезжаем, собирайся.
Сейчас ему казалось: бежит он уже так давно, что не помнит - от чего. Что бегство - это не свобода и обязательно наступит время, когда придется перестать убегать, а вместо этого - развернуться и посмотреть в лицо опасности. И самое сложное в этом было - найти в себе мужество. Пока же Деним твердо помнил лишь одно: своевременное бегство - почти победа. А уж над чем он одерживал викторию, можно было разобраться и потом.

[Leomhann >>>]

8 марта 1535 г. Уолчес Дем - Манея.

С прошлой жизнью, которую Деним не помнил, не повезло. Если верить Гемме - да и кому еще оставалось верить? - он отнял сисятую дурищу Бертрис у "своего" капитана, обращался в волка и вообще был дьяволопоклонником. И потому дорогой Деним думал. Много и, кажется, непривычно: от мыслей разболелась голова. К выводу он пришел неутешительному, но полезному: ничто на свете не дается просто так. Ни эти едва заметные вороны на лице, которых вспомнить не мог, ни потеря памяти. И если его участь - начать жить с чистого листа, то стоило попытаться не потерять этот шанс. Осталось лишь понять, по какой из дорог пойти. Он стоял у камня на распутье, остро понимая, что делает это в который уж раз.
Первая дорога была очевидна - рыцарь Ада может служить только преисподней. Душу продать легко, вернуть - невозможно. Обманывать, соблазнять, убивать, приносить жертвы и отправлять зловещие ритуалы, вознося хвалу Люциферу - вот участь служителя дьявола. Сгореть на костре или пасть под мечом михаилита - таков его конец. Но до тех пор - сытая, богатая жизнь: преисподняя требует многого, но, по слухам, и одаряет щедро. Да и будь это иначе, разве множились бы секты?
Второй путь Деним не видел, но твердо знал - он связан с воронами на лице, которые что-то значили. Не могли не значить. Они не были татуировкой, прорастая кожу изнутри, а значит - кто-то пометил его. И это тоже требовало разъяснений, после которых станет ясно, куда ведет эта дорожка.
Третий путь заволокло туманом. Серо-молочным, сквозь который не было видно ни тропки, ни огней. В нём не слышалось даже пения птиц и голосов. Этого тракт, что выглядел самым широким, Деним боялся. В тумане могли скрываться твари, на дороге наверняка были ямы и ловушки, а по обочине росли тернии. Говаривали, что дорога в рай усеяна ими, но хотел ли туда Деним? Он не знал. Наверное, никогда не знал. Но теперь просто обязан был обрести это знание.
Горячая вода всхлипнула, обнимая его ванной, окрасилась кровью и грязью, и Деним закрыл глаза, пытаясь ухватить за хвост сон. Во сне думать было легче.
Но долго спать было тревожно. Мерещились то петля, затягивающаяся на шее, то чьи-то упрекающие глаза, то девушка с фиалками в коричневом палето, зябнущая под снегом. И Деним проснулся, чтобы поспешно собраться под злым, нервным взглядом Геммы и безмятежную улыбку Бертрис. Спустя четверть часа он увлекал свой маленький отряд на север, продав перед тем телегу. Вёз сисястую дурищу перед собой в седле, за думами не сразу осознав, что тяжелая грудь девушки почти лежит на руке. Впрочем, сейчас ему было не до прелестей и плотских утех.
- Гемма, а расскажи-ка все, что знаешь обо мне. Пожалуйста.
- Дженни я, - хмуро отозвалась девочка. - Хоть в лесу-то, если на людях нельзя. А теперь, небось, и то нельзя. Что же ты, дяденька, так новую личину-то светишь... светил. Двух недель не прошло, а вот под ж ты! Ю теперь там же, в Гленголл, и зароет. Там, говорят, тоннели подземные, чтобы бульк - и только в море уже всплывёшь. И понимать бы ещё, за что, а то ведь даже слухов нет никаких. Что такого надо сотворить, чтобы даже слухов не было?.. А познакомились мы с тобой, выходит, когда ты искал, кому бы товар привезённый повыгоднее сплавить. Вот как налог уплотил, так к контрабандистам и пошёл. Очистившись, значит.
Деним изумленно на неё вытаращился, чуть не упав с лошади от удивления. Если верить Гемме, он был неизлечимым идиотом, которого повитуха уронила при рождении, а после - поп при крещении.
- И что дальше было? - Осторожно спросил он, не имея уверенности, что хочет знать ответ. - Продал товар-то?
- А то, - Гемма ухмыльнулась. - И квиток налоговый там висит, на стеночке. Шкурья, значит, сапожья и сервизии, как по описи. Продал, стало быть, а потом, видать, к змеюке нанялся, потому как с Вальтером на восток покатил, плиту добывать. И-ри-ти-че-ску-ю.
- Еретическую, - поправил ее Деним, тяжело вздыхая: новые имена из прошлого не вызывали совсем никаких воспоминаний. Ничего не вспоминалась, лишь звенящая пустота, и проблеском в ней - дорога среди сугробов, мимо елей и к морю. - Плиту привёз? И кто такой Вальтер?
- Не, её у вас по дороге отобрали, - жизнерадостно отозвалась девочка, словно забыв о проблемах. - Потом у лесных отбирали. Считай, почти привёз, под Бермондси уже было. А Вальтер - он... - она замялась, подбирая слова. - Вроде как с Гленголл, потому что с верхушкой общается, а с одной из верхушек так и вовсе любовь и такое - но наособицу. Сам по себе. Нанимают - делает. Так что, выходит, наёмник, но и свой там. Границу держит.
- Не помню, - Деним обреченно вздохнул, сворачивая на ту тропку, что уводила глубже в лес, - ничего не помню. Что после было?
Наверное, он поступал опрометчиво, выясняя прошлое. Забыть, начать всё сначала, жить иначе, переехать в Кале, во Францию, убежать от того возмездия, что может настичь его за прошлые ошибки, которых, кажется, совершил немало. И это не было бы трусостью, но Дениму казалось, будто он что-то упускает.
- После... - Гемма задумалась, перебирая в пальцах поводья. - Так-то, если вспомнить, то ещё судили тебя, дяденька, за ересь, кнутьём били, да законник бермондсийский, господин Клайвелл спас. Правда, сама не видела, - по голосу оставалось только гадать, жалеет она об этом или нет, - да, судачили, было. Ну а мы снова снюхались, уже когда змеюка нас в Ирландию отправила. Точнее - тебя, но со мной, смекаешь? Но туда-то мы и не доехали, только до Бирмингема, где ты, дяденька, так погулял, так погулял!.. Считай, город до сих пор в кострах, как ты ту бутыль некроманческую епидемью кокнул. Вот тогда-то Ю нам новые личины и спроворила.
- Эпидемию, кнутом, - любопытно, был ли он раньше таким занудой, или речь Геммы начала его раздражать только сейчас? Ю, Клайвелл... Сколько же имён, сколько людей, которых Деним не мог припомнить! Законник, спасший от кнутья. Змеюка, спроворившая личины. И всё это - неоплаченные долги, невысказанная благодарность. - Я о семье что-то говорил?
Гемма посерьезнела, глянула на него искоса.
- Говаривал. Папаша твой - в Тайберне, мать - в приюте, господин Клайвелл позаботился. Потому что, я так поняла, за твои, дяденька, долги им свалилось, сборщиками. Дома, считай, нету, а сестра, за которой ехали, - она развела руками, - это ты бы мне рассказал, да не можешь. Впрочем, если подумать, так-то ты мне не слишком и рассказывал. Что откуда знаю...
Кажется, господину Клайвеллу Деним был обязан всем. Или - только так казалось. Так или иначе, этому человеку следовало отплатить если не за избавление от тюрьмы, то хотя бы за мать, хоть Деним и её не помнил. Многим он оставался обязан, но начинать следовало с малого.
- Спасибо, Гем... Дженни, - благодарно наклонив голову, проговорил он, - от всей пропащей души.

[Spectre28 >>>]

Дорожка петляла между деревьями, уводя от тракта и от людей. Деним прижимал к себе Бертрис, поглядывая по сторонам. Весна потихоньку вступала в свои права, и душа, если таковая еще имелась у рыцаря ада, радовалась первым, робким подснежникам, терпко пахнущим землей проталинам, побегам кислицы и облезлому зайцу, порскнувшему из-под ног. Наверное, потому и не заметил Деним двоих, безмятежно притаившихся у тропки. Впрочем, он никогда не был лесным человеком, а потому у этих кустов незамеченным мог сидеть даже медведь.
И пожалуй, Деним предпочел бы какую-нибудь тварь, ведь у рослого, плечистого черноволосого мужчины был в руках взведенный арбалет. Маленький, похожий на тот, каким пользуются убийцы. И ощущение вонзающейся в горло стрелы только усугубляло спокойное лицо этого человека. Молодая женщина, обладательница изящных черт лица, толстой косы и совершенно неприличных штанов, восседала на великолепном жеребце, держа в руках поводья другой, не менее дорогой, лошади. Жутью веяло от этих двоих, тем паче, что лица казались смутно знакомыми. Деним вздохнул, глянул на Дженни - и остановился, совершая очередную глупость, грозящую стать последней.
- Прошу прощения, господин, - заговорил он, - мы раньше не встречались?
- Вот память короткая, - удивился мужчина, бросив короткий оценивающий взгляд на Гемму и Бертрис. - Видать, с лицом вместе поменялась. Но как угодно. Брат Фламберг, орден архистратига Михаила. Гарольд Брайнс, полагаю? Или предпочитаете называться Масом?
- Билберрийский палач, - донёсся со спины шёпот девочки. - От жопа-то жопущая.
- Увы, господин Фламберг, я не помню, как я обычно предпочитаю называться, - вздохнул Деним, понимая, что на уставшей лошади вдвоем с Бертрис сбежать не получится. Да и не отчего было бежать. Не помнил. - Но буду признателен, если напомните.
- Сэру рыцарю мясник на бойне случайно топором по голове попал, - простодушно пояснила Бертрис, - сэр рыцарь ничего не помнит.
Михаилит глянул на спутницу, пробормотал себе под нос что-то едва разборчивое, в чём угадывалось только "отсроченное... мороки", и улыбнулся.
- Долго напоминать выйдет, господин Брайнс, да и не скажу, что в настроении предаваться воспоминаниям. Впрочем, дорога к Или небыстрая, может, и успеем поговорить. Вы ведь не откажетесь отдать оружие? И я надеюсь, девушка умеет ездить верхом, потому что ваши руки мне больше нравятся связанными.
- Я не уверен, что я - мистер Брайнс, да и с каких пор михаилиты ловят людей?
Будь Деним один, он бы попытался убежать, сбежал в кусты, затаился, а то и принял бой, хоть последнее и звучало самоубийственно. О михаилитах чего только не говорили, как только не расписывали их навыки владения оружием!.. Деним невольно улыбнулся, понимая, что помнит байки о твареборцах, но не помнит самого себя.
Спутница михаилита едва слышно хмыкнула, принимаясь плести косичку в густой гриве жеребца.
- Не врёт, - тихо проговорила она, - но и о побеге подумал.
- Это я сбежала, - огорченно всплеснула руками Бертрис, - ой, а сэр рыцарь ни в чем не виноват! Я сама сбежала, сама! И сама упросила!
- Михаилиты, господин Мас, - михаилит, не обращая внимания на её слова, легко переключился на новое имя, хотя и скривил губы с горьким сарказмом, - трудятся на благо людское, во славу Господню и ради славы орденской. Ну а казнь убийцы, насильника и чернокнижника, разумеется, богоугодна, приятна людям... и надо же мне обновить репутацию после Билберри? А то уже месяц никого не сжигал. Собственно... - он задумчиво прищурился. - Может быть, вы решите сопротивляться? Или всё-таки бежать? Прошу вас.
Деним задохнулся от острой боли: имя Божие приносило лишь страдания. Он обреченно кивнул головой, спешиваясь и расстегивая пояс с мечом. Убийца, насильник, чернокнижник -и это все о нем? Но разве он - такой? Не много же славы принесет этому Фламбергу казнь обеспамятевшего.
- Вяжите, - вздохнул он, протягивая меч михаилиту, - прошу лишь: пощадите девочку и Бертрис.

[Leomhann >>>]

- Сэр Фламберг детей не убивает, - равнодушно заметила спутница михаилита, разглядывая Денима с любопытством, - если они... люди.
Фламберг же, принимая оружие, вскинул бровь.
- Если. А они что, тоже вот это всё, что я перечислил? - поинтересовался он, проигнорировав возмущённый вскрик Геммы. - Обе? Хм, по крайней мере, один пункт им как-то сложно, хотя... Не мне щадить или нет, господин Мас... дьявол, как это имя одновременно подходит и не подходит! Знаете, мы почти роднёй получаемся. Через разведённого папашу, если, конечно, не считать, что фамилия выдуманная. Так вот, решать буду не я, разумеется, а господин Клайвелл. У нас, понимаете ли, разделение труда. В конце концов, это ведь отпуск, не работа.
Бертрис, испуганно вцепившаяся в гриву лошади, вздохнула.
- Но ведь Дженни еще не человек! Она ребенок!
Лошадь оступилась, и девушка с визгом рухнула на землю.
- Замолчите, Бертрис, прошу вас.
Седьмой водой тому киселю, троюродной клюквой вашей бруснике получался Деним Фламбергу. И если бы родство могло помочь! Но хотя бы с господином Клайвеллом он был заочно знаком теперь, хоть на месте законника Деним и повесил бы себя на первом же дереве. Выдавать себя за безумца было поздно - Фламберг скажет, что убийца и чернокнижник говорил вполне здраво. Оставалось лишь положиться на волю рока.
- Я уверен, что Гемма если и повинна в чем-то, сэр Фламберг, то лишь в моём компаньонстве. Господин Клайвелл?
- А господин Клайвелл виноват лишь тем, что невовремя оказался поблизости, - легко отозвался Фламберг, отложив арбалет только для того, чтобы связать руки - и даже пропустить верёвку между пальцами, мешая ими двигать. - Ваше счастье. Но он детей тоже не ест - по крайней мере, мы не видели.
- Но, может быть, их ест его жена, - вздохнула его спутница, принимаясь разглядывать теперь Гемму.
- Счастье ли?
Простреленное плечо немедленно принялось ныть, назойливой болью напоминая о том, что руками не пошевелить. Деним прислонился лбом к теплому боку лошади, вдыхая острый запах пота. Он многое отдал бы за то, чтобы оставили его здесь, в лесу, пусть связанным, но - живым. Еще большее - за свободу, за чистое прошлое, в котором не было ни чернокнижия, ни убийств, ни даже Геммы. Он огляделся по сторонам, жадно всматриваясь, запоминая подснежники, солнце, птиц, талый снег и чернеющую землю, прелые листья, зайца... Значит, вот так празднично выглядела дорога на эшафот? Из весны- в вечную зиму, во тьму и холод? Он устало вздохнул, отшатываясь от лошади. Заставлять палача ждать было невежливо.
- Ведите, сэр Фламберг.

[Spectre28 >>>]

9 марта 1535 г. Или, Саффолк.

Камни тюрьмы - молчаливые свидетели судеб. Они отсекают прошлое от будущего надежнее топора палача, воздвигают стены в настоящем, деля его на две части. Камни тюрьмы были шершавыми на ощупь, теплыми от весеннего солнца и пахли морем, что некогда целовало их. За ночь Деним почти сроднился с ними, простояв у стены, гладя её и заставляя себя удержаться в рассудке. Потратить последние часы на безумие перед смертью - не хотелось. Жадно, точно стена была любовницей, он прижимался к ней, впитывая отголоски соли и огня, моря и ветра, не удивляясь этому разговору со стихиями, но наслаждаясь им. И когда подмастерья палача вывели его на эшафот, Деним замер. Здесь светило солнце - ярко, лаская горячими ладошками лицо и шею. Здесь гулял ветер - вольный, каким совсем еще недавно был Деним. И каким ему, увы, уже никогда не стать. И казалось, что и солнце, и ветер, и отчаянно пищащие под стрехами воробьи, и полосатая кошка, что охотилась за ними, прощались с ним, провожая если не к вечной жизни, то к адским котлам.
Деним глядел на них, и на толпу, растерянно улыбаясь. Наверное, они проклинали его. Быть может, кричали. Он не слышал. Облака, похожие на белых барашков, на корабли, диковинных зверей и драконов, проплывали над эшафотом, завладев им. Почему он раньше никогда не видел, не замечал, как тучи похожи на людей? Почему не задумывался, что они тоже - вечный странники, гонимые ветром?
В толпе, когда Деним смог оторваться от бескрайнего неба, похожего на море, на реку, на озеро, в котором отражалась земля, обнаружились и Фламберг, и Гемма, и констебль Клайвелл. Глупая улыбка расплылась по губам, точно Деним увидел добрых знакомых. Эти люди не любили его, но умирать, видя знакомые лица было легче.
Умирать... Мир поблек на мгновение, потускнело солнце, когда пришло осознание - скоро бытие закончится. Но тут же вспыхнул солнечным зайчиков в луже талого снега - пару мгновений Деним еще мог пожить! Он еще мог почувствовать вкус хорошего вина, поцеловать красивую девчонку, потосковать о матери, которую не помнил. Вот только прочитать Библию не успевал. Эту книгу следовало изучать вдумчиво, не упуская ничего. Ведь в ней таилась мудрость, недоступная Дениму.
Речь констебля он слушал рассеянно, терпеливо дожидаясь, когда дадут ему последнее слово и надеясь, что не откажут в последнем желании. Девчонку в толпе он уже присмотрел. Фляжка блестела в руках у Фламберга. А слово было только одно.
Когда на шею накинули грубую веревку, немедленно принявшуюся кусать шею, Деним вздрогнул - прикосновение смерти на миг испугало его. На краткий, сравнимый с ударом сердца миг он почувствовал привкус могильной земли на губах. Но тут же улыбнулся толпе, лихо, сам не ожидая от себя того.
- Эй, красотки, кто поцелует на вечный сон грядущий?
Толпа колыхнулась с новым интересом - частью разочарованным тем, что развлечение откладывается, частью довольным - дело становилось интереснее. Женщины, поймав его взгляд, краснели, прикрывали лица, делали знаки от сглаза, отворачивались - но и хихикали в ладонь, перемигиваясь с подругами. И всё же несколько секунд никто не решался сделать шаг, пока, наконец, из кружка молоденьких девушек не выступила раскрасневшаяся молодка с ярко-рыжими волосами и глазами, блестевшими на солнце, как два любопытно-отчаянных изумруда. Девушка подошла к лестнице и залихватски подбоченилась, глядя снизу-вверх.
- А что там, однова живём! Не проклянёшь поцелуем-то, чернокнижник?
- Не прокляну, - улыбаясь, ответил Деним, - клянусь жизнью, даром, что её скоро отнимут.
О смерти говорилось легко, будто не вгрызалась в запястья веревка, не обнимала любовно за шею петля. Покуда дышалось, жизнь отгоняла мрачного жнеца улыбкой девушки, обещанием последнего - самого сладкого - поцелуя.
Умиралось легко - тоже. Деним отказался от повязки на глаза, блаженно улыбаясь и вспоминая мягкие и теплые девичьи губы, ласковые руки, взъерошившие волосы, скользнувшие по плечам, томление, что прокатилось по телу, несмотря на толпу и близость палача. Но всему приходит конец. Тот мир, который не этот, ждал своего нового обитателя, оставалось лишь перешагнуть порог. И Деним сам толкнул ногами шаткий табурет, прыгая в смерть, точно в бездну.

[Leomhann >>>]

Пропасть разверзлась алой мглой. Адом? Преддверием его? Деним не знал. Он не чувствовал ни боли, ни удушья, да и веревки на шее не было. Неужто смерть - это шаг между быть и не-быть? Деним вздохнул- и тут же услышал задумчивый, мягкий голос.
- Ох, вишенка...
Говорил изящно одетый, хорошо сложенный темноволосый мужчина, укоризненно глядя на Денима.
- Невезение - твоё второе имя. К слову, куда ты дел меч - залог нашего спора? Но не волнуйся, я верну тебя в ту же петлю...
Никакого меча Деним, конечно же, не помнил. И в петлю возвращаться не хотел. Но и отказаться от минуты подаренной жизни не мог, покорно следуя в багровую хмарь за мужчиной.
Но, право же, лучше бы умер. Слушать и слышать, как древние боги договариваются с демонами, которым Деним служил, не хотелось совсем. Вникать в беседу - тоже. И потому Деним рассеянно и отрешенно разглядывал море и шатры, красивых,сильных людей - богов? - стараясь забыть услышанное. И вздохнул облегченно и в последний раз, когда снова ощутил шеей петлю. В глазах потемнело, когда раздался хруст.
"Это что, моя шея?!"
А потом вверху щелкнуло, Деним рухнул на доски эшафота, больно ударившись боком и стало легко и горячо дышать. Он закашлялся, выплёвывая кровь, чувствуя, как поднимает его констебль Клайвелл, как отстраняет палача, говоря о лопнувшей веревке, и вместе с этими словами в уши вползал вкрадчивый голос демона.
- До окончания пари не смей умирать, вишенка...
Быть спасенным преисподней оказалось так горько, что Деним закрыл глаза, засыпая прямо в руках констебля.
Следующие часы - дни - месяцы - он помнил плохо. То выныривая из забытья, то засыпая снова, он понимал лишь одно - его принесли в таверну, положили в постель и за ним ухаживают Бертрис и Гемма. Ему ничего не снилось, никто не мерещился, лишь болело горло, ломило спину и отчаянно хотелось пить. И от этой сильной жажды пришлось проснуться, чтобы осознать - ни сисястой дурищи, ни девочки рядом нет. Их вещи, в беспорядке разбросанные по комнате, свидетельствовали о том, что они не бросили его. Деним, пошатываясь встал, с удивлением уставившись на свиток с помилованием, лежащий на столе. В старой доброй Англии еще работали древние законы и никто преступника, повешенного раз, снова казнить не будет. Оставалось лишь понять, куда делись Гемма и Бертрис.
С трудом одевшись, Деним спустился вниз, но и от трактирщика ничего полезного не узнал. Гемма часто уходила, Бертрис - бегала на рынок, возвращаясь с травами и притираниями. Но сейчас они долго не возвращались, и по словам трактирщика, бросили Денима уже как сутки. Осведомившись, где тут рынок, Деним поплелся туда, размышляя, как вернуть собственный меч, который наверняка пошел в уплату палачу.

[Spectre28 >>>]

13 марта 1535 г. Или, Саффолк.

Несмотря на то, что времени прошло уже порядком, рынок кипел, стрелял глазками и сыпал именем Господним направо и налево. Перед Денимом толпа расступалась, чтобы сомкнуться за спиной и заново взбурлить голосами. И труд понизить голос при виде чудом спасшегося преступника давали себе не все.
- Мясник... за моей дочкой, слышь, констебль ухаживает, так такого нарассказывал, страх Господень! - не стесняясь его, рассказывала подруге зрелая матрона в буро-зелёном платье. - А палач-то, палач... клянётся, что веревку самолично проверял, и новая совсем была! Не иначе нечистой силой, спаси, Господи, и помилуй...
- Сколько ж людей там жили, а заезжий вывел - раз да два. И за един вечер! - облизывая пухлые губы, поддакивала женщина в зелёно-буром. - А как Ада-то убивается. Две дочки у Херли служили!..
- А кому шелков, только вчера из Лондона, ни у кого таких нет! - заливался торговец справа.
- Рыба, по-дешёвке отдаю! - басили слева. - Пять шиллингов за штучку продаю я щучку!
- И михаилита отправили, как за тварью какой! - переговаривались у лотка с ароматными мясными пирогами.
- Да ведь Фламберг. Ух, страшенный, мрачный! И враз Билберри-то вспомнилось!.. Как посмотрел, я думала, помру на месте, девоньки.
- Не переживай, не тебя с собой таскает, - со смешком отвечали через ряд, - а ведьму свою. Вот по ком костёр плачет. Баба, а ноги кажет, как дьяволица какая. Мой Том так глаза выпятил, ну я ему и пообещала, что ежели ставню-то не прикроет, сковородой приласкаю, не посмотрю, что уж десять лет...
- А целовал - как в последний раз, - с придыханием роняла слова зеленоглазая девушка, выбирая зелень и ухитряясь одновременно с гордостью поглядывать на затаивших дыхание подружек и стрелять глазками в проходившего мимо Денима. Помедлила, кашлянула и добавила: - Конечно, это и был последний раз, тогда, но вот как хотите, а сбежала б хоть нынче, убивец он там или нет. Можа, и убивец, да только кто из наших так бы!..
Остаток фразы утонул в смущённых, но и явно одобрительных смешках.
Деним сконфуженно кашлянул. Наверное, ему уже доводилось быть предметом сплетен и обсуждений в забытой жизни, но смущался он будто впервые. Мясник... Возможно. Когда Клайвелл напару с местным констеблем задавал вопросы, Деним понял - Гарольд Брайнс вырезал половину замка. Правда, констебли исправно оговаривались о каком-то дворецком, не снимая при том вины с Денима. И теперь дурная слава мешала искать Гемму и Бертрис. Помедлив, он остановился подле зеленоглазой, улыбаясь ей.
- Скажите, милая... не знаю вашего имени, простите... Вы дочь мою, Гемму, не видели?
- Дана она, - подсказала было молоденькая тоненькая девушка с неожиданно пышной копной соломенных волос, но зеленоглазая шикнула, заставив замолчать, и сама повернулась к Дениму.
- Дочку-то? А что ж не видеть, когда она, считайте, кажинный день на рынке с этой коровой появлялась? То тут, то там, да я ведь не живу на площади-то. По пирогам вот облизывалась, вечно рядом крутилась, как дома не кормят.
- Не кормят, - вздохнул Деним, припоминая историю семьи, рассказанную Геммой, - матушка её умерла, а от дурищи этой, няньки, толку никакого. Боюсь, потерялись они, вот уже сутки в таверне не объявлялись. Подле пирогов крутилась, Дана? Быть может, вы покажете мне пирожника, а я угощу вас пирожком?
Наверное, он подошел к девушке зря. Откуда она могла знать Гемму и видеть, куда та пошла? Но поцелуй на эшафоте был памятен и ему, Дана приятно волновала его, и вдобавок была единственной знакомой в этом городе.

[Leomhann >>>]

Пропасть разверзлась алой мглой. Адом? Преддверием его? Деним не знал. Он не чувствовал ни боли, ни удушья, да и веревки на шее не было. Неужто смерть - это шаг между быть и не-быть? Деним вздохнул- и тут же услышал задумчивый, мягкий голос.
- Ох, вишенка...
Говорил изящно одетый, хорошо сложенный темноволосый мужчина, укоризненно глядя на Денима.
- Невезение - твоё второе имя. К слову, куда ты дел меч - залог нашего спора? Но не волнуйся, я верну тебя в ту же петлю...
Никакого меча Деним, конечно же, не помнил. И в петлю возвращаться не хотел. Но и отказаться от минуты подаренной жизни не мог, покорно следуя в багровую хмарь за мужчиной.
Но, право же, лучше бы умер. Слушать и слышать, как древние боги договариваются с демонами, которым Деним служил, не хотелось совсем. Вникать в беседу - тоже. И потому Деним рассеянно и отрешенно разглядывал море и шатры, красивых,сильных людей - богов? - стараясь забыть услышанное. И вздохнул облегченно и в последний раз, когда снова ощутил шеей петлю. В глазах потемнело, когда раздался хруст.
"Это что, моя шея?!"
А потом вверху щелкнуло, Деним рухнул на доски эшафота, больно ударившись боком и стало легко и горячо дышать. Он закашлялся, выплёвывая кровь, чувствуя, как поднимает его констебль Клайвелл, как отстраняет палача, говоря о лопнувшей веревке, и вместе с этими словами в уши вползал вкрадчивый голос демона.
- До окончания пари не смей умирать, вишенка...
Быть спасенным преисподней оказалось так горько, что Деним закрыл глаза, засыпая прямо в руках констебля.
Следующие часы - дни - месяцы - он помнил плохо. То выныривая из забытья, то засыпая снова, он понимал лишь одно - его принесли в таверну, положили в постель и за ним ухаживают Бертрис и Гемма. Ему ничего не снилось, никто не мерещился, лишь болело горло, ломило спину и отчаянно хотелось пить. И от этой сильной жажды пришлось проснуться, чтобы осознать - ни сисястой дурищи, ни девочки рядом нет. Их вещи, в беспорядке разбросанные по комнате, свидетельствовали о том, что они не бросили его. Деним, пошатываясь встал, с удивлением уставившись на свиток с помилованием, лежащий на столе. В старой доброй Англии еще работали древние законы и никто преступника, повешенного раз, снова казнить не будет. Оставалось лишь понять, куда делись Гемма и Бертрис.
С трудом одевшись, Деним спустился вниз, но и от трактирщика ничего полезного не узнал. Гемма часто уходила, Бертрис - бегала на рынок, возвращаясь с травами и притираниями. Но сейчас они долго не возвращались, и по словам трактирщика, бросили Денима уже как сутки. Осведомившись, где тут рынок, Деним поплелся туда, размышляя, как вернуть собственный меч, который наверняка пошел в уплату палачу.

[Spectre28 >>>]

Деним благодарно кивнул, понимая - его настиг тот самый капитан, о котором говорила Гемма и у которого он когда-то отобрал Бертрис. Проблемы не хотели проникаться потерей памяти и настойчиво напоминали о себе. И если Бертрис он бы бросил, ничуть не внимая доводам о том, что взяты деньги и дано слово, то исчезновение Геммы влекло за собой новые беды.
- Любопытно, куда бы мог пойти моряк? - Вздохнул Деним, озираясь, точно надеялся увидеть этого морехода. - Быть может, он видел мою Гемму... К слову, что за человек здешний палач, госпожа? Не откажется ли он продать мне мой собственный меч?
- Палач? Хороший человек, достойный, - закивала женщина. - Пьёт только много, но ведь не буянит, спокойный, оттого и держат. Дело-то важное. Ну а продать - как не продаст, деньги-то всем нужны, а меч ему зачем? Не в наёмники же идти. А вот...
Не договорив, она покачала головой, глядя на мрачного Фламберга, проезжавшего по рынку вместе со спутницей, чьего имени Деним не знал.
- Вот же страх Господень... и ведьма ему под стать, непристойница. Доходится она до костра, сердцем чувствую, за прегрешения её.
Михаилит, словно почувствовав взгляд Денима, смерил его непроницаемым взглядом и отвернулся, а пирожница, нервно огладив волосы, продолжала.
- А вот куда моряк-то двинулся, я и не знаю. Откуда же, милый мой? Я ведь день тут стою, а потом дом сам собой не займётся. Это вам у кого другого спросить бы, хоть бы и у стражника. Они-то следят, кто по делу, кто без.
- А по восточной дороге оне подрапали, - вмешался в разговор детский голос.
Мальчишка, грязный, в отрепьях, но с хитрым, дерзким взглядом смотрел на Денима, наклонив голову, и выразительно принюхивался к сдобе.
- Дайте и ему пирожок, госпожа, - Деним со вздохом потянулся за очередной монеткой, соглашаясь с самим собой, что Гемма за два пирога - это очень выгодно. Жаль, что с палачом так не вышло бы. - Оне - это кто, милсдарь?
- Дарями какими-то ругаются, - пожаловался мальчишка и откусил сразу такой большой кусок, что было даже странно, как он поместился во рту. - А фятеро их выло да бава и фефчонка також. Товопились.
Деним крутанулся на каблуках, выискивая восток, и обнаружив там церковь - осознал: они ехали к побережью. К портам и кораблю. Он кивнул благодарно мальчику, одаряя еще одной монеткой.
- Вторую получишь, если проводишь к палачу, идёт?
Дана удостоилась поцелуя руки, хоть думал Деним сейчас не о ней. Робкая надежда, что палач не успел продать еще меч какому-нибудь перекупщику, грела его. Зачем ему было нужно именно это оружие, Деним не понимал, но казалось, что вернуть его будет правильно.

Палач восседал на крыльце собственного дома, с умилением взирая на утят, плавающих в луже талого снега. Он был поддат - и от густого духа дешевого пойла падали оземь неосторожно пробегающие мимо цыплята.
- О, - радостно проговорил он, - вот он! Веревка в убыток на-чи-сто!
Деним скорбно кивнул, сочувствуя горю человека, не сумевшего его убить.
- Мастер палач, - заговорил он, - я хотел бы просить вас... быть может, вы согласитесь продать мне меч? Мой меч?
Пожалуй, зря он не выспросил у демона, предметом какого пари является оружие. Но что меч был непростым, казалось очевидным. На простую железяку преисподняя не играла бы.
- Меч? - Палач призадумался. - Такой, черный с красным каменюкой? Не, не помню.
Пришлось залезть в кошель и показать соверен, сражаясь со скупостью.
- А за монету? Вспомните?
- За монету? Вспомню, - покладисто согласился палач, пряча деньгу в сапог, - торговцу заезжему запродал. Который вот в таверне живет и никудой не ходит. Тока рухлядь скупает.
Тяжело вздохнув, поклонившись палачу - всё же, он не добил, хотя мог, Деним поплелся обратно в таверну - выручать меч.

[Leomhann >>>]

Круглолицый румяный мужчина истекал потом в жарко натопленной комнате, но не снимал дорогого оверкота, не раскрывал ставень. Зато улыбался Дениму приятственно, как старому знакомому.
- За мечом, так? Да, да, понимаю, обидно потерять такую вещь, но кто из нас без греха? Все ошибаемся, все из-за этого страдаем под высоким небом.
- За мечом, - со вздохом признал Деним, - но денег у меня немного, а потому, быть может, обойдемся распиской и открытой услугой?
Он бы добавил "вечным должником буду", но с купцом, который покупал меч казненного, такое говорить не следовало. И без того Деним уже был рыцарем преисподней и участвовал в каком-то требующем разъяснения пари.
Купец, споро разливавший вино, повернулся к нему и протянул посеребряный кубок.
- Какие между нами расписки... вишенка. Свои есть свои, верно? А свои люди - они ведь всегда сочтутся, как думаете?
Деним обреченно кивнул, принимая кубок. Он мог забыть об Аде, но Ад не забывал о нем. А вишенкой ему суждено теперь быть до Страшного Суда, кажется.
- Сочтутся. Хоть и я не вишенка.
- А кто? - живо заинтересовался купец, с кряхтением поднимая тяжёлую крышку сундука, стоявшего под окном. - Так, меч, значит...
- Полагаю, что человек, - пробурчал Деним, жадно глядя за за его действиями. Часть его самого будто помнила стоимость этого меча, а ладонь ощущала рукоять - черную, чуть обгорелую, шероховатую.
- Полагаете, но не уверены? - уточнил купец, утирая потный красный загривок правой рукой. В левой он сжимал длинный свёрток промасленной кожи - так, словно тот ничего не весил. - Ух, тепло тут, хорошо, правда? Так вот, человек - оно-то, конечно, все мы - люди, соизволением и волей небес, а всяко же отличаемся. Потому и прозвания. Вот вишенка например - она круглая, красная, да на вкус сладкая. Казалось бы, чем плохо называться? А вот не по душе пришлось. Вот я и спрашиваю - какой же вы, значит, человек, по своему мнению, раз чужое не подходит?
Деним досадливо хмыкнул. Разговоры ни о чём, которые так любили купцы его, кажется, утомляли.
- Во-первых, вишенки бывают разные. Незрелые - и тогда они зеленые. А могут быть красными да на вид сладкими, но внутри с червячком. Или вовсе такими, что слаще лимон съесть. Но гораздо любопытнее другое - что за человек вы?
- Я?! - Удивился купец, но ответил тут же, не задумываясь. - Я - человек, который возвращает потерянное, не отказываясь при том от прозвища. Как знать, однажды оно станет именем? Впрочем...
Он сдернул тряпку и всучил Дениму меч, неожиданно изящно поклонившись.
Деним поклонился в ответ, принимая оружия, осознавая, что этот меч он не отдаст никому. Он не казался продолжением его самого, не была чувства единения, но приятное и привычное чувство обладания говорило, что этот клинок сродни ему. Еще раз поклонившись купцу, Деним вышел, ожидая купцово "Свидимся" в спину.

[Spectre28 >>>]

16 марта 1535 г. Уолберсвик, Саффолк.

Путь до Уолберсвика выдался настолько бессобытийным, что даже странно. Дорога легла настолько гладко, что совершенно точно вела в ад, да и те, кого Деним преследовал, даже не пытались прятаться - и не слишком торопились, как подобало бы кучке боящихся закона работорговцев. И когда тракт вывел на пригорок у деревни, с него открылся чудный вид на лодочные сараи, покосившиеся грязные хаты - и мирно покачивающийся на мелкой ряби когг с убранными парусами. А на деревенской площади у трактира царило оживление небывалое для времени, когда жителям полагалось мирно латать сети и смолить лодки, готовясь к ходу рыбы. С воплями носились ребятишки, шмыгали к реке и обратно молодки, прикрывая лица, хмуро глазели мужики. Прямо в центре площади два крепких моряка в холщовых портах и рубахах играли в "кто не поднимется после удара". На углу таверны спорили нервно и зло ещё трое, размахивая руками перед лицом щуплого усатого мужчины. В трактире же были распахнуты ставни, и взрывы хохота доносились аж за околицу.
Деним тяжело вздохнул. Из-за повешения его, несомненно, знали в лицо, притом что он никого не помнил. Но и выбора не было. Если Бертрис можно было пренебречь, то Геммой... Гемма была не единственной ниточкой, что связывала его с прошлым, но говорить он мог только с ней. По всему выходило, что путь ему лежал в таверну или на корабль, но для начала Деним желал поговорить с одним из мужиков. Или молодок. Всё равно, с кем, лишь бы узнать, что в деревне творится. И потому он направился к рыбакам, развязывая на ходу кошель.
Встретили его неласково. Здоровенный сутулый мужик, строгавший то ли маленькое весло, то ли древко для уж очень крупных вил воззарился на него из под кустистых полуседых бровей и буркнул:
- Ну?
- За соверен можно купить новое весло. - Будто между прочим сообщил ему Деним, показывая монетку. - Или отрез на платье жены. Или эля. И всего-то за разговор, мистер?..
Гемма была где-то рядом, он был поклясться в этом, поставить ломанный пенни против драных сапог, что девочку не держали на корабле. Конечно, она могла дорого стоить - слишком красивой казалась, хоть и одноглазой. Но уплывать, не отомстив, Деним не стал бы. Вряд ли капитан отличался от него.
- За разговорами ить в трактир идут, - сообщил мужик, кивнув на здание, словно его и так не было видно. - Но коли охота на ветру да неохота вот с матросиками - кто же откажется слова на монету менять? Миллет меня кличут. И что же за слова вам нужны, господин богатый, на цельный-то фунт?
- В трактире шумно, мистер Миллет, - сокрушенно вздохнул Деним, - не отдохнешь толком. Небось, девки да пляски до утра. Давно они тут?
Не самое удачное начало разговора, но Деним решил, что сойдет. В конце концов, он не спрашивал ничего такого, чего не мог узнать сам.
Рыбак сплюнул.
- Вот так - второй день гудят, выходит. А до того - ещё три, как причалили.
- Пятый день празднуют чего-то, что ль?
Деним поднял ароматную стружку, с наслаждением вдыхание запах дерева - чистый и сладковатый, запах дома. Наверное, в том месте, где он родился, пахло также, иначе почему аромат обещал утешение и покой? Деним задумчиво щелкнул пальцами - и вспыхнул, загорелся изнутри, волной жара целуя щепку. Быстрее застучало сердце, будто пламя истекало из него, разносясь по венам с кровью, облизывая душу. Деревяшка послушно затлела, а Деним кивнул сам себе - он, кажется, был огневым.
Глядя на огонёк, Миллет хмыкнул и мотнул головой.

[Leomhann >>>]

- Не. Праздник-то, считайте второй день и идёт, да с каждым часом ярче. До того-то поспокойнее было, да часть и уезжала. Вернулись, и вот, тем же вечером... видать, закупились удачно, на ярмарке-то после казни той.
- Казнь, да... Любопытственно, чего привезли такого, что так радуются?
Больше всего на свете Дениму хотелось спросить - "кого", и наверное, так стоило и сделать. Околичности хороши, когда в этом заинтересованы оба. Он вручил монету Миллету, достав вторую.
- И, главное, кого?
- Сам не видел, - обстоятельно начал рыбак, - да что уж тут спрячешь? Девку, в плащ замотаную, да девчонку с ней. А товары - кто их знает? Без повозок вернулись, а по сумкам шарить - у нас таковских нету. А радуются или нет - вот не знаю, да только точно - праздник такой, что в деревне дым коромыслом и всё наперекосяк. Девок домой не загонишь, парни на море смотрят, дети нет чтобы дело заниматься... даже зверьё как сбесилось от галденья этого.
- Девку и девчонку...
Деним невольно проговорился, но странное волнение охватило его так сильно, что сдержаться он не мог. Гемма и Бертрис были здесь. Оставалась лишь малость, весящая, как те диковинные слоны, каких османы продавали на южных рынках - добыть их. Выкрасть, освободить. Купить, наконец. Деним кивнул сам себе и лишь потом понял, что откуда-то знает, каких слонов продавали османы.
- А девчонку где держат, не ведомо?
Миллет удивлённо повёл плечами.
- А чего её держать? Сговорились, знать, что вот в трактире прислуживает - и то верно, чего девке без дела сидеть, пока корабль не ушёл.
В присутствии Геммы, если та была не в духе, спотыкались лошади. Что творилось в трактире, где заставили работать девочку?.. Пожалуй, Деним не хотел этого знать. Но узнать был обязан.
- А хозяин доволен ею?
- А его и спросите, - мужчина снова сплюнул, опять принимаясь за весло. - Я с ним, ить, мёда не пил. А только довольных нынче вы тут мало найдёте. Скорей бы уж уплыли. Хоть и говорят, что моряки деньги несут, да только беспорядку от них столько, что не стоит оно того. Даже сети будто сами собой путаются, а уж скотине-то...
Согласно кивнув, Деним надолго задумался. Нужно было идти в таверну. В таверну идти было не нужно. Он мог предположить, что Гарольда Брайнса помнили до недавних пор лишь капитан и его ближайшие помощники. Но теперь, после казни его почти наверняка знали все.
- А капитан где же?

[Spectre28 >>>]

Мужчина коротко оглянулся на море.
- На корабле, с кралей своей привезённой. На берег-то сходит, да редко, словно и не устал плавать. Может сегодня и выйдет, а может и нет. Оказия-то есть. Слышал намедни, какого-то купца с севара ждали.
Капитан был на корабле, а значит - можно было рискнуть в таверне. Как там пелось в этой песне, что порой горланили цыгане? "Спрячь за высоким забором девчонку, выкраду вместе с забором". Деним отдарился от рыбака монетой и направился к деревне, выискивая укромное местечко. Там, решительным движением руки отрезав пышные локоны и намазав лицо эликсиром для ращения волос, что завалялся в седельных сумках, он прислонился к стене, закрыв глаза. Мыслей не было. Не думалось. Лишь жал сапог, да холодной сталью отдавал за пазухой атам. И когда Деним вышел из своего угла и направился таверну, в лохматом, угрюмом цыгане с глазом, перевязанным обрывком рубахи он не узнавал и самого себя. Впрочем, смена личины никогда не была залогом успеха.