"Истребители мостов" VS "Улыбка Ветра", приключение в реальном мире

[Reytar >>>]

(Bishop+Reytar)

Эта часть была уже третьей, которую капитану Кавабата Масахару пришлось посетить за последние несколько часов. Влажная, изнуряющая духота, столь непривычная, после куда более умеренного климата Гонконга, изрядно действовала на нервы, а малыш-"Куроганэ", на котором пришлось немало проколесить, при всех его плюсах, отнюдь не сулил своим пассажирам комфорта, каким славились виденные в бывшей британской колонии, лимузины. Их часть, точнее первый батальон вместе со штабом 6-го парашютного полка, высадился с борта "Кита-но Мару" не далее как вчера вечером, второй батальон прибыл сегодня утром, но разгрузка все еще продолжалась, все еще на стадии создания находился военный городок, причем до завершения всех необходимых мероприятий требовалось приложить еще немало усилий. Мысли об этом упорно лезли в голову, выматывая как офицеров, так и нижних чинов, не покладая рук старавшихся вложиться в минимально допустимые, и достойные славного 6-го парашютного полка императорской армии, сроки. Масахару в чем-то повезло, а в чем-то и нет - с одной стороны, он, как курьер, получивший приказ доставить секретные депеши по указанным ему адресам, был лишен части проблем, связанных с выгрузкой и размещением личного состава и имущества полка. Но с другой, - летящие из-под колес и вдыхаемые клубы пыли, нервотрепка объяснений с начальником охраны каждой из посещенных им частей, непроницаемые лица шофера и сопровождающих, - всего этого было более чем достаточно, что бы вымотать и испортить настроение любому, сколь угодно флегматичному офицеру, даже такому внешне спокойному, как Кавабата Масахара. В предельно быстром и максимально напряженном темпе, он посетил штаб дивизии, которой придавался их полк, расположение тяжелого бомбардировочного полка, полка транспортной авиации, чьи L2D, очевидно, должны были обеспечить выброску парашютистов в нужное время и в нужном месте, а так же, последним номером на сегодня - расположение смешанного авиаполка, прикрытие истребителей которого, было необходимо для успешного проведения разрабатываемой командованием, операции.
Капитан Кавабата вошел в штабной барак, вскинул ладонь к покрытой пылью каске в приветственном жесте и представился дежурному офицеру, протянув ему запечатанный пакет и бланк, на котором тот незамедлительно расписался. Масахара еще раз козырнул и, спрятав в планшетку бланк, куда менее официальным тоном, поинтересовался, нельзя ли попросить у уважаемого дежурного офицера чего-нибудь попить, так как пыль на зубах, пережевываемая с самого утра, уже не кажется изысканным лакомством, определенно нуждаясь в смачивании ее, изрядным глотком воды. Дежурный офицер сочувствующе покосился на припорошенную дорожной пылью форму курьера и молча наполнил стакан водой, из стоящего на его столе графина, после чего протянул парашютисту. Масахара приник губами к прохладному стеклу стакана, так, словно вкушал из чашечки великолепного фарфора лучшее на свете саке, когда за спиной услышал легкий хлопок входной двери, на который и обернулся. Шагнувший в штабной барак очень молодой офицер, из-за худощавости и короткой стрижки выглядевший вообще как мальчишка в форме, направился к сидевшему за радиостанцией лейтенанту. Судя по тому, что дежурный офицер лишь коротко кивнул на приветствие мальчишки, тот явно имел право здесь находиться и сомнений у дежурного не вызывал. Вошедший же следом за юношей, коротко стриженный худощавый офицер лет 25, одетый в летный комплект, словно только-только вернувшийся из вылета, привлек куда более пристальное внимание дежурного.
Масахара показалось, что этого жилистого, не очень высокорослого офицера он уже когда-то видел. Более того, с ним, тогда несколько более молодым, не таким усталым и одетым в иного типа униформу, он когда-то говорил, а возможно, даже и пил чай, при том, что повод у чаепития был отнюдь не радостный. Старательно порывшись в заваленных важнейшей информацией, амбарах своей памяти, Масахара еще раз отхлебнул из стакана и уважительно кивнул вошедшему:
- Прошу прощения, мы с вами знакомы, господин капитан?
Ашимура оглянулся. Этого человека он узнал бы в толпе, из сотен лиц безошибочно выбрал бы его. Такое не забывается.
- Так точно, - он коротко поклонился. - Вы приходили в дом моих родителей.
Масахара еще внимательнее взглянул на капитана и произнес:
- Да, кажется, припоминаю, очень милый дом в Нагасаки. Я тогда был прикомандирован к комендатуре города, занимался всем, что приказывало командование, в том числе и разносил повестки и извещения… Насколько помню - вам я был вынужден доставить отнюдь не радостную весть. Если не ошибаюсь о вашем старшем брате, кажется, он пропал без вести. Еще раз выражаю вам свое искреннее соболезнование. - Парашютист поставил на стол недопитый стакан и поклонился собеседнику.
- Благодарю вас за то, что помните нас, - Такауджи вернул поклон.
Этот человек, он долго говорил с матерью, а они с Фукой ушли наверх. Фука молча глотала слезы, у него не было сил ее утешать, замкнулся в горе, что объединило их всех - и развело в разные стороны.
- Надеюсь, вам больше не приходится выполнять тот долг.

Сообщение отредактировал Reytar - 27-10-2006, 17:20

[Кысь >>>]

- Найдется, никуда не денется, - навстречу пилотам уже выпорхнула медсестра, миниатюрное рыжеволосое и совершенно открыточное создание, сочетающееся с полевой обстановкой не более чем яблочный пудинг или лепный ангелочек под потолком. Даже армейская форма и старательно нахмуренные брови девушки не спасали положения. - Пройдите на кушетку, сэр. Нет, раздеваться не обязательно.
- Ш-шаль, - соверешнно искренне огорчился Чак, которому очень понравилась мысль лечь на кушетку, и пышечка тоже понравилась, хотя возникала еще одна мысль, что во-первых, им вместе там не уместиться, во-вторых, свидетели, а в-третьих, в этом случае он получит еще раз по одной и той же больной голове. Поэтому Линдеманн уточнил: - Нушно сесть?
- МОжно и сесть, - "пышечка" шустро поднесла к носу пилота флакончик с чем-то ну очень пахучим, отчего в голове Белоснежки прояснилось окончательно. Даже слишком. - Но лучше лягте, вам удобнее будет.
Девушка уже смачивала водой какую-то тряпочку.
Чак осторожно переместил себя в лежачее состояние: голова напоминала чугунный шар у дверей мэрии, ее кренило, а боль перекатывалась внутри шариком поменьше.
- Фы итите... - реплика была обращена к топтавшимся у входа австралийцам. - Кашется, шить пуду.
- Только не плачьте, я вас умоляю! Я верю, что вы большой мальчик, - медсестра занялась избавлением лба Линдеманна от излишков цвета. Порез оказался не таким серьезным, как можно было подумать по виду и девушка успокоилась, что окончательно лишило ее всяких претензий на серьезность.
- Катсфо... - прокомментировал Чак свои ощущения и принялся клянчить что-нибудь, чтобы голова перестала ныть, а его перестало тянуть в сон; мир вокруг подозрительно раздваивался.
- Сейчас все будет. И от головы, и от сонливости... - пространно пообещала девушка, судя по акценту, австралийка. И достала бутылку со спиртом.

[SonGoku >>>]

Линдеманн забеспокоился, так либе фатер перед отбытием сына на фронт строго-настрого запретил употреблять напитки крепче кофе. Про пиво родитель не упоминал из благоразумия, так как полагал, что тут запрет давно нарушен.
Медсестра, демонстративно не замечая перемен в лице жерт... ээ, пациента, смочила спиртом кусочек ваты и приступила к дезинфекции пореза, с интересом наблюдая за живой арийской мимикой Белоснежки.
Чак попытался взвыть, но это было бы весьма несолидно для геройского летчика, и поэтому он только шипел сквозь стиснутые зубы. Щипало-то ой-ёй как!!!
- Вот кто вас просил лихачить? - девушка тут же проявила немалую осведомленность о делах снаружи. - Теперь и самолет чинить придется. Бедные техники, им и так работы много! А теперь терпите.
Медсестра занялась самой неприятной процедурой за весь осмотр Белоснежки - пальпацией носа на предмет цельности оного.
- Не лихатшил... - в промежутке между экзекуциями выдавил Чак. - Там пыли ямы на вслетной... а у меня шасси не выхотили и... oh schweinehunde, мама!!!
- Ничего. Цел ваш нос, - улыбнулась "пышечка". - И кровь к вечеру идти перестанет. А сейчас мы будем вас зашивать. Вы же не хотите шрама, правда?
Девушка помахала перед лицом Линдеманна иголкой с жутковатого вида ниткой... при виде которой Белоснежка немедленно вспомнил, что шрамы только украшают мужчину.
- Найн, - твердо сказал он. - Пусть лутше путет.
Медсестра выдала один из тех взглядов, которыми девушки смотрят на ухажеров, испугавшихся более увесистого конкурента или банальной мыши. Но тут же пожала плечами и улыбнулась.
- Ваше дело. От полетов отстраняетесь на пару дней, потом проверю реакции и может быть допущу. Свободны.

[Кысь >>>]

Зависшую паузу нарушил дежурный офицер, спросил, что угодно. Такауджи отдал ему письмо. Офицер кивнул, несколько раз переспросил адрес, но записал все правильно. Хотелось остаться, но кажется, они с гостем оба стали друг для друга источником нерадостных воспоминаний, обоих стесняло такое положение.
- Прошу еще раз меня простить, - Ашимура не знал, что сказать; все-таки хорошо, что есть повод уйти. - Надеюсь, у вас все будет хорошо.
Он выскочил под дождь, зажмурился, ловя пересохшим ртом капли.

Дзиро всю жизнь не везло. Когда родители искали, кого отправить за водой, он всегда оказывался на виду, а когда раздавали сладости, всегда подходил последним. Когда дядя давал ему это задание, сперва ему грезилась как минимум романтическая история, потом - ордена и медали, потом - объявление наследником дядюшки. Но все мечты рассыпались в прах после того, как Фука очень вежливым, светским тоном перечислила то, что сделает с ним, если он попробует сунуть нос в ее дела. Так что теперь несчастный денщик находился между двух огней - с одной стороны его сдерживало обещание следить за каждым шагом Ашимуры, подкрепленное увесистым дядюшкиным кулаком, с другой - обещание самой Фуки поджарить его на медленном огне в случае избыточного рвения. Выход открылся ему только утром. Конечно же, он знал в лицо семью, в которой его дядя работал много лет, и мгновенно узнал Такауджи. То-то Уминеко так испугалась! Если братец ее узнает, то живо отправит домой. А значит, и Дзиро, наконец, увидит родные пляжи, и, быть может, даже получит от дяди что-то за свои старания. Основная проблема состояла в том, что если бы о его участии узнала Фука, он мог бы и не дожить до возвращения.
Решение созрело внезапно. Дзиро как раз бежал в штаб, чтобы встретить одного бедового суб-лейтанта уже с теплым плащом, как прямо навстречу ему вышел Такауджи. Дзиро впоймал взгляд пилота и сделал ему знак подойти поближе, дрожа и от страха (неуставной жест все-таки) и от предвкушения удачи.
- Вам что-то понадобилось, рядовой?
Поведение мальчишки показалось нелепым, но на флоте случались и более странные вещи. Надо было привыкать. Может, в армии и иначе? Но в море отвечаешь на зов любого - если отвернешься, можешь сам потом не докричаться. Ашимура вытер лицо - и зачем? что изменилось? Дождь лил как из ведра.
- Господин Аш.. Капитан, - мальчишка явно недавно на фронте, да и выучка нулевая. - Простите... Просто хотел дать совет. Вы следите за господином Ямаширо. У него какой-то личный зуб на вас.
Дзиро совсем смешался.
- Ямаширо? - Такауджи растерялся. - Но... я даже не знаю такого...
Тут, на суше, у всех зуб на морских летчиков, сложно удивляться, но чтобы - лично.
- Нн...невысокий, радист, - Дзиро оглянулся на дверь штаба и заговорил быстрее. - Только не говорите, что это я указал. Он меня убъет.
И денщик почти бегом устремился к двери.
- Хорошо... спа...
Благодарить было некого, неожиданный советчик скрылся внутри.

[Reytar >>>]

(Bishop+Reytar)

Господин Нибуи Сабуро одновременно любил и ненавидел дождь. Любил, потому что в деревне, в которой жил с отцом - школьным учителем, дождь был признаком достатка, дождь обещал хороший урожай, дождь вызывал радость крестьян, был условием красочного празднества, веселых игр, театральных выступлений и щедрого угощения. Но господин Нибуи ненавидел дождь по той же причине, по которой очень-очень редко снимал лайковые перчатки, придающие ему вид сноба. Дождь провожал его в полет тогда, когда звена еще капитана Нибуи уходило в свой очередной полет и неубранное рисовое поле встречало его дождем в тот раз. В тот самый, - последний полет и воздушный бой, из которого вернулся живым лишь он, израненный молодой офицер с поломанной судьбой и карьерой. Майор Нибуи Сабуро любил и ненавидел дождь, именно по этому он всячески старался преодолеть эту ненависть. Он завел привычку одевать офицерский плащ и бродить под дождем по вверенной ему территории, от караулки у входа до ангаров, одновременно и контролируя подчиненных, и заново приучая себя к запаху дождя, с которым не смешивается вонь горящего бензина, краски и человеческого тела. Он ходил и приучал себя смотреть сквозь струи, не видя алого с черным, пламени, охватывающего фюзеляж его машины, он приучал себя слушать звук падения капель, с которым не сплетается треск пламени и шипение пробитых бензопроводов. Нет ничего удивительного, что в такие минуты он предпочитал прогуливаться неподалеку от ангаров, смотрел на целые, в свежей краске, крылатые машины и чувствовал, что и дождь становится праздничным, почти как в детстве…
В этот вечер под дождем гулял не он один. Точнее - второй полуночник, устав от изобилия воды, укрылся под навесом ангара. Вода - хорошо, успокаивает, на нее приятно смотреть, когда она вскипает легкой пеной у борта... а не когда висит в воздухе и напоминает, как не мог разобраться, где раскаленный воздух, где пламя, а где горьковато-соленая вода. Все равно ничем из этих трех стихий нельзя было дышать.
Пилот тряхнул головой - он пришел сюда не за этим. Он приближался к машине, как к живому существу. Сейчас, в полутьме ангара, под шуршание воды за стеной, она еще больше казалась такой.
Майор медленно шагал между стройными рядами ангаров, между стоящими крыло к крылу, прикрытыми маскировочными сетями, машинами, между больших ящиков с запасными частями и размышлял. Он думал о том, что положение на фронте нестабильно, что возможно, бравый марш на Порт-Морсби прекратиться и война хотя бы временно перейдет в позиционную стадию, а значит на этом аэродроме придется обустраиваться капитально – так, что бы ни в коем случае не повторилась ситуация с огромными потерями, такими, как заносчивые моряки понесли под Мидуэем. Придется много работать, решать кучу пока что почти не важных, но в будущем, если сообщение с метрополией станет еще более нерегулярным, – приобретающих жизненное значение, проблем. Размещение и маскировка запчастей и горюче-смазочных материалов, создание тщательно замаскированных емкостей для хранения большого запаса ГСМ, создание скрытого склада боеприпасов большой емкости, ужесточение охранного режима вверенной ему базы, размещение личного состава в защищенных от бомбовых ударов противника, убежищах – все эти вопросы будут требовать решения. Немедленного и эффективного решения, и в выигрыше будет только тот, кто не поленился себе задать их заранее и заблаговременно разработать мероприятия по их решению.

[Bishop >>>]

(Reytar mo)

Майор остановился у ангара одного их звеньев, судя по непривычным очертаниям единственной стоящей там машины, капитана Ашимура. Новой, опытной и секретной машины, которая вызывала у майора настороженное восхищение - своими обводами и легкое пренебрежение - пониженной по сравнению с А6М2, маневренностью и огневой мощью. Еще раз приласкав взглядом, сегодня как раз вернувшийся из первого боевого вылета, самолет Нибуи Сабуро повернулся и увидел в углу ангара легкую, почти незаметную тень.
Машина напоминала акулу - стремительностью и опасностью, которую хранила в себе. А еще - породистого жеребца. Которого надо подманивать, который не подпускает к себе, норовит лягнуть или укусить. И которому надо показать, кто хозяин. Такауджи протянул было руку, чтобы коснуться прохладного влажного борта... и, услышав чужие шаги, замер на месте.
Майор не имел привычки долго размышлять в экстремальной ситуации - через миг его пальцы поглаживали рукоять штатного "Намбу", причем, как и когда он успел расстегнуть кобуру, майор не помнил и сам.
- Кто здесь? Стой, стрелять буду! - Положенные по уставу фразы автоматически слетали с языка, пока господин Нибуи прищурившись, пытался рассмотреть полночного гостя, посетившего ангар новой, секретной машины, за которую он - командир полка, отвечает головой и своей честью.
- Три шага вперед, освети лицо! - "Намбу", сжатый в затянутой, в неизменную перчатку, руке майора смотрелся несколько неуместно, но внушительно. Ствол смотрел четко в грудь замершему в тени у стены, силуэту, готовый в любой миг плюнуть огнем и сталью.
- Господин Ашимура? - Майор присмотрелся. - Ну конечно… Кого же еще можно было ожидать встретить здесь в неурочный час. Какую причину вашего местонахождения в столь позднее время, здесь, а не на койке в бараке можете назвать, господин капитан, прежде чем я вызвал часового и отправил вас освежиться на гауптвахту?
И это его называют счастливчиком? Вот это - удача? Пусть ответят, а заодно подскажут, что отвечать на вопрос командира. Кажется, майор не поверит истине: "Мне не спится".
- У меня нет ответа на ваш вопрос.

[Reytar >>>]

(Bishop+Reytar)
- Фу-у-у-у-у-уф-ф-ф-ф-ф… - Господин Нибуи весьма громко и протяжно, словно где-то неподалеку спустили пневматический насос, выдохнул, покосился на полуночничающего подчиненного, затем взглянул на вышку, на площадке которой, у прожектора, скучал часовой и спрятал пистолет.
- Мы с вами поступим следующим образом, господин Ашимура. Я вам задам несколько вопросов, и вы, максимально откровенно, ответите на них. От ваших ответов будет зависеть, отправитесь вы сегодня ночью на гауптвахту, или нет. Итак, начнем…
Майор застегнул кобуру, все так же, не снимая перчаток, достал из кармана полную пачку сигарет и протянул ее подчиненному:
- Закуривайте если хотите, сейчас мы вне строя. Пока что, - вне строя… Мой первый вопрос вам: помните ли вы как пришли сюда, во всех деталях или эпизодично, или это произошло помимо вашей воли?
Такауджи взял сигарету - не потому, что хотелось курить. Не хотелось обижать.
- Помню... - он задумался. - Я отнес письмо дежурному офицеру, потом... говорил с чьим-то денщиком. Он - со мной. Ничего особенного. Потом...
Потом ему совсем не захотелось идти в барак. Сон ушел, осталась усталость, которая не давала уснуть. А напоминание о том визите подтолкнуло к разговору, только - не с человеком. Вот он и пришел к единственному собеседнику, который понимал жизнь точно так же, как он.
- Ясно… - Майор так же достал из пачки сигарету, размял ее в пальцах и похлопал по карманам, но спичек не нашел, после чего испытующе взглянул на подчиненного:
- Второй вопрос: Вы пришли сюда, потому что вам не спалось, как в прошлый раз, или по какой-то иной причине? Если ходили в самоволку, а сюда попали случайно, на обратном пути обходя посты охраны – лучше так и скажите, и вам будет проще и мне.
Спички обнаружились в кармане Ашимуры - мятый, чудом сухой коробок.
- Я не был в самоволке, - обиделся Такауджи.
Но и сознаваться, что боится закрыть глаза, боится уснуть, чтобы не возвращаться туда, куда не хочется, не хотел.
- Я пришел к самолету.

[Bishop >>>]

(мы же)

- Хорошо… - Господин Нибуи раскурил сигарету, вдохнул ароматный дым и с коротким кивком вернул капитану коробок. Он в упор, словно в оптический прицел, взглянул в глаза пилоту и произнес:
- А теперь личный, и возможно, последний вопрос: Вы пришли к самолету, что бы поговорить с ним? Что бы услышать его, того, кто будит в вас некие чувства, возможно уверенность в себе, возможно - воспоминания, так? Приказываю отвечать.
- Чтобы избавиться от воспоминаний, - вырвалось раньше, чем он успел подумать. - С ним мне не страшно.
- Понятно… - Лицо майора резко застыло, на скулах заходили желваки, уголок рта дернулся, словно в тике, но тут же успокоилось. Затянутая в перчатку рука порывисто поднесла сигарету к губам, последовала короткая затяжка. Еще затяжка. Еще одна - от сигареты осталось совсем немного, и лишь когда губы ощутимо обожгло, господин Нибуи выдохнул в звездное небо ароматный дым и продолжил:
- Понятно. Я мог бы наложить на вас взыскание, но не буду делать этого по нескольким причинам: во-первых - это ВАШ самолет, за эту машину вы несете ответственность наравне со мной. Следовательно, если очень захотите, можете даже спать под его крылом - ваше дело, ваше чувство долга и ответственности. Во-вторых - насколько мне известно, вы были ранены во время того инцидента, у Мидуэя. Естественно, полностью вылечить вас не успели и прислали к нам так быстро, как смогли, следовательно, по долгу службы я обязан отстранить вас от полетов и направить на лечение в госпиталь. Но, вы мне нужны как один из немногих опытных пилотов, что бы обучить молодняк в этом театре кабуки, носящем громкое название полка, которым я имею честь командовать. А кроме того… Госпиталь здесь - на Папуа, это не то место, где бы смогли вам помочь. Поставить на ноги больного грибком ступней пехотинца - да, они могут, но с вашей проблемой им нечем бороться, да и квалификации не хватит. По этому, вам нечего делать в госпитале базы.
И в-третьих: Пилот и его машина - одно целое в полете. Хороший пилот не обязательно душа компании и заводила, но он всегда чувствует свою машину, сживается с ней как с своим конем, как с другом и братом, потому что они почти всегда вместе. Вместе рискуют, вместе побеждают и умирают зачастую тоже - вместе. Следовательно, вас нужно бы поощрить за такое отношение к вашему самолету. А поощрение и взыскание одновременно не накладываются, одно аннулирует иное, следовательно, и шум поднимать незачем.
Господин Нибуи взглянул вверх, на виднеющийся над лесом серп луны и кивнул:
- Завтра утром придете в штаб и получите у дежурного офицера пропуск на посещение Батальона Наслаждений. Это - мой ПРИКАЗ, возражения не принимаются. Раз уж здесь нет нужных медикаментов, мы попробуем вылечить вас старыми солдатскими средствами. Вы еще что-то хотите сказать, господин Ашимура?
Может быть, все-таки в госпитале были правы? И его любят ками? Ничем другим события своей жизни Такауджи не мог объяснить. Хочет ли он что-то сказать? А что он может сказать. Только:
- Никак нет, господин майор.
- В таком случае не задерживаю вас, господин Ашимура. Вы свободны.
Майор кивнул, смахнул теплые дождевые капли с капюшона плаща и, затушив сапогом окурок, все так же неторопливо, почти прогулочным шагом, удалился куда-то в сторону ангаров третьей эскадрильи…

[Кысь >>>]

Уми долго не отпускали из штаба, настолько, что последние страницы отчетностей она набирала уже на ощупь - глаза слипались. Но стоило ей, наконец, сдать последнюю бумажку и выйти на воздух, сонливость как рукой сняло. Дождь еще не кончился, и, кажется, способен был лить еще часами. Фука протянула руку - в горсть тут же шлепнулось несколько крупных капель - и смочила лоб. А жаль все-таки, что все так... Если вчера она чувствовала только шок, радость, смешанную с гневом, с детской обидой и какой-то совсем непонятной злостью, днем - страх и особенное ощущение присутствия дорогого человека рядом, то сейчас ей было тоскливо. Если бы она не уезжала никуда из Японии, если бы это Такауджи приехал домой! Она бы сначала обижалась, конечно, что перепугал всех, что не писал, но потом все равно бы бросилась на шею и долго бы плакала от счастья. А сейчас... Даже если бы она могла, слез бы не получилось. И счастья тоже. Слишком все страшно.
Странными были ее отношения с братьями... Отца она уважала, но при этом старалась не показываться ему на глаза слишком часто. Ей не нравился его взгляд - взыскующий, оценивающий. Правильно ли, по статусу ли она одета? Хороши ли ее манеры достаточно для дочери генерала? Это было нормально, в любой знакомой семье она видела в девушках ту же робость, то же боязливое уважение. Но братья... Они ведь и правда дружили. Не так, как дружат дети, силою провидения вынужденные расти под одной крышей, а так, словно они сами долго и придирчиво выбирали друг друга. Даже когда Фуку начали одевать в неуютные узкие одежды - отец предпочитал видеть на женской половине дома исключительно традиционные наряды - эта связь не потерялась. В те редкие минуты, когда Дзюннаи бывал дома, он без тени неудовольствия выслушивал немудреные домашние сплетни или беззлобно смеялся над попытками Уминеко уложить волосы в какую-нибудь особенно мудреную прическу. А Такауджи пару раз даже добровольно подвергался экспериментам, сама мысль о которых "правильному военному" показалась бы оскорбительной. Она, в свою очередь, была идеальным слушателем, понимающим и принимающим братьев так, как редко понимала и принимала себя. Их жизнь казалась ей более настоящей, чем ее собственная, наполненная запоздалыми попытками матери сделать из нее леди. Девочек она тоже любила, но понимала по-настоящему только братьев. Тогда она часто жалела, что не родилась мальчиком.
Смешно - сейчас она хотела быть именно девушкой, простой и слабой, способной плакать и тихо ждать, предоставить право действовать кому-то сильному. Но этого Фука уже не смогла бы, даже если бы ей правда было на кого опереться. Слишком страшно кричали люди в горящих домах, слишком тяжелы были взгляды опытных военных, видевших не только штабные карты... Слишком все было плохо, чтобы сваливать это на кого-то другого. Когда она узнала о гибели второго брата, она решила, что теперь она будет щитом семьи - мамы и двух младших сестер. И отступать было поздно.
Уми задержалась у входа, подставила лицо дождевым каплям. Ночь и долгий дождь делали воздух свежим - редкость для этих мест - и ей не хотелось заходить в душный барак. Но если не поспать хотя бы сегодня, завтра от нее останется одна тоска и головная боль. Вздохнув, Фука нырнула в темный проем.

[Bishop >>>]

(soshite Китти-chan)

Утро - и механики - застали Такауджи в ангаре, он спал на ящиках из-под снарядов. Господина капитана удалось растолкать, отправить приводить себя в порядок и переодеваться. Никто не задал вопроса, что он делал возле самолета, но майору - через несколько инстанций - доложили. Ответ строго блюстителя Устава и поборника дисциплины младших офицеров удивил.
Спустя некоторое время Ашимура направлялся в штабную палатку - за разрешением. Дежурного офицера развлекло смущение пилота, поэтому нужная бумага выписывалась долго, чтобы все смогли насладиться. Такауджи придумывал, куда деваться, но вспомнил совсем другое.
- Простите, где я могу видеть господина Ямаширо?
- Над установкой они колдуют, в радиопалатке, - один из присутствующих поднял голову, кажется, его звали Мисима. - Найдете или провести?
- Найду, - кивнул Такауджи. - Большое спасибо.
Уходил он под шутки армейских, что напалубной авиации не найти авианосца посреди Тихого океана. Сделал вид, что не услышал, не заметил или - шутка не про него. И что правда, Ашимура думал о другом. Если Ямаширо - радист, как он может иметь что-то против? Незнакомый ему человек, но если это его голос Такауджи слышал по радио - тут должна быть ошибка. Обязана.
Над установкой склонился какой-то мальчишка с коротко остриженной головой.
- Прошу прощения...
Все детство Фука свято верила, что природное не может быть плохим. Ей нравился и снег, и холодная осенняя морось, и летняя жара. Но здесь, в этих местах, хорошей погоды, кажется не существовало вовсе. Или просто ее, Фуки, настроение, не давало ей почувствовать здешнюю красоту? И сейчас душный, перенасыщенный влагой воздух только усиливал муть в душе девушки. Так что услышав шаги, она даже не обернулась: подумаешь, Мисиму она уже помнила со всех сторон, вряд ли он сильно изменился с утра...
Но голос, прозвучавший из-за спины заставил ее вздрогнуть и рефлекторно, бысто обернуться, тут же снова спрятав лицо.
- У вас какое-то дело, капитан? - хрип в голосе вышел как-то сам собой, даже без вмешательства Уми. Говорить так было неудобно и наверняка не по уставу... Но вообще не говорить - было хуже.
Хороший вопрос.
Хороший вопрос без ответа.
- Нет...
Такауджи разглядывал оттопыренные уши, тонкую шею в слишком широком воротничке униформы.
- Это вы дежурили вчера? Во время нашего вылета.
- Да, я. - Ямаширо так и не повернулся - вперил взгляд куда-то в угол палатки. Пальцы сжали один из кабелей, если приглядываться - дрожат мелкой дрожью.
- Сколько вам лет, лейтенант?

[Кысь >>>]

(продолжение)

- Ддевятнадцать. А это важно? - вопрос явно поставил Мицую в тупик. Он даже тряхнул головой, словно бы непроизвольно попытался оглянуться, но вовремя опомнился.
- Нет.
Такауджи улыбнулся - смешной мальчишка. Действительно, ошибка. Может, есть какой-то другой "господин Ямаширо"?
- Тогда зачем вы пришли и задаете такие вопросы? - в тоне суб-лейтенанта ощущалась какая-то нервозность, даже несмотря на простуду.
Радист умеет задавать вопросы, что ставят в тупик. Рассказывать ему о предупреждении - едва ли уместно.
- Не знаю, - честно сказал Такауджи. - Наверное... хотел узнать, кто о нас так волнуется. Голос по рации... хотелось увидеть, кому он принадлежит.
Теперь уже растерялась Фука. Все-таки выдала? Или просто... просто сказала что-то не то, что-то, что могло вызвать вопросы? Пальцы, вцепившиеся в кабель питания, сами собой разжались.
- Прошу прощения за неуставные фразы, капитан Ашимура. Больше такого не повторится, - мальчик опустил голову.
- Жаль, - огорчился Такауджи. - Когда беспокоятся, знаешь, куда возвращаться. В море было так. Здесь хоть под брюхом есть, на что посмотреть. А в море - только волны. Это как маяк. Видели когда-нибудь маяк, лейтенант?
- Видела... То есть видел. Я рос на побережье, - эти слова Ямаширо произнес очень тихо, почти слишком для разговора на таком расстоянии. Стриженая голова суб-лейтенанта опустилась еще ниже - разговор то ли был ему неприятен, то ли вызывал какие-то не слишком хорошие воспоминания.
- Я тоже на побережье! - обрадовался Ашимура. - Потом наша семья перехала в дом в столице.
Он пожал плечами, продемонстрировал, как не любит столичную жизнь. Он и правда ее не любил - слишком чинная, непривычная для уроженца Кюсю.
- Поэтому у меня такой смешной акцент.
Разговор обещал быть бесконечным - а Уминеко все больше боялась себя выдать: слишком нервничала, слишком плохо понимала, чего в самом деле хочет больше - остаться неузнанной, или чтобы все это, наконец, закончилось и не нужно было больше прятаться. Наверное, хорошо было бы сейчас просто взять и обернуться. Он же наверняка сразу ее узнает - должен, даже несмотря на короткий ежик волос и солдатскую форму. Вот только... Потом она просто поедет домой. И опять будет ждать похоронки целыми днями. И все же тяжело было оборвать разговор - вряд ли этот момент повторится еще раз.
- Простите. Мне нужно работать, - тонкие, не по-мужски изящно очерченные пальцы Ямаширо снова вцепились в какую-то штуковину на сером ящике радиоустановки. - Я надеюсь, что вы еще увидите свою семью, капитан Ашимура.
- Это вы меня простите. Увлекся, - Такауджи очнулся, вновь замкнулся в прежней раковине. - Извините, что помешал, и за назойливость.
Надо было идти - его тоже ждали дела - и не хотелось. Он еще постоял немного и вышел.
Суб-лейтенант Ямаширо тоже стоял, не говоря ни слова. И только когда звук шагов совсем стих, быстро, рывком, вытер глаза рыжеватыми от пыли руками.

[Bishop >>>]

(без Китти - не удалось бы. Domou arigato gozaimasu)

Разрешение показывал трижды – на выходе из расположения своей части, на входе в расположение соседней и младшему офицеру. Барак торчал посреди огороженного пространства, ничем не отличался от таких же, стандартных, что и у них на базе. Различия начались внутри. Для начала – барак был разбит на клетушки. Потом - другой запах, проветривали здесь чаще, но и еще пахло духами, благовониями и женским бельем. Неожиданная начинка гофрированной железной ракушки.
- Господин офицер предпочитает кого-то конкретного? – деловито осведомился «распорядитель».
Из-за нескольких дверей послышалось задушенное ладонями хихиканье, девушки подслушивали.
- Не особо...
Видимо, "не особо" приняли слишком буквально - девушка, зашедшая в клетушку, явно была не из лучшего десятка. Когда-то вьющиеся волосы давно спутались в жгуты, простое платье с чужого плеча - вылиняло и здорово поистрепалось, а взгляд, казалось, вообще никогда не отрывался от пола. Девушка взобралась на постель с ногами и замерла. Потом, словно бы включили механизм, встала опять и начала стаскивать с себя платье.
Такауджи ждал – каких-то эмоций, наверное, но не мог испытать ничего. Даже отвращения. Не человек – инструмент для достижения цели.
- Как тебя зовут?
Вопрос прозвучал неожиданно для него самого, не хотел спрашивать. Зачем ему ее имя?
- Оцу, - тихо, так же не поднимая взгляда кажется, даже еще ниже ростом стала. - Оцу Фьори, - сжалась, словно в ожидании удара. Потом спохватилась. - Господин.
- Оцу...
Она была тощая, как некормленая селедка, ребра выпирали стиральной доской. Кажется, проведи по ним пальцем – получится звон. И говорит странно, как будто насморк.
- Давно ты здесь?
Почему он вообще с ней разговаривает?

[Кысь >>>]

- Не очень. Я сначала в плену была, - смотрит в пол. Немного расслабилась - видимо, поняла, что пока бить не будут. И тут же, - Я полукровка. Француженка.
Это было - как работа, которую надо выполнить. И забыть. Если командир говорит, что поможет, значит, возражения - даже если есть - нужно оставить при себе. Девица села на тощий футон, на обычные армейские койки поскупились. Или - оставили их для чинов покрупнее. Раздеваться здесь не хотелось. Такауджи сел рядом, пропустил между пальцев нечесанные пряди ее волос.
Девушка сначала шарахнулась, потом с деланным безразличием села прямо. Еще одно усилие - и даже посмотрела в глаза. Изобразила улыбку - почти похоже.
- Господин желает, чтобы я сделала что-то конкретное?
Кажется: спроси ее, чего хочет она сама, убежит, забьется в уголок и зажмурится. От нее даже пахло страхом.
- Помоги мне.
Взглянула сначала с недоумением, потом отвела глаза - снова в пол. Но безошибочно нашла застежки - одной рукой опираясь на футон, начала расстегивать. Потом, мокрые от пота, задыхаясь от духоты, они хватали жаркий воздух, оба притворялись. Она - что ей не хочется, чтобы все поскорее закончилось, он - что она что-то значит. Постель казалась расплавленным металлом.
- Прости...
Наверное, она едва дышала под его тяжестью.
- Ничего не получится. Не в тебе дело...
Отвернулась, закрыла лицо руками - на спине отчетливо проступили ребра. Почему расплакалась, сама не очень поняла: в кои-то веки так обращаются... Хотя наверное потому и. Глубоко вздохнула, размазала слезы по лицу пальцами.
- Господин хочет, чтобы я сделала что-то еще? - старается смотреть в стену.
- Принеси воды...

(и Биш)

Сообщение отредактировал Китти - 5-12-2006, 19:18

[Bishop >>>]

Зачем-то натянула на себя платье, убежала, вернулась уже с чашкой. Не дала в руки, поставила рядом. И присела тоже не на футоне, на полу. Такауджи приподнялся на локте, взял чашку.
- Всегда боялся... – Ашимура помолчал, но с ней, не с уроженкой островов, по сути, даже не нисеи, легко быть откровенным. – Всегда боялся, что перед моей смертью никто не даст воды. Будет не до того, ни мне, никому. Будем считать, эта воды – на будущее.
- Вы тоже умираете, да? - Вырвалось быстрее, чем успела подумать. Почему-то раньше ей просто не приходило это в голову, что они тоже умирают, и для них это тоже война. Хотя нет, вряд ли. Их родственники в безопасности. Снова уставилась в угол, словно и не говорила ничего.
- Одна небольшая цистерна с бензином, - проговорил Такауджи. – Всего четыре бомбы, остальные упали рядом, в воду. И только одна из четырех попала в эту проклятую канистру. Капитан Окада, все, кто был на мостике, сгорели заживо. Да, мы тоже умираем.
Теперь она правда подняла глаза. Долгий взгляд, не то ищущий понимания, не то пытающийся - понять. И опять непродуманный, невольный вопрос.
- Зачем вы?
О чем она спрашивала? Зачем они вступили в войну или зачем он рассказывает ей то, что ей знать не хочется или не интересно? Зачем он пришел сюда без желания или зачем не делает того, что с ней делали уже не раз?
- Я не знаю...

(futari Kitty to)

[Кысь >>>]

- У меня была сестра... Совсем маленькая, ребенок. Она совсем француженка, не как я. Она... Она очень хотела увидеть Японию. Я ей рассказывала... - Опять слезы. И еще - стыд. Не нужно было. Она просто... очень давно не говорила. Спрятала лицо в ладонях, ожидая, пока пройдет.
Такауджи протянул чашку Оцу, там еще оставалась вода.
- Мы не все такие, хоть ты мне и не поверишь.
Вода оказалась кстати. Девушка сама не заметила, как от нее не осталось ни капли. Она пыталась представить вот этого мальчика - с автоматом, стреляющим в людей, в сестру... Злиться было легче, злость помогала здесь жить. Но в голову упорно лезли совершенно другие картины - мама, элегантные японские женщины, какой-то подросток, добрых полчаса утешавший ее, когда она поскользнулась на ступеньках и разбила коленку. Да все воспоминания Оцу о Японии были детскими и отменно-радужными, а потому вместо злобы выходила только тупая боль.
- Я знаю, - подобие улыбки, неожиданно-теплый взгляд. И - теперь точно - понимание.
Ее лицо опять изменилось, настолько, что тем более было боязно тронуть ее и пальцем, чтобы не спугнуть. Вот на кого она была похожа - на белок в парке Мейдзи. Выглядывает из укрытия, но всегда готова убежать. И глаза - такие же блестящие и голодные, что не хочется, но отдашь последний орех. Жаль, пусто в карманах.
Ответила - движением, переползла на футон, обняла ближайшее плечо, уткнулась носом. "Каменный век", - далекая мысль, будто и не ее. Сейчас было легче совсем без мыслей. Не так страшно, не так гадко. И легче верить - хотя бы пару минут.

[Далара >>>]

Врачи сказали, что теперь и сами позаботятся о Линдеманне и чуть не пинками выставили Элвина из медпункта. Наверное, он им надоел своими вопросами и советами, но должен же он был убедиться, что с Белоснежкой все будет в порядке и что на местных врачей не распространяется странное заболевание, поразившее европейских союзников на базе - недоверие к Линдеманну. Ну белокожий блондин, ну говорит с акцентом. Можно подумать самого Элвина все здесь понимают с первого раза.
- Аа-а!
Приглушенные дверью казармы вопли, топот бесчисленных ног, беспорядочно бегущих не совсем понятно куда. Может, японцы уже высадились на базе и ведут зачистку? Но почему тогда вокруг все спокойно? И где, в таком случае, стрельба?
Распахнулась дверь, и наружу выскочил один из летчиков. Ширина его глаз легко могла поспорить с шириной Тихого океана. Следом за ним еще двое попытались выскочить одновременно, но не преуспели и загородили собой проход. Сзади напирали другие желающие покинуть казармы как можно быстрее, все в различной степени одетости. Элвин отловил первого, пока тот не сбежал, к чему сильно стремился, и держа его за предплечье так же, как обычно кенгуру за хвост, допросил о причинах переполоха.
- Там змеюка! - воскликнул задержанный, откровенно трясясь, но даже не пытаясь вырваться. - Здоровенная, жуть! Чуть не укусила Барри. Она за ним гналась, честное слово. Страшенная!
- Вы ее поймали?
- Да какое там, не знали, как ноги унести.
- Надеюсь, вы ее не обидели?
Парень уставился в полнейшем ошеломлении.
- Такую обидишь...
- Хорошо.
Элвин выпустил своего пленника. К этому времени остальные сумели преодолеть самодельный затор в дверях, и высыпали наружу. Доброволец показать, где змея, нашелся, хоть и не сразу, - желание спать в койке, а не в ближайшем лесу, перевесило страх. А может и еще что. Элвин вооружился палкой, вторую дал своему помощнику, тому самому Барри, и они пошли внутрь. Вымершая казарма напоминала "Летучий голландец".
- Она вот здесь была, - сказал Барри. - Вылезла из тумбочки.
- Видел, куда она делась?
- Кажется, заползла под ту койку.
Вдвоем отодвинули койку, потом другую, наконец, в углу нашлась та, кого они искали. Змея свернулась в черное подобие канатной бухты.
- Не волнуйся, моя хорошая, - успокоил ее Элвин. - Мы тебе не причиним вреда. Ты ведь хочешь домой в лес? Мы тебе поможем. Барри, оставайся на месте.
Кокс осторожно подошел к змее, неотрывно следя за ней. Медленно, шаг за шагом, не переставая уговаривать земноводное. Сзади пыхтел помощник, похоже, ему сильно хотелось убежать с криками.
- Держи палку наготове, по моей команде прижми ей шею, но не слишком сильно, не задуши, - проинструктировал его австралиец.
- Есть, сэр!
Элвин сделал еще шаг на полусогнутых. Змея не сводила с него маленьких глаз. Примеривалась. Еще шаг. Бросок. Кокс рванулся в сторону. Вскрикнул Барри. Хвост змеи вдруг оказался в плену в полуметре от пола. Земноводное удивленно дернулось, не понимая, что произошло.
- Прижимай ей голову!
Барри судорожно кивнул, перехватил палку. Первый раз палка соскользнула. Змея изогнулась, пытаясь достать сначала одного из атакующих, потом того, что держал хвост. Элвин отскочил, не разжимая пальцев. Барри изловчился и прижал-таки голову змеи к полу, с ужасом глядя на раскрытую, сочащуюся ядом пасть. Старший товарищ вручил ему хвост змеюки и опустился на корточки рядом с ней. Привычным и ловким движением ухватил за шею у самого основания головы. Змея зашипела, не в силах ничего сделать.
- Ты моя красавица, - сказал ей Элвин. - Барри, посмотри, какая у нее пасть, какие глаза.
На лице Барри было написано отвращение. Ничего-то он не понимает в змеях.
- Не отпускай хвост. Отнесем ее в лес.
- Разве мы ее не убьем?
- Она никому ничего не сделала. Вы ее напугали, она до сих пор боится.
- Мы ее напугали?! - кажется, Барри был готов удариться в истерику. - Да она меня чуть не укусила!
- Это потому что ты ворвался туда, где была она.
- Это моя тумбочка!
- Она живет здесь дольше.
У Барри не нашлось, что возразить, хотя он страстно желал.

[Bishop >>>]

Ашимура оставил девушку там же, на футоне. Она заснула, как кукла – одна такая была у сестры, кто-то из сослуживцев отца привез из Европы или ему привезли, уже неважно. Кладешь ее на бок – она закрывает глаза. С красивыми длинными волосами цвета пакли и круглыми голубыми глазами. Сестра ее боялась поначалу. Говорила: она смотрит прямо на меня.
Такауджи не чувствовал, что изменился. Его прислали сюда для перемен, но их не произошло. Машины, что должна была забрать его в часть, еще не было, и Ашимура курил, пристроившись под навесом у входа. Воздух, что внутри, что снаружи был одинаковый – густой, тяжелый и влажный. Сквозь ткань просочилась капля, упала со снайперской меткостью на сигарету, та зашипела и умерла.
Позади скрипнула под ботинком пыль, и мимо курящего под навесом офицера медленным шагом прошел невысокий, жилистый человек, который как-то умудрялся сутулиться, даже не смотря на малый рост. На человеке естественно была военная форма летчика, со знаками отличия командира звена, хотя сидела на нем она слегка странно, словно была не по росту, а ушить ее до нужного размера не успели или не потрудились.
Незнакомец взглянул туда и сюда, не увидел автомобиля, который должен был отвезти его в расположение части и, широко ставя ноги при каждом шаге и чуть косолапя, вернулся под навес, расположившись напротив Такауджи. Порывшись в карманах, офицер достал серебряный портсигар, странно медленным движением левой руки поднес сигарету ко рту и раскурил ее от огня зажигалки, после чего выпустил первое кольцо дыма и искоса, несколько странно, словно в прицел, посмотрел на Такауджи, после чего отвел глаза, уперев холодный, безжизненный взгляд куда-то вдаль.
- Отсюда почти не чувствуется запах моря, а жаль… - Ни с того, ни с сего произнес он.
Говорят, морского летчика узнают сразу – хотя бы по походке. Возможно. На Ашимуру в толпе не оглядывались, возможно, потому что он так и не привык ходить в раскачку. Больше доставалось смешков на корабле – за то, что все время приходилось хвататься за леера, за переборки, за все, что попадется, чтобы не упасть. А еще говорят – уроженца Кюсю узнают издалека. Не по росту, по говору. И последнее верно.
- Слишком далеко до берега... – Такауджи прищурился. – Господин капитан.
- Да, далеко, господин капитан… - Незнакомец дернул щекой и затянулся вновь. - Господин сухопутный капитан, я хотел сказать…
Офицер вновь искоса взглянул на Такауджи, словно прицеливаясь, куда получше ударить, и произнес:
- А впрочем что я говорю… Ведь и я теперь сухопутный, по кое чьей вине, вот ведь пакость какая… Имею честь представиться: капитан Като Киёмасу, бывший командир эскадрильи пикирующих бомбардировщиков с "Хранителя Востока", а теперь ведущий звена состоящего из четырех не нюхавших соли молокососов. А как ваше имя, господин "пеший по крылатому", капитан?
- Капитан Ашимура Такауджи. До перевода сюда служил на «Каге», - зачем-то добавил он.
Если бы не разговор с той девчонкой, наверняка, не сорвалось бы с языка. Но – воспоминания и еще один ссаженный на берег пилот.
- Под началом господина Сато Масао.

(Reytar mo)

[Reytar >>>]

(Bishop+Reytar)

Тихий но явственный скрип зубов был ему ответом, после чего на пару минут установилась тишина. Трясущейся левой рукой Киёмасу скомкал притухшую сигарету, достал из портсигара новую и закурил опять. Наконец, после трех затяжек, Като произнес, глядя куда-то в даль:
- Сато Масао? Он на «Тадаши» служил вроде бы… Лично я его не знал, хотя в декабрьском рейде он шел в первой волне, как раз перед нами. А вот с господином Огава Шоичи имел честь быть знаком. Они были опытными пилотами… Да что там говорить, о мертвых или ничего, или только хорошее… Если бы не господин Нагумо, если бы не грубейшие просчеты, если бы не вы все тогда! – «пикировщик» уже почти кричал, комкая в пальцах вторую, еще не успевшую дотлеть сигарету:
- Если бы не подставились так глупо, на дозаправке, словно сидячие утки! После этого нас осталось так мало – до полусотни машин, против более чем двухста! Мы почти ничего не могли сделать и умирали один за другим! Уцелевшие пикировщики построили в оборонительный круг, но это мало чем могло помочь против «Кошек» гайдзинов… Горели как свечи… Один за другим… Один за другим… Но держались, дрались! До самого конца дрались! Не то, что некоторые, из-за которых мы потеряли наш «Страж Востока»…
Косой взгляд капитана Като стал прямым, угрожающим, полным боли и неутоленной ненависти, полным вызова и презрения.
- Подставились?.. - Такауджи не договорил.
Он уже сталкивался с подобным отношением, и не раз. А не так давно - сам кричал что-то подобное какому-то санитару, обронившему мало лестное замечание в адрес... он не сумел вспомнить, кого тогда обругал санитар.
И ему нечего было сейчас ответить.
- А как еще назвать то, что у вас произошло? – Като прищурясь смотрел снизу вверх на собеседника. – Гонялись за торпедоносцами, как дети за лакомством на ниточке, и прошляпили два звена пикировщиков, которые вам прямо на головы уселись и сплясали на них! Как это еще можно назвать?! Как можно назвать некомпетентность, благодаря которой из трех отличных авианосцев атаке врага вынужден был противостоять один, далеко не самый мощный из них, а остальные вспыхнули словно журавлики оригами от первого же попадания? КАК?! – Жалкие остатки сигареты полетели в пыль, левая рука Киёмасу мелко дрожала:
- Как я могу назвать это?! Может быть, предательством?
- Господин Като! - рявкнул Такауджи. - Возьмите себя в руки.
Он даже не знал, что способен так орать. И не подозревал, что похож на отца больше, чем когда-либо хотел.
- И имейте мужество не обвинять мертвецов в своих собственных бедах. Мы с вами пока еще живы. Ни вы, ни я не сгорели. И вас не было на борту "Каги", - у Ашимуры задрожали губы, непонятно еще, как сдержался. - Вы не видели, что там творилось. Вам был дан шанс изменить хоть что-то. Нам - нет. Но вы, как я вижу, не воспользовались этим случаем.

[Bishop >>>]

- Мы не воспользовались? - Левый кулак Киёмаса сжал ремень, когда уперся в бок, а правая рука сама по себе прогулялась по поясу правого бока, словно ища рукоять меча или пистолетную кобуру: - Мы сделали все что могли и даже больше, в отличие от вас, неженок! Я своими глазами видел, как наши бомбы поразили один из американских авианосцев типа "Йорктаун"! Не скажу, что он сразу затонул, но как загорелся - видел лично! Я видел, что творилось на палубе "Сорю", когда прорвавшиеся сквозь наш строй гайдзины по нему все же попали! Но мы продолжали драться, господин капитан! Мы боролись за живучесть нашего корабля, нашего "Стража Востока"! Боролись с врагом и пламенем! И корабль оставили, не в панике попрыгав за борт, а выполняя приказ! Не вам, господин Ашимура, упрекать нас, до конца исполнивших свой долг! Вы хотите поединка, или законы чести настолько прочно забылись у вас, с начала Мейдзи, не будь она добром помянута?
- Люди обсуждают, какие ошибки были допущены в клане господина, хулят вассалов кланов и чиновников, перемалывают косточки всем своим знакомым...
Как удачно всплыли в памяти эти давно забытые строки!
- И считают себя умными, хотя на самом деле они глупцы. Они отличаются от хвастунов далекого прошлого, как ночь ото дня, а белое от черного. Их можно назвать лишь клеветниками и недоумками, - Такауджи усмехнулся; он не успокоился, наоборот, ярости только прибавилось, той, которую он не хотел бы сейчас выпускать. – Не правда ли любопытно, что эти слова написаны четыре века назад, господин Като?
- Правда, господин Ашимура! Очень любопытно! Но при всем вашем знании поэтов древности, я так и не услышал ответа на вопрос, не забыли ли там, откуда вы родом, законов чести?
Низкорослый офицер, набычась и уперши руки в бока, смотрел на Такауджи снизу вверх, словно готовился пойти на таран. Время от времени он прикусывал побелевшие губы и переступал с ноги на ногу, словно еле сдерживая рвущуюся изнутри злобу.
За дверьми в бордель негромко сопели все, кто подслушивал их перепалку. Такауджи подумал, что ронин Дайдоджи Юдзан был бы рад услышать, как его называют поэтом. Вслух сказал:
- Вы предложили поединок. Не стану спрашивать, не на палках ли мы будем биться за неимением мечей. В результате – один из нас погибнет. И на одного солдата в нашей армии станет меньше. Вынужден отказаться, - он коротко склонил голову. – Честь имею.
Еще более громкий скрип зубов худощавого коротышки-капитана был ему ответом. Тот немного посопел, но продолжать перепалку не стал, лишь ожег Ашимуру очередным ненавидящим взглядом и скрестив руки на груди подпер собой одну из стоек навеса с противоположной от Такаужди стороны. Так он там и стоял, пока посланная за отпускниками машина не подъехала к бараку отведенному "батальону наслаждения", и он с каменным выражением лица не поднялся на ее борт. В этот момент выяснилась еще одна не самая приятная деталь, - капитан Като Киёмаса служил в том же полку что и Такауджи, потому что шофера этого автомобиля было не сложно узнать, именно он доставлял сюда Ашимуру из штаба.
Дорога в расположение части прошла в напряженном молчании, но когда путь завершился, и оба отпускника выбрались из тесной кабинки "Куроганэ", капитан Като лишь коротко кивнул Ашимуре, в очередной раз полоснув по нему злостью во взгляде, после чего направился куда-то по своим, очевидно важным делам.

(futari)

[Reytar >>>]

(Bishop+Reytar)

Погода более-менее улучшилась лишь к 14 часам этого дня. Небо частично очистилось от облаков, сильный северный ветер, трепавший брезентовые тенты и сбивавший с тропических деревьев листья, ослаб, и военные метеорологи обоих сторон наконец-то напророчили ясную погоду хотя бы на пару дней вперед. Общевойсковые штабы, работавшие 24 часа в сутки, угрюмо обрадовавшись, дали «добро» на широкое применение авиации на очередном этапе тщательно спланированной и развивающейся операции. Тут же с повышенной нагрузкой заработали радиостанции, радисты с сосредоточенными лицами так часто стучали ключами, передавая шифрованные сообщения, что порой этот стук сливался в подобие пулеметных очередей. Взмыленные вестовые на не менее взмыленных автомобилях носились по расквасившимся от ливня дорогам, спеша передать секретнейшие депеши и приказания. Оживились и «береговые наблюдатели», и действовавшие в тылу войск союзников разведгруппы японской армейской разведки, старающиеся отследить путь вестовых, а то и перехватить их, что бы добыть для своего командования столь необходимые сейчас сведения. С первой улыбкой за сегодняшний день взглянули в очистившееся небо мокрые, хоть выкручивай, австралийцы и канадцы, под прикрытием тропического ливня и грозы пробирающиеся сквозь джунгли из сужающегося кольца окружения. И естественно, никак не могли не удостоить вниманием улучшение погоды те, для кого термин «не летная» обозначал не только вынужденный отдых, но и пытку бездельем, а так же внутреннюю боль, больше всего напоминающую неприятные ощущения, вызванные геморроидальными шишками, или заболевшим зубом. Авиационные части каждой из сторон бурлили словно муравейник в который ткнули палкой. Каждые несколько минут кто-то взлетал на выполнение задания по разведке или патрулированию, кто-то готовился к вылету, подвешивая под крылья должное количество стальных «гостинцев», а кто-то тихо ругался, понимая, что влажный и жаркий климат Папуа сыграл с ним отвратную шутку и в двигателе только что, что-то заклинило.