Shimotsuke gishi den

[Далара >>>]

(как и предыдущий - с Hinode no otome)

- Ну, просыпайся давай.
Азака не то услышала, не то почувствовала, что к ней обращаются. Попыталась собрать остатки сил, чтобы воспринять и откликнуться - удалось неожиданно легко. Ей помогли? Кто?
Девушка приподнялась на локте и посмотрела на нежданную спасительницу - на миг в темных глазах, почти лишенных белка, промелькнул ужас, потом непонимание, потом - уж совсем странное чувство - что-то среднее между благодарностью и недоверием.
- Ты... Почему?
- Я. - Амэ пересела поудобнее, скрестив ноги. Одной рукой лениво откинула назад гриву черных волос. – Захотелось. Мне нравится то, что ты делаешь, продолжай.
В темных глазах опять промелькнуло непонимание. Вспышка неприязни - и полная непроницаемость, словно внутри поставили некий экран.
- Я не могу по-иному, ты знаешь, - в тоне девушки, если этот шелестящий, едва слышный голос мог иметь какой-то тон, была спокойная обреченность.
Азака, наконец, расслышала журчание ручья. Непроизвольно потянулась в ту сторону - и тут же замерла, устремив невыразительный взгляд на Амэ.
- Еще можешь спать, как раньше, но это же неинтересно, правда? – В голосе Амэ тенями скользили то вроде бы сочувствие, то вроде как холодная отстраненность, игривость и полная серьезность, все вместе, но ни один оттенок не задерживался, заставляя задумываться, а был ли он вообще.
- Это хуже, - голос Азаки стал еще тише.
Амэ посмотрела на сереющее перед рассветом небо, на мерцающие в вышине звезды.
- Что ты желаешь?
- Чтобы равновесие нарушилось. - Азака посмотрела на собственные руки. И сама ответила на напрашивающийся вопрос. - Все равно в какую сторону.

[Хикари >>>]

Итачи шел по переулку, думая о столь неосторожно сказанных словах. Стоило ему выпить совсем немного саке, как обязательно он совершал какую-то ошибку. Надо научиться контролировать себя, иначе сын управителя имел все шансы просто-напросто не дожить до поединка с ненавистным Нобору.
-Хикари Итачи, я полагаю, - голос за его спиной заставил самурая обернуться.
Говоривший оказался человеком средних лет, примерно на голову выше Итачи. Лицо незнакомца было скрыто под повязкой, но сын управителя почему-то не сомневался, что увидел бы сейчас легкую недобрую улыбку, не скрывай незнакомец лицо.
-Невежливо спрашивать чужое имя, не назвав своего, - рука Итачи застыла на рукояти катаны, - Хоть я сам и не отличаюсь учтивостью, но общих в этом со мной людей не переношу.
В следующее мгновение в руках его собеседника появились танто и боевой веер-тессен. Медленно приближаясь к сыну управителя, незнакомец заговорил:
-Нет никаких сомнений. Изгнанный сын управителя, чья горячность недавно сыграла с ним злую шутку. Знаешь, за твою голову предложена большая награда. И я хотел бы получить ее.
Катана легко покинула ножны, ощущая близость теплой крови нового противника. Итачи приготовился к бою.
-Стремясь получить мою голову не боишься ли ты потерять свою? – только и спросил он, в следующее мгновение уже приближаясь к противнику для атаки.
Тессен незнакомца столкнулся с катаной начал поворачиваться влево, уводя оружие самурая в сторону. Танто резко полетело вперед, метя в живот Итачи.
Юный сын управителя поудобнее перехватил катану левой рукой, а правую же отвел в сторону, чтобы не потерять равновесия. В следующую секунду он отпрыгнул назад, стремясь избежать удара танто. Но все же Итачи оказался недостаточно быстр и танто, прорезав край одежды, скользнуло по боку самурая, Оставляя за собой кровавую полосу.
Итачи, на мгновение скривившись от боли, снова взял катану двумя руками. Голова начала кружиться (сказывался еще и бой с Хидетадой). «Нужно заканчивать этот бой как можно быстрее» - пронеслась в голове мысль.
На этот раз напал незнакомец. Прикрываясь веером, он направил танто вперед, намереваясь закрепить успех и нанести сыну управителя решающий удар. Собрав последние силы, Итачи Быстрым ударом катаны отвел тессен противника в сторону, и не обращая внимания на входящий в плечо танто, превозмогая боль нанес следующий удар в область шеи противника.
Отделенное от головы тело еще пару секунд простояло перед Итачи и уже простым грузом упало на землю. Обессиленный юный самурай упал на колени и вытащил из плеча так и оставшееся там танто.
-Я предупреждал тебя, - тихо, с усмешкой проговорил он.
Но внезапно в глазах потемнело, и сын управителя, совсем лишившись сил, рухнул на землю рядом с неудавшимся убийцей.
***
Из ближайшего к месту боя дома выглянула голова старика. Увидев лежащего сына управителя тот выбежал на улицу и, с трудом взвалив тело юноши на спину, обеспокоено запричитал:
-Это что же творится-то такое? Неужели управитель нашей Шиобары без наследника останется? А кто же будет по лесам нашим на разбойников охоту устраивать? Вы уж держитесь, молодой господин, а мы-то придумаем что-нибудь.

[Bishop >>>]

Проснулся Мицуке от чужого взгляда – и, не открывая глаз, догадался, чьего. Напротив сидел рыжий кот, не сводил с хозяина пристальный взгляд желтых глаз. Жрать хочет... мышей ловить не хочет... а еще утверждает, что самостоятельность – одна из высших добродетелей. Кот даже не моргал.
Кое-чего не хватало, Мицуке даже спросонья сообразил, чего именно. И подивился, какой он сегодня на редкость умный. Не хватало чего и кого.
- А ты куда смотрел?
Кот презрительно зевнул: сам теряешь, сам ищи теперь.
Затем выяснилось – исчезла и одежда. То есть – исчезла прежняя одежда, зато появилась новая, была свалена грудой у изголовья. Мицуке невольно понюхал ткань, хотя и так было ясно, что на этот раз его знакомая обошлась без сюрпризов.
Ронин лениво потянулся.
- Ма-о! – сообщил ему кот Чиру.
- Я тоже хочу, - согласился с рыжим тираном Мицуке. – Может, у хозяев осталось немного еды?
Его пошатывало... неужели от голода? Или причина слабости в отравленном сюрикене? Что ж, не хочется, но придется поблагодарить отца еще раз – за предусмотрительность. Не приучай он их с раннего детства к некоторым ядам, этим утром кое-кто не проснулся бы.

[Хикари >>>]

Цуру внимательно изучал следы, оставленные в бамбуковой роще недавними событиями. Если соперником легендарного Бьякко был тот, о ком он думает, то это может сильно заинтересовать хозяина. Все было бы куда проще, если бы сила хранителя не была столь велика, что в ее присутствии сложно было различить следы, оставленные другими существами. Тут на глаза ямабуси попалось черное перо, лежащее на земле. «А вот это уже интересно. Нужно будет показать его хозяину». Цуру нагнулся, чтобы подобрать столь ценную находку, но в этот момент кто-то налетел на него сзади, сбив с ног.
-Тадаи-мяя*! – услышал он веселый девичий голос над ухом.
Ямабуси высвободился из крепких объятий столь неожиданно появившейся гостьи и поднялся.
-И почему ты всегда появляешься в самый неподходящий момент и все портишь? – он с укором посмотрел на появившуюся девушку, с аккуратными кошачьими ушами и кошачьим же хвостом, - Или ты не умеешь по-другому, Неко?
Девушка села на хвост и грустно опустила голову:
-Ну прости, Цуру-сан. Ты же знаешь, что я не специально…
Ямабуси лишь рукой махнул:
-Да что с тебя взять?
Расценив последние слова монаха как прощение, Неко снова вскочила на ноги, и, начав теребить Цуру за край одежды, быстро заговорила:
-А ты знаешь, сегодня свадьба у Хаку и Кицуне! Я так рада, что вовремя вернулась из Европы! А вообще у них там скучно! И почему тогда Хак-чам** разрешил мне остаться? И еще я не могу понять, как они решили связать себя новыми узами в то время, как узы, соединяющие их судьбы уже существуют? А еще…. – казалось, она способна была безостановочно говорить еще очень много времени, но в этот момент Цуру жестом указал в сторону Шиобары, откуда в сторону оборотней приближались две фигуры.
Неко немного утихла ненадолго, но только для того, чтобы через несколько секунд повиснуть на шее приблизившегося Говорящего с Духами:
-Хак-чам-мя! Хисасибури ня***! – казалось, что девушка сейчас задушит шамана, не вмешайся вовремя Момоко.
-Неко-чан, пожалей ты моего будущего мужа.
Девушка все-таки отпустила Хаку, но спокойно продолжить шествие к святилищу, не дала, завалив теперь уже его вопросами.
-Хак-чам, а почему ты не сказал мне, что в Европе так скучно? А ты нашел своего друга детства? У вас с Кицуне свадьба, если вас связывают другие узы? И как ты ее нашел снова? И…и… - первая волна вопросов была задана, и Неко начала дергать Говорящего с Духами за рукав, с нетерпением ожидая ответы. Лишь затем, чтобы после задать еще больше вопросов.
-А тебя не смущает то, что свадьба будет проходить в святилище Ину? – вместо ответа спросил шаман.
Девушка остановилась. В ее взглядя явно поубавилось веселья:
-И-нуу? Хидои ня****. Неко очень не любит собак, и не сможет пойти с тобой, - тут ее настроение снова поменялось, и девушка радостно заговорила, - Я придумала! Неко поймает много рыб и приготовит для всех ужин! Неко очень любит рыб! Вы ведь тоже любите?
Не дожидаясь ответа, девушка побежала к ручью, лишь прокричав напоследок:
-Джа ня*****!
Собравшиеся проводили неугомонного духа долгим взглядом, и пошли в святилище.

----
* вероятно Неко имела в виду слово Tadaima(яп.) – «Я дома».
** Haku-chan
***видимо Hisashiburi ne(яп.) – «Давно не виделись» (женский вариант)
****скорее всего hidoi ne!(яп.) – «Плохо»
***** Очевидно ja ne (или ja naa)(яп.) – «Увидимся»

[higf >>>]

(C Даларой)

Оба воина покинули помещение, и в разгромленной комнате наступило подобие мира. Сейчас здесь, наверное, приберут, но можно ли будет ночевать после происшедшего? И смогут ли они уснуть? Вряд ли.
- Похоже, сегодня нам не удастся доспать, Олури-химэ. Да и оставаться тут не очень разумно.
Девочка посмотрела на священника округлившимися глазами и подавила рвущийся наружу зевок.
- Но куда мы пойдем, ведь утро еще не наступило?
Когда все волнения отступили, со всей полнотой вдруг навалилась сонливость. Хотелось сесть и никуда не уходить, вообще никогда. Девочка обхватила себя руками, чтобы ушел странный озноб.
Отец Андрео посмотрел на все еще открытое окно, из которого веяло предутренней прохладой, на проломленную стену и торчащие из нее сюрикэны.
- Сейчас здесь будут убирать…
Словно услышав его слова, из коридора раздалось:
- Sumimasen.
В комнату вошла служанка, ночевавшая в доме, с тряпками и миской воды. Она опасливо покосилась на сюрикены, с отвращением поглядела на следы побоища, поклонилась постояльцам и занялась уборкой. Олури подобралась к ширме, хотела было вытащить из-за нее часть собственной одежды, но увидев очередного мертвого синоби, зажала рот ладошками и поскорее забралась обратно в угол, где просидела все сражение.
Иезуит посмотрел на Олури. У него вполне могла бы быть дочь ее лет или даже старше, если бы Пауло не посвятил себя Создателю. Но нельзя иметь двух Богов в сердце, тот, кто служит только Всеотцу, должен быть свободен от посторонних мыслей и семейных забот, хотя иногда это нелегкий долг.
Вспомнились теплые, нежные ладони матери и сильные руки отца и очень захотелось защитить эту девочку. Она из чужого народа, и внешность японцев, хотя миссионер успел к ней привыкнуть, не казалось ему красивой, но ведь все люди – дети Творца, потомки Адама и Евы, а священник молился за Олури сегодня, значит, она уже не чужая ему…
- Отдохните немного, если вам хочется спать, а я посторожу, - предложил португалец, усаживаясь на полу около своей собеседницы.

[Далара >>>]

(с Хигфом)

- Может быть, - быстрый взгляд на ширму, - мы же наверное можем побыть в соседней комнате? Там никого нет, все ушли. Пожалуйста...
Спать рядом с этими... этим. В комнате, где наверняка бродят три озлобленных духа, жаждущие отомстить своим убийцам... Бумага перегородок ненадежная защита, но лучше, чем ничего.
Олури обхватила плечи руками, пытаясь согреться. Говорят, когда приходят духи, становится холодно.
- Я думаю, что никто не будет возражать, - согласился священник, заглядывая в соседнюю комнату. Вам холодно? Возьмите мое одеяло, я не буду ложиться.
Самым простым было обнять девочку и усадить на колени, но тут, как успел уяснить миссионер, она считалась невестой, взрослой девушкой, и это наверняка вызовет неверную реакцию окружающих, да и может противоречить одному из тысяч правил японской вежливости.
Олури послушно взяла одеяло, закуталась в него, перебралась в соседнюю комнату и свернулась клубком на полу. Уже почти провалившись в сон, подняла голову, посмотрела на чужака, который стал вдруг вовсе не чужим, и сказала искренне:
- Спасибо.
Сказала и тут же заснула с улыбкой на губах.
Священник так и остался сидеть возле нее, размышляя то о вере, то об окружавших ее людях, то о ночном происшествии. Мысли выталкивали друг друга и тут же отскакивали в сторону, убегая и освобождая место следуюшим. Время от времени он смотрел на лицо спящей Олури, рука лежала на одеяле рядом с ее плечом.

[SonGoku >>>]

Шиобара, дом управителя Хикари Кантаро

Давно стих гневный тигриный рык, давно отдыхал в ножнах на специальной подставке меч сиятельного даймё, уставших на охоте лошадей почистили и покормили; самураи из свиты Акаихигэ и воины его отряда ворчали на господина Кантаро, который так поспешно и неразумно испортил им пребывание в обычно гостеприимном доме. В знак соболезнования его родственникам и друзьям ограничились скромной трапезой. Онодэре Тодзаэмону не хотелось спать, возбуждение оказалось сильнее усталости. Поэтому старший каро* дома Тайра распорядился принести на веранду жаровню и немного сакэ. Ночное небо укутывали облака, и это было весьма обидно, потому что до цукими оставалось совсем немного и будет жаль, если тучи помешают любоваться полной луной. Хотя какой уж тут праздник...
Тодзаэмон слушал голоса за стеной, там обсуждали смерть господина Кантаро, мнения расходились, кто-то верил в убийство, раз уж видели оборванца рядом с домом, кто-то больше склонялся к версии самоубийства, а кто-то высказал абсурдную мысль, что управляющего наказал дух тигра, на которого они сегодня охотились. Старший каро чувствовал печаль. От жаровни-хибати, накрытой металлической решеткой, волнами исходил жар. Самурай посмотрел на плотно задвинутые седзи в главной комнате, за которыми головой на север под покрывалом лежало тело покойного; даже сюда долетал аромат благовоний.
Онодэре послышался детский смешок, звяканье колокольчика и едва различимый топот босых ног. Самурай покачал головой: его неугомонный маленький подопечный когда-нибудь уяснит, что такое траур, но очевидно не сегодня. Может быть, завтра, когда жители деревни придут к дому петь сутры. Тодзаэмон вздохнул и плотнее запахнул добуку**, ночи становились все холоднее. Он задремал и ему привиделось, как мимо него, не оставляя следов на влажном песке прошел белый тигр, припадая на одну лапу. Положив руки зверю на спину, по одну сторону шла оборванка, которую они вечером подобрали в лесу, а по другую – Нобору-кими, одетый в белую одежду из простой ткани. Чтобы сделать нелепое видение еще абсурднее, позади маленькой процессии уныло тащился слуга Хейкичи.
Время от времени в сон вплетались призрачные голоса, детский смех и далекое пение, затем чей-то незнакомый голос отчетливо произнес:

Yomigaete watakushi no mikata!
Keno to kui no utte!

Онодэра Тодзаэмон проснулся с ощущением, будто его окатили холодной водой.


---
*каро - самураи высокого ранга, старшие вассалы клана;
**добуку - короткая верхняя одежда, предназначалась для защиты от грязи и холода.

[Далара >>>]

Фудзихара. Ночь

Надо было дать перо и этому! С такими мыслями Кайо пошла прочь от гостиницы, в которой не оказалось младшего Хикари. Куда его унесло ночью, спрашивается? Следующим на очереди был дом старосты. Девушка в одежде яркой и будто светящейся даже несмотря на предрассветный час остановилась перед воротами большого дома. Ей не нужно было читать табличку, чтобы узнать, что именно здесь живет староста Фудзихары. Присмотрелась, на секунду ее охватил холодок – вдруг и сейчас, как с четвертым из них, окажется провал, и не будет известно, здесь Итачи или нет. Провала не было, и Кайо успокоилась. Ненадолго. Если здесь нет, где же он?
Над деревней взлетела птица, в такой ранний час никем не замеченная. Взгляни кто-то на небо, увидел бы зарю раньше, чем солнце могло показаться из-за гор.
Спустя некоторое время в дом старика, что жил на одной из окраин, постучалась миловидная девушка в дорогой одежде и с очень взволнованным лицом. На вопрос, что ей понадобилось здесь в такой час, ответила, что ищет жениха, боится, что на него напали разбойники. Пожилой хозяин дома, обезоруженный невинным видом девушки и ее искренним беспокойством, провел гостью внутрь, показал, где лежит подобранный им молодой человек.
- Это он, - сказала Кайо, усаживаясь рядом с постелью, где под толстым одеялом лежал Итачи. В неверном свете углей в жаровне он казался не принадлежащим более к человеческому миру.
- Ну тогда, госпожа, дело плохо, - покряхтывая, сообщил ей старик. – Сильно ранили его, боюсь, не выживет.
Он был прав. Не церемонясь, не придумывая объяснений, Кайо попросила оставить ее наедине с раненым. Старик скорбно поклонился и вышел, задвинув фусума. Девушка скинула одеяло, пробежалась пальцами по ранам.
- И как тебя угораздило? – сказала она почти зло.
Сложила пальцы, тихонько запела, покачиваясь в такт словам. Закончив петь, скинула вдруг одежду, легла рядом с Итачи, прижалась, приложила ладони к вискам и закрыла глаза.
Сын управителя чуть слышно застонал и открыл глаза. Взгляд юноши был каким-то отстраненным, будто бы он сейчас он не лежал в хижине рядом с Кайо, а был где-то очень далеко. Быть может где-то неподалеку от павильона Белой Яшмы. Так и не переведя взгляд с потолка, Итачи произнес очень тихим, сипловатым голосом:
- Отец. С ним что-то не так.
Кайо убрала руки с головы Итачи, жестко посмотрела на молодого человека, но тут же черты лица ее смягчились.
- С твоим отцом плохо, но ты не в силах сейчас помочь ему. Если не выздоровеешь, то и не сумеешь.

(с Хикари)

[Хикари >>>]

(soshite Dalara)
Услышав голос девушки, Итачи повернулся. Взгляд стал осмысленным:
-Ты нашла меня? – тихо спросил он и крепко прижался к Кайо
- Конечно, нашла. Я же сказала, что пойду с тобой. Или ты не поверил?
Невидимый огненный поток, перетекающий из тела в тело, изогнулся, потревоженный эмоциями, рванулся, стремясь выйти из-под контроля. Кайо с резким выдохом вернула его на место, заставила течь, как раньше.
Все еще прижимаясь к девушке, сын управителя произнес:
-Я не могу не верить тебе.
- Тогда забудь сейчас об отце, перестань тревожить себя мыслями и позволь помочь.
Будь на его месте тот же тигр, все было бы гораздо легче, не было бы стольких преград. Но Итачи не он, и это, наверное, хорошо. Да, хорошо. Пусть так все и будет.
Кайо опустила голову рядом с головой юноши, веки слипались. Второй раз за сутки, надо же... Правильно, что отказалась помогать призраку... Силы еще остались, наверное... Пусть забирает, лишь бы выжил.
Итачи несколько минут лежал молча, будто думая о чем-то очень важном, потом же, положив голову на плечо девушки произнес:
-Спасибо тебе за всё.
Немного отстранившись от Кайо, он снял с шеи амулет в виде небольшой деревянной собаки и протянул его девушке:
-Этот амулет передается у нас в семье наследнику. Говорят, он может защитить от любой опасности. Я хочу отдать его тебе.
Амулет? Ей?
- Знаешь, мне никто никогда не дарил амулетов. - Пришлось изо всех сил постараться подавить зевок, нельзя портить такой момент. - Я хочу подарить тебе кое-что в ответ.
Одной рукой Кайо пошарила под своей одеждой, будто ища что-то. Исхитриться бы теперь выдернуть... Тч-ш, больно же! Девушка вынула руку из-под вороха тряпок, держа в пальцах красно-желтое, словно огнем переливающееся перо.
- Возьми, пожалуйста. Считается, что оно помогает в беде.
Молодой самурай покрутил Перов руках, будто пытаясь вспомнить что-то с ним связанное, и, положив его рядом со своей одеждой, произнес.
-Спасибо.
Сделав над собой усилие, Кайо добралась до одеяла, разве что не зубами в него вцепилась и натянула на себя и Итачи. Больше сил не хватало ни на что.
Сын управителя с беспокойством посмотрел на девушку и, получше укрыв ее одеялом произнес:
-Отдохни. Я знаю, у тебя был тяжелый день сегодня. А завтра мы уедим куда-нибудь далеко. Подальше от этих проблем.
И он улегся поудобнее, обняв девушку.

[Далара >>>]

(вместе с Рейтаром)

Сколько времени каждый занимался своим делом, неизвестно, некому было вести счет минутам. В конце концов оба победителя синоби невероятно усталые и опустошенные, во всех смыслах, нашли место посуше и устроили там привал.
- Такеда-доно, - обратился Такамори к товарищу по несчастью, изо всех оставшихся сил стараясь сидеть прямо. Получалось не слишком хорошо, кренило то в одну, то в другую сторону, да и трава казалась очень мягкой и удобной для сна. – Скажите, на вас со спутниками не нападали воинствующие монахи?
- Монахи? Ямабуси, что ли? - Кавалерист старательно припомнил всех, кто сталкивался с ронином, монахом-чужестранцем и с ним самим, но никого, хоть отдаленно похожего на воинствующих монахов не припомнил. - Нет, не припомню никого похожего, Такамори-сан. А почему вы спрашиваете?
Чувствующий себя несколько лучше, десятник, охлопывал себя, проверяя не забыл ли чего, и к огромному удовольствию обнаружил в рукаве небольшую бутылочку сакэ, в которой что-то увесисто булькнуло.
- Может, и ямабуси, не разглядел... А синоби нападают часто? – продолжал гнуть свое ронин. При свете начинающего сереть неба он заметил в руках Такеды походную бутылочку, очевидно полную, судя по довольному лицу воина. Заметил и порадовался, что в полутьме не видно завистливого блеска в его собственных глазах. Неплохо было бы сейчас выпить, но собирался он впопыхах, спасибо, что не в одной юкате сюда пришел, как выскочил на атакующих.

[Reytar >>>]

(Далара+Reytar)
Еще раз насладившись звуком бульканья в бутылочке, Такеда коротко вздохнул, и с поклоном потянул бутылочку собрату по несчастью:
- Прошу вас отпить первым, Такамори-сан. После того что нам пришлось испытать не лишним будет сполоснуть рот. Да и любоваться звездами куда приятнее когда во рту можно ощутить божественный вкус вина! А синоби... Синоби мы встретили впервые, за все время, пока мы собрались вместе и находимся в пути.
Предложение несколько удивило, ронин не предполагал, что собеседник угадает его желание, тем более решит поделиться напитком. Приятная неожиданность. Такамори как смог низко поклонился, принимая бутыль. Второй приятной неожиданностью оказался вкус - он предполагал что-нибудь попроще да позабористее, но сакэ оказалось тонким на вкус, отлично сделанным. После речной воды вино казалось напитком богов. Сделав три глотка, Такамори вернул бутылочку владельцу, поблагодарил.
- Вы знаете толк в сакэ, Такеда-доно. Что же касается моих вопросов, я стараюсь понять, на кого и зачем нападали возмутители спокойствия. Возможно, нам стоит быть готовыми к новому нападению.
Хидэтада поклонился в ответ, принимая бутылочку, отхлебнул приятную влагу, омыл ею рот, перекатив на языке и проглотил. Вкус был словно еще лучше, чем когда удалось раздобыть это сакэ в замке Господина, трижды выиграв в кости у хранителя винных погребов.
- Теперь понимаю... Думаю вы правы, нам стоит ждать новых нападений и скорее всего, дело в той девочке, которая безопасность которой поручена моей опеке. Очень уж многие будут не прочь пролить над ее могилой скупую слезу, да и на поминальные деньги для Олури-химэ скинуться вполне могли, - отсюда и синоби, которых мы сегодня отправили к Янь-Вану.

[Далара >>>]

(Reytar+Далара)

Такамори задумчиво пропустил между пальцами стебли травы.
- Не думаю, что дело только в девочке. Человек, с которым разговаривал Мицуке, слишком одержим для простого наемника. К тому же он упоминал Генерала Дождя, а здесь девочка вряд ли может быть причастна.
Сказать ли Такеде о монахе, что спит на первом этаже этой богатой событиями гостиницы? Нет, лучше подождать, что ответит, тогда может быть.
- Генерал Дождя... Гм-м-м-м... - Кавалерист задумчиво потер подбородок, затем щеку и опять подбородок. - Но ведь он давно умер и похоронен по правилам? Да, немало врагов было у него, но за все свои дела он давно рассчитывается с подземными демонами. Ни я, ни Мицуке-сан, ни вы, ни Олури-химэ, я уверен, не могут иметь отношение к Генералу Дождя и его деяниям!
По лицу ронина пробежала тень, он сложил руки на груди, словно закрывая себя от Такеды. Посмотрел куда-то вдаль вдоль течения реки, потом перевел взгляд на звезды. Пауза затянулась. Пожалуй, Такеде стоит знать о Кин Ки, внезапно решил Такамори. Воин честно исполняет свои обязанности, пусть лучше знает о возможной опасности.
- Есть еще один постоялец. Монах. Он пришел со мной, но я не много знаю о нем, практически ничего. Он ранен, так что синоби могли приходить за ним.
- Может да, а может и нет... - Кавалерист внимательно, насколько позволял лунный свет, взглянул в лицо собеседнику. - Точно знаю одно - синоби никогда не атакуют вслепую, а на втором этаже никакого монаха я не видел, хотя посетил все комнаты, тем более раненого, который бы сам туда не поднялся. Тем не менее, именно в окно второго этажа эти наемные убийцы и залезли. Значит они были уверены что их цель - там. Я не выездной судья и не дознаватель, но могу предположить, что синоби был нужен кто-то из нас, постоялец которого видели в комнатах второго этажа хотя бы раз с того времени как мы там остановились. Это можете быть вы, Такамори-сан; ваша спутница, хоть она и выглядит как девушка из чайного домика; я; Олури-химэ и патэрэн Андорэо. Из неназванных мной там могли появляться лишь мальчишка-проводник, ваша дивная птица, Чиру - кот Мицуке-сана и сам Мицуке-сан, хотя он пробыл на втором этаже очень недолго... Если вообще там был...

[Reytar >>>]

(Далара+Reytar)
Хидэтада покосился на звезды, на отблескивающую в лунном свете гладь реки и буркнул:
- Мы можем долго гадать, кто был целью синоби, Такамори-сан... Теперь, когда мы все влипли в эту историю поровну, не могли бы вы, сказать куда направляетесь? Возможно нам по пути и вашему спутнику, монаху было бы проще путешествовать вместе с нами в Шиобару, где, как говорят, есть сильный шаман, который мог бы осмотреть и исцелить его рану.
- Вы очень полно обрисовали картину нашего затруднения, Такеда-доно. И вы правы, гадать сейчас совершенно бессмысленно. Что же до Шиобары, то даже если там нет сильного шамана, там точно есть лекарь. Я и сам собирался идти туда, но одному мне было бы сложно доставить туда раненого. Так что с благодарностью принимаю ваше предложение.
Как же чопорно он выражается... Неужели в детстве воспитание настолько крепко вбили в голову, что теперь оно вылезает само по себе, когда до него меньше всего дела?
- Как вы думаете, мы сможем сейчас дойти добраться до гостиницы или лучше признать это место годным для сна и отдохнуть?
Десятник поклонился куда веселее и откровенно усмехнулся:
- Когда приходилось биться в долинах и лесах Коре, любое место на котором нам не грозила немедленная смерть, признавалось пригодным для отдыха благородных воинов. Если вам будет скучно или по какой-либо иной причине неуютно идти до гостиницы, буду рад составить вам компанию и заночевать на этом месте, вот только чуть дальше от зарослей осоки отойдем, хорошо? Если же вы считаете, что гостиница была бы лучшим местом для ночлега, но усталость мешает вам совершить этот путь, для меня честью будет составить вам компанию и предложить свое плече в качестве опоры, благо четыре ноги куда реже заплетаются, чем две.
Теперь улыбнулся Такамори, усталые мышцы лица словно бы сами по себе растянули губы в улыбке.
- Мне ночевать доводилось и в худших местах, не вижу ничего плохого в речном береге, тем более, что неподалеку я видел вполне подходящую кучу камней, которая укроет нас от ветра.

[Hideki >>>]

Дом Цува Гембэя

Отец Иоанн сидел в своей комнате и думал над тем, что ему сказала хозяйка дома. Гембэй продал душу дьяволу и скоро демон вернется за оплатой своих услуг. Как помешать? Что делать? Он не раз сталкивался в своей жизни с одержимыми людьми и всегда процесс экзорцизма проходил удачно. Человек переставал биться в конвульсиях и мог внятно и по-человечески разговаривать. Но здесь демон, который гуляет на свободе. Подойдут ли его старые методы? Он не узнает этого, пока не опробует.
***
- Гембэй-сан, что случилось? – Хирохата подошел к озабоченному начальнику стражи и сел напротив него.
- Я только что получил сообщение из дома Хикари, - мрачно произнес Цува.
- Что-то случилось с наместником? Он болен? – монах ни как не мог понять того, что происходит.
- Хуже, мой друг. Он убит, - Гембей поднял голову вверх. – Боги забирают не тех.
- Убит? – теперь Хирохата был не столько удивлен, сколько испуган происходящими в Шиобаре событиями. Словно какой-то они строит свои коварные планы в этой деревушке.
Ямабуси уже знал, какая беда приключилась с его другом. Он прекрасно понимал теперешнее состояние Гембэя. Гордость и честь самурая не давали начальнику стражи показывать свои истинные эмоции на людях. Он все держал в себе и Хирохата указал ему на ошибочность его поступков. Но Гембэй только махнул рукой.
- Кто же теперь станет наместником? – вопрос был не праздным. От того, кто станет новым наместником зависело очень много. Кому-то придется сделать харакири, а кто-то поднимется на новую ступеньку. Политика одним словом.

[SonGoku >>>]

Шиобара, дом управителя Кантаро

Воистину сегодня всего за сутки до полной сентябрьской луны-миябито* пришла ночь странных и таинственных снов. Погруженный во тьму дом наполнился призрачными голосами, сад затянуло белесой дымкой тумана, громко стрекотали последние в этом году цикады. У ворот, где бодрствовали стражники, пылали воткнутые в землю факелы да рядом, в привратницкой, горел фонарь. Онодэра Тодзаэмон грел руки над жаровней-хибати и решал, спит ли он и видит сны или все происходит наяву. Из беспокойного забытья его выдернули (или только приснились?) неуверенные шаги на веранде. Кто-то, шаркая, спустился в сад и нерешительно остановился, как будто не знал, куда ему идти дальше. Снова послышался шорох одежды, тренькнула случайно задетая струна.
Онодэра перевел дух. Этот нищий бродячий музыкант не внушал самураю доверия. Не боясь рассердить своего сумасбродного господина, не далее как сегодня вечером на охоте Тодзаэмон высказал опасения его светлости. Если музыкант слеп, зачем ему меч за поясом? Почему одет не в коромо сугата**, а как самурай? Почему то ходит уверенно, словно видит, куда ступают его ноги, то спотыкается на каждом шагу и беспомощен, как ребенок? Но его светлость лишь рассмеялся в ответ и закрыл лицо веером. «Не тревожь себя понапрасну, Тодзаэмон, - сказал господин позже. – Тайра он не опасен».
На ступени, скользнув по неподвижному воздуху, опустился кленовый лист. Онодэра покачал головой, прогоняя невесть откуда взявшиеся строки: «...как багряные листья, что устилают воды реки...» Небольшой пруд, в котором жила парочка раскормленных ленивых карпов, осветился изнутри.
- Господин совсем забыл госпожу Токико, а она соскучилась по его голосу и его музыке, - произнесла невидимая в темноте женщина.
Онодэра Тодзаэмон огляделся, но увидел только вырисовывающийся на фоне зеленоватого свечения высокую фигуру нищего музыканта. Лишь через несколько секунд старший каро дома Тайра понял, что ошибся; пруд оставался таким же спокойным и темным, как и раньше, просто над его гладкой поверхностью, отражаясь в ней, точно в зеркале, танцевали светлячки. Их было так много, что Онодэра различал черты лица стоящего на берегу музыканта. На отполированных боках старой бивы мерцал отблеск бесчисленных живых фонариков.
- Так велико желание госпожи Токико, что она готова расстаться с последним осколком святыни нашего рода, - продолжал уговаривать женский голос.
- Тем, что она утаила в прошлый раз? – усмехнулся слепой.
- Чем бы она расплачивалась с тобой в этот?
- Здесь нет моря, - музыкант сжал кулак. – Мы в горах.
- Мы в доме последнего из семьи Тайра, - возразила невидимая женщина. – Идемте же, госпожа Токико очень хочет услышать про багряные кленовые листья на волнах реки Тацута.

---
*миябито – луна четырнадцатой ночи, полнолуние
**коромо сугата – одежда странствующих буддийских монахов, длинная, простая, с широкими рукавами, обычно серого цвета.

[Далара >>>]

(ночь снов какая-то... Вместе с Рейтаром вносим свою лепту)

До груды камней они с Такедой добрались. Вроде бы. По крайней мере, шли туда, это он помнил. Или то было началом сна? Сна, заявившегося вдруг, перекрыв собой небо со звездами и реку с запахом свежести и рыбы. Он так и сказал: «Здравствуй, я сон, приятно познакомиться», а потом с размаху стукнул по голове. И вот уже в глаза липкими пальцами лезет туман, серые ошметки паутины свисают с полугнилых крыш, и запах стоячей воды поднимается снизу. Здесь давно никто не живет, только одинокий старик иногда приходит, стирает пыль с деревянных перил веранды над водой и смотрит призывным взглядом без надежды. Ему не нравится, но он не может перестать смотреть.
- Не хочет, - тихо шепчет эхо.
Почерневшие деревья в серых плащах из тумана покачивают кривыми, словно в судороге замершими ветвями.
- Ах, - говорит сон, - здесь так мало жизни, что вянут цветы.
И кидает в воду охапку свежих, только что сорванных цветов с пятью лепестками. Они сжимаются, сереют, сохнут на глазах. Качаются на ряби в пруду, словно похоронные лодчонки.
- Убери это, - с отвращением говорит Такамори. То ли о цветах, а может, о месте целиком.
- Я убери? – подпрыгивает на месте сон. – Твое, сам и убирайся.
Такамори застывает на мгновение, не зная, то ли кинуться на нахала, то ли отвернуться и не смотреть. Ярость и отвращение тянут в разные стороны. Но тут ему в голову приходит мысль, и он ухмыляется:
- Убраться, говоришь?
- Да-да-да, - напевает сон, вертя на пальце шляпу-амигаса. Как такому коротышке хватает длины руки, непонятно.
- Хорошо, - говорит Такамори и делает шаг прочь от пруда, дома и угрюмого старика. Позади сон грохочет голыми пятками по прогнившим доскам веранды, пляшет. Такамори продирается сквозь клейкий туман, дороги не разобрать. Словно кто-то завесил тканью все ниже пояса. Нога вдруг запутывается в чем-то, и он падает, ощущая под ладонями и коленями камни вперемежку с песком. Песчинки больно врезаются в ладони. Он перекатывается на спину, булыжники радостно впиваются в новый предоставленный им кусок тела. Откуда в туманном лесу камни? И шум реки...

[Reytar >>>]

(Далара+Reytar)
Шум реки… Снова и снова дожди, вновь вздувается река, с шумом неся свои волны на север, туда, где на много гонов простираются болота, и вновь наполняется водой ров, а склоны защитного вала превращаются в вязкую, скользящую под ногами грязь. Все больше воды падает с небес на бритые и подстриженные в скобку головы бойцов, давно уже не успевают высыхать шатры, пушкарям все сложнее держать порох сухим, а на полировке клинков начинают появляться первые пятнышки ржавчины, которые могли бы разрастись, полностью покрывая дамасскую сталь, если бы не приходилось по три-пять раз на дню выхватывать ее из ножен. Болота разлились, подтопив правый редут и почти перерезав пригодные к переходу тропы, а пищу и пригодную к питью воду все труднее доставлять в осажденный лагерь, но не это, больнее стрелы в сердце, гнетет осажденных.
Что значит боль от ран, что голод и начинающиеся болезни, ведь войско потеряло своего Вождя. Коварный союзник-южанин, – хозяин множества неукротимых воинов, позвал его на пир в честь скорой победы над Королем. Позвал, и вероломством и подлостью пленил Вождя, собрал своих всадников и увел на восток, бросив на поле битв тех, кому клялся в дружбе. Воины этого собачьего сына, частым гребнем шли по свободной и богатой стране, оставляя за собой лишь пепел и руины, грабя, убивая и угоняя в неволю. И не было никого, кто смог бы в тот момент остановить супостата, и стонала земля под копытами диких коней его неудержимых всадников. Те же, кто мог остановить врага, были окружены и осаждены войсками Короля в лагере у реки. Сразу после предательства, заволновалось Войско, растерявшись и не зная как же теперь быть, но собрались славнее воеводы и рыцари на Совет, и избрали одного среди себя, что порядок он навел и руководил всем во славу земле своей, пока не вернется из полона Богом Данный Вождь. И встал избранный военачальник, и клялся блюсти вольности древние и Веру Отцов, и защищать их, рук не покладая и не уводить Войска с поля, где столько добрых товарищей сложили головы, и где все же была надежда на победу над Королем. И целовал в том он крест патриарший, и радовалось Войско – и простые воины и селяне и славные рыцари, и бросали в небо шапки и стреляли из мушкетов и пушек. Стреляли, не жалели пороха, но не знали что измена уже закралась в самое сердце Войска. Такеда знал все это, хотя и не понимал как, точно так же как не понимал языка, на котором говорили эти люди.

[Далара >>>]

(продолжение. Хотя, конечно, писал Рейтар)

Две недели минуло со дня избрания главного воеводы, две тяжелые, пропитанные пороховым дымом и кровью недели. Каждый день по два-три раза войска Короля штурмовали осажденный лагерь. Королевские пушки били по валам, разрушая и осыпая их и, пока не рассеялся дым, на укрепления плотными колоннами шли наемные цесарские панцирные пехотинцы, а кругом, отрезая путь, рысили легкие рейтары, и королевский Орел вился над ними. И так день за днем, день за днем, в копоти и пороховом дыму, в крови и пятнах не успевающих высыхать бинтов, в смраде покрывших поле и валы, тел. Пока, однажды утром, не собрались военачальники и воеводы на еще один совет. Что там решили - не знал никто, но только отстранен был ранее избранный от командования, и другого выбрал Совет. Недоумевали воины младшие воеводы и селяне, но молчали - не пристало перечить, коли Совет так решил. А на следующее утро, увидели простые воины и селяне, что свершилось страшное дело - полупустым был лагерь. Не осталось в нем никого из главных воевод, ни их отборных отрядов, ни лучших пушек. Под покровом тьмы, как воры, ушли они по единственной, еще проходимой тропе через болота, бросив Войско и всех, кто шел за ними, на произвол судьбы. И вот тогда упал дух Войска, и перестало оно существовать, превратившись в растерянную, ищущую спасения от смерти толпу.
Поднялся великий крик и неразбериха, замешательство и паника, многие бросились к тропе через болото, но вода поднялась и почти скрыла ее, и тонули люди в грязевой жиже ставшей ловушкой. Многие пытались уйти через поле, но не дремало воинство Короля, и вдогон за ними устремились всадники в сверкающих доспехах, с белыми крыльями, качающимися над их плечами, а панцирная пехота вновь пошла на приступ, и не остановить теперь было ее серую и неотвратимую, словно лезвие у горла, волну.
Брошенные в лагере воины и селяне уже почти не помышляли об обороне, все кто мог - бросились к тропе через болото, кто не мог, прятался в камышах, или сдавался в плен.
Такеда Хидэтада взирал на все это словно из двух разных мест - словно немного сверху и сбоку, отстраненно и спокойно, и одновременно глазами одного из участников, кряжистого седого воина с длинными вислыми усами. Его отряд - три сотни опытных бойцов в черных одеждах, должен был уходить ночью последним, но ни сам военачальник, ни его люди не захотели бежать и замарать предательством братьев, свою честь и добрую славу.

[Reytar >>>]

(Далара+Reytar)
Седой воин, сам Такеда, выстроил своих бойцов с мушкетами тремя шеренгами так, что бы насколько возможно прикрыть тропу через болото. Они стреляли и помалу отступали, заряжали, прикрывая тех, кто спасался бегством через болото, вновь стреляли залпом, и опять отступали на шаг, теряя убитых и раненых, снова заряжали и вновь стреляли в накатывающихся панцирников, в несущуюся на них, опустив пики, королевскую крылатую тяжелую конницу. Хидэтада смотрел глазами пожилого воина, слышал его, свой охрипший голос, судя по интонациям выкрикивающий команды, чувствовал тяжесть кривого, странной формы, меча в руке. Он видел как один за другим падали воины в черном, сраженные вражеской пулей, посеченные клинками, пробитые копьями. Такеда Хидэтада видел как они умирали, он скорбел о их смерти, но гордился ими, потому что дорого отдавали они свои жизни. Наконец, те немногие из трех сотен, кто уцелел, были прижаты полками Короля к болоту и отошли к самому обрезу воды, укрывшись среди вытащенных на берег перевернутых лодок, но продолжали отстреливаться. Пули вились у них над головами, ядра королевских пушек зарывались в грязь рядом с ними, но никто из них не бежал. Лишь когда почти окончились заряды, а крылатая королевская кавалерия, не смотря на крутой склон и грязь, ворвалась на берег, воины в черном отбросили пустые мушкеты, сплотились в ощетинившийся клинками круг, и, сперва тихо, а затем, все громче, запели. Такеда не понимал, о чем они поют, но чувствовал силу этой песни, их последней песни, так же как чувствовал боль от неглубоких ран и усталость того, седого усатого воина, которым себя ощущал.
Тусклый отблеск их, покрытых вражеской кровью, клинков, словно подчеркивал мелодию песни, пока серые шеренги панцирной пехоты Короля подходили все ближе, а крылатые кавалеристы выстраивались в колонну и опускали длинные копья:
Zasvistalyi kozachenki v pohid z polunochi,
Zaplakala Marusen’ka cvoyi yasni ochi...
Ne plach, ne plach Marusen’ko, ne plach, ne juryisya,
A za svogo mylen’kogo Bogu pomolysya...
...
V chas ostanniy sviy, zvytyajno my do boyu staly,
Hay zagynem, ta zdolaem shlzhets’ku navalu!
Nashu Slavu, nashu Volyu na vik zahystymo,
Pry jitti ne e rabamy, to y ne stan’mo nymy!

Кто-то из крылатых конников, должно быть военачальник, взмахнул длинным, прямым мечем, и конная лава понеслась на ощетинившуюся мечами горстку, а со склона вала, грянул мушкетный залп панцирных пехотинцев, и все смешалось. Хидэтада видел, как одного из бойцов в черном, насквозь пробило копье, как всадник сделавший это поднял острие вверх, поднимая на нем еще живого человека, как другой из всадников рухнул и был раздавлен своим конем, которому подрезали ноги. Он видел как те из бойцов воина, чьими глазами он смотрел, кто уцелел при конной атаке, яростно, словно затравленные волки, сражаются и гибнут, иногда успев последним ударом прихватить с собой своего убийцу. Он видел сверкание клинков, которые падали на седого воина сверху, чувствовал смертельную усталость его руки, сжимающей меч, чувствовал кровь, текущую из рубленой раны в левом плече, чувствовал яростную радость, когда один из крылатых кавалеристов вскинулся и обвис в седле, после его удара. А затем он заметил хищный отсверк стали, которую уже не успевал отбить, почувствовал острую боль, раскалывающую голову, потемнение в глазах и нарастающий шум реки в ушах и увидел темноту…

[Далара >>>]

(остатки и задел на будущее. Снова Рейтар и я в виде музы)

Такеда почувствовал, что куда-то падает, острая боль в голове усилилась, вспыхнув ярким цветком, сквозь который проступили тусклые, утренние звезды. Хидэтада лежал лицом в небо, головой на крайне неудобном булыжнике, чувствуя странное онемение всего тела и большущую шишку, которая явно набухала на затылке, а также то, что лежащий под рукой меч ножнами явно уткнулся во что-то мягкое. Покосившись на Такамори, он надеялся, что не разбудил вчерашнего напарника по бою и последовавшему экспериментальному лечению, но, судя по его, удивленно раскрытым глазам, а так же по тому, что именно ему в живот уперлись ножны меча Такеда, сомнений в том, что Такамори-сан уже вполне разбужен и сейчас может законно потребовать объяснений такому поведению, не оставалось. Крайне смущенный и раздосадованный сложившейся ситуацией, Хидэтада сел на ноги, заправил за пояс оба меча и произнес, уважительно поклонившись собеседнику:
- Искренне прошу меня извинить за причиненное вам неудобство, Такамори-сан! Виной всему был мой сон, очень-очень странный сон, один из самых странных, какие я когда-либо видел.