Shimotsuke gishi den

[Bishop >>>]

От подарка Мицуке не отказался, да и как откажешься, если старую одежду все равно унесли? Ну, какую шутку его рыжехвостая знакомая сыграет с ним на этот раз? Вакидзаси оставила – на том спасибо... Ронин, лениво позевывая, пошел во двор, кот Чиру догнал его, ткнулся ушастой головой в ногу.
- Иди мышей лови, - посоветовал ему Мицуке.
Кот выпустил когти, вцепился хозяину в штанину, утробно взмяукнул. Обеспокоенный ронин присел рядом с ним на корточки – не досталось ли полосатому зверю от ночных гостей. Нет, рыже-белые бока целы, а то, что вместо хвоста короткий обрубок, так это давно уже; это еще отец коту отхватил – случайно. Застал старших отпрысков за игрой в кэн*, вытащил из-за пояса меч. Должно быть, решил, что детей можно новых завести, раз прежние не устраивают. Удирали они от отца со всех ног, клан в полном составе вышел взглянуть на забаву, хотя им с братом было совсем не смешно. И тут из-под веранды с боевым кличем выскочил Чиру – рыже-белый, еще безымянный котенок, - повис у главы семьи на щиколотке, лишился хвоста, но когтей и зубов не разжал.
Мицуке погладил кота между ушей. На полу играли странные блики, ронин поднял взгляд, покачал головой. Это сколько же она трудилась, да так, чтобы никто не заметил?
В проеме отодвинутой перегородки покачивался на ветерке его меч – поперек прохода. Кто-то пониже ростом расстался бы с пучком волос, а вот Мицуке мог и с жизнью проститься. Если бы шагнул, не глядя.
Ронин распутал узлы, снял оружие. Ножны стояли прислоненные к стене дома. Когда меч очутился там, где ему положено быть, Мицуке поискал кого-нибудь живого. А еще – чего-нибудь съестного. Хозяева постоялого дома были готовы на что угодно, лишь бы гости съехали побыстрее, так что с завтраком проблем не возникло. Наконец-то насытившись, ронин поднялся на второй этаж – проверить, как там дела.

[SonGoku >>>]

Девятнадцать лет назад, далеко от провинции Шимоцуке на юго-западной оконечности Хонсю


Храм Акама на мысе Данноура, где издавна люди молились за упокой всех погибших из рода Тайра, не очень большой и теперь уже не такой богатый, как раньше, но белых каменных львов, охраняющих лестницу, недавно почистили, а главные ворота покрасили заново; от морского соленого ветра на них облупился красный лак. Это событие долго обсуждалось всеми жителями рыбацкой деревни у подножия скалы, потому что не успела высохнуть свежая краска, а привратник, который, позевывая, вышел на следующее утро во двор подмести сухие сосновые иглы, нашел у ворот младенца, завернутого в кусок старого шелка. Ясукити всю жизнь провел здесь, сначала рыбачил, а потом, когда ударился головой о борт во время шторма, при храме, и знал наперечет всех девушек и молодых женщин. И уж кому, как не ему, продававшему курительные свечи, благовония и амулеты, было известно, кто в деревне ждет ребенка и кто к кому бегает тайком от родителей. Ясукити сразу же понял, что мальчика им подкинула какая-нибудь проезжая особа, оказавшаяся в затруднительном положении. Или служака исполнила распоряжение своей госпожи и избавилась от ребенка, но вместо того, чтобы бросить его со скал Данноура в море, где бы он присоединился к бесчисленным призракам Тайра, сердобольная женщина оставила младенца под защитой Будда Амида. Кто такой Ясукити, чтобы спорить с властителем «чистой страны»?
Он принес подкидыша настоятелю храма и объяснил, что бумажки с именем не было, а возможно, ее унес ветер, и что он, Ясукити, поспрашивает в деревне, не знают ли там, чей это ребенок, хотя и так ясно, что ему не ответят. Настоятель слыл добродушным и веселым человеком, видимо, только такой и сумел бы управиться с делами в храме, который построили, чтобы утихомирить призраков, и сразу же привязался к необычному малышу.

[Reytar >>>]

(Далара+Reytar)
- Я не держу на вас зла, Такеда-доно. По правде сказать, ваши ножны весьма успешно и очень кстати вывели меня из дремоты, в которую я уже начал погружаться. А мне не хотелось бы возвращаться к собственному сновидению.
Такамори сел, скрестив ноги, мельком взглянул на небо. Солнце уже окрасило вершины гор, но до того, как оно вольет свет в горную долину, еще далеко. Вспомнилось болото из сна, и ронин поежился.
- Скажите, Такеда-доно, что вам приснилось?
Кавалерист едва заметно нахмурился, поудобнее расположил оба меча, так что бы не пришлось тратить время, если нужно их выхватить и произнес:
- Это был странный сон… Мне частенько снятся битвы, ведь я все же – воин, и никем иным себя не представляю. Но с недавних пор… Должно быть со времени пожара в деревушке, мне снятся странные сны. Сны про чужие варварские народы, про их битвы, словно я, это уже не совсем я – Такеда Хидэтада, десятник кавалерии-нагината, а кто-то совсем иной. И этому «я», который не совсем я, очень важно победить в такой битве. Он принимает участие, хотя язык варваров для меня непонятен и что происходит, могу только догадываться, хотя откуда-то четко знаю, то, что было до этого момента, что было перед началом битвы. Сон обычно начинается с какого-то опасного момента, с минуты, когда стороне, на которой сражается «я» не везет и грозит разгром. Затем следует самый решительный момент, момент который решит судьбу битвы и судьбу «я», которое не совсем я, и вдруг, ни с того, ни с сего, я просыпаюсь. Так было до этого утра. В этом сне вновь была битва, нас осадили в лагере у болота, подлостью пленили нашего вождя, а затем кончался порох и припасы. Было тяжело, но вполне можно еще продержаться и дождаться помощи, или попробовать вырваться из окружения. Но этого не произошло… Нас предали наши же военачальники. Однажды ночью, тайно, они бросили лагерь и сбежали, уводя лишь самые верные им отряды по единственной доступной тропе через болото, оставив всех остальных на погибель. Те, для кого честь значила дороже, чем возможность еще немножко прожить, как слизняк, обороняли тропу, по которой уходили простолюдины, скрывавшиеся от врага, который выступал под красными знаменами с белым орлом, в нашем лагере. Мы обороняли эту тропу, сколько могли, но были разбиты…
Хидэтада немного помолчал и коротко бросил:
- И я точно знаю, что тот «я», который не совсем я, при этом погиб. Вот и думаю, что мог означать подобный сон, и не был ли он предзнаменованием чего-то...

[Далара >>>]

(и Рейтар)

- Хм... – только и сказал Такамори. А что еще тут скажешь? С минуту он размышлял, может ли быть связь между его сном и видением собеседника, но так ни к чему и не пришел. Зато вспомнил, что неплохо было бы забрать меч, особенно если найдутся еще желающие напасть. – Такеда-доно, не согласитесь ли вы дойти вместе со мной до лавки точильщика мечей, а затем вернуться в гостиницу?
- Гм-м-м-м… - Кавалерист всерьез задумался, покосившись на уже набившую изрядную оскомину, гостиницу. - Я должен быть рядом с Олури-химэ, что бы оберегать ее жизнь и честь… Но уже день, синоби, после преподанного им урока, будут действовать более осмотрительно. Не думаю что они решились бы на вылазку при свете дня, кроме того рядом с моей подопечной находятся святой человек и Мицуке-сан, который, как я уже заметил, чем-то похож на Дао - он никогда не торопится и всегда появляется вовремя, поэтому, думаю, ничто не может помешать, составить вам компанию, Такамори-сан.
Кавалерист коротко поклонился и поднялся на ноги, пытаясь вспомнить, где именно, в этой забытой всеми ками деревушке, он видел лавку точильщика мечей.
Вслед за десятником встал и Такамори – сейчас, по прошествии некоторого времени, это далось хоть и с трудом, но небольшим - огляделся, чтобы удостовериться в своем правильном понимании их нынешнего местонахождения по отношению к лавке.
- В эту сторону, Такеда-доно.
Шли они медленно и молча, как и подобает мужчинам. Впрочем невеликая скорость и неразговорчивость объяснялись больше скверным состоянием, нежели чем-то иным. Уже на полпути ронин вспомнил европейскую книгу, однажды оказавшуюся у него в руках. В ней описывалась европейская система геральдики, а также приводились знамена и гербы стран. Он мог поклясться, что видел там нечто подобное описанному Хидэтадой.
– Красные знамена с белым орлом, я не ослышался, Такеда-доно?
- Ну-у-у-у-у… Если я ничего не перепутал… - Хидэтада задумчиво взглянул на встающее над горами солнце. - В голове все как-то перемешалось, уже плохо помню, что помню - то урывками какими-то. Но, кажется да. Белый, раскрывший крылья орел на красном полотнище… Хотя, тогда, меня, который не "я", куда больше интересовали одетые в доспехи всадники с крыльями за плечами и, куда именно они скачут, на нас, или куда-то еще.
Кавалерист едва заметно поежился, ощущая, что не хотел бы встретиться с этими всадниками, будучи пешим и без длинной нагинаты в руках.
Такамори опять замолчал. Они шли по улице, а он, словно крестьянин, перебирающий сено, ворошил травинки памяти. Ворошил, ворошил и вдруг нашел.
- Вряд ли это что-то скажет вам, да и про само сражение я ничего рассказать не смогу, но видели вы флаги королевства Польского. Это где-то на западе, в той стороне, откуда явился путешествующий с вами священник. Вот мы и пришли.

[Reytar >>>]

(Далара+Reytar)
Из двора, бросив дела, на них глазел мальчишка-подмастерье. Кроме него никого не было видно, но за навесом на выходящей во двор веранде могло сидеть сколько угодно человек, будучи незаметными с улицы.
- Подождите меня здесь, пожалуйста, я скоро, - сказал Такамори десятнику и пошел внутрь лавки.
- Хорошо. – Такеда коротко поклонился, и повернул голову, осматриваясь.
«Королевства Польского, ишь ты… Интересно, кому же тогда принадлежали знамена, которые реяли над головами бойцов «я», который не совсем я? Кому принадлежали ущербная луна, смотрящая рогами вверх и равносторонний крест над ней, на розовом поле?» - Размышлял Хидэтада, спокойно стоя перед входом на веранду в ожидании собеседника и поглядывая то на небо, то на домишки простолюдинов из которых как раз выходили хозяева, стремясь по своим утренним делам. – «И спросить не у кого… Разве что патэрэна спросить… Уж он-то должен более-менее знать гербы и флаги варварских стран – не зря же оттуда родом, да и свою мудрость и начитанность доказывал уже не раз. Да! Так и следует сделать. Нужно будет спросить Андорэо!»
Придя к такому решению, кавалерист чуть более приязненно взглянул на просыпающийся мир…
Вскоре вышел Такамори, на ходу заправляя за пояс меч в ножнах. Подмастерье с поклоном проводил его, пожелал всяческих благ и особенно удачи в охоте на разбойников. Ронин кивнул и подумал, что удача в этом деле не помешает. Но едва он вышел за ворота, как случилось обратное. Какой-то длинный тощий человек подскочил к нему и протянул на открытой ладони пригорошню сухих листьев. Такамори в недоумении воззрился на него, не понимая, кто этот человек и чего он хочет.
- Деньги... - запричитал незнакомец. - Вы мне дали, а они вот, превратились, извольте вернуть.
- Кто вы? - поинтересовался Такамори, поскольку видел тощего впервые в жизни.
- Портной я, Ситатэя. Вы вчера приходили, одежку покупали, много одежды, заплатили щедро, а сегодня деньги бац, и превратились в это!
Он снова протянул горсть сухих листьев. Похоже, решил Такамори, у этого Ситатэи не все дома.
- Уважаемый, вам бы пойти домой, прилечь, станет полегче, - сказал он возбужденному до крайности портному.
- Да вы что?! - взвился тот. - Вы же мне деньгами фальшивыми заплатили, а теперь улизнуть хотите?
- Я впервые вас вижу и ничего у вас не покупал, - стоял на своем Такамори.

[Далара >>>]

(снова мы)

Десятник, уже развернувшийся, что бы направиться в сторону гостиницы, удивленно поднял бровь. Поднявший шум незнакомец не походил на безумца, хотя и вел себя крайне странно, размахивал зажатыми в ладони сухими листьями и требовал какие-то деньги с Такамори-сана. И чем больше этот тощий человек шумел и требовал, тем больше Хидэтада ощущал необходимость взять его за косоде и хорошенько встряхнуть, чтобы не приставал к порядочным людям с своими противоестественными претензиями. Наконец, душа десятника не выдержала бестолковой суеты и шума:
- Тихо!!! - Рявкнул он, делая шаг к незнакомцу. - Значит, ты - местный портной, так? И по-твоему, этот уважаемый господин... - Последовал короткий кивок на стоящего рядом Такамори. - ...купил у тебя вчера какую-то одежду, щедро за нее заплатив? Что за одежду он у тебя купил? И чем расплатился? Уж не этой ли листвой, которую ты сейчас тычешь мне в нос? Ты - скупердяй и ничтожество, ни за что бы не принял такие вот "деньги", а приняв, не дал бы за них даже драное фундоси! Так что, проваливай, сын свиньи, и не приставай к благородному господину со своим жалким лепетом! Если ты вчера принял деньги, а за ночь с ними что-то произошло, это только твоя вина, каковую ты сейчас пытаешься переложить на другого. Коль тебе так уж хочется узнать, были ли эти сушеные листья когда-то монетами, обратись к шаману или гадателю и не мешай нам, если тебе дорога голова на плечах.
Такого яростного заступничества Такамори не ожидал. Видимо, Такеда если что делает, то не жалея сил. Впрочем, прятаться за спину десятника он не намеревался. Под напором гневной тирады портной поник и как-то скис, но едва Хидэтада остановился перевести дух, а может и придумать новую брань, Ситатэя вновь упрямо вытянул руку с листьями.

[Reytar >>>]

(Далара+Reytar)
- Если господин уважаемый, - опасливый взгляд на мечи за поясом, - то путь расплатится честными деньгами, а не прибегает к лисьим уловкам. Пусть не оставит нас в убытке, раз взял одежды на много мон.
Тем временем вокруг собрались праздные зеваки поглазеть на спор, а может и на драку, буде до нее дело дойдет. Такамори сложил руки на груди и посмотрел на портного свысока, хотя роста они были примерно одинакового.
- Ты клевещешь на меня. Хочешь отправиться к ками, чтобы они разъяснили твою вину?
Спокойно заданный вопрос как ледяной водой окатил портного, добавив к вспышке Такеды. Ситатэя сжался, забегал глазками и уже уныло спросил, кто же оплатит ущерб.
- Твоя глупость, ты и плати.
Портной поискал поддержки в толпе, но та лишь с интересом наблюдала, не делая попыток даже взглядом сблизиться с происходящим. Никто не желал поддержать бедного Ситатэю. Ни единого друга не было у него в этой толпе. Поняв это, он склонился в мимоходном поклоне и стал проталкиваться прочь, бормоча про себя ругательства и вопрошая воздух, кто восстановит справедливость. Толпа расступалась, пропуская его. Кинув быстрый взгляд на Такеду, говорящий: надо уходить отсюда, ронин продолжил путь к гостинице.
Кавалерист степенно кивнул и нарочито неторопливо направился в сторону гостиницы вслед за собеседником, прикидывая про себя, так ли Такамори-сан прост, как пытается казаться и не является ли он шаманом, который действительно мог расплатиться с портным листьями, с помощью колдовства выдав их за настоящие деньги.

[higf >>>]

Сон так и не пришел, а в комнате понемногу начало светлеть. Эта ночь, казавшаяся бесконечной, начала отдавать проглоченные цвета, выпуская мир из своих объятий, делавших все серыми, но не подаривших на сей раз покоя. Лучик медленно, но уверенно пополз к отцу Андрео, как синоби к своей жертве.
Сравнение, возникшее в голове после событий ночи, позабавило миссионера, и он усмехнулся, однако хорошее настроение надолго не задержалось. Пора было переходить к прозе жизни. Пока он не обратил здесь, в Шимоцуке, в христианство никого и не узнал ничего очень интересного для ордена. Конечно, и в провинции святой отец недавно, и тем не менее – хотелось бы какого-то результат.
Впрочем, обстоятельства позволяли надеяться на него в будущем. причем в обоих направлениях. Правда, для этого желательно двигаться причем поскорее, в служившую местным узловым пунктам Шиобару, а они застряли тут. Что-то поделывают его спутники, как провели ночь, все ли живы?
Словно в ответ на эти мысли, в комнате появился Мицуке, имевший относительно сносный вид – у него бывало хуже, и нередко. По крайней мере, ронин был прилично одет и не норовил упасть с ног.
- Ohayo gozaimasu, Мицуке-сан, - приветствовал португалец японца. – Вы знаете, что тут происходило?

[Далара >>>]

Микава. 1593 год. Заброшенное святилище

Если кто и приходил в это святилище, то только духи и демоны, поскольку время уже стерло все следы пребывания людей. Осталась лишь небольшая статуэтка Аматэрасу, полностью покрывшаяся ржавчиной, стояла на алтаре в центре святилища. Хаку с неудовольствием посмотрел на царившее здесь запустение и, осторожно пробираясь к алтарю, вытащил лису из-за пазухи.
- Проходите сюда, Такамори-сан, - обернувшись произнес он.
Ронин вошел следом, осторожно ступая по каменному полу, словно ждал, что тот вот-вот провалится под ногами. Плиты разваливаться не спешили, лишь песок хрустел, но ощущения надежности это не прибавляло. В маленьком святилище едва хватало места им двоим и лисе. Такамори протиснулся к статуе и несколько секунд внимательно рассматривал ее лицо. Странное то было лицо, необычное. Хоть и маленькое, сделано было до мельчайших деталей, вплоть до едва заметных складок у губ, словно готова улыбнуться, но отвлеклась. И глаза смотрят мимо всех куда-то в другой мир, а может, внутрь себя – в них не заглянешь, как ни старайся.
- Думаешь, она поможет вылечить твою лису? – спросил Такамори молодого шамана не столько из неверия или любопытства, сколько из желания сказать хоть что-нибудь и развеять чары ками.
- Естественно поможет, как же иначе? - произнес шаман. По голосу было заметно, что он ни капли в этом не сомневается, - Главное, чтобы она помогла при заключении договора. А остальное сделают силы, собранные здесь.
И Хаку, положив лису на алтарь в центре, начал клеить по углам святилища различные свитки. Закончив с приготовлениями, он начал произносить вбитые когда-то учителем слова договора.
Такамори посторонился, стараясь не попасть в круг действия заклинания, хотя понятия не имел, где этот круг заканчивается. Но шаман не гнал, значит, наверное, не мешает. Устроившись в углу на полу – не стоять же, кто знает, сколько времени занимают такие вещи, – Такамори следил за Хаку, но взгляд его то и дело возвращался к статуэтке. Было в ней что-то непривычное, затягивающее.
Ритуальная фраза была закончена, и Хаку снял свитки с заклятиями со стен. Но лишь только для того, чтобы через минуту повесить новые, причем еще больше, чем было повешено до этого. После этого он потрогал лоб лисички, и снова начал шептать фразы заклинаний.
Такамори заскучал. Возносить молитвы явно не время, сидеть просто так – тут не театр, а Хаку не разыгрывает пьесу. Посидев еще немного, вытащил из фуросики свиток, развернул и стал читать. Именно поэтому ронин не заметил, как в дверном проеме святилища появился третий человек. Новоприбывший быстрой походкой взошел по ступеням, ничуть не смущаясь ни богини, ни двух присутствующих. В полутьме храма невозможно было толком разглядеть его лицо.
- Шаман, - сказал пришедший, выпуская вместе со словами изо рта клубы пара, - отдай амулет.

(теперь вместе с Хикари)

[Хикари >>>]

Всего несколько слов, но они заставили Такамори оторваться от чтения. Нет, не они, голос. Знакомый до боли, родной и вместе с тем... Такамори отложил свиток и поднялся на ноги. Он приглядывался, силясь понять, действительно ли это тот, кого он видит.
«Неужели они знают про печать учителя? Но откуда?» Мысли в голове Хаку были сейчас в полном беспорядке, но он продолжал читать заклятия, надеясь, что Такамори прикроет его спину, если что-либо случится. Но все же слова вылетали из уст шамана чуть быстрее.
- Амулет сюда, живо, - в голосе пришедшего появилась угроза.
Ронин сделал шаг вперед. Еще два шага, и он упрется лбом в стоящего в дверях. Трудно поверить, что этот человек мог так измениться за пять лет, что они не виделись.
- Сакио?
Может быть, все же, это не он?
Наконец, обратил внимание, что кроме него и шамана есть еще человек. Повернулся, взгляд впился в лицо Такамори. Секунды неузнавания, потом усмешка:
- А. Ты...
Что Сакио сделает сейчас? Схватится за меч, улыбнется, а может, повернется и уйдет?
- Вали отсюда.
Не улыбнулся. Откуда-то из прошлого пробилось вдруг детское упрямство: если говорят так, я сделаю наоборот. Такамори выпрямился.
- Я не уйду, пока он не закончит.
Борьба взглядов, упорство на упорство. Сакио криво усмехается, у него лицо человека, готового нанести удар.
- Ты всегда был занозой в заду. С тобой носились, как с куклой, но ты выбросил все псам под хвост. Теперь ты никто и ничто, убирайся.
- Нет.
Неизвестно чем бы закончился этот разговор, если бы у алтаря не раздался снова голос шамана.
-Такое поведение не пристало людям в святилище Аматерасу. Немедленно прекратите.
Хаку стоял, повернувшись к людям. Лисичка снова была у него за пазухой, и кажется, теперь на ее мордочке появились признаки жизни. В темноте невозможно было разгледеть лицо беловолосого юноши, а поэтому никто не заметил, что на его лбу выступил пот, а само лицо побледнело.
- Мне нет дела до Аматэрасу, - Сакио переключил внимание на шамана. - Отдай амулет и можешь сколько желаешь возносить ей мольбы. Возможно, когда-нибудь она тебя и услышит.
-Остерегайся ее гнева, - все еще без дрожи в голосе произнес шаман, хотя единственным его желанием сейчас было забиться в самый дальний угол святилища и не выбираться оттуда, - И про какой амулет ты говоришь?
Сакио начал отвечать что-то о гневе, но сбился на полуслове. Секунду удивлялся, потом посуровел.
- Не пытайся водить меня за нос, мальчишка. У тебя не может быть много амулетов, так что отдай мне его, и я тебя не трону.
-А ты не подумал о том, что у меня может вовсе не быть амулетов? – быть может сама Аматерасу вселяла сейчас уверенность в шамана, поскольку он до сих пор мог говорить, не позволяя себе показать собеседнику страх.
Улучив момент, Хаку сложил печать Тигра и одними губами начал произносить заклинания. Ему очень хотелось верить, что на этот раз заклинание не преподнесет такой же сюрприз, как и у заброшенной хижины.

(и Далара)

[Bishop >>>]

- Ohayo gozaimasu, Мицуке-сан. Вы знаете, что тут происходило?

Да одного взгляда понятно, что происходило - побоище... Ронин еще раз огляделся; хоть и постарались прибрать, но следы все равно заметны. А в соседней комнате циновки пропитались кровью так, что можно выбрасывать, уже ни за что не отмоешь.
Мицуке испытал редкое для себя чувство, смущаться он не мел и не привык. Хорош воин - проспал все, точно ребенок, когда даже малышка пыталась сражаться. Он опустился возле девочки на колени, согнул спину в поклоне.
- Прошу меня простить.
Глядя в пол, чтобы не встречаться ни с кем взглядом, достал небольшой сверток (как уцелел? еще одна загадка, не иначе), придвинул Олури. Девочка не развернула, хотя глаза у нее заблестели.
- Оставаться здесь еще на одну ночь будет глупо и опасно, - произнес Мицуке, обращаясь уже к наньбану. - Как только вернется господин Такеда, мы уходим отсюда. Надеюсь, ночное происшествие не помешает вам идти. Еще раз приношу свои извинения.

[higf >>>]

Воин опустился перед проснувшейся девочкой на колени и преподнес ей какой-то сверток. Интересно, что там?
– Совершенно согласен, мы задержались, – кивнул головой священник. – Я буду готов скоро, только помолюсь Иисусу о ниспослании нам удачи в пути, дабы рука Господня защитила нас от бед в дороге.
Отец Андрео опустился на колени и начал молиться. Слова этой молитвы были обычными и не требовали полной отдачи душевных сил, как просьба к Богу об избавлении Олури от болезни, произнесенная вчера, но тем не менее священник надеялся, что Господь услышит их. К тому же ритуал служил прекрасным средством успокоиться, очистить душу и собраться с мыслями, прогоняя прочь лишнее, как вода при купании смывает с тела грязь.

[Далара >>>]

Какой же хозяин дур-рак иногда! Вчера свой амулет забыл; ему в комнату принесли, положили на видное место, а он опять оставил! Ну что за беда с этим человеком, совсем ни о чем не думает. Синоби, пираты - их же везде полно, никуда не денутся. А оберег один единственный, как и жизнь. Ну как это странное, одеждой кидавшееся, решит эту самую жизнь забрать? Что тогда должен делать бедный старый... ладно, не очень старый попугай. Был бы под присмотром, все бы ничего, так ведь сбежал опять. Ни минуты спокойно не посидит. Правда, прежний владелец тоже не очень на месте сидел. Бывало как вытащит нож из-за пояса, как заорет луженой глоткой... впрочем, оно давно минуло, владелец может на дне морском рыб кормит, а может давно его птицы склевали или повесили где, а как помер, закопали.
Этого-то не закопают, он сам кого хочешь закопает, но летающая одежда. Она гораздо серьезнее всех врагов прежнего хозяина - те были понятные, из плоти и крови, можно зарубить или еще что сделать. А это что? Ветерок? Его же даже не клюнешь.
Нет, спасать надо хозяина, пока этот "ветерок" чего нехорошего не удумал.
Мару снялся с облюбованного на ширме насеста и тяжело спросоня хлопая крыльями полетел искать безалаберного человека, совершенно не пекущегося о своем здоровье и своем попугае. В лапе он по-прежнему сжимал маленькую черную деревянную лошадку.

[Далара >>>]

До возвращения Кайо в Фудзихару к Итачи

Птицей взлетев над рекой, Кайо пораскинула мыслями, не сделать ли круг над парочкой девиц на берегу и не выразить им свое неудовольствие изгнанием. Призраку, которая ничего не сделала в этом отношении, ничего плохого и не сделается, разве что пострадает от неприятного удивления. Месть падет на нужную голову - во всех смыслах. Но по размышлении Кайо пришла к выводу, что ответная месть может оказаться куда похуюже, и отомстила вместо этого какому-то раскошношестному коту, разлегшемуся во дворе одного из окраинных домов. Нечего так нагло пялиться на цукуёми. Кот обиженно взмявкнул, прыснул в кусты и уже оттуда зашипел. Удовлетворенная Кайо полетела на северо-восток.
В доме управителя Шиобары спали еще не все. Несколько человек, все слуги, сидели стражей у обрядовых предметов. Зачем, интересно? Все равно Кантаро это уже не поможет.
Все двери на женской половине оказались закрытыми, пришлось принять человеческий облик и в нем проникать внутрь. Темнота и пустота, ни души, хоть в теле, хоть без оного. Кайо скривила тонко очерченные губы, попыталась почесать в затылке, но не вышло, поскольку там кончалась высокая сложная прическа.
- Бья... тьфу, Катсукесуми! - негромко позвала девушка. Вдруг этот паршивец прячется в шутку из каких-то своих котячьих соображений.
Никто не откликнулся. Ну и куда, спрашивается, его унесло? Кайо рассерженно уперла кулачки в бока, прошлась по комнате взад-вперед. Опять его искать... Ладно, главное - мальчик. Как он, кстати?
Через пять минут в комнату, где несколько часов назад юеседовали Тайра-но Акаихигэ с музыкантами, ворвалась девушка в одежде, казавшейся языками пламени. Ее взгляд испепелял.
Флейтист, до сих пор сидевший на полу в позе для медитации, открыл глаза,заслышав окрик. Удивленно оглянулся на крик, слегка улыбнулся и шутливо заметил:
- Еще немного, и ты спалишь весь дом.
Ни улыбки в ответ, ни усмешки.
- Как вы могли упустить мальчишку?! - закричала Кайо, вне себя от злости. Воздух вокруг нее дрожал, казалось, он вот-вот начнет плавиться. Самми перестал улыбаться.
- Мальчик был здесь.
- Теперь нет! Прекращай рассиживаться, бери своих дружков и в лес.
Самми встал. Он должен был бы возвышаться над низенькой девушкой, но по необъяснимой причине они оказались вровень.
- Сейчас ночь, по лесу бродит множество демонов. Не так просто защитить от них Иэмона, да и нам может достаться. Неразумно идти сейчас. К тому же, неизвестно, куда опять ушел Ханзо.
Голос Кайо стал угрожающим.
- У пацана мое перо. Бери своего Иэмона, Ханзо займусь я, и вы все пойдете за мальчишкой. Сейчас. Или договор расторгнут. Ты меня понял?
Самми коротко поклонился, закрыв лицо маской придворного безразличия. Прошел мимо Кайо, едва не задев ее, но так и не коснувшись, и пошел искать слепого музыканта.
Кайо нашла Ханзо в одной из комнат. Масанари сосредоточенно разглядывал ветку с цветами за открытыми фусума. Едва свет, исходящий от девушки, озарил комнату, мужчина обернулся. Тут же перетек на ноги в стойку готового защищаться, весь подобрался.
- Что тебе? - спросил он "огненную" женщину.
- Вы потеряли пацана. Сейчас идете за ним.
Казалось, Ханзо откровенно мечтает о бочке воды, чтобы вылить ее на говорящую приказным тоном женщину.
- Что такого в этом мальчонке, что мы пришли сюда, а теперь должны гоняться за ним по лесу?
- Не твое дело. Иди. - Кайо прищурилась. - Или тебе не нужна месть?
Издав то ли хмыканье, то ли презрительный смешок, Масанари развернулся и ушел во двор. Кайо нетерпеливо заходила по комнате, хлопая одеждами, словно крыльями. Остановилась. Превратилась в птицу и упорхнула обратно к Фудзихаре, оставив фусума открытыми и едва заметно опаленными.

[SonGoku >>>]

Онодэра Тодзаэмон боялся пошевелиться, он даже затаил дыхание, чтобы не спугнуть жутковатое и притягивающее одновременно видение: черная поверхность не большого пруда вздулась пузырем, со дна медленно поднялась, словно взошла по ступеням (какая же там глубина?) незнакомая женщина в старинной, расшитой бабочками одежде. Длинные волосы плотно облепили ей голову, с черных жгутов ручьями текла вода, насквозь промокший подол многослойной одежды волочился по земле, оставляя влажный след.
- Идемте же, - повторила женщина. - Мы так долго искали вас, что теперь сгораем от нетерпения.
Музыкант не пошевелился, лишь удобнее перехватил биву.
- Мне не видно, куда идти, - напомнил он.
- Дайте мне руку.
Онодэра Тодзаэион никому не позволял называть себя трусом, во многих сражениях он раз и навсегда доказал свою храбрость, но сейчас он признался, что мороз продирает по коже, а воздух кажется наполненным ледяными иголками, точно зимой на горном перевале. Он видел, как музыкант нехотя протянул призрачной женщине руку. Светляки устроили вокруг них радостный хоровод; застывшему на веранде самураю показалось, будто он слышит далекую музыку, смех и шипение набегающей на песок волны. Откуда-то прилетел соленый морской ветер.
Женщина тоже рассмеялась, в ее хохоте прозвучало злое торжество. Разбив черное зеркало водной поверхности из пруда высунулись чьи-то руки; зеленые волокна тины обвивали запястья диковинными браслетами.
- Господин забыл нас, - проговорила женщина, настойчиво потянула несопротивляющегося музыканта за собой, к скользким камнями на берегу небольшого пруда, к голубоватым от многочисленных огоньков рукам, которые жадно шарили по берегу, обрывая траву.
Телохранитель очнулся, он хотел выкрикнуть предупреждение: еще один неосторожный шаг, и музыкант окажется в воде (хотя что тут такого, там же по колено, не больше, утром юный Нобору гонял карпов и чуть было не упал, но только расплескал воду, испугав ленивых рыбин). Но ледяная рука, пахнущая морскими водорослями, плотно зажала ему рот.
- Не мешай, - шепнул на ухо кто-то незримый. - Не забывай, чьему дому ты служишь.
Жутковатые, слишком гибкие, чтобы быть человеческими, руки вцепились в одежду музыканта; тот отшатнулся в тщетной попытке вырваться, но еще два извивающихся щупальца (не иначе принадлежащие уми-бодзу) сомкнулись у него на щиколотках. Быстрый рывок - и музыкант исчез под водой.
Какая же здесь все-таки глубина?!...

[Bishop >>>]

(совместно с SonGoku)

Колени у Хэйкичи подгибались по нескольким важным причинам, одна из них была весома во всех смыслах. Хэйкичи тащил на спине короб, куда положил почти все, что может потребоваться юному господину в пути, то есть чистую смену одежды, найденные в одной из комнат красно-белые детские доспехи, одну лаковую коробочку с едой, вторую - с нехитрыми украшениями на тот случай, если понадобятся деньги, и их можно будет продать или обменять. Кроме того запасливый слуга прихватил охотничий лук и стрелы, о которых его торопливый заполошный молодой господин конечно же позабыл впопыхах.
А еще Хэйкичи было страшно - шутка ли, отправиться на ночь (и какую ночь!) глядя в сопровождении двух странного вида оборванцев, одну из которых и на порог кухни приличного дома никто не пустил бы, а у второго глаза отсвечивают в темноте расплавленным металлом. Хэйкичи мог поклястья, что сам видел, как этот второй, стоило им выйти за ворота (и куда смотрели охранники, заснули, что ли?), оглянулся, подмигнул по-кошачьи трусящему сзади слуге, взмахнул рукавом грязного каригину - и как будто в воздухе растворился!
Вместо него по дороге шагал огромный тигр, пепельные полосы украшали белую шкуру, длинный упругий хвост больно ударил Хэйкичи по коленям, едва не сбил с ног. Бедный слуга чуть не выронил фонарь.
А молодой господин лишь беспечно расхохотался и положил ладонь на загривок неведомо откуда взявшемуся монстру.

[Reytar >>>]

Вот, наконец, и гостиница. Хидэтада уважительно поклонился Такамори-сану, напомнив, что лучше всего было бы отправиться в путь как можно скорее, после чего, направился к колодцу, намереваясь найти около него ранее виденного там Мицуке-сана и свой шлем, со времени стычки с синоби не виденный, но упавший где-то в том же районе. Осмотрев колодец со всех сторон, но не найдя ни ронина, ни, что куда обиднее, шлема, ни Чиру, который, судя по звукам, ночью побывал в столь дорогом сердцу кавалериста, рогатом предмете экипировки, Такеда хмыкнул. Затем хмыкнул еще раз, и задумчиво потерев подбородок, вознамерился направиться в отведенную ему и спутникам комнату, в которой вполне возможно уже находился вожделенный шлем, но не тут то было – сразу при входе навстречу десятнику, громко стеная и вырывая остатки жалкой бороденки от горя по понесенным убыткам, метнулся хозяин гостиницы. Бедняга хозяин приплясывал, словно под дверью в уже занятое кем-то отхожее место, нервно поглядывая на угрюмо сдвинувшего брови кавалериста, что делало речь достойного торговца еще более несвязной, призывы к духам громкими, а движения резкими, так что бороденке угрожала нешуточная опасность прекратить свое существование в несколько ближайших мгновений. На Такеду обрушился град жалоб о том, что несчастный хозяин, пустивший странников под свой кров разорен, что хозяину впору продавать на дрова то, что еще вчера было его прекрасной гостиницей, что великолепные чистые циновки, которыми был выстелен пол в предоставленной благородным господам комнате, насквозь пропитаны кровью и отмыть их дочиста невозможно, а значит, придется выбрасывать, что хозяин с женой непременно пойдут по миру, нищими, и в свете грядущей старости лет будут просить подаяние, призывая на головы жестокосердных постояльцев немилость всех ками, это в том случае, если не зарежутся или утопятся, что бы в виде неупокоенных духов преследовать скупердяев-постояльцев, портя им жизнь до самой смерти. Стоны хозяина стали еще громче и писклявее, но терпение десятника лопнуло – Такеда, холодным, словно лед на вершине Фудзи, тоном, потребовал отбросить ненужную лирику и конкретно сказать, во сколько оценивает нанесенный пребыванием путников ущерб, тот скупердяй, который стоит сейчас перед ним, доблестным десятником кавалерии-нагината, что бы оный десятник мог конкретно оценить, не обойдется ли ему дешевле просто укоротить оного скупердяя на голову, так уж и быть, смирившись с присутствием его неупокоенного духа. Хозяин запричитал еще визгливее, упорствуя во мздоимстве и требуя возмещения убытков за пропоротые мечом и поколотые сюрикенами внешние стены, за раскрошенные в мелкую труху внутренние перегородки, исцарапанные столики, а так же за изгаженные каким-то неизвестным, но на диво вонючим животным, постели и пол на первом этаже. Такеда еще холоднее осведомился, не считает ли скупердяй-хозяин его, - доблестного воина клана Санада, этим вонючим животным, и если нет, то в честь чего представляет эти, никак не связанные с путниками, убытки, к оплате именно им. Хозяин начал выкручиваться, что-то несвязно говоря о коте ронина, но Хидэтада лишь еще грознее сдвинул брови, заявив, что вонь, так изрядно пропитавшая все на первом этаже, принадлежала «делу рук» отнюдь не кота, а скорее лисы, и предложив обеспечить хозяину возможность лично удостовериться в этом. Раз уж оный хозяин столь скуп, что жадность забила ему обоняние, то святым долгом десятника кавалерии-нагината будет уговорить кота уважаемого господина Мицуке создать прямо на полу первого этажа, небольшую пагоду из того, что воспитанный кот обычно закапывает где-нибудь подальше, после чего, вышеназванный десятник будет рад подержать мздоимца-хозяина над оной пагодой, дабы тот насладился ее видом и запахом, а так же облобызал ее, дабы наконец убедиться, что кот Мицуке-сана к изгадившему первый этаж существу не имеет никакого отношения. Хозяин дернулся так, словно его уже волокли за шиворот к упомянутой пагоде, сник и дальше требовал возмещения убытков уже гораздо скромнее. После добрых десяти минут яростного спора, обе высокие договаривающиеся стороны достигли более-менее устраивавшего всех решения и Хидэтада, морщась, как от острого приступа дизентерии, отсчитал хозяину несколько серебряных и бронзовых монет.

Сообщение отредактировал Reytar - 27-08-2006, 7:59

[Далара >>>]

Олури сгребла сверток, хотела открыть, да не решилась. Перед ней, деревенской девочкой, хоть и дочерью старосты, сидел самурай - настоящий, большой, сильный - и просил прощения. На мгновение возникло видение, что она, уже совсем взрослая, стоит в сверкающих красотой одеждах, и ей приносят подарки, преклоняют перед ней колени, и она гордо и с достоинством смотрит на всех и что-то говорит... а надо ли что-то отвечать на извинения Мицуке-сана?.. Кажется, не нужно. Вот уже отец Андрео говорит с ним, а встревать в разговоры старших и вовсе невежливо, невоспитанно и, как это говорила нянька?.. нет, не вспомнить. Вроде говорила постоянно что-то, вроде была рядом все время, а теперь не вспомнить даже лица. Олури в усердии сложила губы трубочкой, наморщила носик. Нет, никак. Есть в памяти ощущение теплых нянькиных рук, заливистый смех, шаги по комнате, когда няня думала, что девочка уже спит, а Олури лежала, укрывшись с головой одеялом, и все ждала, когда придут демоны, как в сказках. О таких демонах они с Тото и другими детьми рассказывали друг другу вечерами в саду, сжимаясь в комочки от страха и восторга. Тото... как он там? Где он? Жив ли? Олури шмыгнула носом. Рассказать ему, не поверит, что сегодня ночью демоны действительно пришли. То есть, не совсем демоны, конечно, раз дядя Хидэ и Такамори-сан так легко с ними расправились. Зато такие же страшные. И восторг такой же. Вот бы ей дали, она бы всех гадов заколола да зарезала. А что, с ветками и сучками у нее хорошо получаеится, с мальчишками дралась на палках тоже неплохо. Там, правда, крови не было. И не умирал никто.
Оглянувшись на соседнюю комнату, еще вечером принадлежавшую им, Олури передвинулась так, чтобы не видеть разрухи там. На глаза опять попался сверток с подарком, снова взыграло любопытство. Девочка краем глаза посмотрела на Андрео, потом перевела взгляд на Мицуке, снова на сверток. Веселые птички и цветочки, разбросанные по черной ткани фуросики, манили, словно уговаривали: разверни. Отец Андеро стал молиться, и девочка не утерпела, спросила:
- Мицуке-сан, можно посмотреть?

[Bishop >>>]

- Посмотреть?
Голова забита уже чем угодно; то ил сразу всем, то ли свосем уж посторонним. А... ну да - подарок. Ронин торопливо кивнул. Никогда никому не дарил ничего, один раз, и то давно, совсем в детстве, еще в столице жили. Тогда - да, принес одной знакомой сорванные в чужом саду глицинии, так ему лет шесть было. Или семь. Захотелось - уже сейчас, не в детстве, - спрятать лицо, чтобы никто не заметил смущения.
Мицуке отвернулся.
- Да нечего там смотреть... - буркнул он. - Пустяки одни.
Девчонка медленно развернула ткань, ее взгляду предстала кукла в дорогой одежде, шелк и вышитая парча. Игрушка чем-то неуловимо напоминала предыдущий подарок Мицуке, переданный странной девушкой в черном. Только если та кукла была принцессой, то эта, судя по всему, принц.
- Какой красивый! - восхищенно прошептала девочка. - Спасибо. Будет замечательный жених для химэ. Или брат...
Олури снова шмыгнула носом, вытерла тыльной стороной ладони предательски набежавшие на глаза слезы.
Мицуке заерзал - ну вот, испортил малышке настроение...
- Собирайтесь, - грубо, чтобы не заметили, что сам растроился, сказал он, поднялся с места. - Пора в дорогу.

(Далара тож)

[Далара >>>]

Амэ оставила Азаку на берегу, пусть отдыхает. В задумчивости нога за ногу пошла к гостинице. Девушка-призрак даже и не сообразила ведь, что именно сказала. Теперь есть слово, подкрепленное желанием, осталось придумать, как лучше использовать эту силу.
Амэ крутила пальцем выбившуюся из прически прядь волос, покусывая губы, что-то бормоча и не глядя под ноги. Прибрежный песок перешел в покрытую мелкими камешками тропинку, ведущую к забору. И вдруг - повсюду листва, ветки. Что такое? Амэ встрепенулась. Ах, это она случайно забрела в куст. Босые ноги нащупали нечто мягкое. Не трава; запаха нет; довольно объемистое. Девушка наклонилась, отводя рукой ветки от лица. Так, тряпка. Много тряпок. Амэ с треском вывалилась из куста и стала разглядывать добычу при свете занимающегося дня. Одежда, причем мужская. Странно, кому пришло в голову сложить вместе вещи из явно дорогой ткани и дешевые, какие может купить любой бедняк... А вот эта вещица ничего, да и вот эта хороша.
Амэ огляделась. Нет, хозяина шмоток не видать, никто не претендует. Подлости в виде грязи, крови или монов тоже не наблюдается. Значит, будет её, нечего зевать и оставлять в кустарнике без присмотра. Недолго думая, Амэ отобрала вещи, какие получше, остальное закинула обратно под куст. В конце концов, ей уже надоело ходить в том, в чем сбежала из чайного дома. Неудобно.
Тут же, не медля, девушка переоделась в новый наряд. Надо же, все неношенное, буквально только что сшитое! Когда складывала старую одежду, что-то тихо щелкнуло. Из любопытства Амэ полезла посмотреть и нашла мешочек с украшениями, подаренными Такамори тем вечером. Надо же, чуть не оставила.
Осталось выбрать нужные хакама. Серые в полоску: фи; синие в клеточку: бе; зеленые в ромбик: фу. Ага, эти, кажется, подойдут. Амэ, стоя в одном джубане рядом с кустами, подняла на руках штаны и придирчиво их оглядела в рассветном тусклом свете.
- Ты что думаешь? - спросила девушка у луны. Перед бледным диском проплыло облачно, словно небесное светило подмигнуло.
- Эге, - сказала Амэ и влезла в хакама.
Приоделась, старое бросила здесь же под кустом. Вышла на полянку чуть в стороне от калитки гостиничного сада. Вытряхнула из мешочка блестящие шпильки с узором в виде цветов и воткнула украшение в высокую прическу. Широко улыбнулась и хлопнула вдруг в ладоши. Где-то на дереве залился руладой соловей, и Амэ принялась танцевать. Сначала медленно, потом быстрее. В руках порхал веер. Летали рукава. Босые ноги мяли траву. Амэ щелкала языком, создавая себе ритм, все быстрее и быстрее. Волчком кружилась она по полянке. Потом резко остановилась и залилась звонким счастливым смехом, глядя в небо.