Shimotsuke gishi den

[Bishop >>>]

(imaichi - Kitty mo!)

Танец был похож на детскую сказку, на историю, что рассказывают ночью перед тем, как погаснет фонарь... на очень знакомую историю, только – сам он не слишком походил на ее участника. Но смотрел, захлебываясь восторгом, с трудом оторвал взгляд.
- Это ты сделала?
Рыжая только сощурила глаза и перевела взгляд на огонь. Теплое рыжее сияние смотрелось странным контрастом - и с высоким звездным небом, и с плясуньей на поляне. Кицунэ протянула руку, словно гладя оранжевые языки. Мицуке нашарил одну из расставленных глиняных бутылочек из запасов Такеды, зубами вытащил пробку, отхлебнул. Содержимое показалось иным на вкус, необычным. Ритм, что владел танцовщицей, перемешивался с ритмом крови, открывал двери – неизвестно куда, неизвестно зачем, неизвестно кому... Шагнуть внутрь было боязно и любопытно. Сказка, рассказанная лисой, оказалась спасением. Рыжая убрала руки от костра - в ладони плясала крошечная оранжевая капелька, словно пламя свечи, только живее, подвижнее. Протянула огонек Мицуке.
Роши принял его как подарок – в обе ладони, не подумал, обожжется или нет, но кусочек пламени был едва теплый. Будто держишь в руках маленького птенца. Мицуке хотел про это сказать, испугался, что разрушит чары, и сжал рот. Но сдержаться все равно не сумел, потому – произнес одними губами: «Красиво». Рыжая кивнула и улыбнулась. А потом - подмигнула роши и дунула в его ладони. Пламя словно бы перекинулось на самого Мицуке, но оно не обжигало - просто теперь воин светился таким же призрачным светом, как и танцовщица. Но - огненно-рыжим. А сама хулиганка уже распустила волосы - теперь они были длиннее и легче, чем тогда у реки и почти скрывали ее фигурку из виду. Их хотелось сдуть, отыскать среди них беглянку.
- Тебя надо было назвать Хисаки*...
Где-то под волосами блеснула улыбка.
- Я буду коллекционировать имена. А потом плести из них гирлянды, - то ли хмель ударил в голову, то ли просто смеется.
- Только сегодня не превращайся ни в кого, - попросил Мицуке, лицо у него стало совсем детским, утратило привычную резкость. – Пожалуйста.
У пламени был странный запах.
- Обещаю. - Рыжая придвинулась ближе и коснулась лбом лба Мицуке. - Только меч не потеряй.
Характер шутки резко контрастировал с выражением ее лица - там мешались какие угодно выражения, но только не намерение в самом деле что-то украсть.

***
* hisaki - язычки пламени

[Кысь >>>]

Рыжая проснулась от холода. Лапы, щеки, уши - все горело так, словно она уснула в ручье. Потерев лапой ухо, кицунэ не обнаружила ни когтей ни меха... И проснулась окончательно. Светлая тонкая кожа покрылась странными синеватыми пятнами, так что лиса даже понюхала руку в недоумении. Нет, пахнет водой, каштанами и одним знакомым роши. После пары забористых ругательств, произнесенных едва слышным шепотом и выражающих скорее сочувствие к несчастным двуногим, чем злость на кого бы то ни было, кицунэ, наконец, стала способна воспринимать окружающее.
А окружающее стоило того. Росы сейчас было столько, что в ней можно было не только купаться, но и плавать. Несмотря на то, что солнца еще не было видно, небо уже светилось золотом и нежными персиковыми тонами - частые мелкие облака словно пытались сравниться с луной, сияя каждое своим светом. В редеющем тумане над полянкой танцевала маленькая, едва заметная радуга. "Несчастные двуногие" лежали в траве неопрятными грудами шелка - где кого сморил сон. Некоторые явно мерзли, как и лиса, но большинство из них, казалось, совсем не ощущали холода. Рыжая осторожно коснулась Мицуке - так и есть, горячий как печка. Некоторое время кицунэ колебалась между нежеланием будить роши и возможностью погреться, потом между желанием утащить опять меч и чем-то, подозрительно похожим на совесть, а затем все-таки поднялась и подошла к костру. Увы, ни огонька, даже угли отсырели. Зато взгляд лисы натолкнулся на аккуратные ряды бутылочек. Секундное раздумье, и лиса решительно схватила одну из них, несколько отличающуюся от других опознавательными знаками. Рыжая поднялась и взглядом, каким могла бы осмотреть ее сестра переполненный курятник, оглядела полянку. На глаза ей попались крупные тыквенные фляги, свисавшие с седла лошади и еще несколько посудинок поменьше у самых разных участников вчерашнего праздника. На маленькие фляжки ушло едва ли по глотку, на большие - по хорошему "плюху". Девушек и Мицуке кара миновала по каким-то одной кицунэ понятным соображениям. Закончив, Рыжая аккуратно закрыла бутылочку и поставила на место. А сама - отправилась в лес. Греться.

[Bishop >>>]

(Далара и Китти - тож)

Несколько минут поляна пребывала в священной неподвижности занимающегося утра. До тех самых пор, пока на большую ветку не села большая зеленая с красными и синими пятнами птица. Она повернула голову на бок и большим круглым глазом оглядела лежащих вповалку людей. Тряхнула перьями, оглядела еще раз, и вот тут-то началось страшное, потому что Мару заверещал на весь лес:
- Roubo! R-roubeu!
Роши не открыл глаз, так пошарил ладонью рядом с собой, но никого не нашел. Ни - теплого, мягкого и приятного на ощупь, в путанице шелковых одежд, ни - пушистого, теплого, небольшого, бесхвостого, ни - на совсем крайний случай - пушистого, теплого, хвостатого. Рука непроизвольно дернулась проверить - на месте ли меч. За поясом оружия не было, зато оно нашлось рядом. Мицуке поднял голову. Глаза упорно слипались. Определив источник криков больше на звук, роши запустил в него, чем попало - деревянной гэта, забытой его ночной подругой.
Кицунэ услышала крик как раз в тот момент, когда уже собралась досыпать, уютно устроившись в естественной пещерке из древесных корней. Пробормотав что-то нелицеприятное в адрес неугомонных пернатых, она сунула нос в пушистый мех и решила что ни за что не двинется с места ради какой-то курицы, пусть даже и говорящей.

[Далара >>>]

(втроем, но Китти уже откололась, так что только с Бишем)

Обувь прилетела почти в цель, но попугай был ловок, и сумел увернуться. Хлопая крыльями и не переставая вопить – теперь добавились еще «tounan»* и «settou»*, Мару вспомнил, что, японцы невежественны и по-португальски не понимают, - он слетел на поляну. Вознамерился было сесть прямо на голову бесцеремонного неряхи, даже когти приготовил, но передумал. К тому же, у человека в запасе оставался еще один снаряд, а швыряет он их метко. Вместо этого Мару нырнул клювом в одежду, бывшую весь предыдущий день на хозяине, а теперь сиротливо распластанную по земле.
Нет, ну он так и знал! Ну что за человек?!
Попугай вынырнул, зажав в лапе многострадальную черную игрушку-лошадку. К возобновившимся воплям добавились слова, какими обычно ругаются португальские моряки.
- Ну и что? - удивился Мицуке. - Забыл талисман. Подумаешь! Не с ним же идти по нужде?
Мару повернул глаз к роши.
- Пр-ропал! В лесу нет, здесь нет. Укр-рали!
- Украли?
Мицуке потянулся, прежде чем накинуть на плечи косодэ, понюхал одежду - кто знает рыжую. Нет, видимо, ночью осталась довольна.
- Кого?
- Ма-о! - кот спал, свернувшись в огненный клубок на безрукавке; на требование отдать не отозвался.
Попугай забил крыльями, застучал ими о землю.
- Хозяина!
- А ты куда смотрел? - задал излюбленный вопрос Мицуке.
Кот только ухом дернул, догадался, что речь, не о нем.

-----------
*Roubo, tounan, settou - кража (на португальском и японском). Roubeu - украли

Сообщение отредактировал Далара - 27-11-2006, 16:20

[дон Алесандро >>>]

Шиобара.

Акаихигэ водил медиатором по струнам и слушал, как женщины поют оды, что он сам сочинил, некоторые он подправил прямо в процессе исполнения, некоторые особенно удачные он пометил: «Использовать ещё раз».
В целом, женщины справлялись со своей задачей, их голоса подходили друг другу дополняли и добавляли текстам од и стихов необходимые нотки. Конечно, иногда женщины фальшивили и не попадали в ритм.
- И снова фальшь! Что это такое? Когда, наконец, вы будете попадать в ритм?! Духи…
Женщины повались на колени, и снова замолили о пощаде.
- Если будете также издеваться надо мной и на празднике то утром же отправитесь корчевать пни и сушить болота. – процедил князь.
Плач мгновенно стих.
- Вот славно, надеюсь, вы запомнили тексты, потому что в третий раз я повторять, не намерен.
- Конечно господин, - поспешила согласиться одна из исполнительниц – не сомневайтесь.
- Я и не собираюсь, - даймё величественно повёл рукавом - вы свободны.

Когда за женщинами закрылись двери, дайме отложил биву и взял со столика веер. После чего сунул руку в рукав, и что-то достал из него. После чего зажал это в руке и закрыл глаза. Веер начал мерно обмахивать аристократа…

А в это время в саду дома управителя слуги поспешно ставили сцену, расставляли жаровни и расстилали циновки, всё делось чётко и быстро, слуги наизусть знали все вкусы и пожелания господина, и знали что будет за несоответствие.

[Hideki >>>]

дом Цувы Гембэя

- Мой господин, - Каоко склонила голову. Руки ее лежали на коленях, и она не поднимая глаз от пола, продолжила, - не слишком ли опрометчиво Вы поступаете?
- И в чем же моя опрометчивость? – вопросом на вопрос ответил ей сидящей перед своей женой Гембэй.
- Акаихигэ-сан жесткий человек и может уничтожить весь наш род, если хоть тень подозрения, даже самого нелепого, ляжет на нашу семью.
- Подними голову Каоко-сан, - она подняла голову и увидела на лице мужа странную улыбку, от которой по коже женщины побежали мурашки. – Уже поздно…
- Как…поздно, но ведь… - большие черные глаза смотрели на Гембэя.
- Растаял снег, и упала звезда, как он и предсказывал…Акаихигэ предложил мне свою помощь…
- Нет…не стоит принимать даже коку риса из рук этого человека…
- Мой долг перед господином…и моя честь самурая требуют этого, - улыбка на лице Гембэя стала шире..

дом Цувы Гембэя-сад

- Я смотрю вам, здесь понравилось святой отец? – ямабуси посмотрел на сидящего под деревом отца Иоанна.
Францисканец открыл глаза и посмотрел на коллегу:
- Мне осталось не долго, и я пытаюсь насладиться каждым мгновением. Но, Хирохата-сан, вы правы, мне здесь нравиться. Это чудесный сад. А это дерево…словно, оно что-то говорит, но я ни как не могу понять его слов…Ветер перемен, вы чувствуете его? Словно, Господь снизошел до нас грешников и ласкает своей дланью, успокаивая…
- Мне странно слышать от вас эти речи, святой отец.
- Этот дом полон скверны и грехов. Отчаяние захватило его обитателей. А отчаяние это смертных грех и мой долг помочь Каоко-сан преодолеть его.
- Так вот в чем дело. Вы значит, тоже знаете историю этого дома? – ямабуси присел рядом со священником и прислонился спиной к стволу дерева. – Вы правы, дерево говорит…
На лице отца Иоанна появилась довольная улыбка.

[Далара >>>]

Шиобара

Ханзо пошел следом за слепым, но на пороге оглянулся. Его товарищ по несчастью быть призраком не двинулся с места. Сидел с прямой спиной, скрестив ноги, закрыв глаза и положив руки на колени. Эта поза, обыкновенно значившая небрежность и неофициальность, сейчас казалась чуть ли не церемониально-строгой.
- Ты идешь? – спросил Ханзо, позволив ноткам справедливого нетерпения окрасить свою речь.
- Нет.
Масанари приподнял брови.
- У мальчика уже есть память, мы там не нужны, - продолжил Самми. Он прятался в потемках у дальней стены комнаты.
Ханзо скрестил руки на груди. Не шевельнулась ни одна тень на полу, залитом мягким светом утреннего солнца. Лучи проходили сквозь фигуру музыканта, словно его здесь не было вовсе.
- С каких пор ты путаешь знание с осознанием?
Масанари несколькими короткими шагами пересек комнату. Тени так и не колыхнулись, отказываясь повторять движения за фигурой в черном. Он сел напротив Самми, впился взглядом ему в лицо. Тот не открывал глаз, но веки дрожали, то ли от сдерживаемого волнения, то ли флейтисту было слишком неуютно под сверлящим взглядом. Ханзо предпочел бы последнее. Сейчас, в ответственный момент, не хватало только взрывающегося эмоциями аристократа. Таких при жизни он либо убивал, либо держал подальше от себя. Здесь не годится ни то, ни другое.
- Я не хочу видеть это, - выдавил, наконец, Самми.
- Отвернешься.
- Он всего лишь ребенок!
Значит, все-таки, эмоции... Лицо Ханзо превратилось в камень.
- Когда уничтожают деревни, убивают всех: мужчин, женщин, детей, стариков. Чем этот мальчик лучше их? Если он должен умереть, он умрет.
- Но почему сейчас, когда он еще так мал?
- Император Антоку был младше. Тем не менее, умер.
Лицо Самми исказилось, словно во флейтиста вонзили меч. Он что-то прошептал, слишком тихо, чтобы разобрать. Молитву?
- Идем же, - резко вклинился в этот шепот Ханзо, обрывая.
Ответ не успел слететь с губ Самми, в комнату вошел Иэмон, держа руку на рукояти меча, словно только что вложил лезвие в ножны.

[SonGoku >>>]

До его возвращения они, разумеется, ссорились, что не удивительно, потому что стоит оставить их без присмотра, как они затевают очередной яростный спор. Иэмон прислушался, но - нет. Ни торопливого пришепетывания Самми, ни ворчания вечно сердитого Ханзо, замолчали оба его спутника, не слышно даже дыхания. Слепой музыкант чуть было не рассмеялся; неужели они полагают, что он до сих пор ни о чем не догадался? Многослойные тяжелые одежды Самми шуршали иначе, чем у нынешних придворных, а рассказы о страшной гибели Ханзо Масанари из рода Хаттори все еще популярны в столице.
Ханзо обернулся к слепому. Несколько секунд изучал его лицо.
- Ну, что? - спросил он.
За его спиной раздался тонкий шепот шелка, Самми наконец-то пошевелился. Небось, решил Масанари, достает флейту, чтобы играть по еще одному покойнику.
- Сам мне скажи.
Кажется, они хотели переглянуться, но даже не шелохнулись. Иэмон ощупью нашел по-прежнему разложенную постель, сел, положив мечи рядом с собой, и принялся разматывать пояс. Принесенная с собой одежда стопкой лежала на полу.
Ханзо оглядел одежду Иэмона, и ту, что на нем, и принесенную. Еще раз посмотрел в лицо. Если бы Иэмон только что совершил убийство, это было бы видно. Хоть он и делает вид, что взрослый, самостоятельный и много испытавший, но, как ни крути, остается молодым слепым музыкантом. Даже неженка-придворный, видимо, понял это - за спиной раздался вздох.
- Какие планы? - спросил Масанари.
- Пойдем искать твою могилу...
Слепец вдруг замолчал, но прошло еще несколько длинных мгновений, прежде чем дробный стук, выбиваемый босыми пятками по деревянному настилу веранды, долетел до слуха его спутников. Перегородку с такой прытью отодвинули в сторону, что чуть было не лопнула бумага. Тот, кто стоял на пороге, был не очень велик годами и ростом, зато запыхался за десятерых.
- Эй! Ты уходишь? Но ты обещал, что... – Нобору сообразил, что музыкант в комнате не один, но тормозить было уже поздно, - ...сыграешь про то, как Минамото утопили Тайра, а еще я пишу, я все утро писал, но ничего не получается!
Мальчишка растопырил измазанные в туши пальцы.
- Представляете, - сказал Иэмон. – Он не умеет писать стихи.

[Grey >>>]

Утренняя поляна

Кин Ки проснулся от криков нечеловеческого, в прямом смысле этого слова, голоса, произносившим слова на каком-то нечеловеческом, уже в переносном смысле, языке. Привычно с утра гудела голова, монаха немного подташнивало, но он уже давно научился бороться с этим. По крайней мере, бедро болело уже не так сильно как вчера.
Сделать пару глотков, и окончательно привести себя в порядок, Ки не удалось. Его фляга, обнаружившаяся на месте ночного пиршества, оказалась пуста. Настроение монаха испортилось еще больше, едва он разобрал, что же там кричит несносный попугай, не имеющий никакого почтения к служителю Будды, нуждающемуся в покое и снятии похмелья.
- Юджи-сан пропал? - Кин Ки посмотрел на воина, которого, как ему смутно помнилось, звали Мицуке. - Сейчас или еще ночью?
Под ногой чуть не хрустнула глиняная бутылочка. К удивлению монаха в ней обнаружился почти глоток чего-то, что не слишком походило на сакэ, но уступало многим другим напиткам, пробованным Ки раньше. Обжигающая смесь пронеслась через горло и грудь, разгоняя кровь по жилам, и вернула монаху еще более четкое осознание происходящего.
- Быть может он все же где-то здесь. Ушел и уснул неподалеку.
Припомнить события прошедшей ночи Ки не мог при всем желании, оставалось надеяться, что в этом помогут остальные.

[Далара >>>]

Нара

Кайо остановилась, приложила руку ко лбу, защищая глаза от яркого солнца, потом указала на заросли выше по склону горы.
- Видишь? Там есть вход в пещеру. Только там и могут быть нужные изображения. Древнее место. Здесь даже воздух другой, чувствуешь?
Итачи втянул в себя воздух, но ничего особого так и не почувствовал.
- А что с нем не так? - подозрительно спросил он.
Девушка кинула на него удивленный взгляд. Потом улыбнулась.
- Тебе не досталось... но ничего, - пробормотала она. Сказала уже громче: - Все так. Здесь пахнет силой. Идем.
Они поднялись еще немного вверх, то и дело продираясь сквозь густой кустарник, пока не обнаружили под ногами старые плиты, складывающиеся в дорожку. Сделанная человеческими руками тропа обошла кругом заросший деревьями холмик, и оказалось, что она упирается в каменную кладку, а внутрь ведут два расположенных один над другим темных прямоугольника-хода.
Итачи на всякий случай достал из ножен катану, и, повернувшись к девушке, неуверенно спросил:
- А нам точно сюда? - слова Кайо о силе не очень-то обрадовали его, поскольку, как показало последнее столкновение, он не относится к тем, кто ей обладает, а у девушки нет больше того, кто может ее защитить.
Кайо, не отвечая, перешагнула порог нижнего прямоугольника. Через несколько шагов коридор поворачивал, и сразу стало гораздо темнее. Девушка шла уверенно, как при дневном свете.
- Эй, подожди, - Итачи мысленно обругал себя за нерешительность, и побежал вперед.
Пару раз чуть не оступившись в темном коридоре, он все же догнал девушку.
- Тебе не кажется, что я, как твой защитник должен идти впереди? - спросил он, - Кто знает, что скрывается впереди.
- Подземный ход, - честно ответила Кайо. – Еще ступеньки тут где-то неподалеку. Если хочешь, иди впереди. Ведь ты действительно мой защитник и воин, а воину не пристало идти за спиной у женщины.
Итачи вышел вперед, все еще держа катану рядом с собой. В темноте он видел не очень хорошо, поэтому осторожно делал каждый шаг, боясь снова обо что-то споткнуться. Наконец, одна из его ног не нашла в ожидаемом месте опоры, встречая на пути лишь воздух, и он, лишившись равновесия, полетел вниз, больно стукаясь о ступеньки. Прекратив падение, он слабым голосом спросил Кайо:
- Может все-таки зажжешь факел или что-нибудь вроде него?
- Ой! – Кайо, уже спустившаяся по ступенькам, зажала ладонями рот. – Я и не подумала. Сейчас.
В темноте разлилось сначала тусклое, потом все более яркое сияние, словно зажгли факел. Но ни запаха дыма, ни пламени так и не появилось. Когда света стало достаточно, чтобы различать предметы, оказалось, что девушка держит в руке перо, отбрасывающее отблески, словно огонь. Кайо наклонилась помочь Итачи встать.
- Нам нужен шестой зал, самый дальний.

(Hikari mo)

Сообщение отредактировал Далара - 2-12-2006, 13:00

[Хикари >>>]

Итачи встал самостоятельно, не посмев принять помощь от девушки. Осмотревшись вокруг, он что-то прикинул в уме и спросил, указал на проход:
-Шестой зал по этому коридору?
Его спутница кивнула. Подняла повыше сжимаемое в руке перо. Раз свет так требуется Итачи, пусть его будет побольше. Ближе ко входу лежало несколько факелов, наверное, он их не заметил.
Они прошли еще несколько залов, иногда поглядывая на фрески. Строители не поленились и украсили стены и потолок великолепными изображениями. Казалось, еще немного, и изображения оживут, сойдет с удерживающих их плоскостей. Наконец, шестой зал. Потолок, не слишком высокий, но достаточный, чтобы не суметь коснуться рукой, вытянув ее вверх.
Итачи то и дело удивленно раскрывал рот, поскольку никогда не видел ничего подобного. Чтобы не сбиться, он едва слышно отсчитывал проеденные входы в залы.
-Шесть, - наконец произнес он, - похоже, что нам сюда.
Его взгляд все еще блуждал по стенам и потолку, не в силах оторваться от удивительных изображений.
Кайо же, напротив, была сама сосредоточенность. Она деловито осматривала рисунки на стенах, бормоча себе под нос.
- Ну, это у нас кошак, и рыбе фуга понятно. Здесь... – она припала к стене, почти касаясь ее носом. – Ага, это наше зеленое водяное. Тут они изобразили меня, перья, между прочим, не совсем так, надо было им сказать. И вот здесь лапа неправильно, я так никогда не ставлю. Так, а вот и северный... кто-то.
Девушка сначала присматривалась то вблизи, то отходила к противоположной стене. Потом прислонилась лбом, затем провела рукой. Выражение ее становилось все мрачнее и мрачнее. Трещины на камне мешали видеть рисунок, линии никак не хотели складываться в узнаваемый образ.
- Итачи, - позвала она наконец, - ты видишь, кто здесь?
Сын управтеля посмотрел на фреску, указанную Кайо, и нахмурился. Линии были очень странными, и, хотя каждая из них в отдельности была вполне различима, общий рисунок узнать было сложно.
-Может быть это какая-то змея? – предположил он, еще раз оглядывая замысловатые изгибы.
- Змея? Нет, змея у нас кое-кто другой... Иногда подколодная, иногда так. Здесь не может быть змеи. Наверное.
Кайо сморщила нос, кончики губ ее опустились.
- Не знаю. Идем отсюда на свежий воздух!
Итачи явно хотел что-то спросить, но потом видимо передумал, и молча пошел к выходу. Когда же они с девушкой поднимались по лестнице, любопытство все же пересилило нерешительность и он спросил:
-Если ты не знаешь, кто он такой, то почему тогда думаешь, что он не мог быть змеей? Ведь ты же можешь быть, - тут он осекся и снова замолчал.
- Могу быть что? – переспросила Кайо.
Итачи не хотел отвечать, но пристальный взгляд Кайо не оставлял ему выбора.
-Ну ведь ты можешь одновременно быть и человеком и фениксом, - сын управителя рассматривал трещины на полу, не решаясь поднять взгляд после сказанного, - Значит и он может оказаться змеей.
- Возможно... Мне кажется это неправильным, но, может быть, ты и прав.
Девушка задумалась и до самого выхода молчала. Когда они вышли наружу, она села на порог и подставила лицо солнечному свету, закрыв глаза.

(как это часто бывает - с Даларой)

[Далара >>>]

- Nani?!
Ханзо не успел и шелохнуться, тем более перехватить взвившегося на ноги Самми. Тот, позабыв, что он аристократ, придворный и мастер церемоний, вороном метнулся к Иэмону. Широченные черные рукава грозно хлопали, как никогда напоминая крылья. Мальчик только рот раскрыл. Ханзо повеселел.
Со звонким стуком флейта исполнила роль карательного инструмента, будучи с размаху приложена к затылку Иэмона. Следующим на очереди оказался затылок Нобору. Как ни странно, призрачная флейта произвела весьма ощутимый живыми эффект, и оба схлопотавших подзатыльники схватились за пострадавшие места. Но Самми показалось этого недостаточно, и он обрушил на головы, а в особенности уши, провинившихся громкую возмущенную речь, из которой присутствующие узнали много новых слов, а некоторые из них не поняли вовсе.
Ханзо, единственный здесь, кто мог по достоинству оценить уровень и красоту выражений, повеселел еще больше. Попытался что-то сказать, но даже его голос, голос человека, чьи команды подчиненные должны были слышать в любых условиях, не сумел пробиться сквозь волну негодования Самми. Кто бы мог подумать, что этот тихий и обычно сдержанный придворный хлыщ умеет так. Пришлось отложить до тех пор, пока флейтист выдохнется.
- В каких портах и трущобах ты набрался такого? - задал вопрос Ханзо, дождавшись паузы, и с интересом стал наблюдать – что будет.
- В столице, - не задумываясь ответил ему Самми.
Масанари расхохотался.
- Что, все твои родственники разговаривали именно так?
- Не совсем. Так разговаривали в окрестных деревнях.
Пар, по всей видимости, был выпущен, и флейтист опустился на пол между слепым и мальчиком.
- Родственники разговаривали письмами на китайском, - проявил свои познания Иэмон.
Самми, восстановивший душевное равновесие, повернулся к несколько растерявшемуся от такой встречи Нобору.
- Про то, как Тайра воевали с Минамото я тебе сам расскажу. Он, - взгляд на Иэмона, - сыграет потом. Ты действительно не умеешь писать стихи? Это не дело. Ты должен научиться.

[Nikkai >>>]

Охранник пропустил их без слов - даже странно. Только взглянул в глаза Майе, а потом словно сомнамбула отошел в сторону. Бродяжка попыталась замедлить шаг - и не вышло. Ноги сами несли ее дальше, касаясь голыми пальцами камней так, словно знали каждую выбоину, безошибочно находя кратчайший путь... К чему?
Всю дорогу у нее в животе как будто дремал маленький огненный клубочек; там пекло, грозясь когда-нибудь вырасти в большой пожар, но пока еще рано было бить тревогу. Только когда Майе перешла мост через протоку, а впереди показались ворота Шиобары, пламя вытянуло один из язычков, подстегивая человека. Маленький скиталец сгорал от желания и пытался спрятаться от воспоминаний - те причиняли боль еще большую, чем голод, который грыз бореи.
Майе прижала ладонь к животу - то ли удерживая духа, то ли успокаивая его. "Недолго уже" - это одними губами. А незнакомые дома проносились мимо и в какой-то момент бродяжка поняла что бежит.
- Скоро, - уже вслух, шепотом, на сбившемся неровном дыхании.
И вдруг ей захотелось разорваться и попасть сразу в два дома; один стоял в центре, обнесенный высокой стеной, дом, во дворе которого его убили, второй - на отшибе, к нему спускалась улочка, которая вела обратно к воротам. Дом, в котором Хоши родился.
Девушка остановилась в нерешительности, потом решительно выбрала второе - оно ощущалось пугающим, тяжелым, но первого... первого Майе просто боялась.
Маленький огненный комочек в животе разрастался, пожирая внутренности, вот он уже овладел руками девушки и толкнул ими створки ворот в знакомый дом. Сад... он был не такой большой! И ступеньки на веранду, помнится, ему приходилось ложиться животом, чтобы взобраться по ним.
- Мама? Мама, где ты?

(и Сон)

Сообщение отредактировал Hinode no otome - 5-12-2006, 17:59

[higf >>>]

(С Амэ... то есть с Даларой)

В росе отражаются мириады маленьких лун, и поляна кажется накрытой тончайшей материей, сотканной из крошечных зеркал. Никем не поддерживаемый костер подернулся углями и перестал спорить с небесным светилом. Лишь один костер все еще горел, тот, что своим пламенем зажег всех. Даже пригасить его сложно, потушить невозможно, как невозможно поместить в человеческий разум вечность.
Амэ, стоя в центре, ощущая его босыми ногами, окинула взглядом поляну в поисках новой жертвы: костер необходимо подпитывать. Все они подарили ей сегодня частичку себя. Но ей нужно больше. Первой на глаза попалась Олури, свернувшаяся в клубок под деревом. Вот большой сладкоежка утомился и спит, обнимая лису, как ребенок обнимает любимую куклу. Грозный добряк Такеда видит, наверное, десятый сон, улыбается радостно чему-то. Неприступный, как замок в его фамилии, ронин, сдавший, наконец, часть своих позиций, наоборот, благословенно не видит снов. Сегодня демоны и призраки не мучают его. Всего в шаге от Амэ лежит бродячий монах, усталый, но сильный старик. В эту ночь отступили и его демоны.
Танцовщица вздохнула нетерпеливо, обиженно. Спят! Но где же другой монах, чужеземец, несущий своего бога в страну, где есть лишь божества? Амэ прислушалась к шепоту древесных крон. А-ха!
Шорох веток, шаги, выдаваемые лишь шуршанием палой листвы. Луна почти не проникала сюда, в место, оберегаемое деревьями и кустарником. В место, где тщился найти покой патэрэн Андрео. Даже в зыбкой тьме, кое-где расцвеченной пятнами лунного света, в шагах не было колебания, куда ступить. Шаги затихли рядом со священником. Белые тонкие руки легли на плечи коленопреклоненного иезуита.
- Твой бог наверняка услышал тебя. Направь теперь свои внутренние силы в другое русло.
Священник посмотрел на стоявшую радом женщину. Тот самый огонь, огонь этой ночи, продолжал жечь его изнутри, поглощая незримую, установленную им самим преграду. Страясь сохранить остатки стены, он отшатнулся.
- Отойди, не мешай мне творить молитву!
Амэ шагнула следом. Ткань хакама смела палые листья, задела ноги патэрэна.
- Время молитв прошло. - Танцовщица опустилась на землю рядом с мужчиной. Открыто посмотрела ему в лицо. - Теперь время жить.
Священник вздрогнул – с виду зябко, на самом деле по телу пробежала волна жара.
- Как ты можешь судить о молитвах истинной веры? Моя жизнь – служение Создателю!
С шелестом ткань сползла с плеч Амэ, обнажая тело до пояса. Маленькие руки притворно заботливо накинули белое с едва приметными узорами одеяние на плечи Андрео.
- Так живи во имя твоего создателя.
Дыхание священника стало тяжелым, будто он волок непосильный груз из последних сил. Глаза закрылись, потом, будто против воли, открылись, уставившись на открывшееся перед ним волнующее зрелище. Ведь нельзя же перекрестить вслепую!
- Заветы Иисуса – посвятивший себя ему не должен качаться женщины, так ОН сказал. Изыди, исчадие ада!
Дрожащая рука осенила грудь девушки крестным знамением, которое должно изгонять демонов. Как бы изгнать их из себя? Не тех, извне, для которых есть обряды, а тех, что всегда с тобой, от рождения до смерти, и являются частью человека. Ведь в каждом есть и от Бога, и от Дьявола…

[Далара >>>]

(и патэрэн Хигф)

Танцовщица расхохоталась.
- Ты этим хочешь испугать меня?!
Неожиданно сильными пальцами охватила запястье иезуита едва он завершил чертить в воздухе крест. Приблизила свое лицо к его, обдав горячим дыханием.
- Видишь, - подмигнула, - не действует.
В душе отца Андрео творился полный сумбур. Она не простой человек, это несомненно, он чувствовал сегодня на поляне, что было призвано что-то из высших сфер, но девушка не боится креста. Ангел? На него Амэ тоже не походила никоим образом. Да и как тут думать, когда ее лицо так близко? Господи, ты же знаешь, что именно женщины всегда были моим слабым местом. Зачем же так искушать, за что?
Португалец коснулся губами ее губ в поцелуе, руки легли на теплые плечи, и тут же отчаянным усилием оттолкнул от себя девушку.
- Я буду проклят, если нарушу обет. И мою семью постигнут беды... которые Господь отвел от нее, когда я посвятил себя ему... Навсегда... безраздельно посвятил...
Голос его прерывался.
- Мне нет дела до того, кому ты подарил себя. Он здесь не властен. И этой ночью не существует запретов.
Амэ снова коснулась губ Андрео, пробормотала:
- Идя против себя, идя против меня, ты идешь против всей этой страны. Готов ли ты проиграть эту битву?
Неожиданно то, что не знающий компромиссов между добром и злом европеец принял как угрозу, укрепило дух миссионера, и руки сжались на плечах Амэ, глаза посмотрели в глаза.
- Ты не знаешь... Пойми, он властен во всем мире, ваши мириады богов - лишь отражения его. И я не боюсь никого и ничего.
Не боится. Сколько лет у него не было женщины?.. Не думать об этом!
- Не боишься? – изумилась Амэ, словно не замечая рук на своих плечах, подалась вперед. – Разве не страшишься ты проклятия себе и бед для своей семьи, не страшишься меня, и, больше всех, своего властителя?
Тут настала очередь святого отца изумиться.
- Проклятие может постигнуть меня только если нарушать Его заветы, а не наоборот! И я не боюсь, пока следую заповедям Всевышнего.
Но Амэ и не думала отступать. Одним движением скинула руки Андрео со своих плеч, повалила священника на листву и с нечеловеческой силой пришпилила к земле. Наклонилась к самому уху, не давая пошевелиться.
- Пусть он явится и скажет, что ты занят. А до того – ты мой.
- Кто ты?
Он сходит с ума. Семья. Бог. Долг. Проклятие. Страшные слова, но почему их заглушает стук крови в висках. Он мысленно воззвал к Христу, усоявшему перед всеми искушениями, с отчаянной просьбой о помощи. Пусть это существо исчезнет или сам он станет непоколебим. неужели Бог может не ответить, когда его так зовут?
- Кто ты?
Ее щека так близко, плечо тоже, а если скосить глаза дальше… неужели это его губы касаются ее щеки?
- Кто ты?

[higf >>>]

Утро. Резкое, тяжелое как похмелье и острое, как клинок. Ночь была незабываема, а теперь душу и разум терзают инструментами инквизиции вопросы. Почему не откликнулся на его молитвы Бог? Почему не грянула с неба молния? Как можно не быть ни от Бога, ни от Сатаны и обладать сверхчеловеческими силами? Что будет с ним и его семьей?
Сознание греха и стыда.
Он был в тех же кустах на краю поляны, где и подошла к нему Амэ. Святой отец быстро оделся и вышел к спутникам, намереваясь ничего не говорить им о происшедшем. Возможно, ему и не удалось бы скрыть бурю эмоций, если б на поляне уже не царила полная суматоха и разговоры о похищении Такамори.
- Ohayo gozaimasu… Но что произошло? Такамори-сан пропал? – спросил миссионер, желая как-то отвлечься.
А тяжелые глыбы неразрешимых пока вопросов сталкивались в голове, грозя стереть в муку все мироощущение священника.

[дон Алесандро >>>]

Шиобара.

Акаихигэ подал левую руку слуге и поднёс к лицу правую, чуть скривил губы, однако сделал это скорее по привычке, лак был нанесён идеально, слуги дано научились этому простейшему искусству, как и многому ещё.
- Готово, господин - слуга смотрел на князя, ожидая новых приказов.
Тайра придирчиво проверил маникюр.
- Что ж… вполне приемлемо, ты свободен.
Слуга поклонился и змеёй выскользнул из комнаты, дайме же глянул на себя в круглое бронзовое зеркало и степенно поднялся.

- Я вижу вам уже лучше, господин сказитель - голос Тайра был с чуточкой теплоты - Я рад этому.
После чего отвесил вежливый поклон.
Туго натянутые струны бивы послушно гудели под пальцами; роговая дощечка лежала рядом на нагретых солнцем досках веранды. В тенечке шуршат бумагой Самми и мальчик, наверное, уже целую палочку туши извели. Не считая той, которую потратил больше на себя, чем на стихи неугомонный ребенок.
- Благодарю за заботу.
Иэмон отложил инструмент.
Дайме повернулся к компании и вежливо поклонился остальным соучастникам.
- Занимательно… - проговорил князь и подошёл ближе, его шикарное темно-красное почти багряное кимоно не издало ни звука при движении господина.
- Не правда ли замечательная погода?
Мальчишка от усердия сопел и отдувался, выводя очередной кандзи. Его добровольный наставник ответил на приветствие князя не слишком глубоким поклоном, но не прекратил своего занятия, а ворчливый Ханзо буркнул под нос что-то неразборчивое, возможно, приветствие.
- Для тех, кто может насладиться ею, несомненно, - произнес Иэмон без улыбки и снова взял биву; с ней в руках он чувствовал себя уверенней. - Но найдутся такие, кто и дождь не отличит от полуденного солнца.
- Но чувствуют ли они вообще что-то? - дайме смотрел на Иэмона - Будда говорил что мир это лишь Великая Иллюзия, увидеть мир не значит почувствовать его…
- Ему виднее, - согласился слепой музыкант. - Кому-то должно быть виднее.


(и СонГоку)

[SonGoku >>>]

Дайме чуть улыбнулся.
- Ты интересный человек. Мне кажется, я понимаю, почему ты нравишься нам… - проговорил Акаихигэ.
- Если бы он еще знал, как из этого извлечь пользу! - фыркнул сливающийся (видимо, по привычке) с тенями Ханзо Масанари.
Бива ответила ядовитой нотой. Иэмон пошарил ладонью по теплым доскам, нашел медиатор; теперь голос инструмента стал больше напоминать мерные удары волн о каменные скалистые берега.
- Польза не всегда видна с первого взгляда - чуть склонил голову Акаихигэ - иногда она лежит на поверхности, но почти всегда скрыта в глубине. А ещё, часто поиск пользы это дело не одного человека, а группы…
- Будучи на вершине, они унижали покорных; будучи богаты, они были безрассудны в своей гордости, - Иэмон склонил голову к плечу, прислушиваясь к далеким голосам, как будто отсюда можно было расслышать шум прибоя у мыса Данноура. - Двадцать лет и более правили они этой землей. Но поколения проходят как сон.
- Только вот сны иногда возвращаются - в его голосе небыло яда или сарказма, лишь факт.
Музыкант кивнул; бива откликнулась криком диких гусей над морем.
- ...они, спящие в бушующем море, даже во сне не вернутся домой.
Птицы в клетках грезят об облаках...
Самми повернулся ко всем спиной, казалось, он вот-вот закроет лицо длинным широким рукавом. Затих мальчишка, крепко сжав в пальцах кисть для письма.
- А где твой дом?

(с Доном)

[Хикари >>>]

Небольшой лагерь в бамбуковой роще уже был виден чуть вдалеке, и Хаку, немного успокоившись, пошел медленнее. Момоко наверняка еще не спала, дожидаясь Говорящего с Духами, и от одной этой мысли становилось легче.
Хаку привык к одиночеству, которое было его спутницей с самого рождения, но в то время, когда он путешествовал по далекой Микаве, он увидел другую жизнь. Конечно, в ту холодную зиму девяносто третьего года он не один раз готов был попрощаться с жизнью, но рядом всегда были и простодушный Такамори, и загадочный Какурай, и неунывающая Акари. И, несмотря на то, что сейчас из пути разошлись, Хаку не сомневался, что каждый из них иногда вспоминает то время. А Момоко, тогда сразу же покинувшая его, сейчас вернулась, чтобы теперь всегда оставаться рядом с ним. И сейчас Говорящий с Духами понимал, что может считать себя счастливцем, независимо от того, сколько несчастий ему еще предстоит пережить. И все тучи, нависшие над ним в последние дни, сейчас казались ему небольшим испытанием, которое он, несомненно, преодолеет.
Но все же, у судьбы всегда свое отношение ко многим вещам, зачастую очень неприятное для тех, кому оно заготовлено. Вот и сейчас, добравшись до лагеря, Хаку нигде не мог найти Момоко. Она развесила повсюду охранные амулеты, как он ей и сказал, и наверняка не собиралась покидать лагерь. Но что в таком случае произошло? Говорящий с Духами глубоко вздохнул и сел недалеко от затушенного костра, приводя мысли в порядок.
-Паникой делу не поможешь, - успокаивал он сам себя, - Я должен успокоиться и подумать. Sou ka! Нужно осмотреть лагерь и тогда может быть я смогу понять, что же произошло.
И Хаку, еще раз глубоко вздохнув, начал осматривать лагерь. Вскоре он заметил охранный свиток, лежавший на земле. Вряд ли он упал сам или же Момоко оставила его там. А это значило, что здесь кто-то был. Лагерь был защищен от духов и демонов, но не от обычных людей. «Выходит, Момоко похитили? – пронеслась в голове ужасающая мысль, - Ты так был уверен в ее безопасности, что совсем забыл о таких простых вещах. Нужно было не отпускать ее ни на шаг, а ты оставил ее здесь одну, посреди ночи». Мысли били по вискам словно молот кузнеца, и Говорящий с Духами вскоре обессилено упал на колени, сжимая голову руками. Его глаза были полны отчаянно, а губы дрожали в бессильной злобе.
-Я найду тебя, куда бы они тебя не увели, - произнес он, поднимаясь, - И я вытащу тебя оттуда, что бы мне не пришлось сделать. Отчаяние в его взгляде уступило место решительности и еще чему-то неведомому и пугающему.

[Hideki >>>]

(совместно с СонГоку)

Солнце потихоньку скрывалось за деревьями, окрашивая сад в новые тона.
- Так много красного, - прошептала Каоко. – Что-то определенно должно случиться…
Из головы женщины не выходил разговор с мужем и его улыбка. Улыбка, которой она ни когда не видела прежде. Она должна была увидеться с дайме сама и все выяснить. Выяснить так, как умеет это делать любая умная женщина.
Она попыталась вновь сосредоточиться на оттенках красного, что постепенно заполнял весь сад. Еще немного и сад погрузиться во тьму, но до этого слуги разнесут огонь по всем фонарям. У нее еще было время.
- Мама? Мама, где ты? – донеслось до Каоко.
Ее глаза, до этого слегка прикрытые стали распахнутыми. Этот голос! Она знает, кому он принадлежит, а точнее принадлежал…
- Хоши, - прошептала Каоко и из ее глаз потекли слезы. За что ками так жестоко издеваться над сердцем матери. Чем она провинилась перед ними, что они решили таким способом ее наказать. – Хоши…
Накопившаяся за день усталость и нервное перенапряжение взяли свое.
Вот теперь маленького демона было не удержать; отпихнув Майе, он пробежал по камням дорожки, попутно все-таки удивляясь, как вокруг все изменилось.
- Мама?
Босоногая женщина в лохмотьях, остановившаяся перед хозяйкой дома, знакомо наклонила голову на бок.
- Хоши…, - Каоко поднялась на ноги и удивленно смотрела на женщину. – Сумерки и ками играют с моим зрением и слухом…Я не могу в это поверить, - шептала она себе. – Хоши…
Бродяжка вздрогнула, как будто на мгновение морок выпустил ее, но потом улыбнулась; если бы ей, как и Хоши, недоставало одного молочного зуба, сходство было бы полным.
- Я пришел. Я не опоздал?
- Твой сенсей сегодня тебя не дождался и ушел очень огорченным. Он обещал, что завтра ты получишь от него по полной программе, - глаза Каоко светились добротой и заботой о сыне. – Юги давно уже спит. А отец, до сих пор на службе.
- Я растроил тебя? - огорчился Хоши.
Оборванка присела на край веранды.
- Я хочу есть. Я проголодался, мама.
- Пойдем же скорее в дом, - мать взяла сына за руку и повела к фусума, что открывала вход в ее комнату. – О-сен сейчас принесет нам сладких рисовых шариков, которые ты так любишь.
В комнате тоже все было необычно изменившимся и знакомым одновременно. Хоши долго пытался поймать светлячка, который случайно залетел к ним из сада, но маленький жук все время ускользал из его рук. А потом задремал, до отвала наевшись и все-таки ощущая грызущий изнутри голод.
Глядя на уснувшего сына, Каоко улыбнулась. Нет, зачем малыша будить и тащить в другую комнату, пусть уж спит здесь. А она будет рядом, теперь она его не отпустит. Каоко легла рядом с сыном и обняла его. На душе было тепло и спокойно. В данный момент она была счастливейшей из всех женщин. С этой мыслью она и уснула.