Shimotsuke gishi den

[дон Алесандро >>>]

Шиобара.

Акаихигэ открыл глаза. Его взгляд уходил куда-то далеко-далеко, сквозь ограду сада и дальше, туда, где седые горы подпирали небеса своими седыми макушками. А может быть и ещё дальше.
- Мой дом… - почти прошептал князь - раньше я думал что он там, рядом с дедом, а потом… потом его не стало. Я пробовал найти его, но видно плохо старался, или мне просто не везло…
Дайме сложил руки в рукава, будто ему стало холодно.
- Иногда мне кажется, что он был внутри меня, а потом пропал как…
- ...вечерний дымок среди сосен, - продолжил за сиятельного князя слепой музыкант. - Наши корабли лежали на берегу, где ночь и день рыдали чайки и соленые волны омывали наши рукава. Мы спали с рыбаками в их хижинах на подушках из песка. Мы никого не знали, лишь людей Сума.
Дайме не договорил, что-то в нём изменилось, лицо стало жестче, взгляд осмысленнее, даже сама фигура будто прибавила в росте.
- Но чаще мне кажется, что его нет и не было!
В голосе Тайра снова появились насмешливые нотки.
- А ты музыкант? Почему ты бросил мыс? Маловато зрителей? Или решил просто сменить обстановку?
- Бива-хоши не должен подолгу оставаться на одном месте, - Иэмон так и не перестал перебирать струны; мелодия сопровождала их разговор, как и многие другие мгновения его жизни. – Я бы сказал, что слушателей там было даже больше, чем мне хотелось бы.
- Да-да, мы все лишь странники в этом Мире - проговорил дайме, не вынимая рук из рукавов - а некоторые и не только в этом. Зачем ты пошёл к призракам?


(и СонГоку)

[SonGoku >>>]

(вместе с Алесандро)

- Желания иногда исполняются, совсем не так как мы этого хотим, или их исполняют не так как указывали - Акаихигэ усмехнулся - или цена слишком высока… Ты хотел узнать цену или заплатить?
- Цену я знаю.
Иэмон положил биву, как больного ребенка себе на колени, ласково погладил, успокаивая и утешая, и начал отвинчивать колок, чтобы освободить порванную струну.
- Но плату вносить пока слишком рано.
Аристократ подошёл ближе, и встал почти вплотную к музыканту.
- А не боишься?
Иэмон поднял голову; его глаза (действительно цвета моря, когда оно безмятежно и обманчиво тихо) "смотрели" прямо в лицо сиятельному даймё.
- Однажды какой-то человек спросил: что есть смерть? - произнес музыкант. - И получил ответ. В жизни все фальшиво, есть только одна истина, и эта истина...

[Reytar >>>]

Все та же дорога в Шиобару
Стоянка странной компании, ночь, через некоторое время после танца Амэ, но еще задолго до рассвета...

Такеда Хидэтада хорошо знал, что все, особенно нечто приятное, имеет пакостную тенденцию заканчиваться, причем, чем приятнее событие, тем по закону подлости, оно стремиться закончиться как можно раньше. В полном соответствии с этим знанием, завершился и безумный танец, такой будоражащий, такой странный, но и такой приятный, несущий отдохновение и сон разуму, и блаженную усталость телу.
Когда навеянное пляской блаженство чуть схлынуло, кавалерист проснулся, помотал головой и заметил, что остался почти один на месте стоянки. Один, если не считать раненого монаха, который успел изрядно укушаться сакэ и тихонько посапывал, лежа на тележке, на которой его сюда собственно и доставили. Такеда Хидэтада задумчиво хмыкнул, соображая, что он не так пьян, как бы хотелось, а искать в окрестном лесу обоих ронинов или их дам – суть занятие бесполезное и неблагодарное. Заняться поисками подопечной, отсутствие которой десятник, не смотря на легкое пошатывание усеянного крупными звездами и осветленного полной луной, неба, все же заметил, не представлялось ни возможности, ни желания. Хидэтада лишь теперь ощутил, что чувствует свои ноги не лучше, чем, скажем, два аркебузных дула, приставленных к седалищу, и передвигается на них примерно так же резво, как ходил бы, и в самом деле заимей вместо ног стволы мушкетов, то есть почти никак.
Придя к такому, с одной стороны неутешительному, а с другой стороны, в чем-то даже успокаивающему, выводу, кавалерист испытал стойкое желание выпить еще, на сей раз не важно в чьей компании, лишь бы выпить, но не тут то было. Те бутылочки сакэ, до которых дотягивались его руки, почему-то, словно по воле подлых демонов, оказывались пустыми, что еще больше усугубляло жажду и отнюдь не способствовало продлению полученного в пляске умиротворения. Еще раз, на всякий случай проинспектировав близлежащие бутылочки, на предмет наличия в них сакэ, но ничего не обнаружив, бравый десятник подключил к решению вопроса: «Что бы выпить?» глубины своей памяти, которые, довольно быстро, навеяли кавалеристу манящий образ нескольких полных бутылочек, оставленных в седельной суме «на самый черный день».
Еще раз хмыкнув и придя к выводу, что чернее дней чем этот, ибо сейчас, как ни крути – темно, не найти, Хидэтада с кряхтением поднялся на ноги и бодро заковылял к седельным сумкам, лежащим под ближайшим деревом, в одной из которых, он был в этом уверен, скрывался столь необходимый ему сейчас «медикамент».
Протянув руку к вожделенной суме, и ухватив ее за бок, бравый десятник уже предвкушал изысканный манящий вкус текущего в рот сакэ, чье благотворное влияние должно было вызвать изрядное повышение жизненного тонуса и, как следствие – чудесные по смыслу и звучанию стихи и песни, которые обязательно придут ему в голову, а придя, немедля будут исполнены во всеуслышанье, когда его мечты грубо прервали. Что-то большущее и куда более темное, чем лежащие неподалеку валуны, с громким всхрапом вцепилось в горловину седельной сумы с другой стороны и, явно не горело желанием возвращать добычу ее истинному владельцу.
Несколько опешив от неожиданности, Хидэтада машинально отдернул руку, другой рукой пытаясь нашарить на поясе рукоять меча и яростно соображая, не свела ли его судьба в праздничную ночь с одним из охотящихся во тьме демонов, когда вцепившаяся в седельную суму темная масса, громко фыркнула, поднявшись на ноги в весь свой немалый, как и положено боевому скакуну рост, и оказалась никем иным, как плотно поужинавшим и успевшим слегка задремать, Демоном-У, который отнюдь не пришел в восторженное настроение из-за того, что его разбудили в тот момент, когда жеребцу снился захватывающий сон о изящных, юных, с кокетливо склоненными набок и призывно трепещущих длинными ресницами, головами, кобылах. Более того, жеребца не обрадовало, что его разбудил и вырвал из пленительных мечтаний ни кто иной, как Хидэтада, которому однозначно было необходимо что-то в седельной суме, которую конь уже сжимал в зубах.

[Хикари >>>]

Ушлый жеребец мгновенно сообразил, что такого шанса отомстить десятнику за столь раннюю побудку, как и за подобные, ранее произошедшие "обиды" позже может не представиться, по этому он прижал уши, придав морде совершенно издевательское выражение, громко фыркнул и, не отпуская сумы, попятился, волоча ее за собой по камням.
Хидэтада, как раз разобравшийся, что не поделил седельную сумку и лежащее в ней сакэ ни с кем иным, кроме своего боевого коня, высказался, как он считал, негромко, но крайне эмоционально и поспешил за пятящимся к кустам, гривастым вором последней радости суровых воинов. Тот - не будь дурак, прибавил ходу, пятясь еще быстрее, так, что нагнать его самурай, на своих ноющих и почти не ощущаемых "мушкетных дулах", попросту не мог.
Хидэтада попытался так же увеличить темп движения, но сделать это было настолько затруднительно, что, не смотря на рвущиеся с губ бранные слова, десятник кавалерии-нагината славного клана Санада был вынужден попытаться уговорить вредного коня добром вернуть присвоенную им сумку. Такеда засюсюкал с ним как с младенцем, называя Демона-У ласковыми словами и уговаривая быть хорошим, порядочным конем, и вернуть сумку. Демон-У подозрительно скосил на медленно и незаметно подступающего кавалериста глаз и презрительно фыркнув, задрал верхнюю губу, всем своим видом выражая отношение как к актерским талантам Хидэтада, так и к его обещаниям трижды в день чистить, купать в воде с лепестками лотоса, и трижды же в день, - собственноручно заплетать гриву. Конь так иронически заржал, мотая головой и ясно давая понять, что не впечатлен профанской игрой хозяина, и не намерен идти на компромисс, что Хидэтада на миг показалось, что жеребец еле-еле сдержался оттого, что бы показать своему всаднику глумливый жест.
Хидэтада скрипнул зубами, мысленно пообещав коню, что мол, тот сейчас просто обхохочется, но, внешне сдержавшись, он медленно-медленно, словно бы и незаметно приближался к коню на расстояние, на его взгляд достаточное, что бы отобрать у гривастого вымогателя, вожделенное сакэ.
Наконец, сочтя дистанцию до сумы вполне подходящей для успешного броска, Такеда с громким ревом прыгнул вперед, вцепившись руками в горловину седельной сумы и начав судорожно пытаться ее развязать. Десятник прекрасно знал характер своевольного жеребца и не сомневался, что битва за обладание сумой отнюдь не закончена, а только начинается, так как упрямства и дури, позволяющих Демону-У отстоять понравившуюся ему вещь, боевому коню было не занимать. Предчувствие не обмануло Хидэтаду - Демон возмущенно фыркнул, и что было сил, потянул суму на себя, энергично пятясь в кусты. Кавалерист, с громким рыком нецензурного содержания, соответственно потянул суму на себя, но не преуспел - жеребец все же был раза как минимум в два тяжелее, по этому, сквернословящий десятник, красочно и громогласно поминающий всех предков и родственников несносного жеребца, птичкой влетел в те же самые кусты, но рук не разжал.
Дальнейшие события для Хидэтады слились в один невразумительный, но крайне насыщенный круговорот - хлещущие по лицу ветви кустов, издевательское фырканье зловредного Демона и рывки сжатой в руках горловины, палые иглы пиний, колющие голые пятки кавалериста, пропахивающие в их, укрывавшем землю толстым ковром, слое две рваные борозды. Кавалерист, громко сквернословя, тянул и дергал многострадальную седельную сумку на себя, жеребец, с издевательским всхрапыванием и фырканьем - на себя, при этом каждый ни за что не желал уступить другому прикладывая все усилия для победы в поединке, но, не переступая некой границы, после которой дружеский поединок превратился бы в бой на смерть. Так Хидэтада ни разу не попытался ударить коня по голове, а жеребец не пускал в ход свои подкованные на корейский манер, копыта, которыми, бывало, проламывал черепа рискнувшим слишком близко подобраться, бойцам ыйбена или разбойникам.

(писал Рейтар, а я здесь стою для перебивки поста)

[Reytar >>>]

(там же, те же)

Но, как бы то ни было, накала сражения за седельную суму, это ничуть не приуменьшало – конь и его всадник словно связанные цепью пушечные ядра сквозь траву, трижды проломились сквозь кусты, изломав и истоптав их до невозможности. То Демон-У, то Хидэтада яростно оттягивая седельную суму на себя, пятились боком, натыкаясь на стволы деревьев или заросли колючек, пытаясь либо добраться до бока жеребца и вскочить на него, либо этого не допустить, всякую неудачу оппонента комментируя либо эмоциональным причудливо-матерным ревом, либо глумливым фырканьем и храпом. Естественно, долго такое продолжаться не могло – в один далеко не прекрасный момент прочная кожа сумки не выдержала и с громким треском разорвалась на два неаккуратных куска, доставшихся каждому из спорщиков. Все содержимое сумки с глиняным стуком посыпалось на землю и корни деревьев, вырвав из груди десятника еще более громкий и причудливо скомпонованный негодующий вопль.
Демон-У, оценив сложившуюся ситуацию и обратив внимание, что Хидэтада отшвырнув свою половину сумки, бросился подбирать распавшееся по земле содержимое, горделиво изогнул голову, победно фыркнул сквозь вторую половину сумы, ставшую для него добытым в бою трофеем, и игривой, танцующей походкой скрылся в темноте, держа путь в сторону стоянки, от которой они уже изрядно удалились.
Хидэтада же, сквозь зубы поминая все лошадиное племя, а особенно всех предков несносного Демона, вплоть до троюродной тети и четырехюродного дяди по линии матери, собирал выпавшие из сумки вещи, особенно тщательно проверяя на целостность раскатившиеся бутылочки сакэ, большая часть которых, хвала всем ками, уцелела. Наконец, собрав содержимое сумки в небольшую кучку и решив что займется ее перераспределением по другим сумкам на следующий день, бравый десятник собрал в охапку уцелевшие бутылочки и, периодически шипя от боли в поколотых об хвою, и отбитых об корни пятках, направился к стоянке, стараясь ступать как можно осторожнее и тщательнее ставить ногу, что бы не разбить отбитое в такой нелегкой схватке, лакомство.
Вернувшись в лагерь, Хидэтада обнаружил, что никто из удалившихся в лес спутников еще не появился, по этому он присел у костра, еще раз взглянул на такую прекрасную в эту ночь, полную луну, хлебнул немного сакэ, и как раз пришел в благостное расположение духа, столь необходимое для складывания чудесных и прочувственных стихов, как сам не заметил, что уснул.

[Хикари >>>]

(снова только Рейтар)

Он спал, сжимая в объятиях свои мечи, найденные там же где он их оставлял, и початую бутылочку сакэ, допить которую он так и не успел. Он спал, и видел сумбурнейший и причудливейший сон, одним из важнейших персонажей которого были высокий седоволосый наньбан, с похожей на конский хвост прической, одетый в необычную, черную с серебром кожаную одежду, и высокий, одноглазый самурай без герба, одетый неряшливо, но кажущийся чем-то необычайно знакомым. Оба воина из сна были ничуть не похожи внешне, но чрезвычайно умело обращались с мечами и при этом имели очень много общего, куда больше, чем одно искусство фехтования, в своем характере и судьбе, если судить по сну. Так же Хидэтада запомнил очень необычный меч, странный, непривычных форм и очертаний меч, один и тот же меч, которым владели оба виденных им во сне воина, точнее, владели разными воплощениями одного и того же меча, если конечно у мечей вообще бывают воплощения. А еще, Хидэтада запомнились стихи… Непривычного размера, на неизвестном языке, но такие понятные строки, которые, казалось, идеально подходили к такому сну и к воинам которых он в этом сне видел:

Кто изменит мой путь?
Кто изменит мой рок,
Что начертан мне древним
Холодным мечем?

Я блуждаю всю жизнь
В лабиринте дорог
И ношу смерть
За правым плечом.

Каждый день - новый бой,
Каждый день старый страх,
И с тропинки судьбы не свернуть,
И я вернусь домой, в старый замок в горах,
Когда будет окончен мой путь.

Не обманешь судьбу и не купишь любовь
Ни за жизнь, ни за смерть,
Ни за горсть серебра
И холодная сталь ляжет под ноги вновь,
Равновесием зла и добра.

Пусть сгорает судьба в ритуальных кострах,
Пусть у мира меняется суть,
И я вернусь домой, в старый замок в горах,
Когда будет окончен мой путь.

Не за знамя и герб, не за список побед -
Не поймешь где искусство, а где ремесло.
Семь шагов через страх,
Семь шагов через бред,
Коль остался в живых - повезло.

И когда надоест мне со смертью играть,
Жизнь отпустит меня отдохнуть.
И я вернусь домой, в старый замок в горах,
Когда будет окончен мой путь.*

* - в посте использован текст песни "Посвящение Каэр-Морхэн" Тэм Гринфилд

[Далара >>>]

Поляна по дороге в Шиобару. Начиная с ночи

Питье Олури понравилось. Мало того, что вкусное, оно делало праздник веселее. Конечно, дома на Миябито детям тоже давали сакэ, чуть-чуть, буквально по глотку, считая, что не повредит. Но там оно было другое, с более резким вкусом и запахом. Запасенное дядей Хидэ оказалось намного лучше, правда и в этот раз досталось всего два глотка. Слишком мало, сами-то взрослые помногу выпили.
Улучив минуту, когда никто не смотрел, девочка отыскала полную бутылочку и приложилась к ней, не забывая поглядывать, чтобы никто не заметил. Олури не оставляло чувство, что если застукают за этим занятием, будет неважно, взрослая или еще нет, уши надерут.
Когда патэрэн Андорео предложил уйти с ним в лес, Олури растерялась. С одной стороны, он вроде бы пытался оградить ее от происходящего на поляне, хотя ничего противоестественного там не происходило. На Миябито всегда так. Правда, он странный, может и не знает этого. Вдруг там, где он вырос, не принято так проводить праздники? Хотя как еще их проводить? С другой стороны, он мужчина и вдруг позвал в лес. Может, он хочет взять ее в жены?.. Олури наморщила носик: в жены она пока не хотела. Совсем.
К счастью, он сам избавил ее от необходимости давать ответ – просто ушел один. Может, она его обидела? Надо будет спросить, когда вернется. Обижать его Олури не желала и готова была сделать что угодно, чтобы загладить вину, если такая отыщется. Почти что угодно.
Тем временем Амэ завела свой танец, и девочка уставилась на нее в полнейшем восхищении, не в силах оторвать взгляд слипающихся глаз. Откуда-то пришло чувство, что нечто подобное она уже видела, только неизвестно где и когда. Как будто уже было такое, и Амэ танцевала так же и даже лучше, а сама она... Что же она там делала?..
Там была пещера. Люди, лица. Нобору, которого она привыкла называть Тото, нет... не Тото, как-то еще. Все равно он младший брат, как бы ни звали. И она его потеряла. Еще там Амэ, такая же, как сейчас, с венком на голове. Обнаженная по пояс, танцует, заходится в сладострастной пляске, не замечая никого и ничего вокруг. Звонко поют петухи. Олури вышла из пещеры, несмотря на... обиду? печаль? досаду? бессилие? страх? Перевернутая бочка. Сияние. Кто это? Кто посмел?! Чьи-то руки, грохот перекатываемого камня, крики радости...
Нет, совсем не радости. Украли? Странный голос...
Олури с трудом разлепила веки и нашла мутным взглядом скачущего по поляне зеленого попугая. Села, потирая глаза кулачками. Мори-ни пропал? Кто посмел украсть ее второго старшего брата?! Олури вскочила и звонко, на весь окрестный лес позвала:
- Мори-ни-и!!!

[Nikkai >>>]

Такамори проснулся от качки. Корабль? Минутку, откуда ему взяться посреди гор, где даже озера приличного размера не сыскать? Ронин открыл глаза и увидел землю, а также пару лошадиных ног. Ноги скакали. Oya! Что происходит?!
Память услужливо подсказала все, что в ней хранилось на этот счет. Амэ с ее невероятным танцем. Потом она же в лесу, не женщина, а ураган, который ничем не сдержать. Затем он вроде бы вернулся на поляну и без сил провалился в сладкий сон. Проснулся... Было еще темно. Пошел в лес по нужде... Когда завязывал второй пояс, выскочили они. Много, сейчас не вспомнить сколько. Пытался отбиваться руками, потом ногами, потом кусаться, потом... ничего. Видимо, ударили по голове. Да, судя по всему, так и есть, иначе с чего бы ей так болеть, не с сакэ же.
Вот не везет, сначала травят, теперь еще это. Такамори повернул голову взглянуть на одного из похитителей. Ну так и есть, тот самый Ода, который смотрел на него, перебирающегося через реку. Вернулись. Пожалуй, эти будут похуже тех синоби, что напали на гостиницу.
Такамори прикрыл глаза. Беспомощное положение, ничего не сделать, даже не свалиться с лошади. Остается ждать, пока они прибудут в Шиобару. Вот о какой клетке говорил тот предсказатель.
Болезненное, и вместе с тем странно-ласковое прикосновение. Даже не к коже - к сознанию. Так пробуют холодную воду - касание, и уже нет ничего, только круги по воде... по душе.
Такамори закрыл глаза, чтобы не видеть вызывающее тошноту колебание земли. Ощутив прикосновение, замер, на несколько мгновений даже перестал дышать. Неужели опять... Азака? Так скоро...
- Если они не передумают, мы скоро воссоединимся, любимая, - прошептал он. Слышит ли она?
Почти неощутимая - слишком далеко пока - вспышка ненависти. Не к нему - к чему-то или кому-то другому. И - опять прикосновение: странное, неверное, словно две силы рвут, одна - подойти совсем близко, слиться в одно, другая - уйти и исчезнуть. И еще что-то... Улыбка? Очень грустная улыбка.

[Далара >>>]

Он улыбнулся ей в ответ, стараясь подбодрить. Она не должна грустить, кто угодно, только не Азака. Он протянул бы руку, если бы не веревки, стягивающие запястья. Как хочется коснуться ее, удержать, не дать снова уйти. Если бы можно было повторить попытку вернуть ее к жизни, сделать на этот раз все правильно. Если бы у них тогда получилось... Если бы...
Ему незачем оставаться здесь, незачем жить, нет цели и тех, ради кого не умирать. Семья давным-давно отреклась, Мару может позаботиться о себе сам, Амэ тем более, как и неожиданно случившаяся компания. Единственный, кому он необходим, это она.
- Азака, возьми меня к себе.
Ощущение боли. Не своей, чужой. Словно бы неосторожно посмеялся над самым заветным желанием. Почти отчаянная попытка оказаться еще ближе... И голос, почти неслышный, но узнаваемый.
- Хотела... бы...
Холод. Как будто снова идет снег. Если зажмуриться как следует, его даже можно увидеть. Снежная пелена похожа на занавеску тончайшего шелка, а за ней едва угадывается женский силуэт. Остается только отдернуть занавеску, посмотреть ей в лицо и сказать: «Я останусь с тобой».
А тень словно бы металась - то ближе, то дальше, то нежность, то острая вспышка сожаления, попытка уйти. Прохладное, влажное, совсем неживое дыхание - снежинки кружатся, испуганно мечутся вокруг фигуры мальчика с аристократичным лицом и усталым взглядом. Как принять настоящее решение, когда так жжет один вид этих глаз? Дотянуться ближе, ближе... Суметь сдержать себя, суметь спасти от... от себя? от жизни? от прошлого?

(Вместе с Хинодэ)

[Bishop >>>]

Шиобара

Он ждал их - как обещал, у источников, - а когда из-за поворота реки в фонтанах ледяных показались всадники, перевел дух. Сколько ушло после стычки с монахами, он не знал, сейчас важнее был этот отряд, второй, оставленный в запасе. Поперек седла одного из верховых лежал связанный человек. Хорошо. Половина дела - сделана.
Он приветствовал их взмахом руки, развернул коня. Нет времени на вежливость.
Они не останавливались, пока перед ними не встали закрытые ворота Шиобары. Должно быть, стражники углядели издалека.
- Kaimon!*
Ждать не пришлось. Как раньше увидели клубы пыли, так теперь различили герб на штандартах. С их кланом пока что считаются. Всадники въехали в город.
- Передайте господину Акаихигэ! - крикнул стражникам командир. - Я хочу его видеть!
В ответ ему сообщили, где искать князя. Местные жители жались по стенам, чтобы не попасть под копыта. Воины в воротах дома Хикари, старосты, и не подумали спорить, их затоптали бы, не заметив, если бы сдвинулись с места. Во дворе командир соскочил на землю, кинул поводья коня подбежавшему слуге. Второй слуга подал ему ковш с водой - напиться с дороги, ополоснуть лицо.
Узнать, что за шум, вышел - командир посмотрел на гербы, на лицо человека - сам старший каро дома Тайра. Онодэра Тодзаэмон поклонился приезжему; когда они виделись в последний раз, тот был безусым мальчишкой, семилетним наследником и новым главой клана Ода. Прошло одиннадцать лет, мальчик вырос и стал больше похож на деда.
- Приветствую господина Санбоши и прошу нас простить за столь скромный прием.
- В здешних лесах разгуливают монахи из Икко-икки, - вместо приветствия отрезал командир, вытирая лицо. - Но речь не о них. Речь о беглом преступнике. Мы привезли его на суд.


---
*Kaimon - возглас, которым сообщали своему господину (или в знак вежливости - равному) о своем прибытии и просили открыть ворота.

(с помощью SonGoku)

[Reytar >>>]

(Хигф+Бишоп+Китти+Далара+Рейтар)

Стоянка "странной компании" по дороге на Шиобару
Утро

Хидэтада проснулся из-за того, что кто-то настойчиво пинал его в бок. Чувствительно и довольно сильно пинал чем-то округлым, но никак не босой ногой. Кавалерист нарочито недовольно заворчал и пошевелился, словно во сне, на самом же деле перекатываясь, что бы удобнее было обнажить меч и хорошенько проучить неведомого наглеца, осмелившегося будить похмельного десятника кавалерии-нагината клана Санада, изволившего почивать после тяжкого дня, и не менее насыщенной ночи.
"Ну, пни меня еще разок, дай мне только повод и возможность до тебя добраться - так проучу, что у твоих предков голова кругом пойдет..." - решил для себя кавалерист, все еще лежа лицом в траву, но уже группируясь перед прыжком.
Естественно, новый пинок не заставил себя ждать и в тот же миг утреннюю тишину расколол громкий рев. Те, кто в этот миг находились на месте стоянки, могли вдоволь полюбоваться черной густой шерстью на груди грозно ревущего и полосующего вакидзаси воздух, за хвостом рысью улепетывающего Демона-У, доблестного кавалериста Такеда Хидэтада.
Спустя несколько минут, когда страсти чуть улеглись, и кавалерист, жаждая мести, перестал гонятся за верным скакуном с нагинатой наголо, остальные путники смогли достучаться до его, все еще одурманенного хмелем рассудка и рассказать о похищении одного из ронинов. Хидэтада только крякнул, услышав о необходимости немедленно сворачивать лагерь и выступать, но не возражая бросился собирать седельные сумки, которые навьючил на мигом прискакавшего на условный свист, внешне присмиревшего, но ехидно сверкающего глазами Демона-У.

[Кысь >>>]

Казалось, это звонкий крик Олури, а не ветер шелохнул шерсть на хвосте, уронил желтый лист с ветки. Рыжая попыталась нахмуриться, но покрытый шерстью лоб был плохо приспособлен к человеческой мимике. Через некоторое время на камне уже хихикала молодая женщина в черном кимоно: дурные привычки заразительны. Поднявшись, кицунэ зачерпнула воды из реки и намочила лицо. Теперь можно было и возвращаться.
- Его нет в лесу, - Рыжая не без труда сообразила, что "Мори-ни" - тот грустный мальчик со странными манерами. - И, кажется, он исчез до рассвета.
- А ты откуда знаешь? - подступила к ней огорченная и взволнованная Олури. - Ты же не могла обойти весь лес так быстро. И вообще, что значит, исчез?
Мицуке успел привести себя в какой-то порядок, огляделся. Если ушел, так почти без одежды, и оружие осталось лежать на поляне. Кот уже шуршал в траве, вынюхивал что-то, потом презрительно мявкнул. Роши присмотрелся - на его взгляд ничего подозрительного на желтой сухой хвое. От вопля девчонки до сих пор звенело в ушах, бродяга помотал головой. Кажется, его о чем-то спрашивали. Или не его?
- Его нет... - начал объяснять, роши, но уступил эту честь Рыжей.
- Я проснулась на рассвете, и его тут уже не было. А в лесу... - Кицунэ замялась, сложно было объяснить человеку, насколько он заметен коренным обитателям леса. Наконец, она сдалась. - Разве что он ушел очень далеко. Я была у реки и прошла довольно большой круг после.
- Но куда он мог деться? И зачем уйти? Может, остались следы?
Девочка была готова сорваться с места, собрать группу и обыскать весь лес. В ее маленьком и хрупком мире опять что-то разладилось, целостность продержалась слишком недолго. Нужно было во что бы то ни стало восстановить мир, вернуть всех, кто к нему принадлежал. Всех, и даже Тото.

Сообщение отредактировал Китти - 11-12-2006, 20:58

[Bishop >>>]

(толпа!)

- Кто пойдет со мной искать? - Олури оглядела всех.
Насупленная и задумчивая Амэ, почувствовав на себе взгляд, подняла голову и ответила непривычно жестким тоном:
- Я пойду отдельно.
- Знаешь, куда? - Рыжая пристыженно замолкла, только что не закрыла рот ладошкой: так здорово она не ошибалась уже лет пятьдесят. Но, кажется, никто не обратил внимания. Кицунэ торжественно пообещала себе в дальнейшем быть самой скромной лисой на свете и молча отошла Мицуке за спину, давая понять, что в поисках не смыслит решительно ничего.
- Не знаю, - буркнула танцовщица. - Но все равно пойду отдельно. А вы ищите, вдруг он действительно ушел и заблудился.
Поиски Такамори действительно немного отвлекли внимание священника от собственных проблем, тем более что оставлять в беде одного из спутников - значит еще больше нарушать христовы заветы. Еще… м-да.
Отец Андрео внимательно прислушивался к говорящим, но сам не мог ничего сказать, так как не был следопытом.
Роши примерился дать пинка зеленой говорливой птице.
- Кто украл? Ты сказал – его украли.
Мару предвосхитил возможную обиду и упорхнул на дерево, где попытался сесть на ветку, но не преуспел, перелетел на другое, с развилкой, и устроился там, поджав под себя лапы.
- Вр-раги укр-рали!
- Ма-о!!!
- Чиру, заткнись, не до тебя...
- Мяяяяя!

[Кысь >>>]

Рыжая проводила попугая взглядом, который ясно говорил, что кицунэ не ела со вчерашнего вечера. А вслух - спросила:
- В какую сторону увезли?
- Следы в лесу. Копыта. Сами смотр-рите!
Мару тяжело снялся с ветки, перескочил на соседнее дерево, глубже в лес. Потом на следующее. Тревога пересилила лень, все-таки - почти из одной местности. Мицуке сходил узнать, что такого там отыскал неугомонный попугай. Присел на корточки, потрогал землю. Побрел вниз, к реке. Рыже-белый кот бежал следом.
Рыжая усмехнулась. Теперь она понимала, почему пьяницы ее всегда так пугали. Этот напиток, он отшибал способность думать, причем не только на вечер, но и на утро. Она не чуяла запаха Такамори совсем, но запах лошадей ее даже не насторожил, и это было обидно. Охота издеваться даже над попугаем окончательно пропала: девушка виновато опустила голову и двинулась вслед за роши.
- Тут есть следы! - крикнул остальным Мицуке. - На песке у самой воды. Много всадников. Десять, может, больше.
Хорошая вещь - четыре лапы. Можно сломя голову ринуться в реку за лошадьми, долго бежать, поднимая брызги, а потом увидеть на песке следы, и уже через час вдыхать густой запах жилья. Можно спрятаться за корягой, сложиться так, что только хвост видно, и узнать все о людях, что остановились здесь. Только вот быть и человеком и зверем сразу - нельзя. И смущенно улыбнуться, чтобы через пару секунд исчезнуть в зарослях - тоже. Сложные существа - люди.
Рыжая присела у воды и набрала немного в ладонь. Неприятно было изображать слабого. И слегка стыдно из-за собственной сегодняшней неуклюжести.
Откуда ни возьмись явилась Амэ, будто шла с противоположной поляне стороны. Злая, с потеком крови на ладони.
- Они поехали в Шиобару.

Сообщение отредактировал Китти - 11-12-2006, 21:00

[higf >>>]

(все те же мастер знает кто)

- Грузите монаха, - Мицуке указал на Кин Ки. - Собирайте вещи. Игры закончились.
Наконец миссионер заговорил, удивившись, что никто из его спутников не задал такого вопроса. Или все знали так хорошо, что даже не считали нужным упоминать об очевидном? Кто еще из его спутников - не тот, кем выглядит с первого взгляда?
- Кто - они? Кто-нибудь знает о похитителях. Кому понадобился Такамори-сан?
Поскольку священник был человеком сдержанным, то вопрос - кому понадобилось такое добро, как еще один ронин, каких на дороге сейчас, судя по всему, навалом, так и не прозвучал даже в интонации.
- Он говорил, что родом из Овари, - Мицуке все еще что-то искал в камнях у реки, поднял обрывок ткани, протянул лисе. - Чем пахнет?
Оглянулся на патэрэна.
- В Овари не так много кланов, но с одним из них не хотел бы встречаться особо.
- Мао, - поддакнул кот.
Клановая вражда - это просто и понятно. Даже для европейца, только кланы называются родами… Итак, его спутники собираются вызволять ставшего жертвой старых счетов воина, причем неизвестно, прав он или виноват, а учитывая особенности такой вражды - разберется разве что Христос на Страшном Суде. В их числе девочка, монах-иноверец, которого пока не удалось протрезвить ни разу на памяти не страдавшего забывчивостью португальца, еще один ронин - активный искатель неприятностей, мрачный десятник Хидэтада - единственная здравомыслящая личность, и… неизвестно кто остальные. Лично ему, отцу Андрео из ордена иезуитов - неизвестно. Плюс кот и попугай. Вопрос - что он с ними делает? Ответ: идет спасать Такамори-доно… А ведь идет!

[Bishop >>>]

(толпа - все та же!!!)

Рыжая пропустила обрывок сквозь пальцы, даже не потрудившись поднести к носу - запахи были слишком резкими, чтобы пропустить хоть что-то.
- Когда мы вчера пришли сюда, в воздухе был этот запах, - в голосе девушки не слышалось ни следа неуверенности. - Еще лошади, оружие, люди... давно в поездке, ваш спутник... и темная вода тоже.
Последнее ее напугало - у духов не было запаха, но она почувствовала присутствие того, страшного, так ясно, словно бы действительно могла учуять его запах.
- Что тут вчера произошло, пока мы... пока нас не было?
Вот тут-то носитель веры христовой и растерялся, ибо прекрасно помнил, что произошло вчера. Только не на поляне - ее смело могли украсть вместе со всеми, на ней лежавшими.
Отмолчаться?
- Не помню… - пробормотал он. - Вы начали танец, а я ушел в лес…
- Нет, - Мицуке подошел к нему. - Еще раньше. Днем.
Тут священник, думавший только о своем прегрешении, запоздало сообразил, что собеседник имеет в виду другую отлучку и, похоже, ничего не знает о дорожной стычке.
- На нас пытались напасть какие-то кавалеристы. Чего хотели - я толком не понял, - ответил он, глядя на Хидэтаду - наверняка тот разобрался лучше.

[Reytar >>>]

(Хигф+Бишоп+Китти+Далара+Рейтар)

Когда все припасы были собраны и упакованы, как полагается, а десятник вновь облачился в неизменный доспех, он попросил проводить его к тому месту, где спутники заметили отпечатки копыт, что бы осмотреть его хотя бы на скорую руку. Так как взрослые все еще были заняты сборами в путь или шлялись неизвестно где, десятник подсадил в седло впереди себя Олури-химэ, согласившуюся показать "Дяде Хидэ" путь к следам, но сначала - они должны объехать окрестности, посмотреть, нет ли там Мори-ни, - и толкнул пятками бока издевательски заржавшего, но переставшего вредничать, коня. Не смотря на то, что рогатый шлем кое-где сбивал листву с нижних ветвей, а кое-где дородному десятнику пришлось немного пригнуться, что бы не оставить шлем, возможно вместе с головой, на развилистых суках, Демон-У сделал круг и, замкнув его, донес всадников до берега реки, где как раз находились один из ронинов, наньбан и обе женщины. Соскочив с седла, и лязгнув доспехами приземлившись у ясно видимых следов, Хидэтада молча занялся внимательным их рассматриванием, кое-где даже провел пальцами по четким отпечаткам копыт и произнес:
- А лошади-то кавалерийские… Копыта ровнехонькие, никаких следов повреждения, никаких сбитий - словно кони очень-очень хорошие и дорогие, но явно местной породы. Судя по следам - их было не менее одного-двух десятков, причем все несли на себе седока, или равноценный груз, потому копыта так четко отпечатались в песке. Готов поставить десять коку серебром - тот, кто мог похитить Такамори-сана не был шиноби. Шиноби на таких лошадях не ездят. Если виной всему нашему переполоху и правда те выкидыши старой козы, которые вчера днем пытались "научить нас жизни", то можно с уверенностью сказать - Такамори-сан похищен воинами клана Ода. Они как раз родом из Овари и, говорят, применяют кое-какие приемы шиноби, что не делает им чести.
Коротко хмыкнув, десятник поднялся на ноги и, отрусив с ладоней налипший песок, продолжил:
- Если это действительно они, то дело плохо - их около трех десятков, все доспешные, в том числе несколько лучников, а кроме того у них свежие кони. За время прошедшее с момента похищения они могли уехать довольно далеко. Где именно они сейчас находятся и куда стремятся - не берусь судить, так как на то что бы добраться до какого-нибудь города или замка поблизости времени им хватало с головой.

[Кысь >>>]

И все-таки не утерпела - незаметно шмыгнула в кусты, пока остальные были заняты сборами. Компанию было не жалко, Мицуке тоже. А вот загладить ляп с лошадиным запахом - очень хотелось. Помочь наверное тоже, но эгоистические соображения Рыжей нравились больше.
Деревья и камни проносились мимо с такой скоростью, что лиса даже не запоминала их - только пружинила под лапами палая хвоя и щекотали нос пестрые ароматы леса. Тропа, протоптанная лошадьми, очень скоро увела ее от реки, попетляла вокруг пригорка, и, наконец, вытряхнула на широкую дорогу. Здесь Рыжая пустилась во всю прыть - встречаться с крестьянами не очень хотелось, да и корни уже не мешали разогнаться.
И - озадаченно присела перед воротами деревни. Шиобара. Лошади внутри, ворота, несмотря на утреннюю пору, закрыты наглухо. Это что, штурмовать их теперь? Не, штурм - привилегия двуногих. У лис свои способы. Через широкий водосток могла бы пролезть пара Рыжих сразу. А уже через пару минут кицунэ осторожно обходила ограду дома управителя, ища лаз внутрь.
Ронин с грустными глазами нашелся быстро, но подобраться к нему не было никакой возможности - вокруг дерева стояло почти полдюжины стражей. Кто-то даже обернулся на мелькание рыжего меха, но лиса уже успела устроиться за ограждением. Надо было их как-то отвлечь, но все способы, которые не выглядели самоубийственными, были неосуществимыми. Похоже, выбора не было. Вскоре из-за невысокой перегородки уже поднималась копия Такамори, ошарашенно пялясь на стражников.
Те - выставили нагинаты, один вынул меч, но вместо того, чтобы направить его на близнеца их пленника, приставил клинок к горлу самого неудачливого Такамори.
- назовись! - потребовал он у пришельца.
- Правильно, убейте его, убейте его поскорее! Зачем нам две штуки? - Объявила копия. - Я и в единственном числе себе нравлюсь.
- Назови себя! - повторил воин с мечом. - Нам нет разницы, чья голова покатится. Его или вас обоих.
- Сначала поймай, - ухмыльнулся лже-Такамори. И - кинулся в просвет между хозяйственными постройками.
Стражники кинулись было за ним, но их остановил окрик - Хидэнобу вынел на шум.
- Только двое, - приказал он. - остальным - не двигаться с места.
Два самурая кивнули, побежали следом за беглецом.
А вот это уже было не весело - если простых охранников провести было не сложнее чем лесных разбойников, то их лидер мог и правда приказать убить ронина. На более сложные мысли попросту не было времени - нужно было удирать. Забежав за угол, Рыжая поднырнула под настил веранды дома и попыталась слиться со стенкой. Иллюзорный двойник пленника мелькнул на другом конце двора и тут же скрылся за углом.

(и Биш =) )

Сообщение отредактировал Китти - 13-12-2006, 5:43

[Grey >>>]

Пока остальные занимались поисками Такамори, монах тоже не бездействовал. Быстро ковыляя по поляне, он обнаружил свою "миску для подаяний", в которую на его памяти еще не упало ни одной монеты, и быстро спрятал ее обратно за пазуху. Порой излишек выпитого мог обернуться и неприятными последствиями не только для физических ощущений тела, о которых Кин Ки знал предостаточно, но для элементарного хранения тайн, которые есть у каждого человека. Оставалось надеяться, что остальные спутники не будут приставать с расспросами, тем более, что нашлось дело куда более важное.
Когда отряд уже собирался в путь, монах невозмутимо занял место в повозке. Он, конечно, мог и пойти своим ходом, и сил должно было хватить, но Ки чувствовал, что они понадобятся ему для другого. Монах собирался идти выручать Такамори вмести со всеми, не важно почему и кто его похитил. Молодой воин помог ему в трудную минуту, хотя их не связывало никаких обязательств, кроме случайно совпавшего пути. Кин Ки не мог не ответить на эту помощь взаимностью, так он сам решил для себя.

[SonGoku >>>]

Шиобара, дом Цувы Гембэя

О-сен постучалась в комнату ямабуси и, услышав разрешение войти, открыла сёдзи:
- Господин, мне нужно с вами поговорить, - она низко склонила голову. - Это касается госпожи…
- Я тебя слушаю, - Хирохата отвлекся от чтения свитка.
- Что-то странное происходит с госпожой, - голос девушки дрожал. - Она привела в дом какую-то оборванку и называет ее Хоши.
- Ее умерший сын?! - Хирохата положил свиток на татами. На его лбу появилась морщинка, он явно что-то старался припомнить. Какой-то очень важный факт…
- Я не знаю. Я в этом доме не так давно, - О-сен еще ниже опустила голову. - Вы должны ей помочь.
- Приведи в комнату госпожи Каоко наньбаня, а я сейчас подойду, - он все вспомнил и благодарил богов за то, что его свели с отцом Иоанном.
О-сен поднялась и вышла из комнаты, прикрыв за собой седзи.
Ямабуси тяжело вздохнул. "Вот, что значит: неправильно совершенный обряд над мертвым телом", - он догадывался, что произошло.
Приведя свою одежду в порядок, он вышел из комнаты и направился на голос священника, который никак не мог понять, за чем его разбудили.
- Святой отец, здесь нужна ваша помощь. Насколько я знаю, вы у себя на родине изгоняли духов…, - скорее утвердительно, чем вопросительно сказал ямабуси.
- Да, приходилось, - в голосе отца Иоанна появилась некая озабоченность.
- Тогда ваши способности здесь будут очень уместны. Госпожа Каоко ошибочно принимает какую-то женщину за своего давно умершего сына…Я подозреваю, что в этой женщине сидит дух Хоши.
- Да, она рассказывала мне о своем горе, - священник понял куда клонит Рюджи.
За разговором они подошли к комнате Каоко, где мирно спали хозяйка дома и неизвестная гостья.
Отец Иоанн немного растерялся. Ему еще ни разу не приходилось быть в этой комнате и тем более будить хозяйку дома. Он обернулся к стоявшей рядом служанке и попросил принести какую-нибудь чашу с водой и побыстрее. Девушка мгновенно исчезла, а отец Иоанн склонился над спавшими женщинами:
- Хирохата-сан, вы должны будете держать госпожу Каоко, пока будет производиться обряд экзорцизма, -
Хирохата нагнулся над хозяйкой дома и как можно бережнее отодвинул ее от незнакомки. В комнату вошла служанка с чашей и поставила ее у головы гостьи.
- А теперь тебе лучше удалиться. И не входить в комнату, что бы ты ни услышала.
Как только за девушкой закрылась седзи, священник осенил знамением воду и брызнул несколько капель на лоб незнакомке. Он снял с шеи крест и, сжав его в левой ладони, стал молиться, то и дело, окропляя гостью святой водой. Как жаль, что нет ладана, пронеслось в голове у францисканца. Это немного бы помогло.

(от Хидеки вообще-то)