Беспечно помахивая ведром, раздумывая о том, когда тот же ветер, что унес неистовую, принесет её обратно, Роб шел к колодцу. Разумеется, воду можно было и собрать из воздуха, но - зачем? Вот только случайно встретившийся нищий такую прогулку почему-то не оценил. Но зато - впечатлился. Так, что сдрапал с дороги поспешно, будто был боггартом с опаленной задницей. Недовольно дёрнув плечами, Роб свистнул в два пальца, останавливая его.
- Эй, человече, камо грядё... тьфу, куда бежишь?
- Не куда, а откуда, - начинавший седеть мужчина с сухой рукой, заросший бородой, в залатанной, но чистой одежде приостановился на углу, явно готовясь снова дать дёру. - Ты б перекрестился, коли добрый человек. Потому как добрые люди с пустыми, да и полными вёдрами, к ночи-то не шастают.
Роб не видел ни одного злого человека, да и не человека тоже, кто к ночи шастал бы с вёдрами. Но и добрые, бывает, в сумерках за водой выходили. Портки постирать, пеленки грязные, воды скотине дать, лошадь напоить - причин прогуляться до колодца хватало. Немало подивившись такому странному нищему, он лениво перекрестился.
- "Отче наш" прочитать? И откуда бежишь-то?
- Как-то креститесь неубедительно, - заметил мужчина, не спеша приближаться. - И читать, небось, так же будешь. Из этих, новых, что ли?
- Я рукоположен был даже, - обиделся Роб, - хочешь, грехи отпущу?
Каждый раз, говоря о своём сане, он невольно вспоминал. Должно быть, слишком легко далось ему христианство с торжественными мессами, фимиамом, певчими, слишком вросла в него эта патетично-пафосная религия, вера в белого Христа, что Роб даже сейчас помнил, как, принимая благословение из рук епископа, возносился к высям горним. Лишь глупец отказывается от прошлого, лишь он не использует его во благо. Роб улыбнулся, воздевая руку в благословляющем жесте, невольно ощущая, как плечи облекает сутана.
- А хочу, - неожиданно согласился нищий. - А то, знаешь, местечко маленькое, а тайна исповеди - штука такая. Порой незнакомец удобнее получается. Да только одет ты как-то... неторжественно, что ли.
- Зато воды святой сейчас полное ведро будет, - ободрил его Роб, не прекращая улыбаться. - Поди сюда, сын мой.
В самом деле, куда спешить, если неистовой всё равно пока нет, а магистр над трактом должен давать и духовное утешение, помимо прочих обязанностей?
- Куда это - сюда? - в голосе отчетливо звучало подозрение. - Прям посреди улицы, что ли, исповедовать собрался? На такое я не согласен.
- Где двое или трое собраны во имя Мое, там Я среди них, - напомнил ему Роб, раздумывая, как вызнать у нищего, что тот повидал в своих скитаниях, если скитался, - о, род неверный и развращённый! доколе буду с вами и буду терпеть вас? Если же писаниям не верите, как поверите Моим словам? Безумный и слепой ! - Это прозвучало так патетически, что Роб невольно удивился трагизму в голосе. - Что больше: дар, или жертвенник, освящающий дар? А потому, идем вот в лесок, к камню языческому, там и всякого, кто исповедает Меня пред людьми, того исповедаю и Я пред Отцем Моим Небесным.
Замечательной книгой была Библия, если её читать внимательно и запоминать. На все случаи жизни годилась - и неуступчивую барышню соблазнить, и нищему проповедь почти нагорную произнести. Роб мысленно похлопал себя по плечу, и принял вид вдохновенно-одухотворённый. Вид почему-то не сработал - нищий сочувственно покачал головой.
- Это ж его сперва ещё освящать придётся, долго, громко, как полагается, потому что на неосвященном - сам исповедайся. Нормальные люди с такими делами не шутят, только вот безумцы, как они есть. А если святить - так могут и по голове надавать. Опять же, не тороплюсь, ни по голове, ни в пекло. Тебя, мил-человек, что, костёр греет, али кости ломаные нравятся? Не пойду. Хотите - сами в эти игры играйте, а только чую - издеваетесь именем святым, как еретику и положено. Или умом подвинулись.
- Михаилит я, - пробурчал Роб, признавая доводы, - но первые христиане, сын мой, собирались и в лесах, и в пещерах, и церквей не строили, а безумцами их никто не называл. Ты исповедаться хочешь или просто потрепаться? Меня любой вариант устроит. За разговор еще и монету дам.
Костёр его не грел, но беседа уже утомляла. Надо было еще и дрын покрепче подыскать, чтобы уподобиться с ним Архимеду и перевернуть камень, и обряд очищения алтаря провести, и неистовую дождаться. Недоверчивые и переборчивые нищие в эти планы укладывались плохо.
Нищий почесал бороду и задумался.
- Если трепаться у алтаря, то не меньше десятка монет выйдет-то. А то мало ли, кто там слышит.
- Трепаться можно и по дороге, - пожал плечами Роб, - и у колодца. Так что, перетопчешься с десяткой. Пятёру - дам. Значит, говоришь, еретики и крестятся без души? Да иди ты сюда, не трону.
Странный это был нищий, всё же, подозрительный. На Морриган похожий до дрожи в коленках. Та тоже любила вот так беседовать, выманивая монетки, а потом незадачливый болтун оказывался с парой-тройкой гейсов.
- Ленокс-Вяз я, - проворчал нищий, действительно подходя ближе. - Отче. А что крестятся - так знамо дело. Поначалу-то все как один на мессу ходили, как же без этого. У батюшки нашего-т с глазами плоховато, да и предъявить-то нечего, понимаешь? Крестились, причастие принимали, а что пальцы скрещенными за спиной держали - кто же видит?
Робу тогда пришлось бы скрестить всё, да еще и для надёжности узлом завязать. Большего еретика мир, должно быть, не видел. Но говорить об этом он не стал, лишь кивнул согласно.
- А ты, сталбыть, крепок в вере и праведен?
- Где грешу - каюсь, - с достоинством ответил Вяз. - Со временем. Ох долготерпив Господь...
- Где каюсь, там и грешу, - с усталым вздохом согласился Роб, высматривая в сумеречной мгле деревни колодец. - И каково оно, быть христианином в этой долине? Говорят, священник смирился?
"Итак переноси страдания, как добрый воин. Никакой воин не связывает себя делами житейскими, чтобы угодить военачальнику..."
Полезная книга, эта Библия. Жаль, друиды не позволяли записывать пророчества и подвиги, а барды... Барды врали, как им и положено. Будь у Бадб тогда такая книга, а у Арда - мозга побольше, то нипочём бы христианам не завладеть этими землями. Однако, где черти носят неистовую? Роб с беспокойством глянул в небо, но ничего и никого не увидел.
- Если не мешаешь, так даже и хорошо, - поразмыслив, отозвался Ленокс. - Вот, конечно, были и такие, которые яро противились, письма посылали... Говорят, съехали. Свободный проезд, понимаешь, ещё и с подъёмными. Ну это конечно, дело такое... кто собирался, кто нет, а только ни тех, ни тех с тех пор и не видывал.
- А тех, что болтали почём зря? - Поинтересовался Роб, и тут же поспешил уточнить, понимая, как звучит вопрос. - Я не о тебе. Но... Три месяца, а там, за долиной о здешней благодати мало кто слышал.
Колодец он, наконец, высмотрел. И теперь косился на него тоскливо. Здесь было кому перехватывать письма - и от этого по коже маршировали легионы мурашек. Здесь убирали неугодных - и вряд ли они становились рабами в местном Туата. Практичнее и полезнее было возлагать их на жертвенные камни.
- Так ведь как болтать, - разъяснил нищий. - Я вот так-то и не против, получается, потому что жить, правду сказать, получше стало. Другие-то, конечно, тоже бывали, бывали. Были. Ну а я-то ведь туточки и рассказываю, не наружу несу. Коли уж здесь, так какие тайны? А уж расскажете вы кому, как уедете - этого не ведаю и ведать не могу. Даже того, уедете ли. А то и правда, чего бы не жить?
- И впрямь. Рай ведь земной. Воины воскресают, мёд вкусный.
Роб выудил из сапога платок с монетами, увязанный, как назло, в десять соверенов. Вопросов было много, и спешить будто бы некуда, но позволил он себе лишь еще одно, уже всерьез начиная волноваться о Бадб:
- А ритуалы ты здешние видел? Что это за плодородие?
Монеты даже не звякнули, перелетев в руки Вяза. Нищий мотнул головой, с явным удовольствием позвякивая монетками в ладони.
- Этого - не видел. Весна дык в первый раз с зимы будет, нет? Может, и дойду, из интересу-то... поглазеть, - где-то в лесу, в той стороне, где остался алтарь, раскаркалась ворона, и он вздрогнул. - Вот ведь грают. А ведь вроде ночью спят. Да и звучит ровно как та, бывало. А где та, там и Тростник рядом. Знаешь, как-то не хочется мне дальше.
Роб хмыкнул, протягивая руку для пожатия, отчего вверх скользнул лацкан оверкота, обнажая краешек оков. Намеренно и рискованно, но и во внешнем мире хватало культистов, и у них обычно никто не спрашивал, где принимали посвящение. Просто сразу убивали. Или не замечали. Или попросту удивлялись странностям. Странности люди вообще охотно пропускали мимо глаз и разума.
- Тaing dhut*, Вяз, - улыбаясь, проговорил он, - ты прав. Особенно - сейчас. И... чуть не забыл. Отпускаю грехи тебе, вольные и невольные, ступай с миром.
Перекрестил Роб его уже от души, размашисто, только что елеем лоб не помазал, да не причастил. Облатки он берёг для нежити. Вздохнув, он зачерпнул воды. Та или не та Бадб, тот или этот Тростник, а алтарь ждал.

----
* Спасибо

Звучала она и в самом деле, ровно как та. Потому что той самой и была. Бадб стояла у алтаря и губы её складывались в такую довольную ухмылку, какой Роб не видел уже давно. Несмотря на порез на щеке, несмотря на рану в боку, неистовая улыбалась. Пришлось поставить ведро поближе к камню и поцеловать прямо в эту улыбку, осторожно касаясь рукой ран. И облегченно вздохнуть - Дик Фицалан был жив, а Старшая - изрядно потрёпана, иначе жёнушка уже устроила б тут небольшой апокалипсис.
Бывали моменты, когда слова становились напрасны. Когда нужно было лишь гладить рыжие локоны, лишь прижимать затихшую в руках неистовую к себе, не думая ни о чём, шепча ей на ухо, называя своей жизнью, своей драгоценностью, своей мукой и своим спасением. Но... Разве позволительно такое, когда жёнушка довольна, будто осиянная Святым Духом, и настроение никак упустить нельзя?
- Старшая повержена, mo leannan? - Осведомился Роб, щипая Бадб пониже талии, будто она была не леди и богиней, а подавальщицей в дешевой портовой таверне.
- Не совсем, - богиня торжествующе улыбнулась и жестом фокусника вытащила из воздуха драную юбку. Ткань шевелилась, явно пыталась выбраться и чуть не попискивала. - Мы всего лишь немножко не сошлись по одному пункту в скрижалях, где говорится об отношении к илотам. Не убивать же. А вот трофей - всегда трофей!
Роб одобрительно присвистнул, разглядывая добычу неистовой. Мысль, пока неоформленная, заворочалась недоношенным ребёнком в голове.
- А что, моя Бадб, - улыбаясь, поинтересовался он, - сошьют из меня, если этой юбкой помыть алтарь?
- Да уж не нагрудник, - заметила Бадб, подозрительно глядя на него. - И скажи на милость, зачем тебе мыть алтарь?
- Он грязный какой-то, не находишь? - Роб снова ущипнул её, направляясь в чащобу.
Дрын подходящего размера нашел в роще. Он рос молодым ясенем и не подозревал, что сейчас станет дрыном и рычагом. Когда меч, свистнув, срубил его, Роб вздохнул. Покаянно. Сколько раз с тех пор, как распрощались, он вспомнил о Ясене? Пожалуй, что ни разу. Невзгоды свои, Раймона, ренессанса, ордена завертели непутёвого отца, а Том, как это у него водилось, даже не подумал прислать весточку.
- Знаешь, душа моя, - брёвнышко пало к ногам неистовой, а сам Роб задумчиво уставился на алтарь, - юнцом я много читал. Особенно - о ритуалах, будто чуял, что пригодится. Читал, думал, сравнивал с тем, что... помнил. И вот что припомнил сейчас: у любого народа, в любой культуре испепеленная земля омывалась от сгоревшей плоти небесной влагой, и на чистой свежей поверхности начинался новый виток жизни...
Рябина, на счастье, росла поблизости. Не волшебная палочка, даже не атам, но для простенького рунического рисунка - годилась.
Став "Очищение огнём". Круг, не слишком широкий, не слишком узкий, от которого отходили лучи-руны: тройная тейваз, а с нею - квеорт, рядом - хагалаз, совокупленный с совило, за ними - восемь турисаз в одну ветвь, увенчанные наутиз. И последний луч - калк и два эйваз. Брат Филин, практиковавший эту схему - и весьма успешно, утверждал, что став разрушает привязки, отсекает и перекрывает каналы, а потому рекомендовал усиливать ею экзорцизмы. Наверное, то, что Роб собирался сделать сейчас, было почти экзорцизмом, хоть и для алтаря.
Палочка была сломана пополам, потом еще раз пополам, и отправилась в ближайшие кусты.
- Mo leannan, а не могла бы ты подсобить c землей и огнем?
Осмотрев алтарь еще раз и убедившись, что на видимой части конкуренты ничего не понаписали, Роб недовольно покосился на бревно. Копать не хотелось отчаянно, да и лёгкость решения - настораживала. Оставалось надеяться, что под камнем не сидел какой - нибудь змей, которого непременно надо было поразить мечом, выпрямляя этот самый меч в пылу битвы о колено. Впрочем, и рисковать неистовой не годилось. Мужская работа оставалась таковой, даже если жена была богиней, и Роб, обреченно вздохнув, принялся отгребать землю от угла камня.
Усилие, умноженное на плечо приложения силы, равно нагрузке, умноженной на плечо приложения нагрузки, где плечо приложения силы — это расстояние от точки приложения силы до опоры, а плечо приложения нагрузки — это расстояние от точки приложения нагрузки до опоры. Когда вдалбливали это на уроках геометрии в ордене, Роб искренне недоумевал, чем закон рычага может помочь михаилиту на тракте. Оказалось - может. Камень раскачивался, недовольно хлюпал и ухал в сырой лесной почве, а потом перевернулся - и Роб мрачно уставился на красивый, черных гадюк, споро выползающих из-под него во множестве превеликом, и успевая заметить, как оттуда же порскнула стрекоза. Дивиться такому странному набору под камнем, времени не было - змеи решили, что они кузнечики, принялись подпрыгивать и норовили ухватить за ногу повыше сапога. И выходило, что надо успевать везде одновременно. Отмахнувшись от насекомого, отчего немедленно отозвался ветер - сильный и холодный, как же иначе, - заставивший стрекозу зависнуть, усиленно работая крыльями, Роб сосредоточился на змеях. И не успел он воззвать к их совести, как гады начали кусать друг друга и дохнуть.
- Дьявольщина...
Он уже успел понять, что гадюки заморочены, представить себя предводителем змей, возмечтать о свите из красивых черных гадин, как сдохла последняя. Пришлось досадливо хмыкнуть и направиться к стрекозе. После короткой борьбы, в результате которой насекомое было располовинено, а он остался с маленьким орешком, который вопреки всему тому, что было известно о стрекозах, оказался внутри, Роб вернулся к алтарю.
Руны. Те же, что и на бочонке. Та же - контролирующая. Впрочем, их можно было срезать мечом, который, благодарение Бадб, кажется, мог резать и рубить всё. Роб вздохнул, раскалывая орешек на алтаре - и тут же пожалел об этом. Попался, как мальчишка, потому что из плода немедленно начал вырываться воздух, выражаясь на весь лес столь матно, что он вынужден был его заткнуть уже на третьем слове, ужимая и упихивая в землю, в водяной пузырь, припечатывая сапогом. Из-под земли маты доносились приглушенно, злобным бормотанием, но на них уже можно было не обращать внимания.
- Слышишь, душа моя, - рассеянно пожаловался Роб неистовой, - говорит, хулиганы алтаря лишают.
- Так ведь и лишаешь, - голос Бадб доносился приглушенно, сквозь вату - уж больно громко и близко орал орешек. Хотя, возможно, виной тому были выражения, скорее подходившие казарме во время пьянки. - И хулиган, конечно. Драпаем или дерёмся?
- Работаем.

Меч обтесывал камень, будто масло, и становилось страшно думать о том, что может кольчуга. Может, зря Роб отказался от сапог? Тогда бы не пришлось каждый раз покупать новые.
- Посвящаю тебе этот алтарь, госпожа моя и супруга, Ворона Битв, Владычица Пророчеств, Открывающая Пути, Бадб-Неистовая.
Беркана - калк - лагуз - двойная феху: Badb Catha, Luibhean Feòir, Fiadhaich. И в завершение - кусочек того самого подола, что теперь служил косынкой, надежно вбитый в скол камня. Оставалось лишь восстановить статус кво алтаря - и принести жертву. Для проверки и вящего удовольствия Бадб. Кажется, Роб превращался в жреца. Вот только дар теперь был потребен воинский.
- Я пою тебя кровью открывшихся ран, - пробормотал он, полоснув мечом по ладони, - моя леди и богиня Tuatha de Dannan. Так возьми мою плоть, мою жертву и жизнь - принимай...
Первая, тягучая, темная капля крови упала на серый камень, и тут же Бадб резко втянула воздух, сжала в пальцах край юбки.
- Работает. И - принимаю.
- Что вы делаете?! - раздался слева девичий голос, и тут же возмущённо хлопнули голубиные крылья. Девушке, которая стояла у толстой ели, прижав руки к груди, было едва тринадцать. Простая коричневая юбка и рубашка почти без вышивки, худоба, из-за которой светлые глаза на узком лице казались просто огромными - денег в этой семье явно водилось немного. И на Роба с Бадб она смотрела с ужасом и отчаянием. - Как это вы?.. Что?..
Роб досадливо хмыкнул - но мысленно. Неужели мало ему долгой дороги, несговорчивых нищих, тяжелого труда, что провидению именно в этот сокровенный момент нужно было прислать девчонку? Сейчас казалось уместнее, продолжая сакральное и священное, просить свою госпожу о благосклонности, делиться собой, исцеляя её раны, но...
- Ты почему не спишь? - Буднично поинтересовался он у девочки, точно та была воспитанником, застукавшим магистра с барышней из Форрест-Хилл. - Время позднее.
Он сильнее сжал кулак, останавливая кровь и взглядом умоляя неистовую поставить алтарь на место.
- Мне показалось, я что-то слышала, словно алтарь зовёт, - объяснила гостья, не в силах оторвать взгляда от камня, который Бадб перевернула обратно небрежным толчком ноги. - Мне очень нужно чудо, а Господь не отвечал и не отвечал. Я долго не... а теперь вот, и вы тут. Взяли и разрушили. Вот просто взяли - и... я буду кричать.
Последние слова прозвучали совершенно спокойно.
- Господь отвечает лишь избранным, - согласился Роб, - но порой для чуда не нужны жертва и алтарь, который не разрушен. Что у тебя случилось, дитя?
Он мягко шагнул вперед, стирая руны с земли, сочувственно улыбнулся, мимоходом глянув на орденское кольцо, блеснувшее в свете луны. Ночь исповедей еще не окончилась, ночь чудес только начиналась.
История, рассказанная тихим голосом, оказалась нехитрой - с малой примесью местной веры, которая скорее оттеняла, а не противоречила. Не слишком богатая, тихо верующая семья, которой Господь дал всего троих детей. Один брат Джини умер два года назад - наткнулся на чужих браконьеров и не ушёл. А старший полторы седьмидцы как лежит в горячке - сцепился за овцу с какой-то тварью, и вот... целитель, на которого едва хватило денег, только развёл руками, алтарь в церкви молчит, а идти к новой-старой госпоже отец запретил. Но сегодня вечером, слушая хрипы, чувствуя жар даже издали, она не смогла побороть дьяволового искушения.
- Поймала голубя, но... и он улетел, - закончила девочка. - И вы вот... сломали. Или... вы - ангелы Господни, что бережёте от ада? Но я...
- Разве мы его сломали? - Удивился Роб, отступая в сторону и давая рассмотреть алтарь, что стоял на месте, как ни в чем не бывало, лишь чуть покосился. - Вот он, камень. Да и мольбу твою, считай, услышала госпожа. Строгий отец-то? Пустит михаилита на порог?
Ангелом, пожалуй, его никто еще не называл, да и Бадб скорее за демоницу сошла бы. Но вера начиналась с дел, а помощь бедной семье была делом, всё же, не худшим.

Что мрачный жнец уже приметил этот низенький домик, Роб понял, лишь взглянув на мальчика, догорающего лихорадкой. Анку, увы, зубы не чистили, да и когти не мыли. Юноша, когда-то крепкий, сложением похожий на своего отца, высох. Кожа облепила кости - и было видно, что не повстречайся ему на пути нежить, вырос бы крепким и статным, что молодой дубок. Роб покосился на крест, висевший на стене, на измотанного хозяина дома, на его жену, на девочку - и улыбнулся. Ободряюще. Надежда умирала последней, но здесь еще жили её сестры и, кажется, даже мать.
- Анку, - коротко пояснил он всем, точно Бадб нуждалась в этом, а остальные не знали, - лекарь и не справился бы, даже орденский берётся только в первые три дня после укуса. Диво, что парень вообще отбился. Но, пожалуй... Моя госпожа ведь не откажет в чуде?
Объяснять неистовой о принципах piarus alba он будет потом. Ночью, уже засыпая, а потому - спокойно и размеренно, приводя примеры из трактатов римлян и греков, пальцем чертя шахматную доску в воздухе. Сейчас Роб разве что мог дать мальчику толику своей крови, поделиться лекарем, чтобы подстегнуть его, упростить задачу для Бадб. Судя по взгляду, которым его наградила богиня, хотя бы часть этого она в мыслях уловить успела. По крайней мере, подходя к кровати, отодвинула она его бедром не слишком сильно. А в сознании почему-то мелькнул образ клацающей зубами, кусающейся Великой Королевы, грызущей несуществующие скрижали с законами и правилами, определяющими оба мира.
Богиня же отбросила одеяло полностью, не обращая внимания на то, как дёрнулась к ней мать больного юноши, и тут же набросила сверху юбку Морриган. Ткань возмущённо выгнулась, но Бадб прижала её ладонями, медленно, с усилием провела от ног к груди, наклонилась ближе, словно вдыхая запах болезни, и застыла на несколько долгих секунд. А когда выпрямилась, на лице играла довольная усмешка. Сдёрнутая с тела промокшая от пота юбка мелькнула в воздухе и исчезла. Коснулся мальчика и Роб, невольно вздрагивая от слабости юноши. Тот дышал спокойнее, размеренно поднималась грудь, а на щеках пока еще неуверенно розовел румянец.
- Теперь ему нужен покой, - обратился он к отцу, но больше - к сестре, почтительно целуя руку неистовой, - бульоны, протертые овощи, простокваша, как окрепнет - каши и мясо, немного вина. И - ходить. Сначала - недалеко и недолго. И вот еще что...
Вряд ли неистовая потом укорила б его за горку монет, оставленную на столе. К чему всё это лечение, если мальчика нечем и не на что будет накормить?
- Немного, но вам хватит. Оставайтесь с миром.
- Скажите только, господин, кого?.. - начал было хозяин дома, но жена взяла его за руку, качая головой, и он замолчал, прокашлялся. - Спасибо вам, господин. Спасли, да благословит вас Господь.
Женщина, проскользнув между Робом и Бадб, кивнула, неверяще касаясь кожи сына, сперва коротко, словно боясь обжечься, затем смелее. А глаза встреченной в лесу девочки горели чистым восторгом, чему не мешали почти молитвенно сложенные на груди руки. И провожать пошла именно она, оставив родителей с братом. Оказавшись снаружи, она смущённо взглянула на Бадб, потупилась от ответной улыбки и тихо спросила:
- И всё же, господин, кого благодарить? Я ведь даже жертву... не успела.
- Благодари госпожу, Бадб Ката, Luibhean Feòir, Fiadhaich, дитя. Но пока, заклинаю твоей семьёй, молчи о своих гостях. Ты поймешь, когда настанет время говорить.
Роб коротко поклонился, улыбнувшись, собираясь уходить и надеясь, что девчушка не спросит, как называть его.
- А вас, господин? - тут же поинтересовалось настырное дитя. - Вы ведь решили помочь.
Роб вздохнул, чувствуя, как с лица сползает улыбка, как тяжелеют, не тяжелея, оковы, с которыми совсем уже смирился и даже научился находить сладость в своём положении. Роба Бойда здесь знали врагом, магистра Циркона - не знали вовсе. Оставалось лишь одно имя. То, на которое он не имел права. То, которого не желал и не мог принять. Мёртвое имя, из которого вырос.
Роб затравленно оглянулся на Бадб, и внезапно осознал: если тебя нарекли, совершенно неважно, как тебя зовут. Матушка назвала его Робертом, отец - дал фамилию, орден - Циркона, а неистовая - титул и звание.
- Fuar a'Ghaoth, Canan Ard, дитя моё. Но лучше - кличь Робом.

2 марта 1535 г. Всё та же долина.

Настроение было безвозвратно испорчено. Роб молчал, норовя задремать в седле, улыбался солнцу, ибо обещал неистовой не поганить путешествие, но притом - был угрюм, как человек, которого недавно заставили принять нежеланное наследство. Тростник не отпускал его даже после смерти, и если глядя в зеркало, Роб понимал, что - лучше, то имя, названное девочке, тянуло к земле, вызывало бунт почти юношеский, неприличный для пожилого воина и магистра, трезво понимающего, что иначе - нельзя. Нет иного выхода, кроме как принять это прозвище снова, сделать его частью себя. Полк мог привыкнуть звать его Бойдом. Люди, которым несли ренессанс - никогда. Люди вообще были консервативны в своих убеждениях. Если есть Бадб - обязан быть и её спутник. Пусть уже не молчаливый, совсем не раб, да и вообще - консорт. Пусть после вскроется, что жил этот спутник среди них и был магистром михаилитов, что красотка леди Бойд, вскружившая голову королю - та самая богиня, что наследник короны благодаря ей появился...
В конце концов, в его, Роба, силах сделать это прозвище не именем, но титулом, хоть и по-детски претит!
А вокруг царила весна. Даже - Весна, если бы Роб приобрёл привычку выражаться вычурно и выспренно, как иные поэты. Противоестественная, противозаконная, весёлая и шумная, она вольготно раскинулась в этих лесах и холмах, в тенистой зелени, у озера и моря. Она пела птичьими голосами из каждого куста, резвилась оленями на лужайке, токовала глухарями, рычала лесавками в чащобе. Она бесновалась вокруг, заставляя задуматься об экзорцизме для неё - и стихала в чистом, бескрайне-синем небе, в котором, над холмами и над лесом, парили башни Танталлона, напоминая легендарный Тир-на-н'Ог. И чем ближе становился замок, тем шире становилась улыбка Роба, тем отчетливее он ощущал на голове кошачьи уши, а пальцами - любимого ферзя из слоновой кости. Чёрт его знает, как пешка пойдёт, уж точно не с белой клетки на белую, как делают все неопытные шахматисты, но хотя бы о красивой парче, в которую необходимо завернуть явление Мессии... Антихриста... богини и остатков её легионов, подумать стоило. И жёнушке снова придётся поработать - сам Роб переодеваться в помпезное на ходу не умел, да и полк из одного места в другое не перекинул бы. На мгновение он закрыл глаза, вспоминая тростниково - своё "Leughaidhean a 'ruith suas!"*, грохот мечей о щиты, рёв глоток, приветствующих своего вождя, лэрда, которого на римский манер скоро начали называть генералом. "Ард-Ард-Ард!" - звучал клич, и почти хотелось проверить, что теперь они будут кричать. Дай Гос... Бадб, он вскоре это узнает. Главное, понять - когда. Явить полк не слишком рано, чтобы всё не испортить, и не слишком поздно. Попасть в ритуал не своей волей, но будучи замеченным и избранным. Впрочем, быть может, уместнее будет попросту бросить вызов? Назвать здешних самозванцами?
Роб плотнее завязал на голове зелёный шелк и потер ладонью уже прилично отросшую щетину, скорее - небольшую светлую бородку. Узнать в заросшем михаилите холёного лорда Бойда сейчас мог, пожалуй, только сметливый. Лишь бы раздеваться не пришлось - уж очень приметной была новая орденская татуировка, да и древо на спине, кажется, видели все. Жаль, что всё приходится делать в такой спешке, да еще и не по своей воле. Но илот выбирать путь не может, хоть и очень хочет.
А труды ведь все проваливаются в пустоту, неистовая даже "спасибо" сказать не способна.
И Старшая мешает так, что впору заковывать её в железные цепи и подвешивать на Древо.
Додумается ли до этого Раймон?
Роб вздохнул, устало поднимая голову. Если ты хочешь получить что-то от женщины... от богини - спроси об этом сам.
- Ты хоть чуть довольна, моя Бадб?
- Чуть?! - богиня удивлённо воззарилась на него. - Да никто бы там не смог провернуть лучше. Алтарь перенастроен, причём злой двойник с дубиной не прибежал драться. Ещё одна семья - именно наша, что хорошее начало... и основа. Даже юбка пригодилась... что особенно приятно. Лучше было бы, только не помешай там, у алтаря, та девочка... так что я - очень довольна. Кажется, больше тебя?
- Слишком поспешно всё, mo leannan. На скаку. Я предпочел бы переговорить с зачинщиком этого всего, с тем, кому уходили мольбы и жертвы. Возможно, договориться. Не люблю, когда быстро, - Роб похабно ухмыльнулся, - во всём. Значит, говоришь, двойник? Почти обидно, душа моя. Это что же, по-твоему, мы похожи?
Мы... Он сокрушенно покачал головой. Выходило двусмысленно - и опасно. Признанием и принятием получалось, и хоть Арда этим было не воскресить, его посмертную участь Роб вполне мог унаследовать. Впрочем, для детского бунта было уже слишком поздно - вырос. И понял, что за свои ошибки расплачивается не только сам, но и другими людьми.
- Говорить было бы преждевременно. Кем бы мы стали? Незваные гости, которые стучат с порога... нет, лучше уж позже. А двойник... - Бадб посерьезнела. - В рамках веры, поклонения он - Тростник тоже, пусть и Кухулин, если смотреть душой, не глазами. И это смешение... уверен ли ты, что никогда не был таким? Что никогда не сбивал себя ударом копья на землю с колесницы? В этой долине или в любой другой?
Роб дурашливо вздёрнул бровь. Таким он не был никогда, иначе запомнил бы.
- Конечно, - со смешком согласился он, - тебе легко говорить. Тебя воплощает миленькая деваха с грудью, рвущей белое платьице.
- Это ты, получается, всё то время её грудь разглядывал? - подозрительно осведомилась Бадб.
- Я думал о тебе, mo leannan. Не отрываясь.
Феникс недовольно взбрыкнул, вынужденный отойти на шаг от кобылки неистовой, к которой - лошади, не богине! - жался почти любовно. Танец на конце иглы, но, дьявол задери, Роб уже начинал подозревать, что жёнушку подменили - слишком смиренна была для той, что обещала никогда не быть покладистой.
- Как ты считаешь, боги римлян были такими же рассчётливыми, как они сами? Марс - работал, а не воевал? Вулкан трудился по подрядам? Афродита брала деньги, а не получала удовольствие? Машина легионов требует смазывать оси салом, не отвлекаясь на излишние мелочи. Цезарь ведь был заодно и Pontifex Maximus, верно? Я читала биографии.
- Ты слишком выборочно читала, душа моя. - Вздохнул Роб почти недоверчиво. - Знаешь, что о нем пели его собственныце легионы, возвращаясь с Галльской войны? "Прячьте жён, дочерей и сыновей, мы везём к вам лысого сластолюбца". Римляне были обычными людьми, и боги их - были богами людей. Конечно, Рим, как огромная волчица, поглощал и богов завоеванных стран, племён... Верно ли, что гэльский полк нёс везде с собой твоё изваяние? Но боги... Подозреваю, жёнушка, они были теми еще негодяями. У Юпитера, он же Зевс, было около семидесяти детей от смертных женщин! У Посейдона-Нептуна - того больше. А у Марса и Венеры, которую ты окрестила Афродитой, и вовсе родился голожо... хм... Эрот-Амур родился, божок любви. Оэнгус греков и римлян. Богам совсем не обязательно быть такими, каков их народ, иначе Христос не смог бы выйти из Ада, а ангелы примкнули к сонму демонов. И... либо ты сейчас говоришь, что за дьявольщина с тобой творится, либо следующим вопросом будет: "Кто ты, и что ты сделала с моей Бадб?"
Быть может, время для подобных бесед было не самое подходящее. Но порой, отбрасывая дела и спешку, появлялась необходимость говорить. Особенно, если речь шла о жене. И наплевать, что она богиня, что прерванное дело - дело веры, что сам он недоволен и мрачен. Семья - это не те, кто тебя балуют, в конце концов. Это те, кто сражаются за тебя, и за кого сражаешься ты.
- Ничего, - ответила Бадб, глядя на дорогу. Потом тяжело вздохнула. - Кажется, боюсь.
Пей Роб сейчас, непременно поперхнулся бы. Он изумленно уставился на неистовую, пытаясь осмыслить её "боюсь". Понять и пережить его.
- Чего, mo leannan?
- Всего? - уточнила Бадб, всё так же не глядя на него. - Ренессанс - надежда, но такая долгая, такая хрупкая и нежная, как лёд, не для рук, больше привыкших играть булавой. Ну а... семья - ещё больше, - она криво улыбнулась. - Уже недостаточно просто указать на холм или ещё что-то и сказать: "Ga iarraidh!", верно?
- Который из холмов ты хочешь, душа моя? Правый? Левый? Или, быть может, все сразу?
Роб улыбнулся, подводя Феникса ближе и перетягивая неистовую к себе в седло. Об этих страхах нужно было поговорить раньше. Не по дороге в никуда, выпытывая и нелепыми угрозами заставляя говорить, но на утёсе в Портенкроссе. Но теперь страхи становились понятны. Ясны, как небо над этой чертовой долиной.
- Я давно вырос, моя Бадб, чтобы бегать от своей участи. Если мой путь - твой путь, то так тому и быть. Что бы в конце его меня не ждало. И я тоже боюсь. Твоего угасания - более всего. Ну когда ты мне спускала рассматривание чужих прелестей?
Никогда. Даже стареющему магистру, которого только надеялась заполучить обратно. Сколько графинов перебила, частью - и о него самого... Поняв, что повторяет мысль, высказанную за пару минут до клятвы, Роб хмыкнул. Проклятье, он был даже согласен откликаться на изнеженного шотландского кобелину, лишь бы не видеть этого смирения!
- Никогда, - признала богиня и чуть оживилась. - Можем считать, что я коплю проценты?
- Я предпочел бы платить по счетам сразу. У тебя очень тяжелые... проценты. И дерутся больно, Но - воля твоя, моя госпожа и супруга. К тому же, нам нужно будет сделать вот что...
Рассказывая неистовой о зачатках своего плана, который и планом-то назвать было нельзя, Роб улыбался небу. Он был нужен ей - хоть кому-то! - и от этого хотелось петь, плясать, бросать к ногам Бадб холмы, совершать подвиги и прочие безумства. Не один. Вдвоём. Ритуалам плодородия и троллеподобным Тростникам было лучше остеречься - Роб Бойд был готов на всё.

-----------
* Легионам - строиться!

3 марта 1535 г. Окресности Танталлона.

Впрочем, готовность закончилась с ночёвкой в шалаше. Пятьдесят два, даже если тебе на вид всего тридцать - не самый подходящий возраст для таких изысков, и это Роб понял, пытаясь выпрямиться утром. Спина, затекшая от лежания на ложе из сосновых веток, хрустела и выпрямляться отказывалась. Долина кишела людьми, напоминая муравейник. Желающих было столько, что в тавернах ни единой комнатки не оставалось, иначе нипочем бы Роб не стал спать вот так, на почти сырой земле.
- Назовешь старикашкой - укушу, - предупредил он неистовую, со стоном потягиваясь и отправляя за щеку пилюлю. Магию почти наверняка в ритуалах запрещали, а потому можно было надеяться лишь на крепость мышц, да доступный для михаилита способ взбодрить себя. Бадб это вряд ли понравилось, но она все равно копила проценты, а Роб должен был быть уверен, что справится со всем.
- Жаль, мастер трактирщик, что мест у вас нет, - говорил он через несколько минут очередному хозяину таверны, - очень жаль. Я-то и так перебьюсь, а вот жена... ей бы на кровати отдохнуть, в тишине и удобстве.
Трактирщик - молодой ещё, с тёмными, почти чёрными волосами и такой же бородкой - оглядел Бадб и сочувственно вздохнул, разводя руками. Судя по помятому лицу, самому ему отдыха в последние дни доставалось небогато.
- Куда ж, когда даже в конюшнях постели стелить приходится, господин? Да и там уже денника свободного нету, хоть свою комнатку отдавай, но только как же уйти, когда и по ночам работа не переводится? Да и то сказать, было бы, куда уходить. Оно, конечно, есть у свояченицы домик недалеко, но и там не выспишься, потому как... - он осёкся, наново оглядел Роба и наклонился ближе. - А ведь, пожалуй, и можно устроить. Господин ведь михаилит, верно? Так у свояченицы комнатка найдётся, и поспокойнее там будет, чем в любом трактире. Она ведь и сдавала, как муж погиб, да только вот нечисть у неё распоясалась в последнее время так, что спасу нет. И в кухне лютует, и в прочем доме, а уж на чердак и вовсе лучше не лезть. И ведь ни креста не боится, ни молока не пьёт, как прежде бывало. Ежели избавите - берите да ночуйте, ещё и с приплатой. А то я кого из своих гостей уговорю туда перебраться, тогда здесь поселитесь, хоть вот и в чердачной - господин оттуда всю плешь проел, нельзя ли в деревне где устроиться. Только сразу скажу: тут вам покоя не будет. Пьют, гудят, да и развлечения вот для господ...
Словно подтверждая его слова, небольшой зал грохнул смехом и восторженными воплями: менестрель-фокусник, жонглировавший у камина кинжалами, ловко поймал три, а четвёртый проглотил - не без толики магии. На нетерпеливый стук опустевших кружек метнулась мимо стойки розовощёкая, округлая в нужных местах женщина с подносом, успев на бегу улыбнуться и Робу, и Бадб. Трактирщик проводил её любящим взглядом и вздохнул.
- Видите, господин. Гулять-то нынче до утра, а потом снова кружало - начинай сначала. Это если ещё кто из бегунов не зайдёт из местных.
Роб сочувственно кивнул, размышляя о нелегкой своей доле. Михаилитам всегда доставались домики, где кто-то отказывался пить молоко и не боялся креста. Ты же михаилит? Ну так переночуй, заодно и... К счастью, все эти "заодно" прекратились, когда корона перестала платить. К несчастью, ночевать нужно было в толчее, чтобы хоть что-то услышать.
- Что за бегуны, мастер трактирщик? А за комнатку сговоримся, вот позавтракаем - и пойду погляжу, что там за привереда у свояченицы завелся.
- Ну, бегуны, - повторил тот, но потом всё же пояснил: - То есть, те избранные, кому завтра гнаться по лесу.
Звучало уничижительно. Будущего короля-оленя низводили до простого бегуна, красоту и сакральность ритуала пачкали грубоватой шуткой. Роб вздохнул, припоминая, что раньше таким вот... гончим предписывалось еще и поститься. Значит, завтра...
- И как же их избирали? - Осведомился он, вместо того, чтобы интересоваться шкодником свояченицы.
- Ну, как всегда, конечно, - трактирщик почесал бородку. - Лучшие охотники, воины... молодой Рабби - тот особо отличился, приволок девчонку из Стюартов - едва сдюжил. На него, стал быть, и ставить, потому как голова бесшабашная. Ну а потом, обязательно, госпожа кандидатов самолично осматривала да одобряла, чтобы красивые да сильные.
Роб ошарашенно сморгнул, отгоняя видение плененной принцессы из правящей королевской семьи, хоть и не мог припомнить ни одной. Отличаться, чтобы попасть в число бегунов, он не собирался. Михаилит - значит, лучший воин и охотник, хоть и добыча совсем не та, а воровать девчонок было заманчиво, но и чревато гневом неистовой. Потому - лишь кивнул, перекатил по стойке монету и, подхватив под руку жёнушку, вышел из таверны.

Домик свояченицы, суровой на вид рыжей женщины лет тридцати, чистый и ухоженный обнаружился неподалеку, на соседней улице. И всю дорогу до него Роб ломал голову. Планы весенними пчёлами роились в голове, играли в салки с мыслями, отказываясь выстраиваться по ранжиру. Ему нужно было попасть в ритуал, но - чемпионом Бадб. Ему не нужен был этот обряд, ведь достаточно вышвырнуть жрицу... А если не жрица?...
Досадливо хмыкнув, Роб распахнул дверь желтого дома с черепичной крышей, уставившись на рассыпанную в углу муку и свороченный подсвечник на ярком тряпичном коврике.
- Циркон, михаилит, - приветливо сообщил он хозяйке, - на что жалуетесь?
- В последний раз такой вопрос слышала от лекаря, когда ребёнка носила, - сообщила ему женщина, заломив крутую бровь. - И ни беса полезного он потом не сделал, да и не сказал. Но если и впрямь по твареборческому делу, так шкодники распустились, спасу нет. И ведь жили себе, жили, а нате, добра не помнят. Приструнить бы.
Она посторонилась, давая пройти, подхватила подсвечник и сердито поставила на полку, покачала головой.
- Добро бы только по хозяйству шкодили, так ведь когда по лестнице спускалась намедни, под ногу кусок сала подвернулся. Так и помереть недолго. Посылала в ваш орден, да вот долго ответа нет. Или как раз оттуда? Так ежели по письму от Лины - то долга ж дорога оказалась.
- Верите ли, дорогая, - проникновенно проговорил Роб, доверчиво глядя на неё, - верховный магистр каждый день самолично на голубятню бегал, проверял, есть ли чего от вас. Не дождались. Пришлось вот... По пути заехать. И когда, говорите, шкодники о добре забыли?
Дурацкий вопрос для михаилита, право. Будто паскостные фэа когда-то о добре помнили. Но, всё же, к такому поведению их должно было что-то сподвигнуть. Он бросил взгляд на новый пояс, которым пришлось обзавестись после раймоновой акколады. Лавры, чертополохи и трилистники клевера светились, да и ощущение чужого присутствия - было. Первое, чему учили михаилита - верить этому чутью. "Если тебе кажется, что смотрят в спину - обернись. Так оно и есть", - говаривал наставник, старый уже тогда.
Роб обернулся, мимолетно улыбнувшись Бадб. По всему выходило, что снова договариваться. Теперь уже с домовятами.
- Да вот месяц-два, получается, - Лина покосилась на муку, словно хотела тут же её прибрать, но только вздохнула. - Поначалу-то мелочи, а потом всё круче брать стали.
- Что изменилось в доме? Кто-то ушел? Пришел? Корову продали?
Роб тоже покосился на муку, но - тоскливо. Кажется, проще было поговорить с фэа, чем выяснять у Лины, что им не понравилось. Лишь бы здешние шкодники не успели прослышать о его страстной и пламенной любви к их английским собратьям!
Плечи женщины опустились.
- Нет, господин, ничего такого. Муж давно уже, года прошли, да и ребёночек тогда же, когда весть-то принесли. После - живу и живу, день за днём. Ради чего что-то менять-то?
- Какую весть? - Участливо поинтересовался Роб, подозревая, что пакостники, может быть, и не вредят, а развлекают свою хозяйку, заставляют хоть что-то изменить в жизни
- Так что Норри мой не вернётся уже. Он-то, знаете, в охране купеческой ходил, ну так вот на границе гамильтоновской и не свезло им. Хозяин-то поскупился, всего двоих взял, а товара богато. Надеялись тропами знакомыми проскочить, да вот... пока ещё нашли, пока узнали. Понимаете, как бывает.
- А ребеночек от чего, уж простите за бестактность?
Как оно бывает, Роб понимал. Но и беседовать с Норри и его ребенком, вернувшимися в дом домовыми или духами - охранителями, не очень хотел, хоть это и было неизбежно. Такие вот случайные то ли призраки, то ли фэа, бывали упрямы, как волы, и совершенно справедливо полагали, что могут никуда не уходить.
- А скинула от такого, - взглянула ему в глаза Лина. - Оттого и получается.
С трудом подавив желание вскочить повыше, Роб вздохнул. Игошей он не любил, пожалуй, еще больше фэа. Гадкие и пакостные, они зачастую начинали вредить примерно в свой брачный возраст, если б до него дожили.
- И сколько ребеночку было бы лет? - Вопросил он, оглядывая последовательно потолок, стены, пол и очаг.
- Два года, как схоронили.
Три года, выходит. Время не совпадало, да и мокрых следов, гнили или трупных запахов не было. Разве что Лина всё это смывала.
- Запахов гнили, будто крыса сдохла, мерзкой слизи не было? Шаги босых ножек слышали, быть может? Или уставать стали больше обычного?
В поронца верилось всё меньше, но порой лучше было уточнить всё лишний раз - сапоги целее будут.
- Уставать - оно конечно, - сухо ответила женщина. - Убираться, считайте, втрое больше приходится, не считая того, что спать страшновато - волосы-то заплести ночью могут, а как бы и не отрезали в следующий раз. А то кто их знает... но запахов - нет, не было такого. Ну разве что когда крысу дохлую как раз к очагу подкинули, так она-то настоящая была, а не эти ваши "будто".
- Тогда попрошу вас выйти, - Роб ткнул пальцем за спину, метя в дверь, но получилось снова в Бадб. - Помолитесь, погуляйте немного. Если нужно будет - позовем.
Лина сочувственно глянула на неистовую, но вышла, вызвав легкое недоумение. То ли Норри был столь покладист, что не задавал лишних вопросов, то ли Роб задавал их избыточно много.
- Ну вот и славно. Благому и Неблагому Двору - выйти из тени. Nas luaithe!*
Сказать это он мечтал, еще будучи мальчишкой-послушником, но случая не было. И сейчас, рядом с неистовой, которая фанаберии не порицала, Роб удержаться не смог.
- Страшный Бей-Сапог, - обречённо пожаловался более крупный имп более... мелкой и определённо фигуристой импихе, появляясь на резной спинке кресла. - Теперь импы помирать.
Погрозив кулаком жёнушке, подавившейся смехом и прошептавшей это прозвище восторженно и с чувством, Роб мрачно оглядел пакостников, особенно - миссис Имп, у которой лапки были в муке.
- Если импы не шкодить и не называть Циркона так, то и не помирать, - пообещал он. - Что вам не нравится в доме-то?
Почетное прозвище, ни дать, ни взять. Представив, с каким наслаждением теперь Бадб будет склонять его, Роб разве что не застонал, но - сдержался. Не хватало еще, чтоб его называли Стонущим Beat le boc**.
- Зир'о-он, - попробовал выговорить он-имп, но сдался и махнул лапкой. - Папа жуткий Лей-Серебро правду говорить? Не убивать имп, не пинать зад?
- Или перед, - пропищала она-имп и спряталась за мужа, заинтересованно поглядывая оттуда мимо Роба на Бадб. - Или в голова. Потом мысль бегать. Кругом. Дом хороший. Земля плохой. Врать. Все врать! Имп недовольный!
Перед глазами возникла ухмыляющаяся физиономия Раймона, которого тут, к счастью, не было. Иначе изъязвился бы о папе страшного Лей-Серебра. Роб тяжело вздохнул, смиряясь со вторым прозвищем и мысленно обещая неистовой страшную месть, если вздумает называть так или Бей-Сапогом, прости Гос... Бадб.
"Покусаю!"

- Не убивать, не пинать ничего, и что врать - я понимать, - он скривился, мысленно пиная себя, - то есть, понимаю. И земля плохая. Но госпожа Лина тут причём? Она вам врала? Почему вы пакостите в доме?
- Они врать! Не кланяться Великая Королева, нести жертва игрушка! - возмутился имп.
Импа толкнула его в бок и громко прошипела:
- Это муж Снимай-Юбка! Дурак, точно нога бить.
Бадб тихо фыркнула снова.
- А Снимай-Юбка неправильный! - стоял на своём имп. - Они издеваться. Земля не тот, алтарь не те. Всё пахнуть не так. Хотеть великую госпожу. А уйти имп не мочь.
- Тростник граница ходить, - его жена с крайне несчастным видом опустила уши. - Тоже сапог топтать, если найтить. А хозяйка хороший. Имп стыдно, - уши опустились ещё больше. - Но имп грустно и... оно сам.
Роб досадливо закатил глаза. Ну какая разница, кому несли жертвы эти заблудшие овцы стада неистовой, если до того они были христианами, и имп жить... жили мирно?
- Великой Королеве не кланяются уже давно, однако же вы не пакостили, - резонно заметил он, - значит, так. Сейчас я звать хозяйка и имп клясться любимый ворон Старшей, что больше не шкодить. А что кланяются не тем - забота не ваша. Придется потерпеть немного, прежде чем всё снова будет хорошо. Договориться?
- Бей-Сапог не любить Великий Королева, - трагическим шепотом пожаловалась импа и спряталась снова. - Любить Снимай-Юбка.
- Имп уже терпеть! - имп задумался, загнул один палец, подумал ещё, загнул второй, но первый при этом разогнулся. Фэа с сомнением посмотрел на результат и повёл ушами. - Много терпеть. Очень.
- Уши оторву, - пообещал Роб импе в ответ на новое обзывательство, - ну, дело ваше. Не хотите по-хорошему, будем изгоняться...
Он повернулся к Снимай-Юбка, то есть Бадб - и замер, осененный догадкой и надеждой, что неистовая не будет артачиться.
- Или не будем. Госпожа подарит вам эту грёб... замечательную юбку, а вы мне пообещаете не пакостить. Идёт?
- Какой юбка?.. - подозрительно начал было имп, но Бадб уже вытащила из воздуха грязный обрывок тряпки, которая выглядела заметно хуже, чем прежде и уже почти не дёргалась.
Поймав взгляд Роба, богиня пожала плечами.
- Она меня раздражала.
Импа соскочила на пол, опасливо обогнула Роба по дуге, принюхалась к краешку тряпки и восторженно взвизгнула.
- Снимай-Юбка принести Юбка! Тот самый! Гнездо? Мы клясться!
- Клясться? - с сомнением уточнил имп, потом отчего-то бросил на Роба обвиняюще-горестный взгляд и вздохнул. - Клясться.
- Любимым вороном Старшей? - Недоверчиво уточнил Роб, уже предвкушая если не кровать, то хотя бы просто ровный пол. И быть может, руки Бадб на спине и плечах, разминающие и согревающие. Впрочем, трактирщик мог отказаться выселять того любителя домашнего уюта, а спать в доме с импами - не хотелось.
- Ворон клясться, - рьяно закивала импа и ткнула пальцем в спутника. - Он тоже.
- Хвастать весь двор, - проворчал имп, но кивнул тоже, принюхиваясь. Запах явно нравился и ему.
Впервые Роб покупал покой в чужом доме за драную юбку Морриган. Впрочем, всё на свете бывало впервые. Первый крик, первый шаг, первая женщина... Первая грязная, но очень ценная юбка и, пожалуй, стоило порадоваться, что не нижняя. Жизнь вообще была похожа на неё, эту почти живую тряпку, от которой тянуло Старшей: такая же дырявая, в лохмотьях, но - желанная. Роб улыбнулся импам, согласно кивая. Сегодня он будет спать в кровати. И в этом было своё, маленькое счастье.

---
* Быстро!
** Бей-сапог

4 марта 1535 г. Окрестности Танталлона.

Утро началось с очередной пилюли - Роба трясло мелкой, взбудораженной дрожью, точно жеребца перед скачками. Даже кровать не помогала - добрую половину ночи он проворочался, думая, придумывая и передумывая. К утру от планов остались ничего не стоящие лохмотья, а Роб улыбался, как умалишенный. Ничего иного ему не оставалось.
- Пожелай нам удачи, моя госпожа.
Он плотно, до боли завязал платок на голове, на еще мокрых после колодезной воды волосах. Роб не любил ритуалы плодородия, но сегодня собирался стать участником такого. Была в этом злая ирония, заставляющая хмуриться, что в сочетании с улыбкой выглядело... жутковато. Или зеркало было кривым? Так или иначе, а мысль о гонке в толпе молодых Рабби, была неприятной. Тревожащей. Ведь больше ритуалов он не не любил напрасные смерти.

Турнирное поле Танталлона, лежащее между морем и лесом, пестрело флажками, шатрами и людьми. Пожалуй, в этот список можно было включить и богов, но им пестреть было сложно - присутствовали лишь Бадб и Бадб. Лениво перекатывая невкусную осиновую палочку через улыбку, Роб поглядывал на Бадб, не забывая с интересом смотреть, как Бадб же самолично наблюдает за установкой жертвенной плиты строго посолонь. Несчастный алтарь притащили на катках, отчего припомнились картинки из Геродота, где тот изображал, как египтяне возили камни. Под кряхтение рабочих, шум трибун разминались бегуны, демонстрируя мышцы и заигрывая с барышнями. Иначе сказать, такой подход к ритуалу воплощал всё то, что Роб любил в магии - фанфаронство и зрелищность. Жаль, что то же самое он не одобрял в религиозных практиках.
Благосклонность девиц, кажется, доставалась красавчику Рабби, высокому и даже подстриженному. Остальные пользовались жалкими остатками внимания, хоть и выглядели крепкими, что молодые дубы-ясени-сосны-тростники. И ни один не был старше тридцати! Роб прикусил палочку, понимая, что если к дюжине присоединится еще один, тринадцатый, то он будет старше их всех. С определенной точки зрения - даже старше всех совокупно. Но об этом думать не стоило. Хотя бы потому, что ни Циркон, ни покойник Ард не бегали в таких состязаниях, больше похожих на фарс.
Заглядевшись на то, как один из бегунов прошелся колесом по полю, демонстрируя удаль, он пропустил явление здешнего Тростника. Троллеподобная тварь, оказывается, умела ходить тихо.
- Нравится?
- Очень, - не вдаваясь в подробности, процедил в палочку Роб, разрываясь между вариантами планов. - А тебе?
- В наше время, - прогудел Тростник, - конечно, всё было проще. Таинство... или просто молотом по голове. Но людям нравится. Госпожа старалась, придумывала заново.
- Молотом?
Молотов Роб в легионах припомнить не мог. Известно - чего хотят воины, тем и остальные довольствуются. Воины хотели мечи и копья, луки и боевые колесницы. Молоты были лишь у кузнецов. Впрочем, он уже догадывался, что здешняя госпожа - из чужаков.
- Тяжёлой штукой на древке, - пояснил Тростник. - Ну может и не молотом. Утренней звездой, мечом. Или просто проиграть - или выиграть, хоть в состязании, хоть в загадки.
- Загадки, говоришь? - Роб вздохнул, размышляя, когда начнется зрелище, ради которого тут все собрались. - А вот отгадай-ка. Головой я под шатром, ногами - на дороге, что идет, но не движется. Все меня топчут, а я от этого только лучше. Кто я?
- Путь порой начинается прямо в шатре, а тропа только лучше, если её топчут, - троллеподобный мужчина почесал драгоценный глаз, сверкающий на солнце. - Выходит, что я - путь на дороге, сэр михаилит.
- Тростник. Я - Тростник!
"Помоги же мне, Бадб..."

Генералу, чтобы его слышали, не нужно кричать. Достаточно выпрямиться во весь рост, говорить внятно и властно, оглядывая людей. Роб легко вскочил на ступеньку трибун, давая рассмотреть себя, рассматривая собравшихся. В их венах текла кровь легионов, и многие из его полка признают в сидящих здесь правнуков. Помнили ли они, как деды гоняли фоморов от этой груды камней и до Ирландии? Забыли?
- Если время к рассвету сплетается с песней клинков,
грозовые зарницы мерцают пока далеко...
Кто из них, потомков, знал эту песню, что пел легион Немайн, обращаясь к обеим богиням? Роб отодвинул лже-Тростника, спускаясь по ступенькам, чувствуя, как облекает плечи пятнистая туника, как темно-зеленая котта скатывается по кольчуге, разворачиваясь, слыша хлопок алого с золотом плаща за спиной и привычно запуская в него ветерок. Умница Бадб переодевала его неспешно, позволяя говорить.
- Мне стыдно за вас. Вы всё забыли, дважды предали Туата де Даннан! Первый раз, когда Патрик крестил вас огнем и водой. Второй - сейчас, пойдя следом за ряженой куклой! Мне стыдно за вас, за ваших матерей и отцов, за ваших детей!
Щит оттягивал руку, но он того стоил! Ахилесс удавился бы от зависти на собственном ремне, завидя этих воронов, лавры, трискели. Впрочем, Роб глянул на щит лишь украдкой, поднимая его к солнцу, отчего он жарко, ярко загорелся бликом. И Бадб встала за плечом - в зелёном платье, но с подогнанным по фигуре панцирем на груди. Металл сиял под солнцем, а на губах богини плясала предвкушающая усмешка.
- Мне горестно, что вы признали госпожой чужую игрушку, а свою богиню, не оставлявшую вас никогда - отринули. Fuar a'Ghaoth, Canan Ard, генерал бессмертных легионов, явился сказать вам об этом и просить - одумайтесь!
Когда он закончил, какое-то время на поле царила ошеломлённая тишина, почти тут же сменившаяся приглушенным гулом - услышавшие передавали слова дальше, тем, кто только прибежали из замка. На бегунов уже никто не обращал внимания - все были поглощены зрелищем - и обещанием его - поинтереснее. А вторая Бадб преобразилась тоже, стала выше ростом, положила, хмурясь, ладонь на рукоять появившегося на поясе длинного меча. Но заговорила не она - Тростник, вставший перед Робом словно в три шага преодолел десять. Встал, упёр руки в бока, ухмыляясь весьма гадостно. А потом мотнул головой, обводя собравшихся, и голос дохнул холодом по траве.
- Стыдишь тех, кто признали свою богиню? Клевещешь на ту, что приносит жизнь, защищает и спасает - как делала это и до чёрных ворон? Толика магии, и уже вы - настоящие, придя на готовое, чтобы забрать жизнь? Подделка. Иллюзия, не успевшая к пиру.
Вторая Бадб подошла к нему, взметнув юбкой, встала, касаясь плечом.
- Значит, вот что для вас эти люди, - хмыкнул Роб, складывая руки на груди, - лишь пир. Утверждаешь, что настоящий? Так докажи! Не исцелениями, которые может любой лекарь, не воровством жизни у чужой воды, не фокусами, достойными фигляра. Докажи, что не зря носишь моё имя - делом.
Неуместно и невовремя он подумал о том, что сейчас придется раздеваться, показывая всем татуировки. Но ведь все равно называл страждущим имя, занося тем самым пламенеющий меч Ордена над своей головой. Сколько времени понадобится людям, чтобы сообразить, что Циркон и Тростник - одно лицо? И хватит ли этого времени ему, Робу, чтобы успеть явиться с повинной в капитул? Пока еще не слишком поздно, пока братья будут готовы слушать.
Случись здесь триумф, он будет горьким, отсекающим Роба от той жизни, что ему действительно была дорога. Не всегда капитул был един, магистры спорили, злились друг на друга, интриговали, но - вставали вместе на защиту ордена. К тому же, Роб гордился магистерством, а потому служил Ордену, что пёс. Не ради страха или веры, но из искренной преданности. Кто из магистров вспомнит об этом, когда он сознается во всём? Хотелось верить, что все. И улыбаясь своему двойнику, дерзко, с вызовом и бравадой, он питал этой надеждой грядущую победу, ибо о поражении думать было нельзя.
Лже-Тростник помолчал, а потом мотнул головой.
- Нет. Мы уже всё доказали - людям, дав многое. Доказывать - тебе, кто пришёл отнимать. Докажи - не злословием, достойным шута, а делом. Как станешь?
Толпа, зло загудевшая было на слове "отнимать", снова заинтересованно притихла.
- Нечем крыть тебе, значит, - проговорил Роб, раздумывая, пора ли идти с козырей. Он был почти уверен, что этот Тростник не способен привести даже роты, не то что полк под стягами Неистовой и Немайн. Но почти уверенность - не абсолютна. И - ой, как не хотелось драться с этим троллем! Поражение будет постыдным, победа - напомнит о том, что её подарил Орден, выучив. - Можно ли отнять свободных, самозванец? Ну да... Дагда с тобой.
Роб опустил надоевший щит, прикрывая им Бадб, с неудовольствием осознавая, что тело помнит само, как илот должен беречь госпожу. Неспешно перебросил через плечо плащ, кладя ладонь на луковицу навершия - и глубоко вздохнул. Он спешил и делал всё не так, не вовремя, но драться с этим обезьяном ему всё равно пришлось бы. Ибо, как ни крутил он сейчас варианты, выходила ерунда. Ерунды. Чушь какая-то выходила, в общем, и выбирать из нескольких равноценных чушей было сложно.
- Мы не пришли ничего отнимать, - громко проговорил он, обращаясь к людям, - у вас нельзя отнять ничего, ибо вы - свободные, рожденные от свободных. Но кто из вас потерпел бы чужаков, пирующих на душах потомков? А ты, - взгляд упёрся в лже-Тростника, - попросту трус. Ты, чемпион этой ряженой куклы, и не бежишь с ними, с избранными? Ты, называющий себя Ардом, боишься здесь, при всех, подтвердить своё право называться так? Выбирай - тинг или бег?
- Боюсь? - тот поднял брови и повёл плечами, разминая. - Я всё жду, когда же ты трепаться закончишь. Значит, тингу быть, хотя за куклу я бы и просто морду набил. Впрочем... - он задумался, потом кивнул, - набью и в круге, отдельно.
- Мертвецы не бьют морды, - презрительно усмехаясь, заверил его Роб, - по крайней мере, не сразу. Меч и нож, коль не трусишь, без доспеха и щита.
Он окинул глазами трибуны, бегунов, улыбнулся своей неистовой - и стянул котту, роняя её на землю. Перед тем, как снять кольчугу и тунику, необходимо было обезопасить орден от себя.
- Братья, кто тинг очертит?
Резать плечо сквозь ткань было больно, хоть Роб и делал это с самым безмятежным лицом, на какое был способен. Росчерком скин ду он рассекал надпись на плече, тремя - пламенеющий меч, чтобы спешно зажать ладонью раны, сращивая их неровным рубцом, под которым трудно было бы разобрать рисунок. В конце концов, он не был единственным шотландцем, носящим Древо на спине, да и илотом - тоже. А вот магистра Циркона вынуждали думать о ближних своих.
"Помоги, моя госпожа и супруга!"
- Болтаешь много, - лже-Тростник неторопливо стянул тунику, обнажив бледную, не тронутую загаром грудь, на которой выступали мышцы не бегуна, а борца. - Чертите.
Бородатый сухощавый бегун тут же принялся обводить круг, приговаривая что-то про себя. Судя по отрывкам, которые удавалось уловить, старые обычаи таки не канули в лету. Не полностью. Но слушал его Роб вполуха - блаженное тепло исцеления прокатилось по телу присутствием Бадб.
- Одолжите меч, братцы, - обратился он к трибунам, подбирая с земли булыжник, - а то мой...
Пожалуй, клинок теперь стоило переименовать в "Рубаку камней". Порой Робу даже становилось стыдно, что его меч проходит сквозь камни, не задумываясь, если так вообще можно было сказать об оружии. Вот и сейчас - две ровные, гладко срезанные половинки булыжника лежали у ног, рядом с пятнистой туникой и сапогами.
С поклоном он отдал пояс и ножны неистовой, с поклоном же принял недурной меч дюжего мужчины, поднимая руку с косицей, которую своей волей снять не мог.
- Клянусь семьей, именем своим и своей госпожой, что силы, заключенные в брачном браслете, применять не буду.
- Клянусь семьёй, - начал лже-Тростник, принимая у подбежавшего юноши собственный меч - тёмный, чуть не в пять футов длиной, с длинной рукоятью, - горами и госпожой своей, что силы, заключённые в драгоценном глазе, применять не буду. Но я - тоже одолжу оружие, потому что мой...
Лезвие не прорезало булыжник, скорее разломило его в месте удара. Половинки получились неровными, но на заточенной кромке меча не осталось и следа.
Толпа оживлённо загудела.
Роб склонился в поклоне перед Бадб, улыбнулся людям. И вступил в тинг. Не применять Циркона он не клялся, да и часть души, ты-сам, не мог считаться амулетом. Холод стремительно и охотно, точно ждал этого давно, поднялся от ног.

Самой сложной частью боя всегда была учёба. В битве, в кругу, где видел глаза противника, читал по ним шаги, атаки и самые мысли, Роб чувствовал себя, будто в воде и в воздухе, двигался легко и споро, уподобляя себя танцору. Он не сражался - плясал со смертью в завораживающей игре, ставкой в которой была его жизнь. Сталью, кровью, волей богов решалось сейчас, кто прав и достоин.
И было смешно - биться за собственное прозвище.
И грустно - за жалкую дугласовскую долину.
И почётно-гордо - за Бадб.
Впрочем, тому, кто вступил в бой с судьбой, стоило печься не о гордости, но о долге. Вот только судьба выглядела как-то неприглядно. На обезьяну и тролля была похожа судьба, глядела на него драгоценным глазом, сжимала наманикюренными руками меч. Но Циркону было наплевать. Он твёрдо знал - нужно уметь воспользоваться силой противника. Делать вид, будто поддаешься ему, чтобы заставить потерять равновесие. Ни уклоняться от битвы нельзя, ни самому искать её - тогда и победа будет слаще. Кружили они с лже-Тростником долго, приглядываясь и присматриваясь, пока Циркону не надоело. Руки Тростника выдавали в нём умельца в ножах, меч держал он уверенно, переступал правильно. А значит, бесконечный бассданс можно было прервать атакой.
В виски, как в барабаны, билась память. Воскрешала давно забытое опьянение боем, подхлестнутое присутствием Бадб. И было даже жаль, что настоящий бой никогда не бывает длинным. Короткая сходка, стремительный обмен ударами, блок, отскок, и снова - атака. Защищаясь - не победить. Атакуя - не выжить. Говаривали, что настоящие мастера мечей - это те, кто не вступил в схватку, заставив противника отступить еще на подходе. И Тростник таким, кажется, был. Подступать к нему не хотелось совершенно, хоть и приходилось.
Финт-финт-выпад-провалиться - отойти...
Уклониться, рвануться вперед, почуяв как чужой клинок обжигает болью по ребрам, воткнуть нож, отойти... Бесконечное кружение, складывающееся из ударов, ран, скользких от крови камней, холода неистовства, расчета и интуиции. Любой бой - интуитивен, иначе он превращается в ремесло. Не смотри по сторонам, не слушай крики, слушай - противника... И тогда - победит любой, кому хватит ума поберечь силы. Последней мыслью Циркона было: "В бою всегда первым умирает тот, кто отягощает себя сожалениями."
Первой мыслью Роба: "Ну и здоровый же, tolla-thone!", - когда добивал лже-Тростника. Фирменным, бойдовским, косым-обратным, снося голову и стараясь делать вид, что нож в боку - совершенно обычная вещь, и беспокойства от него никакого. Героически приосанившись, оперевшись на меч, Роб глубоко дышал, глядя на то, как тихо, молча умирает присвоивший его прозвище и его богиню. Для такого бойца не было жаль даже собственного плаща, которым он, преодолевая боль, накрыл своего противника, салютуя мечом.
Тепло, которое он ощутил спиной, тут же сменилось холодом в пробитом боку - нож вышел из раны, но боли Роб не почувствовал, зато Неистовая жадно впилась в губы поцелуем, от которого спешно затягивались раны на груди и руках, а в мышцы вливалась новая сила, ничуть не похожая на то, что давали пилюли. Толпа же молчала, словно время вокруг остановилось. Молчала и когда Тростник перестал дышать, и когда иллюзия Бадб проплыла мимо, опускаясь на колени рядом с телом своего чемпиона. Плаща она не тронула, провела рукой над тканью, словно этого хватало. На Роба с Бадб она не смотрела. И выходило, что это - поцелуй над мертвецом, торжество низкое, грязное. Но оторваться от неистовой Роб не мог - переставшая течь из раны кровь сообразила, что можно пойти куда-то еще.
- Такой же поцелуй жду по возвращении, - прошептал он на ухо жёнушке, касаясь губами шеи, - не так страшно капитулу сдаваться будет.
Бережно отстранив неистовую, Роб наклонился к сброшенной одежде, чтобы извлечь платок, что кочевал от обшлага к обшлагу, неизменно пригождаясь. Вот и сейчас квадратик белоснежной ткани был протянут скорбящей, второй Бадб.
- Смерти нет, госпожа. И сейчас не время для скорби, люди ждут.
Люди и впрямь ждали, гудели потревоженным ульем. Роб оглядел их, толпу, прозревая о том, что чувствовал Клайвелл гладиатором.
Хлеба и зрелищ алкала толпа, ждала потехи. Жадными, голодными глазами смотрели люди на Роба, Бадб, бегунов, взглядами пожирая тело Тростника. И от этих взоров все ниже опускался пламенеющий меч, всё сильнее склонялась голова. Желая жить, Бадб разрушала его жизнь, а Роб всё равно не мог возненавидеть её, думая, как выкрутится.
По всему выходило, что маленькому Райну предстояло стать заложником жизни отца не только для преисподней. Здесь всем заправляли Дугласы, графы Ангус и Роб надеялся, что они не откажутся от мира с Бойдами и покровительства неистовой. Кажется, у лорда-канцлера Шотландии была маленькая дочь...
Он вздохнул, улыбаясь зрителям, и опустился на колено перед Бадб.
- Позволь в ритуал, моя госпожа и супруга. Во славу твою и обещанием людям неизменного.
- Она тебе так нравится? - удивилась Бадб, хлопнув ресницами в сторону перепуганной, бледной до синевы девочки лет четырнадцати, расписанной узорами по коже. - Ладно, позволяю, конечно. Но жрицу, уж не обессудь, придётся заменить. Иначе потом придётся кого-то убивать.
- Чего ждут люди? - вступила фальшивая Бадб. Богиня-иллюзия провела тыльной стороной ладони по лицу и казалось, черты плавятся, плывут, в один миг утончаясь, в другой становясь грубее. Но скорбь в голосе казалась настоящей. - Я, конечно, могу горестно покаяться, но, кажется, лучше просто исчезнуть. Знаешь, - она взглянула Робу в глаза и криво улыбнулась, - его последней мыслью было: "Ха! Чтобы михаилит за меня таки взялся, пришлось поставить на кон страну и веру. И кто скажет, что ставка мала?"
Досадливо хмыкнув, Роб поднялся с колен. Жрица ему не нравилась вовсе, по чести сказать, он её даже не заметил. Да и с тем, чтобы её заменить, согласен был. Но иллюзию было почти жаль. Ровно настолько, насколько она была живой. Михаилит, ха! Как долго он пробудет таковым - решать верховному и капитулу, но обдумывать это сейчас Роб не хотел.
- Люди ждут ритуала, госпожа. А потому, кто из вас отправит бежать нас по лесу - решать моей госпоже и вам. Но я бы советовал сделать... красиво. Напоследок. Отдайте той, у которой позаимствовали имя, ну вот... скажем, меч вашего Тростника. И пусть Неистовая заменит госпожу, отправляя избранных нести плодородие этой земле. А вы... уходите, но прощаться мы не будем. Кажется, цели у нас одинаковые и вера схожа.
- И подумать только, почему каждый раз, когда пытаешься обдурить то, что над асами... - проворчала иллюзия и выпрямилась в полный рост только для того, чтобы склониться перед Бадб, протягивая ей темный клинок.
- Признаю проигрыш. Примите... госпожа, - голос, сильный и звонкий, раскатился над притихшим полем, заставив толпу притихнуть. - И примите этих славных людей под истинное крыло, проведите по тёмному лесу к весне.
Бадб величественно кивнула, принимая дар. Кивнул вслед за ней и Роб, успевший примкнуть к бегунам, толпившимся у черты, от которой следовало бежать. Те глядели зло, особенно - Рабби, лишившийся своего триумфа, и, что было главным - девочек.
Но на них, как и на толпу, было наплевать. Не думалось о неприязни этих юнцов, когда проходил между костров, чувствуя, как утекают силы в меч. Защита от нечестной игры - отдать часть души, обиталище магии в собственный клинок, в браслет, в любую вещь, сложив её у ног неистовой. Пусто и звонко ощущалось тело, лишенное ветра и воды, лекаря и зверятника, бунтовал разум, требуя вернуть, паникуя, что забрали навсегда. Роб - улыбался. Люди жили без магии, выживет и он. И вкладывая свой меч в руки Бадб, подмигнул неистовой, за спиной которой уже стоял знаменосец Нис Ронан с внушительного размера дубиной на плече. В конце концов, правы были эти однообразно афоризменные римляне, когда говорили, что фортуна улыбается тому, кто победил самого себя.

До леса бегуны бежали дружной стайкой, не разговаривая, переглядываясь. Роб не спешил, оставаясь позади и с самым беспечным видом, на какой был способен, разглядывая надвигающий лес. Густой лес, правильный. С елями, соснами, дубами и терновником. В таком лесу хорошо было делать засады и тискать девочек, но очень плохо охотиться. Но бегунов это, кажется, не смущало. Еще бы, ведь все тропки тут они, должно быть, знали с детства. И когда все эти полуобнаженные, босые, как и он сам, мужчины, порскнули по сторонам, Роб не удивился. Лишь постарался запомнить направления, в которых исчезли его соперники.
Соперники!.. За право быть первым у испуганной девчонки, разрисованной вайдой! Он хмыкнул, зажимая нож зубами и взметая тело на ближайший дуб, перебираясь по веткам. Через несколько мгновений такого путешествия из соседних кустов донесся короткий вскрик, а после, не успел Роб и до трех сосчитать, из-за дерева, на котором он только сидел вышел один из бегунов, чтобы крадучись направиться туда, заходя с севера.
Времени на размышления не было. Ругая себя последними словами, Роб лихорадочно распускал шнуровку штанов на ноге, выдергивая тесемку, падал с дерева на жилистого, вёрткого мужчину, набрасывая импровизированную удавку на шею. Убивать он не любил, тем паче, когда смерть становилась напрасной. И сейчас, убивая - сожалел; втаскивая тело на дерево - скорбел, а выдёргивая второй шнурок и подворачивая штаны выше колена - ругал себя. Вот об этом-то стоило подумать раньше! Права была Бадб - изнежился. Отвык жить трактом, лесом, опасностью. Но жалость и стыд не помешали разжиться у мертвого ножом и простеньким поясом, прежде чем двинуться дальше.
К северу от того места, где Роб оставил мертвого бегуна, обнаружился Рабби. Юнец тоже шёл деревьями, тоже прислушивался в оба уха и глядел в оба глаза, оттого-то и заметили они друг друга одновременно.
- Поговорим? - Предложил он, и тут продолжил, ловя кивок юноши. - Почему тебе этот ритуал так важен?
В ответном взгляде отчётливо читалось: "Ты, пока на дерево лез, головой о ветки стукался?", хотя он был короче. Рабби устроился на ветке удобнее и прошипел:
- Слава, почёт. Может, для такого, как ты, это уже и пустой звук, но не мне!
- Не ёб... то есть, не стукался, - трагическим шепотом не согласился с такой постановкой вопроса Роб, - ритуал - это разовая слава. До следующего. А там может объявится кто-то моложе, смазливее, сметливее и бегливее. И хорошо, если жертвенника удостоишься. Ладно... Предлагаю сделку - идём вместе, пока бегуны не закончатся и оленя не встретим. Оленя ловим, а после решим, кому рога нужнее. Всё равно ведь в спину нож воткнуть захочешь и полком разведчиков не прельстишься.
Беван такого разведчика бы не одобрил... не одобрила. Охочий до славы следопыт или лазутчик - проклятье. К тому же, дини ши обычно сам не дура была погеройствовать. Так что, юнец Рабби дожил бы до первого оврага.
Рабби поиграл ножом в пальцах, словно уже выбирал, куда бы его воткнуть. Пальцы у него были сильные и ловкие, длинные. Наверняка нравились девчонкам. Но потом со вздохом сунул оружие за пояс, к почти такому же, только с костяной рукоятью.
- Потом... а то я не видел, как ты Тростника убил. Но ладно. Только оленя того мы встретим быстрее, если остальные не закончатся.
- Ты же славы хочешь, Рабби, - тихо фыркнул Роб, перекатывая рукоять своего ножа по ладони, - остальных надо оставить хоть чуть, о победе без борьбы песни не слагают.
Наверное, нужно было устыдиться своих слов - слишком жестоко они прозвучали. Будто он не о людях говорил, а фигурках шахматных, которых щелчком можно сбить с доски. Но - не получалось. Всякий раз, когда Роба заставляли бегать босиком и без рубашки по лесу, стыд и совесть поспешно ретировались в самые глухие уголки разума. В конце концов, бегуны знали, на что шли.
- А что оленя встретим быстрее - даже хорошо. Веришь ли, настолько хочу отоспаться, что уже всё равно, каким сном это делать. Ну, чего болтаем? Вперед, к славе!

К славе пришлось идти недолго, хоть путь был ветвист и сучковат. Почти сразу же, после того, как Рабби изложил свой план, в который входили и ловчие ямы, и загон оленя, слева раздался истошный крик, на который и метнулся Роб.
Оленя можно было назвать обычным, если бы не его аппетит, с которым он пожирал одного из бегунов. Впрочем, холка у него была больше обычного, пятна и полоски казались зеленоватыми, морда - вытянутой, а что зрачок у него вертикальный - и вовсе не казалось. К тому же, благородный зверь оказался клыкаст, гриваст и вместо двойного копыта имел тройное. Широкое и разделенное, точно оленю приходилось по болотам ходить. Зато рога выглядели как лучший трофей охотнику: медные, широкие, на семь отростков. Оставалось надеяться, что тварюга не успела покрыть какую-нибудь оленуху, иначе шотландские михаилиты непременно проклянут всё и всех.
Рассматривая животное с интересом твареборца, Роб размышлял. Рабби полагал, что зверь обожрется, станет неповоротливым и сонным, но опыт подсказывал - не будет такого. Скорее, усвоит из крови и плоти своих жертв опыт - и бегай от него по лесу, без меча-то и магии.
- Ты лук в лесу припрятать не догадался? - Едва слышным шепотом поинтересовался он у юнца, не слишком надеясь на положительный ответ и приглядывая ветку, годную для древка копья.
- Догадался, - зло прошипел в ответ Рабби. - Хорошо укрыл, а всё равно как мох сдвинул - переломан. Тетиву почему-то не перерезали, и, кажется, пригодится. Не был же он... совсем таким, когда я подглядывал. Вот дерьмо барсучиное.
- Вот tolla-thone, - согласился с ним Роб с невольным уважением, - кто же лук собранным прячет? Плечо там, плечо тут, тетива - вместо пояса, за каждую стрелу, с дерева снятую, искренне благодаришь богов. Не примечал, борец уже вырос? С этой вашей весной...
Галлы, германцы и гэлы натирали борцом, аконитом по-латыни, наконечники копий и стрел, охотясь на волков и барсов. Олень, конечно, не был ни тем, ни другим, но Роб не отказался бы запихать этой твари копье с аконитом поглубже.
- Борец, бересклет, болиголов, - кивнул похититель стюарточек. - Интересно, насколько быстро он догонит...
Роб досадливо закатил глаза. Юнцы оставались юнцами, будь они михаилитскими тиро или шотландскими бегунами. Но на Рабби он глянул с новым уважением.
- По деревьям. Тихо, как маленькая белая мышь. Ты отраву быстрее меня тут сыщешь, только руками не бери. Оторви от штанины кусок, оберни руки - тогда и... А я пока копьем озабочусь и луковищем, если ты тетиву прихватил.
Древко для копья сыскалось на ближайшем ясене, не успел след Рабби простыть. Не слишком ровное, но прочное и для того, чтобы поднять на него жуткого оленя - пригодное. Пару минут Роб повозился, закрепляя нож бегуна в расщеп и намертво обматывая все это лыком с того же ясеня.
С луком пришлось хуже. Сборный лук на ходу было не сделать, для цельного требовался ровный, прочный и хорошо просушенный дрын. На счастье, здесь росли дубы, а на дубах - подходящие ветки.
- И вернешься опять сюда воспевать
Дуб, терновник и ясень, - шепотом пробубнил он себе под нос слова старой песенки, пробуя тетиву. - Где этого юного засранца носит-то?
Олень тем временем успел отойти в сторону, где на него и напал еще один охотник. Скотина, должно быть, намеренно ходила неспешно и громко, пофыркивая и ломая кусты, чтобы вкусные люди сами выскакивали навстречу. Закончилось всё быстро. Мужчина с почти таким же копьем, как у Роба, кинулся сбоку, олень по-кошачьи извернулся и достал его когтистой лапой. С интересом наблюдал Роб за тем, как бегун достал нож, нырнул под рогами к гриве на груди, а потом, получив в лицо нечто вроде заряда спор, упал. В зубах мерзкой твари кости хрустели овсяным печеньем.
"Хорошая зверюга... "
Пришлось уподобить себя сарацину - замотать свободным концом косынки лицо, подтыкая его к уху. Вот только нехристю вряд ли было бы так скучно и зябко восседать на дереве. На мгновение Роб даже задумался, не покидать ли жёлуди в оленя, но отмёл эту мысль, как вздорную и мальчишескую. Разговор с тварью и вовсе казался абсурдом. А спускаться и проверять, что еще умеет зверь - не хотелось. Михаилиты-эмпиристы всегда жили весело, но недолго. Роб глянул вниз - и тихо выругался: задрав морду, на него грустно глядел олень, в зеленых глазах которого угадывались тоскливое одиночество и призыв спускаться.
- Хер тебе, - нелюбезно сообщил ему Роб, перебираясь на соседнее дерево.
Кошачьи глаза животного проследили его движение, и олень бодро подбежал снова, поднял ногу и поставил на ствол. Копыто раздвинулось, выпуская крючковатые когти. Стружку со ствола они снимали не хуже, чем у иной росомахи.
- Нет уж, лучше вы к нам.
Пожалуй, надо было осведомиться у Рабби, не припас ли он огнива. Наверное, никто не шел в ритуал так честно, как Роб - ни дерьма, ни лопаты с собой не было. Правда, и оправдать себя было легко: живи он тут, весь лес превратил бы в схроны.
Олень тем временем поразмыслил, поставил на ствол второе копыто и потянулся вверх, словно прикидывая, насколько не достаёт до неуступчивой дичи. Получалось порядком. А потом тварь поджала задние лапы - и прыгнула вверх, прямо в переплетение веток и сучьев.
- Marbhfháisc ort!
Роб вцепился в дерево, что тряслось от этих прыжков, будто припадочное, наблюдая, как мерзкая скотина подпрыгивает, не долетает до него примерно двух локтей, приземляется на все четыре ноги, по пути успевая лягнуть ствол. И, право, даже жаль было, что не допрыгивал. Схватить бы за эти рога - да об дерево!..
- Что ты там о ловчей яме говорил? - Безмятежно улыбаясь оленю, поинтересовался он у Рабби, объявившегося в соседней кроне с кульками из лоскутов штанов.
- Есть план лучше?
Лучше плана у Роба не было. Но скотина, прыгающая на добрые шесть-семь футов вверх, почти наверняка хорошо перепрыгивала ямы с кольями. А еще - и Роб готов был поставить против этого шкуру давно сдохшего дахута - олень регенерировал. Хорошо, если вместо отрезанной головы две не вырастало. Впрочем, голову только предстояло отрезать.
- Попробуем отравить, - с интересом наблюдая за очередным пируэтом рогатого прыгуна, он перебросил лук Рабби, - и поглядим. Если чуть замедлится... Но любопытно, право, кто должен был стать победителем. Своей волей я на такое меньше, чем за тысячу, и не поглядел бы. Перебрось-ка трав.
Огниво у Рабби нашлось. И болиголова он собрал достаточно, чтобы соорудить из него пару факелов, для которых траву пришлось переплетать с тесемками штанов. И было любопытно, сможет ли зверюга переварить и усвоить кого-то из тех, кто, без сомнения, уже подбирался к мертвецам. Работать с нежитью - привычнее, понятнее и даже приятнее. Кратко пояснив это Рабби, Роб направил стопы к тому дереву, где остался убиенный им бегун.

Олень остался с Рабби, заметно обрадовавшись свежему мясу. Мясо это было таким же несговорчивым, как и Роб, но скотину это не смущало, а прыгать она не уставала.
У тела бегуна обнаружились лесавки, которые были мшанками. По-научному - гибриды. Виды нежити скрещиваться между собой не могли и не должны были, но необразованные твари, которых не учили монахи-исследователи, порой создавали такие комбинации, что михаилиты только вздыхали, притаскивая очередную помесь в вивисектарий. Вот и сейчас, тело, рухнувшее с дерева, терзали лесавки с более тупой, нежели обычно, мордой, коротколапые и кругленькие, зато покрытые мхом и пятнами. Но заманивать такую смесь отважным быстрым бегом представлялось опасным занятием. Недовольно хмыкнув, Роб спустился пониже и полоснул палец ножом.
- Кому крови, свежей, вкусной? - Голосом уличного зазывалы осведомился он у тварей, капая упомянутой жидкостью на мох и траву - и сник, точно истекая кровью. Инстинкт преследования, жажда свежатинки - самые сильные позывы у любого хищника. У тварей - тем паче. Драпая от лесомшанок, радостно рявкающих и щелкающих зубами, Роб порой, для поддержания азарта, опускал вниз ноги - и зазевался. Тварь взвизгнула, когда он с руганью треснул её о дерево, разжала зубы, но нога уже была прокушена и болела адски, точно все черти вонизили в нее вилки, готовясь трапезничать. В такой развеселой компании он и влетел на поляну, где олень не оставлял попыток достать Рабби. Мгновение полюбовавшись на недоумение и любопытство, с каким переглядывались твари, он подтянулся на ветку повыше, странным колдовским жестом вмахивая рукой, затем ногой, кропя кровавым причастием поляну и оленя.
Твари взаимообнюхались - и сцепились так, что шерсть полетела клочьями. Спешно перевязывая ногу обрывком штанов, отчего они укоротились до фривольных, Роб наблюдал, как олень раскидывает лесомшанок, трех втаптывая в землю, а двух - забивая до полусмерти. Впрочем, сам он при этом остался без спор, с оторванной задней лапой и разодранной шеей, но зато продемонстрировал шипы в щетине на загривке.
- Добей тварей, Рабби, - мрачно скомандовал Роб, удобнее перехватывая свои копьё и уже начавший тлеть ядовитый факел.

Никогда бы не подумал Роб, что проникнется уважением и сочувствием к оленю. Но разве рогатая скотина не была похожа на него самого? Упрямая, хромая тварь, истекающая кровью и злостью, отчаянно хотевшая жить - и жрать. Вот этого Роб хотел сейчас больше жизни, пожалуй. Слишком много пришлось сражаться и бегать. Вдобавок, вёл себя олень ровно также, как делал бы это он сам: не давал заходить со стороны ран, уворачивался и отбрыкивался, по-кошачьи изворачивался и пританцовывал, успевая полоснуть когтями то по груди, то по боку. Роб в ответ отмахивался копьем, совал под нос твари дьявольски воняющий факел, а когда скотина отшатывалась - метил в бока, стараясь уязвить печень, почки, брюхо. И выходило, что сражается он не с жертвенным животным, а с самим собой. И с Бадб, видя в зеленых глазах твари отблески древних огней. И с чёртовым асом, втянувшим его и несчастного оленя в этот странный, бесконечный бег по лесу. Германцы... Родня гэлами, а потому - почти люди. Хвала неистовой, но на этой мысли олень, наконец, пал. И Роб, залитый кровью, что жертвенник в Самайн, поднял глаза к небу и деревьям, глядя на Рабби, последняя стрела которого предназначалась ему.
- Поговорим?
- О чём? - поинтересовался юнец, прищурившись. - О том, чего стоит голова такой твари, косица с руки нового чемпиона богини, ритуал? Так это я уже представил. Да, может, моя роль и была невелика, но всё сработает для того, кто выйдет из леса, верно ведь?
- Не знаю, - честно сознался Роб, понимая, что стрела одна, а метнись он в сторону - Рабби не успеет выцелить его заново, - во время оно срабатывало лишь для самолично убившего вожака стада. Для короля-оленя. Подозреваю, что моя госпожа и супруга может склониться к старому - и тогда проиграем оба. Но ведь всё вершится руками смертных, так? Я не буду уговаривать меня не убивать, сулить блага и боевую славу, обещать любовь девочек, потому что в полку тебе придётся соперничать за неё. Я лишь предложу слезать с дерева и вдвоем дотащить голову этого чёртова оленя до алтаря. И вдвоем же водрузить её на камень. Вместе, понимаешь? Одновременно.
И вот в этом случае ничего не потеряли бы оба. Союз старого и нового, символичный, красивый, несущий в себе гораздо больше, чем стояло за этими словами. Стать рядом с генералом Туата - пожалуй, почетнее, чем убить его. Возлечь со жрицей - вдвойне, ведь будешь нести плодородие наравне с божественной четой. Роб мрачно хмыкнул, понимая, что отмыться от божественности теперь уже не выйдет.
- Вместе... - Рабби помедлил, странно его оглядывая. - Это что ж, и это самое... тоже вместе?..
Роб фыркнул, представляя, что сделает с обоими неистовая, услышав такое предложение. После представленного пришлось бы идти в хор певчих, дискантами.
- Жрица вся твоя, - примиряюще поднял руки он, - нельзя мне.
- Ножны? - с неожиданным сочувствием и пониманием отозвался парень, опуская лук.
- Они самые, - сокрушенно вздохнул Роб, опускаясь на колени у тела оленя.

Башка чёртовой твари была тяжелой - даже для двоих. К тому же, рога не радовали удобством, а кровавый след, тянущийся за ними, привлекал мелких, но пакостных тварей. Впрочем, ни твари, ни другие бегуны на добычу не посягали, споровые мешочки и загривок с шипами Роб вырезал и завернул в остатки штанов Рабби, а картина двух чемпионов, от одежды которых остались лишь непотребные лоскуты, была даже эпичной, если бы не было так смешно. Хоть поводов для смеха и не было: дойти и возложить, умудрившись при том не испортить отношений с этим германцем, ибо - пригодится. Возлечь, исхитрившись не уснуть. Но сначала - вернуть силы, без воздуха, воды и прочих в груди было пусто, как в полковом барабане.
Но что поделать с неуместной веселостью, когда девочка-жрица, мертвенно бледная, глядит так, будто её распинать собираются?
Когда величественно-невозмутимая Бадб царственно наблюдает за возложением - ну хорошо, швырянием - головы на алтарь?
Когда толпа шумит, орёт и дерётся из-за ставок, не зная, как их делить?
Когда из прижатого к груди меча рвутся в тело стихии, когда лекарь набрасывается на раны с жадностью изголодавшегося волка, и чутье зверятника бушует, выплескивая на разум лошадей, птиц, собак и даже одного метаморфа?
Пару мгновений Роб стоял, закрыв глаза, давая себе - и магии время разложить всё по привычным полкам. Еще удар сердца понадобился, чтобы натянуть штаны и сапоги - без них получалось уж совсем не героически. И лишь потом он протянул руку неистовой, демонстрируя намерения вступить в права победителя, но и оказывая уважение. Это Рабби было простительно взвалить жрицу на плечо и унести в шатер - или на алтарь. Когда твоей спутницей становится богиня, то поневоле приходится помнить о служении. И именно в этот момент гул толпы разорвал высокий чистый голос. Немолодой мужчина в рясе, с тонзурой стоял на верху трибун, подняв руку со сжатым в ней крестом к небу.
- Одумайтесь, люди! Меняете одного идола на другого, хоть видели: демоны убивают друг друга дабы унести ваши души в геенну! Повернитесь к Господу, ибо кумиры языческие - начало и причина, и конец всякого зла!
- Да вы еретик, отче, - с восхищением заметил Роб, успевший перемигнуться с какой-то хорошенькой девчонкой на трибунах. - Его Святейшество, Папа Климент, требует возвращать в стадо Христово молчаливым приветствием, кротким увещеванием, смирением, любовию, долготерпением, молитвою прилежною. Бесы говорят в вас, отче, заставляют впадать в грех осуждения! Ибо сказано: "Тогда восстали некоторые из ереси уверовавшие и говорили, что должно обрезывать язычников и заповедовать соблюдать закон Моисеев..."
Этот бесконечный, ритуальный день его утомил. И вот, когда до завершения оставался лишь шаг, вылез священник. Роб глядел на него со смирением во взоре, говорил тихо и благочестиво, а сам мечтал о горячей ванне и мягкой постели.
- Дьявол может цитировать святые тексты, но не значит это, что знает он Господа, - священник обращался не к нему, к толпе, и люди смущались, отводили взгляд. - Возопите же: vade retro, Satana! Вы же ради тварного отдаёте души этому демону, - он ткнул пальцем в Роба, - этому суккубу, - в Бадб. - Эх, да что там... вижу, совесть - пустой звук. Но помните, все вы, всё, кого я исповедал, кого крестил, наставлял - не прощается грех измены Господу. Потому что знали вы - и наплевали в лицо Христа ядом кровавым. Смотрите же, коих идолов выбрали: зверей, коим рот кровью мазать станете. Смотрите - и не говорите потом, что не знали и не понимали, аки овцы безмозглые! Тьфу.
Действительно сплюнув, он повернулся и, подобрав полы рясы, сердито зашагал к замку.
Роб, лениво вздёрнув бровь, перекрестил его вослед. Ох, и не любил он протестантов!.. Да и католиков тоже не любил, любя притом Библию.
- Я создам Церковь Мою, и врата ада не одолеют её, отче, - уронил он, глядя в спину священнику, - каково быть протестантским еретиком? Называть Господа Иисуса Христа лжецом, показывая, что Он обещал, но не сдержал своего обещания? Учить людей, что Церковь осквернилась язычеством, потеряла истину и уклонилась в заблуждения? Монах может говорить, что знает Господа, но это не значит, что он говорит Его устами. Истинно говорю вам: будут прощены сынам человеческим все грехи и хуления, какими бы ни хулили!
Впрочем, проповедью проповедь не перебить. Слишком устал Роб для споров, и всё, что хотел сейчас сделать с отче - так это с истинно христианским смирением простить его и отпустить, подспудно понимая - пожалеет. Особенно, когда будут поджаривать на костре, а сей пастырь станет подбрасывать дрова посырее.
- Сукку... э... госпожа моя и супруга, - шепнул он неистовой, - быть может, мы закончим ритуал? Хочется отмыть идолище от яда кровавого и... поужинать.

6 марта 1535 г. Хижина в лесу.

- Знаешь, mo leannan, - Роб задумчиво разглядывал себя в маленькое зеркальце, что утащил в Блите, да так и не вернул, - де Круа постоянно повторял, что если мужчина на ночь бреется, значит, на что-то рассчитывает.
Или к смерти готовится. Но этого он говорить не стал, не желая портить мрачным предвкушением беды последние дни путешествия с Бадб. Она почти стала прежней неистовой, порывистой, утонченно-опасной, излучала усталое довольство, и говорила о том, как много теперь будет дел, рассуждала, что делать с торговцами мёда и асами. Роб - молчал, улыбаясь, тая мысли.
Дел и впрямь становилось много, даже слишком. За то, чтобы под рукой жёнушки оказалась долина, он продал сына. Странно было думать о примирении с Дугласами, о подписании брачных контрактов именно так. Странно - но правильно. Молчание жителей Клайдсайда о том, кем был чемпион богини, покупалось Портенкроссом. Подумать только, у него будут общие с чернолицыми внуки! Отец бы проклял его, но времена клановой вражды ушли, браки и союзы определяли политику, торговлю и... спокойствие, которого всё равно не было.
Оголтелый священник из Танталлона, спешно уехавший из замка, тревожил. Куда мог отправиться протестант, как не к Кранмеру, которому вдобавок задолжал Раймон? Узелки связывали ниточки слишком уж причудливо на вкус Роба. Слишком плотно его ересь привязывала к нему детей, которые становились разменными пешками. И в Лондон возвращаться становилось боязно, пахла столица костром, резиденция - сухим воздухом темниц, тракты - железом крестьянских вил. Ритуал, столь блестяще и кроваво проведенный, был горек, как кора ивы. Горчее, потому что Роб не мог избавиться от ощущения, что шатер, в котором они с неистовой провели ночь, стал погребальным. Потому-то и балагурил, скрывая за болтовнёй усталость и отчаяние. Потому-то и бережно свернул, убирая в сумку письмецо, доставленное намедни. От Ясеня. Нет - Тома Бойда, похожего на него так, будто и впрямь был от семени. Умный, обаятельный, опасный. Сумевший сберечь Ворона, обойтись малой кровью, как гласила записка.
Воистину, нищий, трясущийся от холода безымянный мальчик давно остался в прошлом - и Роб надеялся, что Том не вспоминает об этом.
- Ты довольна, моя Бадб? - Снова задал он этот вопрос, уткнувшись лбом в стену у окна. - Довольна ли ты долиной, ритуалами, мной?
Тёплые руки обвились вокруг талии,оттягивая от стены.
- Ты вернул земле жизнь - настоящую, и вода разносит её всюду, от одного моря к другому. Ты это чувствовал? Как течёт сила мира, рядом с который боги - пыль? Обновление, - в кои-веки Бадб говорила мягко, почти как Биргид, которой не была и быть не могла. Впрочем, почти сразу голос стал обычным: - Или ты бьёшься головой о деревянную стену потому, что недостаточно было близости с природой?
- Конечно, mo leannan, я всё это чувствовал. Ведь отдал жизнь собственную.
Роб высвободился и вышел на улицу, тихо прикрыв дверь. Лес был тихим, по-весеннему сырым и тёплым, и в нём текла эта сила мира, будь она неладна. Наверное, от Войны не стоит ждать сочувствия, а чужую боль она так и не научилась понимать, хоть и причиняла её сама. Но, черти б разодрали всю эту сакральщину в лоскуты, неужели он спрашивал о том, что сделал или о природе? Роб оперся о стену, глядя в звездное небо, на бесстыже рассевшуюся на своем треножнике Кассиопею. Она тоже отдала своё дитя богам, пусть и по иной причине, но для Ранульфа всё равно не найдётся Персей, чтобы его спасти. И слава Богу. Сына, спасаемого голозадыми героями, он не пережил бы.
Роб закрыл глаза, вздыхая и заставляя себя успокоиться. Наверное, потому и услышал до дрожи знакомый трепет голубиных крыльев.
Красивый белый голубь ангелом сошел с неба, неся на лапке записку. Поспешно развернув бумагу Роб замер, глядя на буквы и рисунки, не понимая написанного.
"Еще была Зенобия, но от неё мрут голуби, и о ней - лично"... Голуби падали и падали, и казалось, что их - тьма, но было всего пять. Эмма и в самом деле "дурно" влияла на Раймона, как говорилось в приписке на полях: мальчик, диктовавший отчеты брату-летописцу, написал письмо! В своей манере, ироничное, злое, но - написал! Роб усмехнулся, злорадно подумав о познании истины в сравнении. Не слюбилось, знать, с папашей де Три! И радость от вестей была столь велика, что он просто стоял, под звездами и небом, растерянно держа листочки в руках и последнего голубя, делясь с птицей силами. Ответ должен был отправиться в обратный путь немедленно.
- "Потратил услугу известному князю, так что осталась в итоге только одна", - прочитал он вслух, возвращаясь в хижину, - "но следующие, кажется, возьму золотом..." Не нравятся мне договоры с преисподней, моя Бадб, когда их заключаю не я. Ты слышала о возвращателях?
О жизни, семье, о том, что тревожило говорить с жёнушкой не получалось. Оставались дела.
- Краем чьего-то уха. Преисподняя получила так несколько душ, тех, что стоило, и тех, что не очень, - Бадб говорила медленно, нахмурившись. - А что, когда договоры с христианским адом заключаешь ты - они тебе нравятся?
Роб устало рухнул на топчан, отчаянно мечтая о кровати, тишине и одиночестве. Не этом, странном, когда рядом кто-то есть, но от того только хуже, а обычном, оставляющем наедине с собой. Так - проще. Перед собой не нужно лукавить, боясь обидеть, себя можно не уговаривать не злиться.
- Нет, моя Бадб, не нравятся. О каких душах ты говоришь?
- Старые дела, когда люди метались между и между, - ответила богиня, не сводя с него взгляда. - А в чём тогда разница? Если не нравится ни то, ни то.
- Моя Бадб, - вкрадчиво промурлыкал Роб, приподнимаясь на локте, - летит рыцарь по полям, без пол кафтан и без пуговиц. Кто он?
Играть в бессмысленные загадки со смыслом было легче, чем объяснять различия между ним и Раймоном, между ловцом и военным альянсом, к которому подтолкнули Ранульфом.
Бадб сложила руки на груди.
- У меня есть лучше. Разное с лапками сидит в тёмном и бурлит - что это?
- Мысли, - не задумываясь, ответил Роб, - а вот...
Начал - и осёкся. С людьми нужно было говорить по-человечески. С неистовой - тем паче, иначе неоткуда ей было научиться этому.
- Прости, mo leannan, но я - трус. Мне откровенно наплевать сейчас на единение с природой и на вытекающие-втекающие реки, потому что боюсь глядеть в глаза капитулу, объясняя, что все эти годы они жили рядом со... мной. Что рыжая красотка, которую я носил по коридорам - древняя богиня. А ведь спросят и о Раймоне, и об остальных мальчиках, и... Двор, тракт, орденские мальчишки, маленькие и взрослые, чтобы они узнали всё, хватит и пары дней. Я понимаю, что капитулу сейчас не выгодно разобщаться, а Кромвелю - разносить михаилитов, но всё это будет нарастать снежным комом. И мне хочется малодушно спрятаться в темницы резиденции, лишь бы не черпать полной ложкой последствия. К слову, ты плечо мне не починишь? Жаль татуировку, привык.
Бадб кивнула, положила ладонь ему на плечо, и по коже разлилась прохлада, сменившаяся покалыванием, словно Роб отлежал руку.
- Слова и знак. Возвращаю всё, что было, как должно. Вот так...
На смену иглам пришло ровное тепло, а Бадб, вздохнув, неожиданно отвесила Робу подзатыльник.
- Бояться - правильно и нормально, Роб Бойд. Не боится, когда есть чего - только идиот или безумец. Но знаешь ли ты хоть кого-то, кто справится со всем этим лучше?

Роб только хмыкнул в ответ, сквозь почти колокольный звон в ушах. В конце концов, насколько человек побеждает страх, настолько он - человек. И хоть имя этого кого-то он знал, называть в слух не стал. Смерть - не лучший решатель, когда у тебя жена, сын и орден.
Коснувшись своего плеча, он усмехнулся.
Каждый рисунок на его теле нёс свой смысл. Древо Жизни напоминало о прошлом, вело сквозь настоящее и сулило будущее. Связывало три мира, в которых он жил, не позволяя сойти с ума, сулило возрождение после смерти и давало надежду. Корнями, побегами прорастал Роб в Бойдов, ветвями вклинивался в их родословные книги, листочками-воспоминаниями оживлял матушку, отца, сестру и братьев
Оковы на запястьях, вороны и трискели высокородного, отдавали Роба Неистовой. Смирившись и приняв это, он принял и предназначение: без Бадб Роберт Бойд был никем в вечности, она без него - сейчас.
И- пламенеющий меч Ордена на плече. Такой же, как на печатях и перстнях. Перекрестье меча - опора, несущая неизменность и безопасность. Клинок - воля, в нем проявляется душа меча. И так же, как нет меча без рукояти и клинка, так и михаилит не станет целостным, пока не объединит в себе душу и постоянство. Ты - огненный меч у руках мироздания, ты - помыслы и поступки его.
Так учили михаилитов, но Роб обошелся бы и без велеречивостей. Важнее была надпись. "Magistri Ordinis S. Michaele archangelo et Zircon". Гордость, едва не - или уже? - ставшая бедой. Чтобы стать магистром, ему не пришлось перешагивать через трупы таких же, как он, но от того титул и сан были только дороже. Второй раз жизнь дается лишь единожды, и хотелось прожить её так, чтобы на похоронах сказали с уважением: "Ну и tolla-thone он был!" Ради свершения такой мечты пришлось стать если не лучшим, то уж точно одним из них.
- А ведь ты мной гордишься, mo leannan, - с нескрываемым удовольствием проговорил Роб, улыбаясь, когда в голове отзвенело. - И умирать теперь можно смело. Уже не убьешь.
- По-моему, кто-то напрашивается ещё на один подзатыльник, но тогда, наверное, то, что с лапками совсем разбежится, - проворчала Бадб с тенью улыбки в уголках губ. - Через уши, и развязывать клубок будет нечем. И только попробуй мне тут умереть! Убить - не убью, но жизнь, знаешь ли, тоже бывает разной! К слову...
Богиня посерьезнела, прикусила губу и зашагала по комнатке.
- Роб, этот договор, который не нравится ни тебе, ни мне - необходим ли он? Чутьё говорит, что полагаться на такое - всё равно, что ехать верхом на дикобразе с голой задницей, и всё же оно - не только стратегия. Не только война. Сын... - она помедлила, потом тряхнула головой. - Может, я и не люблю Ранульфа, но зла ему не желаю. Он - тот, кто он есть. Кем станет - с тобой.
Роб протянул руку, хватая ее за подол и притягивая, укладывая на себя. И надолго замолчал, прислушиваясь к живому жару неистовой, опаляющему кожу. Бадб задавала вопросы правильные, нужные, но...
Сын? Кем он станет? Переживет ли Ранульф грядущую войну, чтобы стать хоть кем-то? Не гуманнее ли убить его сейчас, отсекая для преисподней путь к неистовой и Портенкроссу? И этот договор, стоявший Робу поперек горла не хуже кости, не менял ничего. Он не давал никаких гарантий, но зато пробуждал презрение к себе, заставлял оглядываться на капитул и Раймона, на Ясеня и Вихря, даже на Дика Фицалана. Но и жить, когда кровь сына, то общее, что есть в ней, висела дамокловым мечом, напоминая каждой минутой, каждым днем: Роб - во власти ада?..
Умирать сейчас было очень утомительно, к тому же будь Роб культистом, он озаботился бы, чтоб душа некоего магистра попала в котел, а не к госпоже-богине.
- Я скорее склонен договариться с германцами, - наконец, неохотно признал он, - как ни крути, а похожи ведь. Но, mo leannan, mo bheatha, mo gràdh, ад так крепко держит за яйца, что впору снова отправляться в Лилли и любезничать с Джеки в бесполезной попытке выкупить кровь Ранульфа и Эвана. И ведь нет гарантии, что отдадут всё, если вообще отдадут. Убить мальчика я не могу - Дугласы не преисподняя, но союз с ними важен, даже если забыть, что им мы прикрываем задницу. Понеси ты - всё стало бы проще, но...
Он снова умолк, пальцами шагая по бусинам позвонков, с наслаждением касаясь горячей кожи жёнушки. Политика - наука не точная, она - дочь проституции и поэзии, смертельный недуг души. Вне договора, заключая пакт о ненападении с адом, Роб не мог предложить ничего. Магистр Циркон не имел права обещать за михаилитов, что орден перестанет гонять культистов от того дуба и до моря. Роберт Бойд и генерал говорил лишь за себя, своих людей и свою жену.
Но целью подобных пактов обещания и не были. Только - договор двух сторон, заключаемый в целях избежания войны, закрепляющий соглашение между ними о решении спорных вопросов путём мирных переговоров с условием расширения сотрудничества. Согласится ли переговорщик князей на подобное - Роб не знал. Он вообще ничего не знал сейчас, кроме необходимости отыграть время хотя бы до любого исхода войны. Vae victis, а история все равно пишется под диктовку победителя.
- Пакт, поданный под правильным соусом, не позволяя торговаться и выторговывать, пожалуй, нас устроит, как думаешь? Если мы побеждаем этих грёбаных египтян, то ад получает свою долю победы, ничего не вкладывая в неё. Если египтяне - то ничего и не теряет, убирая нас с дороги чужими руками. Volens nolens, моя Бадб, но нам с ними говорить.
- Они пока ещё даже не соизволили назначить время, - Бадб пожала плечами. - Надо будет - поговорим. Обещаю там никого не бить, по крайней мере не насмерть. Пока что - будь осторожнее, а там - что будет, то и зарубим, муженёк. Расскажи мне лучше, как ты в ордене молодняк воспитываешь, что такое вот вырастает?
"Куда уж осторожнее? Скоро не то, что на воду, на лёд дуть начну!"
- Обычное вырастает, моя Бадб, - вздохнул в ответ Роб, - злое, жестокое, но справедливое. В конце концов, разбойники сами виноваты. Уставший, мрачный Раймон не склонен мило беседовать с людьми, сидящими в засаде.
А еще Раймон, которого загоняли до того, что он начал писать письма, нуждался в тихом, рутинном и михаилитском, и если курице Немайн в голову взбредет потащить его на переговоры... Роб снова вздохнул, наматывая рыжий локон на палец. Кого вообще мог воспитать магистр, которого мотало по трактам и тюрьмам, кроме... вот такого?
Бадб наградила его странным взглядом и приподнялась на локтях.
- Знаешь, ну его к Морри, ад этот. Помню я, были тут неподалёку горячие источники, так отчего бы не сделать крюк? А то, знаешь... хм, плечи ломит, словно три дня летала. А по дороге расскажешь о злобности, на отсутствие которой жалуется сестрица.
- Как скажешь, mo leannan.
В конце концов, горячая вода - не худшее завершение всех этих планов, побоищ, ритуалов. Впрочем, с ритуалами Роб, кажется, еще не рассчитался. Но думать об этом становилось лениво, а затем - некогда. В самом деле, какие могли быть тут мысли, когда богиня... нет - женщина так обжигала телом? Роб улыбнулся, отбрасывая локон с шеи неистовой.

Дальше с Филиппой и Леокатой

Ричард Фицалан

Следующий день, тракт.

На мрачной, лесистой дороге к Хантигдону, Эд забеспокоился. Братец озирался, слепо щупал руками воздух, поглядывал на тени, что отбрасывали деревья.
- Будто смотрит кто-то, - сообщил он, - наблюдает. Выжидает.
Хи напряглась в седле.
- Нет, - негромко ответила она, даже не оглядываясь. - Не чую.
Дик успел лишь вздохнуть, когда дважды щелкнул арбалет, который Эд вытащил из воздуха, будто из сумы. Успел лишь прижать к себе Хи, точно это могло уберечь её. И падая с лошади, захлебываясь собственной кровью, судорожно пытаясь хоть что-то сказать, корчась от боли в простреленном горле, успел напоследок развернуться так, чтобы сестрица приземлилась на него. И уже тускнеющим взором увидел, как брат уходит в тень, мерзко усмехаясь.
Умирать было обидно. Вдвойне обидно - от того, что умирала Хизер. Дик шевельнулся, касаясь рукой волос девушки. Не увидеть ему, как она расцветет, да и не похорошеет теперь бывшая шлюха. Смерть примиряет всех.
Умирать было обидно, а потому он, преодолевая боль, снова вздохнул.
- Badb! Badb Catha, failite!
Не шёпот, скорее - хрип. Губы едва повиновались, складываясь в слова - и Дик надеялся, что этого хватит.
Дик не мог сказать, сколько пролежал так, пока жаркая тяжесть Хизер взмыла в воздух алым пятном платья. Он даже не мог бы сказать, стихло ли к этому моменту тяжёлое, прерывистое дыхание Хизер, переходившее порой в сдавленные стоны. И зелёно-рыжий яростный мазок на голубом холсте никак не складывался в лицо, зато губы, коснувшиеся щеки, были прохладными и отчётливо пахли хорошим вином. И мягкие пальцы на горле утишили боль, когда застрявший болт вырвало из раны и, судя по стуку о дерево, унесло на добрые два десятка шагов. Без него дышалось легче, но взгляд по-прежнему отказывался фокусироваться, а тело - слушаться. Зато слух - работал прекрасно.
- И это - твой новый илот, о столп справедливости? Вот тот, чьими шкурами мы оборачивали разве что лошадиные копыта, потому что дуб оскорбился бы на такое подношение?
Вторая тень, чёрная, метнулась откуда-то сверху и одновременно - со всех сторон.
- Ничуть не хуже этого твоего, о столп бытия, - голос у этой тени был низким, с ленивой хрипотцой, - или того, которого ты называешь мужем.
Дик вздохнул, поморщившись от острого наслаждения дышать. Кажется, его удостоили присутствовать при ссоре богинь. И счел бы он это за честь, будь один. Но Хизер, непричастная ни к братской любви, ни к разногласиями божеств, умирала.
- Госпожа, - с трудом прошептал он, - помогите Хи, прошу вас.
- Подумать только, - возмущенно продолжала та, которую назвали столпом справедливости, не обращая внимания на него, - ключ! Черти! Разве мои илоты оскорбляли тебя так, о Неистовая?
- Поздно, - просветила Дика Бадб, заставив поседеть до срока. - В смысле, поздно спросил, я её уже исцелила, хотя и едва. А ты, о Старшая... скажи мне, тебя форма ключа не устраивает, или забота об одиночестве? Нет! Лучше ответь вот на что: как изнасилования, убийства ради развлечения, подлость, клевета и удары в спину множат славу служением?
- Спасибо.
Отчего-то земля становилась неудобной, холодной и мокрой, на одежде стыла кровь и голова кружилась. Дик облизнул сохнущие губы, пытаясь сесть. Лежать в присутствии трех дам было очень... неуважительно.
- Сие есть дела его личные, а служение Эдмунда в ином, - проговорила Старшая. - Разве служит для славы позорный брак, когда богиня берет в мужья раба? Тебе ли судить о славе и служении, о Неистовая, когда ты глядишь за своими илотами столь плохо?
- Мои илоты изменяют мир, делая его ближе и лучше, - процедила Бадб и порывисто поднялась, мазнув по лицу Дика длинным рукавом, что придало и сил, и ясности. - Делая нас - ближе и ярче. Твой Эдмунд - образец того мира, который рисуешь ты, сестра моя? Мира, где бьют в спину, где презирают и форму, и суть? Личное илота - образ бога. Оглянись туда, за вуаль. Вслушайся в движение Туата де Даннан. Нравится?
Сесть, вопреки ожиданиям, удалось. И даже получилось дотянуться до Хи, висящей в воздухе неподалеку. Она тоже была вся в крови и без сознания, но - дышала. И Дик стянул её к себе на колени, прижимая и облегченно вздыхая. Госпожа дала ему шанс сдержать слово и подарить лучшую жизнь девочке. И странную радость от того, что Хизер будет жить, скрывать он не мог.
- Госпожа, вы позволите сказать?
- Вот она - наглость твоих илотов, Бадб-Ворона! - Морриган ткнула пальцем в Дика, негодующе покачав головой. - Мир - не идеален, как бы ты того не хотела, сестра. Для равновесия и есть мы, и есть ночь Самайна - для наказаний. Ты забыла всё, на чём зижделись законы в этих землях, отдалась смертным. Смертному. Та вера, что несёшь ты - неправильна, она похожа на римскую ложь, она гибельна.
Старшая говорила сурово и равнодушно. Белой рукой она откинула капюшон, демонстрируя черные, как смоль, волосы и торжественно-мрачное лицо.
- Да, - проскрежетала сталью в голосе Бадб, не отводя взгляда от Морриган, но обращаясь к Дику. Платье её пошло чёрно-серебряными волнами, в которых перья превращались в чешуйки брони, облегая тело. Вокруг дрогнул воздух, сплетая все стихии и сверх того - пути, возможности, сами реальности. - Говори.
- Простите за дерзость, но разве этот спор стоит той ярости, что уже витает в воздухе? Если дозволите сказать, то Старшую убедит в вашей правоте лишь время. И выйдет, что вам - жить, а ей - исчезать, разделяя участь других богов. Пусть вера неправильна, пусть похожа на римскую ложь, хоть и не похожа, но она созидается руками тех, кто умеет строить. Не разрушать. Эд предаст Старшую, как только посчитает, что получил всё. Незачем пачкать броню и меч о ту, что соприкоснулась с Эдмундом. Простите.
Дик покаянно наклонил голову, тайком разглядывая Хи. Она тоже дышала всё ровнее, и лицо медленно розовело. Он хотел было добавить, что госпожу наверняка ждёт магистр, что биться с сестрой сейчас - только опускаться до её уровня, падать в ту же пропасть, откуда давно вознеслась. Но - не стал. Это было понятно и так.

- Глупый мальчишка, - Старшая, напротив, обнажилась до пояса, оставив лишь зеленую юбку. В голосе её слышался грай ворон. - Ты станешь жертвой дубу. Ибо - не жить, кто богов оскорбит. Из пыли рожден и погибнет в пыли, не так ли, Ворона-Бадб?
- О, - Бадб неожиданно весело улыбнулась, вскинула бровь. - Ну, я по крайней мере не отдаю своих илотов в рабство смертным, о Королева.
Морриган, не говоря больше ни слова, сняла с пояса невидимый прежде меч и торжественно поманила к себе Бадб, а та, не оглядываясь на Дика, ухмыльнулась ему краем рта.
- Прости... Sgàthan Airgid. Это была хорошая речь, и я с ней полностью согласна. Но иногда, знаешь, стоит не тянуть, а просто вмазать посильнее. Отдыхайте. Набирайся сил, потому что - нужен. Slán leat!
Вокруг взвихрился мягкими чёрными перьями воздух, и Дик только мельком успел увидеть разом выросшую фигуру гологрудой Старшей, заносящую чёрный клинок, успел увидеть довольный смех Бадб Ката, тающую в серебряном мерцании брони.
Мир полыхнул белым огнём так, что путь опал на снег чёрным пеплом. И всё же - пронёс до конца, открывая взгляду пологую череду поросших лесом холмов.
Где-то слева с гулом било о камни море, а Дик полусидел, опираясь на скелет какого-то огромного зверя. Рёбра, наполовину погружённые в землю, были толщиной в руку, а длиной чуть не с коня. Буян, который пасся рядом, поглядывал на кости с некоторым подозрением, но без особого испуга. Зато из сумки высунул голову волчонок, широко зевнул, но сразу же, словно спохватившись, тонко заскулил, глядя на Хизер, которая так и не приходила в себя.
- Очнется, Феб, - Дик рассеянно потрепал его за ухом, выпуская размять лапы. - Не может же она бросить нас.
Вот только направление, где крылся веленый госпожой отдых, было неясно. Да и голова кружилась так, что только из упрямства и нежелания пасть в грязь лицом Дик удержался бы в седле - и удержал Хи.
- Очнётся, - подтвердил незнакомый девичий голос, и вслед раздался звук шагов, которого определённо не было слышно прежде.
Рыжеволосой, зеленоглазой девушке с кожей белой, как снег, было не больше пятнадцати лет, но шла к Дику с Хизер она уверенно и без опаски. Феб заинтересованно тявкнул, и она улыбнулась волчонку на ходу, повела носом по ветру и продолжила.
- Добрый день, милорд, добро пожаловать во владения лорда и леди Бойд. Я - Ойче нах Ойче Мада'лэ Б'шоль-ча, но зовите просто Ларк. Госпожа послала провести в замок, и... - Ларк оглядела Дика, залитые кровью оверкот и платье, и добавила: - Это недалеко.
Дик вежливо наклонил голову, осторожно поднимаясь на ноги и с удивлением отмечая, что Хи кажется очень тяжелой.
- Мне только что дали имя Sgàthan Airgid, но, полагаю, можно называть просто Диком. - Представился он, укладывая Хизер в седло. Так, чтобы руками она обхватывала шею жеребца. Если б могла. И только усадив свою названную сестру, он взглянул на эту Ойче, которая Ларк. Та, кажется, подражала госпоже во всём, даже в покрое и цвете платьев. Дик снова поклонился, поспешно схватившись за гриву Буяна, чтобы не упасть и жестом предложил вести.
- Лорд в замке? - Поинтересовался он, запоздало соображая, что даме нужно было предложить руку.
Ларк мотнула головой и двинулась на запад, ведя их за собой.
- Нет. Лорд отправился в свадебное паломничество по делам веры вместе с госпожой. А откуда у вас волчонок?
Дик нахмурился, отказываясь представлять обручальные вериги такого паломника.
- С охоты в Волфише. Его мать убили егери и, - Дик вздохнул, понимая, что впервые признаётся в этом, - я пожалел. Пока у нас не было Хизер, мы скрашивали друг другу одиночество. А после... Феб стал больше её, чем мой. Вам он нравится?
Странно было говорить о Хи с этой девочкой-девушкой, выглядящей взрослой, но глядящей на мир совершенно щенячьим взором. Будто с хорошим другом, знакомым давно, хоть и видел её впервые в жизни. Ларк меж тем кивнула.
- Он милый. Если вы оба не против, мы с ним как-нибудь поиграем? Я чую, что леди Хизер настолько... устала, что ей ещё долго будет не до бега, - помолчав, девушка передёрнула плечами. - Госпожа успела только сказать что-то о том, что у неё было меньше сил, да и вытащить получилось с самого края. Да я и по крови понимаю.
- Играйте, дорогая, - согласился Дик, пожав плечами. - Вы ему нравитесь. И, хоть и не могу не отметить вашу воспитанность, но, кажется, она тяжело вам даётся. Иногда не стоит думать о приличиях. Лучше расскажите, чем вы обычно здесь занимаетесь.
Откуда бы взялись силы у Хи, измученной борделем, дорогой и Балсамом? Ей и впрямь сейчас нужны были постель, крепкий бульон и много тепла, которое она пыталась дать ему, Дику, нуждаясь в нем сама. И эта Ларк казалась будто скованной цепями, точно сдерживала свою сущность, прятала живость в глазах.
- Воспитываюсь, - гордо ответила девушка и уточнила: - у госпожи. Но это - когда она здесь, конечно. А так - чем только не занимаюсь! Учусь, бегаю, на коз диких охочусь - а они ж ведь такие чуткие! Здесь знаете, хорошо очень, по холмам, вдоль моря! Никогда прежде его не видела, всё лес да лес. Ещё... - она чуть помрачнела. - Вот ещё с Фэйрли помогаю. Знаете, в ней же всех убили, да так, что пришлось сжечь и пепел развеять. Так что мы её отстраиваем, хорошо, сестра госпожи с лесом помогает, а то тяжело было бы. Потом, чернокижников со-бе-се-ду-ю. Проверяю. Последним вот Гарольда Брайнса, ну, того, что в гейсах весь, ууу! Так-то обычно госпожа Лена таким занимается, но миледи-мать сказала, что жирно её посылать, да и живучесть не та. Ой. Я слишком много говорю, да?
- Нет, - мотнул головой Дик, хмыкнув, когда услышал имя торговца, от которого до сих пор хмурилась Хи, - и как вам показался Гарольд Брайнс, Ойче? Хизер от него не в восторге, а мне довелось познакомиться немного не с тем.
Совсем не с тем. И теперь становилось интересно, выбрался ли тот купец из Балсама? Накидка цвета вереска никуда не исчезла, а вот её продавца Дик не видел давно.
Ларк фыркнула, а потом покачала головой, словно себе в упрёк.
- Сама не пойму. Звал упорно, а встретил голым и грязным... - она внезапно рассмеялась. - А потом, знаете, говорит такой: "у тебя нет какой-нибудь одежды?" Мне так хотелось предложить ещё сапожки и лошадь, еле удержалась! Словно посланница богини ему - какой-то там интендант. Но он настаивал, так что пришлось отдать платье... но даже оно не устроило - спросил, не найдётся ли мужского! Кажется, таким он мне и запомнился. Как говорит миледи-мать, первое впечатление - самое яркое, и вот этого я точно не забуду. Как сейчас вижу: стоит, огромный, чёрный как галка, платье вокруг бёдер обмотал, а сам - пялится, о холоде уже и не помнит. Остальное - скука скучная про молитвы, друидов, как стать илотом, как получить защиту, ну, всё такое, как торговец. А! Ещё он - оборотень, и демоны требуют от него жертвоприношений. И нюхает всякую дрянь.
На этих словах девушка даже вздрогнула и продолжила уже медленнее.
- Если доведётся встретиться - осторожнее, особенно ночью и при луне. Не знаю уж, как там и что, а свою волчицу - не волка! - он не слышит, не понимает. Говорит о контроле, словно в нём дело.
Некоторое время Дик молчал, пытаясь объяснить себе, хотел ли Гарольд Брайнс соблюсти приличия таким образом - раздев девушку, но прикрыв чресла, или же попросту был идиотом без воспитания? Наконец, сдавшись, он кивнул, осторожно поправляя сползающую Хи. Уже две девушки, одна из которых была очень ему дорога, говорили, что мистер Брайнс - засранец и скотина. Конечно, для полноты картины стоило познакомиться самому, чтобы сложить мнение, но... Почему-то Дику казалось, будто этот торговец ему не понравится.
- Ты охотишься на коз? - Решил сменить тему он. Иначе выходило, что невоспитанные торговцы интереснее воспитанной Ойче. - Любишь охоту?
- Обожаю, - кивнула девушка со страстью бывалого ловчего. - Ветра здесь, конечно, так и норовят хвост оторвать, да ещё и меняются часто, но всё-таки я уже нашла места, где точно знаю, когда он дует, откуда и зачем. Особенно нравится одно озерцо чуть выше - там много троп сходится, и часть идёт между камнями, как раз на прыжок. Последний козёл и ухом дёрнуть не успел, - похвасталась она. - Вкуснющий был!.. Главное - чтобы никто не увёл одежду, а то неловко получится. Правда, после того раза я привязываю её повыше, но всё равно опасливо... и рассказы потом ходят всякие. А вы какую дичь любите?
"Хвост? Одежду? В тот раз? Прыжок?"
Дик тряхнул головой, отгоняя от себя ненужные вопросы - и с трудом заставил себя не рассматривать веселый хоровод, в который превратился мир. По всему выходило, что девочка - оборотень?
- Вы - оборотень? - Так и спросил он, иными глазами взглянув на свою провожатую. - А дичь... В Суррее, откуда я родом, косули да зайцы. Да и охотился я не для удовольствия, а потому что сыновей нужно кормить.
- Зайцы и косули тоже хорошо, - со знанием дела протянула Ларк. - Вкусные, сытные. А я - оборотень, да. Оборотница? А мы уже почти дома. Вот.
Буян следом за девушкой обогнул пологий склон, и перед Диком раскинулся вид на море и Портенкросс.
Серый, квадратный, с маленькими окнами и покатой черепичной крышей, он умудрялся одновременно и возвышаться на утесе, и углом вырастать из прибоя. Портенкросс, древний Ардейл, усыпальница королей древности, последнее их пристанище перед тем, как отправиться на острова Мэн, чтобы быть упокоенными там. Маленькая крепость, бург, построенный скорее для защиты, чем для жизни, замок дышал древностью. Дик взволнованно вздохнул, точно фундамент и самые холмы Ардейла взывали к нему, будто зов этот проникал к самой душе, будил в крови частицу Хереварда Уэйка, заставляя поднять голову и расправить плечи. "Крепче, воин, сжимай топор, - застучало в висках, - смерть идёт по пятам..." Дик улыбнулся, чувствуя, как древний ритм боевой песни, пришедшей неведомо откуда, заставляет кровь бежать по телу живее - и протянул руку Ларк.
- Дом. Спасибо, Ойче... Ларк. Вечно должен тебе, показавшей, как выглядит дом.

2 марта 1535 г. Портенкросс, Шотландия. К вечеру.

Комната им с Хизер досталась на третьем этаже - просторная и скудно обставленная. Нечасто здесь останавливалась гости, и если для Хи, так и не пришедшей в себя, нашли мягкую кровать, пыльный балдахин которой Дик велел унести к дьяволу, то самому Ричарду пришлось довольствоваться альковом окна, неожиданно большим и уютным. Здесь, на перине, под тяжелым овечьим одеялом, на мягкой подушке было хорошо. Море шумело за окном, навевая сон, истошно кричали чайки, а одна, самая наглая, даже повадилась разглядывать Дика сквозь стекло. Отсюда, из этой комнаты, можно было попасть и в маленькую библиотеку-кабинет, и в просторную гостиную, и в трапезную, и даже в детскую, где с сыном лорда жила и Ларк. Но пока - не хотелось. Никуда не хотелось. Дик сидел у изголовья Хи, поглаживая руку, смачивал губы водой с лимоном, чтоб не сохли, и аккуратно вливал крепкий бульон.
- Знаешь, Хи, - говорил он, - здесь есть море. Оно поёт, временами - рычит, особенно по утрам, выбрасывает шапки пены на берег, забывает крабов и ракушки. Никогда не думал, что в чужом замке буду чувствовать себя дома, понимаешь? Никогда не тянуло так к морю, но я жду тебя. Мы пойдем любоваться им вместе, только не уходи. До этого времени я думал, что - один. Будучи женатым, имея двух сыновей, сестру и братьев. Но теперь, с тобой, всё изменилось. Всё кажется новым. И, может, я никогда не смогу вернуть утерянное, но зато ясно вижу, что могу жить.
Знаешь, Хи... Хи, наверное, слышала его. И хоть не могла ответить, Дик готов был поклясться, что она улыбается. Или это просто тени так ложились на бледное личико. Странным казалось, что он, не стыдившийся отвесить оплеуху беременной жене, возился с той, которую братец Эд иначе как тощей шлюхой и не именовал. Но Рисса тепла не давала. Её сердце всегда принадлежало Христу, мысли - молитве, а тело... Хотелось верить, что только Дику. Представлять Клариссу в объятиях священника было мерзко. Вспоминать Кат - сладко и стыдно. Кат не стала бы идеальной леди Фицалан, но с ней говорилось свободно, её красота и здоровье давали надежду на умных сыновей и прекрасных дочерей, а увлечение охотой - на взаимопонимание. А с Хи... Хи стала нерожденной дочерью, недолюбленной сестрой, маячком, ради которого стоило продолжать жить.
- Знаешь, Хи, - тяжелый вздох, прикрытый рукой, еще подрагивающей от слабости, - я дурак. Мне нужно твое тепло, очень. Не так, как ты привыкла его давать, но... Я хочу держать тебя за руку, говорить или молчать - всё равно. Это у нас общее с Эммой, которой так и не довелось подарить ту гемму. Эмма тоже всё... трогает. Ощупывает слепо. Брат и сестра, Зеркало и Светоч... Почему эта участь досталась именно нам? Пожалуй, это не тот вопрос, на который ты знаешь ответ, но говорить об этом мне не с кем больше. Хи, моя маленькая Хи, возвращайся же!..
Дик бережно поцеловал ладошку девочки, укладывая её поверх одеяла, и отошел к окну, одергивая чуть длинную тунику. Лорда Бойда он стеснил не только гостеприимством, но и отсутствием своего гардероба. Вещи пахли сосной и елью, были немного длинны, самую малость свободны в плечах, но для дома простая туника под поясок и холщовые штаны, собранные на шнуровку ниже колена, были удобнее колетов-кольчуг-парадных рубашек с вышивкой. Дик и для Хи попросил найти наряд, какой носили тут все девушки. И теперь - терпеливо ждал, когда Хизер очнётся.
Чайки кружили над золотисто-алой от заката водой, перекрикивали море, а Дик всё глядел на небо, воду, остров, за который садилось солнце. Глядел - и чуял: он воистину дома. Пусть замок ему не принадлежал, да и вряд ли когда-то у Дика появился бы такой же, с этой землей и холмами он распроститься не сможет, его всегда будет тянуть сюда.
"Бадб, богиня, чьё имя священно, воительница, мчащаяся в грозном величии..."
Молитва приходила будто от моря, от солнца и чаек, но Дик знал, что прочитал её у Британника. И даже если римлянин наврал, то госпожа всё равно слышала.
"Твоё сердце - страсть огня и ярость бури, твоя суть - кровопролитная война, твоя воля - непреложна, твое благословение - бесценно..."
Слышала, а значит, Дик не мог быть неблагодарным. Госпожа дала ему дом.
"Превозношу тебя, Бадб!"
Оставалось лишь добавить - аминь! И улечься спать.

3 марта 1535 г. Портенкросс, Шотландия.

- Эд - достойнее, - низкий, знакомый голос вторгался в сон, настойчиво и назойливо. - Хоть и тоже продался, предал Христа, а всё же - с яйцами. Не то, что ты. С бабами возишься, тьфу...
- Сестру в монастыре не заточил, михаилита, ее опорочившего, не убил, зеркало пробудил, - закончил список своих грехов Дик, не спеша просыпаться. После ранения он всё ещё был слаб, всё ещё постоянно хотел пить, а потому незванным явившийся папенька мог идти к тому дьяволу, от которого сбежал. - А ты вообще давно умер, старый пьяница. Не лезь в дела семьи.
- Умер, - согласился после секундного замешательства Ричард Фицалан, - твоими стараниями, сынок. Почтению ты так и не научился. Бил я тебя, волчонка, бил... Жаль, в осколки не разбил, как де Молейн писала. А Эмма - сгорит... Сгорит!
- Vade retro, батюшка.
Что сам он может разлететься осколками, что Эмма может вспыхнуть и сгореть, Дик подозревал. Конечно, стоило сразу перечитать те бумаги, что хранились в охотничьем домике, не тратя время на слёзы Риссы. Разумеется, он сделает это после, вернувшись в Суррей. Если там хоть что-то осталось. Но сейчас - и слушать отца? Человека, который сделал лишь одно благое дело - дал семя матери? Дик хмыкнул и открыл глаза.
- Сам иди, - мерзко захихикал отец с кровати Хи, - мне и тут хорошо. Тело поганенькое, тощее, шлюшье. Но не котлы ада, конечно. Тем более, что хозяйки нет.
Сон будто ветром сдуло. Дик подскочил в своем алькове, больно ударившись головой о створ окна, и метнулся к ложу Хизер, натягивая на ходу штаны. Рухнув у изголовья девушки, он мгновение раздумывал, что ему делать: растирать уши Хи или кропить её святой водой? Но последнего все равно не было, зато уши оказались под рукой. Под руками. В них-то и вцепился Дик, до красноты разминая.
- Хи! О, Мадо... Бадб! Очнись же!
- Вот мадобадбов тебе только и... - ворчливо начал отец, но осекся, заговорив еще ниже. - О нет, только не огни! Не ползи туда! Крона... она гладкая, белая! Чьи это глаза?! Круглые... Как же мягко и склизко...
- Сгинь же!
Дик с силой отвесил пощечину Хи, уже всерьез злясь на отца и иже с ним. Мягко и склизко им... А ему тут - зло и страшно! Не станет Хизер - не будет и преграды безумию.
- О, да! - Страстно откликнулась Хи чужим женским голосом. - О, да! О, Альфонсо... Хочешь, мы сделаем это, как собаки?
Кувшин выливать на Хи не хотелось - простудится. Потому Дик поднял её за плечи и аккуратно потряс. Кажется, не зря он дал Хизер фамилию Освестри. На дочь их отца она была похожа, будто батюшка и в самом деле успел пошалить. Чудная семейка: Зеркало, Светоч, медиум и псих Эд! Впору в цирк сдаваться.
- Послушай, Хи. Если ты сейчас не очнешься, я... Я перестану пить твои отвары!
- Отвары - это важно! - заметила девушка, не открывая глаз. - А что такое баобадб?
- Понятия не имею, - с облегчением признался Дик, - а это точно ты, Хи? Ну-ка, скажи мне, кто я?
Папенька, кажется, ушел, Да и все эти мягко-склизкие Альфонсы - тоже. Но лучше было убедиться в этом лишний раз.
- Ты - псих, который утащил меня из борделя и теперь не даешь умереть спокойно, - уверенно ответила Хизер. - Где я, почему мы живы, куда делся тот рыжий ангел, можно мне потом добить нашего брата и глоток воды?
- Хизер...
Получилось излишне умиленно, будто Дик бредил. Но воду он налил в кубок, с трудом удержавшись от желания принести весь кувшин. И всё же, он ударился головой, падая. Иначе почему ему было так радостно от того, что Хи очнулась?
- Мы в Шотландии, в замке Портенкросс. Живы мы, потому что нас спасла моя госпожа. Богиня, которой служу. Она же - рыжий ангел. А Эда убить - можно. Когда встанешь на ноги, сразу же займемся этим.
Хи пила жадно, так, что вода проливалась на воротник бледно голубой рубашки, украшенной оборками и шелковым шитьём. Наконец, отдышавшись, посмотрела на Дика прояснившимся взглядом и тронула пальцами его горло, где остался шрам.
- Прости... Я ведь чувствовала, чего он хочет, но поняла слишком поздно.
- Ты дурочка, всё же, - задумчиво сообщил ей Дик, - он арбалет из воздуха вытаскивает. Предупреди ты, я разве что успел бы на тебя упасть, чтоб закрыть. Да и в чем твоя вина? К тому же...
Шрамы украшают мужчину - и это расхожее мнение он не стал озвучивать, и без того понятно было. Выжили - и слава бо... Бадб. Дик тряхнул головой, укоряя себя за то, что никак не отучится поминать бога. И внезапно устыдился. Он рос с этим богом, прилежно зубрил "Отче наш", исправно сетовал на него и поминал всуе. И отречься вот так, из себялюбивого желания не сойти с ума от Зеркала, вот так продаться той, кого священники называли демоницей... Но Христос не пришел бы на помощь, когда умирала Хи, когда Дик захлебывался собственной кровью.
- Здесь есть море, - неловко переводя тему, сообщил он Хизер, - по утрам оно шумит так, что слышно даже здесь, в нашей комнате. Правда, я еще не был там. Боялся отойти.
Хизер наградила его странным взглядом, положила ладонь на лоб и нахмурилась.
- А на ощупь вроде бы всё в порядке. Снова голова болит? Это всё потому, что отвары тут правильно делать некому. Дай только встать...
Дик тоже нахмурился, но уже досадливо. Впрочем, говорить девушке, что отвары он пил, чтобы её не огорчать, не стал. Но и ответить не успел. Дверь тихо скрипнула, и вошла молодая женщина. Дик не дал бы ей больше тридцати, этой очаровательно белокурой прелестнице с томными синими глазами. И пахло от неё обещанием. Соблазном пахло, сладким грехом, да так, что рана тут же позабылось, зато недельное отсутствие женщины в постели - вспомнилось.
- Госпожа?
- Елена, - улыбнувшись, представилась та, укладывая на край кровати стопку пятнистой оттенками зелени одежды, - миледи велела выдать вам полковое, господин лейтенант, когда на ноги встанете. Вижу, что... встали.
Она оглядела Дика, вздернув светлую бровь и неодобрительно нахмурилась, узрев пятна на ночной рубашке Хи.
Дик благодарно наклонил голову, не отрывая взгляда от этой Елены, которую почему-то упорно хотелось назвать Леночкой. Встал он или нет, а заполучить эту женщину на ночь казалось заманчивым. Впрочем, не замечать одежду и дальше было попросту невежливо. Он развернул недлинную пятнистую тунику, из странной плотной ткани, похожей на шелк и шерсть одновременно, оглядел штаны и куртку - и улыбнулся. Его, турнирного плясуна, приняли в полк. Это еще не было воинстким братством, да и приязнь однополчан предстояло заслужить. Но от того, что Дика не считали игрушкой, зеркальцем в руках ребенка, становилось тепло.
- Благодарю вас, Елена.
- Пустое, - обозначила реверанс та, - и вот еще что... Господин лейтенант, не могли бы вы съездить в Фэйрли? Лорда нет, управляющий дрожит, как осиновый лист, а полковник Хоран утверждает, что его дело - муштра, и с поместьями он... - Леночка нахмурилась, шевеля губами, - он ни на ящериное дерьмо связываться не будет. А там, кажется, что-то случилось снова. Контрабандисты...
Дик кивнул, поправляя одеяло Хи. С контрабандистами хоть дело иметь и не доводилось, но дела поместий ему были привычны. Не то, чтобы он мог похвастать успехами на этом поприще, но ведь и собственное не пропил, как сделал бы это папаша!
- Отпустишь, Хизер?

- Поеду я, милая, в армию служить,
Буду в этой армии с солдатами дружить,
К чему ему вспомнилась эта солдатская песенка, Дик знал. Пятнистая одежда, которую в ином месте сочли бы шутовской, давала чувство сопричастности, пахла признанием. Впервые жизни он был на своём месте. Вот только рыцарская цепь сюда не подходила, но Дик попросту спрятал её под куртку. И, черти задери, ему это нравилось. Нравились холмы, раскинувшиеся вокруг, нравилось море, радовало небо - ясное, голубое, диковинное для уроженца Суррея, где дожди шли ровно до того момента, когда начинался снег. Нравилось быть не-рыцарем, не-лордом, простым дворянином с чином в гарнизоне небольшого шотландского замка. Чувствовалась в этом какая-то небывалая свобода, безумно-пьянящая, сладкая, своя. Даже о Риссе не думалось, не вспоминалось о сыновьях, не тревожила Хи. Неужели отец был прав, и Дику, Ричарду Фицалану из рода Говардов в самом деле лучше быть вторым, уступив первенство Эду или Тому? Ведь так - в свободной несвободе, он лишь шёл, куда пошлют. Выполнял приказы, не размышляя об их правильности, о том, что будет лучше для семьи и крестьян. Дик потрепал гриву Буяна, улыбаясь Ларк - и мысли о том, что гарнизон Портенкросса для него пока состоял лишь из женщин.
- Часто с контрабандистами беды, Ларк?
Девушка мотнула головой.
- Пока здесь живу - не было, но я ведь в замке и недолго совсем, а про прежнее, если было, мне не рассказывали. Но вот уж только контрабандистов там и не хватает, засранцев эдаких. В Фэйрли ещё ведь не отстроились толком даже.
Вздохнув, Дик попридежал жеребца. Волчонка он оставил в замке, но казалось - взял с собой. Ларк с лихвой заменяла Феба, внося своим присутствием нотку дикого, звериного.
- Но Леночка обмолвилась, что некоторым из них дозволено приставать к берегу и ночевать в деревнях. Впрочем, - он улыбнулся девочке, - разберемся на месте. Но тебе придётся мне помогать. Я совсем ничего не знаю здесь.

Фэйрли

Здесь было шумно. Визжали пилы и стучали молотки, раздавалась ругань и пахло едой. Люди бегали по пепелищу с бревнами и досками, готовили растворы для камня, ложили стены. Они смеялись, говорили, перекрикивали и в этой пёстрой рабочей толпе Дик не сразу осознал - Фэйрли пришлось сжечь дотла, не оставляя ничего. Даже пирсы скалились обгорелыми бревнами, а на них тосковал маленький когг с опустевшей палубой. Но внимание его привлек не корабль. Дальше в холмах чернел вход в каменоломню, и подле него у костра расположилась тройка солдат, в такой же, как и у него пятнистой одежде. Они ели колбасу, пили из фляжек и глядели за входом. Здраво рассудив, что если контрабандистов нет на когге, то они почти наверняка в пещере - иначе зачем её охранять? - Дик направился туда, придерживая Ларк под руку.
- Добрый день, - вздохнул он, чуя, что от фляг тянет горячительным и понимая, что неизвестный лейтенант, сходу устраивающий выговоры за пьянство на посту, живет до первого боя, - господа. Докладывайте, что здесь произошло, и где эти идиоты, посадившие корабль на сваи?
Старший из троицы, темноволосый, с тяжёлыми скулами и квадратным подбородком лениво поднял на него взгляд, заметил недовольно морщившую нос Ларк и подскочил, затыкая горлышко фляги пробкой, словно ничего и не было. Остальные поднимались медленнее, с интересом разглядывая Дика.
- Beannachdan, гаспадин, - старший почесал в затылке, оглянулся на пещеру и набрал в грудь воздуха. - 'S e, is e sin. Mar a bha e air a phocadh, mar sin thàinig am moron seo sìos chun na talmhainn, agus an uair sin dhìrich e. Uill, cha robh iad a 'tuigsinn cairt de òraid àbhaisteach, agus an uairsin thòisich am prìomh mhinistear ag èigheach, agus chaidh e dhan chuaraidh. Agus a h-uile dha. An sin, tha e a 'ciallachadh, bidh iad nan suidhe, ach feumaidh sinn clach. Agus a mharbhadh, mar as trice, chaidh an casg a chur orra: tha Khoran a 'griodhachadh, is dòcha gu bheil iad a' cnagadh cnuimhean Beurla san eanchainn, agus tha iad cron oirnn. Mar a gheibh thu galar!*
Тираду Дик выслушал с интересом, доброжелательно кивая и улавливая из этой, без сомнения, великолепной речи лишь имя полковника. Выслушал - и порадовался, что взял с собой Ларк. Быть может, она пробыла тут достаточно, чтобы понимать эту скороговорку, что состояла, кажется, из одних согласных.
- Ларк, дорогая, переведешь?
Девушка кивнула и монотонно заговорила:
- Лодка ёбнулась, говорить не получилось, все испугались... э... английских заразных... английских зараз, и ублюдки убежали воон туда. С визгом. Потому что надо камень. В смысле, нам надо камень, а они там сидят.
Дик решительно не понимал, чего испугались все, и почему при этом убежали ублюдки, да еще с визгом, но уточнять не стал, лишь дал себе зарок выучить этот невозможный язык.
- И давно они там сидят?
- Вчера, - отозвался страший.
- Тогда одолжите флягу и колбасу, пожалуйста. И сыр, если есть. Пойду договариваться. Ларк, останься тут.
Дик тяжко вздохнул. Одна фляга на команду когга, сутки просидевшего в каменоломнях была почти что ничем. Но, всё же, в гости с пустыми руками не ходить не годилось.

Контрабандисты, как оказалось, стражей не заморачивались вовсе. И голоса по сухим и почти уютным коридорам, вырубленным в скале, разносились далеко, порождая гулкое эхо.
- А как оно штурвал держать будет? - густой бас с не менее густым восточным говором.
- Да нахер, пищать-то может? - возразил тенор. - Вот, кивнёт, пискнет, туда и крутишь. А карты-то читать...
- Глазницами, что ли? Глаз-то нету, - возразил третий и икнул. - Да и от ветра развалится. Вон, половины костей уже не хватает.
Слова подчеркнул согласный сиплый - совершенно нечеловеческий - писк.
- Другого капитана нет... - пробасил первый.
Дик тряхнул головой, отгоняя ощущение, что снова в Балсаме - уж очень бредово звучал разговор. И постучал флягой по камню у входа.
- Принимайте гостя, - радостно оповестил разбойников он, надеясь, что они не начнут стрелять. Арбалетный болт теперь представлялся очень неприятной вещью.
Пятеро моряков, столпившихся вокруг чего-то, лежавшего на полу, обернулись разом, и на лицах отразилось облегчение.
- Он умеет говорить! - с облегчением выдохнул бас - наполовину седой широкоплечий мужчина с широченным тесаком за поясом. - Хвала Господу.
- А перекрестись, - с подозрением отозвался другой, потоньше, с острым лицом и иссиня-чёрными волосами. - Да поистовее.
В углу на каменной крошке валялись сложенные грудой сумки.
С трудом удержавшись от досадливого хмыканья, Дик перекрестился с самым благочестивым видом, на какой был способен.
- Видите ли, джентльмены, нам нужен камень. А вы сидите в каменоломне и пугаете рабочих. Быть может, вы согласитесь переехать в Вест-Килбрайд? Здесь недалеко и за скромную плату вас приютят в таверне.
Дик вытащил пробку из фляги, пригубляя из нее и стараясь не морщиться, оторвал кусочек от колбасы - и протянул всё это контрабандистам.
- Прошу вас, господа, угощайтесь.
- Не, - промямлил остролицый через колбасу. - Без капитана никак не можем. А он, сами видите...
Моряки расступились, и Дик в самом деле увидел: в центре пещерки на полу сидело крошечное умертвие. Косточки едва стягивали остатки сухожилий и потрескавшейся шкурки, одного крыла не было, да и половины правой лапы недоставало тоже, из-за чего тварь ползала более-менее по кругу и старательно сипела.
- Ушёл капитан, с перепугу-то, туда, вглубь, - пояснил бас. - А вернулось вот оно.
Скептически оглядев останки птицы, Дик понял - капитана так ужать и засушить было нельзя, если только он изначально не был воробьем. И выходило, что идти ему за предводителем этих идиотов, умудрившихся налететь на сваи. И хорошо, если главный дебил не потревожил кого-то в древних холмах, на что рассчитывать не приходилось. Мёртвые попугаи из ниоткуда не возникали.
- Это не капитан, - авторитетно заявил он, - это просто умертвие. Сидите тут. А я попробую отыскать капитана, раз уж вы без него не говорите.

Пещеры напоминали катакомбы в Балсаме, отличаясь от них. Во-первых, здесь в пыли остались следы капитана, точнее - его растоптанных сапог и о направлении думать не приходилось. Во-вторых, отсюда можно было вернуться - и ощущение подконтрольности времени придавало уверенности. Потому-то, встретив крупную, но мертвую собаку в жуткой ноголомне отнорка, куда спрыгнул командир этих идиотов - и Дик этой мыслью подразумевал не себя! - он не удивился. Собака зубы не скалила, не швырялась, виляла остатками хряща и щеголяла в истлевшем ошейнике.
- Хорошая собака, - порадовался ей Дик, размышляя, на каком языке может понимать его древний гэльский пес, - красивая собака! Умная! Кто у нас умный, красивый пёс?
Наклонившись, он похлопал по сапогу ладонью, как делал всегда, подзывая свою гончую. И, не выказывая отвращения, потрепал радостно подскочившее умертвие за усохшими ушами. После той гончей, что повесил в припадке ярости, Дик так и не обзавелся псом. Феб - не в счет, он - часть искупления, но вины перед несчастной Норой, не виноватой, что потеряла след на воде, волчонок загладить не мог.
- Где твой хозяин, пёс? Ищи хозяина!
Собака, кажется, его не поняла. Попетляв по коридорам, она опустилась ниже, к сухой пещере из песчаника и вспрыгнула на кучу костей, чтобы свернуться там и положить голову на нечто похожее на розового слона. Кроме слона и костей в мешанине полотен, осколков кувшина и тряпок, Дик разглядел обрывки пергаметов, игрушечную колесницу, солдатиков, веретено, ключ, мужской сандалий и золотой браслет, явно принадлежащий когда-то римлянину. Вот на браслет-то и уставился Дик, примечая еще и веретено, и пергаменты. На кой ляд они ему понадобились, он не знал, но после Балсама появилась неистребимая привычка собирать всякую дрянь - авось пригодится. Он наклонился, подбирая палку потяжелее и помахал ею в воздухе.
- Умный пёс, хороший пёс, лови!
Деревяха полетела в ближайший коридор, а Дик - на кучу барахла, воровать и прятать за пазуху украденное. Вернувшийся пёс выплюнул палку на сапоги и подозрительно принюхался.
- Мы с тобой одной крови, - клятвенно заверил его Ричард, тыча пальцем в землю, точно призывая свою собаку встать на след, - ищи. Что-нибудь. Но лучше - капитана.
Вряд ли лэрд порадуется такому питомцу, но оставлять замечательно игривое и дружелюбное умертвие было жаль. Впрочем, дружелюбное или нет, умертвие шло вперёд неохотно, постоянно оглядываясь и втягивая остатками носа воздух. Шкура на боках, обтягивающая рёбра, при этом надувалась, как шарик. И выдохи очень походили на порыкивания - хотя чего ещё можно было ждать от воздуха, проходившего через неровные кости, хрящи и остатки сухожилий и высохших мышц?
Но несмотря на постоянные задержки они всё же продвигались вперёд, уходя, казалось, к морю, хотя сохранить ориентацию в этих пещерах было решительно невозможно, а гул волн так глубоко не доставал. Здесь вообще не было никаких звуков, за исключением шороха шагов и клацанья оставшихся у пса когтей. И ещё - всхлипываний откуда-то спереди, которые становились всё громче.

Дик заглянул в пещеру - и шепотом выругался. В большом зале, скупо освещенном факелами, на цепи сидел и плакал долговязый, грязный мужчина. Он был темноволос и некогда чисто выбрит, одет в штаны и рубашку с кружевами. Кроме него, в пещере были тюки с шерстью, ныне разодранные и раскиданные, обломки прядильных станков и мебели. И по всему выходило, что некто некогда создал здесь ткацкую мастерскую. Вот только цепь говорила о труде отнюдь не добровольном. Проводив взглядом пса, убежавшего вглубь, куда свет не доставал вовсе, Дик скользнул вдоль стены, пробираясь зыбкими тенями к мужчине.
- Капитан?
Тот вскинул голову, заметил Дика и прижал руки к груди.
- О, мой герой, ты пришёл спасти меня от жестокого сатрапа!
Пришлось ошарашенно сморгнуть. Капитаны контрабандистов представлялись более суровыми и менее романтичными. Дик осторожно кивнул, соглашаясь, и приосанился с зыбкой надеждой, что капитан попросту сбрендил. А с сумасшедшими спорить было нельзя.
- Назови и покажи мне сатрапа, и я спасу тебя! - Пафосным шепотом пообещал он.
- Вот, он! - капитан ткнул пальцем в стену над головой. Там обнаружилась надпись, которую Дик сперва не заметил в пляске теней: "Valerius Volusius Postumius". - Противный, гадкий мужчина. Я думала, что там принц, а он вовсе не принц, а наоборот!
- А кто, о прекрасная? - вкрадчиво осведомился Дик, обреченно понимая, что контрабандист поехал крышей. - И где он?
Валерий Волусий Постумий, знатный патриций, а судя по тройному имени, живший в семьсот пятьдесят седьмом году... Тогда принято было поминать всех предков до десятого колена, а если их не имелось - придумывать. Долго, должно быть, пролежал тут римлянин, даже на сумасшедших пиратов бросаться начал.
- Сатрап он, - убеждённо повторил капитан и смущённо отбросил с лица упавший локон. - Ты правда считаешь меня красивой? Тут столько грязи и пыли, и у меня нет зеркала...
- Во всех ты, душенька, нарядах хороша... И откуда обычно приходит сатрап?
Дик оглянулся через плечо, чтобы убедиться, что в спину никто не смотрит - его не покидало ощущение чужого, тяжелого взгляда, обшаривавшего с головы до ног. Но возиться с цепями, не объяснившись с патрицием, было нельзя. Иначе пришлось бы убегать от умертвий, возможно - с этой сомнительной красоткой на руках и собакой на плечах. Причем, мертвый пес запрыгнул бы на них, отнюдь не играя.
- Оттуда, - испуганно прошептал капитан, глядя в самый тёмный угол. - Там-то я его и нашла, в яме. Она выглядела почти как гроб, мой принц, а он лежал с таким благородным выражением гнева и изумления на черепе!.. Теперь я понимаю, что лучше бы его не трогала, но тогда... тогда мне казалось, это судьба, но он сразу надел цепь мне на ногу, и я впала в отчаяние. Рыдала и рыдала, до этого самого момента, когда ты вступил в круг света, словно прекрасный ангел.
"Мой принц."
Дик нахмурился, отгоняя старые, забытые чаяния. Принц. И в самом деле, пятидесятый в очереди на престол, лорд королевской крови. Но капитан этого знать не мог, а Дик здесь был всего лишь лейтенантом.
- Жди меня, свет очей моих!
Крадучись, он покинул свет, чтобы войти в сатрапову тьму.

В конце длинной, но короткой пещеры обнаружился патриций. Все скорби мира запечатлелись на его черепе, и виной тому, без сомнения, была дыра в сердце. Римлянин сидел на стульчике, аккурат под написями рунами, а на теле застыли потеки окаменевшей жижи. Пёс, которого Дик уже считал почти своим, лежал у ног мертвяка.
- Salve, - вежливо поздоровался Ричард, нащупывая за пазухой веретено. По всему выходило, что прикончили римлянина тут, да еще и этой столь милой женскому сердцу деревяшкой, уж очень дыра подходила по форме. - Dux Richard ... дьявольщина.... similis est nomen meum, carissimi Postumius.**
Латынь медленно всплывала в голове: читать и говорить - вещи не тождественные, приходилось подбирать слова, но зато складывались они почти по-цезаревски.
- Et venerunt ad eum ... ne servo ejus.
Римлянин со скрежетом поднялся, усыпав пол новой порцией пыли, уставился на Дика залепленными камнем глазницами и медленно поднял руку с выставленным средним пальцем.
Пришлось пожать плечами и повторить жест, присовокупив указательный палец и красноречиво поддев рукой воздух. Слухи об утонченной воспитанности римлян оказались излишне преувеличены. Второй рукой Дик зажал веретено, перехватывая его, как кол. Он свято верил Авиценне, который говорил, что чем ранили, тем и излечить можно. Упокоить еще раз, то есть.
- Вы хотите эту глупую рабыню? - Удивился Дик, отступая назад. - Но тогда вам придется за нее заплатить.
Постумий двинулся следом, медленно, под шорох осыпающейся пыли - но увереннее с каждым шагом. Он так и не произнёс ни слова, но наклонил голову, словно присматриваясь, неторопливо кивнул и ткнул в Дика пальцем, а потом красноречиво показал жестами, как что-то сматывают в клубок, а потом - что мужчина делает с женщиной. Псомертвие радостно прыгало рядом.
- Ты не в моём вкусе, - просветил его Дик, доставая из-за пояса еще и измочаленную зубами пса палку, - эй, дружище, а вот кому палочку?
Драться с собакой не хотелось, но пёс почти наверняка был бы против того, чтоб в Постумия пихали веретено. Впрочем, после Балсама мертвый римлянин казался невеликим злом. Собака заинтересованно наклонила голову, а Постумий, словно не замечая этого, продолжал надвигаться.
Деревяху Дик швырнул назад, подальше, а сам метнулся вперед и в сторону, давая себе время вытащить кинжал. Чертовы развращенные римляне! Дик полагал, быть может - наивно, что счесть его женщиной мог лишь безнадежно слепой и глухой. Ну, или мертвый. Мёртвым Постумий уже не был. Проснулся. А уговаривать его засыпать у Дика не было никакого желания. Откуда-то сзади раздался отчаянный визг капитана, явно не ценившего возникающих из тьмы псов-умертвий так, как Дик, а Постумий, ухмыляясь лопнувшими сухими губами, бросился на него, даже не пытаясь защищаться. Не пытался защищаться и Дик - тело действовало само, не осознавая, что умертвию наплевать, когда ему делают подсечку и роняют на землю. А потому пострадал лишь Ричард, ушибив ногу, измазавшись в пыли, и порвав о патриция рукав. И лишь потом он сообразил, что нужно было не сопротивляться - воткнуть веретено в единственную имеющуюся дыру у этой спящей красавицы казалось простой задачей, если распахнуть объятия.
- Nos paenitet, Postumius. Vestri 'non nocere mea?***
Если уж быть женой - то хотя бы первой и любимой. Дик с самым покорным видом опустил голову.
Римская нежить поднялся, отряхнул остатки тоги, подняв новый клуб пыли, и величественно кивнул. Пришлось улыбнуться, нежно и заискивающе, как улыбалась Рисса, отдав деньги церкви.
- Ita etiam eandem subiturum esse mihi!****
Патриций с явным сомнением посмотрел на кинжал, который Дик так и сжимал в руке, и не двинулся с места.
Дик в ответ досадливо вздохнул, роняя оружие на пол.
- Сrepundia, - пояснил он, - Bellus color, quod non attendentes dignum est. Ad me, ut mi ex Patribus.*****
Будь Дик древним умертвием, после пробуждения тоже стал бы подозрительным. В самом деле, проснуться в подземелье, в выгребной яме, увидеть сбрендившего капитана, обнаружить, что мёртв... Впрочем, он боялся кинжала и вряд ли считал себя мёртвым.
- Если ты кому-нибудь об этом скажешь, - умертвие, наконец, соизволило снизойти и обнять, - я тебя... отзеркалю.
Веретено вошло в дыру почти любовно, медленно - и Постумий застыл. Не размыкая объятий, разумеется. Дик только вздохнул, выбираясь из тесного кольца, обдирая одежду и чихая от пыли. Кажется, Хи вечером ждала штопка. Но прежде чем идти к капитану, возвращаться к Хизер оставалось еще одно. Дик хмыкнул, обрезая кинжалом веретено и забрасывая подальше остаток, за которым радостно метнулся прибежавший пес. Повозившись некоторое время, удалось выдрать из стены цепь. А вот опутывать ею Постумия было плохо. Нечистоты осыпались мерзкой пылью, конечности не гнулись и хрустели, и когда мертвый римлянин, наконец, закачался под потолком, Дик порядком устал и был грязен, что твой поросенок. Устало порадовавшись, что пёс всё еще дружелюбен, он направился к капитану. Ликвидировать усопса можно было и чуть позже.
- А ты что за дьявол? - Контрабандист теперь смотрел настороженно, со знанием дела ковыряясь гнутым гвоздиком в замке. - Твою же мать, вот же твою мать...
- Сэр Ричард, - представился Дик, раздумывая, называть ли фамилию, - моё имя. И я не дьявол. Мне пришлось спуститься за вами. Не могли бы вы увести команду из каменоломни?
Изумленно рассматривать капитана, внезапно забывшего своего принца и снова ставшего мужиком, Дик не стал - подивился втайне. Говорили, будто таких, как этот пират, содержали в бетлемской больнице, что в Лондоне. Этот же как-то исхитрялся ходить морем.
- Увести, привести, всё одно - на виселицу. Или так прибьете, с этими своими верзилами пятнистыми? - Капитан, ворча, разомкнул цепь и с наслаждением потёр ногу. - Отравитель! Это ведь ты всё подстроил, да? Чтобы спасителем стать!
- Разумеется. Ну а теперь, давай я подстрою, будто спас и мы пойдем наверх, к команде? Вы снимете свой когг со свай и уплывёте.
Дик устало покосился туда, где под телом римлянина преданно сидел пёс, удивительно быстро сожравший свой обрезок веретена. Меньше всего ему хотелось сейчас торговаться с пиратами.
- Врёшь ведь всё, - пробурчал контрабандист, поднимаясь на ноги, - убьешь. И дерева на починку не дашь, и парусины, и припасов, и переночевать. Девок - и тех не дашь, рыцарь.
- Ночлег и припасы - купишь, а с девками сам договаривайся. Дерево и парусина тоже не на полях растут, так что - покупай. Продадим. Как для своих. А нет - так оставайся тут. Сейчас команду сюда пригоню.
Подозрительный, точнее - подозревательный капитан команды идиотов начинал утомлять. Дик хмыкнул, отряхивая куртку от пыли и повернулся к выходу.
Контрабандист хмыкнул в тон ему.
- Лады, - неохотно протянул он, - убьешь - будешь проклят во веки веков, до седьмого колена.
- Согласен.
Дик снова глянул на собаку и потянул меч. Гай Юлий Цезарь любил предателей, но не предательство. Но ведь пёс не был напарником в охоте, другом или просто близким существом, а потому рубил его Дик, не чувствуя себя виноватым, морщась от боли в ранах, и надеясь, что успеет промыть их до того, как начнется лихорадка. Без сожаления он глядел на загребающую когтями собаку, которой только чудом удалось снести голову. И - молча кивнул капитану, приглашая того подняться наверх. После следовало завалить вход в катакомбы камнем с раствором, засыпать землёй, доложить лэрду о случившемся - когда тот вернется. И отдать Хи этот браслет, рассказывая о подвиге и отчаянно хвастаясь, будто украшение досталось ему не ценой ран, а самой жизнью.

-------------
*Да так-то и ничего. Как ёбнулись, так этот придурок на землю сошёл, за ним остальные дегенераты. Ну, не понимали ни хера нормальной речи, а потом главнюк-то визжать начал, да и в каменоломню ломанулся. И все за ним. Там, значит, и сидят, а нам-то камень нужен. А убивать на всякий случай запретили: Хоран грит, может у них ебаные английские черви в мозгу, а нам они вредные. Как бы не заразиться.
** Здравия. Меня зовут лорд Ричард, уважаемый Постумий. И я пришел за своим... своей холопкой.
*** Прости, Постумий. Ты не ушибся, любовь моя?
**** Так обними же меня!
*****Безделушка. Украшение, не стоящее внимания. Иди же ко мне, мой патриций.

Портенкросс, вечер.

Ужинал Дик на кухне, отказавшись от трапезной, которая хоть и полагалась лорду, но отдаляла лейтенанта от замка. К тому же, Хи спала, просыпаясь лишь изредка, а здесь было тепло и шумно. Полная, но удивительно шустрая стряпуха с красивым именем Марта споро метала на стол миски от очага, пахло копченостями и пряными травами, жареным мясом, теплыми булочками-сконами, супом из пикши и всем тем, что, вдохнув раз, запоминаешь навсегда как Шотландию. И было просто хорошо, хоть виски и оказался крепче привычного вина, а промытые раны ныли, требуя покоя. Стряпуха ворчала о том, как рыцари исхитряются рвать и пачкать одежду, чисто мальчишки, Дик - улыбался и молчал, одергивая свежую тунику. Пререкаться с женщиной, выпекающей такие невероятные пироги с бараниной и горохом, было неправильно. Впрочем, долго спокойно сидеть не получилось.
Невысокому и смуглому мужчине, который лениво протанцевал в кухню, едва стукнуло тридцать - если не смотреть в выцветшие светло-карие глаза. Там числа получались уже какими-то совсем неприличными, но двигался он, как молодой: ухитрился одновременно ущипнуть Марту и цапнуть целый пирог, а потом упал на скамью напротив Дика и ухмыльнулся, не выпуская из уголка рта палочку странного, ароматного дерева.
- Гералт Хоран, полковник, хотя вообще-то начальник полусотни. Но волей лэрда единолично отвечал за весь тот сброд... до сих пор, - последнее он произнёс с почти мечтательным видом. - Так понимаю, ты не заразился?
- Я не нашел там мозгов, в которых хоть кто-то мог бы жить, господин полковник, - хмыкнул Дик, разглядывая начальство. Чего от него ждать - было неведомо, хоть в душе и шевелилась робкая надежда, что полковник обойдется без армейских шуточек.
- Называй просто Хораном, - отмахнулся тот. - Хм, почти совестно, но у меня есть работка, которая как раз для выздоравливающего. Понимаешь... мы вернулись внезапно, оставив кучу всего нужного, без чего теперь страдаем. Особенно от отсутствия кое-чего тёплого и душевного. Думаю, ты сможешь это достать. В конце концов, лейтенант должен заботиться о поддержании боевого духа, верно?
- Простите, гос... Хоран, но за бабами не пойду, - улыбаясь, отказался от столь любезного предложения Дик, - они попросту меня не поймут, да и госпожа велела набираться сил. Не смею ослушаться, и без того вышел из её воли, отправившись в катакомбы. К слову, их закопали?
Без шуточек не обошлось, оправдания Дик лучшего не придумал, а полковник все равно вызывал невольный трепет и какое-то почти сакральное почтение.
- А что ж ты не проследил? - удивился Хоран, но покивал сочувственно. - Воспитанность - это хорошо, правильно... воевать так же будешь, с разрешения госпожи? Все приказы выполнять, как есть?
Дик с опаской глянул наверх, но увидел только чистый потолок кухни - и едва успел увернуться от полетевшего в него пирожка. Проследив, как тот звучно впечатался в стену, а затем шмякнулся на пол, он вздохнул. Разумеется, он не выполнял все приказы, как есть, иначе бы попросту сдох в Балсаме.
- Но ведь не все приказы одинаково полезны, господин полковник. Я, конечно, могу сбегать в ближайшую деревню и даже сделать вид, что уговариваю девушек скрасить одиночество солдат, могу даже не бегать, но... Вам ведь нужен лейтенант думающий о долге, а не о том, как исполнять веленое, не исполняя? А сам не проследил за катакомбами, потому что дурак. Не подумал, да и нога, которую этот пёс подрал, болела чертовски. Готов понести наказание.
Наказание последовало незамедлительно. Над головой свистнула метла, заставив пригнуться к столешнице.
- Crodh! Bidh iad a 'tighinn, a' sgapadh sgudal, nan eucoraich! - Разъяренная кухарка подхватила со стола блюдо с пирожками, ловко убирая их к очагу. - Bidh mi fiù 's an Laerd uachdaran air an t-sreang a' dol, chan eil e coltach ri dà dhroch! Khoran, faigh a-mach! И ты пошел вон!
Последнее явно адресовалось Дику, отчего пришлось сделать умирающее лицо и несчастные глаза.
- Но, госпожа, ведь я ранен, - для пущей убедительности он продемонстировал руку со со свежей повязкой, трогательно заглядывая в лицо кухарки - и полковник лишь хотел угостить вашими волшебными пирожками. И я был так неловок, что уронил. Простите. Позвольте остаться, мы будем осторожны.
Улыбаться, преданно и почтительно глядя на Марту, было лёгким занятием. Эта женщина не только вкусно готовила, но и держала в страхе лэрда. Богиню кухни и метлы следовало уважать.
- Loud, - проворчала кухарка, но пирожки вернула и отошла к очагу, бдительно поглядывая.
- Хорошо умеешь уворачиваться, - уважительно кивнул Хоран и потянулся. - Пригодится. Ах, да. Про мозги - с тебя отчёт. Подробный и красивый. Как искал, что нашёл. На гэльском.
- Боюсь, только уворачиваться и умею. Я ведь даже человека впервые только неделю назад убил. - Дик помедлил, вспоминая, как душил того слугу - и вздохнул. Смерть этого мужчины его по-прежнему не трогала. - Турнирный плясун. А отчет я, конечно, напишу. Когда язык выучу. Скажите, Хоран, какой он... мир за пеленой?
Наверное, вопрос был странным и внезапным, но спросить об этом Дику было некого. Госпожа была слишком высоко, лэрд оставался незнакомцем, а полковник закончил свои проверки и, кажется, остался доволен.
Хмыкнув, полковник замолчал, задумчиво жуя свою палочку, от которой почему-то пахло летом и лёгкой горечью.
- За пеленой - живёт и умирает сказка, Рихард. Живёт - и остаётся сказкой, даже умирая. Просто... удивляется этому, понимаешь? И когда в это попадаешь ты, если нетвёрдо стоишь на ногах, тебя уносит волнами той же реки, что течёт всегда и везде, в вечность.
Ответить Дик не успел: в кухню, стуча сапожками, ворвался запыхавшийся мальчишка и просиял, увидев их с Хораном.
- Sir Ridseard, tha thu an seo ... o... сэр Ри-чард, письмо. Едва вас найду.
Сказка для Дика и Риссы никогда и не начиналась, но умерла она уже сейчас. Дик бегло пробежал глазами записочку от Дакра, оскорбительную и требующую незамедлительной дуэли, если бы не было так равнодушно. Итак, Кларисса изменила, а её любовник имел наглость сообщить об этом, надеясь уязвить. Удивительно, как плети не помянул.
"Хочу поблагодарить Вас, дорогой друг, что уберегли от такой страшной напасти, как постыдная болезнь, подхваченная от дешёвой шлюхи", которая оказалась благороднее и благодарнее чистого, невинного и самого сладкого набожного цветка - Клариссы. А ведь как молила Рисса о шансе!.. Дик скрипнул зубами, комкая бумагу.
- Моя жена мне неверна, - неожиданно для самого себя признался он Хорану.
Полковник сочувственно покачал головой.
- Неверная жена - такая тварь, что позорит только саму себя, а что до рогов... - он помедлил и совершенно серьёзно закончил: - С ними куда как сподручнее выбивать ворота или таранить врагов. Ни один строй такого не выдержит! Кстати, о таранах. Когда шёл сюда, краем глаза видел, что госпожа Елена снова прогуливается по пляжу.
Дик удивленно глянул на него, не ожидая ни искреннего сочувствия, ни поддержки, ни совета. Но, кажется, полковниками здесь становились не только потому, что умели посылать за бабами. Вешаться, пить яд или резать вены от измены Клариссы Дик не собирался - ждал этого, хоть весть и больно ударила по самолюбию, но от участия стало тепло. И, сам того не желая, заговорил, не стесняясь стряпухи Говорил, рассказывая о Клариссе и Эмме, о Хизер и странном, пустом равнодушии к убийству того слуги, о жажде крови мелких культистов, проснувшейся рядом с Эдом, о песне Портенкросса и покое, снизошедшем тут. Это было неправильно - выплёскивать всё на полковника, с которым и получаса знаком не был, но слова лились, Дик говорил, обретая себя.
- Простите, Хоран, - наконец, покаянно вздохнул он, - я не должен был говорить, но... я благодарен вам, что выслушали. Госпожа Елена, говорите?
- Елена, - кивнул тот, облокотившись на стол. - Когда не вышивает, не читает и не шпыняет Ларк за манеры, её почти всегда можно найти на пляже. Смотри только мне, не посрами честь полка! А мне, - полковник придвинул к себе блюдо с пирожками и не менее голодно глянул на Марту, - как старшему, остаются еда и лучшая женщина замка.
- Sneak agus fear-uasal, - улыбаясь, пробурчала кухарка, ставя перед ним кружку эля.
Дик щелкнул каблуками, которых на сапогах не было, но вышло это как-то лениво. Утешаться с придворной дамой госпожи, мстя Риссе за измену, не хотелось. Хотя бы потому, что в постели перебывало множество дам и трактирных подавальщиц, так что это скорее Кларисса отомстила ему. Но и к Хизер он пойти не мог, равно, как и остаться на кухне. В конце концов, каменистый морской берег, а потом и сеновал были не худшим местом, чтобы беседовать о книгах, манерах и вышивке с женщиной, от которой веяло смертью и сладкой негой.

Здесь и далее с Ричардом и Леокатой

Гарольд Брайнс

1 марта 1535 г. Лондон is the capital of Great Britain, its political, economic and cultural centre.

Колье вышло продать на удивление быстро - в сухом и чистом складе, как и указал парень - третьем, сидел тоже сухой и чистый старичок-ювелир. За колье он дал триста монет - больше, чем Гарольд ожидал.
Если бы не поляки, с такими деньгами уже можно было бы начать выплачивать долг гильдии. Гарольд и собрался его выплачивать, разыскивая представителей по пути на север, пусть это и было опасно. Ну а пока можно было встретиться с отцом. Главное, чтобы старик выжил в условиях тюрьмы. Пусть случай с каретой и должен был подкосить здоровье отца, слабым человеком Джеймс Брайнс никогда не был. Ньюгейт, что неподалёку от Тайберна было не самым грязным местом города, но точно одним из самых неприятных. От ровных стен и фасадов веяло казённым порядком. Линия построек походила на очень широкую крепостную стену, к которой зачем-то приделали окна и трубы. Оставалось только надеяться, что там его или любого другого человека, который интересовался Джеймсом Брайнсом, не ждал какой-нибудь поляк или моряк. Гарольд подошел к страже.
- Добрый день. Не подскажете, пожалуйста, с кем мне можно поговорить, чтобы встретиться с заключённым?
Стражники переглянулись, потом один - молодой, с аккуратно подстриженными усами и в чистом оверкоте осмотрел Гарольда с ног до головы и кивнул, словно придя к какому-то выводу.
- Сегодня смотрителем мистер Секонд, так что - это к нему. Оно конечно, человек он занятой, да и сами рассудите, сколько эдакое место сил требует, на три-то общие камеры да не считая подвальных. Так что побеспокоить придётся. А раз беспокоить, то и мне, Гарри Стэнтону, побеспокоиться придётся, ибо очередь настала. Понимаете, господин?
- Да, понимаю. - Кивнул Гарольд. - Беспокойство, да и в целом. Но может быть, пара соверенов как-то компенсируют вам потраченное время и силы? И я забыл представиться - Денним Мас, очень приятно. - Имя, звучало как- то неестественно. К нему нужно было ещё привыкнуть. Правда, в отличие от внешности, оно Гарольду совсем не нравилось - какое-то неполное, имя вязло на языке. Значит отец сидел или в общей камере или, что ещё хуже в подвальной. Наверное, учитывая, что старик не мог ходить, всё-таки было лучше в одиночной, чем в общей. Хотя, опять же, всё зависело от сокамерников и порядка.
- Мас... - пробурчал второй стражник, с отечными кругами под мутноватыми серыми глазами. - Не помню таких. Ежели, господин, деньги с кого стрясти желаете, так енто вряд ли. У местных-то больше одна забота - как бы тут получше сделать.
- Но есть и богатенькие, - перебил младший товарищ, бросив на него мрачный взгляд, после чего обратился к Гарольду. - Пары-то маловато будет. Докиньте ещё два для ровного счёта, а вместе с мистером Секондом аккурат двадцать и выйдет.
- Вот и славно. - Гарольд достал из-за пазухи четыре монеты и протянул стражнику. Кажется, его приняли за выбивателя долгов. И это, пока что, было очень даже не плохо. Особенно, если бы получилось договориться с начальником, чтобы в случае чего он так и говорил. Но как-то всё в этой тюрьме было очень складно - больше походило. что Гарольд оплачивал поставленные на поток услуги какого-нибудь торгаша, чем давал взятку.
Взятка или нет, а монеты стражник упрятал в кошель сноровисто, не хуже иного лавочника, и махнул Гарольду рукой, зовя за собой.
Темный коридор ударил в нос вонью застарелого пота, нечистот и затхлостью сырого камня. До спрятанной в каменную башню лестницы, по которой Гарольда молча вёл наверх Гарри Стентон, не доносилось звуков, но весь Ньюгейт давил на уши, кричал воплями заключённых, визгом пытуемых и полебузумным смехом еретиков.
- Выбивали долгов, насколько я могу понять, у вас, мастер Стэнтон, гости не редкие. - Гарольд рассматривал ужасные стены и пытался не корчится от вони, которая даже ему - давеча валявшемуся на кладбище, казалась невыносимой. Вышло же так, что отец попал именно в этот армагеддон, даже среди английских тюрем. В таких условиях искалеченный старик мог и не выжить, тем более без денег. Хорошо, если остался кто-то из знакомых. Который мог бы потихоньку продавать вещи и хоть как-то помогать.
- Все надеются что-то вернуть, - меланхолично ответил стражник, отпирая дверь в боковой коридор, на галерею, где и пахло получше, и гулял лондонский ветер. Здесь даже штукатурка выглядела посвежее. - Да только как по мне - зря. Если уж человек у нас, значит, или действительно мало за душой, либо рисковый малый.
- И много у вас таким темпом уходят на тот свет? - Гарольд взглянул в одно из узких окошек. Секонд вполне мог подумать, что Джеймс Брайнс оказался именно таким, ну или что-то из его имущество оказалось ценнее ожидаемого. Но условия беспокоили - жить в таки должно было быть невыносимо, а перевести отца Гарольд никак не мог.
- Меньше, чем бывало. Дед говорил, что когда его дед тут же работал, утром трупы выносить не успевали, да и не особо старались. Воняли разве, да потом склизскими становились и плыли, так что брать неудобно, - поделился Стентон почти мечтательно. - Так ведь и не сразу заметишь, в толпе-то, кто там помер, кто нет. Воняет-то всё время. Ну а теперь получше, конечно. С мёртвого-то что взять? Ничего.
- Верно и разумно. - Согласился Гарольд. - А лекари у вас есть? Может быть в пыточной работает какой-нибудь целитель или где поблизости? - Сразу вспоминалась Инхинн, но вряд ли профессионал такого уровня попадался в каждой первой тюрьме, тем более такой. Было бы хорошо, если бы отца сразу осмотрели. Хотя старик, наверное, уже изрядно порастратился на лекарей, в тюрьме могло хватать болячек и кроме тех что были до. Хотя, конечно, нужно было сначала поговорить с начальством и самим Джеймсом.
- Заходят, - равнодушно сказал стражник, остановившись перед ничем не примечательной дверью. - А своих не держим.
На стук откликнулся сварливый высокий голос, и Стэнтон мотнул головой, приглашая войти.

Внутри обнаружился на удивление уютный кабинет, с тяжёлым столом, креслом для посетителей и целым рядом шкафов, набитых бумагами. В камине потрескивало немаленьких размером полено, прогоняя замковую сырость, а от стола на Гарольда, сложив руки на груди, смотрел благообразный седой, но крепкий ещё мужчина, одетый просто, но изысканно.
- Здравствуйте, меня зовут Деним Мас. Надеюсь, я вас не слишком побеспокоил. - Гарольд на секунду задержал взгляд на ящиках с бумагами - где-то там должно было быть и имя отца. - Я хотел просить у вас разрешения на встречу с одним из заключённых - Джеймсом Брайнсом.
В первую очередь хотелось узнать, жив ли отец вообще. Судя по кабинету, тюрьма была одним из самых доходных мест Англии, так что оставалась надежда, что выжил и старик. Хотя бы, как и сказал стражник, ради возможной выгоды. Кабинет дополнял и укреплял сложившееся у него представление о Секонде. Крепкий, предприимчивый и неглупый человек, который умудрился даже такую тюрьму превратить в выгодное для себя место. Спихивали-то его сюда, наверняка, не как на злачное место. Но это Гарольда интересовала по стольку поскольку. Главное - что с главой тюрьмы можно было договориться.
- Брайнс, Брайнс, - смотритель тюрьмы повертел пером, явно припоминая, о ком идет речь. - Позвольте полюбопытствовать - зачем? Смею напомнить, что свидания дозволены лишь семьям дворян и рыцарей.
- Я хотел поговорить с ним об одной из пропавших при конфискации дома вещи, и о сыне - Гарольде Брайнсе. Беспокойства, если вы позволите - я постараюсь возместить. - Гарольд взглянул в камин. - Но жив ли этот самый Джеймс Брайнс?
Может быть, назвав своё имя, вышло бы узнать, не навещали ли отца люди Армстронга или капитана. По идее, в тюрьме они не могли ему навредить. С другой стороны, при таких правилах за нужную плату могли и в пыточную потащить.
- Жив. Однако, вынужден предупредить вас, что те методы, которыми привыкли работать вы и ваши... коллеги, тут недопустимы.
Голос Секонда построжел.
- Я работаю мягче, чем принято. - Улыбнулся Гарольд. - Уверяю вас с головы Джеймса, если вы позволите нам встретиться, не упадёт и волоса. А к моему подопечному уже заглядывали "коллеги"?
Хорошо, что отец был жив. Политика Секонда радовала, хотя с таким же успехом начальник тюрьмы мог просто набивать цену за "методы".
Секонд недовольно пробурчал под нос нечто среднее между "кто к нему только не заглядывал" и "а бес его знает" и написал на бумажке цифру, показывая её Гарольду "Восемьдесят золотом", - гласила надпись и Гарольд успел увидеть её, прежде чем записка сгорела в камине.
Секонд не дешевил. Можно было попробовать торговаться, но давая эти деньги Гарольд так или иначе делал отца более ценным заключенным, без риска уйти не поговорив. Людей в тюрьме, кажется, было так много, что им просто трудно было вести счёт. Но о поляках можно было поговорить и с отцом. Гарольд подождал мгновение как бы прикидывая что-то в уме и кивнул.

Нижние камеры походили на все круги ада разом. Здесь не было дверей - лишь решетки от пола до потолка, лишь небольшие комнатушки, забитые людьми так плотно, что иным бедолагам приходилось сидеть друг на друге. Оборванные, вонючие, измазанные собственными испражнениями, люди кричали и стонали, тянули руки сквозь решетки, безразлично провожали Гарольда взглядом из углов, чесались, вздыхали. По ним бегали крысы и такие жирные блохи, что их было видно даже из коридора, по которому Гарольд шел со тражником. И над всем довлела вонь. Страшная, нестерпимая вонь гниющих заживо тел, сжираемых болезнью и грязью, голодом и сыростью. Редкие счастливчики здесь сидели на охапках соломы, грея руки над жаровней.
- Красавчик, - завопил один из заключенных Гарольду, - не проходи мимо, мы таких девочек давно не видели!
Камеры загоготали, засуетелись, пытаясь ухватить за рукав. Стражник взирал на всё это с равнодушием человека, привыкшему ко всякому.
До этого Гарольд ещё как-то оправдывал себя тем, что и до тюрьмы отцу приходилось не слишком легко, но теперь было видно, что нет. Любой, даже самый старый и вшивый дом был лучше этого места. У Гарольда бы наверняка не хватило денег на отдельную камеру. Как можно было поговорить с грефье о долге в этом обличье, чтобы отца выпустили? Может быть, с этого и стоило начать? Гарольд был так погружен в мысли, что почти не обратил внимания на крики заключённых, только раз нервно и с силой отбросив какую-то и рук.
Отец обнаружился в крайней, самой сырой и вонючей камере. Джеймс Брайнс сидел, прижимаясь к решетке и вытянув культи ног в проход. Правой рукой, уродливо искалеченной, он с трудом держал огрызок моркови. Старик выглядел плохо, впрочем, как и все тут. Некогда добротная рубаха теперь была драной, штаны прохудились, а на лице отца поселилась смертная синева вокруг глаз и рта.
Секунду помолчав, Гарольд сел на пол возле решетки. Это был ужас. Отца нужно было вытаскивать, пусть пусть и разрушив тюрьму. Старик просто погибал и до возвращения Гарольда мог просто не дожить. После таких бед, сошедшей с ума матери и сестры, нужно было сначала узнать в себе ли отец.
- Здравствуйте, Джеймс. Вы не уделите мне пару минут?
- А вы кто? - Подслеповато прищурился старик.- Не узнаю вас, господин.
- Деним Мас - знакомый вашего сына. Подождите секунду. - Гарольд поднялся и подошел к стражнику. Захотелось вообще выйти и пойти сразу к грефье, но сестру в самом крайнем случае тоже нажно было возвращать домой. Старик при этом вроде бы умудрился не сойти с ума. - Мастер Стэнтон, если я попрошу вас и подкреплю свою пользу десятью фунтами, можно будет достать чего-нибудь перекусить и какое-нибудь покрывало? В крайнем случае разрешить мне отдать свой плащ?
- Двадцатка за перекусить, двадцатка за одеяло, - сообщил ему стражник, - своё нельзя.
Гарольд достал два десятка монет.
- Тогда принесите, пожалуйста, чего-нибудь поесть. - Он все равно не собирался оставлять старого в тюрьме, а деньги были нужны для грефье. Но перекусить отцу лучше было сейчас. Гарольд вернулся на пол к решетке. - Насколько я понимаю, вряд ли у вас вышло выплатить хоть что-то из огромного долга?
Отец проводил взглядом стражника и хмыкнул.
- А ты дурак. Совсем, как Гарольд. Если я пожру один - все босяки отсюда обидятся. Да и голос похож, на сыночков-то. Ничего я не выплатил, знамо.
- А ты, вижу, всё-такой же умный, даром, что еле живой. Короче, мне нужна личная вещь Корли, чтобы её найти. И знать, есть ли какие-нибудь знакомые у которых можно тебя оставить, чтобы зря не торговаться за дом. Мать в монастыре, и с ней всё в относительном порядке.
Еду тот мог отдать, кому хотел - главное, что стражник ушел, а когда вернётся - Джеймс Брайнс уже будет рассказывать, что надо. Ну или останется старым дураком в камере, пока Гарольд всё-таки найдёт сестру и, если потребуется, ритуалами приведёт её в чувства. Откуда бы старик помнил его голос через столько лет, было непонятно. Ну, тем лучше - у Гарольда совершенно не было настроения тратить время на бесполезные объяснения и игры, как с грефье. Если старик не совсем сдурел - значит понимал, насколько ценен был любой шанс выбраться. Гарольд был виноват, но всё-таки примчался так быстро, как мог.
Отец пожал плечами, отшатываясь от решетки и усаживаясь у стены.
- Был бы умный, не сидел бы тут из-за сына-дурака. Дьяволопоклонника, катара, вора. Ты, вроде, в тюрьме сам посидел, знаешь, что вещи тут отбирают. Да и откуда бы у меня что-то от доченьки? Спрашивай у соседей, которые дом растащили. Эх, говорил я Одри...
Старик умолк, отсутствующе уставившись в потолок.
Значит вещи не исчезли чудесным образом, а были растащены соседями. Гарольд понадеялся, что они были у какого-нибудь отцовского друга. Так было бы быстрее и проще. Но нагрубил он зря - старику и так было совсем нелегко. Чёрт возьми, как же карета могла так его искалечить. Гарольд никогда в жизни не видел отца в таком состоянии, нехорошо, если с сестрой всё было так же плохо. Он поднялся.
- Извини. Мать в монастыре, а я пока попробую что-то сделать.
- Что ж ты весточку от неё не принёс? Она так тебя ждала, так молилась... Думала, зайдёшь, коль уж ты на родине. А ты...
Отец досадливо вздохнул, стряхнув с себя крысу, что взгромоздилась на плечо.
- А ты - вот как эта крыса. Нагадил, где мог и как мог - и теперь в ангелочка играешь. Морду вон сменил. Что, старая глаза законникам намозолила?
- Да, намозолила. - Пожал плечами Гарольд. - С матерью я ещё не говорил и помог ей Клайвелл. Что ж ты тогда отдал меня в подручные Бэкону, если так хотел, чтобы навещали? - Всё это было лишним, даже если сын понадобился только сейчас, когда была нужна помощь. Желания вспоминать обиды отцу пропало, когда Гарольд увидел ноги. Нужно было поискать в гримуаре, были ли ритуалы, способные что-то изменить. Хотя бы с рукой. Что на него только нашло говорить о здоровье.
- А зачем ты мне нужен был? - Удивился Джеймс Брайнс. - Плод позора твоей матери, сын соседа? И без того свою фамилию дал, выкормил. Вот, к купцу устроил в учёбу. А потом и позабыли все, что тебя она в подоле принесла, уважать её стали. Уж не знаю, кто такой Клайвелл, но он - лучший сын ей, чем ты.
Гарольд замолчал на несколько секунд. И что он, курва мать, должен был при этом думать? Лучше бы старый сказал это сдуру и от обиды, но что-то из детства намекало что нет. Да и цвет волос. Ну, собственно, чёрт с ним - хода дела это не меня. Хотя, старик за решеткой сразу стал казаться немного более чужим. Может быть, стало немного обидно. Пусть на это Гарольд точно не имел права.
- И как ты с такой уверенностью определил, что я соседский?
- Женщина всегда знает, от кого рожает, сынок, - просветил его старик, почесывая культю, - жил рядом с нами тогда то ли испанец, то ли итальянец. Чернявый, как ты. Мы-то с матерью как есть русые с рыжиной, если припомнить изволишь, да и доченька на нас похожа... Одри тогда красоткой была, веришь ли. Глазищи то синие, то голубые, фигурка - как у леди какой, ручки маленькие да нежные. А как увидела этого - растаяла. Он-то дело своё сделал, да сбежал, а ей грех прикрыть надо было. Вот и женился я на ней, непраздной уж. Ты у нас навроде как недоносок родился. Так им и остался, по жизни-то. Башмачника не вышло, торговца - тоже, вот только нехристь и получился.
Гарольд до этого не особо думал о семье и тем-более об отце, чтобы сейчас чувствовать что-то из ряда вон. Перед ним был старый искалеченный Брайнс содержавший его полтора десятка лет. И всё-таки то что его отправили к Бэкону, говорило о том, что старик никогда не забывал. Значит из кровной родни у Гарольда была только мать и сестра. И всё-таки этому старику он был обязан - нужно было вернуть его домой и дать денег хоть на какую-то жизнь. А дальше будет видно. Теплее стали чувства к матери, острее ощутилась вина перед ней и меньше перед старым. Гарольд вздохнул, садясь на корточки, так чтобы лучше видеть глаза Джеймса. Выходило, что глупость про еле живого он сказал к лучшему.
- И тебе настолько полюбилась матушка, что ты полтора десятка лет воспитывал чужого ребёнка?
- Тебе ли об этом судить, бездомовник? - Хмыкнул старик. - Кого ты за свои тридцать лет любил? Одри - святая, сынок. Однажды ты поймешь, кем она была для тебя. Но будет поздно. Если вообще поймешь. А что тебя растил, так потому как не чужой ты, всё ж. Моей Одри, значит, всё равно, что мой. Дурак вот только.
Гарольд меланхолично вздохнул. Казалось, прошло слишком много лет и вся его жизнь до моря умещалась в один месяц того, что началось потом. Со слов отца было ничего не понятно - не хотелось верить, что с матерью всё было настолько плохо.
- Что случилось с этим лордом, и насколько всё плохо с Корли?
- Не знаю я, - пробурчал отец, - что с лордом случилось. Как на пожар спешил, так летел. Я доченьку-то успел оттолкнуть, а сам... А Коралина с тех пор свихнулась. Всё её тянуло куда-то, манило, звало. А как за тобой пришли, мать следом за ней сбрендила. Девка, говорят, в тот день и сгинула. В плащике своём красном ушла, вот так-то, сынок.
"Какая-то чертовщина..." Гарольд не был специалистом, но люди, обычно, так часто с ума не сходили. Могло это быть последствием какого-то из его проклятий или договоров? Скорее дело было в чём-то другом. Выходило, что он был виноват ещё и в безумии. Хотя, на его приход мать, наверное, возлагала какие-то надежды. С искалеченным-то кормильцем. Лорд спешил... С лордом сейчас не было времени разбираться. Не было и малейшей идеи, что могло статься с сестрой. Гарольд почесал затылок.
- Может чего-нибудь говорила? Что звало? Как звало? Куда?
- Всё про жениха толковала, - вздохнул отец, - да в окно глядела. Будто в Актоне женихи-то ходят табунами непугаными. А куда и что – не сознавалась. Я уж и священника звал, чтоб бесов гонял, и михаилита. Да оба сказали, что нет в ней беса.
Может это и правда было простое безумие. Хотя, зависело, конечно, и от михаилита. Гарольд не уставал удивляться, насколько отец не чаял в Корли души. Твареборец со священником сожрали на пару, должно быть, последние деньги. Он секунду смотрел на сырой пол. Нужно было взглянуть на сестру самому.
- А с женихами в чём проблема, что она так засиделась?
- Так сначала не хотела нас с матерью оставлять, а потом… кто бы взял в жёны сестру чернокнижника-то, сынок? Мать всё надеялась, что ты женишься, да внуками порадуешь. Да не судьба, видать.
Старый Брайнс обреченно вздохнул, откусывая от своей морковки.
- Папаша. - Гарольд упёрся локтем о колено. - Сестрой чернокнижника она стала пару месяцев назад, когда ей было уже не меньше двадцати. Это она семь лет не хотела вас оставлять, а потом за три месяца не смогла?
То ли на него скидывали уже совершенно все грехи вселенной, то ли старый чего-то недоговаривал. Странно, что человек, который чуть ли не между прочим рассказал ему о происхождении, теперь пытался чего-то утаить.
- А до того она была сестрой работорговца, - прожевав, просветил его отец, - Бэкон твой обо всём сюда писал, священнику. А тот, значит, читал. Вслух. Тайное всегда явным становится. Пока в силах был, я ей и приданое скопил, конечно. Ты б к матери съездил, сынок, я-то работать старался, а Одри с доченькой была. Может, увидит тебя, в чувство придёт. Вспомнит чего.
Ну, с работорговцем это уже был недочёт самого Джеймса. Но одними украшениями Бэкон теперь не отделается. Если хватит сил. До матери был день езды на юг. Но она, благодаря Клайвеллу, должна была быть в безопасности, а с отцом было совсем плохо. Гарольд поднялся.
- Ты знаком с местным грефье? Выйдет с ним договориться?
- С чего б мне быть с ним знакомым? - Удивился старик. - Я так высоко не летаю.
Трудно всё это было и проблем становилось только больше. Прошлые даже уходили на второй план.
- Хорошо. - Гарольд отряхнул одежду. - Еду можешь отдать, можешь выкинуть - насчёт всей камеры у меня всё равно не выйдет договориться. Держись тут - я попробую что-то сделать.
- Смотри, не навреди, сынок.
Старый Брайнс вздохнул снова, отталкиваясь от стены и на карачках пополз вглубь камеры.

Бертрис обнаружилась там же, где Гарольд её и оставил - в обгоревшей таверне у Морли. Девушка, умытая и похорошевшая, одетая в яркое голубое платье, прилежно вышивала у окна. По полотну вились розы, мастерица мурлыкала песенку, прерванную визитом Гарольда. Мгновение Бертрис обозревала его, а затем открыла рот и завизжала. Пронзительно. Так, что эхо принялось гулять в тазу для умывания и кувшине.
Гарольд скривился от режущего слух визга, на который могли притащиться трактирщик и, чего доброго, констебль. Нужно было придумать какую-нибудь отговорку... Но с ходу в голову ничего не приходило. Насколько опасно было вытаскивать отца из тюрьмы и вообще, возможно ли, Гарольд тоже не знал. А крик добавлял раздражения в и без того донельзя забитую голову. Платье и всё остальное, видимо, притащила Дженни. Гарольд прошел в комнату и сел на кровать, готовясь как-нибудь объясняться с хозяином-погорельцем.
- Успокойся - я Гарольд, просто внешность поменял. Купила себе накидку? На улице, кажется, похолодало.
Бертрис задохнулась на полукрике, швырнула в него вышивкой, довольно-таки искусной, и вскочила на неожиданно широкий для таверны подоконник.
- А ну, - строго, прищурившись, потребовала она, - скажи мне, из какой я деревни?
- Катлауди. -Гарольд поднял с пола узорчатую вышивку. На какой-нибудь припадок это не походило. Может, стоило сказать, что сорока испугалась спросонья? Сонной девушка, правда, тоже не выглядела. - Слезь с подоконника, а то ещё свалишься, чего доброго. Придёт трактирщик - просто поддакивай. Скажу, что пищала, потому что не хотел купить платье или что-то в этом роде. - Гарольд отложил тряпку и взглянул на Бертрис. - Платье тебе идёт. Дженни притащила?
- Это любой знает, - упёрлась девушка, - докажи, что ты Гарольд.
- Мне что, начать рассказывать тебе про сыновей кузнецов, вереск и скидывание рубашек? - Улыбнулся Гарольд. - Слезай давай. И скажи лучше, где Дженни? - Если трактирщик зашел и увидел бы Бертрис на подоконнике, платьем бы уже не обошлось.
- Не знаю, - пожала плечами Бертрис, недоверчиво его разглядывая, - она еще не приходила. Вот как ушла следом за тобой, так и не было. Я уж и на рынок успела сбегать, и приодеться вот.
С подоконника она спускаться не спешила, лишь уселась на него.
Это уже пахло неприятностями. На то, что девочка пошла искать Гарольда из-за долгого отсутствия, не походило. Может, Дженни тоже меняли внешность, но тогда она бы вернулась немногим позже самого Гарольда. А он ещё был в тюрьме. Курва мать, если из-за этой мелкой ему ещё раз придётся перевязывать себе укусы на заднице - так просто она не отделается! И Бертрис туда же - сороке захотелось пошататься по городу. Ну, оставили её надолго, да и ожидаемо это было, без присмотра.
- И не страшно было выходить? Могли же и поймать.
- В Лондоне? Днем? На рынке, где все видят? Никогда! - С апломбом заявила девушка. - К тому же, мне нужны были платья, сума, накидка и сапожки. И гребешок, и притирания, и зеркальце, и мыло. Мужчины и дети в этом ничего не понимают.
- Сейчас я сам виноват, что пропал. Тем более, ты говорила об одежде. Но в следующий раз, перед тем, как выходить - спроси меня. Раз уж я за тебя пока отвечаю. - В Бирмингеме он пожалел, что не начал искать Дженни сразу. Чёрт возьми, Лондон был огромным городом, а Гарольд не имел ни малейшего понятия, куда пропала девочка. На ум сразу приходило худшее - что Дженни уже была на борту "Просветителя". Мог ли он вообще вытащить отца? Стоило ли ехать к матери, которая настолько, кажется, свихнулась, что действительно его любила? Откуда было начинать поиски сестры? Взгляд случайно зацепился за сумки с вещами. Нужно было переодеться, потому что был он точно в той же одежде. И вот это уже было по-настоящему странно. Гарольд достал из сумки кафтан, которого бы хватило, чтобы одинаковая одежда не так бросалась в глаза. - Насчёт детей. Может, Дженни, что-то говорила перед тем, как уйти? Взяла какие-то вещи?
- Ничего не говорила, - удивилась Бертрис, широко раскрыв глаза, - такая милая, маленькая глупышка. Даже вышивать не умеет. И шить. И в хозяйстве ничего не понимает. Как её замуж-то отдавать? И кому? Кто её такую возьмёт?
Гарольд застегнул кафтан. Это был хороший вопрос, при том, что Дженни ни разу о свадьбе и не мечтала. По крайней мере, при нём. Скорее о том, как стать королевой улиц и главной воровкой. Оно и не удивительно, при такой жизни. А со свадьбой Гарольд вряд ли мог чем-то помочь - его собственная сестра осталась незамужней до двадцати. Почему только отец не отправил её к каким-нибудь родственникам? А вообще, думать о мечтах Дженни было грустно - девочка больше всего хотела вернуть глаз и сама не верила, что в конце выживет. Но у Гарольда хватало и своих проблем. При том, что только что одной из них - дополнительной и точно лишней стала сама девочка. Перед тем, как пытаться торговаться нужно было взглянуть на дом. Тем более, был шанс, что там осталась какая-то из вещей сестры. Но Дженни... Только этого не хватало, только этого. Он будто утопал в Лондоне. Нужно было спросить насчёт девочки у трактирщика. Больше он пока ничего сделать не мог и носиться по городу, прося Ю о помощи Гарольд начнёт, если Дженни не объявится завтра к вечеру. Он поднялся.
- Понятно. Мы немного задержимся в Лондоне. Оставайся тут, еда и всё остальное есть у трактирщика, а я пока поищу Дженни.

Актон медленно тонул во тьме, как в огромном чёрном озере. Вокруг один за другим гасли редкие огоньки, а мрак тем временем прокрадывался в дощатые лачуги, прятался за грудами хлама и обступал со всех сторон единственную в округе таверну. Только у её хозяина каким-то чудом уже много лет хватало денег на свет. Гарольд осторожно перешел по доске очередную реку дерьма, грязи и гнили, которая лениво текла прямо посреди улицы. Из закоулков тут и там ещё виднелись белки глаз оборванцев. Вроде бы, всё было совсем не таким, как в детстве, а взгляд всё равно не мог выцепить из картины что-то отдельное, что заставило улицы и переулки измениться. Редкие дома всё так же вростали в землю и покрывались мхом, сваленные из чего попало лачуги всё так же кололись неровно поломанными досками, таверна всё так же шумела и воняла. Наверное, изменился сам Гарольд...
Его дорогие по местным меркам сапоги смотрелись странно на прогнивших над канавами досках, по которым он когда-то бегал босиком. Сколько всего прошло! Прошли плавания и тюрьма, юг и север, печаль и радость. А он остался таким же. На душе было пусто, и Гарольд попытался быстрее отыскать дом.
На том же самом месте, что и десять, пятнадцать и двадцать лет назад обнаружилась торговка пирожками из местных кошек. Кажется, пару раз Гарольд с друзьями таскал ей ещё и воробьёв. Вся в тряпках: это была или наследница, или очень хорошо сохранившаяся старуха. Родной район напоминал о происхождении и о том, где на самом деле было его место. Но никакой неприязни Гарольд не чувствовал - когда-то он любил эти закоулки, и даже не хотел уезжать. Через пару минут нашелся и дом. Второй этаж, на котором была его комната, совсем завалился. Стены, тут и там растасканные местными на камни и дрова, тоже кренились. Забора и вовсе не осталось. Гарольд тяжело вздохнул, проходя в когда-то свой двор. Всё как будто уменьшилось, перестало быть таким массивным и нерушимым. Как и родители. Всё оказалось удивительно хрупким. Дверь тоже выломали, так что Гарольд просто вошел в тёмный проём.
Внутри было так же пусто, как и снаружи - соседи вытащили всё до последней тряпки и медленно принимались за доски. К следующему году от груды не должно было остаться ничего. Дом умер, а труп растаскивали голодные муравьи. Внутри было холодно и очень тихо. Когда-то прочная лестница на второй этаж покосилась под тяжестью повалившихся балок. Казалось, даже было слышно, как медленно уступая тяжести второго этажа и крыши, проседают стены. И тут жили родители с сестрой...
А когда-то и он сам. Гарольд сел на пол, уперевшись спиной о стенку камина. Никакой ценности для грефье это место не имело. Нужно было думать, что делать. Он растянулся на полу, взглянув на дырявый в нескольких местах потолок. И всё равно, сидеть тут было спокойно.
Как-то всё слишком изменилось с тех пор, как он, долго сомневаясь, решил ехать в Лондон. Как будто исчез спор с демоном, долг богине и всё остальное - нужно было как-то помочь отцу, найти и попытаться излечить сестру. В итоге не было времени ни на что, даже на встречу с Цирконом - перед магистром стоило заранее извиниться.
Гарольд провёл пальцем по полу, собирая приличный слой пыли. Очень жаль, что не получалось спасти дом... Да что уж там - не выходило даже вытащить отца и навестить мать. Он достал флягу с бренди и попробовал её открыть, но пальцы скользнули по пробке.
- Кур... - Гарольд вырвал затычку зубами и выплюнул её на пол. Бренди оказался очень крепким, так что каждый глоток царапал горло. Каким же пустым был дом! И от его комнаты совсем ничего не осталось. Гарольд взглянул на пробку, которая оставила длинный след на пыли, притворяясь кометой. Кроме него и пробки в доме ничего не было. Разве что, желтая луна, которая снисходительно глядела сквозь дыру в потолке.
Нечасто в жизни он ощущал такое бессилие. Конечно, в итоге отца бы не отпустили ни за половину суммы, ни даже за семь сотен. Пока Гарольд шатался туда-сюда, должны были накапать проценты. Найти Корли тоже не получалось - в доме не осталось ни одной её вещи. Как себя должен был чувствовать отец, когда всё это выносили прямо при нём? Мучительно было видеть выбитые рамы окон и пустой проём двери. Рука прошлась по сглаженным временем доскам пола. Эту развалюху было очень жаль. Конечно, Гарольд был дураком и думал не о том - нужно было спасать родителей и сестру, ехать на север, пытаться успеть к магистру. Но идти сейчас по району было глупо. Так что, проще было посидеть напоследок дома и дождаться рассвета.
Взгляд лениво бродил по пустым стенам - даже поговорить и выпить было не с кем. Бэкон был сукиным сыном - Гарольд бы многое ему простил, но не те письма к священнику. От всей этой дряни едва ли хотелось жить, но этого он тоже не мог. Тут оставались несчастные родители и сестра, а впереди ждал ад. Такая слабость, наверное, была очень постыдной для того, кто сам был виноват. Благо, никто не видел, разве что волчица, которой до него и так не было никакого дела. Гарольд достал из-за пазухи согретый телом атам.
- Ты бы хоть сказала, чего хочешь или как зовут. Я даже не смею говорить "suum" или что-то в этом роде. - Он подождал несколько мгновений. В ночной тишине это уже походило на безумие.
Ничего не произошло, и тишина из комнаты никуда не исчезла - так и осталась лежать пылью на полу и лестнице. Атам медленно остывал, даром, что не выдыхая пар, как Гарольд. А на небе, кажется, стало не так облачно - с потолка на пол падали уже различимые полоски лунного света. Если бы не ломаные балки, можно было бы посмотреть на широкий, усыпанный звёздами небосвод. В том, что лучше всего звёзды было видно из самых бедных и тёмных трущоб, была хоть какая-то справедливость.
Гарольд неспешно поднялся. Кажется уже было достаточно поздно, чтобы даже очень любопытная детвора потеряла любой интерес. Он взял с пола пробку, вытер её о кафтан и вернул на место. В конце концов, разве мог он сделать с ритуалом что-то более ужасное, чем уже сделал с контрактом и атамом? А кровь Гарольд терял и по меньшей глупости.

Дело шло быстро. Доски от старой лестнице пошли на то, чтобы закрыть дверь и окна. По дороге Гарольд перетоптал всю пыль на полу. Дом как будто втягивался сам в себя, чтобы подойти для ритуала. Ему предстояло сослужить, наверное, последнюю службу семье Брайнсов. Закончив с досками, Гарольд достал атам и встал в середину комнаты. В гримуаре об этом не говорилось, но первой о помощи он решил попросить волчицу. Гарольд не считал себя хозяином и просто просил помочь отыскать сестру, перед которой был виноват. Он прошептал.
- Я начинаю ритуал. - и попробовал сконцентрироваться на желании найти Корли. Вообще, убедить себя в том, что хоть что-то получиться было уже очень сложно. Миска, в которую нужно было слить кровь, казалась очень глубокой, а мрак по углам как будто сгущался. Вдвойне страшно было ступать во тьму, опираясь на совсем незнакомый клинок. Но выхода не было, так что Гарольд пробовал. Он не знал имени волчицы, не знал ничего даже о прошлой хозяйке, с которой был связан атам, но к клинку уже привык. Атам был единственным, что оставалось с ним так долго.
Гарольд повёл клинком по полу, чтобы сделать первую царапину и тут же чуть не отшатнулся. Атам жег доски чёрным пламенем, оставляя за собой небольшую борозду. Чёрные язычки не спеша догасали за атамом, покусывая древесину. Это было хорошим знаком - значит, ему помогали.
Закончив круг, Гарольд бросил последний взгляд на всё необходимое - дальше прерываться было нельзя. Он поклонился старым балкам и завалившейся крыше. Дом, конечно, не был лесом. Но только теперь. Тем более, на чью ещё помощь Гарольд мог надеяться - здесь он родился и вырос. Он был виноват в том, что так долго не возвращался, но Корли жила здесь всю жизнь. Попросив о помощи Луну, Гарольд, не выпуская из рук атам, поджег над миской бумажки с нужными именами.
Те, почему-то, уступали огню очень неохотно. Будуто пропитанные маслом, они чадили, а через несколько мгновений в воздухе стали ощутимы ароматы розы и сандала. Когда он призвал на помощь имена пламени, бумага на миг вспыхнула, но тут же вернулась к ленивому тлению. Просто не верилось, что он был в центре полноценного ритуала. Бледные лучи исчезли, а от горящих бумаг по углам заходили тени. Тёплый свет будто слегка проваливался в круг, неестественно много внимания уделяя Гарольду и забывая об остальной комнате. В холодном и тёмном доме он напоминал о пустом очаге.
Но нельзя было отвлекаться - Гарольд начал аккуратно рассыпать ароматный пепел по периметру круга. Когда он закончил, тот неожиданно вспыхнул невысоким чёрным пламенем. Огоньки колыхались, будто приманивая к себе чёрнильную мглу. Ночь пугала - она налипала на стены дома, стекала по старым доскам, просачивалась в тёмные щели. Появилось странное ощущение, что круг - это центр мироздания, и что всё на свете прямо сейчас вопросительно взглянуло на него.
Холодная сталь скользнула по проступившим венам. По дну миски стукнули несколько алых капель, а Гарольд назвал первое из имён Одина.
- Гримнир!
Дальше пошло бесконечное перечисление, от которого кружилась голова. Взгляд невольно рыскал по заложенным окнам - казалось ещё мгновение и в темноте мелькнёт чья-то фигура. Гарольд положил необычно тяжелую миску на пол и быстро перевязал рану. Нельзя было отвлекаться. Бренди смешалось с кровью, а он выдохнул.
- Гримнир, - Гарольд поднял миску над головой и опустил взгляд. - Прошу, прими это скромное подношение.
Пепел в круге потемнел и гулко вспыхнул - в воздух полетели багровые искры. Гарольд выдохнул, пытаясь успокоить башенное сердце. На него наваливалось что-то огромное. Мир был большим и пугающим, а темноты должны были бояться и сами демоны. Кровь полилась в пламя, очерчивая последний - третий круг. Гарольд мокнул кончик пера в остатки и нацарапал на руке стрелу. Ничего не имело значения, кроме его собственной воли. Он это чувствовал. Мир отвечал только на волю и стремление. Гарольд разбил миску об пол, так что кусочки вылетели из круга. Отправил перо в огонь и глубоко поклонился. Огонь шумел и метался из стороны в сторону,
- Прошу, помоги мне отыскать мою сестру - Коралину, дочь Одри и Джеймса.

Мир вспыхнул темным пламенем, свернулся в тугую спираль и развернулся в живую картину.
Коралина бежала по тёмному, сумрачному лесу. Развевался за её спиной красный плащик, уже изрядно потрепанный. Сестра оглянулась - по бледным щекам стекали слёзы, а на горизонте вырастал особняк, над шпилем которого развевался флаг. Свиньи и леопарды танцевали друг против друга на нем, рвались вслед за ветром, сменяя одно видение на другое. Корли в беззвучном крике раззевала рот, по её нагому телу стекала кровь, в плоть впивались плети, зубцы клещей. Алый кровяной след вился за нею, когда сестра ползла тёмным коридором, ниспадал водопадом, чтобы превратиться в мост над багровой бездной. Откуда-то снизу слышались смех и стоны.
На Гарольда накатила злость. Грудь наполнилась воздухом - он хотел отомстить тем, кто искалечил отца и истязал сестру. Вырвать им сердца. Кровь, везде была кровь. И это не могло остаться безнаказанным.
Коралина повернулась. Лицо её было мордой крокодила, волосы стали гривой льва, а стройное тело поросло шерстью, воздрузившись на массивные ноги-тумбы. Чудовище разинуло рот, проревев нечто невнятное, разделилось, освободившаяся Корли пала на чашу огромных весов, а потом - в бездну. Химера же превратилось в стройного молодого блондина с темно-зелеными глазами, аккуратными усиками и небольшими баками, подчеркивающими твердые линии волевого подбородка. Он был стройным, но без излишней худобы, а чресла его прикрывала короткая белая юбочка в складку. В руках юноша держал посох, увенчанный навершием - резной собачьей головой с изумрудами в глазах.
- Забавно, - промурлыкал он, разглядывая Гарольда, - даже причудливо тасуются тексты пирамид. Клянусь Хентиментиу, забавно.
Гарольд с трудом оторвал взгляд точки, в которая секунду назад была сестрой. Кто это был? Странный, чужой. Даже собака на посохе казалась какой-то неправильной. И что этот человек тут делал? И где это тут?
- Меня зовут Гарольд Брайнс, здравствуйте. Вас позабавили мучения моей сестры?
- Моё имя - Шаи, - обаятельно улыбаясь, сообщил ему мужчина, - моё имя - Эме, Devorador de las Sombras, как говорит одна очаровательная госпожа. Меня позабавила нежданная встреча с человеком, в чьем сердце я вижу жажду, достойную утоления. Нечасто нас призывают, нечасто мы откликаемся. Нечасто я вижу такие сердца, в которых живет желание силы и покоя.
Стук в ушах медленно утихал, но реальность ещё шла рябью. Сердце у него было самое обычное. Даже сейчас он жаждал мести, до конца не зная, что в чём дело. Гарольду просто везло, что боги его слышали и отвечали. Что мир обратил на него внимание, а атам помог. Гарольд поклонился.
- Благодарю за то, что помогли. Покоя?
- Помощи не жаль за такой ритуал. Чудесный ритуал! - Эме снова просиял улыбкой. - Покоя, конечно же, покоя, Гарольд Брайнс! Я чую на тебе долги. Много долгов. Мы можем тебе дать избавление от них. Никто не потревожит тебя более, не потребует ничего, не призовет к ответу. Ты будешь свободен и могущественен. Ты ведь этого хочешь, алкаешь настолько, что надел лицо мертвеца. Как у вас это говорится?.. Ни в ад, ни в рай, а сам себе слуга!
Гарольд вздохнул. Это звучало слишком хорошо, и как всегда такие решения оставалось принимать сходу, стоя - не находилось даже подходящей плиты, чтобы посидеть и подумать. Сила, свобода, спасение родни. Он сам уже не знал, чего хочет, чего обязан хотеть и в чём нуждается. У него и правда были долги, так много долгов, что поехав за сестрой, Гарольд, может быть, обрёк бы себя на гибель. Но Шаи, кажется, предлагал даже не служение.
- Да, вы правы, я жажду этого, но как мне нужно будет благодарить вас за эту свободу и силу?
- Ничего сложного, - Шаи-Эме не переставал улыбаться, с любопытством озираясь, - лишь совершать ритуалы и поклясться, что никому верность больше свою не обещаешь.
Гарольд тоже взглянул на грязный пол - место для божества было убогим. Но что уж тут было поделать - такой у него был дом. Привычка Шаи улыбаться вводила в заблуждение, а ведь Гарольд чуть не забыл, что приносил богу в жертву. Менять одних детей на других не хотелось.
- Для этого хватит моей собственной крови?
Эме даже руками всплеснул от огорчения.
- Никакой крови! Никаких убийств! Смерть всегда рядом, всегда вокруг, достаточно протянуть руку и взять её. Простые ритуалы, чистые, как лотос.
Гарольд, кажется впервые за весь разговор, улыбнулся. Может быть, ритуал требовали каких-то очень редких ингредиентов, но главное, что не нужно было приносить людей. Так появился бы шанс спасти сестру и помочь родителям, и не погибнуть осенью.
- Это радует. Что потребуется для этих ритуалов, и что тогда привлекло ваше внимание в моей... отчаянной попытке?
- Всё привлекло, - божество - или кто он там был? - пожал плечами и счел нужным уточнить, - кроме крови. Этот дом, эти мысли, этот ритуал! Ох, как оно всё чудесно!..
Гарольд не находил в своих мыслях ничего чудесного, и даже особенного, но ритуал он, наверное, смог бы повторить. Если бы помогла волчица. Только сейчас он ощутил, насколько мало знал о мире. Как будто впервые открыл глаза и почувствовал, что-то кроме собственного тела. Нужно было больше книг и больше опыта, ведь он даже не знал, с кем говорил и что это было за божество. Впечатление Шаи создавал хорошее, но всё могло быть обманчивым. Так или иначе, пока ритуалы не требовали крови, можно было подстраиваться и учиться, а боги, наверное, на то и были богами, что их не всегда было просто понять. Гарольд слегка растерянно пожал плечами - вышло-то оно как-то само собой. Может, дело было в атаме.
- Ритуалы должны быть похожи на этот? Какими вообще они им лучше быть?
- Ритуалы могут быть любыми, похожими на первый. Столько смертей вокруг, столько напрасных страданий... Первый же ритуал, в знак верности, ты проведешь на кладбище. Ты должен будешь взять четыре сосуда с крышками и положить туда внутренности от рыжей овцы. В первый, на котором ты напишешь "Хапи" - лёгкие, во второй, помеченный "Кебехсенуф" - кишечник, в третий, "Дуамутеф " - желудок, в четвертый, "Амсет" - печень. Эти горшочки ты расставишь по углам кладбища и соединишь все надгробия линиями так, чтобы они образовывали многоугольную звезду. Сам же ты станешь в центре звезды, возденешь руки и призовешь Инпу, владыку Расетау, стоящего впереди чертогов богов. Когда ощутишь силы - выльешь на надгробие под своими ногами воду из кувшина, захваченного с собой и провозгласишь: "Ут! Имиут! О, Нейт! О, Нефтида! О, Серкет-Скорпиониха! О, Сатис Очищающая! Сокар! Сокар!" И после, глядя на отверзающиеся рты земли, на благословенных, явившихся тебе подчиняться, отдашь приказ им,
повелишь идти - и жить. Но вообще, - вздохнул Эме, поправляя свою юбочку, - если заслужишь посох, то без овец обойдешься. Будешь просто повелевать благословенными - и не только. Но посох дает лишь владыка Инпу, в своих земных чертогах. Жаль, что ты так быстро покинул их.
Гарольд попытался запомнить слова. Было похоже на некромантию и на то, что с кладбища восставшие пойдут в деревню за людьми, но Эме сказал, что не любит кровь. Посох был необходим. Гарольд бывал в аду, но бог, кажется, имел в виду подземелье.
- Как мне его отыскать и заслужить посох?
- О, - удивился Эме, - ты даже не спросишь, когда надо провести ритуал для благословенных? Лучше - поскорее, пока ушки Луны видны, но не скрылись, в ближайшие три дня. Где - решай сам, ибо благо для страдающих - рука владыки. А после... Владыка Инпу будет ждать тебя в обители своей, что в Билберри. Ты был там. И поклянешься ты в верности, и взойдешь по лестнице к свободе. Многие, очень многие взошли по ней - и счастливы.
Три дня... Значит оставалось только отложить на это время поиски сестры, но это было лучше, чем погибнуть и не помочь никому. Гарольд хотел спросить ещё о многом. В Билберри он был всего в нескольких местах, но ни одно не походило на обиталище. Он кивнул.
- Куда потом отправятся благословенные?

Эме сморгнул, изумленно уставившись на него.
- Куда скажешь. В жизнь. К полям Иалу. В Аменти.
Гарольд замолчал на несколько секунд. Это могла быть ещё одна глупость, в которую он влезал, не понимая всего. По крайней мере, два долга превратились бы в один, и ему не надо было приносить кого-то в жертву и меняться самому.
- Как часто нужно будет проводить ритуалы?
- На всё воля владыки Инпу, - вздохнул Эме, - но жизни твоей и делам сие мешать не будет. Знатные люди, принятые ко двору, живут так, но никто не может упрекнуть их в том, что они слишком часто несут благословение несчастным. Ты можешь стать очень хорошим жрецом, тебя коснулась госпожа, но ты выжил. И призвал Шаи. Твоё сердце сильное, как змей Апоп!
- Госпожа? - Гарольд провёл пальцами по шее. Оставалось понадеяться, что под прикосновением подразумевалось не раздирание горла.
- Госпожа Айме, Нейт во плоти, - подтвердил Эме, - но мы говорим, говорим... Скажи, Гарольд Брайнс, согласен ли ты стать жрецом, нести благословение владыки страдающим? Проведешь ли ты ритуал?
Так вот почему палка от метёлки не помогла. Страх перед бруксой уже притупился, но их встречу Гарольд до сих пор помнил в мельчайших деталях. Интересно, он выжил по задумке, или Айме просто недооценила везучесть моряков? Гарольд поклонился. Речь шла даже не о том, что Шаи говорил о благе и уже показал ему, где была сестра - у него почти что не было выбора, и если бы не Эме, с него бы просто содрали кожу.
- Да.
- Чудно, - обрадовался Эме, уже исчезая, - жду тебя... У милорда Грейстока, в Билберри. Помни - сначала ритуал!
Божество испарилось, оставив после себя легкий запах сандала.
Гарольд устало вздохнул - нужно было о многом подумать. В груди поселилась искорка надежды, но он никак не хотел ей поддаваться - это было глупо. Сестра, несчастная его сестра - никак не хотелось откладывать поиски, но такой шанс он упустить не мог. Эме отличался от демонов и тех богов, что Гарольду доводилось видеть. При встрече с Айме должен был выйти интересный разговор - может быть, вышло бы узнать о гербе. По крайней мере, теперь на него не должны были охотиться. Гарольд устало поклонился Луне, Дому и Земле и взглянул на атам.
- Спасибо тебе. - если бы не помощь волчицы, не получилось бы даже начать. Жаль, что он так и не знал её имени.
- Рыбка моя... - этот голос явно принадлежал не атаму.
Сар, нежданно-негаданно соткавшийся из серебристых искорок, из язычков темного пламени, был торжественен и помпезен. Кружево манжет стекало с узких, но сильных ладоней, яркой белизной оттеняло темно-синий бархат кафтана, черноту штанов. Под пышными черными кудрями покачивались в ушах грушевидные, дорогие жемчужины.
- Здравствуй, вишенка, - радостно, точно увидел старого любовника, поприветствовал Гарольда демон. - Как... пошло и брутально... ты теперь выглядишь. Ужасно, ужасно... Но... я не за тем. Вчера... мы собрали малый ковен... Ах, как страстны были ведьмочки... и креветки... Говорили о тебе... Ах! И чем это тут пахнет? Так мило, и знакомо, и странно одновременно... Грех... было не заглянуть на огонек.
Гарольд снова вздохнул - он, наверное, не должен был дожить до утра. До этого хотелось верить, что получится не встретиться с демоном в эти три решающие дня - а Сар явился меньше чем за минуту. Из круга выходить не хотелось - конечно, он не мог защитить, но создавал приятную в таких ситуациях иллюзию. Гарольд виновато улыбнулся.
- Здравствуй, мне стыдно, что не могу предложить даже стула или кресла. И с чего это я вдруг стал так интересен креветкам?
- Ну не ведьмочкам же, сладкий! Так вот, в Бирмингеме - было чудно, хоть и мало. - Сар изящно взмахнул рукой, входя прямо в круг. - Но... чернокнижные декокты... паника... болезни - просто ягодка. И то, что целый твареборческий орден констеблю на растерзание отдал - мило, мило... Предай ближнего своего - и станешь рыцарем Ада, сказал наш душка Велиал. На колени, мой персик! Сейчас... я сделаю тебя рыцарем!
Иллюзия рухнула вместе с пришедшей растерянностью. Кажется, его не собирались убивать. Если рыцарские титулы давали за предательство - то Гарольду полагалось уже не меньше трёх. Но всё это было лучше смерти, после того, как появилась такая надежда. Выбора всё равно не был, так что он встал перед демоном на колено. Гарольд не знал, была ли это шутка над ободранным сыном сапожника, у которого прохудилась крыша и даже не было двери, или попытка пополнить опустевший после стараний Фламберга ковен. Но он слишком часто давал клятвы - так они ничего не стоили.
Это не было похоже на акколаду Фламберга. Не виднелась торжественная капелла, украшенная бронзовыми светильнями - лишь мертвые гнилушки холодно светились по стенам. Не стояли тут магистры - зато в тенях ухмылялись гнусные рожи. Даже крест был перевернутым - из обрушенных балок потолка. Гарольд преклонил голову. Как бы не было смешно, стало неприятно, что рожи появились в его доме. Всё это утомляло, напоминало, кто его окружал. Но всё должно было поменяться. Следующая клятва должна была стать последней, а пока его могли хоть обвалять в перьях и смоле.
- Повторяй за мной, - велел Сар, торжественно выуживая из воздуха небольшой мечик и роскошную золотую цепь, свитую из пентаграмм и танцующих чертенят, и голос его слился с голосом Гарольда, - во имя Хозяина моего, низвергнутого с Небес. Я, Гарольд Брайнс, самолично присоединяюсь к проклятому воинству рыцарей Ада. Этим обетом я показываю твёрдое и несомненное желание посвятить свою жизнь, свой меч и своё слово делу Ада, служить во вред людям. Обязуюсь ненавидеть ближних своих и сражаться с врагами Люциферовым, обязуюсь ввергать себя в бесстыдства и преступления. В этом, перед лицом Денницы, громко клянусь, признаю и исповедую.
Демон медленно возложил меч на плечо, обжигая адским жаром даже сквозь одежду, и поднял Гарольда на ноги, крепко целуя в губы.
- Теперь ты - рыцарь, пирожочек, - сообщил он, - сэр Гарольд. И должен служить верно... или как получится... Купи себе наряд... поприличнее... Скоро понадобишься в нем...
Гарольд уже привык, так что было даже не трудно сохранять спокойствие. А может быть, он просто настолько устал. И что это был за нелепый титул, что он значил? Кажется, над ним всё-таки просто издевались - держали за шута и идиота.
Цепь Сар водрузил Гарольду на шею, заботливо поправив и с нескрываемым удовольствием прочитав девиз.
- Sit mihi guy futuit leniter morgenstern. Твой рыцарский девиз, сладенький. Носи его бесчестно... или как получится.
С девизом как-то не повезло, но такими темпами понадобиться он должен был как раз через три дня, а может, и раньше. Гарольд поклонился.
- Благодарю лорд Саргатанас, но зачем я вам понадоблюсь?
- Политика... союзы... альянсы, как говорят эти душки-французы.
Сар снисходительно потрепал его за щёку, пробежался по особо шаткой половице, ухающей и повизгивающей в такт шагам.
- Чем здесь так... пахнет, вишенка? Аромат старого... забытого греха.

- Сырость, всё сырость. - Пожаловался Гарольд, пытаясь скрыть напряжение. Казалось, ещё мгновение - и у него с плеч слетит голова. А он при этом ещё и шутил. Грехов было так много, что и не сосчитать, но Сар точно имел в виду что-то вполне определённое. Гарольд поправил цепь. Она, кажется, должна была осесть на дне его сумки таким же мёртвым грузом, как туатское золото. - А может, это что-то связанное с предательством. Я же оставил погибать искалеченного отца. Но это мелочи, как я могу служить хозяину в политике?
Сар загадочно улыбнулся, прикладывая палец к губам - и на миг за его спиной затрепетал, хлопнув, драный плащ, больше похожий на крылья.
- Сырость... да. В политике служба лишь одна - собой. Купи приличный наряд - и не спрашивай. Сам всё увидишь. Скажи... как продвигаются дела с нашим пари, пирожочек?
Плащ напомнил о бирмингемском подземелье. С каким же опасным пламенем он играл! Гарольд улыбнулся.
- Не извольте беспокоиться, в срок обязательно проиграю. Скажите, а нет ли в вашей свите кого-нибудь с с танцующими свиньей и леопардом на гербе?
- Проигрыш бесполезен, если за победу не бороться. Свинья и леопард, пирожочек? Это твой любовник? Так вот для кого ты пренебрегаешь Саром...
Демон нахмурился, что-то припоминая - и недовольно хмыкнул.
- Лорды Херли - частые гости адских котлов, вишенка. Но они не помогут тебе с пари, боюсь. И даже с исполнением контракта.
Опять Херли! Лишь бы ему хватило сил, и вскоре адским котлам пришлось бы принимать немалое пополнение.
- Благодаря. Скажите, а есть к северу от Лондона какое-нибудь приличное, а может и не совсем кладбище, где собираются ведьмочки? Так, чтобы в следующий раз я не пропускал веселья.
Сар скользнул к нему и с удивительно гулким звуком постучал по лбу, опаляя жаром руки.
- Запомни, мой глупый персик, никогда культы не собираются рядом с местом, где живут. Недоумки из Билберри - не в счет. Хочешь ведьмочек - ищи их сам. Хотя... советую креветок. Они умнее.
- Понятно. - Кивнул Гарольд. - Благодарю, лорд Саргатанас. А что касается пари - я постараюсь вас удивить.
Наверное, можно было выспросить что ещё, но безумно захотелось, что бы в доме снова стало тихо, и он снова смог сесть и подумать.
- Интересно... Как же ты удивлять собрался, моя сладкая креветочка?
Сар вспрыгнул на груду обломков и уселся, подперев кулаком щеку.
- Но в чём же тогда будет смысл? - Удивился Гарольд, коря себя за глупость. Раз демон не собирался уходить, нужно было хотя бы узнать, что происходит. - Скажите лучше, кто наш союзник, чтобы я купил подходящую его статусу одежду.
- Ну, лапочка, - Сар нежно коснулся его щеки там, где прежде были татуированные вороны, - кто же так... спешит в политике. Кто же знает... союзник ли... противник. Бери такий наряд, чтобы... не обидеть лишний раз.
Гарольд вздохнул - угораздило же его попасть в этот безумный треугольник. Успеть бы только выскочить с головой на плечах и спасённою семьёй. Почему брали именно его - кажется, самого хамоватого даже среди слуг ада? Из-за меча? Желания спровоцировать?
- Союзы обычно строятся против врага? Мне, видимо, стоит кого-то опасаться, ну или по крайней мере иметь в виду?
- Опасаться? Ну, птенчик мой, всегда стоит опасаться... тех, кто не принимают ни чёрта, ни кочергу, ни... перья, ни ворону? - Сар широко зевнул, манерно прикрыв рот ладонью. - Что ж, рыцарь, если больше... ничего важного, то я оставлю... наслаждаться девизом. Он же... нравится?
- Замечательный девиз! - Улыбнулся Гарольд. - Особенно в месте по futuit. К слову, от чего это самое так часто делают в адских котлах с Херли?
Над ним, кажется, просто издевались. Мало того, что Сар явился сразу после ритуала, так теперь ещё и тащил его на переговоры. Демон просто веселился или хотел выторговать за Гарольда хоть что-то полезное? Или и то и другое. Меч вряд ли что-то значил, в конце концов, как долго он уже было у Гарольда. Может, он и спешил выбирать сторону, потому что так одна из них могла исчезнуть. Так или иначе, было бы полезно узнать, как и какая. Странно, что демон ещё не прочитал его мысли и не прикончил. Видимо, веселился.
Сар снова зевнул, тряхнув кудрями.
- Они... такие милые затейники... Не то, что ты. То фэа... отлюбят, то собачку. А то... и девочку поэкзотичнее. Или демона. Однако же, сладкий, ты... горазд врать. Ах, запахи, запахи... Всё тлен и плесень, сырость. Это забавно, как думаешь?
Снова накатившую злость смыл страх. Чем дольше он затягивал разговор - тем больше рисковал. Благо бессмертным было скучно поступать просто и эффективно, но всему были пределы. А он совсем забылся - особенно из-за сестры и Херли.
- Да, лорд Саргатанас. Великим и бессмертным, кажется, было бы совсем скучно без таких забав и игр. - Гарольд поклонился. - Благодарю за визит и оказанную честь.
- Ты такой милый глупыш, - Сар задумчиво поправил серьгу, вздёргивая бровь. - И замечательно невоспитанный. Прелесть, а не рыцарь. Ну что же, коль выгоняешь, до встречи, дурашка. Не забудь об одежде, мой сладкий кусочек пирога.
Исчезал демон не торопясь. Сначала испарился его наряд, отчего Саргатанас остался, в чем его чёртова мать родила, демонстрируя тело не изнеженного танцора, но бойца. Потом - всё остальное, лишь улыбка долго плавала в воздухе. А когда искрами рассыпалась и она, погасли гнилушки, а в доме стало темно.
Гарольд потёр болящие от усталости глаза и взглянул на круг.
- Ритуал закончен. - И того, у него был выбор, на который даже не приходилось надеяться. Но насколько можно было верить чужому и непонятному божеству. Как бы хорошо тот не угадывал желания. С другой стороны, насколько Гарольд понимал всех остальных и насколько мог им доверять? Трудно было сходу не склоняться к предложению Шаи, но никто не мешал думать, пока он узнавал о сестре и искал овцу.

2 марта 1535 г. Актон - Портобелло-роуд, Лондон.

Чересчур людный рынок оглушал всеми шумами на свете. Захотелось быстрее вернуться к пусть и опасным, но намного более спокойным елям по краям дороги. Гарольд поспал всего несколько часов, немало времени убив на очистку пола от следов ритуала, но руки быстро устали, так что он перешел на пламя. Толпа воняла и постоянно толкалась, а нужной овцы нигде не было.
Торговец, оказавший ближе всех, был низким и кряжистым, уже седеющим мужчиной с добрыми серыми глазами. Одетый в теплый тулуп наподобие того, какие носили русы, он весело поглядывал на свой блеющий товар и улыбался проходящим людям.
- А вот два ягнёнка-близнеца, и мамаша их – овца, - обратился он к Гарольду, - спинки все в густых колечках, покупай скорей овечку!
Гарольд улыбнулся в ответ на почему-то смешную рифму. Видать дела у этого торговца шли неплохо, но особой надежды найти овцу, скорее всего, не было и тут.
- Добрый день, у вас нет в продаже овцы рыжего цвета? Может быть знаете где можно такую найти?
- Рыжие овцы только у Кеннета Ньютона, - покачал головой тот, - да на рынок он их не гоняет. Масть редкая, руно тонкое, к нему за ними сами ездят.
Гарольд пошел на самый большей рынок в Англии, надеясь найти овцу прямо на нём, чтобы не терять времени. Такими темпами, это Кеннет мог оказать за несколько дней от Лондона, и совсем не к северу. Но особого выбора пока не было. Он убрал волосы с лица.
- А где он живёт?
- А под Хаверхиллом, - торговец, явно разочаровавшись, что прибыль уходит пока безвестному Ньютону, помрачнел лицом. - Его там всякий знает. Только... Ну да сами всё узнаете, господин.
- Спасибо. В следующий раз, когда понадобиться овечка, обязательно зайду к вам. Меня, кстати, зовут Деним Мас. - Гарольд взглянул на товар поэта. Овца была далеко, и скорее всего не в ту сторону. Лучше было бы найти кого-то по ближе, ну или хотя бы узнать, за тем ли он едет и достаточно ли у него денег. Чёрт побери, только овец Гарольд ещё не воровал. И почему Эме понадобилась именно рыжая? - Этот Кеннет, наверное, неохотно распродаёт овец, чтоб остальные не развели.
- О, Мас! Наслышан, наслышан! Семья-с именитая, - закивал головой торговец, приосанившись. - А меня, господин, Томасом Уорреном. А Кеннет-то, да... А вы, сталбыть, овцой торговать решили? Нешто семейное дело идёт плохо? Ваш папенька-то который из Масов?
- Нет, я из гораздо более бедных Масов. Мой отец занимался мёдом и воском. - С улыбкой вздохнул Гарольд. Разговор затягивался и шел совсем не в то русло. Не доставлял ни пользы, ни удовольствия. Овца должна была стоить немало, благо были королевские указы, которые вряд ли учитывали единственного продавца рыжей масти. - Вы, явно, специалист, поэтому я помучаю вас ещё парой вопросов. Сколько вообще стоит хорошая овца и насколько рыжая дороже?
Сказать, что Уоррен удивился - было ничего не сказать. Он вытаращил глаза и пару минут глядел на Гарольда так, будто увидел призрак.
- Шутить изволите? Мёд, воск... За это ж цену красную платят! Известно, всякому хочется сладко поесть, да со свечой помолиться. Особливо - священникам. Жрать ни мёд, ни воск не просят, не болеют, а бортни еще и пасти не нужно!
- Занимался - Гарольд сделал ударение на последний слог и продолжил уже без улыбки. - И всё-таки, сколько по слухам стоит рыжая овца?
Скорее всего, овец потому и продавли с фермы, чтобы оставаться подальше от грефье и констеблей.
- Дык, господин Мас, не продает он их, - Уоррен вздохнул, точно лишился недурной шутки, - по древнему обычаю, меняет. А на что - сам скажет. Каждый раз по-новому, сталбыть.
- Хитро. - Гарольд задумался - быстрым дело точно не было. Овцевод был не из глупых - обходил налоги и наверняка подкармливал констебля. - А что по слухам уже просил, чай что-нить недешевое?
- Ну вот у Чарика Ройса, когда тот хотел рыжую масть в породу внести, тысячелистник да ромашку просил, побольше, - подумав, сообщил торговец. - А чего ж вы так о дороговизне беспокоитесь, господин Мас? Нешто Масы разорились? Не слыхал такого...
Гарольд почесал затылок - с Ньютоном всё было не просто. Кажется, тот был сумасшедшим, ну или очень странным.
- Торговцы всегда беспокоятся о цене. Спасибо, и богатых вам покупателей.
Уоррен кивнул, почесав затылок.
- А вот еще интересуюсь я, ежели вдруг, хоть и не верится - вексель-то погасить бы. Родич ваш, Боботик Мас, брал шерсть. Конечно, сроки-то не вышли еще, ну да всякое бывает? Не изволите ль, за родича-т? Как у вас на девизе писано: "Один за всех, все - за одного".
- Нет. Хотел бы вам помочь, но - Гарольд виновато повёл плечами. Торговец или был отбитым дураком, или очень умело притворялся. - Я уже говорил, что из других Масов - он мне не родня. Послушайте, а не подскажете, как найти поместье лорда Херли?
Продавец овец уставился на него с подозрением.
- В Или оно, частенько мимо овец гоним. Да вот только других Масов-то и нет. Констебля, что ли, кликнуть...
Гарольд пожал плечами.
- В Голландии очень много Масов, и мой отец оттуда, ну а сейчас живёт недалеко от Бирмингема. - Он мог успеть! Но сейчас нужно было разобраться с треклятым овцеводом. Учитывая, как гнали овец, возле Бирмингема тот должен был бывать нечасто. Да и сам Гарольд хотя бы видел город. Он взглянул на продавца серьёзнее. - Или вы просто хотите меня оскорбить и говорите, что я - безродное дерьмо?
- Ну что вы, господин Мас, - всплеснул руками Уоррен, всё еще недоверчиво глядя, - не тот вы, так не тот. Значится, говорю, в Или замок лордов Херли-то. Леса там красивые вокруг, чистые. Даже тварь редко встретишь. Следят за лесами, сталбыть.
Гарольд смягчил взгляд. О замке можно было узнать и в Или, тем более он и так уже много наговорил, а овцевод там просто проходил.
- Спасибо. Как понадобятся овцы, обязательно обращусь к вам.

3 марта 1535 г. Хаверхилл, Саффолк.

Чистую ферму и приметный домик с красной крышей окружала красивая дубовая роща. Овец видно не было, но по двору валялась рыжая шерсть. Было заготовленно много сена. Картинка чем-то походила на сказку. Гарольд слез с телеги и потянулся. Из Лондона он добирался очень быстро, купив телегу и всё для ритуала. Дженни нашлась в таверне - девочка, точно так же, как и он до этого, убеждала Бертрис не выпрыгивать в окно. Будущую королеву улиц было не узнать - рыже-каштановые волосы контрастировали на фоне фарфорово-бледной кожи и нежного румянца. Каре-зелёные глаза, второй из которых - был стеклянный, но очень качественным, совсем не изменили взгляда. Одета Дженни была в шубку с мехом и недлинную юбочку поверх штанов, дорогие сапожки и шапочку. Всё было подобрано под цвет волос и глаз, так что девочка походила на пёстрое деревцо в осеннем лесу.
Дорога оказалась на удивление спокойной, трактирщики из попутных сёл рассказывали о часто проезжающих в этих местах михаилитах. Видимо, твареборцы выискивали очередных фэа для потех Херли, а может сукины дети умудрялись быть хозяйственными. Отдельно было жалко отданных за дворянский костюм денег. Чёрного цвета, скромный, но достаточно добротный, он нравился Гарольду, но носить его было нельзя, а при перепродаже вряд ли бы получилось ничего не потерять. Конечно, если бы он не испачкал костюм кровью и грязью из под какого-нибудь моста. Гарольд зашел во двор и постучал в дверь.
Крупный широкоплечий мужчина, открывший дверь, выглядел лишь чуть старше самого Гарольда. Длинные волосы он перехватывал ремешком, а оверкот выглядел неброско, но пошит был из тонкой мягкой шерсти. Запястье же украшал кованый браслет с трискелями и лиственными узорами. Мужчина взглянул на оставшуюся за частоколом телегу, где Бертрис пыталась показать Дженни, как нужно вышивать, и улыбнулся.
- День добрый, господин. По делу, али от дела?
- По делу. - В ответ улыбнулся Гарольд. Внимание сразу привлекли триксели - как правило, просто так их не носили. Вместе со странными привычками овцевода это заставляло насторожиться, пусть пока всё и было хорошо. - Меня зовут Деним Мас, я бы хотел поговорить с мастером Ньютоном, о том, можно ли мне как-либо приобрести у него овцу.
Мужчина позабавленно покачал головой.
- Приобрести? Нет, господин, своих овечек я не продаю, слишком они мне дороги. Такое только меняют, по обычаю и правилу. На что же, господин Мас, вы готовы сменять овечку, чьи предки бродили аж по склонам картлийских гор?
Гарольд улыбнулся. Вряд ли у него было что-нибудь особо ценное или интересное, как бы это странно не звучало, для того, который носил за пазухой атам и время от времени почитывал гримуар.
- А вы совсем непростой человек, господин Ньютон. Чего стоит только браслет. Может вам будет интересен набор одежды? - Он достал из сумки украшенный крысами костюм. Имея в виду разговоры с Клайвеллом и палачом, совсем не хотелось спешить.
- Хм-м, - протянул мужчина, оглядывая одежду. - Какая тонкая работа, да и рисунок необычен, если не сказать больше, но, боюсь, это не вполне моё, господин Мас. Чутьё подсказывает, что костюм мне не подойдёт, да и браслет, как видите, не сочетается по цвету. Но это навело меня на одну мысль, сам не знаю, почему. Понимаете ли, на западной стороне моей рощи растёт замечательный дуб, особенный. Пожалуй, я отдам вам овцу за мешочек желудей с него. Что скажете? Груз невелик, работа не тяжела, но всё же подходит и овце, и шерсти, так?
Гарольд бы обрадовался, если бы не помнил цветка, который чуть не распотрошил его и не изнасиловал Дженни. Милостивый свет, что же должен был вытворять дуб? Гарольд убрал одежду, которая нравилась ему самому, но конечно не стоила времени и риска, и улыбнулся.
- Да, а не расскажете, пожалуйста, что особенного в этом замечательном дубе?
- Он старый, - Ньютон прислонился к косяку двери и прищурился на солнце. - Может, с него роща-то и пошла, кто знает? Корни уходят глубоко и пьют землю и воду, крона веками впитывает солнце и ветер. Такие деревья всегда особенные, разве нет? И жёлуди, соответственно, особенные тоже.
- Да. - Гарольд ещё раз взглянул на заготовленное сено и чистый двор. Нужно было попытаться узнать, что-то ещё, пока его не ели. - У вас замечательная ферма и овцы, наверное, тоже отличные. Почему не собрать желуди самому? Или с этим есть как-то трудности?
- Зачем их собирать самому, если кто-нибудь придёт за овцой? - Удивился Ньютон. - К тому же, за стадом ухаживаем мы с сыном, за домом - жена. А потому, хоть и полезны жёлуди, но собирать их некогда.
Гарольд кивнул. Значит приходилось быть битым.
- Можете, пожалуйста, дать мешок и какой-нибудь ткани?

Вопреки ожиданиям, у дуба не было ни зубов, ни щупалец, ни глаз. Даже дупла не было. Могучий великан рос чуть в отдалении от своих детей и внуков, величественно раскинув перекрученные ветви, позванивая цепями, обвившими их и ствол. Желудей на нем не было, не было их и у вывороченных, поросших мохом корней. А по роще гулял ветерок. Он шевелил листья, что робко выглядывали из таявшего снега, трогал мягкими лапками камни и ветки, подталкивал под серые задки нахохлившихся воробьев, сидящих на кустах. Каждый раз, когда ветер касался их, птицы недовольно щебетали.
Под остальными деревьями желуди, хоть и прогнившие, были. Значит из-под этого они куда - то пропали, ну или изначально не росли. На то, что земля могла разверзнуться и поглотить желуди, а потенциально - и Гарольда, было не похоже. Под деревом лежали камни и листья. Ещё их могли собрать, но Ньютон достаточно ясно дал понять, что ему некогда. Гарольд подошел к дерева, перед этим всё таки кинув на землю тряпку потяжелее. Он обошел дерево по кругу, присматриваясь.
Ничего зубастого пока не случилось, так что Гарольд остановился перед деревом и поклонился. Приходилось смертельно борться с ощущение полнейшей глупости. Древо было древним, может быть, гэльским. На таком и самому Одину был не грех повесится.
- Меня зовут Гарольд Брайнс. Можете, пожалуйста, дать мне желудей?
- Зачем? - Сварливо осведомились тонким, старушечьим голоском откуда-то из кроны, на землю посыпалась кора, и от ствола отделился толстенький и короткий сучок, оказавшийся сплошь покрытым серо-коричневой шерстью человечком. - Жёлудь - мой. Мой - не дать!
Гарольд выпрямился, немного чувсвтвуя себя дураком - кланялся он, конечно, кому не попадя. А ведь рыцарь! Зря он не взял с собой Бертрис - они с человечиком нашли бы общий язык.
- Мне очень нужно, чтобы спасти жизнь. Может ты их обменяешь на флягу с бренди или блетящий ножик?
- Железо - фу-у, - скривился фэа, - брендя - фу-у. Не дать жёлудь.
Гарольд вздохнул. Интересно, получилось бы сбить эту шерстлявую скотину порывом ветра? Вряд ли, иначе бы тот не удержался на кроне в ветреную погоду. Чисто из-за сходства речи, казалось, что стоило ему вытрясти из Бертрис специи с пером - и жёлуди были его.
- А чего бы ты хотел?
- Моя загадка играть хотеть, - застенчиво сообщил ему фэа.
Гарольд почесал затылок - надо было придумать, как сбить фэа с дерева в случае неудачи. Тайник у него должен был быть недалеко.
- И на что бы ты хотел сыграть?
- Твоя выиграть - получить жёлудь. Много жёлудь. Мешок. Моя выиграть - твоя жениться на моя сестра-мышь и копать труп под дуб, чтоб дуб рос. Вот такой, - он указал пальцем на Бертрис, - с большой сиська. Дуб расти много. Только хороший труп! Твоя согласиться?
Гарольд сложил руки на груди - схватить бы эту тварь, да закопать её вместо какой-нибудь женщины.
- Играть на чужую жизнь я не могу, да и твоя сестра мышь меня уже отвергла. Давай я закапывать корова под дуб, чтобы он расти? Корова больше.
- Мой сестра-мышь не мочь тебя отвергнуть, потому что не знакомиться, - не согласился с ним фэа, - твой хотеть проиграть? Корова мой не хотеть, мой хотеть вместо труп рыжий овца.
- Ну, жених из меня плохой. Как можно отдавать сестру за такого проходимца, да ещё и без орехов? А насчёт трупа овцы - хорошо, только труп без лёгких, кишечника, желудка и печени. И того - мне орехи, тебе труп овцы под дерево.
Овца была нужна в любом случае, хоть бы для этого пришлось перевернуть всю ферму. Так что труп рано или поздно должен был появиться.
- Жадный. Не зря печати Великих носить, - вздохнул фэа, - хорошо. Первый загадка.
Мелкий засранец приосанился, почесал бок и заговорил чисто и ясно:
- Передо мной волы вспахивают черное поле, я держу белый плуг и сею черные семена. Кто я?
Гарольд слышал похожую загадку о писаре, но поле было белым и обозначало бумагу. Вряд ли фэа придумал загадку без ответа, учитывая, что сделали с ним за какую-то плиту. Гарольд топнул носком сапога.
- Алхимик.
Фэа заметно огорчился. Его личико покраснело, и он злобно топнул ногой, окатив Гарольда дождем из желудей.
- Правильно. Второй загадка. Я видел зверя, живущего в селеньях: скот он кормит, а сам клыкастый, рылом грабит, грузит усердно, загнутым книзу, все хозяину тащит, рыщет по оврагам, траву ищет; находит, хитит, что худо выросло, а все, что красиво, многосильно корнями, стоять оставит на старом месте, расти, расцветать и блистать цветами.
Гарольд с улыбкой пригнулся под неожиданно налетавшими желудями. А это было весело, по крайней мере веселее, чем если бы он играл на человеческий труп.
- Вилы.
В этот раз жёлуди забарабанили по голове.
- Общей кормилицей всех, кто на свете живет, я называюсь. И впрямь! Никакие бесстыдные дети так терзают сосцов материнских, как грудь мою зубом. Пышно я летом цвету, зимой же холодною мерзну. Кто я? - Злобно прошипел фэа, недобро улыбаясь.
Гарольд почесал затылок, прикрывая голову от следующего удара. В итоге ферма была очень необычной и может быть о гэльских богах можно было поговорить не только с магистром.
- Земля.
Жёлуди сыпались и сыпались, закрывая землю до колена. Фэа тем временем бормотал под нос нечто неразборчивое.
- Молодое древо одолеет волка, - наконец, торжественно проговорил он, - ведь брак несчастливый. Первый сын, вдова, и без детей два острова в раздоре!
С этими словами они исчез, будто его и не было.
Слов фэа Гарольд не понял, но звучали они, как проклятие, ну или пророчество. Так или иначе, не слишком для него хорошее. Гарольд достал мешок. Пару орешков стоило оставить себе.
Ньютон обнаружился во дворе. Он разметывал сено и хоть и удивился скорому возвращению Гарольда, да еще и с мешком, полным желудей, но овцу отдал. Точнее, велел выгнать её сыну, парнишке лет шестнадцати. Красивая, тонконогая, рыжая овечка испуганно блеяла и не хотела идти в телегу, а Ньютон глядел на нее так, будто прощался с дочерью. Он прижал руку к сердцу, горько вздохнул, и ушел в дом, хлопнув дверью.

5 марта 1535 г. Или, Саффолк.

Это было то самое поместье. Хоть в этот раз над ним и не нависало беспокойства, а в глаза не бросались кровавые мосты - здание всё так же неестественно выступало над чёрной землей. Недалеко от окруженного серыми лесами поместья зябко жались друг к другу домики небольшой деревни. Такие всегда виднелись недалеко от дворянских гнёзд, которым требовалась куча услуг и товаров. Гарольд вообще не то, чтобы любил дворян. Из его впечатлений, это обычно были рисующиеся нахлебники уже не воюющие, но уже редко работающие. Но он, конечно, совсем ничего не знал о жизни избранных кровью. И конечно, просто смешным был дарованный ему титул. Зря Гарольд не спросил Сара о полагающихся ему привилегиях, ну или хотя бы не выторговал денег на костюм.
Таверна в деревушке тоже была маленькой, но трактирщик с подавальщицей выглядели очень упитанными и достаточно опрятными. В зале, кроме двух купцов, сидел мрачный, небритый михаилит, в не очень чистой одежде с длинными белыми волосами. Волосы были собранны в хвост, внимание притягивали такие же синие, почти как у Гарольда глаза, но гораздо более яркие, льдистого оттенка. С твареборцем стоило поговорить, и попробовать узнать, если не о сестре, то о том, почему их братия настолько часто сновала возле поместья. Но мрачный вид беловолосого отпугивал, грязная одежда говорила либо о финансовых проблемах твареборца, либо о том, что тому совсем недавно пришлось поваляться в грязи, разбираясь с какой-нибудь тварью.
Гарольд, тем не менее, подошел к твареборцу.
- Здравствуйте, не уделите мне, пожалуйста, несколько минут? Я ищу пропавшую сестру.
- Ищите, - великодушно согласился михаилит, поднимая на него глаза, - я не возражаю.
Гарольд вздохнул.
- В общем, меня зову Деним Мас, я ищу пропавшую женщину двадцати лет. Сестру Гарольда Брайнса - Коралину Брайнс. Вы можете мне помочь? И сколько взяли бы за это денег?
Искать сестру в одиночку он мог до бесконечности, а времени не было. Другим делом стал бы михаилит, который, несмотря на финансовые проблемы, вряд ли бы согласился. Так получилось бы, во-первых, достаточно точно узнать реальное положение дел, а во-вторых, получить профессионального следопыта.
- Брат Скрамасакс, - представился твареборец, подливая себе в кубок из бутылки. Вино, судя по запаху, было дорогим и французским. - А где же сам мистер Брайнс, что за него барышню ищет купец из богатой семьи?
С разнообразием имён у ордена была беда, а михаилит, кажется, только вернулся с долгого задания. Потому что вид у него был потрёпаный, но вино дорогое.
- Этого я не знаю, и сейчас ищу именно Коралину. Так что, мне можно присесть, или вы заняты другой работой?
Скрамасакс выслушал его с превеликим интересом, даже кивая. А затем расстегнул испачканный и порванный оверкот, обнажая дорогую вороненую кольчугу под ним.
- Присаживайтесь, - любезно улыбнулся он, - позвольте спросить, зачем ваш приятель, этот мистер Брайнс, приходил в резиденцию и интересовался магистром Цирконом? И, что интереснее, как потом ушёл?
Гарольд пожал плечами.
- Насчёт этого я почти ничего не знаю. Ну, думаю, что никаких неудобств магистру Брайнс доставлять не собирался, раз явился прямо в резиденцию. Но насчёт того, с чем мне нужна ваша помощь - пару месяцев назад Коралину охватило странное желание идти к этому поместью. Чуть больше недели назад она вышла из дома и не вернулась. Дело, скорее всего, связанно с фэа. Мне нужно, чтобы вы помогли мне найти женщину и снять проклятье.
Кажется, его имя теперь было известно ещё и всем твареборцам. Причём, не в лучшем свете. Но это было неважно. Вряд ли, Гарольду хватило бы денег на михаилита, но попытаться стоило, потому что он сам в фэа и проклятиях почти ничего не смыслил. В крайнем случае можно было попробовать дать расписку и даже оплатить её потом.
- Почти ничего?.. Занятно. - Мракоборец побарабанил пальцами по кубку и прищурился на свечу, отчего лицо у него приняло выражение почти вдохновенное. - Но сути дела это не проясняет. Девки бегут из домов, монастырей, а про фэа говорит при этом каждый первый, будто бы Орден - это констебулат, и братья обязаны обшаривать канавы и бордели в поисках пропавших. К тому же, здесь в округе четыре поместья, и я не понимаю, которое из них вы описываете, как "это". Помимо этих вопросов, мистер Мас, потрудитесь также пояснить, которого из обилия пакостных фэа вы подозреваете и в чем, по вашему мнению, заключается проклятье?
Гарольд вздохнул. Он опасался в открытую говорить о пристрастии Херли к фэа и прочим тварям, хотя не исключено, что за их отпрысками михаилиты и гонялись по округе. Но так дело дальше идти не могло. Михаилит был из ордена, иначе бы не знал о визите Гарольда в резиденцию. Так что с ним, наверное, можно было иметь дело. В любом случае, не рассказывая всего, он не мог ждать согласия твареборца.
- Да, понимаю. Мастер Скрамасакс, могу я рассчитывать, что всё сказанное останется между нами? Может, у ордена есть какие-то правила на этот счёт?
- Сэр Скрамасакс, - лениво поправил его мракоборец, выпрастывая из-под кольчуги рыцарскую цепь, - разумеется, за тридцать золотых, что правила предписывают брать в уплату консультации, вы можете рассчитывать на конфиденциальность.
Гарольд взглянул на цепь - она была противоположностью, той, что дал ему Сар. Звенья были выполнены в виде тамплиерских крестов, а подвес изображал пламенеющий меч. Покрытая гравировкой и литьём из белого золота, она была намного светлее демонической. Гарольд никогда не относился к рыцарям с особым уважением, и может быть зря. По крайней мере, если цепь давали за поступки, противоположные тому, что делал он. Правда, воспоминания о билберрийской церкви слегка размывали эту грань.

- Прошу прощения, сэр. Я скорее имею в виду случай, если вы не пожелаете взяться за работу или у меня не хватит денег. Потому что мне нужно не просто консультация.
Михаилит тяжело вздохнул, отпил из кубка и уставился на Гарольда похолодевшими глазами.
- Мистер Мас, я не беру работу, когда не понимаю её сути. Никто из братьев не берет. А те, кто брали, не дожили даже до четверти века. Вы же о деле не говорите. Ну сбежала ваша - или чья-то еще - сестра. Так мне-то что до этого? Я - не констебль и не собака-ищейка, бегать за охочими до потрахушек с фэа девицами не буду. Так что, либо вы рассказываете всё, как на исповеди, либо идёте с Богом.
Гарольд пожал плечами, пытаясь не выдать приступа боли. Отдавать деньги просто так не хотелось, потому что он и так потратился на клоунский костюм. Но выбора не было, тридцать золотых за совет, как снять проклятие - было уже неплохо.
- Хорошо. Два месяца назад очень спешившая карета лорда Херли сбила Джеймса Брайнса. Коралин была рядом и странности начались именно после этого случая. Мне кажется она могла увидеть что-то в карете. Отдельно я узнал, что семья Херли любит забавляться с фэа самыми разными способами. Не обессудьте, что не сказал сразу, всё-таки это лорд.
- Лорд... - Скрамасакс снова задумчиво потарабанил пальцами по кубку. - Расскажите о странностях, мистер Мас, если, конечно, ваш исчезнувший приятель просветил о них. И сколько лет девушке было, к слову?
- Двадцать. - Гарольд на секунду задумался, вспоминая то, на что изначально не обратил внимания. - О странностях я узнал у Джеймса. Она до сих пор была не замужем и в последнее время часто сидела у окна, повторяя что-то о женихах.
- Заневестилась, - понимающе кивнул михаилит, - дело ясное. Жаль, что вы не брат и не жених, это дало бы ей дополнительной резистентности... устойчивости, но что уж. Полагаю, мистер Мас, что мы имеем дело с явлением, в трактатах именуемом diabolus sponsa scriptor. Иначе говоря, если слухи о любовницах-фэа верны, то некоему лорду понадобилось срочно увезти возлюбленную, рожающую полукровку. На беду, в момент рождения на пути попались ваши Брайнсы и произошел импринтинг, запечатление сиречь. Девочка для того в самом подходящем возрасте.
Гарольд внимательно выслушал михаилита - тот говорил убедительно. Звучало очень плохо и опасно. И для сестры и для него самого - подземелья Херли должны были быть тем ещё местечком. А снятие заклятья, если его вообще можно было снять, наверняка требовало убийства твари. Гарольд облокотился на стол.
- Насколько это серьёзно и можно ли это вылечить... Даже не так - снять?
- Четыре пути, мистер Мас, - Скрамасакс продемонстрировал пальцы - длинные, сильные, в шрамах. - Украсть девочку и провести ритуал на разрыв связей - первый. Второй - убить её жениха. Третий - спрятать в намоленном, святом монастыре. Все три не дают гарантии, что ваша беглянка будет такой же, как прежде, а не сравняется разумом, скажем, с репой. Четвертый путь - напиться и забыть.
Гарольд на секунду задумался. Какой-то опыт проведения ритуала у него только что появился, но точно недостаточный, чтобы рисковать жизнью сестры. Прятать Корли в монастыре он не хотел, хотя бы потому что это не решало проблемы, а просто откладывало её. Да и монастыри, если вспомнить Бермондси, в Англии бывали разные.
- Это может быть совершенно любой вид фэа или обязательно какой-то опасный кровосос и насколько тварь могла вырасти за эти два месяца?
- Отчего же кровосос? - Казалось, михаилит обиделся. - Вы его от человека можете и не отличить. А вот насколько выросло - вопрос отдельный, требующий дополнительного исследования. Как любит говаривать один наш магистр: "Tha fios aig bhod". Хер его знает, мистер Мас. Вполне возможно, там уже половозрелый самец. Или самка. А может - еще младенец.
Вряд ли бы он смог что-то противопоставить даже одному фэа, особенно учитывая, как его покромсала брукса. Максимум на что можно было надеяться - это вытащить сестру и убежать, не умерев по дороге от кровопотери. Гарольд вздохнул. В то, что он мог хоть как-то повлиять на сестру не верилось - в конце концов, они были почти что незнакомыми людьми.
- Насколько мог бы помочь брат?
- Очень многим, мистер Мас. Кровь - не водица, колечко - не побрякушка, Господь Бог - не холоп.
Гарольда как будто ударили по голове. Лучше бы михаилит и дальше говорил на гэльском.
- Допустим, я смогу притащить сюда Брайнса, что дальше? Хватит его присутствия?
- Милостью Христа всё возможно, - набожно возвел очи к беленому потолку Скрамасакс.
"Курва мать!" Интересно при предавшем христианство магистре михаилит выражался так же? Зря Гарольд не узнал у Эме, будет ли его и дальше мучить эта назойливая боль. Он глубоко вдохнул.
- Что за ритуал?
- Экранирования и разрыва связей, разумеется, - Скрамасакс заглянул ему в лицо чистым, невинным взглядом, живо напомнившим о том самом предателе-магистре. - Уж не чернокнижник ли вы, упаси Господь Вседержитель, мистер Мас? Тут одним Божьим именем не обойтись.
- Ну у вас и вопросы, сэр. - Гарольд приложил все силы и весь опыт неожиданных приступов боли, чтобы изобразить самое обычное удивление. Поле такого вопроса он уже не знал, стоит ли рисковать и продолжать разговор дольше самого необходимого минимума.

- Я вас неверно понял, и подумал, что нужно будет достать часть необходимых для ритуала... элементов? Так или иначе, сколько стоил бы такой ритуал?
Твареборец глядел на него задумчиво, прикусив губу, но ответил сразу, точно ждал вопроса:
- Вместе с освобождением девочки - около тысячи. Тысяча - полторы, я бы сказал.
Гарольд вздохнул - выбор был непростым. Его семья и так пострадала из-за того, что Гарольд не вернул семьсот золотых, с другой стороны этот долг тоже мог быть прощенным Эме. Зря, как же зря он не уточнил, имеются ли в виду и самые обычные долги. Хотя бы не мучался сомнениями теперь. Ещё был совершенно полоумный вариант - поднять помощь прямо из могил. Если бы ритуал получился, Гарольд бы попробовал воспользоваться суматохой, чтобы вытащить сестру. Гарольд посмотрел на свои руки - они были теми же, что и неделю назад. Хватило бы ему сил и удачи?
- Мне нужно немного времени, чтобы подумать. Скажите пока, можно как-то узнать именно того фэа, которого нужно убить?
Скрамасакс тонко улыбнулся, взмахнув рукой, отчего из-под обшлага на миг показался серебрянный браслет с тонкой чеканкой уже известными трискелями.
- О чём подумать, мистер Мас? - Удивился он, досадливо поправляя рукав. - Это вам нужна девочка, не мне. А что до фэа, то устав запрещает нам раскрывать секреты ремесла непосвященным.
Гарольд улыбнулся, положив голову на руки. Из того, что он видел, михаилитам осталось заменить кресты на подвесках вязью. Какого-то акцента в гэльском Гарольд не почувствовал, но он не знал языка. Окажись Скрамасакс в той куче, о которой говорил Клайвелл, можно было бы меньше волноваться.
- Подарок магистра Циркона?
Михаилит неопределенно пожал плечами.
- Можно и так сказать, мистер Мас.
Гарольд опустил руки на стол. Удобно было быть дворянином.
- И вы бы взялись за это дело, сэр Скрамасакс?
- За которое? - Твареборец с нескрываемым интересом наблюдал за руками Гарольда, даже голову наклонил. - Подарочное или то, подумать о котором вам время требовалось? Замечу, я за слова благодарности не работаю. Только за золото.
- Исключительно наличные или расписка вас бы тоже устроила?
Не много людей на памяти Гарольда таскали за собой полторы тысячи золотом. Если бы михаилит отказался от расписки или вовсе от задания - вопрос бы отпал сам собой.
- Мистер Мас, - вздохнул Скрамасакс, - вы сами-то за расписку полезли бы в логово к какой-нибудь твари, способной походя оторвать вам голову? Предложить михаилиту бумажку за его жизнь - это почти оскорбление. Но вы мне, к счастью, должны только тридцать фунтов, за консультацию. Потому что у меня уже контракт на крайне любопытное кладбище.
Место морально-финансовых терзаний моментально заняло задание михаилита. Выходило, что на том кладбище, на котором Гарольд хотел провести ритуал, могла появиться нечисть. Или чего лучше - михаилит. А может и вовсе всё сразу. Но михаилит уже сказал, что не распространяется о заданиях - так что было бы удачей узнать хоть что-то.
- Насчёт денег - справедливо, - кивнул Гарольд, - а что, на каком-то из местных кладбищ завелась нечисть? Случайно не на ближайшем ли к поместью Херли?
- Всё же вы - чернокнижник, - задумчиво резюмировал Скрамасакс, устало глядя на свечу, - верите ли, нынче положение дел таково, что на любом жальнике есть твари. Но это не делает его любопытным. Впрочем, отправляйте свои тёмные делишки спокойно, мне совсем в другую сторону.
Гарольд пожал плечами. Чёрт возьми, не менять же ему внешность каждый вторник. Может, михаилита и мало интересовали чернокнижники, но это пока у него не было контракта.
- Ну, будь у вас контракт на кладбище поблизости - это могло бы касаться и тех, у кого моя сестра. Ну, и мне просто интересно - как такое место, как кладбище вообще может быть любопытным? И ещё больше - какое именно кладбище - чтоб я его за десять миль объезжал.
- Кладбище - это замершая действительность, мистер Мас, - Скрамасакс красноречиво постучал пальцами по столу, намекая на свои тридцать золотых. - Они всегда полны людей, без которых мир может обойтись. Этим и любопытны.
Михаилит, ожидаемо, не хотел распространяться. Кладбища действительно хранили в себе самых разных людей, и это всё больше беспокоило Гарольда. Он достал монеты и положил перед твареборцем.
- Большое спасибо, сэр Скрамасакс. Приятно иметь дело с профессионалом.

Дальше Гарольд поинтересовался у трактирщика, что пользовалось спросом в замке и не беспокоили ли местны твари. Замок, ожидаемо, потреблял много и всего. Твари по словам излишне богобоязненного христианина, милостью Христа не беспокоили. В итоге, как не хотелось узнать о тварях на жальнике, выбить хоть что-то из трактирщика, не упоминая напрямую кладбища напрямую, не вышло. Дальше Гарольд купил специй и серебрёных украшений, отдельно следя за тем, чтобы ему выписали все положенные бумаги. Вообще, хоть с законной торговли не вышло бы заработать, иметь при себе реальные товары было намного спокойнее, чем ездить с одними бумажками. А учитывая, сколько стоили специи и серебро, путешествовать можно было бы и без телеги. Оставив Дженни с Бертрис в таверне, Гарольд поехал к замку.
Стражи у ворот не оказалось, не оказалось её и на стенах из-за которых было невозможно хоть что-то разглядеть. Никакой подозрительной магии не чувствовалось. В такие моменты он бы не отказался от волчьего чутья или чего-нибудь в этом роде. Гарольд спешился и постучал в ворота, но на стук никто не ответил. Гарольд недовольно потопал ногой, оценивая, как много времени ушло бы на выламывание ворот. Это было долго, а главное шумно и с последствиями. Гарольд пошел вдоль стены, чтобы выбрать место по-неприметнее и взобраться наверх с помощью веревки. Обойдя крепость так, чтобы его не было видно из деревни, Гарольд достал верёвку и ещё раз оглядел зубцы. С чего бы в замке не было стражи? Он попробовал забросить импровизированный крюк на стену.
Двор был пуст, а двери и окна поместья закрыты. Кроме птиц, никакого движения видно не было, но в хлеву мычали коровы. Гарольд на секунду задумался - дожидаться ночи, чтобы сначала проводить ритуал, наверное, не стоило. Он вообще не представлял, как должны были повести себя мёртвые. Лезть в поместье белым днём всё равно было нагло, но в отличие от некоторых тварей, в темноте Гарольд не видел. А тварей у Херли могло быть немало. И боковая дверь и полудверь-полулюк в погреб были заперты на висячие замки. Вспоминая то, что показал ему Эме, Гарольд бы предположил, что сестра в подвале. Но там не было ни дверей ни окон, через которые можно было пробиться. Так что его могли запереть одним люком. Гарольд подошел к боковой двери и прислушался. В поместье была полная тишина, а дверь оказалась незапертой. За ней располагалась уютная большая кухня - широкие столы, погасшие печи, кастрюли, сверкающие ножи и прочие приспособления, призванные упрощать готовку. С потолка свисали связки ароматных трав и грибов, а в большом корыте у очага лежали приготовленные к жарке куски свежего красного мяса. Тут же лежали две куриные тушки и поднималось белое тесто. Освещали всё это красивые медные лампы, но людей видно не было. В дальней стене виднелась закрытая дверь, которая, очевидно, вела дальше в жилые помещения. Гарольд вздохнул. По всем законам невезения дверь должна была захлопнуться сразу, как он зайдёт на кухню. Ну а дальше... а дальше какие-нибудь твари попытаются приготовить его. Может быть, он зря не подождал ночи, а может только ночью всё здесь и оживало. Гарольд вошел в поместье.
Дверь не захлопнулась, вопреки ожиданиям. Она просто исчезла. Сгладилась белёной стеной кухни, а на её месте возникла картина в покрытой копотью раме. Толстый Людоед улыбался коту, держа в руках хорошенького златоволосого мальчика.
- И здесь нет, - из неприметного алькова, скрытого дерюгой, доносился женский голос, - увы-увы. Ну что же. Продолжим...
Кухня до безумия напомнила ту, что была в поместье Грейстоков, так что и мимо женского голоса захотелось просто пройти. Ещё это было похоже на ловушки из подземелья, в одну из которых с ушами угодил Гарольд. Он тихо подошел к алькову и осторожно отодвинул дерюгу, чтобы подглядеть, что за ней. В нос остро шибануло луком, полетела шелуха. Служанка, молоденькая, хорошенькая, в коричневом платье сидела с ножом над горой лука. Еще одна гора чищеного овоща возвышалась рядом.
- И тут нет, - сообщила она Гарольду, подняв чистые, синие глаза.
- Чего нет? - Устало спросил Гарольд, поняв, что кухарка не собирается поднимать крика. Всё вокруг было неправильным, хотелось мечом выломать проход в стене и ретироваться из треклятого поместья.
- Золотой луковицы, - удивилась девушка, - я ее ищу-ищу, а ее нет. А ведь должна быть!
Гарольд стал полубоком, уперевшись спиной о стену.
- Ты, случайно, не видела голубоглазую женщину двадцати лет? Зовут Коралина. - Такой сказки Гарольд не помнил, а картина была какой-то больной.
- Никого не видела, - доверительно сообщила ему девушка, - я луковицу ищу. Главное ведь, не пропустить её, так? Чтобы мимо не прошла, из рук не выскользнула.
- Лорд дома?
Гарольд взглянул на выход из кухни. Был ли это обычный порядок в поместье или что-то случилось?
- Лорд - не лук, в похлебку не нырнет, - уклончиво сообщила ему девушка
Гарольд вздохнул.
- И на что он тебе так сдался, этот лук? - Кажется, он просто терял время - нужно было идти дальше. С другой стороны, его никак не покидало чувство, что это очередная ловушка-иллюзия. Правда, ничего по-настоящему страшного пока видно не было.
- Он же золотой! - Возмущенно уставилась на него девушка.
- Даже не волшебный? - Почти расстроился Гарольд. Вряд ли это была ловушка, потому что большинство просто пошло бы мимо. - И с чего ты решила, что он именно в этой куче?
Девушка взглянула на него почти укоризненно.
- Это ведь лук? - Ткнула в сторону кучи она ножом. - Где же ему еще быть, как не среди родичей?

- А с чего ему быть не в какой-нибудь другой куче? Например в Ирландии? - Поинтересовался Гарольд, бросив взгляд на картину с людоедом. Наверное, стоило выломать люк и попытаться просто успеть до заката.
- Потому что в Ирландии меня нет, - с непререкаемым апломбом ответила служанка, возвращаясь к своему занятию.
Захотелось спросить, с чего лук должна была найти именно она, но Гарольд терял время.
- Ладно, скажи мне, пожалуйста, кто есть в поместье, кроме тебя и я пожелаю тебе удачи в твоих поисках и перестану отвлекать.
- Кроме меня? Что есть в мире, кроме лука? Золотого лука?
Девушка поднялась, отряхивая руки.
- Вы - гость, - решительно заявила она, - я провожу вас в покои.
Гарольд ещё раз внимательнее взглянул на девушку. Переход был каким-то неожиданным и странным, кухарка даже забыла о луке. Если ей как-то управляли - то его могли повести в ловушку. Гарольд улыбнулся.
- Нет, что ты. Не отвлекайся от поисков, просто скажи мне в какую сторону идти, и кто есть в поместье?
- Гостя нужно проводить, чтобы он не заблудился, - заметила служанка. - Это вежливо, а у нас приличный замок. Вы ведь воспитанный гость?
- Я не гость, а обычный торговец. Так что по чину до эскорта не дотягиваю - просто скажи мне как пройти.
Гостем Гарольд точно не был, хоть он ещё не разобрался в чём дело, первой мыслью было запихнуть меч в глотку Херли и как следует там пошерудить.
- Не гость?! - глаза девушки тревожно расширились. - Но тогда что вы здесь делаете? Торговцами занимается дворецкий, но поскольку он всё равно во всём виноват, мне придётся позвать Грегори. И никакого "как пройти", лорд торговцев терпеть не может, и дальше подсобок мы их не пускаем, - договорив, она упёрла руки в бока и крикнула в сторону двери: - Грегори, солнышко моё, тут хам!
Гарольд сложил руки на груди, взглянув на пропавшую дверь.
- От чего сразу хам? И через какую дверь вы собрались меня выпроваживать? - Даже если это была какая-то тварь или фэа, он знал, чем рискует. Нужно было попробовать перебить всех тут, а дальше было бы видно. Херли искалечил его отца и сестру - так что ничего плохого в том, чтобы прикончить того хоть в постели, хоть в сортире Гарольд не видел.
- Потому что благородными торговцы бывают только те, что с цепями. У вас цепи нет, значит - хам. А дверь - вот, - девушка ткнула пальцем в картину, - вы еще и слепой? Грегори, ну где тебя носит?
То что он неожиданно перестал видеть дверь, через которую вошел, говорил в пользу того, что околдован был Гарольд. То, что служанка, как сумасшедшая искала золотой лук - в пользу того, что околдована была и она, по крайней мере до того, как она предложила его проводить.
- О цели вы меня не спрашивали - я ищу Коралину Брайнс, и она в этом поместье. И неужели вы забыли про свой драгоценный золотой лук?
- Так, - девушка нахмурилась, - стойте тут и ждите Грегори. Не вздумайте никуда ходить, холоп. И лук своими немытыми руками не трогайте. Я скоро вернусь. А если у вас есть рыба, то можете пока перенести её сюда. Мы купим всю.
Она погрозила ему пальцем и вышла в проем, ведущий, должно быть, внутрь замка.
Гарольд взглянул на кучу нечищенного лука. Что вообще происходило? Походило на то, что замок и все его обитатели находились под какими-то чарами. Но дверь при этом перестал видеть именно он. Странно изменилось поведение симпатичной девушки, даром, что она называла его холопом. Гарольд, вообще-то, был рыцарем! Так или иначе, вежливости ему, действительно, могло недоставать. Но в гробу Гарольд видал весь род Херли. Всё-таки он не с того начал - нужно было или молча идти по коридору, или придумать повод встретиться с лордом. Теперь это, кажется, было сложнее. Гарольд подошел к картине и дотронулся до неё. Это чем-то напоминало тот раз, когда он провалился в Туата.
Картина была совершенно обычной, а за холстом была стена. По возвращении нужно было попросить недовольную пройти сквозь стену. Плохо, что он не потрудился узнать имени. Ну и в то, что девушка вернётся почему-то не верилось, а Грегори представлялся какой-то полу-тварю. С какого момента Гарольд мог попасть под чары? Наверное, ещё у ворот - то, что там не было стражи уже настораживало. Ну, или весь замок, и только теперь - и он, находились под какими-то чарами. Иначе объяснить исчезновение двери не получалось. Стоило ли ждать, пока женщина вернётся вместе с этим самым Грегори? Сейчас ему никто не мешал просто пройти дальше, но шума уже было не избежать. Нужно было попробовать взглянуть во двор. Коридор, по которому ушла девушка не имел окон, только двери в кладовки. В первой же нашлось маленькое окошко, в котором вместо двора была только белизна. Гарольд вздохнул - замок как будто существовал в своей собственной реальности. Он ничего не понимал, так что оставалось только узнать что-нибудь ещё. Гордая хозяйка кухни и двух луковых гор возвращаться не спешила, так что Гарольд подождал пять минут и пошел по коридору. Коридоры идущие от развилки были абсолютно одинаковыми, так что Гарольд пошел на право, надеясь выйди в заднюю часть замка - обычно то, что не хотели особо показывать, держали немного позади.
Уже за поворотом и небольшой, всего в три ступеньки лестницей появилась тень богатства владельцев замка. Коридор стал куда шире, раскинулся над головой белеными арками с тонкими золотыми полосками по краям. Здесь уже встречались нормальные окна, прикрытые решётками, за которыми мягко сиял всё тот же ровный свет, и откуда не доносилось ни рёва коров, ни пения птиц. Впрочем, в замке тоже было тихо, как в могиле.
Наконец, за очередной аркой показалась небольшая зала со стенами, богато украшенными деревянными резными панелями. От входа Гарольд видел небольшой резной столик с пером и чернильницей у стопки бумаги, мягкое кресло и большой канделябр с погасшими свечами. А налево, чуть не доходя до этого зала, под низенькой аркой начиналась лестница вниз, тёмная и узкая.
Гарольд подошел к столу и ни к чему не прикасаясь пробежался взглядом по бумагам. Иллюзия уже должна была показаться - напугать его, заманить куда-нибудь. На ловушку ступеньки были совсем непохожи - не было за ними ни гор золота, ни редких книг. Казалось, что в один момент все обитатели замка просто исчезли, ну или ушли. Может быть, как раз по этим ступенькам. Листы были абсолютно чистыми, ещё одна дверь, которая обнаружилась в зале, была закрыта. Гарольд пошел к ступенькам, проверяя по дороге, на месте ли нож. Нужно было быть поосторожнее с агрессией - так можно было и сестру зарезать. И всё-таки, как можно было снять это заклинание? В прошлый раз не помогли даже болезненные ожоги. И магии в воздухе совсем не чувствовалось.

Внизу тоже была дверь, ещё более чем тяжелая, чем прежняя. Заперта она была на засов и висячий замок и, кажется, ещё и на обычный. На выламывание такой ушло бы пол дня, а главное - это было бы безумно шумно. Гарольд постучал, но как ни странно, никто не ответил. Он вернулся на верх и проверил, нет ли на столе ключа. Оставалось попробовать выломать дверь послабее, или идти по другому коридору, где должна была быть девушка. В одной из подсобок нашелся кусок железа, способный сойти за лом. После того, как атам ему помог, Гарольд не хотел использовать меч без самой крайней необходимости. И всё-таки, так, это действительно, было похоже на обычное воровство, а главное - не особо помогало понять, что на самом деле происходило с замком. Нужно было проверить другой путь, скорее всего кухарка была там. Гарольд поставил железо на место и пошел за девушкой. Хотя, если бы она просто заперлась за дверью, а он начал её выламывать - было бы веселее. Шел Гарольд тихо, так чтобы, при случае, суметь незаметно подглядеть.
В этой стороне, как вскоре выяснилось, располагались помещения для слуг, которые жили в поместье, а не в деревне - комнатки с кроватями и шкафчиками по большей части стояли открытыми. И пустыми. Часть людей, кажется, уходила в спешке, разбрасывая вещи, но по большей части комнатки выглядели тщательно прибранными. Здесь обходились без изысков - штукатуреный камень стен и никаких украшений кроме тех, что принадлежали слугам. И здесь Гарольду не повезло - коридор заканчивался тупиком. Единственной наградой стала ниша лифта, которым, вероятно, отправляли наверх еду, но в него бы поместилась разве что Дженни.
Гарольд вздохнул - это уже беспокоило. Он развернулся, разминая по дороге руки - оставалось только попробовать выломать дверь. Кто знает, может быть сейчас его вздрагивающего во сне тащили в пыточную. Интересно, помогло бы очертить вокруг себя круг? Всё-таки внутри него действовали немного другие правила. По крайней мере, должны были действовать. Но вряд ли бы это возымело эффект, если его настоящее тело сейчас валялось где-нибудь у входа.
Стук по пустым коридорам разносился далеко, гулко, с эхом, но даже так после второго удара, уже замахиваясь, Гарольд услышал за дверью шарканье и отступил на два шага. Дверь, скрежетнув покалеченным замком, открылась. На пороге, сжимая в руке кинжал, стоял молодой светловолосый мужчина в простом оверкоте и штанах; сапог он почему-то не носил, но на горле посверкивал ворот кольчуги. Под глазами набухли мешки, да и лицо выглядело таким помятым, словно человек этот не спал дня три.
- Ты ещё кто такой, Бога ради? - прорычал он, прислонившись к косяку.
Гарольд стиснул зубы от боли. Мог ли это быть лорд Херли? Чёрт, он даже не узнал, как выглядел сукин сын. Внешний вид у мужчины был не слишком боеспособный, но Гарольд сделал полтора шага назад. За спиной белобрысого была богато украшенная комната и ещё одна распахнутая дверь.
- Заблудившийся в этом зачарованном поместье путник. Я имею честь говорить с лордом Херли?
- Какой, на хер, путник, язви тебя в душу бога мать? - мужчина осмотрел Гарольда и шагнул следом. - Высмотрень? Ворюга подколодный? Говори, кто такой и откуда, а не то!..
Ещё одна волна боли вызвала гнев. Это же наверняка был тот самый Херли. Гарольд продолжил отступать - и он выглядел уставшим, так что было больше шансов победить. И всё-таки не стоило спешить драться под этим треклятым заклятьем.
- Джеймс Харингтон. - На ходу выдал Гарольд. С путником вышло глупо. Он приготовился вытащить меч, делая ещё шаг назад. Видимо, все в замке, действительно были под чарами. - Мне нужно поговорить с лордом Херли.
- А больше тебе ничего не нужно? - мужчина, двигаясь за ним, с преувеличенным изумлением поднял светлые густые брови. - Чтобы каждый проходимец вот так смел... нет, - он внезапно посерьезнел и глянул на арку, за которой начиналась лестница вниз. - Не-ет. Я знаю, Господом клянусь. Ты пришёл её открыть.
- Ту дверь что внизу? Зачем бы она мне? - Как же Гарольд не любил драться против ножей и кинжалов, но сукин сын как будто специально провоцировал его. От боли начинала кружиться голова, а дворянин наверняка умел драться.
- А то сам не знаешь. Нет, дружок. Если лорду с такими, как ты, и говорить, так только в красивой, милой, огненной пытошной. Она тут, знаешь, хороша, - мужчина сделал очередной шаг, споткнулся, но удержал равновесие, взмахнув свободной рукой. - Вот для того и вниз спустим, аккуратно, как баба на сносях, чтобы не дай Бог, не убиться до поры. А там тебя и дева Мария не дозрит. Так что хочешь не хочешь, а попадёшь, куда мылился.
Дальше отступать по лестнице было слишком опасно - он бы не видел, куда идёт, а узкие стены помешали бы выхватить меч. Гарольд плохо дрался, и его уже несколько раз ловили на коротких дистанциях, а в пыточную, навроде той, что он видел у Инхинн, совсем не хотелось. Нужно было рубануть по ноге, так чтобы не прикончить противника с ходу, но и самому не подставиться. Гарольд так и не понял от чего споткнулся предполагаемый Херли, но ставить свою жизнь на чью-то усталость не хотелось. Гарольд вытащил меч, и попытался рубануть дворянина по ноге. Тот попробовал броситься на Гарольда, но снова споткнулся, припал на ногу и потерял темп. Удар прошел чисто, и мужчина упал обливаясь кровью, непрерывно ругаясь и богохульствуя.
- Господи Боже, архангелы его и дева Мария, ты ж меня прикончил, - боль в голосе мешалась с недоверием. Раненый сжимал ногу выше раны, но кровь всё равно текла, и лицо его всё больше бледнело. - Иисусе, как же больно... если бы не эта баба - хер бы подрезал. Мечом как цепом машешь... Душа христианская, ты... оставляешь мир во имя Бога Отца всемогущего, который тебя сотворил; во имя Иисуса Христа, Сына Бога Живого, который... за тебя страдал. Во имя... во имя Духа Святого...
- Сукаааа! Заткнись нахрен, а то я засуну тебе меч в задницу и прокручу его! Курва мать! Ещё хоть слово, и хрен тебе, а не помощь. В замке есть лекарь? - Из Гарольда, как будто выбили весь дух. Он невольно сделал несколько шагов назад, ища рукой опоры. Из-за того, что сукин сын споткнулся, появилось какое-то странное чувство. Чуть ли не вины. Но оно мелькнуло и тут же исчезло в короткий момент между ударом и болью. Гарольд быстро снял ремень и кинул мужчине. - Поставь жгут.
Рана оказалась препаршивой: меч наложился на движение и прошёл глубоко и сильно. И перетягивать ногу жгутом пришлось в самом паху. Мужчина всё равно попытался это сделать дрожащими руками, даже отложил для этого кинжал - впрочем, недалеко. И продолжал говорить:
- Отче наш, сущий на небесах! Да святится имя Твое, да приидет Царствие Твое, да будет воля Твоя как на небе, так и на земле... был лекарь. Есть. Господи, да как так. Ведь близко стоял, а словно далеко. Лекарь... хер там лекарь. Был - помню. Ушёл, видать. И я уйду, уповая на милость Господа...
Гарольд, скрипя зубами и пытаясь заругать боль, быстро вытер и убрал меч в ножны. Голова безумно трещала, а жить мужчине, кажется, оставалось недолго. Гарольд ногой отбросил клинок в угол, и стал на колени перед белобрысым.
- Как тебя зовут и о какой бабе ты говоришь? - Он отобрал ремень и быстро перетянул жгут.
- Матерь моя, матерь Божья, Дева Мария... - Мужчина бледнел, цветом лица уже сравнявшись с побелкой, - прими меня безгрешным, ибо воином жил, воином и ухожу... А-а! Вот она, вот! И он! Лекарь, не уходи! И как так-то - далеко ведь стоял гаденыш, а вот он, тут?

Гарольд поднялся над мужчиной. Он пришел для того, чтобы вернуть сестру и отомстить Херли. То что на замке лежало проклятье, пока было только к пользе - можно было идти и резать по дороге охрану лорда. Потому что пока он узнавал всё в подробностях, охрана могла прикончить его. Даже если бы Гарольд пока отказался от мести - чтобы снять проклятие, нужно было прикончить дитятко Херли. Которое, видимо, было важно лорду, раз он так спешил, что искалечил отца Гарольда. Но почему охранник, а это, судя по речи, всё-таки был именно охранником, оказался таким сонным? Часть проклятия? Но кухарка не выглядела сонной. Может мужчина дольше неё сопротивлялся чарам и устал от этого. Стало даже как-то неприятно, от того, что он поранил вроде бы неопасного стражника. Но неопасным он казался сейчас - сидящий в крови на полу. До этого, Гарольд был совсем не уверен в своих силах, и не стал бы рисковать ни сестрой, которая, может быть, была в той самой пыточной, ни собой ни отцом с матерью. Он и так часто проигрывал, а зайти в коридор могло стать верная гибелью. Тем более, охрана должна была знать о привычках Херли, и всё равно стояла бы между Гарольдом и сестрой, ну или по крайней мере местью. И всё-таки мужчина умирал... Вспомнив Берил, Гарольд достал флягу с бренди - половину вылел раненому на лицо, половину предложил употребить внутрь. Нужно было по крайней мере узнать что-то ещё. Он был не против спасти жизнь охраннику, но только до тех пор, пока это не мешало спасти сестру и прикончить Херли.
- Ты жить-то хочешь? Если да - то отвечай на вопросы, и я попробую дотащить тебя до лекаря. Что за баба?
- Но как же приятно было её... Да! Как она кричала. Но утомительно, устал. Совсем. А ты, палач, вниз не пройдешь, нет, - мужчина, словно не замечая, как по лицу стекают капли, покрутил пальцем перед носом Гарольда, - с-сволочь... И водой мучить не поможет. Вниз не пройдешь. Ключ-то вот он, туточки.
Дрожащей, уже совсем белой рукой он слабо похлопал по груди, глядя куда-то сквозь Гарольда в беленый потолок.
Жалость пропала. Неужели мужчина говорил о его сестре?! Гарольд сжато выдохнул. И с чего только боль Коралин стала так задевать? От того, то он увидел искалеченного отца и побыл дома? Он вообще имел право так злиться, после того, как сам бросил семью? Не все члены которой, правда, думали о нём. А сестра и вовсе должна была ненавидеть из-за слухов и того, что так и осталась в девках. Гарольд поддержал мужчину, чтобы тот не ударился головой о пол. Его уже было не спасти - как бы Гарольд не спешил, жить невезучему вояке оставалось несколько минут. Нелепая смерть - ещё непонятно за что, и всего от одного неумелого удара. Кажется, бред заклятья брал верх над слабеющим телом.
- Голубоглазую женщину? Ты пытал двадцатилетнюю женщину с голубыми глазами?
Если мужчина и слышал его, е ли и хотел ответить, то уже явно не мог. Но скорее - не слышал и не видел. Бред, перемежаемый обрывками молитв, становился всё громче, а потом резко затих, словно раненого задули, как свечу. И в этой тишине явственно прозвучал двойной вздох от двери. В проёме застыли две служанки, очень похожие друг на друга: с прямыми каштановыми волосами до плеч, не слишком высокие, с вытянутыми лицами, в одинаковых синих платьях, в белых фартучках поверх. Фартуки, впрочем, были выпачканы кровью, а та девушка, что стояла слева, сжимала в руках большой тяжёлый мясницкий нож. На груди у неё висела подвеска в виде подковы ножками вниз. Стоило Гарольду повернуть голову, как правая служанка завизжала во весь голос и, подобрав юбки, понеслась к дальней двери. Левая же подняла нож, глядя на Гарольда. В глазах её стыли изумление, обречённость, неодобрение и почему-то жалость.
- Вы сумасшедший? - спросила она совершенно спокойным голосом.
Гарольд поднялся, вытаскивая клинок. Теперь нужно было пробиться вниз, и попробовать открыть дверь. Убивать женщин не хотелось, тем более он уже прикончил одного, толком не зная в чём дело. Что вообще творилось в безумном дворце и почему девушка не бежала? Из-за проклятья или она сама по себе была странной. Если вторая собиралась позвать стражу - то Гарольду, наверное, был конец. Убив стражника он окончательно лишился шансов выйти без безумного боя. Нужно было попробовать узнать ещё хоть что-то.
- Нет, он попробовал прижать меня к стене, угрожая пыточной. На безумную скорее похожи вы. Почему вы не бежите и чья это кровь?
- Кровь? Не обращайте внимания, она не ваша. А не бегу я потому, что уже поздно. Вы убили Грегори, а дворецкий боялся только его, - так же спокойно объяснила девушка. - Он виновен уже тем, что сбежал, и теперь придёт за мной. За всеми. Если у вас есть хоть капля мозгов, вы сделаете, как я. Как жаль платье!.. Его ведь будет не отстирать...
Договорив, она повернула нож лезвием к себе и с силой провела по горлу. Кровь хлынула сперва неторопливо, а потом рекой, заливая лиф и передник, брызгая на руки. Девушка сползла по косяку, улыбнулась Гарольду, запрокинув голову - обоими ртами сразу, - и пробулькала:
- Главное - не садитесь играть за белых. Они ведь ходят первыми - вперёд вас. И сёстры - зло, особенно мелкие.
Гарольд подался вперёд, но девочку было уже не спасти. Какого чёрта творилось? Дворецкий, шахматы, которые двигались по своей воле. Стало непонятно, тварь ли за дверью внизу, или его сестра. Может, так разбушевался кто-то из детей лорда? Вампир или ещё какая-нибудь очень опасная зараза. Для того, кто прожил пару месяцев - это было слишком. Больше походило на какого-то мага или сильное проклятие. И луковая тоже говорила о дворецком, который был во всём виноват. Дверь внизу выглядела так, будто именно за ней и сидел тот самый дворецкий, но девушка бы не перерезала себе горло, будь тот заперт. Гарольд опустил на пол Грегори и попробовал отыскать ключ. Так или иначе - нужно было найти сестру и ещё кого-нибудь, кто был бы в состоянии отвечать на вопросы. Только почему сёстры были злом? Речь шла о его сестре или ещё о каких-то.
У убитого нашлось два ключа и кисет с прядью светлых волос. Видимо, дочери или женщины... Почему дворецкий боялся только этого охранника? Пусть даже Грегори был главным над стражей, неужели в замке больше не босталось бойцов? Немного поколебавшись, Гарольд снял с трупа кольчугу - защита в таком месте бы не помешала.
- Какие слабонервные пошли барышни, - посетовал глубокий бас сбоку. Там с портрета ухмылялся, растянув зубастую пасть чуть не шире рамы, нобиль в бархате. - Попробуйте поднести ей нюхательную соль.
И примерьте заодно платье. Внизу оно - самый правильный наряд, а собирать следует все полезное, кроме равнодушия и невежества. В них недостатка нет и так.
- В них никогда нет недостатка. - процедил Гарольд, поправляя кольчугу. Он не был святым, чтобы особо заботиться об охранниках Херли, а кольчуга могла спасти ему жизнь. Жалко было совсем молодую девочку. Что такого могло происходить в поместье, что она предпочла вспороть себе горло? И картины... С картинами в замке была беда. Нужно было вспомнить имя, которым он представился Грегори. - Джеймс Харингтон. Что такого твориться внизу, что платье там - самый правильный наряд?
- Ранульф де Жернон. Дело в том, что пока вы в платье, вы можете видеть то, что невидимо, - охотно просветил его портрет.
Гарольд взглянул на несчастную девушку, раздевать которую не было никакого желания. В любом случае, быстрее и приятнее было бы вернуться в комнаты прислуги. Спрашивать, почему портрет говорит, наверное, было невежливо.
- Почему именно платья, и что невидимого там может быть?
- Не важно, почему невидимое станет видимым. Платье - и дело с концом, - портрет улыбнулся ещё шире - на самом деле растянув полную треугольных зубов пасть на стену. - Главное - фасон, кружева и цвет. И, разумеется, перерезанное горло. Оно помогает от всего.
Становилось жутко и непонятно, было ли всё сонным бред или реальностью. Вопросы о том, как следовало надевать платье, стоило оставить на потом. Портрет был странным и как игрушка Херли, и как порождение проклятия, но говорил он так, словно знал всё о замке. Так что, видимо, принадлежал дворянам давно и, учитывая любовь тех к экзотике, говорил тоже не первый день. Гарольд ещё раз взглянул на девушку.
- Странно, что она настолько полагалась на уставшего Грегори... Вы не подскажете, кто этот дворецкий и как выбраться из дворца?
- Ничего странного, - просветил портрет. - Бедная Элис, как мы видим, готова положиться даже на пол. Дворецкий-дворцовый-придворный-дворовой-надворный-наддворный-подворотный - по лесенке, пока не закончится, да верёвочке, пока вьётся. А вам хочется чаю? Дворецкий ведь для того, чтобы принимать, подносить и провожать. Ну, а выбраться из дворца совсем не сложно, это даже маленькая девочка теперь знает. Нужно просто долго идти, а сворачивать или нет - это уже вам решать.
Сведений Гарольд почти что не получил, может, даже не получал вовсе. Конечно, каждое слово могло быть пророческим, но пока он ничего не понимал - это всё равно никак не помогало. Что-то могло проясниться, увидь он спрятанное за дверью внизу, так что с портретом стоило ещё поговорить.
- Вы очень добры. Может быть, вы видели Коралину Брайнс - голубоглазую женщину двадцати лет?

Де Жернон приложил палец к губам.
- Если бы это была она, то ещё ладно, видел - если бы так оно и было. Но раз она - это не она, то оно и не так, и не эдак. Когда отрезано что-то важное, существенное, трудно быть уверенным, вы понимаете. Засим откланиваюсь, дела зовут... - он начал таять, продолжая ухмыляться. - Видели ли вы её сами, мистер Харингтон?
- Это как посмотреть... - В последний раз Гарольд видел сестру только в видении и совсем её не знал. Манера картины говорить понятными ей одной загадками начала раздражать. Что дворянин имел в виду, говоря о Коралине? Вряд ли он имел в виду, что Гарольд не представился братом. Скорее, речь шла о части этого огромного проклятья, ну или том, чем была зачарована сама сестра. Гарольд посмотрел на захлопнутую девушкой дверь - нужно было попробовать найти ещё свидетеля, перед тем, как спускаться. Снимать платье с девушки он не собирался, может быть стоило прихватить что-то по пути. А может, платье было загадкой, и ему стоило на всякий случай потащить с собой женщину.
- Чего же вы хотите от других, если сами не знаете, как смотреть?.. - раздался позабавленный шёпот, и нобиль исчез окончательно, оставив в раме прямоугольник чистого светлого холста.
Замок был отвратительным, раздражающим местом. Гарольд прошел мимо мёртвой девушки. Дальше, скорее всего, не должно было быть более опасной охраны. Грегори, судя по ключу, был главой стражи - самым сильным и стойким. Наверху можно было попробовать банально вылезти на крышу и главное - найти хоть кого-нибудь способного нормально отвечать на вопросы. Лезть в, скорее всего, тупиковый подвал с ловушками Гарольд хотел в самую последнюю очередь - убедившись, что не может ничего больше узнать и что сестры, кто знает, нет на втором и третьем этаже.
В комнате не было ничего интересного, так что Гарольд попытался открыть дверь, но та было заперта. На стук тоже никто не ответил. Кто знает, постучи он до этого, может, Грегори был бы жив. По крайней мере, легче было бы представиться не вором. Гарольд выломал дверь, за которой оказалась охотничья комнатка. Оленьи и кабаньи головы, большое чучело волка и мелкие - птиц. Стены были увешаны оружием. Правда, не всем - было видно, что большую часть вынесли, и сейчас на стенах остались только лук с колчаном стрел, кинжал, засапожник с костной рукоятью, кистень, мушкет да тяжеленный арбалет. На то, что оружие продавали потихоньку было непохоже - слишком богато выглядела предыдущая комната. Гарольд снял со стены арбалет и отыскал болты - выходило, что оружие могли снять для того, чтобы отбиваться. Из-за того, что комнаты хорошо убирали, нельзя было сказать, как давно его снимали. С другой стороны, был уронен один из фазанов, который, правда, могла повалить и служанка. Гарольд зарядил арбалет и пошел дальше.
В дальней стене была дверь, в угловой нише- винтовая лестница наверх. Гарольд пошел по лестнице - выглядела она, так будто она вела в личный кабинет или библиотеку лорда. Заглянуть по пути не мешало. Лестница заканчивалась тяжелым запертым люком. Рубить такой снизу вверх можно было полдня, так что Гарольд снова просто постучал. Может быть, там закрылся кто-то из обитателей замка, у которого можно бы было узнать ещё хоть что-то. Несколько секунд ничего не происходило, затем что-то скрежетнуло, забряцало. Крышка медленно и неохотно приподнялась, за ней мелькнуло что-то светлое и в щель высунулся наконечник арбалетного болта. Раздался резкий всхлип, за которым последовал стук тетивы, и крышка люка с грохотом упала обратно.
Болт пробил кольчугу и ударил в руку так сильно, что Гарольда закрутило, отбросив по лестнице, как детскую игрушку. Ругаясь, как сын сапожника, он сполз ещё нижу, чтобы не прилетело второго выстрела. Кость не раздробило, но приятного в ране было мало - кровь полилась по кольчуге, кафтану и штанам. Гарольд подтянул сумку и стал аккуратно перевязывать рану прямо с болтом - особо подраться теперь бы не вышло. Позицию девушка выбрала хорошую - комната, скорее всего, имела только один вход. Может быть, такое место выбрал для своей жены, дочери или сестры Грегори. Так или иначе, если бы девушка с ним заговорила, пробиваться в комнату бы не потребовалось.
- Знаете, было не очень приятно! Я ведь, вполне культурно постучался!
Девушка не ответила, так что Гарольд вздохнул, несколько минут мучаясь с болезненной раной. Можно было попробовать подтолкнуть её к разговору именем Грегори. Учитывая, что Гарольд прирезал чьего-то брата или мужа, эта идея не особо нравилась, но нужно было или двигаться дальше, или узнавать что-то новое. Чёрт возьми, рана всё портила - теперь он чувствовал себя гораздо менее боевито.
- Вы знакомы с Грегори? Знаете с ним всё плохо.
Опять не последовало никакого ответа. Гарольд осмотрел комнату - пути пробиться на верх, не получив второго болта в голову, он не видел.
- Слушайте, ну если вы немая - постучите в люк, чтобы я от вас отстал.
Гарольд спустился с лестницы и взглянул на запертую дверь - выламывать замок теперь было гораздо менее приятным занятием. Он постучал в дверь, но никто, конечно, не ответил. Пришлось выламывать дверь, постоянно оглядываясь на лестницу, чтобы ему не выстрелили в спину.
- Обождите! - Отозвался из-за двери некто хриплым мужским голосом. - Никакого уважения к смиренному ученику Ибн-Сины и Гиппократа, стучат и стучат.
Припоминая неожиданно прилетевший болт, Гарольд послушно отошел от твери, причём немного в сторону, так чтобы было неудобно стрелять. Чёрт возьми, оказывается лекарь был так близко. Может быть, если бы он сразу поднял Грегори и потащил туда, тот бы выжил.
- Прошу, прощения за беспокойство, мне очень нужна ваша помощь.
- Помощь? - Заинтересовались за дверью. - Ну входите же, входите.
Вошел Гарольд не без опаски. В центре большой и необычно холодной комнаты стоял, походящий на алтарь, каменный стол. На этом, видимо, связанном с медициной столе лежала молодая девушка, судя по одежде горничная. Горничных, надо сказать, Херли подбирать умели. Немного со стороны от стола на Гарольда взглянул лысый, крепкий мужчина в серой одежде и переднике. Серые глаза были достаточно дружелюбными. И всё-таки в этом замке нужно было проверить, что с девушкой. Создавалось впечатление, что лекарь мог проводить какие-то опыты, а не просто помогать девушке.
- Джеймс Харингтом. - представился Гарольд. - Девушке стало плохо?
Лекарь оглядел его, задержав взгляд на болте.
- Девушки... да. Но вы говорили, помощь нужна вам, или... хи-хи... болт в плече - это часть вас?
Он приглашающе мотнул головой в сторону кушетки, что стояла за бело-красной ширмой, расписанной аистами, и похлопал в ладоши, заставляя свечи вспыхнуть ярче. В углу, прямо над кушеткой, висело белое бархатное платье, украшенное кружевами и атласом. Серебряные шнуры свисали с корсажа, боков и рукавов.
Гарольд подошел к кушетке, задержав взгляд на платье.
- Красивое... - Он дотронулся до него, как бы проверяя качество материала, и взглянул на лекаря. Это, конечно, было глупо, но после разговора с портретом, было просто интересно проверить, не измениться ли что-то в комнате. Но ничего не случилось, так что он просто сел на краю кушетки. Странно, что лекарь не спрашивал, откуда взялся болт, но выглядел мужчина здоровее всех остальных.
- Судя по тому, что вы не спрашиваете откуда болт, вы в курсе, что происходит в поместье.
- Много сегодня убили? - Буднично поинтересовался лекарь, бесцеремонно оттягивая ворот кольчуги и резким движением острого ланцета надсекая рану вокруг болта. Не дожидаясь ответа, он ловко подковырнул древко, извлекая и его, и наконечник, покачал головой. - Надо было тела сюда принести. Вот, видите, рука испорчена? Ну да не беда.
Приложив к плечу чистую ветошку, лекарь отошел к столу, где всё еще лежала девушка. Вооружившись большим, острым ножом, он полоснул ей по руке, уверенным движением отсекая сустав. Кровь брызнула цевкой, обагрила его щеку и фартук, полилась на пол алыми ручьем. Служанка слабо вскрикнула, приподнялась, но тут же обмякла. Медикус, не смущаясь и не задумываясь, столкнул её со стола и похлопал ладонью по окровавленному мрамору.
- Ложитесь. Мы отрежем, - нож описал круг в воздухе, - вам дырявую руку и пришьем новую. Ну же, быстрее - быстрее - быстрее, мне еще нужно собрать части из пациентки. Больных так много, а органы так быстро портятся!
Он сокрушенно вздохнул, взмахнув дланью служанки и окропляя кровью все вокруг.
Не успев отделаться от болевого шока, Гарольд вскинул арбалет стреляя в сукина сына. Лекарь же рванулся в его сторону, метя ножом в ногу. Болт прошиб мужчину, одновременно с тем, как тот вонзил нож в Гарольда. Повалившись, лекарь неожиданно присосался к ране, и не успев договорить "Хороший бычок", получил от Гарольда по лицу, свалившись на землю мёртвым. Гарольд попытался вскочить, но ногу пронзила такая боль, что он едва успел опереться о холодный стол, добираясь до горничной. Рыженькая служанка уже была мертва. Нужно было быть осторожнее и настоять на вопросе. Нога безумно болела перекликаясь с плечом, так что Гарольд с трудом проковылял к кушетке. Девушка умерла очень быстро, так что это ко всему прочему мог быть и яд. Дотянуться до раны, чтобы отсосать гадость, который мог занести безумец, бы не вышло. Так что Гарольд полил обе раны бренди и перебинтовал их. Часть алкоголя ушло, как обезболивающее. Почему бычок? Может лекарь использовал для своих экспериментов животных, а сейчас у него помутилось сознание из-за проклятья? В любом случае, дело было плохо - из всех возможностей у Гарольда оставался один выстрел. Дверей в комнате больше не оказалось, так что отдохнув ещё минут пять, он поднялся, снял платье и пошел к двери внизу. Неожиданно послышался жуткий рык, раздававшийся будто отовсюду. Гарольд, из-за боли забывший зарядить арбалет до этого, быстро исправился.

Дверь отворилась с надсадным скрежетом, словно её давно не смазывали, и петли успели немало заржаветь. За ней открылся довольно широкий коридор, облицованный камнем, с рядами арок. Часть, кажется, была забрана решётками, но темнота мешала видеть - факел горел, нещадно коптя, только под одной аркой, ближней ко входу по левую руку. В круге света на груде красных в белый горох одеял сидела, раскинув ноги, толстая женщина с выбритой налысо головой. Брили небрежно и явно совсем недавно - из царапин на коже ещё сочилась кровь. Женщина была полностью, непристойно гола, и этого не стеснялась. Огромные груди расплывались по складчатому животу, ноги лежали бледно-розовыми тумбами а между ними в тени терялись густые чёрные заросли. В одной руке женщина держала чубук кальяна, вдыхая ароматный дым, в другой - кусок жареного мяса, от которого периодически откусывала. Подбородок её и грудь блестели от жира. Заменив Гарольда, она лениво колыхнулась всем телом - должно быть, вздохнула.
- Ты... что... такое?
- Человек. - Гарольд натянул на себя платье. Если оно действительно помогало что-то увидеть, стоило проверить есть ли разница до и после. Женщина была неприятной, и не было ни малейшего понятия, какое отношение она имела к творящемуся вокруг безумию. Ожидать внятного ответа, конечно, не приходилось. - Вы не знаете, что это за рёв?
- А габцед это, - равнодушно ответила женщина и откусила ещё. Жевала она долго, с видимым наслаждением. - Брачный сезон, видать. Или жрать хочет. Ты стихи знаешь?
Гарольд задумался, припоминая много ли он помнит наизусть.
- Да, парочку. Вы случайно не знаете, где мне найти Коралину Брайнс - двадцатилетнюю женщину с голубыми глазами?
Такую махину и болт, наверное, бы не взял. Оставалось надеяться, что этот самый габцед был в клетке, ну или что его брал болт.
- Стих, - потребовала женщина, - за ответ. Люблю я их, стихи, понимаешь.
Гарольд бессильно вздохнул, опасливо оглядываясь кругом и собирая в голове куски стихотворения. Было ощущение, что он полный дурак и занимается дурью, да ещё и наряженный в женское платье. Запас стихотворений, как у человека малообразованного, у него был невелик.
- Любовь их была глубока и сильна,
Мошенник был он, потаскушка она.
Когда молодцу сплутовать удавалось,
Кидалась она на кровать и смеялась.
И шумно и буйно летели их дни;
По тёмным ночам целовались они.
В тюрьму угодил он. Она не прощалась;
Глядела, как взяли дружка, и смеялась.
Послал он сказать ей: «Зашла бы ко мне!
С ума ты нейдёшь наяву и во сне:
Душа у меня по тебе стосковалась!»
Качала она головой и смеялась.
Чем свет его вешать на площадь вели,
А в семь его сняли — в могилу снесли…
А в восемь она как ни в чём не бывало,
Вино попивая с другим, хохотала.
Женщина выпустила клуб зеленоватого дыма и одобрительно кивнула.
- Душевно. Про могилу и винцо-то - всё как есть. Знаешь, чем потешить. Так что и отвечу, как на духу: знаю.
На этом она замолчала, посасывая чубук.
Гарольд выругался про себя, уже второй раз его ловили на этой дряни и стихов он не помнил, хоть убей. В уме всплывали только песни, которые нравились ему самому.
- Покажите мне, пожалуйста, как её отыскать?
- Вот жнец, и имя ему — Смерть,
Небом послан он на твердь,
Косу он наточит
С ножом цвета ночи,
Взмахнёт он косою —
И тьма нас накроет:
Поберегись, цветочек!
Что ныне из земли растёт,
То завтра наземь упадёт:
Нарцисс белопенный,
Степи украшенье,
Рожок гиацинта
С медовой начинкой…
Поберегись, цветочек!
Прочь, Смерть, тебя я не боюсь,
Прочь уноси косу свою!
Тобою я ранен —
Предстану пред раем,
Чтоб уже в мире горнем
Обрести свои корни:
Радуйся, мой цветочек!
- Кавалер знатный, - умилилась женщина, сладко зажмурившись. - Небось при дворах обтёсывался всяких, да. А показать - всё равно не покажу. Запрещено.
- Не очень-то это и честно. - Почесал бороду Гарольд. Просить рассказать, как найти сестру было малополезно - ему бы посоветовали смотреть и одновременно с этим ходить. - Покажите мне тогда того, чьё рождение навело на Коралину Брайнс проклятье.
- А я второй стих не просила, - женщина довольно вздохнула и затянулась поглубже. Дым причудливыми струйками поднимался к потолку. - И это совершенная бессмыслица. Ты сам-то понимаешь, о чём спрашиваешь?
- Не совсем, я в последнее время вообще мало, что понимаю. - Почему это было бессмыслицей? Разве проклятье на сестру наложила не родившаяся тварь? Гарольд бы пошутил, сказав, что теперь женщина должна была ему один ответ, но становилось всё тревожнее. Хоть рык и стих, ощущение, что тварь вот-вот явится за ним никуда не пропало. - Тогда, покажите мне, пожалуйста, выход.
- А вон, - женщина выдула струю дыма в сторону двери, из которой вышел Гарольд. - Выход твой. Бедняга. Такое красивое платье, а памяти нету - тока пришёл, и уже забыл. Но глаза ведь есть - так по следам и иди. Тоже красивые, красные... - она внезапно задумалась. - Или ты енто с философиями всякими да подковёрками пытаешь? Тогда получается, что выход - он или там же, где и вход, или с другого краю. А то и от уха до уха - тут уж не ошибёшься.
Гарольд вздохнул - так он только тратил время и истекал кровью. Гарольд перехватил арбалет - нужно было сделать ещё один рывок и найти хотя бы безопасное место, чтобы отдохнуть. А лучше выбраться. Крови он пролил, и правда немало - и своей и чужой, а цели так и не достиг.
- Удачно вам покурить. - Гарольд поковылял дальше по коридору, бегая взглядом по углам.

Сил оставалось всё меньше - хорошо, что он взял арбалет. Вскоре показались камеры с какой-то чертовщиной в них - что-то вроде очень густого серо-бурого тумана. Туман переливался между стенками камер, время от времени казалось, что в нём кто-то шевелиться. Муть как будто принимала форму частей человеческого тела, веток деревьев, башен. Под ногами чувствовались выбоины камней, но визуально пол казался абсолютного гладким. Из камер, некоторые из которых не были зарешечены, слышалось постанывание. Гарольд остановился. Может быть, в одной из этих камер и была Коралина? Вот только пойми в какой и как её оттуда вытащить.
- Дитя, если случится так, что ты вырастешь большим, помни, как ты лежал на коленях у матери, как грыз её груди. Никогда не забывай трех вещей – откуда ты пришел, кто ты такой и что с тобой станет - а конец один. Баю-бай, мой малыш, в печали ты пришел в этот мир, в печали ты его покинешь. Не доверяй этому миру, он твой враг. Богатые здесь становятся бедными, а бедные - богатыми, но все умирают в муках...
Сначала мурлыкающий напев показался частью странной, давящей на уши тишины, но постепенно пение становилось громче, обернувшись колыбельной непослушному сыну, никак не желающему укладываться в кровать. По решеткам этой камеры вились плети дикого винограда, а внутри сидела красивая бледная девушка лет тринадцати в белом платье с оборками. Замка не было,но решётку стягивали перекрученные и затянутые узлами цепи.
Увидев Гарольда, девушка прижала к груди запелёнутый свёрток и схватилась одной рукой за прутья:
- О, рыцарь! Ты пришёл спасти меня - но где же твой нож, испятнанный кровью алой королевы, где синее платье и рогатый амулет?
Гарольд посмотрел на безумную девушку, а скорее - просто иллюзию, потом, слегка разведя руками, осмотрел окровавленное платье, которое для удобства ходьбы он разрезал сбоку, виднеющуюся из - под него разодранную штанину и накинутую поверх всего сумку с верёвкой. Если он и был рыцарем - то только очень прагматичным, но это не имело значения, пока он не выбрался из этого проклятого места, вытащив с собой сестру. Гарольд закинул арбалет на плечо, тем не менее, готовый выстрелить в любую секунду. Может, эта иллюзия, амулет и прочее были как-то связанны с выходом.
- Мой нож испачкан чьей угодно кровью, в том числе и моей, платье нашел только белое, а амулет, зачем бы мне нужен был амулет?
- Затем же, зачем нужна Луна, - недоуменно и недоверчиво вздохнула девушка, принимаясь покачивать сверток. - Две луны светлее одной в два раза. И во столько же темнее.
Гарольд вздохнул - всё та же чушь, кругом была полнейшая чушь, и заканчивалась она только тогда, когда он кого-то прибивал.
- Не знаете ли вы, как отсюда выбраться? Я имею в виду поместье.
- Но такие вопросы следует задавать дворецкому, рыцарь!
Девушка безнадежно уронила руку с решетки.
Гарольд взглянул на продолжение коридора. Вряд ли иллюзия говорила что-то дельное, но ещё одно упоминание треклятого дворецкого привлекло внимание.
- И где можно найти этого дворецкого?
- Там, где сплетаются любовно противоположности, находя в этом объятии сладость, - надежда всё более угасала в голосе узницы.
- Вы не расстраивайтесь, думаю рано или поздно рыцарь обязательно появится. - Тем самым рыцарем он, конечно, не был, но если бы понадобилось, можно было бы натянуть ещё и цепь. Для полной картины. Гарольд пошел дальше - толку от спасения иллюзии не было. Кажется он всё больше проваливался в этот бред, и не факт, что его получилось бы преодалеть как брод - просто не останавливаясь. Но эти бредовые загадки ему уже порядком надоели.
- Тебе, рыцарь, не хватает гораздости, - долетело ему в спину со вздохом, - удачно умереть!

Дальше обнаружилась развилка из трёх коридоров, между которыми стоял большей белый камень. Указательных надписей на нём не было, так что Гарольд подошел ближе, всё так же держа арбалет на плече. Гораздости у него, кажется, наоборот было слишком много, но умирать всё равно не хотелось.
- Уважаемый камень, не подскажете, куда ведут эти коридоры? - Может быть, хоть этот заговорил бы внятно, по крайней мере это было бы удобно, и вписывалось в общую ахинею и безумие. Ну и видок должен был быть у Гарольда. Нужно было обязательно снять, кажется, совершенно бесполезное платье, чтобы крестьяне не забили насмерть за содомию. Ну и шутки были у этого зубастого портрета - попадись он только Гарольду на пути. Камень промолчал, так что Гарольд просто пошел вперёд. Учитывая логику строителей в Бирмингеме, выход здесь тоже мог оказаться за прямым коридором. Черз пару минут показался прекрасный и огромный сад - он сплетался дорожками из желтого кирпича, а деревья и цветы росли то тут, то там, без всякого порядка. Дубы соседствовали с гвоздиками, а нежные пионы - с огромной мощной травой в рост человека, названия которой Гарольд не знал. Нежностью и силой, яркостью и изяществом привлекал глаз табунчик лилий, которые, заметив, что на них смотрят, взбрыкнули лепестками и ускакали на терновник, замерев там алыми птичками. Огромные стволы деревьев уходили ввысь. Узловатые, они были покрыты жёсткой, иногда шершавой, иногда - невероятно гладкой корой. Они тихо, мелодично звенели красноватыми, розовыми, сиреневыми листьями. Мягкая, изумрудно-зеленая трава так и манила пробежаться по ней босиком, и над нею весело порхали черные бабочки, каждая - с ладонь Гарольда. Под одним из деревьев обнаружился молодой, не старше Гарольда, мужчина приятной наружности, скромно одетый и в чистых белых перчатках. Он играл сам с собой в шахматы, увлеченно переставляя фигурки то за белых, то за черных.
- Здравствуйте. - Дружелюбно улыбаясь, опустил арбалет с плеча Гарольд. - Вы, случаем, не дворецкий? - Видимо, именно об этих шахматах и говорила служанка. Вместо игры, Гарольд приготовился просто всадить болт незнакомцу прямо в грудь. Сад окончательно выбил из него чувство реальности, предлагал отдохнуть, дать ноющим ранам передышку, и одновременно пугал своей неправильностью. Тем насколько всё это не подходило замку. Нужно было выбираться - перебить всех, кто мешал, и выползать из этой огромной иллюзии.
Мужчина бросил взгляд на арбалет, вскинув брови, но пожал плечами и переставил пешку на линию назад.
- Разумеется. Кем же ещё мне быть. А вы, случаем, не сумасшедший?
- По правде говоря.... - Гарольд сел на траву, не переставая целиться в дворецкого. Очень уж болела нога. - Я уже и сам не знаю, сумасшедший ли я или просто дурак. Скажите, вы не видели Коралину Брайнс - голубоглазую женщину, двадцати лет? Она должна была появиться в замке совсем недавно. - Учитывая платье вопрос был бы не таким уж и странным, если бы не сад и всё остальное. Интересно, опасен был сам дворецкий или та тварь.
Мужчина пожал плечами, подкинул на ладони снятую с доски башню.
- Может, и видел. А вы хотите меня убить?
- Нет, пока не хочу. - Пожал плечами Гарольд. - Но мне крайне нужно чтобы вы рассказали то, что знаете. Ответьте, пожалуйста, на вопрос - где Коралина?
Гарольд прислушался не приближается ли к нему какоя-то тварь, даже сгустил воздух за своей спиной, чтобы почувствовать движение. Может быть, стоило просто прострелить несговорчивому мужчине ногу? Чтобы тот не мог атаковать и был многословнее. Правда, с охранником это совсем не помогло - Грегори начал бредить, не успев ничего толком рассказать.
- А я не хочу отвечать человеку, который нацелил на меня арбалет. У этих штук, бывает, спуск соскакивает, особенно если долго натягивать. Кроме того, пугать, когда не хочешь убить - идиотизм. Приходите снова, когда решите - туда или сюда, - мужчина снова повернулся к доске, положение на которой изменилось, пока он отвлекался. - В любом случае, ваша игрушка ничто по сравнению с местной пыточной.
Гарольд уже поспешил, убивая Грегори, так что на этот раз он вздохнул, опуская арбалет.
- Место опасное, а я, как вы понимаете, не сам себя ранил - так что прошу понять мою грубость. Насчёт местной пыточной, это вы к тому, что вас пытали? Или вы ею заведуете? - Создавалось впечатление, что служанка перерезала себе горло именно, чтобы не мучиться.
- Первое. У местных лордов это, как вы, вероятно, уже понимаете, в обычае.
- Незавидное положение. - Сочувствующе кивнул Гарольд, с интересом глядя на доску. Скорее всего, дворецкий собирался предложить сыграть в шахматы на ответы. Это было бы похоже на жирную толстую женщину, и подтвердило бы слова служанки. - Я опасаюсь, что Коралина тоже не избежала этой участи. Может, всё-таки скажете, где она? Эта женщина тоже пострадала из-за Херли. По крайней мере, у меня есть основания так полагать.
- Зачем она вам? - поинтересовался мужчина, не глядя на Гарольда. - Оставьте. Всё равно ведь не выберетесь из поместья. Да и не найти вам то... что от неё осталось, простите, если вы в дурных отношениях с лордом - а с ним очень тяжело быть в отношениях хороших. Или у вас есть к нему подход? И к его любовнице, разумеется, тоже.
- Любовнице? Это правда, что она недавно родила? - Было бы полезно узнать, кого нужно прикончить, чтобы освободить Коралину. Прикончить... Ладно если речь шла, о какой-нибудь твари, пусть даже опасной. Но фэа ведь бывали вполне разумными, а этому ещё и было всего два месяца от рождения. Дворецкий, кажется, не был иллюзией - слишком внятно и по делу он говорил. Так что, можно было немного задержатсья.
Мужчина хохотнул.
- О, да! И если вы знаете это, то понимаете, что всё бесполезно - не спастись. Ведь обычному человеку совершить такое не под силу. Силу духа, я хочу сказать. Так что не стоит и говорить об этом.
- А мне кажется - имеет. - Гарольд поправил ноющую ногу. - Мне никак нельзя здесь умирать - я слишком многим должен. Расскажите, пожалуйста - что именно и как нужно сделать?
Проклятье могло быть наложено именно родившимся фэа. Но сила духа звучало плохо, так будто было совсем недостаточно перестрелять всю эту треклятую семейку.

- Что ж, если вы настаиваете... - мужчина поднял чёрного ферзя и сжал в пальцах. - И помните, что сами об этом просили! Итак. Вы могли слышать, что кровь - одно из самых сильных средств в магии. Кровь - это и душа, и земля, и родство... многое, в числе чего грубая сила - просто мелочь. Но я отвлекаюсь. Вы хотите найти Коралину и выбраться из поместья, но первому мешают замки и чары, второму - присутствие твари, что родилась совсем недавно, верно? Чары любовницы Херли снимут только её кровь и её глаз. Связать и лишить тварь силы, отсечь её от мира, сможет кожа матери-фэа, ремни, срезанные с живого тела. Ну а отомкнуть поместье - требует руки убитого лорда - хозяина, и его же кровь дополнительно свяжет тварь. Вот так вот. Теперь вы понимаете, что обречены остаться здесь, смириться? Разумеется, михаилиты убивают фэа направо и налево, убийцы добиваются и до лордов, но мы с вами - ни то, ни другое. По крайней мере - я.
Гарольд не верил. Могло статься, что этот дворецкий и был виновником всего, а теперь просто предлагал ему складный вариант. Слишком много мужчина знал о магии и крови. Но, перед тем как выяснять, кто лжет, можно было дослушать до конца.
- У лорда и его любовницы такая хорошая охрана? - Гарольд решил пока не рассказывать об убитом Грегори, чтобы не вызвать реакции. Особенно, если дворецкий и правда боялся только его. Может именно он и был безумен - мужчина, предлагающий сдирать с кого-то кожу. С другой стороны, Гарольд бы сделал и это, чтобы выбраться. Наверное. Зависело от самой любовницы.
- Обычная охрана, - пожал плечами дворецкий, - разве нужна хорошая охрана человеку, у которого любовница и отпрыск могут делать всё это?
- Да... Непростая задача, особенно с кожей. - Твою мать, снимать с кого-то кожу - это же был чистейший ужас. И Корли, сколько она уже была в этом замке? - Что вы имеете в виду, говоря - то, что от неё осталось?
Дворецкий хмыкнул, передвигая слона.
- Будь вы лордом, вы порадовались бы нищенке, которая заявляет, что - невеста сына? Да и не будь того, забавы стражи, палача, самого лорда порой очень... жестоки. Остервенелы, я бы сказал.
Гарольд вздохнул - значит, если бы получилось выбраться, нужно было искать хороший приют и для сестры. Но сначала лекаря - местный оказался негодным. Вспоминая его, и думать не хотелось, что могли вытворять в пыточной.
- Скажите, пожалуйста, где пыточная и как пробраться выше, кроме винтовой лестницы в комнате с оружием - там засела арбалетчица.
- Пыточная где-то здесь, - дворецкий очертил широкий круг рукой, охватывая половину сада, - ищите. Вы ведь в платье, хоть оно и не того цвета. А что до входов наверх - их много. Будь у вас синий или хотя бы голубой наряд - нашли бы сразу.
Гарольд прошелся взглядом по округе - уже второй раз ему говорили о платьях, причём в этот раз ещё и цветных. Может, они и должны были как-то сработать, и ему кажется предстояло это проверить. Гарольд повернулся к дворецкому.
- До этого сада я прошел через развилку, не скажете, куда ведут два других коридора?
- В страдание, смех и смерть, - мужчина приятно улыбнулся. - Равно, как и этот. Вы разве не заметили?
- Заметил ещё на входе... Все служанки почему-то не устают говорить, что вы во всём виноваты. Чем вы заслужили такую немилость?
И этот говорил о платьях, может, в этом замке они и работали, как цветные стёкла, через которые можно было разглядеть что-то новое, но всё равно больше походило на продолжение шутки. По ногам растеклись страшные усталось и слабость. В этой дряни нельзя было ни на секунду давать слабины. У него был арбалет, ещё оставались магические силы. Нужно было просто пробиться, и потом можно было бы отдохнуть по пути в телеге. Но нога и плёчо заставляли задуматься, как можно было бороться против лорда и его любовницы. Учитывая её способности, нужно было побороть иллюзию, а дальше хватило бы и пары болтов. Может быть, трёх...
Дворецкий вскинул бровь, смерил Гарольда взглядом от окровавленных сапог до платья, на которое тоже просочилась кровь из-под повязки.
- Заслужить немилость легко, господин. Достаточно оказаться не в то время не в том месте и сохранить открытый разум.
- Ну, дело ваше. Пока что вы, действительно, единственный человек с открытым разумом, которого я здесь встретил. - Гарольд не без труда поднялся. Так он мог потерять сознание, ну или просто напросто уснуть. - И всё-таки, помилуйте мою ногу. Мне стоит искать пыточную или Коралина наверху?
- Пыточную стоит искать всегда, - назидательно заметил мужчина, отворачиваясь к доске. - Только там наступает настоящее просветление. Но лорды предпочитают держать любимые игрушки рядом - пока им не надоест.
- Благодарю, не хотите пойти со мной? Оружие наверху есть, а целей и поводов много.
Дворецкий мог пригодиться хотя бы, чтобы вынести сестру, а скорее всего, оказался бы эффективнее самого Гарольда.
- Идти стоит, только когда цель одна, - дворецкий пожал плечами. - К слову, если подумать, то пути наверх зависят и от того, зачем идти... как и платья. Хм. А и в самом деле - зачем? Вы что, в самом деле собираетесь сдирать кожу с фэа?
Может быть, из-за того что Гарольд бывал в пыточной, или от того, что это был первый в замке человек, с которым можно было поговорить - дворецкий показался хорошим знакомым. Зачем он шел наверх? Гарольд посмотрел на мужчину, потом на арбалет.
- Я пришел, чтобы освободить мою... Коралин. Я не святой, и Херли сделали достаточно, чтобы мне хотелось их перебить и отправить прямо в адские котлы, пустыни и канавы. Но, черт с ними - рано или поздно они своё получат, и если получится вытащить девушку - пусть катятся на все четыре стороны. Но что-то мне подсказывает, что просто так никто никого не отпустит. А цель у меня, если угодно одна - выбраться и вытащить Коралин. Но я бы на вашем месте мстил и, может быть, отомщу на своём, по крайней мере, не буду сдерживаться.
Помолчав, Гарольд добавил.
- Другого способа выйти нет?
- Разве я бы тут сидел, будь он?
Дворецкий рассеянно потер колено и достал из густой зелёной травы розу. Золотисто-желтую, высеченную из камня столь искусно, что казалась живой.
- И даже если бы я хотел пойти с вами, - заметил он, всучая цветок Гарольду, - увы. Переломанные в пыточной ноги не позволяют бегать по лестницам, если вы меня понимаете. Ступайте, и да благословит вас Господь.
Боль прокатилась по телу, но Гарольд никак на неё не отреагировал. Нечасто она появлялась в таком контексте.
- Я надеюсь вы сможете выбраться, если у меня всё-таки что-то получится. Меня зовут Гарольд.
- Не потеряйте розу, Гарольд, - кивнул дворецкий, - она - ключ к двери, которую нужно открыть.

Гарольд вернулся наверх. Снимать одежду с покойной не хотелось, так что он обыскал все комнаты прислуги, но ничего, кроме маленького платья для девочки лет десяти не нашлось. Шторы, и всё остальное были выполнены в цветах рода. Ничего, чем можно было бы покрасить ткань он не нашел. Так что в итоге Гарольд оказался над тем же трупом. Теперь стало понятно, почему девушка говорила о платье, как о инструменте или очках. Почти забавно было, что Гарольду было безумно традно заставить себя снимать платье с трупа. А ему ведь нужно было вытворить кое-что намного, намного более безумное. Вспомнилась иллюзия, назвавшая его рыцарем. Сколько месяцев должно было быть тому свёртку? Гарольд всё-таки начал снимать платье - он терял кровь и силы, так что скорее всего бессмысленные поиски внизу могли закончиться смертью. Люк бы ему тоже не открыли, даже не ответили.
Ничего нового видно не было, а разошедшееся по швам платье только мешало двигаться. В операционной всё так же лежали два трупа, стояли непонятные склянки и холодел каменный стол. Гарольд выдохнул, наполнив дыхание силой и направил поток на стены. Так можно было почувствовать мельчайшие отверстия и может быть замаскированный ход. Через несколько секунд нашлась щель, потихоньку принявшая очертания небольшой двери. Гарольд попробовал выломать дверь мечом, но та не поддалась, не помогло и спешное переворачивание всей комнаты верх дном в поисках замаскированного под книгу или склянку рычага. В итоге Гарольд достал цветок, хоть дворецкий, кажется, имел в виду совсем не эту дверь, а какаую-то более важную. Конечную что ли.
Сначала Гарольду просто показалось, но через мгновение на стене проступили маленькие трещинки. Он поднёс цветок ближе и едва заметно коснулся им стены, от чего всё тут же взорвалось и закружилось. Его отшвырнуло в сторону, ударило камнями, а плечо пробила жуткая боль - в то же самое место, что и прошлый раз ударил болт. Сквозь общий гомот и эхо в ушах проступил противный женский писк. Его обладательница бросила арбалет и убежала. Несколько минут Гарольд просто не мог прийти в себя и на секунду даже подумал, что умирает. Но вскоре звон в ушах исчез и он попытался встать, уже даже не ругаясь. Дважды пробитое плечо превратилось в месиво, которым вряд ли бы получилось вскоре пользоваться. Кажется, это была та же самая женщина, что выстрелила в него на лестнице и Гарольд уже всерьёз её недолюбливал. Это было плохо - он и до этого не представлял, как сможет что-то сделать лорду, а теперь раны могли оказаться смертельными сами по себе. Гарольд с трудом поднял себя, опираясь здоровой рукой о каменный стол. Снять синее платье, которое его явно дискредитировало, теперь бы не вышло - можно было только сорвать. Как только девушку тоже не оглушило? Его немного шатало, а цветок разбился на мелкие осколки. Гарольд взглянул назад - возвращаться или оставаться всё равно было никак, а идя вперёд он кажется просто себя добивал. Выходило как-то нелепо, так что его смерть в итоге не многим отличалась бы от смерти Грегори. Он поднял тяжелый арбалет, готовясь всадить болт в первого же встречного - у девушки был миллион причин, но следующий болт стал бы для него последним, а арбалетов в замке, кажется, хватало.
Подойдя к лестнице, Гарольд опять выдохнул, закручивая поток, и посылал его вверх, чтобы бы прощупать не ожидает ли его третий болт. Вряд ли бы это помогло, стой женщина за углом, но о наглом силуэте посреди лестницы ветер мог дать какое-то представление. Кажется, наверху никого не было и Гарольд поднялся, остановившись на мгновение от слова прозвучавшего со всех сторон рыка, на этот раз сытого и довольного. Не был ли этот тот самый ребёночек, которого увидела сестра? Нужно было спросить у кальянщицы-поэтессы хотя бы на обратном пути. С пролёта вела всего одна дверь - достаточно обычная с блестящими новизной заклёпками. Гарольд вежливо постучал, предварительно спрятавшись за стеной, но никто не ответил, так что он попробовал открыть дверь, и та оказалась незаперта.
Осторожно выглянув за угол Гарольд увидел красивую комнату с изразцовым полом, портретами и тяжелыми черно-желтые портьерами, а через секунду ногу пронзила боль - на него набросилась тварь размером почти с две ладони. Порвала несчастную штанину и тут же метнулась назад, прячась под кованым столом. Что-то вроде прыгающей на длинных задних лапках мыши с длинными ушами и почти что лавинным хвостом издавало тот самый звук, который пугал Гарольда до этого и точно не был рыком потомка рода Херли.
Из комнаты вели три двери, секунду подумав, Гарольд прохромал к центральной - в прошлый раз это, кажется, было вырным решением. Когда он осторожно попробовал открыть дверь, тварь метнулась к нему, но успела только клацнуть зубами у ноги, и отпрыгнула на диванчик. Впереди был длинный коридор. Гарольд подумал, не пристрелить ли заразу на диванчике, но попасть мо мелкому зверьку было бы не так уж и просто, а оставаться без единственного выстрела не хотелось. Да и укусили его не сильно. Гарольд подошел к двери слева, и снова оглядываясь на зверька и прячась за откосом, попробовал открыть дверь.