- И хуже всего то, что он всё-таки не стал обваливать на нас потолок, - задумчиво добавил Раймон и просветлел. - Но хотел, так что не всё потеряно.
- За праведность пощадил, не иначе, - в голосе сестрицы звучало усталое веселье, - комиссару-то виднее.
Рядом с зятем ярость показывать было нельзя, опасаясь запрета видеть Эмму. Но очень хотелось. Потому Дик ограничился лишь нервным поглаживанием навершия меча, да постукиванием ногой по полу. Харперу было лучше утонуть в грязном месиве, какое представляли из себя улицы Саутенд-он-Си, не дожидаясь оммажа. Потому что после... Отмахнувшись от образа освежеванного мужчины, подвешенного над муравейником, Дик кивнул сестре.
- Эд не беспокоил? - Счел за лучшее перевести тему он.
- Сестрица Хизер, - сладко заметила Эмма, - у нашего братца наступили тяжелые минуты. Спасайте, что ли.
Хи ласково погладила Дика по голове и вздохнула.
- Держать всё в себе - вредно. Но что поделать, коли уж он такой...
Сегодня определенно был день сдержанности. Дик только вздохнул, уговаривая себя не отшатываться от руки Хизер, не показывать, как радует это прикосновение, и не поправлять речь девушки. Хотя... Какого чёрта?!
- "Если он такой", Хизер. S'il est. Ладно. Сэр Раймон, вы не откажетесь присутствовать при оммаже этого... человека? В конце концов, Хорли отойдет Эмме по завещанию, и это будет еще и ваш вассал.
Эмма усмехнулась, укладываясь поудобнее.
- Вы правы, дорогая Хизер. Он такой... ennuyer.*
- А по завещанию - не успеет, - уверенно заметил Раймон. - Такие комиссары долго не живут. Будь мы настоящими каннибалами или культистами - в том трактире бы он и остался. А каннибалов и культистов в славной Англии не счесть, на каждом углу. А то, если повезёт, он прямо тут и закончится? Обитель местную мы так полностью и не очистили... или вы, шурин, собрались помирать сразу после оммажа? Тогда, конечно, мы придём. Такое зрелище пропускать никак нельзя.
- Если повезет, он закончится сразу после оммажа, - мрачно посулил Дик, усмехаясь, - а если нет, то стоит умереть, чтобы не мучиться. Хм. Если завещать его Эду, должно выйти забавно. Спасибо, сэр Раймон.
Он благодарно наклонил голову. Благодарил за спокойную, почти семейную беседу, которая еще не была принятием, но уже перестала быть враждой. И молча, жадно, стыдясь этого, наслаждался той полнотой жизни, какую приносила только Эмма.

________________
*зануда (фр)

Небо, опрокинутое в лужи, было красиво. Снова.
Второй раз за день смотрел на эту картину Дик, не видя ровным счетом ничего. Его маленький Генри, Генрих Фицалан, отданный михаилитам ради лучшей доли, умер.
Брат Ясень, похожий на лэрда настолько, что Дику невольно хотелось поклониться, привез дурные вести из резиденции. Скорбно побелела Эмма, услышав о смерти мальчика Эрдара, помрачнел лицом зять – при известии о магистре Еже, а сам Дик поблагодарил кивком – и вышел. Вышел созерцать грёбаные лужи и поющих лесавок. Сестрице хватало своего горя, да и делиться сыном с нею Дик не хотел.
Генри был крупным, и Рисса измучилась, его рожая. Она спала, когда Дик тихо прошмыгнул в спальню, нарушая все правила и обычаи, чтобы взять на руки посапывающий сверток. Ему, теперь уже отцу двоих сыновей, таинство рождения казалось чудом. Не было ничего и никого, лишь двое людей, не слишком радующих друг друга в постели – и вот, мальчик. Сын. Генри.
Дик с размаха треснул кулаком по деревянному крылечку, на котором сидел, но от боли легче не стало. Он хотел уберечь ребенка от голода и холодной смерти, подарить хоть десять лет сытости, тепла, дать образование и ремесло, а вышло, что отдал на погибель, на потребу лихорадке!.. Он думал, что сыновей у него двое, но не берег их, и теперь сын был только один. И приходилось думать о том, чтобы возвращаться к Риссе или искать новую жену, ведь даже в скорби Дик принадлежал не себе, а долгу старшего сына, наследника, хозяина.
От мыслей о Генри, от тихих, поспешно проглоченных слёз, стало пусто и равнодушно. Ни Уилл Харпер, ни оммаж больше не тревожили – перед лицом большого горя гасло горе малое. Лишь сизой мутью плескалась в голове тупая боль, облившая лицо и затылок горячей волной, когда Хи мягко и сочувственно положила руку на плечо.
- Я ведь могу и руку оторвать, - лаская, Дик пробежал пальцами по её запястью, - mon amour Bruyère. Косточки тонкие, хрупкие, сама тощая. И не боишься, дурочка. Зачем?
Зачем подходить со спины, трогать плечи и волосы, показывать свою принадлежность, помечая его, как всякая самка метит самца, территорию? Зачем злить, отвлекая этим своим обтиранием от мыслей и скорби, рискуя собственной шкурой?
- Потому что, - отозвалась Хи, и не думая отстраняться. - А если философствований надо, так отправляй в эту, как её... академию Уолси. Чтоб, значит, умно говорить научили.
- Это не ответ. Это - отговорка. Можешь отвечать без философствований, без "значит" и даже без умных разговоров. Но главное - не увиливай от ответа. Почему, Хизер? Ты видела, что сдерживаться мне тяжело. Что на руку я не воздержан, и убивать - почти люблю. Что мигрень будит зверя, с которым твои отвары, твоё тепло и твои руки справляются с трудом. Почему ты тут, а не в доме, с Эммой?
Руки у нее становились чистыми, холёными, мягкими. Их хотелось целовать, но вот этого-то делать было нельзя. Дик сбросил эти всё ещё неоцелованные ладошки с плеч, равнодушно разглядывая лужу у ног. В ней отражались осточертевшее небо, кусочек желтого платья Хи и тусклые, грустные деревья. В Саутенд-он-Си, городе скорби, всё было грустным.

Хизер вздохнула и подняла глаза к небу.
- Если mon frère сейчас est si bête, что ничего не понимает, то не будет ли он любезен заткнуться и позволить просто помолчать вместе?
- Tellement noix, - поправил её Дик, одобрительно кивая. По крайней мере, самоубийственно глупая Хи прилежно училась французскому. - Иди в дом. Здесь опасно, твари бегают. Я хочу подумать.
А поразмыслить нужно было о многом. О том, чтобы навестить могилку Генри и оплакать его. О Риссе, которая, всё же, оставалась матерью - и матерью неплохой. Известие о смерти сына могло убить её, и тогда Дик обошелся бы без развода... А еще думалось о Кат, поместье, Фэйрли и госпоже, которой он молился весь разговор с Харпером - и рисунки на запястьях при этом не горячели, выказывая её неудовольствие.
- Не позволит, - сама себе ответила Хизер, поворачиваясь к дому. - А там молчать ни с кем не нужно.
- Выдам замуж. За Харпера, - мрачно посулил ей Дик, размышляя, стоит ли вставать только для того, чтобы отвесить подзатыльник, и приходя к выводу, что всегда успеет это сделать. - Будешь ему перечить.
Но руку, чтобы поймать за подол и удержать, он протянул. И притянул, укладывая руки Хи себе на плечи. Воспитывая, следовало идти на уступки, хоть и появлялось ощущение, будто загоняют его под каблучок новых сапог Хизер. Выводы из размышлений у Дика так и не получились, но было просто хорошо молчать, глядя в грёбаную лужу, где отражалось опостылевшее и совсем не успокаивающее небо.

22 -23 марта 1535 г. Саутенд-он-Си - Рочфорд.

Хи приучала его к себе, исподволь, незаметно. Воспитывала, как щеночка, а Дик-то наивно полагал, что воспитатель тут он. Отварами, прикосновениями, поправленным воротом рубашки перед оммажем она принуждала думать о себе, но не как о сестре. О женщине. Впрочем, разговор об этом Дик отложил до лучших времен, которые должны были настать, когда ворота Саутенд-он-Си останутся далеко за спиной.
Хи приучала к себе даже в церкви, стоя за спинкой этого то ли кресла, то ли трона, невесть откуда приволоченного Харпером...
Дик сбился на полушаге, улыбаясь толпе. В воздухе пахло Эдом, нет - сестрой госпожи, и от этого поднимались волосы на руках. Впрочем, лошади и рябины на запястьях теплели, успокаивая - госпожа рядом, скоро будет тут, здесь Хозяйка Рощи, здесь никто не будет стрелять из арбалета в Хизер. И в него. Но утешение выходило слабым - он принимал оммаж человека, которым тяготился в церкви, которую подготовила для этого недруг зятя и сестры.
Не хотел Дик этого оммажа, хоть и радовался втайне присутствию госпожи, рядом с которой становилось все просто и очевидно: вот он, вот - Хизер, а вот - служение, которое превыше личного. И лишь Харпер своим присутствием портил эту церемонию, которая могла быть торжественнее, желаннее, ярче.
Харпер мешал говорить с госпожой, мешал жадно целовать после оммажа Леночку - тело требовало облегчения, помня о том поцелуе с Хизер. Новоиспеченный баронет мешал даже спешить в дом констебля, за лошадьми, за свободой от Саутенд-он-Си.
И легче стало лишь в Рочфорде, куда Дик приехал уже заполночь, чуть не загнав Буяна и кобылку, что теперь принадлежала Хизер. Здесь была свобода, несмотря на маленькую комнатку с одной кроватью, которую предстояло делить с Хи, несмотря на холодную воду, которую пришлось вылить прямо из ведра на себя, во дворе, перемигиваясь с подавальщицей, весьма одобрившей, что рыцари раздеваются прямо за конюшнями и ничуть не стесняются её, полную и веснушчатую. Свобода была даже в горьковатом отваре, ждущем его на столе. Но самое главное - в отсутствии Харпера, хоть со старым воякой Манвилем еще стоило поговорить.
- Про Эмму Харпер так ничего и не понял. Как думаешь, Хи, есть ли шанс, что когда-нибудь поймет?

- Он даже не услышал, - уточнила Хизер и прищурилась, глядя на него. - Но мне интересно... эта невеста по описанию выглядит уж слишком хорошо для вот такого баронета. В чём подстава?
Дик рухнул на узенькую лавку у окна, на которой ему было суждено коротать ночь. Подставой, как изящно выразилась Хи, он это не назвал бы. Сэру Рольфу нужно было сбыть с рук охочую до утех дочь и обзавестись законным внуком, Дику - пристроить нежеланного вассала в хорошую семью. Почти взаимная выгода, если пренебречь Харпером.
- В том, mon cher amour, что с невестой этой не переспал только ленивый. В том, что приданое Харпер получит только после смерти сэра Рольфа, да и тогда хозяином не будет, лишь его дети. А если детей в скором времени не появится, то он даже содержания получать не будет. Но припоминая леди Алетту, я осознаю - дети будут, вот только наш вассал в их создании вряд ли поучаствует...
- На месте сэра Рольфа я бы проверяла, чьи они, - возразила Хизер и вздрогнула, словно от холода. - И всё же, как этот Уилл Харпер напоминает Гарольда Брайнса!.. Как ты думаешь, он на самом деле будет извиняться? И скажи на милость, дорогой брат, зачем ты сидишь на лавке, когда уже пора ложиться на кровать?
Вот уж чего Дик не терпел с детства, так это спать в одежде. Теперь - приходилось, чтобы не подавать прислуге поводов сплетничать о том, как брат и сестра спят в одной постели обнаженными. Инцест был делом семейным, но церковью ни законом не одобряемым. Укоризненно вздохнув, Дик перелёг на кровать, с интересом наблюдая за Хи. Бывшую шлюху сложно было удивить мужчиной в постели, его - шлюхой, но Хизер уже не была просто девицей, купленной за деньги.
- Не знаю, что он будет и чего не будет, но если нет - извиняться за него придется мне. Ложись. Обещаю, - заговорил Дик шутовски, подражая Тристану, - сохранить твою честь для мужа, прекрасная дама. К слову, сэр Рольф - вдовец.
- Неужели ещё хуже Уилла Харпера? - удивилась Хизер и с довольным вздохом потянулась. - Лилитана говорила, что честь наша состоит в том, чтобы следовать лучшему и улучшать худшее. Боюсь, мне никогда не хватало разумения понять прелести улучшения. Но что же - лучшее, что не улучшить никак? Мир, созданный... как там пел перед бароссаром этот милый хор? Sors immanis Dominо, да?
- Sors immanis Dominа, Dominus et Reginа apus Rex nostra, - ухмыльнувшись, поправил её Дик, - Богиня и бог, королева и король. Жрицам приходилось выживать среди христиан, вот и... улучшали, как могли.
Слова о Лилитане резанули по душе, будто серпом. Дик лелеял, берёг, воспитывал, но вспоминала Хи не его наставления, а потаскухи из грязного подвала. Вот уж воистину, можно вывести шлюху из борделя, но бордель из шлюхи - никогда.
- Сэр Рольф - пожилой, но еще крепкий рыцарь и молодую жену будет носить на руках. Чего тебе еще надо, дурочка? Вдобавок, если родишь наследника - оставишь с носом Харпера.
Хизер нахмурилась, отворачиваясь, тряхнула распущенными волосами и принялась неторопливо расшнуровывать платье.
- Одежда - радует взгляд и скрывает тело, делая что-то - лучше, что-то - хуже. Но это всё при свете дня, а в чём же её совершенство ночью? Что до наследников, милый брат, то, боюсь, сэр Рольф бы разочаровался. Понести я не смогу. Никогда.
Шнуры с жалобными стонами рвались под кинжалом, щелкали по пальцам. Дик зло сдёрнул платье с плеч Хи, которые уже совсем не были тощими, запрещая себе глядеть на округлившуюся девушку, на то, как тонкая камиза стекает с...
Зажмуриться не помогло. Одеяло, в которое пришлось завернуть Хизер - тоже. Глаза помнили, руки, разум. Лилитана и в самом деле хорошо выучила её, этот осмелевший от безнаказанности цветочек, провела по самой грани, показав, за какое место держать мужика. Потому и сдаваться было не жаль, но... рано. И не нужно, потому что думать всегда стоит головой, а не штанами.
Позволь он себе лишнее - и проще станет оставить эту поганку на обочине.
- Не сможешь - и не надо. Будем выдавать тебя замуж за вдовца с наследниками.
Без одеяла Дик зяб, хоть и прижимал Хи к себе, подушка казалась неудобной, а кровать и вовсе уподобилась адскому ложу, под которым развели костёр, и поставили дьяволят с вилками.
- Зачем я нужен тебе - так? Я не женюсь на тебе, не смогу сделать фавориткой, не дам даже покоя. Чем тебе плохо быть сестрой, Хи?
Сестра сестрой, а её шея под губами ощущалась совсем, как у любовницы - горячо и пьяняще. Дик попенял сам себе за развратность, но вышло это так неубедительно, что тело не поверило. Зато снова поднялась глухая злоба, распирающая затылок мигренью.
- Расхрабрилась? Поняла, что я не могу причинить тебе боль? Что не брошу в овраге? А если ошибаешься? Отравишь тогда?

- Женщина - существо несовершенное физически, интеллектуально и нравственно, возможно, и вовсе не человек, - выдохнула Хизер ему в волосы. - А что, дорогой брат, ищешь ли ты наутро дохлых кур под окнами, куда выливаешь отвары?
- Совершенствуйся.
От злости потряхивало, знобило, но Дик встал, чтобы слепо нашарить сапоги и накинуть оверкот. Дверь из комнатки виделась теперь темной дырой среди зыбкого марева, и стоило уйти туда, нырнуть в зал таверны, чтобы не придушить Хизер, которая зачем-то так была нужна. И лишь у двери, уже нащупав петлю, что заменяла здесь ручку, он уронил:
- Должна же ты когда-нибудь стать человеком.
- И надушиться ирисами?
Бешенство ускоряло время, замедляя его. Кларисса бы уже принялась молиться, прощаясь с жизнью. Хи дерзила - и это отрезвляло самую чуть, достаточную для того, чтобы понять, что в руке уже не веревка, а хрупкое запястье, сжатое до треска костей собственных. Эмма, в устах Хизер превратившаяся в упрёк, всё же, была умнее и осторожнее, она понимала, когда нужно заткнуться, но женщину, вожделенную и запретную, Дик в ней не видел. И мысль эта заняла лишь миг.
Вторым мгновением стала кровь, льющаяся из разбитой ладони - предназначенный Хи удар приняла кровать, будто была виновата в чем-то. Будто мебель вообще была способна выказывать непокорство. Очнулся Дик, лишь осознав, что белая, не выражающая никаких чувств маска, которую зачем-то прилепили к окну - отражение его собственной физиономии. Запястье Хизер он так и сжимал, чудом не оторвав от девушки.
- Тебе подойдёт жасмин.
- Руку нужно перевязать. Хотя бы и остатками платья, - лицо Хизер было едва ли не белее его собственного, но в голосе не слышалось дрожи. - И почему - жасмин?
- Потому что женственна, грациозна и привлекательна. Жаль, что дурочка.
Дик устало опустился на кровать, усаживая Хи к себе на колени, пачкая её кровью. Хотелось спросить, зачем она доводит его до бешенства, но ответа на этот вопрос не знал никто. Его всё еще потряхивало, всё еще хотелось отшвырнуть Хизер, ударить. Убить. Уйти в ночь и найти похожую шлюху. Убить её. Но на место зверя уже заступал человек, и от осознания, что напугал, сделал больно, становилось стыдно. И это странное, непривычное чувство заставляло прижимать к себе девушку, приглаживая её волосы, касаясь щёк и плеч, шеи и рук, отдавая остатки своего тепла.
Впервые в жизни он не знал, что делать с женщиной, холодно и расчетливо обрекая Хи на целибат.
Хизер, почуявшая свою силу, могла стать опасной как те фаворитки, что вертели вокруг пальчика не только королей, но и всё государство. Дику не нравилось вертеться, да и обязанности перед родом никуда не денутся. Наследники обязаны были родиться от законной родовитой супруги, чья репутация не запятнана ничем, а ведь теперь для Ричарда Фицалана открывались двери с богатыми невестами, хвала Бадб и её щедрости!..
Вот только расхрабрившаяся, получившая своё Хи вряд ли потерпит другую женщину в их жизни, не станет делить его с женой. Отравит. Или зарежет, как Лилитану. Да и замуж её не выдашь - сама мысль, что другой будет касаться его - его! - Хи, Дика бесила. А значит, оставалось разложить руны. Завершить эту ночь, заставив себя заснуть, преодолев вожделение и усталость.
- Ты моя. Я не оставлю тебя в придорожном овраге, не продам в очередной бордель, может быть - не выдам замуж, если вовремя затыкаться научишься. Но пока ты внятно, без лишней софистики, по-французски, не скажешь, зачем ты хочешь заполучить меня любовником - будешь жить, как монашка. В целомудрии и смирении.
Не дожидаясь ответа, Дик рухнул на кровать, так и не выпустив из рук Хизер. Если уж наказывать за непокорство и несдержанность - так обоих.

Здесь и далее - Лекс и мастера

Деним Мас (некогда - Гарольд Брайнс)

7 марта 1535 г. Или, Саффолк.

- Дяденька! Эй, дяденька! Да вставай же, Ю тебя задери, сколько можно дрыхнуть! Даже овца сдохла уже!
Голос врывался в сон назойливым зудением, вбуравливался в гудящую голову страхом, заставлял открыть глаза. Он - а кто он, к слову? - лежал в комнате, похожей на тысячи комнат, виденных им... когда? Вот дьявольщина-то, в голове будто коровы на водопой ходили, выпив все воспоминания! Даже лица матери он не помнил. Так, вероятно, чувствовал себя Адам, осознав, что вокруг райский сад. Странная вещь: вспомнить, кто такой Адам - дело плёвое, а вот собственное имя...
- Как меня зовут, девочка?
Дитя казалось незнакомым, хоть и весьма хорошеньким. Карие с прозеленью глаза, каштановые локоны, кожа цвета дорогого китайского фарфора, со вкусом подобранная одежда - всё это он видел впервые. Но ведь ему и собственная рука, сильная, натруженная, с широким запястьем, была незнакома?
- Да ты сбрендил или башкой ударился?! - девочка раздражённо закатила глаза. - Гаро... тьфу! Деним Мас, как вот в документах новых написано, что Ю спроводила. А я, значит, Гемма получаюсь, вот жеж имечко подобрала. Знала ведь я, что не любит меня эта змеюка, но чтоб настолько?! А ты, дяденька, сказывай лучше, чего было-то. Почему в кровище вернулся, да молчком, и сразу на кровать повалился? Ну и воняет же...
- Гаро или Деним Мас?
Гаро-Деним уселся на кровати, тщетно пытаясь справиться с головокружением. Не помнил он решительно ничего. Кем была эта девочка, Гемма? Дочерью? А была ли у него когда-то дочь и где тогда её мать - и его жена? Ю? Змеюка? Новые документы? Кем он был, черти задери бабушку, что ему понадобились новые документы от какой-то змеи? Чувствуя, что мысли разбегаются мухами по гнилому мясу, он тряхнул головой, разглядывая одежду. Воняло и впрямь знатно, как в свинарнике, где свиньи давно сдохли.
Забавное сравнение... Будто когда-то доводилось возиться со свиньями. Мёртвыми.
Гемма тяжело вздохнула и сложила руки на груди.
- Гарольд Брайнс - ну, так представился когда. А так-то кто тебя знает, может, и это имя не первое? А сейчас, значит, Деним Мас, а я - Гемма Мас, дочка безвременно почившей Анжелины, кем бы она ни была. Твоей не-жены то есть. Ты это, что, придуряешься, что ли? Или взаправду?
Имена ему ничего не говорили, а почившую в бозе Анжелину Деним - для себя он решил остановиться на этом имени - хоть расшибись, а не помнил.
- Взаправду, - вздохнул он, принимаясь срывать с себя окровавленную одежду и бросать её в камин. Что бы не довелось сотворить там... где-то там, куда уходил и откуда вернулся в кровище, но добрые люди в таком виде не ходили. А значит, Деним Мас был недобрым. Или мясником. Дева Мария!...
Боль была адской. Мышцы скручивало в тугие жгуты, и Деним даже порадовался, что длилось это мгновение. Он осторожно вдохнул. Дьявол, дьявол, дьявол!.. Неужто только на упоминание матери Божьей?..
Второй приступ прошел легче, а Деним дал себе зарок - обходить церкви подальше и не молиться. Сдохнуть от излишней набожности становилось проще простого.

- А зачем я туда ушел, и как мы тут оказались?
- Приехали, - теперь девочка наблюдала за ним с явной опаской, перед ней стоял неведомый хищный зверь, - на телеге. Везли Бертрис к её родне, получается, за ценнющие висюльки с каменьями. Она, значит, за едой отправилась. Бертрис. Потому в комнате и нету. А в замок к леопёрдам этим ты пошёл потому, что вроде как сеструху они твою украли и мучили. Вернулся, только, один-одинёшенек. В таком вот виде. Ой, чуйство у меня, что... - она замялась и прикусила губу. - Для такого чуйства и словов-то не напридумывали, дяденька.
Деним охотно последовал её примеру. Замяться сейчас было очень легко - он попросту - и похоже, привычно - не понимал, что происходит. Кажется, отсюда надо было драпать подальше и поскорее, а расспрашивать и задумываться - после. В стороне от замученных сеструх, леопёрдов и дохлых овец.
- Куда, говоришь, мы везли эту Бертрис?
- В Катлауди, она оттуда родом. А потом собирались в Ирландию, потому что Ю поручила добыть ей там блестяшек, - пояснила Гемма, с тоской глядя в камин, где исходил вонью и чёрным дымом оверкот, упрямо отказываясь сдаваться стихии. - Ожерелье, браслеты, а всё, что сверху найдём - наше. Дело прям такое выгодное, что наверняка подохнем, да только шансами не бросаются, - последнюю фразу она произнесла тихо, словно самой себе, но потом тряхнула головой и продолжила: - Глен кок, или как его там. Вот уж точно, кокнемся так кокнемся. Знаешь, дяденька, а давай хоть раз, когда гонятся, не по тракту поедем, а лесом, лесом? Опаснее, да безопаснее, ну?
- Разумно, - признал Деним, находя резон в словах девочки и прозревая - до сих пор этой разумностью он не обладал. Вопросов было много. Очень много. От их обилия кружилась голова и хотелось просто забыться. Но увы - он уже забылся, до этих самых вопросов, а теперь наступало время для осознания и решений. Катлауди ему подходил - смутно помнилось, что это далеко. Но сначала казалось правильным уехать подальше и околичностями, слухами, сплетнями узнать, что здесь произошло.
- И даже думать не хочу, что там нас за слухи догонят, - мрачным эхом отозвалась Гемма. - Если вообще только слухи. Небось, ещё похлеще, чем в Бирмингеме этом, с кубиками, поляками армстронговыми да ледями кладби...
Дверь отворилась без стука, оборвав девочку на полуслове, и в комнату вошла светловолосая сероглазая девушка с пухлыми губками и крайне пухлой грудью. В руках она держала поднос, нагруженный дымящимся мясом и сыром. Сбоку притулилась миска зелени.
- Ой, проснулись! Значит, вовремя я. Мужчинам надо есть, и много, иначе силы не будет. Вот, что нашла. А если... - бросив взгляд на камин, она надула губы. - Какой вы непрактичный. Я ведь всё отстирала б. Что, впервой, с кровью-то? Была бы чистая одёжа, а так люди ещё больше спрашивать начнут. Я-то им всё как есть рассказала, а вы...
- Новую купим, - буркнул Деним, продолжая разоблачаться и выискивая взглядом седельные сумки. В то, что он мог отправиться в путь без смены одежды, верилось с трудом. - Что ты им рассказала, душенька? И кому это - им?
- А всем, - радостно сообщила душенька, ставя поднос на столик. - Полный зал тама, и все-то гудят, страх один. Вот кто спрашивал, тем и рассказала, что, значит, у мясника, верно, вы работали. Дочке приданое ведь нужно? Нужно. Вот и берётесь за всё, ради лишнего шиллинга в кошель, как мужчине и должно. Потому и измазались все.
Гудящие "все" Денима не порадовали. Более того, он все отчетливее понимал - интерес полного зала ему не нужен. Окровавленная одежда - это законный повод констеблю позадавать вопросы, на которые Деним ответа не знал.
- Ты умница, дорогуша, - одобрил, тяжело вздохнув он, - но в следующий раз просто улыбайся и молчи. У тебя замечательно красивая улыбка, особенно, если не говоришь. Зачем нам нужна была сдохшая овца, Гемма?
Девочка пожала плечами.
- Чтобы от рыцарственностей преисподнических откупиться, ты сказывал.
- Каких еще рыцарственностей?
Откровения от Геммы нравились Дениму всё меньше. А уж когда из сумки вместе с чистой рубахой выпала странная цепь с чертями и совсем уж непотребным девизом на латыни!..
Но приятной новостью стало, что латынь он понимал. Поганой - что, кажется, был рыцарем Ада и пытался откупиться от него рыжей дохлой овцой. Застонав от несуразности, Деним рухнул на край кровати и принялся спешно натягивать штаны.
- Надо же, - восхитилась Бертрис, - это ведь даже капитан теперь не отберет! А уж как я нос этой зазнайке Джемайме утру, когда цельный рыцарь меня домой привезет!
- Замолчите, дорогая, прошу вас снова. Гемма, мы уезжаем, собирайся.
Сейчас ему казалось: бежит он уже так давно, что не помнит - от чего. Что бегство - это не свобода и обязательно наступит время, когда придется перестать убегать, а вместо этого - развернуться и посмотреть в лицо опасности. И самое сложное в этом было - найти в себе мужество. Пока же Деним твердо помнил лишь одно: своевременное бегство - почти победа. А уж над чем он одерживал викторию, можно было разобраться и потом.

8 марта 1535 г. Уолчес Дем - Манея.

С прошлой жизнью, которую Деним не помнил, не повезло. Если верить Гемме - да и кому еще оставалось верить? - он отнял сисятую дурищу Бертрис у "своего" капитана, обращался в волка и вообще был дьяволопоклонником. И потому дорогой Деним думал. Много и, кажется, непривычно: от мыслей разболелась голова. К выводу он пришел неутешительному, но полезному: ничто на свете не дается просто так. Ни эти едва заметные вороны на лице, которых вспомнить не мог, ни потеря памяти. И если его участь - начать жить с чистого листа, то стоило попытаться не потерять этот шанс. Осталось лишь понять, по какой из дорог пойти. Он стоял у камня на распутье, остро понимая, что делает это в который уж раз.
Первая дорога была очевидна - рыцарь Ада может служить только преисподней. Душу продать легко, вернуть - невозможно. Обманывать, соблазнять, убивать, приносить жертвы и отправлять зловещие ритуалы, вознося хвалу Люциферу - вот участь служителя дьявола. Сгореть на костре или пасть под мечом михаилита - таков его конец. Но до тех пор - сытая, богатая жизнь: преисподняя требует многого, но, по слухам, и одаряет щедро. Да и будь это иначе, разве множились бы секты?
Второй путь Деним не видел, но твердо знал - он связан с воронами на лице, которые что-то значили. Не могли не значить. Они не были татуировкой, прорастая кожу изнутри, а значит - кто-то пометил его. И это тоже требовало разъяснений, после которых станет ясно, куда ведет эта дорожка.
Третий путь заволокло туманом. Серо-молочным, сквозь который не было видно ни тропки, ни огней. В нём не слышалось даже пения птиц и голосов. Этого тракт, что выглядел самым широким, Деним боялся. В тумане могли скрываться твари, на дороге наверняка были ямы и ловушки, а по обочине росли тернии. Говаривали, что дорога в рай усеяна ими, но хотел ли туда Деним? Он не знал. Наверное, никогда не знал. Но теперь просто обязан был обрести это знание.
Горячая вода всхлипнула, обнимая его ванной, окрасилась кровью и грязью, и Деним закрыл глаза, пытаясь ухватить за хвост сон. Во сне думать было легче.
Но долго спать было тревожно. Мерещились то петля, затягивающаяся на шее, то чьи-то упрекающие глаза, то девушка с фиалками в коричневом палето, зябнущая под снегом. И Деним проснулся, чтобы поспешно собраться под злым, нервным взглядом Геммы и безмятежную улыбку Бертрис. Спустя четверть часа он увлекал свой маленький отряд на север, продав перед тем телегу. Вёз сисястую дурищу перед собой в седле, за думами не сразу осознав, что тяжелая грудь девушки почти лежит на руке. Впрочем, сейчас ему было не до прелестей и плотских утех.
- Гемма, а расскажи-ка все, что знаешь обо мне. Пожалуйста.
- Дженни я, - хмуро отозвалась девочка. - Хоть в лесу-то, если на людях нельзя. А теперь, небось, и то нельзя. Что же ты, дяденька, так новую личину-то светишь... светил. Двух недель не прошло, а вот под ж ты! Ю теперь там же, в Гленголл, и зароет. Там, говорят, тоннели подземные, чтобы бульк - и только в море уже всплывёшь. И понимать бы ещё, за что, а то ведь даже слухов нет никаких. Что такого надо сотворить, чтобы даже слухов не было?.. А познакомились мы с тобой, выходит, когда ты искал, кому бы товар привезённый повыгоднее сплавить. Вот как налог уплотил, так к контрабандистам и пошёл. Очистившись, значит.
Деним изумленно на неё вытаращился, чуть не упав с лошади от удивления. Если верить Гемме, он был неизлечимым идиотом, которого повитуха уронила при рождении, а после - поп при крещении.
- И что дальше было? - Осторожно спросил он, не имея уверенности, что хочет знать ответ. - Продал товар-то?
- А то, - Гемма ухмыльнулась. - И квиток налоговый там висит, на стеночке. Шкурья, значит, сапожья и сервизии, как по описи. Продал, стало быть, а потом, видать, к змеюке нанялся, потому как с Вальтером на восток покатил, плиту добывать. И-ри-ти-че-ску-ю.
- Еретическую, - поправил ее Деним, тяжело вздыхая: новые имена из прошлого не вызывали совсем никаких воспоминаний. Ничего не вспоминалась, лишь звенящая пустота, и проблеском в ней - дорога среди сугробов, мимо елей и к морю. - Плиту привёз? И кто такой Вальтер?
- Не, её у вас по дороге отобрали, - жизнерадостно отозвалась девочка, словно забыв о проблемах. - Потом у лесных отбирали. Считай, почти привёз, под Бермондси уже было. А Вальтер - он... - она замялась, подбирая слова. - Вроде как с Гленголл, потому что с верхушкой общается, а с одной из верхушек так и вовсе любовь и такое - но наособицу. Сам по себе. Нанимают - делает. Так что, выходит, наёмник, но и свой там. Границу держит.
- Не помню, - Деним обреченно вздохнул, сворачивая на ту тропку, что уводила глубже в лес, - ничего не помню. Что после было?
Наверное, он поступал опрометчиво, выясняя прошлое. Забыть, начать всё сначала, жить иначе, переехать в Кале, во Францию, убежать от того возмездия, что может настичь его за прошлые ошибки, которых, кажется, совершил немало. И это не было бы трусостью, но Дениму казалось, будто он что-то упускает.
- После... - Гемма задумалась, перебирая в пальцах поводья. - Так-то, если вспомнить, то ещё судили тебя, дяденька, за ересь, кнутьём били, да законник бермондсийский, господин Клайвелл спас. Правда, сама не видела, - по голосу оставалось только гадать, жалеет она об этом или нет, - да, судачили, было. Ну а мы снова снюхались, уже когда змеюка нас в Ирландию отправила. Точнее - тебя, но со мной, смекаешь? Но туда-то мы и не доехали, только до Бирмингема, где ты, дяденька, так погулял, так погулял!.. Считай, город до сих пор в кострах, как ты ту бутыль некроманческую епидемью кокнул. Вот тогда-то Ю нам новые личины и спроворила.
- Эпидемию, кнутом, - любопытно, был ли он раньше таким занудой, или речь Геммы начала его раздражать только сейчас? Ю, Клайвелл... Сколько же имён, сколько людей, которых Деним не мог припомнить! Законник, спасший от кнутья. Змеюка, спроворившая личины. И всё это - неоплаченные долги, невысказанная благодарность. - Я о семье что-то говорил?
Гемма посерьезнела, глянула на него искоса.
- Говаривал. Папаша твой - в Тайберне, мать - в приюте, господин Клайвелл позаботился. Потому что, я так поняла, за твои, дяденька, долги им свалилось, сборщиками. Дома, считай, нету, а сестра, за которой ехали, - она развела руками, - это ты бы мне рассказал, да не можешь. Впрочем, если подумать, так-то ты мне не слишком и рассказывал. Что откуда знаю...
Кажется, господину Клайвеллу Деним был обязан всем. Или - только так казалось. Так или иначе, этому человеку следовало отплатить если не за избавление от тюрьмы, то хотя бы за мать, хоть Деним и её не помнил. Многим он оставался обязан, но начинать следовало с малого.
- Спасибо, Гем... Дженни, - благодарно наклонив голову, проговорил он, - от всей пропащей души.

Дорожка петляла между деревьями, уводя от тракта и от людей. Деним прижимал к себе Бертрис, поглядывая по сторонам. Весна потихоньку вступала в свои права, и душа, если таковая еще имелась у рыцаря ада, радовалась первым, робким подснежникам, терпко пахнущим землей проталинам, побегам кислицы и облезлому зайцу, порскнувшему из-под ног. Наверное, потому и не заметил Деним двоих, безмятежно притаившихся у тропки. Впрочем, он никогда не был лесным человеком, а потому у этих кустов незамеченным мог сидеть даже медведь.
И пожалуй, Деним предпочел бы какую-нибудь тварь, ведь у рослого, плечистого черноволосого мужчины был в руках взведенный арбалет. Маленький, похожий на тот, каким пользуются убийцы. И ощущение вонзающейся в горло стрелы только усугубляло спокойное лицо этого человека. Молодая женщина, обладательница изящных черт лица, толстой косы и совершенно неприличных штанов, восседала на великолепном жеребце, держа в руках поводья другой, не менее дорогой, лошади. Жутью веяло от этих двоих, тем паче, что лица казались смутно знакомыми. Деним вздохнул, глянул на Дженни - и остановился, совершая очередную глупость, грозящую стать последней.
- Прошу прощения, господин, - заговорил он, - мы раньше не встречались?
- Вот память короткая, - удивился мужчина, бросив короткий оценивающий взгляд на Гемму и Бертрис. - Видать, с лицом вместе поменялась. Но как угодно. Брат Фламберг, орден архистратига Михаила. Гарольд Брайнс, полагаю? Или предпочитаете называться Масом?
- Билберрийский палач, - донёсся со спины шёпот девочки. - От жопа-то жопущая.
- Увы, господин Фламберг, я не помню, как я обычно предпочитаю называться, - вздохнул Деним, понимая, что на уставшей лошади вдвоем с Бертрис сбежать не получится. Да и не отчего было бежать. Не помнил. - Но буду признателен, если напомните.
- Сэру рыцарю мясник на бойне случайно топором по голове попал, - простодушно пояснила Бертрис, - сэр рыцарь ничего не помнит.
Михаилит глянул на спутницу, пробормотал себе под нос что-то едва разборчивое, в чём угадывалось только "отсроченное... мороки", и улыбнулся.
- Долго напоминать выйдет, господин Брайнс, да и не скажу, что в настроении предаваться воспоминаниям. Впрочем, дорога к Или небыстрая, может, и успеем поговорить. Вы ведь не откажетесь отдать оружие? И я надеюсь, девушка умеет ездить верхом, потому что ваши руки мне больше нравятся связанными.
- Я не уверен, что я - мистер Брайнс, да и с каких пор михаилиты ловят людей?
Будь Деним один, он бы попытался убежать, сбежал в кусты, затаился, а то и принял бой, хоть последнее и звучало самоубийственно. О михаилитах чего только не говорили, как только не расписывали их навыки владения оружием!.. Деним невольно улыбнулся, понимая, что помнит байки о твареборцах, но не помнит самого себя.
Спутница михаилита едва слышно хмыкнула, принимаясь плести косичку в густой гриве жеребца.
- Не врёт, - тихо проговорила она, - но и о побеге подумал.
- Это я сбежала, - огорченно всплеснула руками Бертрис, - ой, а сэр рыцарь ни в чем не виноват! Я сама сбежала, сама! И сама упросила!
- Михаилиты, господин Мас, - михаилит, не обращая внимания на её слова, легко переключился на новое имя, хотя и скривил губы с горьким сарказмом, - трудятся на благо людское, во славу Господню и ради славы орденской. Ну а казнь убийцы, насильника и чернокнижника, разумеется, богоугодна, приятна людям... и надо же мне обновить репутацию после Билберри? А то уже месяц никого не сжигал. Собственно... - он задумчиво прищурился. - Может быть, вы решите сопротивляться? Или всё-таки бежать? Прошу вас.
Деним задохнулся от острой боли: имя Божие приносило лишь страдания. Он обреченно кивнул головой, спешиваясь и расстегивая пояс с мечом. Убийца, насильник, чернокнижник -и это все о нем? Но разве он - такой? Не много же славы принесет этому Фламбергу казнь обеспамятевшего.
- Вяжите, - вздохнул он, протягивая меч михаилиту, - прошу лишь: пощадите девочку и Бертрис.

- Сэр Фламберг детей не убивает, - равнодушно заметила спутница михаилита, разглядывая Денима с любопытством, - если они... люди.
Фламберг же, принимая оружие, вскинул бровь.
- Если. А они что, тоже вот это всё, что я перечислил? - поинтересовался он, проигнорировав возмущённый вскрик Геммы. - Обе? Хм, по крайней мере, один пункт им как-то сложно, хотя... Не мне щадить или нет, господин Мас... дьявол, как это имя одновременно подходит и не подходит! Знаете, мы почти роднёй получаемся. Через разведённого папашу, если, конечно, не считать, что фамилия выдуманная. Так вот, решать буду не я, разумеется, а господин Клайвелл. У нас, понимаете ли, разделение труда. В конце концов, это ведь отпуск, не работа.
Бертрис, испуганно вцепившаяся в гриву лошади, вздохнула.
- Но ведь Дженни еще не человек! Она ребенок!
Лошадь оступилась, и девушка с визгом рухнула на землю.
- Замолчите, Бертрис, прошу вас.
Седьмой водой тому киселю, троюродной клюквой вашей бруснике получался Деним Фламбергу. И если бы родство могло помочь! Но хотя бы с господином Клайвеллом он был заочно знаком теперь, хоть на месте законника Деним и повесил бы себя на первом же дереве. Выдавать себя за безумца было поздно - Фламберг скажет, что убийца и чернокнижник говорил вполне здраво. Оставалось лишь положиться на волю рока.
- Я уверен, что Гемма если и повинна в чем-то, сэр Фламберг, то лишь в моём компаньонстве. Господин Клайвелл?
- А господин Клайвелл виноват лишь тем, что невовремя оказался поблизости, - легко отозвался Фламберг, отложив арбалет только для того, чтобы связать руки - и даже пропустить верёвку между пальцами, мешая ими двигать. - Ваше счастье. Но он детей тоже не ест - по крайней мере, мы не видели.
- Но, может быть, их ест его жена, - вздохнула его спутница, принимаясь разглядывать теперь Гемму.
- Счастье ли?
Простреленное плечо немедленно принялось ныть, назойливой болью напоминая о том, что руками не пошевелить. Деним прислонился лбом к теплому боку лошади, вдыхая острый запах пота. Он многое отдал бы за то, чтобы оставили его здесь, в лесу, пусть связанным, но - живым. Еще большее - за свободу, за чистое прошлое, в котором не было ни чернокнижия, ни убийств, ни даже Геммы. Он огляделся по сторонам, жадно всматриваясь, запоминая подснежники, солнце, птиц, талый снег и чернеющую землю, прелые листья, зайца... Значит, вот так празднично выглядела дорога на эшафот? Из весны- в вечную зиму, во тьму и холод? Он устало вздохнул, отшатываясь от лошади. Заставлять палача ждать было невежливо.
- Ведите, сэр Фламберг.

9 марта 1535 г. Или, Саффолк.

Камни тюрьмы - молчаливые свидетели судеб. Они отсекают прошлое от будущего надежнее топора палача, воздвигают стены в настоящем, деля его на две части. Камни тюрьмы были шершавыми на ощупь, теплыми от весеннего солнца и пахли морем, что некогда целовало их. За ночь Деним почти сроднился с ними, простояв у стены, гладя её и заставляя себя удержаться в рассудке. Потратить последние часы на безумие перед смертью - не хотелось. Жадно, точно стена была любовницей, он прижимался к ней, впитывая отголоски соли и огня, моря и ветра, не удивляясь этому разговору со стихиями, но наслаждаясь им. И когда подмастерья палача вывели его на эшафот, Деним замер. Здесь светило солнце - ярко, лаская горячими ладошками лицо и шею. Здесь гулял ветер - вольный, каким совсем еще недавно был Деним. И каким ему, увы, уже никогда не стать. И казалось, что и солнце, и ветер, и отчаянно пищащие под стрехами воробьи, и полосатая кошка, что охотилась за ними, прощались с ним, провожая если не к вечной жизни, то к адским котлам.
Деним глядел на них, и на толпу, растерянно улыбаясь. Наверное, они проклинали его. Быть может, кричали. Он не слышал. Облака, похожие на белых барашков, на корабли, диковинных зверей и драконов, проплывали над эшафотом, завладев им. Почему он раньше никогда не видел, не замечал, как тучи похожи на людей? Почему не задумывался, что они тоже - вечный странники, гонимые ветром?
В толпе, когда Деним смог оторваться от бескрайнего неба, похожего на море, на реку, на озеро, в котором отражалась земля, обнаружились и Фламберг, и Гемма, и констебль Клайвелл. Глупая улыбка расплылась по губам, точно Деним увидел добрых знакомых. Эти люди не любили его, но умирать, видя знакомые лица было легче.
Умирать... Мир поблек на мгновение, потускнело солнце, когда пришло осознание - скоро бытие закончится. Но тут же вспыхнул солнечным зайчиков в луже талого снега - пару мгновений Деним еще мог пожить! Он еще мог почувствовать вкус хорошего вина, поцеловать красивую девчонку, потосковать о матери, которую не помнил. Вот только прочитать Библию не успевал. Эту книгу следовало изучать вдумчиво, не упуская ничего. Ведь в ней таилась мудрость, недоступная Дениму.
Речь констебля он слушал рассеянно, терпеливо дожидаясь, когда дадут ему последнее слово и надеясь, что не откажут в последнем желании. Девчонку в толпе он уже присмотрел. Фляжка блестела в руках у Фламберга. А слово было только одно.
Когда на шею накинули грубую веревку, немедленно принявшуюся кусать шею, Деним вздрогнул - прикосновение смерти на миг испугало его. На краткий, сравнимый с ударом сердца миг он почувствовал привкус могильной земли на губах. Но тут же улыбнулся толпе, лихо, сам не ожидая от себя того.
- Эй, красотки, кто поцелует на вечный сон грядущий?
Толпа колыхнулась с новым интересом - частью разочарованным тем, что развлечение откладывается, частью довольным - дело становилось интереснее. Женщины, поймав его взгляд, краснели, прикрывали лица, делали знаки от сглаза, отворачивались - но и хихикали в ладонь, перемигиваясь с подругами. И всё же несколько секунд никто не решался сделать шаг, пока, наконец, из кружка молоденьких девушек не выступила раскрасневшаяся молодка с ярко-рыжими волосами и глазами, блестевшими на солнце, как два любопытно-отчаянных изумруда. Девушка подошла к лестнице и залихватски подбоченилась, глядя снизу-вверх.
- А что там, однова живём! Не проклянёшь поцелуем-то, чернокнижник?
- Не прокляну, - улыбаясь, ответил Деним, - клянусь жизнью, даром, что её скоро отнимут.
О смерти говорилось легко, будто не вгрызалась в запястья веревка, не обнимала любовно за шею петля. Покуда дышалось, жизнь отгоняла мрачного жнеца улыбкой девушки, обещанием последнего - самого сладкого - поцелуя.
Умиралось легко - тоже. Деним отказался от повязки на глаза, блаженно улыбаясь и вспоминая мягкие и теплые девичьи губы, ласковые руки, взъерошившие волосы, скользнувшие по плечам, томление, что прокатилось по телу, несмотря на толпу и близость палача. Но всему приходит конец. Тот мир, который не этот, ждал своего нового обитателя, оставалось лишь перешагнуть порог. И Деним сам толкнул ногами шаткий табурет, прыгая в смерть, точно в бездну.

Пропасть разверзлась алой мглой. Адом? Преддверием его? Деним не знал. Он не чувствовал ни боли, ни удушья, да и веревки на шее не было. Неужто смерть - это шаг между быть и не-быть? Деним вздохнул- и тут же услышал задумчивый, мягкий голос.
- Ох, вишенка...
Говорил изящно одетый, хорошо сложенный темноволосый мужчина, укоризненно глядя на Денима.
- Невезение - твоё второе имя. К слову, куда ты дел меч - залог нашего спора? Но не волнуйся, я верну тебя в ту же петлю...
Никакого меча Деним, конечно же, не помнил. И в петлю возвращаться не хотел. Но и отказаться от минуты подаренной жизни не мог, покорно следуя в багровую хмарь за мужчиной.
Но, право же, лучше бы умер. Слушать и слышать, как древние боги договариваются с демонами, которым Деним служил, не хотелось совсем. Вникать в беседу - тоже. И потому Деним рассеянно и отрешенно разглядывал море и шатры, красивых,сильных людей - богов? - стараясь забыть услышанное. И вздохнул облегченно и в последний раз, когда снова ощутил шеей петлю. В глазах потемнело, когда раздался хруст.
"Это что, моя шея?!"
А потом вверху щелкнуло, Деним рухнул на доски эшафота, больно ударившись боком и стало легко и горячо дышать. Он закашлялся, выплёвывая кровь, чувствуя, как поднимает его констебль Клайвелл, как отстраняет палача, говоря о лопнувшей веревке, и вместе с этими словами в уши вползал вкрадчивый голос демона.
- До окончания пари не смей умирать, вишенка...
Быть спасенным преисподней оказалось так горько, что Деним закрыл глаза, засыпая прямо в руках констебля.
Следующие часы - дни - месяцы - он помнил плохо. То выныривая из забытья, то засыпая снова, он понимал лишь одно - его принесли в таверну, положили в постель и за ним ухаживают Бертрис и Гемма. Ему ничего не снилось, никто не мерещился, лишь болело горло, ломило спину и отчаянно хотелось пить. И от этой сильной жажды пришлось проснуться, чтобы осознать - ни сисястой дурищи, ни девочки рядом нет. Их вещи, в беспорядке разбросанные по комнате, свидетельствовали о том, что они не бросили его. Деним, пошатываясь встал, с удивлением уставившись на свиток с помилованием, лежащий на столе. В старой доброй Англии еще работали древние законы и никто преступника, повешенного раз, снова казнить не будет. Оставалось лишь понять, куда делись Гемма и Бертрис.
С трудом одевшись, Деним спустился вниз, но и от трактирщика ничего полезного не узнал. Гемма часто уходила, Бертрис - бегала на рынок, возвращаясь с травами и притираниями. Но сейчас они долго не возвращались, и по словам трактирщика, бросили Денима уже как сутки. Осведомившись, где тут рынок, Деним поплелся туда, размышляя, как вернуть собственный меч, который наверняка пошел в уплату палачу.

13 марта 1535 г. Или, Саффолк.

Несмотря на то, что времени прошло уже порядком, рынок кипел, стрелял глазками и сыпал именем Господним направо и налево. Перед Денимом толпа расступалась, чтобы сомкнуться за спиной и заново взбурлить голосами. И труд понизить голос при виде чудом спасшегося преступника давали себе не все.
- Мясник... за моей дочкой, слышь, констебль ухаживает, так такого нарассказывал, страх Господень! - не стесняясь его, рассказывала подруге зрелая матрона в буро-зелёном платье. - А палач-то, палач... клянётся, что веревку самолично проверял, и новая совсем была! Не иначе нечистой силой, спаси, Господи, и помилуй...
- Сколько ж людей там жили, а заезжий вывел - раз да два. И за един вечер! - облизывая пухлые губы, поддакивала женщина в зелёно-буром. - А как Ада-то убивается. Две дочки у Херли служили!..
- А кому шелков, только вчера из Лондона, ни у кого таких нет! - заливался торговец справа.
- Рыба, по-дешёвке отдаю! - басили слева. - Пять шиллингов за штучку продаю я щучку!
- И михаилита отправили, как за тварью какой! - переговаривались у лотка с ароматными мясными пирогами.
- Да ведь Фламберг. Ух, страшенный, мрачный! И враз Билберри-то вспомнилось!.. Как посмотрел, я думала, помру на месте, девоньки.
- Не переживай, не тебя с собой таскает, - со смешком отвечали через ряд, - а ведьму свою. Вот по ком костёр плачет. Баба, а ноги кажет, как дьяволица какая. Мой Том так глаза выпятил, ну я ему и пообещала, что ежели ставню-то не прикроет, сковородой приласкаю, не посмотрю, что уж десять лет...
- А целовал - как в последний раз, - с придыханием роняла слова зеленоглазая девушка, выбирая зелень и ухитряясь одновременно с гордостью поглядывать на затаивших дыхание подружек и стрелять глазками в проходившего мимо Денима. Помедлила, кашлянула и добавила: - Конечно, это и был последний раз, тогда, но вот как хотите, а сбежала б хоть нынче, убивец он там или нет. Можа, и убивец, да только кто из наших так бы!..
Остаток фразы утонул в смущённых, но и явно одобрительных смешках.
Деним сконфуженно кашлянул. Наверное, ему уже доводилось быть предметом сплетен и обсуждений в забытой жизни, но смущался он будто впервые. Мясник... Возможно. Когда Клайвелл напару с местным констеблем задавал вопросы, Деним понял - Гарольд Брайнс вырезал половину замка. Правда, констебли исправно оговаривались о каком-то дворецком, не снимая при том вины с Денима. И теперь дурная слава мешала искать Гемму и Бертрис. Помедлив, он остановился подле зеленоглазой, улыбаясь ей.
- Скажите, милая... не знаю вашего имени, простите... Вы дочь мою, Гемму, не видели?
- Дана она, - подсказала было молоденькая тоненькая девушка с неожиданно пышной копной соломенных волос, но зеленоглазая шикнула, заставив замолчать, и сама повернулась к Дениму.
- Дочку-то? А что ж не видеть, когда она, считайте, кажинный день на рынке с этой коровой появлялась? То тут, то там, да я ведь не живу на площади-то. По пирогам вот облизывалась, вечно рядом крутилась, как дома не кормят.
- Не кормят, - вздохнул Деним, припоминая историю семьи, рассказанную Геммой, - матушка её умерла, а от дурищи этой, няньки, толку никакого. Боюсь, потерялись они, вот уже сутки в таверне не объявлялись. Подле пирогов крутилась, Дана? Быть может, вы покажете мне пирожника, а я угощу вас пирожком?
Наверное, он подошел к девушке зря. Откуда она могла знать Гемму и видеть, куда та пошла? Но поцелуй на эшафоте был памятен и ему, Дана приятно волновала его, и вдобавок была единственной знакомой в этом городе.

Пропасть разверзлась алой мглой. Адом? Преддверием его? Деним не знал. Он не чувствовал ни боли, ни удушья, да и веревки на шее не было. Неужто смерть - это шаг между быть и не-быть? Деним вздохнул- и тут же услышал задумчивый, мягкий голос.
- Ох, вишенка...
Говорил изящно одетый, хорошо сложенный темноволосый мужчина, укоризненно глядя на Денима.
- Невезение - твоё второе имя. К слову, куда ты дел меч - залог нашего спора? Но не волнуйся, я верну тебя в ту же петлю...
Никакого меча Деним, конечно же, не помнил. И в петлю возвращаться не хотел. Но и отказаться от минуты подаренной жизни не мог, покорно следуя в багровую хмарь за мужчиной.
Но, право же, лучше бы умер. Слушать и слышать, как древние боги договариваются с демонами, которым Деним служил, не хотелось совсем. Вникать в беседу - тоже. И потому Деним рассеянно и отрешенно разглядывал море и шатры, красивых,сильных людей - богов? - стараясь забыть услышанное. И вздохнул облегченно и в последний раз, когда снова ощутил шеей петлю. В глазах потемнело, когда раздался хруст.
"Это что, моя шея?!"
А потом вверху щелкнуло, Деним рухнул на доски эшафота, больно ударившись боком и стало легко и горячо дышать. Он закашлялся, выплёвывая кровь, чувствуя, как поднимает его констебль Клайвелл, как отстраняет палача, говоря о лопнувшей веревке, и вместе с этими словами в уши вползал вкрадчивый голос демона.
- До окончания пари не смей умирать, вишенка...
Быть спасенным преисподней оказалось так горько, что Деним закрыл глаза, засыпая прямо в руках констебля.
Следующие часы - дни - месяцы - он помнил плохо. То выныривая из забытья, то засыпая снова, он понимал лишь одно - его принесли в таверну, положили в постель и за ним ухаживают Бертрис и Гемма. Ему ничего не снилось, никто не мерещился, лишь болело горло, ломило спину и отчаянно хотелось пить. И от этой сильной жажды пришлось проснуться, чтобы осознать - ни сисястой дурищи, ни девочки рядом нет. Их вещи, в беспорядке разбросанные по комнате, свидетельствовали о том, что они не бросили его. Деним, пошатываясь встал, с удивлением уставившись на свиток с помилованием, лежащий на столе. В старой доброй Англии еще работали древние законы и никто преступника, повешенного раз, снова казнить не будет. Оставалось лишь понять, куда делись Гемма и Бертрис.
С трудом одевшись, Деним спустился вниз, но и от трактирщика ничего полезного не узнал. Гемма часто уходила, Бертрис - бегала на рынок, возвращаясь с травами и притираниями. Но сейчас они долго не возвращались, и по словам трактирщика, бросили Денима уже как сутки. Осведомившись, где тут рынок, Деним поплелся туда, размышляя, как вернуть собственный меч, который наверняка пошел в уплату палачу.

Деним благодарно кивнул, понимая - его настиг тот самый капитан, о котором говорила Гемма и у которого он когда-то отобрал Бертрис. Проблемы не хотели проникаться потерей памяти и настойчиво напоминали о себе. И если Бертрис он бы бросил, ничуть не внимая доводам о том, что взяты деньги и дано слово, то исчезновение Геммы влекло за собой новые беды.
- Любопытно, куда бы мог пойти моряк? - Вздохнул Деним, озираясь, точно надеялся увидеть этого морехода. - Быть может, он видел мою Гемму... К слову, что за человек здешний палач, госпожа? Не откажется ли он продать мне мой собственный меч?
- Палач? Хороший человек, достойный, - закивала женщина. - Пьёт только много, но ведь не буянит, спокойный, оттого и держат. Дело-то важное. Ну а продать - как не продаст, деньги-то всем нужны, а меч ему зачем? Не в наёмники же идти. А вот...
Не договорив, она покачала головой, глядя на мрачного Фламберга, проезжавшего по рынку вместе со спутницей, чьего имени Деним не знал.
- Вот же страх Господень... и ведьма ему под стать, непристойница. Доходится она до костра, сердцем чувствую, за прегрешения её.
Михаилит, словно почувствовав взгляд Денима, смерил его непроницаемым взглядом и отвернулся, а пирожница, нервно огладив волосы, продолжала.
- А вот куда моряк-то двинулся, я и не знаю. Откуда же, милый мой? Я ведь день тут стою, а потом дом сам собой не займётся. Это вам у кого другого спросить бы, хоть бы и у стражника. Они-то следят, кто по делу, кто без.
- А по восточной дороге оне подрапали, - вмешался в разговор детский голос.
Мальчишка, грязный, в отрепьях, но с хитрым, дерзким взглядом смотрел на Денима, наклонив голову, и выразительно принюхивался к сдобе.
- Дайте и ему пирожок, госпожа, - Деним со вздохом потянулся за очередной монеткой, соглашаясь с самим собой, что Гемма за два пирога - это очень выгодно. Жаль, что с палачом так не вышло бы. - Оне - это кто, милсдарь?
- Дарями какими-то ругаются, - пожаловался мальчишка и откусил сразу такой большой кусок, что было даже странно, как он поместился во рту. - А фятеро их выло да бава и фефчонка також. Товопились.
Деним крутанулся на каблуках, выискивая восток, и обнаружив там церковь - осознал: они ехали к побережью. К портам и кораблю. Он кивнул благодарно мальчику, одаряя еще одной монеткой.
- Вторую получишь, если проводишь к палачу, идёт?
Дана удостоилась поцелуя руки, хоть думал Деним сейчас не о ней. Робкая надежда, что палач не успел продать еще меч какому-нибудь перекупщику, грела его. Зачем ему было нужно именно это оружие, Деним не понимал, но казалось, что вернуть его будет правильно.

Палач восседал на крыльце собственного дома, с умилением взирая на утят, плавающих в луже талого снега. Он был поддат - и от густого духа дешевого пойла падали оземь неосторожно пробегающие мимо цыплята.
- О, - радостно проговорил он, - вот он! Веревка в убыток на-чи-сто!
Деним скорбно кивнул, сочувствуя горю человека, не сумевшего его убить.
- Мастер палач, - заговорил он, - я хотел бы просить вас... быть может, вы согласитесь продать мне меч? Мой меч?
Пожалуй, зря он не выспросил у демона, предметом какого пари является оружие. Но что меч был непростым, казалось очевидным. На простую железяку преисподняя не играла бы.
- Меч? - Палач призадумался. - Такой, черный с красным каменюкой? Не, не помню.
Пришлось залезть в кошель и показать соверен, сражаясь со скупостью.
- А за монету? Вспомните?
- За монету? Вспомню, - покладисто согласился палач, пряча деньгу в сапог, - торговцу заезжему запродал. Который вот в таверне живет и никудой не ходит. Тока рухлядь скупает.
Тяжело вздохнув, поклонившись палачу - всё же, он не добил, хотя мог, Деним поплелся обратно в таверну - выручать меч.

Круглолицый румяный мужчина истекал потом в жарко натопленной комнате, но не снимал дорогого оверкота, не раскрывал ставень. Зато улыбался Дениму приятственно, как старому знакомому.
- За мечом, так? Да, да, понимаю, обидно потерять такую вещь, но кто из нас без греха? Все ошибаемся, все из-за этого страдаем под высоким небом.
- За мечом, - со вздохом признал Деним, - но денег у меня немного, а потому, быть может, обойдемся распиской и открытой услугой?
Он бы добавил "вечным должником буду", но с купцом, который покупал меч казненного, такое говорить не следовало. И без того Деним уже был рыцарем преисподней и участвовал в каком-то требующем разъяснения пари.
Купец, споро разливавший вино, повернулся к нему и протянул посеребряный кубок.
- Какие между нами расписки... вишенка. Свои есть свои, верно? А свои люди - они ведь всегда сочтутся, как думаете?
Деним обреченно кивнул, принимая кубок. Он мог забыть об Аде, но Ад не забывал о нем. А вишенкой ему суждено теперь быть до Страшного Суда, кажется.
- Сочтутся. Хоть и я не вишенка.
- А кто? - живо заинтересовался купец, с кряхтением поднимая тяжёлую крышку сундука, стоявшего под окном. - Так, меч, значит...
- Полагаю, что человек, - пробурчал Деним, жадно глядя за за его действиями. Часть его самого будто помнила стоимость этого меча, а ладонь ощущала рукоять - черную, чуть обгорелую, шероховатую.
- Полагаете, но не уверены? - уточнил купец, утирая потный красный загривок правой рукой. В левой он сжимал длинный свёрток промасленной кожи - так, словно тот ничего не весил. - Ух, тепло тут, хорошо, правда? Так вот, человек - оно-то, конечно, все мы - люди, соизволением и волей небес, а всяко же отличаемся. Потому и прозвания. Вот вишенка например - она круглая, красная, да на вкус сладкая. Казалось бы, чем плохо называться? А вот не по душе пришлось. Вот я и спрашиваю - какой же вы, значит, человек, по своему мнению, раз чужое не подходит?
Деним досадливо хмыкнул. Разговоры ни о чём, которые так любили купцы его, кажется, утомляли.
- Во-первых, вишенки бывают разные. Незрелые - и тогда они зеленые. А могут быть красными да на вид сладкими, но внутри с червячком. Или вовсе такими, что слаще лимон съесть. Но гораздо любопытнее другое - что за человек вы?
- Я?! - Удивился купец, но ответил тут же, не задумываясь. - Я - человек, который возвращает потерянное, не отказываясь при том от прозвища. Как знать, однажды оно станет именем? Впрочем...
Он сдернул тряпку и всучил Дениму меч, неожиданно изящно поклонившись.
Деним поклонился в ответ, принимая оружия, осознавая, что этот меч он не отдаст никому. Он не казался продолжением его самого, не была чувства единения, но приятное и привычное чувство обладания говорило, что этот клинок сродни ему. Еще раз поклонившись купцу, Деним вышел, ожидая купцово "Свидимся" в спину.

16 марта 1535 г. Уолберсвик, Саффолк.

Путь до Уолберсвика выдался настолько бессобытийным, что даже странно. Дорога легла настолько гладко, что совершенно точно вела в ад, да и те, кого Деним преследовал, даже не пытались прятаться - и не слишком торопились, как подобало бы кучке боящихся закона работорговцев. И когда тракт вывел на пригорок у деревни, с него открылся чудный вид на лодочные сараи, покосившиеся грязные хаты - и мирно покачивающийся на мелкой ряби когг с убранными парусами. А на деревенской площади у трактира царило оживление небывалое для времени, когда жителям полагалось мирно латать сети и смолить лодки, готовясь к ходу рыбы. С воплями носились ребятишки, шмыгали к реке и обратно молодки, прикрывая лица, хмуро глазели мужики. Прямо в центре площади два крепких моряка в холщовых портах и рубахах играли в "кто не поднимется после удара". На углу таверны спорили нервно и зло ещё трое, размахивая руками перед лицом щуплого усатого мужчины. В трактире же были распахнуты ставни, и взрывы хохота доносились аж за околицу.
Деним тяжело вздохнул. Из-за повешения его, несомненно, знали в лицо, притом что он никого не помнил. Но и выбора не было. Если Бертрис можно было пренебречь, то Геммой... Гемма была не единственной ниточкой, что связывала его с прошлым, но говорить он мог только с ней. По всему выходило, что путь ему лежал в таверну или на корабль, но для начала Деним желал поговорить с одним из мужиков. Или молодок. Всё равно, с кем, лишь бы узнать, что в деревне творится. И потому он направился к рыбакам, развязывая на ходу кошель.
Встретили его неласково. Здоровенный сутулый мужик, строгавший то ли маленькое весло, то ли древко для уж очень крупных вил воззарился на него из под кустистых полуседых бровей и буркнул:
- Ну?
- За соверен можно купить новое весло. - Будто между прочим сообщил ему Деним, показывая монетку. - Или отрез на платье жены. Или эля. И всего-то за разговор, мистер?..
Гемма была где-то рядом, он был поклясться в этом, поставить ломанный пенни против драных сапог, что девочку не держали на корабле. Конечно, она могла дорого стоить - слишком красивой казалась, хоть и одноглазой. Но уплывать, не отомстив, Деним не стал бы. Вряд ли капитан отличался от него.
- За разговорами ить в трактир идут, - сообщил мужик, кивнув на здание, словно его и так не было видно. - Но коли охота на ветру да неохота вот с матросиками - кто же откажется слова на монету менять? Миллет меня кличут. И что же за слова вам нужны, господин богатый, на цельный-то фунт?
- В трактире шумно, мистер Миллет, - сокрушенно вздохнул Деним, - не отдохнешь толком. Небось, девки да пляски до утра. Давно они тут?
Не самое удачное начало разговора, но Деним решил, что сойдет. В конце концов, он не спрашивал ничего такого, чего не мог узнать сам.
Рыбак сплюнул.
- Вот так - второй день гудят, выходит. А до того - ещё три, как причалили.
- Пятый день празднуют чего-то, что ль?
Деним поднял ароматную стружку, с наслаждением вдыхание запах дерева - чистый и сладковатый, запах дома. Наверное, в том месте, где он родился, пахло также, иначе почему аромат обещал утешение и покой? Деним задумчиво щелкнул пальцами - и вспыхнул, загорелся изнутри, волной жара целуя щепку. Быстрее застучало сердце, будто пламя истекало из него, разносясь по венам с кровью, облизывая душу. Деревяшка послушно затлела, а Деним кивнул сам себе - он, кажется, был огневым.
Глядя на огонёк, Миллет хмыкнул и мотнул головой.

- Не. Праздник-то, считайте второй день и идёт, да с каждым часом ярче. До того-то поспокойнее было, да часть и уезжала. Вернулись, и вот, тем же вечером... видать, закупились удачно, на ярмарке-то после казни той.
- Казнь, да... Любопытственно, чего привезли такого, что так радуются?
Больше всего на свете Дениму хотелось спросить - "кого", и наверное, так стоило и сделать. Околичности хороши, когда в этом заинтересованы оба. Он вручил монету Миллету, достав вторую.
- И, главное, кого?
- Сам не видел, - обстоятельно начал рыбак, - да что уж тут спрячешь? Девку, в плащ замотаную, да девчонку с ней. А товары - кто их знает? Без повозок вернулись, а по сумкам шарить - у нас таковских нету. А радуются или нет - вот не знаю, да только точно - праздник такой, что в деревне дым коромыслом и всё наперекосяк. Девок домой не загонишь, парни на море смотрят, дети нет чтобы дело заниматься... даже зверьё как сбесилось от галденья этого.
- Девку и девчонку...
Деним невольно проговорился, но странное волнение охватило его так сильно, что сдержаться он не мог. Гемма и Бертрис были здесь. Оставалась лишь малость, весящая, как те диковинные слоны, каких османы продавали на южных рынках - добыть их. Выкрасть, освободить. Купить, наконец. Деним кивнул сам себе и лишь потом понял, что откуда-то знает, каких слонов продавали османы.
- А девчонку где держат, не ведомо?
Миллет удивлённо повёл плечами.
- А чего её держать? Сговорились, знать, что вот в трактире прислуживает - и то верно, чего девке без дела сидеть, пока корабль не ушёл.
В присутствии Геммы, если та была не в духе, спотыкались лошади. Что творилось в трактире, где заставили работать девочку?.. Пожалуй, Деним не хотел этого знать. Но узнать был обязан.
- А хозяин доволен ею?
- А его и спросите, - мужчина снова сплюнул, опять принимаясь за весло. - Я с ним, ить, мёда не пил. А только довольных нынче вы тут мало найдёте. Скорей бы уж уплыли. Хоть и говорят, что моряки деньги несут, да только беспорядку от них столько, что не стоит оно того. Даже сети будто сами собой путаются, а уж скотине-то...
Согласно кивнув, Деним надолго задумался. Нужно было идти в таверну. В таверну идти было не нужно. Он мог предположить, что Гарольда Брайнса помнили до недавних пор лишь капитан и его ближайшие помощники. Но теперь, после казни его почти наверняка знали все.
- А капитан где же?

Мужчина коротко оглянулся на море.
- На корабле, с кралей своей привезённой. На берег-то сходит, да редко, словно и не устал плавать. Может сегодня и выйдет, а может и нет. Оказия-то есть. Слышал намедни, какого-то купца с севара ждали.
Капитан был на корабле, а значит - можно было рискнуть в таверне. Как там пелось в этой песне, что порой горланили цыгане? "Спрячь за высоким забором девчонку, выкраду вместе с забором". Деним отдарился от рыбака монетой и направился к деревне, выискивая укромное местечко. Там, решительным движением руки отрезав пышные локоны и намазав лицо эликсиром для ращения волос, что завалялся в седельных сумках, он прислонился к стене, закрыв глаза. Мыслей не было. Не думалось. Лишь жал сапог, да холодной сталью отдавал за пазухой атам. И когда Деним вышел из своего угла и направился таверну, в лохматом, угрюмом цыгане с глазом, перевязанным обрывком рубахи он не узнавал и самого себя. Впрочем, смена личины никогда не была залогом успеха.

В полумраке царило веселье, но какое-то натужное, обрывистое, неправильное. Моряки пили надрывно, как в последний раз, и смеялись так же, подавальщица - тощая нескладная деваха с рябым лицом - визгливо всхихикивала, когда её щипали за костлявые бёдра; за стойкой мрачный амбал в парусиновой куртке методично совал кулаком в брюхо лысеющему трактирщику, приговаривая что-то про порченое молоко. Трактирщик кивал и улыбался, даже не морщаясь. Возможно, кулак просто не мог пробить многолетние отложения жира.
В тёмном уголке дремал, клюя головой над кружкой, менестрель, едва не роняя лютню, а у камина, где было посветлее, четверо бородатых мужиков грохотали костями, расцвечивая игру руганью. Ножи, лежавшие прямо на столе, подпрыгивали в такт ударам деревянного стакана.
Стоило Дениму сделать шаг в помещение, кто-то из моряков глупо крикнул:
- А в-вот и чер-рномазый пож-жаловал! Лошадку, лошадку берегите нашу, а то угонит! - и заржал, бросив в него обглоданную кость.
- А что, объезжена ли лошадка? - Огрубляя голос, улыбаясь, поинтересовался Деним. - Объездить не надо ль?
Он медленно оглядел таверну, выискивая взглядом лошадку, то есть - Гемму. И притопнул ногой, точно собираясь пуститься в танец с яйцами. Говорили, его давным-давно придумали ирландцы. Они разбрасывали по земле яйца и миски, чтобы под лихую музыку танцевать между ними, стараясь накрыть каждое яйцо своей миской и притом не раздавить. Плохому танцору, как знал Деним, эти самые яйца мешали.
Трактир в ответ грянул хохотом.
- Лошааадку! Объездить! - сквозь всхлипывания выл моряк-костеброс. - Да ты совсем дурак, выходит. Ласточку нашу объезжать - наука нужна, а не ваши пришептывания. Поглядел бы я, как такой чернорожий паруса брасопит к ветру!
Деним пожал плечами, проходя к стойке. Что же, внимание привлечь удалось и, кажется, даже остаться неузнанным.
- Нешто ж вы про морских лошадок не слыхали? - Удивился он, постукивая пальцами по доске прилавка.
- А расскажи, коли умный такой, - моряк с ухмылкой подмигнул товарищам и свистнул подавальщице. - А мы вот элем угостим, чтобы горло не пересыхало - это ж последнее дело. Вон, менестрель уже тока хрипеть может.
Словно по команде, бард издал могучий храп, вскинул голову, оглядел осоловелым взглядом трактир и снова заснул.
- Благодарствую за эль, - Деним утвердился на колченогом табурете, досадуя, что Геммы так и нет. - А лошадки, значит, те королю морскому принадлежали. Уж не знаю, ведомо ли то вам, или нет, а ходит поверье, будто под волнами тоже королевство. Высятся башни замков, сложенных из драгоценных камней, жемчужин и ракушек, а в лесах из водорослей резвятся красавицы-русалки. Говорят, что раз в год, в языческий Самайн, выходят девушки на берег, а чтобы не задохнуться им на песке, не захлебнуться воздухом суши, оборачиваются они кобылицами. Какого цвета коса у русалки - такой и кобылица масти. И вот однажды резвушки решили не ждать поганого своего праздника, да и вышли на берег пораньше...
Он отхлебнул из кружки, блаженно зажмурившись - пустому брюху и пересохшей с дороги глотке дрянной эль показался напитком богов. Амброзия или нет, но желудок попытался взбунтоваться - верно от кислятины натощак - но, побурчав, всё же успокоился. А моряк, крякнув, осушил свою кружку, сморщился и хлопнул ладонью по бедру.
- А складно! Только музыки не хватает. Эй, Винни!
Амбал, отпустив, наконец, трактирщика, кивнул и неторопливо достал из-за стойки арбалет с козьей ногой. Взвёл он его, впрочем, просто рукой в перчатке - и ржавый болт грянул в стену над ухом менестреля, отскочил и расколотил тарелку, засыпав стол бурой крошкой. Бард нелепо вскинулся, моргнул, но пальцы словно сами собой нащупали лютню, провели по струнам, и трактир заполнили мрачные визжащие звуки - инструмент был немало расстроен.
- Вышли они, значит, пораньше, - продолжил Деним, пытаясь перекричать визги несчастной лютни, - скинули свои белые одежды, украшенные жемчугами на песок, и обратились кобылицами. В ту пору неподалеку пас своих овец Джонни. Джонни был из тех, кого дурачками называют. Найдет монетку - и тут же нищему несет, или в церковь. А если в трактир зайдет, то всем наливает. А если голодного встретит - тут же накормит. За это Господь его любил и всяких благ ему втрое посылал...
Деним красноречиво покосился на дверь в кухню, откуда доносились приятные запахи. И где, быть может, была Гемма.
- Странно, - заметил моряк, снова махнув рукой подавальщице. - Вот мы - люди как не в себя добрые, а Господь сплошные испытания ниспосылает. Как думаешь, цыган, почему бы так? Недостаточно хороши, чтоль? Вот я тебе выпивку покупаю, накормлю сейчас. Какого чуда ждать?
- Полезного, - расцвел улыбкой Деним, - будет тебе, дорогой человек, всё. И монеты в кармане сторицей, и удача морская, и ласка женская. Дождаться только надо, с терпением-то. А чего, к слову молвить, почтенный Винни с трактирщиком о скисшем молоке говорил? Может, заговор нужен, чтоб не кисло, значит?
Деним отчетливо понимал, что несет он несусветную бредятину, но остановиться уже не мог. Цыган так цыган, лишь бы Гемма узнала.
- А что, дело хорошее, - прогудел Винни, хлопая его по плечу. Силы и тяжести в ладони было столько, что даже дружеский жест чуть не пригнул к полу, а матрос продолжал. - Коровы-то здоровы, а молоко - ну как есть для брюха вредное. Раз пьёшь, два пьёшь, а потом только в кусты и бегаешь. А как же на берегу - и без молочка-то, верно?
- Ага, чёрные-то, грят, с живностью всякой умеют. Лишь бы хуже не сделал. А то ведь, - моряк внезапно нахмурился. - Рожа чёрная, и волшебство, небось, тоже. А ну, перекрестись и Отче Наш прочитай?
Деним обреченно хмыкнул и стиснул зубы, крестясь. От жуткой боли его даже дёрнуло, и не воспользоваться этим было грех.
- Сподобил Господь! - Восторженно произнес он, пряча за этим ощущение, будто его четвертуют. - То не коровы... Вижу... Вижу...
Схватив руку Винни, Деним уставился ему прямо в глаза, стараясь глядеть безумно и одухотворенно.
- Девчонка! Девчонка! Она... она... От неё и с бабами не выходит, и молоко киснет, и лошади спотыкаются! Где... где...
Он вскочил на ноги, закружившись, а затем остановился. Резко, тряхнув головой. И заговорил решительно.
- Надо заговоры читать. Её прокляли, оттого все испытания. Где-то тут она, чую.

Договаривал он под хрипы моряка, которому эль попал не в то горло.
- Вот язва, - просипел он. - Что ж так орать-то... чуть не помер. А ты, знать, молитвами Господними заговоры снимать будешь?
- И с бабами точно потом получится? - крикнул ещё один матрос, в зелёной косынке и шрамом над бровью. - А то видел я таких, ещё по деревне помню. Как серебро брать - так первые, покружиться потом, побормотать что, а потом раз - ни денег, ни цыгана, ни порток последних.
- Точно, - кивнул Деним, кривясь от уже привычной рези в теле, - а что до заговоров... Нешто вы не знали, что цыгане украли гвоздь, которым должны были голову Спасителя прибить, а потому дана им своя магия, особая?
И от этого Христу пришлось мучиться на кресте целый день. Деним улыбнулся, дерзновенно мечтая снова принять крещение. Если и сварится в святой воде, то уж точно отмучается и не будет нести бремя отверженного.
- Эт точно, про гвоздь-то, - нахмурился Винни. - Эдак с Господом-то нашим... вот верно говорят, всё зло от цыган да евреев. Ещё и награду небось в золоте захочешь?
- А награду нам заповедано получать, сколько дадут. Отжалеете монетку за труды - и благодарствуйте.
Деним нетерпеливо сделал пасс рукой, будто отгоняя от себя нечто невидимое. Если и настоящим цыганам было также тяжело уговаривать свои жертвы, то рома он не завидовал.
- Что-то мало, - подозрительно прищурился моряк. - Мама всегда говорила, что когда мало просят - значит, злоумышляют всячески, и нечего с такими дело иметь. Вот на михаилита посмотришь только, и сразу понятно - правильный человек, порядочный, ограбит, как только сумеет. А тут?
- А словно выбор есть, - прервал его Винни. - Или так и хочешь жить ещё бес его знает, сколько? Значит, - он повернулся к Дениму, - монетка, говоришь? Этого добра хватает, если по-честному сделаешь.
- Мы резиденциев не кончали, - заверил его Деним, чиркая ногтем по зубу, - сделаем честь по чести. Только двое помощников еще надобны, а остальные чтоб, значит, пели громко духовное.
Он глубоко вздохнул, глядя на моряков и пытаясь понять, что он может еще, кроме огня. Редкие люди рождались только с одним талантом, уж чаще - и без таланта вовсе. Ободренный этой мыслью, Деним улыбнулся - и снова провел рукой, но в этот раз - нащупывая незримые струны той тонкой материи, что могла быть сродни ему самому.
"Вода? Нет... "
Соль. Соли были повсюду, даже там, где не было воды, ибо жидкость - в их душе, в кристаллах. Даже в телах моряков и самого Денима были вода и соль. И, кажется, ему достались слишком уж редкие дары, ведь столь счастливо сочетать в себе две стихии, наверное, удавалось не каждому.
- Ты, значить, пойдешь, - ткнул он пальцем в Винни, - и ты. Чую в вас силу.
Палец уперся в моряка, что щеголял зеленым платком.
- Ну, ладно, - басом отозвался Винни и с хрустом размял ладони. - Двое да ты - трое получается, число хорошее, правильное. Только за хор не обессудь, если собьётся. Чай, не монахи.
- Ведите, - благочестиво возвел глаза к потолку Деним, надеясь, что здешняя девочка, всё ж, Гемма.

В чистой, маленькой каморке под лестнице лежала Гемма, всем видом своим напоминая спящую королевну. Деним глядел на неё - и не верил. Девочка, такая худенькая, такая бледная, такая незнакомая оказалась такой родной, что он невольно сглотнул ком в горле, лишь потом заметив синеву у ногтей и учуяв запах сонных трав. Как раз в этот момент грянул хор, затянув нечто духовное, и Деним тряхнул головой, отгоняя ностальгию. Пора было действовать.
- Ты, брат, стой тут, - он отодвинул Винни к двери, тут же усаживая второго моряка на сундук и всучая ему свечку, - а ты сиди тут. А теперь, делай, как я.
Деним закрыл глаза, развел руки, поглядывая сквозь опущенные ресницы на пиратов. И тут же поплатился за это. Размах рук у Винни был таков, что за недомыслие Денима пострадал нос. Не обращая на это внимание, он вцепился в руку моряка, взывая к соли и воде.
Как назывался то, что он делает, Деним не знал. Что чувствует при этом оседающий на пол Винни - не понимал. Он лишь чувствовал, как суматошно, поспешно соли опадают колючим осадком, как ликует вода, заполняя освободившееся место.
Бездыханного моряка пришлось уложить у двери. Второй, в косынке, даже не дернулся, когда Деним коснулся его щеки, уже зная, что делать. А затем, глядя на Гемму, покачал головой. О том, что убил моряков, он не сожалел. По крайне мере, пока. Не было времени для сожалений, но Гемму, худенькую, несчастную Гемму ему было жаль. Сдернув покрывало с кровати, сняв с моряков рубахи, стянув с себя оверкот, он закутал девочку. Пусть пропотеет хорошенько, пусть пот вымоет сонную отраву из организма.
Потолок, к счастью, был настелен в одну доску. Деним глядел на него долгие несколько секунд, прежде чем подтащил сундук к центру и принялся тихо, подложив под рукоять ножа кусочек одеяло, выбивать деревянные гвозди, которыми доски крепились к балкам. От мысли помогать себе огнем он отказался - при запахе дыма люди становились склонны кричать о пожаре, а лишний шум Дениму был ни к чему.
Через некоторое время стало понятно, что хотя бы в одном ему повезло совершенно точно: в комнате выше либо никто не жил, либо владелец счёл за лучшее провести время где-то ещё, подальше и от псалмов, и от набожных моряков-работорговцев. Повезло и в том, что моряки обладали лужеными глотками и немалым энтузиазмом, подогретым, кажется, в равных долях и надеждой на завершение испытаний, и ромом. А вот гвозди и доски имели собственное мнение о том, как надлежит себя вести. В какой-то момент гвозди едва успевали стучать об пол, в другой - требовалось лупить долгие, тягучие секунды, прежде чем деревянный клин нехотя выползал наружу. Третья доска и вовсе под полувздох-полустон Геммы хрустнула под ударом сама - и разломилась у самой балки, словно давно прогнила и только и ждала такой возможности. В зале, впрочем, на шум никто внимания не обращал - пока, и это тоже было - везение.
Закончилась удача только когда Деним снял и аккуратно составил у стены добрую полудюжину досок. По улице простучали копыта, раздался всхрап осаживаемых коней и окрик, перебивший даже импровизированный молебен.
К боли, всё же, привыкнуть было можно. Лишь сейчас Деним осознал, что всё это время лихорадочно работал под пение псалмов, не обращая внимания на то, что его корежит. Но рассуждать было некогда. Узнавать, кто там и зачем этот кто - там, не хотелось настолько, что он даже не стал дожидаться, когда Дженни очнется окончательно, хоть и нести это воплощение неприятностей на себе бездыханной мыслью было плохой. Деним укутал девочку в одеяло, полосами от простыней привязывая ее к себе на грудь. Так, как носили своих детей мавританки. И подтянулся в дыру, заглядывая в комнату. А потом и влез, с трудом протискиваясь в щель. Комната таверны была пуста, принадлежала, по всему заметно, какому-то торговцу. Честному или контрабандисту - Деним не ведал, да и разглядывать обстановку было не с руки. Пробегая к окну, что выходило на задний двор таверны, он успел лишь заметить разбросанные вещи, сундук, ухватить кинжал и кошель с монетами. Сейчас важным казалось утащить Гемму, убежать, а воровство ему было противно. Или ощущалось таковым. Распахнув ставни, Деним неловко упал вниз, досадуя, что снега уже нет.
Ушибленный бок болел, на первом этаже оборвалось пение и послышались голоса, но Деним уже не вслушивался, переваливая через тын, ограждающий таверну, и припуская в сторону рощицы, где оставил лошадь. Сначала крики удивления, а потом и злости звучали приглушенно, и только спустя ещё несколько драгоценных секунд кто-то заорал в окно, бессвязно матерясь. А потом вокруг сомкнулись кусты, злобно цепляясь за одежду, и земля упорно расползалась под сапогами. Но кому-то сзади приходилось хуже - там под новый взрыв ругани жалобно заржала лошадь, раздался глухой удар и кто-то пронзительно завизжал о придавленной ноге. А затем свежую листву справа со свистом пробил арбалетный болт, за ним, пройдя ещё дальше - второй и третий.
Невольно прозревая простую истину - Гемма суть воплощение мирового беспорядка, ибо почему подле нее так не везет? - Деним бежал, не оглядываясь, не думая ни о чем, но - надеясь выбраться. Легче задышалось лишь когда крики и арбалеты остались за спиной, а Бирюза унесла и его, и Гемму в лесок, к тихой, брошенной пещере, в которой чья-то неумелая рука разрисовала стены людьми и быками, оленями и хижинами. И там, вздрагивая от каждого шороха, прислушиваясь к хрусту веток под копытом дикой козы, Деним опустил девочку на пол, застеленный его собственным плащом. Опустил - и замер, прозревая вторую простую истину: Гемма будто стала частью его, ведь без этой крохи он был неполным, непомнящим, пустым.
- Гемм... Дженни, - по счастью, Деним носил с собой дрянной бренди, которым и попытался растереть виски девочки, - ты слышишь меня?
- М-м... - голова Геммы безвольно склонилась набок; по подбородку потекла тонкая струйка желтоватой, почти прозрачной рвоты. - Пить...
Деним поспешно усадил её у стены, понимая, что воды у него нет, до ручья - далеко, да и не знал он, где ручей, а бренди ей, должно быть, нельзя.
- Воды нет, сокровище мое, но если ты откроешь глаза, мы попробуем дойти до ручья.
А идти придется идти на тонкий, едва уловимый аромат стихии, прислушиваясь к её зову, призывая самому. Деним утёр личико девочки рукавом, сочувственно вздыхая. И ведь всё это - из-за него! Наверное.
- Вот дура... сказал, от змеюки, я и... развесила... Ручей. Да.
Гемма разлепила глаза и уставилась на Денима мутным взглядом, хмурясь.
- Ну у тебя и друз... - окончание слова снова утонуло в приступе рвоты.
- Нет у меня друзей, кроме тебя. Ну-ка, поднимайся на ноги... доченька.
Вздернув Гемму на ноги, Деним выволок её на улицу, поддерживая. Даже если они не найдут ручей, то девочку овеет ветерком, омоет росой, а там и в соседнюю деревню можно будет. Перед тем, как идти за сисястой дурищей Бертрис, Деним хотел немного отдохнуть.

- Хей, рыжая богиня Бадб! А что, если я в обмен на помощь, пожертвую тебе вкусного и полезного моряка?
Вышло совсем непочтительно, но как призывается та величественно-прекрасная женщина, восседавшая на троне во время переговоров, Деним не знал. К преисподней душа не лежала, хоть и была ей заложена, а с Геммой говорить пока не получалось - слишком много дурмана влили в неё. Вот и пошел на этот шаг Деним, чуя безысходность, отчаяние, стоя среди поляны, что пестрела синими ирисами, алыми звездочками лилий и диким луком.
- Удивительно непонятливы бывают мужчины, - очаровательная томная блондинка, вышедшая из ближайшей рябины, недовольно морщила бровки, - особенно - вы, мистер Брайнс. Малышка Ойче сказала вам всё достаточно ясно, но повторю: старые долги, что камни, тянущие ко дну. Пока не выбросите всё из мешка - не всплывёте.
- Мужчины глупы и забывчивы, госпожа, - охотно согласился Деним, - особенно я. Благодарю, что напомнили забытое, Позвольте спросить, как прикажете вас называть?
Рыцарской отваги или дворянского благородства он в себе не чувствовал. И не осознавай Деним, что Бертрис в руках моряков чревата проблемами, уже плыл бы в Ирландию, куда его вело поручение пока еще неведомой Ю.
- Еленой.
Неразговорчивая, прекрасная дама. Кажется, именно так выглядела идеальная женщина, но позвал её Деним не любоваться.
- Госпожа Елена, я допустил кощунство, столь непочтительно призвав госпожу Бадб, и вдвойне - осмелившись сделать это, забыв, что не расплатился с долгами. Но, право, я буду благодарен, если мне скажут, в чем я задолжал, а после - помогут выручить из плена мою спутницу, Бертрис.
Дама пожала плечами, и от нее запахло уютом, домом и самую чуть - морем.
- Вы оскорбили мою госпожу и вирой пообещали привести быков из стада Финнбенаха. А что до помощи, мистер Мас... Хорошо, я помогу вам. Ничего не прося взамен, ведь вы и без того пообещали госпоже жертву-моряка.
"Поможете, госпожа? Но как?.." - хотел было спросить Деним, но аромат мягко стукнул в висок, закружил и повлек, одурманил, объясняя - как. Оставалось лишь согласно кивнуть, покорно и влюбленно глядя в синие глаза.

К коггу, покачивающемуся у мостков деревенской пристани, Деним шел, не скрываясь, через бурлящую побегом и погоней деревню. Откуда-то помнил, что переговорщика под белым флагом не тронут даже пираты-работорговцы. Личину цыгана он сбросил еще в пещеру, переоделся там же, наскоро оттерев краску с лица бренди. Вот только коротко стриженые волосы теперь было никуда не деть, но зато они чудно прикрылись повязкой из плаща.
Шел Деним, не скрываясь, поддерживая под локоток госпожу Елену, пахнущую так маняще, так зовуще, что кружилась голова - и не только у него. Подскакивающие к ним крестьяне и моряки попадали под ее очарование, покорными овечками вливаясь в свиту чаровницы. Деним - покусывал щеку, ему нужно было говорить и уговаривать, размышлять и оценивать. Торговаться, если верно то, что он когда-то был купцом. Боль отрезвляла, помогала думать.
Елена, конечно, была козырем. Крупным, заметным, полезным. Но прятаться за юбку не годилось, а потому следовало понять, что хочет капитан. Причем так, чтобы никто не понял - Деним не помнит ничего.
- По закону моря! - Палка с привязанным к ней белым платком стукнула о доски пристани.
Откуда он помнил эти слова, на которые немедленно откликнулось море: волнами, чайками, маленьким крабом, выбежавшим на песок? Почему знал, что стоит сказать это - и тебя будут слушать, опасаясь кары переменчивой стихии? Быть может, Деним и в самом деле ходил морем, жил им?
- Так-так, - капитан стоял у мостков, поставив ногу в начищенном сапоге на планшир и засунув большие пальцы рук за широкий, в серебряных бляхах пояс. Выглядел он щегольски и уверенно - как всегда. Пусть даже взгляд порой и туманился, пытаясь обласкать прекрасную Елену, капитан, хмурясь, тут же возвращал его обратно, глядя на Денима рассчётливо и настороженно. - Цыплёнок нашёл курочку? Представишь прекрасной даме, сынок? И что за невежливые вопли. Если уж пришёл платить виру за кражу и смерть товарищей, так мог бы прийти тихо, спокойно, как родной. Ужель не приняли бы?
"Валлийский волк тебе сынок."
- Кража украденного, капитан, называется возвращением собственности, а ведь Гемма - человек свободный и посягать на нее никто не может. Впрочем, я готов говорить о Бертрис, которой имел неосторожность пообещать возвращение домой.
Деним улыбнулся. Спокойно, без заискивания и страха - человеку, глядевшему в глаза смерти бояться нечего, двум смертям не бывать, а придется - так и одной не минуешь.
Капитан хмыкнул, наклонился вперед и заговорил размеренно, кивая сам себе. На Елену он внимания уже не обращал вовсе, словно отказ представить сделал её невидимой.
- Свободный? Свободный, сынок - это когда ты совсем никому не нужный, а, значит, и плевать, что с тобой будет. Риковой гадюке девчонка не нужна вовсе, закону - разве повесить, а стало быть, свобода её и гроша не стоит. Но ладно, у тебя прав на неё ровно как у меня - подобрал, да и твоё, это дело честное. Разменялись, и мои проблемы с купцом, который племянницу выкупить решил - мои проблемы. А вот что двоих ты убил - уже дело другое. Кровь-то не водица. И что листок с координатами ты уволок - тоже нехорошо. Не ты крал - но теперь ты отвечаешь, по-совести. И получается, три долга на тебе. Два - товарищам за кровь, один - за упущенную долю в добыче, и добыче немалой.

"Листок с координатами?.."
Деним попытался вспомнить, а если не вспомнить, то представить этот листок. Потрепанный, пахнущий солью и потом, французскими духами, сталью, дорогими чернилами... Шероховатый, приятно теплеющий в пальцах. В вещах ничего подобного не было, в памяти - тоже. Оставалось играть плохими картами, чуть нахмурившись и вежливо наклонив голову.
- Позволю себе заметить, капитан, что прибыль была упущена мной. К тому же, деньги, потраченные на поиски девчонки, мне будет непросто возместить, а время - и вовсе бесценно. Но коль уж вы пошли навстречу и готовы согласиться на то, что Гемма остается за мной, то жизнь ваших людей я готов откупить золотом. Рыцарской цепью дивной чеканки и цены немалой, аккурат той, которую михаилитские магистры на тайные мессы надевают. Бертрис же я готов откупить координатами.
Чертова - во всех смыслах! - цепь ему все равно была не нужна. Адовы подарки в суме - лишние проблемы, а рыцарем можно быть и без побрякушек.
- Кто ты, сынок? - Подозрительно осведомился капитан, слегка качнувшись к Елене и наблюдая за тем, как восторженно воющая команда валится ей в ноги. - Повзрослел после виселицы, словно чужедушец какой. Если бабу хочешь, то давай координаты, и копии с них, которые такой умник успел сделать. На цепь твою чудесную соглашусь. А подвески пусть себе оставит. В приложение к сиськам, ибо судьба у них такая.
Деним не повел и бровью. Координат у него все равно не было, а где их мог оставить Гарольд Брайнс, он только догадывался - у неведомой риковой гадюки. Потому что ощущение я-прошлое вызывало гадливое. Казалось, что когда-то Деним был глуп, зол, завистлив и одновременно - угодлив к сильным мира сего. А значит, вполне мог выслужиться, отдав эти координаты.
- Кто же носит с собой такое, капитан? Кто владеет знанием - владеет миром, обоим это известно. Нет, - он покачал головой, - координаты отдаст вам госпожа Ю, а я, питая уважение к вам, посоветую взять её в пайщики.
Цепь выглядела роскошно. Она поблескивала на солнышке, и казалось, будто чертенята танцуют.
- К тому же, я еще не видел, за что плачу. Велите привести Бертрис, капитан.
- Уронят её, - покачал головой капитан, - эвон, как команду развезло. А что, если рикова гадюка не отдаст их, а, сынок? А то веры тебе, уж прости, по старым временам мало. Всегда был чутка на голову слаб, извини старика за правду.
- Ах, капитан, если Бертрис не может идти сама, значит - ходить и вовсе неспособна. И тогда то, что госпожа Ю наверняка скопировала себе бумагу, вполне искупает непродажное состояние девушки. Но если не отдаст... Тогда жду от вас черную метку и готов отплатить вам своей головой. Слово крови и слово моря.
И стало страшно. Настолько, что даже чары Елены спали. Деним боялся не смерти, но того, как будут убивать. Если эта Ю, черти б ее трахнули, не отдаст записку, то придется лезть в петлю снова. На этот раз - добровольно, чтоб не попасть в лапы этому капитану с лицом развратника и убийцы.
- Если госпожа Елена не возражает, то быть может кто-то из ее поклонников сходит за Бертрис?
Елена кивнула, и один из моряков поднялся на ноги, по-собачьи преданно глядя на нее. Вернулся он через пару минут, перекинув Бертрис через плечо. Сгрузил моряк ношу аккурат у туфелек своего божества. И даже не оглянулся на застонавшую, опухшую девушку, падая на колени, чтобы поцеловать подол Елены.
- Очухается, - равнодушно заметил капитан, поигрывая кистями пояса, - бабе это раз плюнуть, дело природное. Главное, морда смазливая и сиськи при ней. Подавай сюда цепь, сынок.
Деним еще раз тряхнул регалиями в воздухе, без сожаления перебрасывая их пирату. Еще одним поводом к аутодафе стало меньше, а капитану он жизнь теперь подсолил знатно. И было даже любопытно, что скажут на это адские патроны, но всему свое время.
- Благодарю вас, капитан.
- Рановато благодаришь. Лучше бы, сынок, Ю действительно все отдала, - капитан смерил его взглядом и покачал головой. - Потому что если нет... Ну, ты у нас большой вырос, взрослый, сам поймёшь. Бывай, Гарольд. Даст Бог - свидимся.
- Деним Мас, капитан. Меня зовут Денимом Масом.
Деним поклонился, вскидывая на плечо Бертрис и почти бегом припуская за Еленой, от которой никак не хотели отставать моряки. Они шли за ней, преданно заглядывая в глаза, и под защитой чужой свиты получилось дойти до лошади. Деним рассчитался с одним долгом, приобретя новый - теперь он был должен богине не только коров, но и моряка. И с первыми, и со вторым следовало поспешить, если не из преданности, то из благодарности за помощь.
"Благодарю вас, госпожа!"
Нынче же оставалось лишь одно - найти недорогой фрахт до того побережья, где находилась деревушка Бертрис, вернуть дурищу родным и отправиться в Ирландию, надеясь, что по пути под руку подвернется упитанный, сильный моряк, годный для жертвы богине.

Здесь и далее - Ричард Коркин+мастера+Филиппа+Хелла

Уилфред Харпер

10 марта 1535 г. Лутон, Бердфордшир.

Уилл вдохнул полной грудью. Самая холодная зима в его жизни наконец-то заканчивалась, и поля уже пропитывались зеленью, напоминая вощённую бумагу. За редкими стаями чёрных на фоне неба птиц гонялся ветерок, а ели лениво стряхивали последние капли. Дорога вилась между холмами и рощами, ведя к Лутону. Уилл отцепил плащ, в котором теперь было жарко, и засунул его в походную сумку. Совсем замечательно сейчас должно было быть во дворе, дома, но работа оставалась работой. Ему было приказано встретиться с ещё тремя комиссарами и проверить церковь св. Марии. Уилл не любил работать с устоявшимися командами - в таких трудно было перестать чувствовать себя чужим, и ладно бы только это... в конце концов он не невесту себе искал, а выполнял приказ короны. Проблемы бы начались, реши те трое нажиться. Доносить было бесполезно, так что оставалось помалкивать, и, наверное, даже сделать вид, что участвует. В конце концов, какая польза королю от мёртвого комиссара? Перехватить тройку вернее всего можно было в таверне или постоялом дворе. Лутон, насколько знал Уилл, был не слишком большим городом, а значит и мест, где могли остановиться сразу несколько мужчин, было немного.
В своих предположениях он не ошибся - изрядно поседевший брюнет, рыжий, и блондин надменного вида и в самом деле сидели в таверне, тихо переговариваясь. Блондин был одет получше своих сотоварищей, которые походили на обычных крестьян, да и беседовали подходяще. Кроме них в полупустом зале был еще и лысый, обрюзгший трактирщик - кажется, эльф, пышнотелая, но не слишком красивая подавальщица, и пара наемников, оживленно и весьма громко обсуждающих смерть какого-то Агриппы Неттесгеймского.
- Говорят, пёс его чёрный завыл, будто кожу с него сдирают, - рассказывал первый - рослый, смуглый и светловолосый, убедительности разводя руками, - выбежал из дома, да и утопился!
Второй, сероглазый, молча пил вино и молча же кивал, соглашаясь.
Кличкам Уилл удивился ещё в конторе - звучало так, будто трое мужчин были закоренелыми ворами, а не комиссарами Кромвеля. Он бы ещё понял, отправь их на север, где требования короны нужно было выполнять с оглядкой на реалии, но тут... Но приказ был приказом - может быть, он и ошибался. Одеждой, пусть и совсем небогатой, Уилл компании неподходил и, могло случиться, портил все планы. Нужно было узнать, что происходило в городе, и кто там погиб. Необычная, похожая на сделанный из огромной шахматной доски замок, церковь стояла в самом центре города. До Лондона было не слишком далеко, но Уилл бы предпочёл не шуметь. А конфисковывать имущество, которое даже не было приказанно конфисковать, без шума - было непросто. А может троица просто собиралась заработать шантажем. Уилл ещё раз взглянул на наёмников, а потом на компанию. Рассказы о погибшем горожанине вряд ли стоили испорченного впечатления от знакомства. Да и троица, наверняка, уже всё узнала. Он подошел к столику, за которым сидели комиссары.
- Добрый день, вы Рыжий, Каурый и Чернявый?
- А дьявол нас знает, - сообщил ему тот, что был постарше, - может и мы, а может и нет. Ты сам что за ху... господин?
Уилл задержал взгляд на мужчине. Воры, наверняка, это были обычные воры, но тем, кто был на верху - было виднее. Специально посылать его следить за тремя сразу бы не стали.
- Серый, послан вам в помощь. - Говорить настоящее имя в ответ на дурацкие клички не хотелось, к тому же по нему можно было найти дом Уилла. - Я могу сесть?
- Патент есть? - Заговорив, Каурый выглядел еще моложе - до того звонким оказался голос.
По внешнему виду, складывалось впечатление, что главным был именно он. Уилл бы заподозрил, что патенты самих мужчин подделаны, но тогда ему не выдали бы приказ. Он достал бумагу и положил её на стол, прижав рукой так, чтобы не было видно настоящего имени. Если он и собирался показать своё имя, то не раньше, чем узнает чужие.
- О, какой, - задумчиво заметил пожилой, доставая из-за ворота изрядно мятую бумагу, на которой красовалось имя "Рыжий". - Видать, королевской службы стыдится, дела славного и Господу нашему угодного.
- Или имени, - поддержал сероглазый, отхлебнув вина. - А то и вовсе патенту с трупака снял да за своего сойти хочет.
Мужчина показывавший документ был брюнетом, а подпись стоявщая на бумаге принадлежала самуму Кромвелю. Выходило что, либо тройка сняла документ с трупа, либо кто-то настолько обнаглел, что подделывал подпись второго человека в Англии, либо патенты случайно выдали совсем кому попало. Уилл ошибочно посчитал, что сможет сойти за своего и мужчин устроит обмен кличками. Теперь оставалось, или отдаться на милость судьбе и ждать, как пойдёт дело, или соврать, что контора отправила его, как главного - так Уиллом было бы труднее крутить. Как стоило себе повести? Можно было, почти что приказать остальным достать документы, спросив почему имена не соответствуют внешности, видимо, у всей тройки. Но кто бы сейчас стал проверять печать самого Кромвеля? Так что, лучше было действовать спокойнее, так чтобы мужчины не посчитали его серьёзной помехой.
- Извините, - Примирительно заговорил Уилл, убрав руку с документа. - Обычаи бываю разные - решил, что вы представились кличкой, и ответил тем же. Уилл Харпер - отправлен руководить проверкой. Могу я посмотреть и на ваши документы? - Он вопросительно взглянул на рыжего и светловолосого - может быть, хоть у этих двоих бумаги были не с подписью самого лорда-канцлера?
Рыжий извлек из кошеля аккуратный сверток, выписанный на имя "Чернявый", а блондин - на Каурого, продемонстрировав тайком еще и перстень с тюдоровской розой и крестом, печатью кабинета по делам веры. У обоих патенты также были заверены лично Кромвелем.
- Руководи, - любезно согласился Каурый, пряча кольцо за пазухой.
Уилл кивнул, садясь за стол. В такую подделку просто не верилось, но теперь можно было отправить письмо в Лондон, с просьбой проверить имена - голубиная почта в городе была. Ну а пока нужно было заняться церковью, опросить горожан и констебля. От местного законника сейчас зависело очень много - Уилл, конечно, не мог задержать троих комиссаров сам. Он бы предпочёл, чтобы присущие ворам манера подбирать сбивающие с толку клички, и попытки подделать крестьянский говор были просто заморочками. Было бы славно, если бы всё вообще закончилось в два дня и он смог бы поехать домой.
- Вы успели собрать что-нибудь из местных слухов?
- Тут слухи собирать - что камни, - с презрением к лутонцам заметил Рыжий, - не городишко, а беда. То заезжие фокусники детей крадут да нежить на кладбище поднимают, то михаилит это кладбище зачищает, то другой михаилит, да еще и магистр, потом сына ищет. Священник при этом вздыхает только да крестится. Да, вот еще что - здесь при церкви приют для блудниц кающихся. Белье чужое стирают и тем самым, значит, грехи свои обеляют.
Уилл кивнул, внимательно слушая мужчину.
- Слышно что-нибудь о принуждении кающихся к прежнему занятию? - Такое неспокойство города могло быть последсвием проблем в церкви, но гораздо более реальным, Уиллу казался вартант с открытием борделя под видом приюта. Дела твареборцев его просто-напросто не касались - получилось бы выполнить свою работу как следует.
- Нет, - пожал плечами Рыжий, - но бельё туда везут телегами, со всей округи.
- Оно что, совсем бесплатно? - Уилл вспомнил о бумаге и убрал её со стола, засунув за пазуху. Если за стирку платили - нужно было проверить как и куда шли деньги, если нет - узнать на что содержали женщин, и вообще - почему именно бельё.
- Тридцать фунтов с рубахи, - в разговор вступил Чернявый, недовольно оглянувшийся на подавальщицу, - да, слышь-ко, на совесть стирают. Могильщик здешний запачкал кровью, когда деваху эту хоронил, от которой у магистра-то ребятишки, так белей белого вернули, рубаху-то. А отдал - серую.
- А от чего померла? Деваха, в смысле. - Уилл тоже взглянул на служанку - а любящие просторечие комиссары были удивительно чистоплотны и имели деньги.
- Так её гули задрали.- Пояснил Чернявый. - Чернокнижник этот, который фокусник, сграбастал её с мальчонками. По году им всего было. Одного успел дьяволу в жертву принести, да этот... Фламберг, Палач-то билберийский подоспел. Не любит он их, люциферитов этих... Значится, гулей Фламберг зарубал, а деваху спасти не успел, сожрали её. И фокусник со вторым мальчиком утёк. Грят, в Лилли потом его магистр нашел, в борделе. Всех девок там перетрахав.
- Брешут, - равнодушно уронил Рыжий, - фокусник просто ребенка бросил там. На всех баб даже михаилитского магистра не хватит.
Слава Богу, что он не был твареборцем. К михаилитам Уилл относился с уважением и легкой опаской, наверное как и большая часть поданных Генриха. Орденцы были нужны, но то что их дела совсем не контролировались короной ни к чему хорошему не вело.
- Хорошо, что эта дрянь не по нашей части. Что слышно насчёт местного констебля?
- Обычный констебль, - Каурый говорил тихо, не сводя пристального взгляда с лица Уилла, - звезд с неба не хватает, но и не попустительствует.
- Со священником, на сколько я понимаю, то же самое? А кто руководит приютом? - Выражение лица у Уилла никак не изменилось. Такое внимание к фигуре констебля само по себе говорило в пользу тщательной проверки. Только как бы ему теперь поговорить с законником, чтобы тройка не узнала?
Каурый неопределенно повел плечами.
- Некая мать-аббатиса Францеска. Елейная пожилая особа, и при ней - семь монашек.
- Понятно. - Снова кивнул Уилл. - Вы не в курсе о чьей смерти говорили наёмники? Какой-то Агриппа Неттесгеймский.
Постоянно выражаться на просторечии, видимо, было совсем непросто. Выходило, что дальше ему нужно было быстро отправить письмо, поговорить с констеблем и к вечеру начать проверку церкви и приюта.
- Ну как же,- Каурый, кажется, даже удивился, - чернокнижник, врач, алхимик и законник. Восемнадцатого февраля скончаться изволил, в Гренобле.
- Да... что-то такое слышал. Неплохо вы осведомлены, давно в городе? - Уилл взглянул - до заката оставось не так уж и много времени. Хоть на улице и потеплело, ночи всё ещё были длинными и холодными. Как бы тройка не поговорила с констеблем раньше него - ведь у законников, кто первый - тот и прав. Ещё стоило быть внимательным, чтобы за ним не проследили. Может быть, нанять босяка, чтобы тот приглядел за комиссарами.
- С неделю, дело-то небыстрое.
Рыжий вздохнул, тоскливо покосившись в окно. Ему вторил Чернявый, и лишь Каурый всё продолжал рассматривать Уилла.
Уилл же поднялся, оперевшись о стул. В голову пришла мысль, что сходу говорить с констеблем о проверке, на самом деле, было не лучшей идеей. Законник мог оказаться сторонником Рима или вообще еретиком.
- Ну и главное - кто из горожан, по-вашему, не сочувствует реформации?
Каурый тяжело вздохнул.
- Молодой, - сочувственно проговорил он, - горячий. Главный викарий Его Величества, милорд Кромвель, указом от двадцать первого января тысяча пятьсот тридцать пятого года имеет право совершать экспертизу домов божьих руками комиссаров своих, а именно - монастырских, церковных, их имущества и земель, особо - домов небольшого размера, которые имеют в землях, комнатах, аренде и десятине превышение годовой прибыли в двести фунтов, ибо они - логова беззакония и должны быть преданы большим монастырям и церквям. Поскольку явный грех, порочная, плотская и отвратительная жизнь ежедневно совершается среди малых и меньших аббатств, монастырей и других монашьих домов, церквей и монахинь, где собрание духовных лиц составляет менее двенадцати, милорд Кромвель считает необходимым преобразовать их жизнь через роспуск, объединение или полную ликвидацию дома. О горожанах же пусть печется констебль, Харпер. Ты работать-то думаешь, или дальше трепаться о законах будем?
- Сэр Ричард Лейтон любит таких, - согласился с ним Чернявый, - ретивых. Восьмой уж за месяц...
- Я взгляну на церковь. Вы, если не против, можете пока продолжать собирать информацию. Встретимся тут же, вечером. - Ликвидировать приют означало выкинуть всех женщин на улицу, а попытка его сохранить - потерю патента. Лучше бы он оставил всё на светловолосого, получил свои двенадцать фунтов и поехал домой. А самая главная беда заключалась в том, что у него не было точных инструкций - по обстоятельствам, на усмотрение, по ситуации... В любом случае, сначала нужно было взглянуть на церковь и приют.
Отправив голубя, Уилл пошел к церкви. Раз уж его угораздило полезть в командиры, нужно было проверить всё самому. Ну, может быть, через пару дней это была бы самая обычная поучительная история. Вряд ли за такую выходку ему что-то грозило - ну решил молодой комиссар проявить себя, делов-то. Под конец разговора тройка показалась совсем неподозрительной, так что может он и зря волновался. Только беловолосый странно смотрел.
Церковь в Лутоне была очень красивой - с одной её стороны был разбит маленький садик, с другой виднелась наглухо закрытая каменным забором и воротами пристройка - приют. Уилл из далека осмотрел забор - да, такой так просто точно не перепрыгнешь. Ну, оно и понятно - охраняли-то святость. Но проверить приют нужно было обязательно - кто знал, что творилось за стенами этого маленького замка.
Уилл вошел в церковь. Внутри у стены сидело пара кумушек, больше никого не было - даже священника. Ничего лишнего или католического видно не было, на укрытом новым материалом алтаре лежала переведённая на английский Библия. То, что прихожан было немного было хорошо - может быть получилось бы избежать недовольства при конфискации, а вот в самой церкви было чересчур чисто - даже материю новую купили. Уилл стал на колени, прикоснувшись рукой к холодному полу. Жаль, в церкви нельзя было ходить босиком - он бы сэкономил часть сил, привычно чувствуя ногами. Сила перетекла в руку, завертелась водоворотом. Уилл любил свою силу - она всегда придавала твёрдости, и сейчас, когда он пустил её в землю, пол церкви откликнулся спокойствием и какой-то вселенской уверенностью. Уилл пустил несколько, невидимых человеческому глазу волн, похожих на рябь, прислушиваясь к тому, где они отразяться от более плотной материи, где пойдут легче, когда закончится каменная кладка и начнётся грунт, а где провалятся в пустоты. Земля отвечала неохотно, и тому виной могло быть святое место. Или усталось от дороги. Внизу, под камнями пола, откликалось большое пустое пространство - подвал? Тайный ход? Алтарь говорил об алтарной ниши - и больше ничего не было, или церковь не хотела делиться секретами.
Подвал - это было хорошо, там могли лежать снесённые католические кресты и книги - от них короне было бы гораздо больше пользы, чем от пристройки, которую скорее всего просто передали бы местному констебулату и забросили. А результативность давала комиссару ещё большую свободу действий - можно было бы оставить пристройку или выделить средства на хоть какой-то переезд женщин в другой монастырь. Уилл закончил молиться и поднялся - стены можно было проверить и снаружи, заодно обойдя церковь по кругу. Жаль, что ещё нельзя было опросить местным - любые разговоры, не растянутые на неделю, разворошили бы сплетниц, которые, как самая бдительная на свете стража, неустанно патрулировали сад.
Уилл вышел из церкви и повернул к забору, так, чтобы лишний раз не встречаться с бабками. В приютах подобного рода обычно были ужасные условия, но и идти женщинам было некуда. Он сел на землю, оперевшись спиной о забор. Уилл пару раз ударил рукой по земле, благо тут это можно было сделать - конечно волна была совсем не той, но изменить что-то всегда было легче, чем создать. Если поместье превратили в подобие борделя - то где нибудь неподалёку или прямо под ним должны были быть захоронены дети. Носить маленькие трупы слишком далеко было опасно. Уилл не слышал, чтобы у горожан были проблемы с какими-то тварями, характерными для таких мест, и по Лутону недавно проезжало целых два михаилита, но проверить стоило. Хоты бы на случай ещё каких-нибудь подвалов, где могли держать наказанных женщин или хранить то же золото. Волны ушли в глубь грунта, скользя по стене и отскакивая от её основания вниз, чуть ниже они провалились в несколько небольших, разбросанных в беспорядке полостей, вполне возможно, что маленьких могилок. Уилл вздохнул, поднимаясь - теперь больше внимания нужно было уделить беременным женщинам, которых могли прятать от проверки по подвалам.

Закончив с тем, что было под землёй, Уилл вернулся в таверну и сказал комиссарам, что сейчас попробует взглянуть на приют изнутри, а завтра, к одиннадцати утра они, скорее всего, начнут официальную проверку. Он снял комнату, чтобы оставить там меч, сапоги, деньги и одежду. Распущенные волосы и немного грязи придали подходящий для не слишком состоятельного человека вид. При себе Уилл оставил пару ножей и патент. Пачкаться было особо печально, потому что стирка обошлась бы в зарплату за три дня. По ходу дела он несколько раз задался вопросом, не страдает ли он дурью - как раз к закату пришел ответ из Лондона, в котором Уилла просили не валять дурака. Но начать сразу с официальной проверки - это было всё равно, что рубить с плеча. С ним было несколько человек, и не внести что-то в протокол уже бы не получилось. Перед тем как пойти к воротам Уилл обошел церковь по кругу несколько раз постучав по стене, и проверив нет ли в них тайных ходов или тайников. Церковь была огромной, так что это было всё-равно что тыкать наугад, но попробовать стоило. В итоге он, ожидаемо, ничего не нашел - стены всё-таки были наружными. Когда на улице уже начало темнеть он постучался в ворота приюта - предоставить ночлег ему были обязаны, так что Уилл или попадал внутрь, или прямо сейчас ловил монашек на нарушении правил.
- Кто там, во имя Господа? - Маленькое окошечко в двери приоткрылось и в него выглянула пожилая монашка.
Уилл отошел на несколько шагов, так чтобы его можно было разглядеть из окошка - так привратница ммогла увидеть, что он бос и грязен, а главное один.
- Нуждающийся. Здравствуйте, могу я, ради Бога, найти у вас ночлег всего на одну ночь?
- Господь заповедал помогать, - благочестиво перекрестилась монахиня, со скрипом отворяя ворота.
Уилл едва не цыкнул языком, когда вместо большого открытого двора, перед ним вырос ещё один забор, отделяющий обитель уже от странноприимного дома. Вытянутое, одноэтажное здание почти не имело окон, но по виду хранило выход во двор обители. Сама же обитель была двухэтажной, с галереей на третьем этаже - там ходили монашки. Из-за забора поднимались дымки и пахло тряпками, наверное, от прачечной. Глаз, ожидаемо, не натыкался ни на что запрещённое, но по тому, что Уилл уже увидел, бедной обитель точно не бедствовала.
- Благодарю. - Уилл остановился как бы кланяясь, а на деле давая себе время почувствовать малейшую вибрацию из-за стены. Определять движение и тем более простое давление на ходу он ещё умел очень плохо, а монастырь был непростым для этого местом - везде что-то валялось, из-за стен отдавались эхом шаги горожан. Рядом на землю наступила сестра-привратцица, пустив по поверхности видимую одному Уиллу рябь. Рябь ударилась о забор, слегка уходя под землю из-за его тяжести, дошла до ног Уилла разбившись о них на две волны поменьше. Возле домика волна тоже как будто проваливалась на дюйм-два - так рябь глушили тяжелые здания.
Ничего нового Уилл не узнал - чувствовалось множество мелких вибраций со стороны прачечной и обители - остальное гасили стены и расстояние, так что разобрать что-то отдельное не вышло. Тем более, что у него совсем не было времени - эта секундная пауза не давала как следует сориентироваться. Тратить силы на вторую попытку Уилл не стал, вместо этого он пошел за монашкой.
- Я ещё в городе слышал, что у вас очень трудолюбивый и богобоязненный приют. - Для начала можно было просто завязать разговор, чтобы не спрашивать о реформации в лоб. Может быть, еду ему бы принесла какая-нибудь из женщин, что, конечно, вряд ли.
- Милостью Господа, - вздохнула монашка, - трудом и покаяние искупаем грехи наши, непрестанно молясь за Его Величество и королеву Анну. Ибо сказано: "Обратись к Господу и оставь грехи; молись пред Ним."
- И уменьши твои преткновения... - В общем, выдрессированы монашки были как следует - так что говорить нужно было именно с женщинами. Спали и бывшие нечестивицы и монашки в кельях, на вахте оставалась только привратница - так что нужно было посмотреть, кого пришлют к нему с едой, и если это будет очередная монахиня - перелезать ночью в обитель и искать место для наказанных. Похожие обители редко обходились без таких.

Странноприимный дом походил на все виденные прежде странноприимные дома как две капли воды, разве что был почище. Помещение, не разделенное на комнаты, длинной килой протянулось вдоль мощеного камнем двора, одним своим концом, кажется, всё-таки впадая прямиком в обитель. Окон в доме было мало, и только свет от множества лучинок бросал тени на лица послушниц и спящих на топчанах мужчин. На столе лежала Библию - тоже переведённая.
Еду для Уилла принесла молоденькая, очень хорошенькая послушница в белом хабите. Чистое, с виду наивное лицо, обрамленное платом, сияло светом веры. Девушка шла, гибко прогибаясь в спине, в руках у неё была миска с дымящейся похлебкой, накрытая коркой хлеба и кружка с вином.
- Еды мало, но Господь заповедал смиренными быть, - прговорила она, - ибо велико могущество Господа, и Он смиренными прославляется, господин.
- Спасибо. - Уилл принял еду, стараясь не слишком долго задерживать взгляд на девушке - может и не зря ему постоянно твердили о женитьбе. Но за женитьбу на монашке, хоть разовую, хоть постоянную полагалась смертная казнь, так что нужно было сначала закрыть монастырь. Прогибалась она странно, может быть была бывшей танцовщицей. - Да, и всё-таки просто не вериться, что столько внешне невинных созданий провенились чем-то настолько, чтобы отмаливать свои грехи вне мира.
- Быть невестой Христовой - удел избранных, - девушка говорила тихо и размеренно, глядя мимо Уилла, ввысь, к потолку. - Миловидность обманчива и красота суетна. Восходит солнце, настаёт зной, и зноем иссушает траву, цвет её опадает, исчезает красота вида её; а потому - не хвали человека за красоту его. Спасены мы в надежде. Надежда же, когда видит, не есть надежда; ибо если кто видит, то чего ему и надеяться? И всякий, кто оставит домы, или братьев, или сестер, или отца, или мать, или жену, или детей, или земли, ради имени Его, получит во сто крат и наследует жизнь вечную. Христианин вы, и ведаете то сами ведь.
Уилл грустно кивал, делая вид, что внимательно слушает - красивая трава пропадала. Монахини, очевидно, предусмотрели попытку выведать что-нибудь через странноприимный дом, и посылали в него только самых идейных. А может, девушка просто была талантливой актрисой.
- Да ведомо, и от того душа кровью обливается, когда слышу о закрытых обителях и отправленных по домам девушках.
- На всё воля Божья, - смиренно кивнула послушница, - и королевская.
- А как вас зовут, сестра? Кажется, странноприимный дом разрешают посещать только самым набожным из послушниц. - Может быть, потом девушку отправили бы домой, а не в другой монастырь... Но иной пользы от такого разговора бы не было, а продолжение допроса вызвало бы ещё больше подозрений - оставалось только перелезать через забор.
- Я не приняла постриг еще. - Вздохнула послушница. - И зовут меня Эммой.
- Меня зовут Уилл. Вы из Лутона, Эмма? - Мешало то, что в комнате были люди кроме него - как минимум нельзя было взломать или выбить дверь. А в целом, может Уилл и усердствовал сверх меры, а полости под стеной могли быть совсем не могилками.
- Из Лилли, - Эмма глянула на него недоверчиво, усаживаясь на топчан напротив, - и мне нельзя долго говорить с вами, я готовлюсь принять постриг.
Уилл взглянул девушке в глаза, на мгновения улыбнувшись. Кажется, впервые за день.
- Лилли - чудесный город, я слышал там очень красивые сады. - Он поставил миску на пол перед собой. - Даже думаю их посетить.
В Лилли не было достаточно знатных родов, чтобы называть дочь Эммой. Девушка, скорее всего, намекала, что ей поменяли имя. И раз она не закончила разговор, можно было попытаться поговорить без надзора - например в саду.
- Лилли - это деревня на двенадцать домов и одну улицу, - фыркнула смехом Эмма, но тут же посерьезнела, - и садов там нет, попущением Господним.
Уилл вздохнул - девушка портил ему всю конспирацию. Видимо нужно было говорить в открытую и надеяться, что его не услышат. Должно было получитсья - он сидел спиной к сурово читающей писание монашке, а мужчины вроде бы спали.
- Да, ошибка вышла - ни садов, ни дворянских семей. - Кивнул Уилл, понижая голос. - У вас за обителью, кажется, есть замечательный сад? Вы можете выбраться туда после всенощной?
- Грех-то какой, - испуганно перекрестилась Эмма, - для чего грех сей на душу брать голубице Христовой?
- Чтобы ей помогли во время завтрашней проверки обители комиссарами. - Пожал плечами Уилл, пробуя вино. О том, что должна быть проверка девушка, наверняка, знала не хуже него - после такой-то дрессировки. Как именно помочь Уилл ещё не знал, но имена просто так не меняли и кое-какие полномочия у него, волей глупости, были. Так или иначе, нужно было сначала поговорить, и узнать, зачем послушницам меняли имена.
Девушка глянула на него изумленно и вздохнула.
- Щит мой в Боге, спасающем правых сердцем, ибо не во множестве сила Твоя и не в могучих могущество Твоё; но Ты – Бог смиренных, Ты – помощник умаленных, заступник немощных, покровитель упавших духом, спаситель безнадежных. От чего помогать капли на длани Его, если он призрит всякого?
Уилл положил кружку на пол, задумавшись. Гарантии. Какие гарантии он мог дать девушке и чем именно мог помочь? Послушница немало рисковала вытворяя такое, но отдать патент было нельзя - это было слишком опасно, да и толку ей с этого патента...
- Положиться тебе всё равно придётся на моё слово... - Он взял тарелку. - Доставать тут бумаги слишком опасно, да и толку тебе с них. Ну а помочь можно, например отправив тебя домой, чтобы сэкономить место для уже принявших постриг. Зависит от того, есть ли тебе куда возвращаться и чего ты хочешь. Но, думается мне, просто так Эммой девушку не назовут. - Разговор слишком затягивался. - Ну и ты же прямо сейчас можешь рассказать обо мне настоятельнице и получить какую-нибудь награду. Правда, после пострига даже комиссару будет сложно что-то сделать.
- Дом мой - дом Божий, - громко и смиренно произнесла девушка, испуганно расширяя глаза, - ибо куда идти осиротевшей овце стада Его? Жди благой вести, и да осенит она тебя.
С этими словами, она поднялась и степенно вышла в дверь, ведущую на улицу.
Уилл принялся за еду - из-за работы он не ел с самого утра, в итоге решив, что это послужит более убедительной игре. Можно было попытаться устроить девушку подмастерьем, пользуясь связями деда и матери, но мешал возраст. С другой стороны, Эмма была симпатичной и наверняка что-то да умела. В крайнем случае, можно было попытаться как-нибудь подсунуть её матери, но тут уж Уилл не знал, было ли это лучше монастыря. Да и тащить в дом кого попало, пусть и симпатичного, не хотелось.

Прокравшись на улицу, Уилл оттолкнулся от стены дома и забрался на высокий забор. Уже совсем стемнело, а новолуние давало ещё больше шансов остаться незамеченным. Со стороны сада доносилось многообещающее порыкивание волкодавов. Спрыгнув вниз, он по привычке заставил землю под голыми ногами немного спружинить, и тут же использовал получившуюся волну, чтобы проверить, не готовят ли ему облавы.
- Плюх, - согласились с его опасениями из темноты, - чпок. Шлёп-шлёп-шлёп...
Чавкающий звук сопровождал топоток маленьких ножек. Он слышался то впереди, то сзади, то сбоку, точно дети играли в салки, бегая вокруг. Мерзко воняло гнилью, будто на кладбище, где хоронили нищих, закапывали их неглубоко. Шлёп. Чпок-чвак. Шлёп.
Уилл встал, как вкопанный, задержав дыхание и пытаясь уловить малейшие колебания. Теперь новолуние уже не казалось такой уж хорошей новостью, и вообще - ничего не казалось. С могилами он не прогадал, а собаки, видимо, нужны были для защиты от тварей. Захотелось развернуться и точно так, с выпрямленной спиной, перелезть через один забор, потом через второй, потом через стену и зашагать в сторону дома, а лучше - побежать. Уилл пустил свою силу в землю, не слишком глубоко - может быть, у него бы вышло просто затянуть и раздавить этих тварей. То ли из-за маленького размера тварей, то ли от того, что они разбрызгивали вокруг себя гниль, было ничего не понятно, кроме одного - Уилла окружили. К этому моменту сила уже расползлась под его ногами, напоминая корни небольшого дерева. Уилл резко развернулся, заставляя землю вокруг подняться и одновременно проминая её ногами. Он сделал шаг, ударяя ногой по упругому грунту, накапливая в том напряжение. Нужно было добраться до забора. Уилл мгновенно втянул силу из глубины, заставляя её ударить в землю под ногами и освободить это напряжение.
И земля метнула его в сторону забора, заставляя согнуться в коленях и вспомнить несколько ключевых моментов из жизни. Пролетев приличное количество ярдов, Уилл упал у самого основания кладки, снова заставляя грунт прогнуться под ногами, чтобы смягчить падение и тут же использовал это напряжение, чтобы взобраться на ограждение. С такими тварями он встречался впервые в жизни. Нужно было попробовать оббежать обитель по периметру и добраться до собак, и если там не окажется девушки, просто вернуться в таверну.

Из тьмы, которую разгонял лишь свет факелов на стенах обители, выступил ребенок. Сквозь полупрозрачное тельце были видны стена и кусты, глаза голодно светились жёлтым, а вместо одной из рук была кошачья лапка с обнажившимися косточками. Дитя принюхалось, отчего на миг стал виден череп, срыгнуло отвратного вида черной жидкостью и с интересом уставилось на Уилла, похлопав ручкой по стене. Убедившись в прочности, мертвяк невысоко подпрыгнул, уцепился ручонками за камни, неспешно пополз вверх, но сорвался. Из кустов показались еще трое детишек, коротко взвыли псы, оборвав свою песню рявком - и наступила тишина, в которой были слышны все те же шажки.
На мгновение остолбеневший Уилл рванул по забору, используя магию, чтобы камни не дали ему потерять равновесие. Слава Богу, что он решил не драться - твари были прозрачными, так что и обычное оружие на них, наверное, не действовало. Настоятельнице предстояло ответить на очень много вопросов. Если бы ребёнок был один, Уилл бы мог поверить, что какая-то из послушниц попала в приют уже беременной и у неё случился выкидыш, но трое тварей говорили о том, что детей возле Лутонской церкви хоронили часто. В саду обнаружилась парочка псов, весело подкидывающих какую-то палку.
Уилл достал нож, припоминая, во сколько ему обошлась рубаха. Матушка бы такого точно не одобрила, но не убивать же ему собак - по крайней мере нужно было попробовать просто их отвлечь. Да и силы сейчас были ценнее. Но тут Уилл остановился - псы пропали только сейчас, а значит твари появились недавно, и монашки могли быть не готовы. Он ещё раз оглядел сад - ни девушки, ни трупов видно не было. У него должно было быть время до окончания молитвы, чтобы закрыть монашек в церкви. Уилл спрыгнул с забора, со стороны города, и изо всех ног помчался в таверну, стараясь не споткнуться в потёмках.

11 марта 1535 г. Лутон, Бердфордшир.

Уилл остановился перед дверью, пытаясь выровнять дыхание и привести в порядок волосы, на это он мог потратить не больше нескольких ударов сердца - но лишние подозрения, которых всё равно не вышло бы избежать, были ни к чему. Он сильно рисковал, пытаясь сначала найти твареборца, но иначе поронцы, или как их там, могли выбраться в город. Худший и самый вероятный вариант пока не хотелось даже рассматривать - если михаилита не было, шансов не устроить локального конца света Уилл не видел. Он толкнул дверь.
Даже тусклый свет таверны, заставил прищуриться после ночной мглы. Он пробежался взглядом по почти пустому залу и, хвала Господу, увидел михаилита. Рослый, рыжий мужчина с благородным лицом, небольшой бородой и тонким шрамом через губы сидел за одним из столов. Уилл выдохнул, подходя к столику.
- Добрый вечер, извините, вы можете уделить мне пару минут?
- Хоть двадцать, пока не уговорю хотя бы две пинты... а, спасибо, милая, - михаилит принял из рук подавальщицы дымящуюся кружку и сделал большой глоток. Потом глянул на Уилла внимательнее, присматриваясь, едва заметно нахмурился, но пожал плечами, словно отбрасывая что-то несущественное, и кивком указал на скамью. - Брат Харза. Прошу, господин?..
- Уилл Харпер, извините, что беспокою. - Уилл сел, переводя дух. Михаилит производил хорошее впечатление, но явно должен был быть не в восторге от идеи тащиться в обитель. Так или иначе, говорить нужно было быстро и информативно, чтобы, даже если не выйдет уговорить твареборца, успеть к выходу из церкви. Всё равно то, что Уилл бы не рассказал сейчас, Харза смог бы узнать уже из утренних сплетен. - Если быть кратким. - Уилл достал из-за пазухи патент. - Я комиссар, пару часов назад проник в местный приют, чтобы его проверить, и нарвался на, как минимум, четыре оживших детских трупа. Монашки, кажется, не в курсе и могут пострадать, поэтому мне очень нужна ваша помощь.
Харза вздернул бровь и оторвался от кружки, с новым вниманием рассматривая его.
- Проник? - Уточнил он, улыбаясь. - Об этом достопочтенные сёстры тоже не знают, я так понимаю?
Уилл пожал плечами.
- Думаю да - я вырядился в бездомного и попросился в странноприимный дом. И учитывая тварей - не зря. Но времени совсем нет - я боюсь, что монашки пострадают. Вы можете мне помочь? Всё совершенно законно и я официально потребую впустить нас, предъявив патент. - С проникновением он, очевидно, перестарался - но всегда можно было сказать, что вышел ночью облегчиться и увидел тварь. Вдоль забора силы уже не должно было остаться, так что нужно было убрать следы только в том месте, где он увидел тварей.
- Триста золотом, - хмыкнул михаилит, разглядывая патент, - из них сто пятьдесят - задатком.
Уилл тоже взглянул на патент, борясь с желанием побежать наверх за мечом. Очень мешало, что у него не было кольца - с ним можно было бы свободно выписывать чеки.
- Не могли бы вы взять задатком сотню? Больше с собой у меня нет. - Хорошо, что Уилл таскал с собой все свои сбережения - так можно было не тратить время на подъём троицы, которая всё равно не захотела бы соваться в приют. Остальное можно было выплатить из конфискованного, или ещё как-нибудь.
- Мог бы, - вздохнул Харза, допивая вино и щипая за объемистый зад довольно взвизгнувшую подавальщицу. - Мастеру трактирщику оставьте, скажите, что для меня. А я соберусь покуда. Ангъяки - дело мудрёное.
- Спасибо. - Уилл поднялся. - В тварях я не разбираюсь, но впечатление они производят... Я от испуга чуть забор не завалил.
Пока михаилит собирался, нужно было обуться, взять меч и привести себя в порядок.
Тёмные домики сменяли один другого, а михаилит неустанно рысил волчьим шагом, кажется, совсем не боясь споткнуться. Харза производил впечатление очень опытного твареборца, но и сравнивать Уиллу было особо не с кем - этот был первым, с которым он познакомился. Теперь нужно было впустить михаилита в обитель и как-нибудь оградить монашек от тварей. Просто не верилось, что простая проверка вылилась в такое.
- И часто вам доводиться работать с этими ангъяками? - Уилл бы был не против, если бы эти твари были очень редким делом, и в монастырях ему больше не встречались
- Случается, - пожал плечами Харза. - Дело житейское.
Уилл даже не знал, насколько правомерно было называть такую дрянь житейской, но михаилит был не особо разговорчив. Может быть, это было от того, что Уилл коснулся работы - он сам не любил говорить о монастырях, а на все вопросы матери о случавшихся ранах и ссадинах отвечал, что упал с лошади. Идти в тишине было не приятно, да и с михаилитами Уилл разговаривал не часто.
- Вы были воспитаны в ордене с малых лет?
- С шести, - кивнул Харза, на мгновение остановившись, - так сказали наставники. Меня привез под полой плаща Безопасность. Я замерзал в подворотне за борделем.
Уилл, видимо, ошибся. Ему самому вопрос показался слишком личным, но михаилит, кажется, совсем не стеснялся говорить о своём происхождении. Видимо, профессия, связанная с постоянным риском, вызывала такое отношение к жизни. Уилл, кажется, и сам стал разговорчевее обычного из-за нервов. Он секунду помолчал.
- Мне повезло иметь хотя бы мать, но отца я никогда не видел. Безопасность - хорошее имя, оно дано за спасение детей?
- А Тракт - за спасение дорог, - едва слышно фыркнул михаилит, но тут же посерьезнел, - магистр над безопасностью, первый среди равных, брат Арктур. Когда придете с проверкой в школу-резиденцию, хотя бы одного магистра теперь узнаете.
- Не приведи Господь мне проверять ваши документы! - Испуганно вздохнул Уилл. Ордену было за двести лет, так что тайн у твареборцев должно было хватать. И одному Богу было ведомо, как те решили бы их защищать. - Из магистров я слышал ещё о господине Цирконе. Он, кажется, даже был до этого в Лутоне.
Харза хмыкнул, пожал плечами, замедляя шаг - над домами вырастала громада обители.
- Странно, если бы комиссар не слышал о Тракте. Странно, если бы он не был в Лутоне. Странно...
Он остановился, будто принюхавшись, и метнулся во тьму.
- Но в казначействе милорда канцлера я еще не бывал, - донеслось оттуда сквозь писк, плач и мерзкое хлюпание.
Уилл зашел в переулок.
- Я могу зажечь пламя, чтобы разглядеть тварь? - От использования магии он пока воздерживался - проверить округу можно было бы и без сапог, но на это бы ушло больше сил. Да и Уилл был с михаилитом.
Из тени выступил михаилит. В руке он держал уже совсем не прозрачного младенца, истекающего вонючей черной жижей.
- Забавные у вас вкусы, мастер комиссар, - удивился он, запихивая в перекошенный, зубастый рот твари облатки, - на что тут глядеть? Мертвяк, да еще и воняет, как все грехи человеческие.
Уилл скривился, отдельно отмечая, что в походной сумке не хватало облаток. Тварь, вроде бы, была не та. По крайней мере, кошачьей лапки он не увидел.
- Я хотел определить, не тот ли это, что пытался перелезть через стену, но у того, кажется, была кошачья лапка вместо руки. Или они умеют менять вид?
- Да чего они только не умеют, camarade комиссар, - неопределенно высказался Харза, лихо откручивая мертвяку голову и подвешивая тельце на заборе обители.
- Ну, могил было шесть, так что если не хоронили по двое - то тварей осталось пять. - Рассудил Уилл, снимая сапог и ударяя ногой по земле. До этого он надеялся, что твари ещё не выбрались из обители и посчитал, что не выглядеть как тот самый бездомный было важнее. Теперь важнее было, чтобы ангъяки не забрались в дома горожан или хуже того - в церковь. - Если вы не против, я бы хотел в первую очередь обезопасить церковь.
Земля и откликнуться не успела, как Уилла больно треснули по шее - Харза на подзатыльник не поскупился.
- Дилетанты, - процедил сквозь зубы он, - комис-сары... За такое еще полторы сотни доплачивать надо. Ты что творишь... как это?... tolla-thone! На кой хер ты их тревожишь? Чтоб мне сложнее работать было? А монашек - выгнать из церкви к чертям собачьим, потом помолятся, если еще осталось, кому. И запомни: колдует только михаилит. Ну твою же мать!...
С этим возгласом твареборец неслышно и споро растворился во мраке, откуда через пару вздохов донеслись жуткие чавкающие звуки.
Уилл поднял голову, потирая шею. Харза говорил достаточно странные вещи - как волна, мало чем отличающаяся от той, что пошла бы от упавшего камня, могла тревожить тварей? Или они реагировали именно на силу? Тогда всё становилось понятнее и намного прискорбнее - выходило, что разбудил ангъяков именно Уилл, ещё когда их обнаружил. Мысль была неприятной, особенно, если погибли монашки. С другой стороны, детей закапывал не он, и пробудиться они могли в любой другой день, когда в городе не было михаилита, и когда некому было его так быстро нанять. И всё равно, всё показалось гораздо менее приятным. Захотелось просто как-нибудь закончить с работой и вернуться домой. С другой стороны, теперь он был обязан не допустить жертв, а скорее уменишить их число - првда, Харзе он бы только помешал. Так что Уилл остался ждать. Михаилит не вернулся ни через минуту, ни даже через две, зато в саду жутко заорали собаки. Уилл всё ещё не хотел мешаться, но попробовал взобраться на забор, чтобы взглянуть, что творилось возле обители. В худшем случае там могла оказаться монашка, умудрившаяся улизнуть из церкви и ждущая его.
В темноте удалось разглядеть мелькнувшего между деревьями Харзу, и больше ничего толкового. Уилл сел на заборе, готовясь спрыгнуть обратно на улицу, но тут показались монашки. Женщины парами выходили из церкви, и чинно шли к воротам обители. Уилл тут же вгляделся во тьму, пытаясь высмотреть тварей, и с чего только ангъяков должна была раздражать именно такая вибрация? И что ему стоило сделать с монашками? Всё оказалось хуже, чем он ожидал - на улице так и не появились готовящиеся принять постриг - а значит, большая часть женщин оставалась в обители. Михаилит сказал выгнать женщин из церкви, видимо боясь, что они окажутся в одном тесном пространстве с тварью, но без возможности видеть силой, на открытой улице Уилл чувствовал себя ещё менее уверенно.
В голове промелькнула глупая мысль дождаться, когда настоятельница подойдёт поближе и только тогда спрыгнуть с собора, но стресса женщинам должно было хватить и без того. Уилл спустился, и пошел навстречу монашка, на ходу доставая бумагу. Стоило ли ему просто оставить их и попробовать обезопасить женщин в приюте? С одной стороны Уилл мог только помешать твареборцу, да и женщинам оставаться на улице одним было небезопасно. С другой стороны, он вроде как что-то обещал этой Эмме.
- Здравствуйте, меня зовут Уилл Харпер, и это официальная проверка от имени его .....ства лорда-канцлера - Кромвеля. - Он протянул настоятельнице патент. - В приюте появились твари, так что вам придётся задержаться тут, пока с ними разбирается михаилит. Никто из сестёр не должен никуда отлучаться. Где послушницы?
Монахини степенно перекрестились, смиренно вздохнув.
- Воистину, - проговорила настоятельница - рослая, сухопарая с тонкими чертами лица и изящными руками женщина лет шестидесяти, - наступают последние дни. Ибо в святой обители, где хранятся мощи святой Эрментруды, дщери великого короля Альфреда, мужчина! Безбожный михаилит! И другой мужчина спрашивает о голубицах кротких, о послушницах, бесчестя их! Помолимся, сестры!
- Помилуй нас, Владыко, Боже всех, и призри, и наведи на все народы страх Твой! - Подхватила её слова молодая монахиня. Ей трудно было дать больше двадцати, но серые глаза глядели сурово, губы были поджаты, а черное облачение надежно скрывало фигуру. - Помилуй нас и услышь молитву нашу! Молим Господина жатвы, чтобы выслал делателей на жатву Свою!
- Мать - настоятельница. - Уилл произнёс последний слог с небольшим нажимом. Он начинал нервничать - если эти сёстры сделали из приюта бордель и издевались над женщинами, может быть, их жизни и не стоили жизней тех, кто был в обители? Но он ничего до конца не знал, и без монашек не мог толком выполнить свою работу. Сейчас нужно было хотя бы во всём разобраться - Уилл решил пока не поднимать вопрос могил, потому что кроме монашек рядом никого не было, а без свидетелей ему бы не поверили. - Закон требует, чтобы вы отвечали на мои вопросы. Поэтому, будьте, пожалуйста, кратки и информативны. Где женщины и сколько их? Им могут угрожать твари.
Если настоятельница и хотела ответить, то не успела. Молодая монашка вспыхнула, раскраснелась щеками.
- О Боже, Боже праведных! Все в руках твоих, и да останемся мы непогрешимы! Кто защитит нас и укроет, кроме тебя? Грех, великий грех в доме твоем!
Настоятельница одобрительно закивала, явно разделяя её мнение.
- Где же могут быть послушницы и трудницы, как не в обители, сын мой? - Вопросила она.
Уилл недовольно потопал ногой по земле, и повернулся к воротам. Экономить время явно никто не собирался, а оставлять женщин в обители он не хотел.
- Идите за мной. Сколько послушниц, и на каком они этаже - как туда пройти?
- На заклание ведёт! - Всхлипнула одна из монашек, пожилая и сгорбленная.
- Слёзы наши воздадутся! - Поддержала её другая.
Настоятельница лишь повела плечами.

- Учтите, сын мой, - сухо проговорила она, - я буду жаловаться архиепископу Кранмеру.
- Ответы, мать настоятельница, мне нужны ответы, а не пустые угрозы. - Уилл постучал в ворота. Интересно, как архиепископ Кранмер должен был отреагировать на детские могилы на территории обители? Уилл молчал, только потому что не хотел давать настоятельнице лишний повод продумать защиту. Тем более, кроме него в городе было ещё трое опытных комиссаров, которым только и дай повод кого-нибудь за что-нибудь подтянуть. С другой стороны, ситуация начинала пугать - он, кажется, совсем заигрался.
Ворота открыл Харза, вымазанный черной слизью с ног до головы. Во дворе обители уже полыхали маленькие костерки, испускавшие нестерпимую вонь, а на камнях, покрытых ночным ледком, лежала Эмма. Даже отсюда было очевидно, что девушка мертва. Голова её безвольно откинулась, держась на тонкой полоске кожи, и подле неё корчился в агонии ангъяк.
- Ну и на кой ты их сюда ведешь? - Устало рявкнул михаилит, отшатываясь от ворот и отмахиваясь кинжалом от мрака. Мрак послушно завизжал тонким детским голоском, а Харза ловко отпрыгнул в сторону, ловя на клинок очередную тварь. Больше твареборец ничего не сказал, лишь рванулся в сторону сада, где не своим голосом блажил волкодав.
Уилл несколько мгновений смотрел на труп девушки, просто забыв, ответить михаилиту, что ему нужен был один из бродяг, чтобы отправить его в таверну. На душе стало отвратительно, а к горлу подступила лёгкая тошнота, кажется, совсем не от вида слизи. Эту работу, наверное, стоило бросить. Но сначала, попробовать закончить, и в первую очередь найти кого-нибудь, чтобы отправить за помощью. Уилл надеялся, что твари ещё не добрались до странноприимного домика, но может быть, там всё-таки кто-то остался. Он повернулся к настоятельнице, доставая ,меч.
- Вы останетесь тут, не будете шуметь, и ни одна из сестёр никуда не уйдёт. Вы поняли?
Молодая монашка, прежде раскрасневшаяся, побелела, как снег, и шагнула к нему, разводя руки.
- Неужели не знаете, что все мы, крестившиеся во Христа Иисуса, в смерть Его крестились? Мы с сёстрами идём в кельи. Бей, приближай спасение, да только знай - не убелит тебя Господь.
Настоятельница торжественно перекрестила Уилла, величаво кивнув. Она высоко вскинула голову и шагнула в ворота, навстречу уже едва забрезжившему рассвету.
- Вы отказываетесь подчиняться приказам, данным от имени короны? - Боже, сколько людей из-за него погибло. И эти монашки, рискуя жизнью хотели спрятать то, что осталось в приюте, даже не обращая внимания на мертвую девушку. - Да или нет?!
- Господа, оказывайте рабам должное и справедливое, зная, что и вы имеете Господа на небесах, - монашка сделала ещё шаг, мимо Уилла, к воротам, из которых как раз выскочили два щерящихся волкодава. - Король приказал тебе угрожать мечом христовым невестам? Король приказал тебе их убивать?
Вокруг постепенно становилось людно - подходили, зевая, бродяги из странноприимного дома, просыпался город, перекликаясь встревоженными голосами. Где-то севернее нерешительно бухнул колокол и замолк.
Уилл ещё раз взглянул во двор, где лежали трупы и откуда на него рычали псы. Лучше бы он сразу оказался во дворе и был ранен. До этого Уилл хотел просто закинуть настоятельницу на забор и пойти в обитель, но Харза уже должен был заканчивать, и появилось много свидетелей - так что он, скрипя зубами, вернул меч в ножны.
- Король приказал мне пресекать разврат в обителях Англии, и не сомневайтесь, я свою работу выполню. - Уилл отошел в сторону, становясь на колено. - Я не стану вас задерживать и надеюсь сёстры не откажут мне в благословении? - Если хоть одна из монашек была беременна прямо сейчас - он бы раскрыл это перед толпой, а потом магией не дал бы себе уснуть, вычищая гадюшник.
- Придётся доплатить, camarade комиссар. Еще и пара бебоков прибились.
Харза, появившийся в воротах, швырнул под ноги Уиллу шесть мерзких детских голов с оскаленными пастями и две - странных тварей, больше похожих на зайцев, но с волчьими зубами.
- Давать духовное утешение - наша обязанность, - процедила настоятельница одновременно с ним, возлагая руку на голову Уилла, - да пребудет с тобой милость Божия.
Шум толпы, меж тем, приближался и уже был виден свет факелов.
- Пару минут, мастер Харза. - Его сила зелёной ласточкой юркнула в ветхое тело, и понеслась к серцу, легко сопротивляясь потоку крови. Вряд ли настоятельница была беременна, но могло обнаружиться что-нибудь ещё. Ласточка шибко разбилась о сердце, мгновенно окрасив его и кровь в зелёный. Через секунду очертились остальные органы, и всё тело. Настоятельца теперь выгляделаи как совокупность разветвлённых вен, некоторые из которых казались тоньше волоса. Но того, что искал Уилл не было - он не заметил ничего, кроме захлёбывающегося от старости сердца. - Благодарю, подождите, пожалуйста, пока сёстры закончат.
Вторая и третья монашки тоже не были беременны, а четвёртой к нему подошла самая юная, красивая девушка с тёмными кругами вокруг светло серых глаз. Она взглянула на Уилла как-то слегка растерянно и ему почему-то захотелось, чтобы беременной оказалась любая другая женщина, но не она. Даже изнасилованную монашку бы строго наказали. Сила проникла в тело женщины, и Уилл вздохнул, беспомощно взглянув на девушку - это была она. В окрашенных силой потоках блеснула сначала одна частичка, потом ещё несколько и через секунду тело монашки было похоже на ночное небо. Больше всего звёзд было внизу живота, но молодое сердце с каждым ударом разгоняло их по телу.
Уилл поднялся, всё ещё не зная, что делать, а вокруг тем временем уже собралась толпа с факелами и вилами. Конечно же, насиловали самую молодую и симпатичную. Он бросил злой взгляд на настоятельницу, за спиной которой виднелось изуродованное тело Эммы. Та наверняка всё прикрывала, а теперь ещё и пыталась выкрутиться, и глазом не моргнув о погибших. Уилл вернулся к молодой монашке - ему было жаль девушку, но выбора не было. Он мог разве попросить, чтобы её отправили в монастырь с менее строгим укладом. Уилл вздохнул, а затем набрал воздуха в лёгкие.
- Люди, настоятельница превратила приют в бордель! Несчастных женщин насиловали, а малых детей умерщвляли и закапывали прямо под забором! И вот что вышло - некрещенные обратились в тварей! Взгляните! - Он указал пальцем на девушку. Частиц было много, так что и живот уже должен был быть виден. - Она же беременна!
Харза тихо выдохнул нечто длинное и матерное, а монахиня испуганно отшатнулась от Уилла, замотала головой.
- Нет-нет-нет...
Толпа зароптала глухо и угрожающе, надвинулась вперед. При свете факелов тускло блеснули вилы и косы, заставив михаилита попятится к ограде.
- Это серьезное обвинение, - заметил немолодой, но все еще крепкий мужчина в темном оверкоте с брошью констебля на вороте, окруженный стражей. - Чем докажете?
- Позовите повитуху. - Уилл перекрестился. - Клянусь Господом я тут ни при чём, и я, как и вы, добрый христианин, но это правда. - Ему не нравилось поминать Господа всуе, но толпа не оставляла никаких путей. Несчастная девушка выглядела так, будто сейчас потеряет сознание, и всё вокруг стало шумным и раздражающим. Нужно было как-нибудь избежать самосуда или хотя бы перевести его на чёртову настоятельницу. - А потом можно будет призвать и церковный суд, только не с местным священником и настоятельницей, потому как только они и могли покрывать такое грехопадение!
- Если сия голубица непраздна, то только мне её и увещевать матерински, - заявила настоятельница, поворачиваясь к толпе, - без мужчин, дабы не смутить стыдливости. И уж точно без комиссара, что своею магией безбожной, быть может, её испортил.
- Ибо таковые лжеапостолы, лукавые делатели, принимают вид Апостолов Христовых. И неудивительно: потому что сам сатана принимает вид Ангела света, а потому не великое дело, если и служители его принимают вид служителей правды. Но конец их будет по делам их! - с пылом, выразительно подчеркнув последние слова, добавила молодая монашенка, глядевшая на Уилла, не скрывая отвращения. - Инкуб это, братья, и под стенами ночью ведь не зря бродил - верно, входа искал к смиренным голубкам!
Уилл вздохнул - от причитаний монашек начинала болеть голова.
- Мастер Харза, вы михаилит и вам виднее - я инкуб? - Нужно было всё-таки закинуть настоятельницу на забор, и вдогонку ей отправить противную монашку, которая теперь не спешила воспользоваться свободными воротами. На Уилла накатила усталость, а за повитухой так никто и не послал.
Михаилит хмыкнул в ответ, покачав головой.
- Ну какой из вас инкуб, camarade комиссар?.. Нет, господа, он не демон-совратитель.
- Ладно, - констебль поднял руку, успокаивая толпу. - Монашенку - под замок. Михаилита и комиссара - под замок в таверну, пусть ждут разбирательства. Не ночью же всё это под воротами, спаси Господи. Мать-настоятельница... - он помедлил, оглядывая трупики тварей, и пожал плечами, - с монахинями вправе вернуться в обитель, разумеется.
Уилл тоже взглянул на тварей - по крайней мере, теперь можно было поспать.
- Как скажете. - Нужно было попробовать использовать тройку, чтобы узнать, что будет происходить в городе, и кого именно выберут для проверки.

Уже смутно знакомые улицы мерно проплывали мимо, а толпа потихоньку расходилась по домам. Уилл и Харза перевязали гарды и позволили двоим стражникам повести себя к таверне, так что теперь оставалось только позволить себе успокоиться после бесконечной ночи. Уилл чувствовал себя разбитым и настроение было ужасным. Из головы никак не хотели выйти ни картина изуродованной Эммы, ни растерянные глаза беременной монашки. Он повернулся к Харзе, который, кажется, всегда ругался во время работы.
- Как много погибших вы видели?
- Девочка, пара собак, - почти безмятежно пожал плечами тот, - быть может, кто-то в обители и остался, но я по кельям не хожу.
Уилл взглянул на сопровождающих их стражников - вид у тех был совершенно отсутствующий. Неужели девушка шла к домику, чтобы поговорить с ним? Уилл мог неверно её понять - может быть нужно было просто подождать. На душе было ещё сквернее от того, что в итоге он бы никому не рассказал - ни начальству, ни матери, ни михаилиту.
- Мне стоило догадаться насчет вибрации...
Харза снова пожал плечами, промолчав. Горожане молча тянулись следом, но казалось, что в присутствии стражников михаилит хоть чуть, но расслабился.
Уилл молчал почти десяток шагов. В итоге то, что он умалчивал, никак бы не поменяло мнение начальства - корона получила отличное подтверждение своим словам и повод закрыть обитель, одна земля которой стоила больше, чем он вообще мог себе представить. Нужно было позаботиться, чтобы с девушкой ничего не случилось - беспринципные монашки, не приведи Господь, могли попытаться избавиться от такого свидетельства. Хорошо, если тройка вообще стала бы его слушать, после такой-то ночи. С другой стороны, большую часть работы сделали без них - осталось только ухватиться за повод, распустить приют и переписать имущество. Конечно, если констебль не собирался мешать. От одной мысли о том, что должно было твориться в подвалах обители, становилось дурно. Шесть трупов - было слишком мало, за долгие годы существования обители и "службы" местной настоятельницы, подвалы могли быть переполнены убитыми детьми. И не приведи Господь им всем ожить. Так что, пока Уилл был рад, что михаилита задержали в городе.
- Вы извините за то, что затащил в свою лодку - я постараюсь закончить всё как можно быстрее. Но вы выглядите удивительно спокойным.
- О чем же мне беспокоиться, camarade комиссар? - Хмыкнул Харза, сладко зевая в ладонь. - За мной стоит Орден. День-два подождать - и здесь будет магистр Циркон, а если понадобится - и орденский адвокат.
Уилл пожал плечами - интересно, мог ли он сказать то же самое о себе и короне? Слишком много людей служили королю, чтобы за всеми можно было уследить, да и людям было свойственно защищать именно свой дом. Так что констебль мог оказаться ещё и врагом. По крайней мере, теперь некогда было подозревать остальных комиссаров.


В таверне Харза сразу пошел спать, посоветовав Уиллу озаботиться тем же. Усталость, и правда, накатывала напоминая о ночной беготне, но первым делом он решил поговорить с тройкой - если констебль был на стороне настоятельницы, о будущем девушки стоило побеспокоиться. В итоге оказалось, что комиссары были не в восторге даже от идеи говорить с утра, не то что думать о монашке или повитухе. Так что Уиллу пришлось просто извиниться и пойти в свою комнату - портить отношения с тройкой своими буйными порывами было нельзя, потому что комиссары ещё были нужны. Появилось ощущение, что он завязал в болоте - никто ничего не хотел, никому ничего было не нужно. Даже при том, что могли пострадать жители и послушницы.
Зайдя в свою комнату Уилл устало рухнул на кровать - рыпаться было бесполезно, так что оставалось только ждать. На месте констебля он бы сам пришел поговорить. Ноги онемели и он с трудом стащил сапоги - от ночного беготни осталась куча царапин, на которые нельзя было тратить силы. Ему стоило с самого начала спросить, нет ли раненых - может вышло бы кому-то помочь. В памяти всплыла висячая на тонком лоскутке кожи голова девушки. Он не слышал женского крика, поэтому, перепрыгни Уилл через забор, вместо того, чтобы ждать Харзу - ничего бы не поменялось. И магия была бесполезна. Но он то знал, что было бы не бесполезно. Небесполезным было бы не назначать опасного для девушки свидания, и ещё более небесполезным было бы дождаться её в саду, а не бежать за михаилитом. Уилл отвязал от пояса меч упёр его о кровать - хотелось забыться во сне. По приезду домой, нужно было помолиться за девушку, в своей родной церкви - ни в этом богом забытом гадюшнике. А главное - сделать так, чтобы молиться он был должен только об одной душе.
В дверь постучалась подавальщица - она принесла миску с тёплой водой, о которой Уилл попросил трактирщика. Уже почти донеся воду, женщина споткнулась, успев произнести только какое-то не слишком виноватое "ой", и разлила всё почти что на ноги Уиллу. Особо уставшей она не выглядела, но Уилл поднялся и предложил ей руку.
- Всё в порядке?
- О да, мистер, - согласилась подавальщица, поднимаясь и отряхивая юбку.
- Скажите, много у вас в городе толковых повитух? - Уилл опять сел на кровать, не обращая внимания на воду. Было невозможно понять, специально ли женщина уронила миску, и что бы это могло значить.
- А три всего и есть, - не задумываясь, ответила девушка, шмыгнув носом. - Госпожа Джейн, матушка Касс да старая Хана. Дело-то каждая знает, если вам вдруг запонадобилось, - она зачем-то оглядела Уилла, задержав взгляд на его животе, и добавила: - А завтрак, если позволите - за ним вниз надо идти, потому как в комнаты еду не носим. Чтобы мышей не было, вот.
- А известно, чтобы кто-нибудь из них был в хороших отношениях с настоятельницей или кормился от приюта? - Уилл, согнувшись, убрал сапоги немного в сторону от воды. Женщина говорила забавно.
- Так все от монастыря кормятся, - удивилась подавальщица, поглядывая на дверь. - Сами подумайте, мистер - паломники всякие, гости, а городу выгода. Семьями наезжают! И хорошо ведь, когда дитя в таком святом месте родится. Повитухам, стало быть, тоже - лишний прибыток, а заезжие-то и платят получше! Ну и монастырские, конечно, не миряне, роды принимать у них не приходится, но послушницы-то, случается, болеют по женской части, и снова: кто ж в этом лучше повитух понимает? Они и в травах толк знают.
Да, настоятельница тоже говорила о святой Эрментруде. В итоге он сделал сразу несколько ошибок, потому что если бы нейтральный церковный суд был подготовлен заранее, выкрутиться ни у констебля, ни у настоятельницы бы не вышло. И всё-таки, констебль должен был подумать об опасности, а узнать остальное можно было после сна. Усталость втаптывала его в кровать, а сведений от женщины почти не было.
- Мастер Харза в своей комнате?
Снизу донёсся нетерпеливый оклик, и девушка поёжилась, уже откровенно оглянувшись к лестнице.
- А как же. Конечно, в комнате - утешение получает после ночи такой. Так страждал, так страждал, что сама сестра Тереза пришла. Утешать. Я пойду, мистер? А то ведь работа...
- Да, конечно. Извините, что задержал. - Улыбнулся Уилл - видимо, михаилит был не таким уж и сонным. Он быстро обулся и пошел к комнате твареборца.
Уилл обычным своим шагом пошел по коридору - вряд ли монашка горела желанием выбираться через окно средь бела дня. Уиллу не хотелось верить, что Харзу могли так легко склонить к вранью или утаиванию чего-то, но от михаилита слишком много зависело. Уилл подошел к двери, не слишком сбавив шаг, но прислушиваясь.
Первым, что он услышал, был долгий чувственный женский стон.
- О, брат мой... слишком близки мы к греху, слишком глубоко вы... и хотите больше?! Я не могу, я... - по голосу Уилл совершенно точно узнал мерзкую молодую монашенку, сыпавшую ночью цитатами из Библии ему в назидание.
- Можете, сестра моя, - чуть запыхавшись, отвечал Харза под ритмичный, скрипяще-скрежетчатый звук. - Облекись во всеоружие Божие, и не уменьшай даров, ибо Он... примет их.
Уилл тихо прыснул смехом, стучась в дверь - михаилит удивительно быстро пришел в себя, а Уиллу было даже неудобно прерывать его.
Монашенка, словно не слыша, всхлипнула.
- Как хороши кружева на рубашке... какое шитьё! Как тяжело не смотреть, не трогать, и ведь Господь заповедал нестяжательство... приличествует ли нам, брат мой, злато, подобает ли нам это желание владеть? И... ох, какие у вас тонкие и длинные пальцы!.. О, блажен муж, боящийся Господа и крепко любящий заповеди Его. Сильно будет на земле семя его... семя... обилие и богатство в доме его. И укроет Он плащом от осенних дождей!
- К дья... апостолу Петру кружева! - Михаилит прекратил скрипеть и теперь говорил чисто и ясно, хоть и слегка устало. - Сказано ведь, будьте братолюбивы с нежностью; в почтительности друг друга предупреждайте, и да не попирать стопою голою вам земли!
- Советую не затягивать сцену и не собирать толпу зрителей под дверью - открывайте. - Зла михаилиту Уилл не желал, поэтому и не стал звать никого в свидетели - ни постояльцев, ни комиссаров. Монашка сама пришла к Харзе, да и до того, очевидно, много к кому и когда заглядывала. Теперь можно было по крайней мере настоятельно попросить твареборца не вмешиваться, а может и рассказать, чего конкретно от него добивалась противная женщина.
- И псу живому лучше, нежели мертвому льву, - довольно вздохнула сестра Тереза. За этим последовала пауза, а спустя пару секунд дверь скрипнув, отворилась, выпуская рыжего кота, глянувшего на Уилла зло и как-то осуждающе. - Царство же Небесное можно сравнить со спрятанным в поле кладом, никого не оставляющим босым, сирым и мёрзнущим.
Харза, аккуратно причесанный, чисто одетый в простой серый оверкот, под которым виднелась рубашка без каких-либо кружев и шитья, в темных штанах и плотно зашнурованных сапогах, стоял на одном колене, опираясь на свой меч и недоумённо смотрел на Уилла. Сестра же Тереза стояла, гордо расправив плечи и поджав губы, сверкая гневным взором. Она и заговорила первой:
- Ибо знаю я, что, по отшествии моем, войдут к вам лютые волки, не щадящие стада; и из вас самих восстанут люди, которые будут говорить превратно, дабы увлечь учеников за собою! Как смеете вы мешать таинству, что свершается пред глазами Господа и ангелов его?!
На груди её, надёжно укрытой чёрной рясой, качнулось, блеснув, распятие.
Уилл перекрестился, изображая искренний ужас. Он даже немного расстроился, не увидев, как противная монашка торопливо пытается одеться.
- Боже, грех какой - монашка с михаилитом наедине, при закрытых дверях, утешение даёт. - Он сделал полушаг назад. - Что за утешение?! И не знаю что сказать, и кому.
- Не всякий, говорящий Мне: «Господи! Господи!» войдёт в Царство Небесное, - возразил Харза, благочестиво перекрестившись, - ибо вожделенное сокровище и тук – в доме мудрого; а глупый человек расточает их. И мудрый ест с весельем хлеб твой, и пьет в радости сердца вино твоё, когда Бог благоволит к делам его.
Монашенка степенно кивнула. Со щёк её постепенно сходил румянец.
- Ангелы их на небесах всегда видят лицо Отца нашего Небесного, и без трепета взгляну я теперь в глаза вопрошающие, глаза строгие. Ибо со мной всесильный, любящий Бог, уберегая от зла, даруя хлеб и веселие одним присутствием своим.
- Аминь. - Михаилит поднялся с колен, ногтем пробуя остроту лезвия. Из кошеля на поясе он вытащил изрядно затертую, но чистую бумагу, которую разворачивал долго и со вкусом. На листе, озаглавленном "libellum de ordinatione" под мелкими буквами текста красовались две подписи - архиепископов Кентерберрийских: усопшего и нынешнего. Ирхема и Кранмера. - В чем грех, camarade комиссар, когда брат Харза - лицо духовное, о чем и говорит это свидетельство о рукоположении?
По-крайней мере Уилл знал, что михаилит подкуплен. Теперь с твареборцем нужно было быть поосторожнее - проверить, где тот прошел по обители, подумать на что должен был обратить внимание только михаилит, не сообщить чего-нибудь важного. Хотелось верить, что платили только за несколько тайников, которые Уилл нашел бы и сам - хуже было бы, заяви Харза, что ангъяки могли появиться и из гнилой соломы. В любом случае, укрывательство насильников, убийц и чёрт ещё знает кого не делало твареборцу чести. Уилл сам получал не самое большое жалование на свете, но Харза же видел погибшую Эмму, знал, что тварей может оказаться больше и что в следующий раз они могут загрызть кого-нибудь из горожан. Уилл ещё надеялся, что михаилит просто решил нажиться на монашках уже почти закрывшейся обители, но это не должно было повлиять на планы. Он пожал плечами.
- Думаю ни в чём. Сестра, как вас там - не могли бы вы оставить комнату. О всех благах вы, кажется, уже помолились, а мне нужно поговорить с господином Харзой об оплате. Или может ваша настоятельница и прислала вас заплатить за тварей, которые появились на территории обители?
- Блаженны нищие духом, ибо их есть Царствие Небесное, - съязвила монашка, хлопая дверью. Михаилит, проводивший её взглядом, мечтательно вздохнул и уселся на край постели, принимаясь чистить кинжал с теми же скрипяще-визжащими звуками, что Уилл слышал до того.
- Camarade комиссар? - Вопросительно воззрился он на Уилла после пары-тройки проходов акульей кожей по клинку.
Уилл опёрся спиной о дверной косяк - обращение Харзы теперь ощущалось почти, как издевательское, так что разговор даже не хотелось затягивать, и тем более глупым ощущалось то, как он говорил с Харзой до этого. Красть то, что принадлежало короне, Уилл не собирался - так что торговаться всё равно было нечем.
- Сколько всего денег я вам должен, и раз сумма выросла, не могли бы вы согласиться на расписку?
- Поскольку остальные деньги еще не выплачены, расписку сейчас могу дать лишь на задаток, - Харза щелкнул пальцами по кинжалу, отчего тот мелодично зазвенел, - но, в общем-то, написать о том, кого, сколько и почём убил, могу. Головы тварей вы видели. Общая сумма выйдет в четыреста, ибо бебоки - твари кусачие.
- Я имел в виду вексель на оставшиеся триста монет, но выписка мне бы тоже пригодилась. - Уилл разглядывал клинок. - Проблем с бумагой у вас быть не должно, в крайнем случае, можно дождаться магистра и попросить у него вписать средства в уплату взносов. Что скажете? - После этого, если бы михаилит согласился - нужно было искать тройку и просить уже их. Уиллу временами казалось, что реформация была нужна ему одному - местный констебль мог свободно его арестовать, а остальные комиссары неделями топтались на одном месте. Он думал не о том - нужно было догадаться, чего хотела монашка и насчёт чего смогла договориться с михаилитом, но настроения выпытывать что-то у Харзы совсем не было.
Михаилит с сомнением оглядел его.
- Меня вполне устроит чек на комиссариат милорда Кромвеля, camarade комиссар. Магистр не собирает цеховое. Это скорее вам следует обратиться к нему, чтобы заверил мою подпись. Казначеи порой очень прижимисты и не верят, что расписка взята у михаилита, знаете ли.
Уилл бы не удивился, если бы за месяц, а может и больше, тринадцать процентов с доходов михаилита доросли бы до трёх сотен. Но это-то точно было не его дело.
- Как думаете, велика опасность появления новых тварей? Я имею в виду ангъяков.
Уилл считал, что велика. Особенно, если монашки продолжат закапывать детей. Михаилита он спросил, скорее чтобы увидеть реакцию.
- Твари не появляются из ниоткуда и не исчезают никуда, они просто переходят из одного состояния в другое, - хмыкнул Харза, придирчиво рассматривая клинок, - всегда есть опасность их возникновения. Но, право, даже оскорбительно, camarade комиссар. Я же не Рысь. Что бегало - упокоил честно, до крошки.
Уилл улыбнулся.
- Если бы я думал, что вы кого-нибудь не упокоили - я бы так спокойно в таверне не сидел. - Уилл вздохнув, глянув в окно. - Но дети-то туда не сами закопались. Я надеюсь то, что выторговывала у вас монашка никак не повлияет на безопасность горожан? Только не обижайтесь всё-таки - будь всё так уж просто, не думаю, что вы стали бы читать такую длинную молитву.
Михаилит оторвался от созерцания кинжала, вздернул бровь и оглядел Уилла так, будто видел впервые.
- Милостью и волей Его Величества иных молитв не бывает, - просветил он, извлекая из одной из сумок потрепанный английский молитвенник, на обложке которого стояла орденская печать - пламенеющий меч, - даже "Отче наш" велено нынче читать иначе. Разве вы не знали, camarade комиссар?
- Знал. Я вернусь, как раздобуду вексель. - Выходя, он взглянул на обувь михаилита и пожал плечами - нормальные, вроде бы, были сапоги. Торговаться Уиллу всё равно было нечем, а михаилит, видимо, боялся, а может просто хотел дождаться ещё одного заказа. Особого желания лжесвидетельствовать Уилл не заметил - Харза, кажется, даже возмутился неуверенностью в своём профессионализме.
Внизу стало люднее, а троица, точно так же, как и вчера, сидела и невозмутимо потягивала эль. Создавалось впечатление, что живые горожане и выполенные приказы волновали их далеко не в первую очередь. Зря, наверняка зря он полез разбираться со всем этим, а теперь - после обвинения монашки, выкрутиться бы уже не получилось. Да и не делом было выкручиваться, когда могло пострадать столько людей. Уилл подошел к столу.
- Ещё раз здравствуйте. Господин Каурый, не могли бы вы заверить печатью вексель для михаилита?
Каурый полез за ворот, воровато оглянулся по сторонам - и вытащил перстень. Разогрев на свече кусочек сургуча, он капнул его на бумагу, споро припечатав кольцом.
- Когда монастырь описывать пойдем-то, господин Харпер? - Буднично поинтересовался он. - А что михаилита наняли - хорошо. И что обвинили прилюдно - тоже. Теперь не замнут. Так когда?
- Как только местный законник меня выпустит. - Вздохнул Уилл, взглядом спрашивая разрешения и тут же садясь. - И боюсь, что попытаются замять - все повитухи кормятся от приюта, констебль тоже не горит желанием закрывать такое прибыльное место. Это при том, что может ещё вылезти тварей.
То, что с его действиями соглашались - радовало, то, что он мало чего ещё мог делать - нет, а посылать комиссаров проводить обыск самим Уилл не хотел.
- Что думает констебль - то пока неведомо, но девку он не в монастыре запер, всё ж, - хмыкнул Чернявый, пригубляя эль, - в госпитале. Да и про михаилита я поспрашал. Грят, себе на уме мужик он, но дело своё туго знает. А ежели вылезут - то нам на руку. Вот оно, неблагочестие. Рази ж в благочестивых обителях пакость-то эдакая водится?
- Точно. А если и водится, то на люди не лезет, - подтвердил Рыжий. - Так что дело, считай, на мази.
Уилл убрал бумаги за пазуху. Жертвы, действительно, поставили бы в деле точку - погибни десяток горожан, и приют можно было бы сметать вместе с констеблем. Но именно этого Уилл и хотел избежать - тем более если подумать о том, что могли устроить не шесть, а десять или даже пятнадцать ангъяков. Что касается констебля - тот, действительно, отправил монашку не в монастырь, но поговорить с Уиллом так и не захотел.
- Слушайте, может, кто-нибудь из вас поговорит с этим констеблем и попросит его дать провести обыск - пусть даже лично ко мне будет приставлен стражник? Не хочу давать повода для долгого ареста, выбираясь через окно. Тогда сможем начать хоть сегодня.
Каурый цокнул языком, мотнув головой.
- Не буду обещать его согласие. К тому же, думаю, он сам явится скоро. Утром голуби от управы летели, значит, он поспешит говорить с тобой и с михаилитом до того, как нагрянет Тракт.
- А дочка у констебля справная какая, - аж причмокнул Рыжий, мечтательно закатив глаза. - Поговорим, обязательно поговорим. А вы пока, стало быть, здесь сидите. Бдите и вообще, а то мало ли.
Уилл притворно улыбнулся.
- Только вы поосторожнее, хотя бы дождитесь проверки. - Насчёт девушки и того, как мог отреагировать её отец стало беспокойно, а просто сидеть Уиллу совсем не хотелось - если бы не арест, завтра утром можно было бы уже поехать домой. Он взглянул на дверь. - А что говорят горожане? Настроены защищать приют?
- А горожане, - начал было Чернявый, но осекся. К столику подошла подавальщица, решительно помахивая подносом.
- Вы, господин Харпер, чего-то высиживаете? - Грозно осведомилась она. - Зря. С ваших-то цыплята не выведутся. Но ежли хотите сидеть, то заказывайте. Правило тут такое - место зазря не протирать. Дивно хороша сегодня вырезка телячья.
Уилл улыбнулся - женщина была грубовата, но из-за его расспросов ей могло и влететь.
- Тогда телячьей вырезки и эля, пожалуйста.

Чернявый меж тем залпом опустошил кружку и поднялся. Остальные двое, как по команде, последовали его примеру.
- Ну что же, господин Харпер. Оставляем вас обществу и телячьей котлете, а сами пойдём поищем констебля. Может, он как раз домой зашёл, кто знает.
Уилл проводил комиссаров кивком, рассматривая "общество" - по углам шушукались какие-то парочки, а у камина грел ноги какой-то дед. Слухи должны были уже разойтись, так что вряд ли кто-нибудь захотел бы с ним говорить. Через минуту принесли еду. И пока Уилл наслаждался отменно прожаренным мясом, откуда-то из темного угла вывинтился мужчина. Одетый в грубую робу моряка, он шел, пошатываясь, помахивая кружкой, в которой плескался эль, обильно сдобренный ромом.
- Ой, - сообщил он, наткнувшись на край и обливая столешницу напитком, а затем выжидательно уставился на Уилла.
Уилл пожал плечами, всем видом показывая, что запачканный стол его совсем не волнует, и продолжил есть. Пошли кого-нибудь чтобы набил ему морду - эль лили бы прямо в лицо, а вызнать что-нибудь стоящее у моряка всё равно бы не вышло.
- Это... моя котлета, - сообщил ему моряк, бесцеремонно отхватывая от мяса добрый кусок и отправляя его себе в рот. В таверне вдруг стало очень тихо и лишь сонная, весенняя муха с ленивым жужжанием билась в стекло.
Уилл снова пожал плечами, поднялся, прихватив с собой еду, и пересел за другой стол. Никакого желания тратить на идиота даже несколько слов не было. Может быть, стоило оставить мясо, что бы от него отстали наверняка, но это был только повод, а Уилл слишком давно не ел.
- И это всё, что вы можете мне сказать? - Изумился моряк, подоходя ближе и ухватывая еще кусок. - Всё, что сделаете?
Уилл вздохнув, отодвигая от себя тарелку - моря все-таки смог вывести его из себя, залезая в тарелку грязными руками.
- Мать-церковь заповедовала делиться с ближним и подставлять другую щеку, а моя родная матушка говорит - не трогай дерьмо, потому что оно смердит.
- Ах ты, - радостно выпалил моряк, - говнюк!
Уилл дёрнулся в сторону, пропуская увесистый кулак мимо уха. Захотелось разбить моряку лицо - в приюте погибли женщины, в городе в любую минуту могли появиться твари, а этому скоту хотелось подраться. Уилл стукнулся об пол, тут же перекатываясь и хватаясь за ножки добротной табуретки. Картинка немой таверны прокрутилась перед глазами, а мышцы, которые так хотелось применить ночью, наполнились силой. Моряк же подскочил к Уиллу, явно не желая ждать пока он поднимиться и огреет его стабуреткой по голове - так что получил по ногам. Уилл с какой-то детской злостью стукнул моряка по по голени, так сильно, как мог. Тот взвыл от боли и с руганью отпрыгнул, затем схватил тяжёлый кувшин из-под вина и замахнулся, чтобы швырнуть - но не успел.
- Прекратить! - раздался от двери злой голос констебля, и моряк застыл, как-то виновато повесив голову. По таверне прокатился вал разочарованных вздохов, но громко никто протестовать не стал. - Какого дья... Господь с вами всеми! Билли, мне, может, тоже комиссар не нравится, но я ж его не бью! Мистер комиссар, мне, может, мебель тут тоже не по душе, но я же её не ломаю!
Уилл отряхнул штаны, поднимаясь с пола - шутка констебля сняла напряжение. Может быть, ему и стоило немного подраться, чтобы выбросить всё из головы. Всё равно Уилл мало что мог сделать до прихода законника.
- От чего же, мастер констебль, хорошая мебель - сидеть можно. Да и не только сидеть... - Уилл поставил стул на место, с улыбкой глянув на плоды своих стараний - ногу моряку он не сломал, но синяк должен был оставить немаленький. - Он повернулся к констеблю. Но извините - я не представился при первой встрече - Уилл Харпер.
Констебль кивнул, жестом предлагая садиться.
- Позвольте полюбопытствовать, мистер Харпер, зачем вы отправились в обитель ночью? - Осведомился он, устало опускаясь на табурет.
- Я решил переночевать в странноприимном доме, чтобы взглянуть на приют до начала проверки. - Пожал плечами Уилл, садясь за стол. Констебль создавал впечатление... констебля? В любом случае, было понятно, что законника в городе уважают и к нему прислушаются, ну а тот в свою очередь был обязан для этого заботиться о горожанах. - Ну, а потом появились ангъяки и мне пришлось искать господина Харзу, слава Богу, что тот оказался в городе. К тому времени, как мы вернулись, одна тварь уже перебралась через забор и рыскала между домами. Ну и конечно новые могут появиться в любую минуту, и рядом может не оказаться твареборца. Поэтому, мастер констебль, позвольте мне, пожалуйста, проверить приют поскорее. Я попробую договориться с михаилитом, чтобы тот пошел со мной и прикончить тварей до того, как те станут угрожать горожанам.
Констебль задумчиво покивал, слушая его со вниманием.
- Сегодня я попрошу вас и михаилита побыть в этом уютном местечке. Во избежание, - он со значением повел плечами, - а завтра, когда девушку отправят в другую обитель, можете выходить. Надеюсь, что вы не лжете, во имя Господа.
Уилл вздохнул, может быть, он бы предпочёл и ошибиться, потому что чем больше людей втягивалось в эту историю - тем хуже было монашке. Уилл кивнул, соглашаясь с констеблем - на месте законника он, наверное, сделал бы то же самое.
- Спасибо. Можете мне сказать в какую обитель отправляете её? И... почему бы вы не хотели, чтобы я врал - обитель выгодна горожанам, а такой скандал... после такого скандала у приюта мало шансов.
- Её отправляют в Саутенд-он-Си, в обитель святой Этельфледы, - законник вздохнул, оглянувшись на понуро усевшегося в своем углу Билли, - и мне, в общем-то, всё равно - врёте или нет. Я всего лишь очень не люблю вешать прелюбодеев, что брюхатят монашек. Предпочитаю отсечение головы.
Уилл улыбнулся, поудобнее устраиваясь за столом. Было бы хорошо, если бы констебль говорил правду.
- Не переживайте, меня вам вешать не придётся - я легко смогу доказать, что никогда не был здесь до вчерашнего дня, а монашки, вроде бы, за пол дня не беременеют. Скажите, горожане не слишком всполошиться от закрытия приюта? У ворот мне показалось, что к вам прислушиваются и вас уважают.
- Горожане? - Констебль осекся на полуслове, оглядываясь на дверь - во дворе басовито заржал конь. Трактирщик, всплеснув руками, выгнал из кухни подавальщицу, вооружив ту кубком и ломтем хлеба. С этим своим оружием она и ринулась к вошедшему рослому и широкоплечему мужчине в простом потрепанном оверкоте, на котором виднелись следы штопки.
- Магистр Циркон, вот радость-то! - Щебетала она.
Магистр казался очень молодым, не старше Харзы, был беловолос и глядел на мир глазами того редкого оттенка серого, о котором так и хотелось сказать "хрустальный". При каждом движении в нем угадывалась гибкая грация и сила хищника, и Циркона, пожалуй, нельзя было назвать красавцем, но в лице, в квадратном подбородке с ямкой, в высоких скулах, прямом горском носе и лихой, косой и белозубой улыбке было нечто обаятельное, мальчишеское, и отчасти - кошачье. Магистр залпом опрокинул кубок, откусил от ломтя и оглядел зал, скользнув по Уиллу взглядом.
- Ванну, мастер трактирщик, горячую. - Промурлыкал он приятным баритоном, каким впору было любовные песенки петь. - Вино. И ба... нет, бабу, пожалуй, не надо. Ужинать внизу буду.
- А вот и Тракт, - тяжело вздохнул констебль, и не прощаясь с Уиллом, поспешил к двери.
Уилл проследил за констеблем - Тракта в городе, кажется, считали очень важным. Ну... его это не касалось - главное, чтобы тот не помешал ходу дела, а лучше подтолкнул.
Магистр спустился через час, после того, как пухленькая подавальщица изрядно набегалась по лестницам с ведрами, полными горячей воды, а хромой цирюльник, спешно вызванный трактирщиком, ушел. Чисто выбритый и коротко постриженный михаилит благоухал сосной и был одет в темно-зеленую рубаху под черным с серебром колетом, а на поясе у него висел лишь кинжал, с навершия которого поблескивал гранатом тамплиерский крест. На столе перед ним, будто по волшебству, возникли пряно пахнущая похлебка и запотевшая бутыль с вином - толстенький трактирщик умел быстро бегать. Но есть Циркон не спешил. Магистр мечтательно глядел мимо похлебки и вина, мимо окна, ласково улыбаясь. Из-под лацкана рубашки на левой руке выглядывала причудливо сплетенная рыжая косица, браслетом обхватывающая запястье.
Уилл не любил такого шума и таких важных персон, особенно орденских, а не королевских - временами казалось, что михаилиты могли стать опасными даже для Его величества. Он поднялся - нужно было отдать Харзе деньги и рассказать о приезде магистра, а уже вечером можно было бы поговорить с Трактом.

Харза обнаружился на верхней ступеньке лестницы. Со времени утреннего свидания он успел переодеться в простую рубашку из тонкого беленого льна, испачкать пальцы чернилами и вернуть на лицо благодушную улыбку.
- А, camarade комиссар, - взмахнул рукой он, - рад, очень рад.
Уиллу на секунду захотелось сделать вид, что он шел наверх, чтобы просто отдохнуть, но это было ребячеством. Он улыбнулся.
- Я хотел отдать вам вексель и попросить вас о расписке, но вы, кажется, спешите к магистру?
- К магистру? - Казалось, Харза удивился. - Магистр - не женщина, чего к нему спешить? Но вы правы, лучше сначала закончить с делами.
Он пожал плечами, подцепив Уилла под локоть и увлекая его вслед за собой по лестнице, через зал, к Циркону.
- Это - мистер Уилл Харпер, - через мгновение говорил он орденскому сановнику, - дья... комиссар милорда канцлера. Пресекает разврат в обителях Англии. Camarade комиссар, это - магистр над трактом, брат Циркон. Занимается тем же, но на дорогах.
Магистр лениво поднял бровь, пристально разглядывая Уилла посветлевшими глазами и не гася улыбки.
- Прошу вас, мистер Харпер, разделите со мной ужин. Не сочтите за дерзость, но... откуда вы родом?
Харза пожал плечами, невнятно пробормотав об ушах и подсовывая Циркону свои расписки. Дожидаться, когда магистр размашисто напишет что-то в бумагах и скрепит подпись печатью, резаной на кроваво-алом гранате, что сиял у него на пальце, михаилит не стал, пересев к скучающей барышне, чей разбитной вид не оставлял сомнений в её занятиях.
Уилл взглянул на Харзу, который в присутствии магистра как будто превратился в непослушного мальчишку. После того, как тот заговорил дружелюбнее прежнего, упрёки насчёт сапог показались глупыми и неуместными. Наверное, временами стоило напоминать себе, что он не судья божий. То что Уилла представили вот так, и ему не пришлось подходить к магистру самому, на самом деле было хорошо.
- Хакни, Лондон и какая уж тут дерзость, господин магистр. - Уилл сел, за стол, ощущая обычное для общения с крупными дворянами и сановниками неудобство, пусть даже никакой кичливости в магистре не ощущалось. Хотелось побыстрее закончить с распиской и пойти в комнату. - А к вам тут, кажется, относятся очень хорошо - чем-то помогли местным?
Магистр фыркнул по-кошачьи, улыбнулся еще шире, подливая ему вино.
- Какая уж тут помощь, господин комиссар, разве что малым родством с городом. Прошу вас, обойдемся без чинов. Брат Циркон - и только. Удивительно знакомое у вас лицо, мистер Харпер. Будто торговца одного вижу.
Уилл проследил за тем, как магистр наполняет кружку.
- Спасибо. - Циркон был удивительно дружелюбен, учитывая, что вроде бы ничего не хотел. Уилл на секунду задумался, пытаясь припомнить не слышал ли он о торговцах в роду.
- Хм, нет торговцев среди родни и предков не припомню - и дед и прадед были лучниками, в жизни ткачами. А отца я не знаю. - Уилл сделал глоток. Почему-то он был излишне откровенен с михаилитами, с другой стороны, работы это не касалось, а магистру вряд ли хоть чего-то от него хотел. - Под малым родством вы имеете в виду, что кто-то из вашей родни отсюда?
- Женился? - Харза, проходя мимо, бесцеремонно хлопнул по плечу магистра, ответившего ему счастливой, чуть смущенной улыбкой молодожёна. Впрочем, михаилит снова умчался к своей собеседнице, а Циркон аккуратно прикрыл рыжую косицу лацканом и взглянул на Уилла.
- Знаете, мистер Харпер, когда нас отдают ордену, мы клянемся, что будем соблюдать Устав. А по Уставу у михаилита нет родни, - проговорил он, пожав плечами. - Но вот вы... О, вы очень похожи на мистера Гарольда Брайнса. Ваша матушка не говорила об отце?
Уилл отложил кружку, немного призадумавшись.
- Нет, совсем, и я её понимаю. Но Брайнс... Брайнс. Это тот чернокнижник о котором говорили несколько недель назад? - Ещё дед убеждал Уилла, что семью не выбирают и родне нужно помогать, но Брайнс или как его там, был Уиллу никем. И тут даже не имело значение, что он был еретиком и чернокнижником - у Уилла уже была семья, и никому, кроме воспитавшей его матери, он не был ничем обязан.
Циркон удобно вытянул ноги, сразу же заняв все место под столом, и подмигнул пробегающей мимо подавальщице. Та мило зарделась, одаряя его, а заодно и Уилла, томным взглядом.
- Чернокнижник... Дитя моё, как вы поспешно повторяете сказанное людьми. Люди, - магистр наставительно поднял палец, - склонны преувеличивать и присочинять.
Уилл тоже проследил за подавальщицей - у магистра должна была быть очень терпеливая жена. Спешил ли он с выводами? Нет - он просто был по-детски обижен на отца, которого не было. Даже не за себя - за мать. Но над этим нужно было подумать. Уилл сделал глоток, заключая, что неплохое вино стоило оккупированного пола под столом.
- Вы с ним встречались?
- Доводилось. Однако же, дитя моё, вернемся к нашим баранам. То есть, бумагам и монастырям.
Циркон взмахнул рукой, отчего в гранате его перстня, который он носил рядом с обычным орденским, загорелись густо-красные живые огни. Подняв со стола расписки Харзы, магистр вчитался в них и задумчиво покачал головой.
Уилл задержал взгляд на необычном блеске. Гарольд Брайнс - это имя нужно было запомнить, но сейчас нужно было перестать думать о разговоре с матерью и обо всём остальном - у него была работа и обязанности. Уилл поудобнее устроился на стуле.
- Я хотел попросить вас заверить бумаги от мастера Харзы, чтобы потом не иметь проблем с казначеями. Ночью не было времени искать печать, так что я попросил мастера взять в задаток всего сотню, которая у меня была с собой. Ещё я хотел попросить господина Харзу присутствовать при скорой проверке обители на случай новых тварей.
Циркон поднял взгляд от расписок и задумчиво глянул на Уилла. А затем оглянулся на орденца, на коленях которого уже устроилась хихикающая шлюха.

- Харза, - из голоса магистра ушло кошачье мурлыканье, но зато появилось строгое шотландское "р-р", - поди сюда.
Продолжил он,лишь дождавшись, когда михаилит пересядет, после некоторой возни под столом, так и не освободившей там места, и появления смиренного выражения на лице Харзы.
- Бумаги я заверю, мистер Хар-рпер, но пойдет ли брат Харза с вами снова - решать ему.
- Ро... магистр, - вот теперь Харза говорил почти умоляюще, - меня в Нортгемптоне ждут. Ну... сам знаешь. Может... ты?
Циркон выслушал его внимательно, даже кивая.
- Я тебя, наверное, очень удивлю, - проникновенно начал он, откинувшись на спинку шаткого стула и улыбаясь. - Можно найти удовольствие не только в том, чтобы лично совать голову в петлю, но и в том, чтобы следить за дерзкими и смелыми, готовыми по взмаху твоей руки лететь в разных направлениях. Стратегия, понимаешь? Обеспечь все необходимое, чтобы толпе было куда бежать, что пожрать, проследи, чтоб штаны у них не порвались... И верни толпу целиком, не частями, пробежавшись вмсте с ними. Но сперва - подготовка! И тут тройное ведь удовольствие получается - женщины не надо, особенно когда гордостью распирающей накроет. И успешным окончанием. Тоже накроет. Впрочем, дья... Господь с тобой. Как видите, мистер Харпер, у брата Харзы неотложные дела и сопровождать вас в обители он не сможет.
Уилл вздохнул.
- Жаль, я бы очень не хотел, чтобы пострадали жители города, но даже не смею просить вас подумать о том, чтобы задержаться. Может поблизости есть другой твареборец? - Скорее всего поблизости никого не было, а это значило, что если бы магистр отказал, Уиллу бы пришлось искать схроны без магии и уже после закрытия обители отправлять прошение о михаилите, чтобы полностью зачистить земли приюта. Но спускаться в эти подвалы без твареборца...
- Это он так вежливо тебе намекнул, что пора на покой? - С любопытством осведомился Харза у магистра, на губах которого заиграла ехидная улыбка. - Надо же, другого твареборца требует.
- Это кровь, - туманно пояснил магистр, - она, как известно, не водица. Мистер Харпер, если вам нужен михаилит, вам придется либо довольствоваться мной, либо ждать, когда кто-то из братьев заедет в Лутон и будет свободен для прогулок по монастырям.
Уилл пожал плечами, делая ещё глоток. Ну и зачем магистр выделывался, раз был согласен?
- Простите, мне показалось, что вы говорили о том, что слишком заняты. Конечно, под защитой магистра мне будет спокойней и за себя, и за монашек, и за горожан. Ну и о каком покое может идти речь, - Уилл ещё раз задержал взгляд на камне, в котором, должно быть, накапливались силы, - если вы выглядите не намного старше мастера Харзы?
Уилл скорее намекал на то, что за магистра пришлось бы больше платить, а за "большое платить" его на этот раз могли и спросить. Но Циркон уже дважды называл Уилла детём, хотя едва ли годился ему в отцы.
- Старею, - вздохнул Циркон с усмешкой, - мне казалось, что я ничего подобного не говорил. Ну да на пятом десятке лет простительно. Впрочем, я еще помню, что об оплате мы не сговорились.
- Я не хочу оставлять после себя забитый тварями участок земли, поэтому вместе со всеми схронами, - Уилл не посмотрел на Харзу, - думаю откапывать все детские трупы. Так что мне и городу нужна защита от ангьяков и от всех других тварей, которые могут там оказаться.
Кроме михаилита Уилл мог получить ещё и свидетеля, которому незачем было лгать и голос готорого звучал бы поубедительнее и десяти комиссаров.
- Харза, ты Рысем стал, tolla-thone? - Вздернув бровь, осведомился магистр. - Впрочем, не отвечай. Вы ставите сложную задачу, мистер Харпер. Время - деньги, а если у святых сестер нынче всё благополучно, я рискую работать в убыток, попросту прогуливаясь с вами по обители.
- Мастер Харза свою работу выполнил, и я уверен - перебил всех бегающих там тварей. Дело в том, что я буду искать схроны и трупы силой, а это беспокоит ангьяков, да и подвалы ещё никто не расковыривал. Как насчет двухста фунтов за прогулку и стандартную плату ордена за головы тварей? Двести фунтов неплохие деньги за приятную прогулку.
А на простую прогулку Уилл не расчитывал - на лёгкий исход никогда не стоило рассчитывать, особенно учитывая, что творилось в некоторых других обителях.
Магистр одернул колет, садясь ровнее и успевая ущипнуть подавальщицу, что принесла хлеб и сыр.
- Слишком мало для магистра, слишком много для брата Циркона, но... по рукам.
- Вот и славно, - улыбнулся Уилл. - Контебль сказал, что отпустит меня и мастера Харзу завтра, но может тот факт, что он задерживает магистра, подстегнёт законника. Он, кстати, почему-то очень торопился покинуть таверну, после того, как вас завидел.
Уилл бы не отказался начать побыстрее, а теперь, когда это было выгодно и Тракту - были какие-то шансы. То, что теперь его бы видели в компании уважаемого Циркона было хорошо - это должно было смягчить местных.
- Любопытно, - задумчиво хмыкнул Циркон, по-кошачьи наклонив голову, - почему вы решили, что я спешу или кто-то меня задерживает?
- Вы магистр, а у высших сановников всегда много работы, - пожал плечами Уилл, допивая вино. - Спасибо, я с вашего позволения пойду.
Можно было попытаться узнать что-нибудь ещё или хотя бы набраться сил, чтобы потом решить всё за день.
- Будто шлюху купил, - рассеянно пожаловался Циркон Харзе, одаряя звучным шлепком обширную корму подавальщицы, то ли случайно, то ли намеренно задевшей его подолом. - Ну что же, мистер Харпер, если вы получили, что хотели - идите.
- Почему - как будто? - удивился Харза, тоскливо оглядывая девушку, от которой его бесцеремонно оторвал до того Циркон. - Они и есть. Мы то есть. Разве вот не в борделях тёплых сидим, а прямо на обочинах продаёмся.
- Интересный у вас, михаилитов, взгляд на жизнь. - Улыбнулся Уилл садясь немого боком, так чтобы можно было поставить ногу на ногу. Интересно, всем ли братьям ордена так нравилось показывать себя? - Я хотел поговорить с трактирщиком и, может, узнать что-то важное для работы, но если я вам зачем-то нужен... Говорить с вами приятно - просто у меня шило в заднице, когда вопрос касается работы.
- Работы? - Магистр задумчиво кивнул, неспешно разглядывая дверь таверны, трактирщика, Билли, парочку шлюх и наемника, недавно усевшегося у камина. - Работа - это хорошо. Вот о ней и поговорим. Скажите, мистер Харпер, неужто это новое уложение такое, о ночных комиссиях вышло? Не может быть, чтобы вы просто гуляли под обителью, развлекая себя ангъяками.
Уилл оперся о спинку стула.
- Я ночевал в странноприимном доме, это, кажется, не запрещено. Как раз возле того домика мастер Харза последних тварей и добил. А вот уложения, которое бы делегировало вам полномочия лорда-канцлера, я не припомню. К чему эти вопросы, господин Циркон?
- Магистр Циркон. Или "брат". Милорд. Сэр. - Магистр теперь глядел на Уилла совершенно прозрачными глазами. - Ах, мистер Харпер, вы так юны и лишь это прощает вам вашу дерзость. К моему величайшему счастью, у меня нет полномочий лорда-канцлера, но зато есть обязанности магистра над трактом. И они требуют, чтобы я осуществлял своё право на знание тонкостей дел, касающихся Ордена и братства. К слову, прелюбопытно вы ночевали в страноприимстве, твари-то выкопались совсем в другой стороне. Неужто любите на свежем воздухе спать?
- Прошу прощения, магистр. - Примирительно заговорил Уилл. Ему не нравилось, что Циркон лез не в свое дело - у Уилла было начальство и орден не имел к нему отношения, но михаилит был нужен, чтобы избежать новых жертв. Вряд ли твареборцы были такими уж невинными овечками, чтобы судить его. Хоть на душе и было тошно. С точки зрения следствия, вранья в словах Уилла почти не было - ангъяк пытался перелезть через забор именно у странноприимного домика, так что, как бы далеко они не выкопались - к тому моменту твари были там. Даже при том, что доказательств против себя Уилл не видел, какая-то только желания просто сказать правду была - казалось, что это бы сбросило всю тяжесть с плеч. Но так но бы только допустил ещё больше жертв, и возможно оставил мать на улице. Тот же Харза поступил правильно и просто. - А прогулки я люблю, что плохого в прогулках? Правда, тогда я вышел по делам гораздо более приземленным. Ну а к тому, что твари выкопались далеко я уже сказал, что последних мастер Харза добивал именно там, и добавлю, что в город ангьяк вылез именно со стороны страннопримного дома.
- Жаль, что девочка так и не дождалась, - глухо отозвался магистр. - Ты проследил, чтоб она не переродилась, Харза?
Рыжий михаилит кивнул, помрачнев лицом.
- Тяжело мне такое даётся. На ней такой след ожидания, обещаний и предвкушения встречи остался, что я...
Он горько махнул рукой, а Циркон залпом допил кубок, надолго замолчав.
- Math*, - неохотно проговорил магистр, наконец, - поглядим. Мистер Харпер, ваш батюшка, если он ваш батюшка, был любителем приврать. Не уподобляйтесь ему. В вас есть свет.
Уилл отложил кружку в сторону. Может, среди михаилитов был телепат, может ещё кто-то, но стало неприятно, потому что его упрекали в том, о чём Уилл и так знал. При том, что делали это люди, прикрывающиеся духовными санами и покрывающие насильников. Больше не хотелось ни говорить, ни пить. Останавливало только желание не допустить ещё одной Эммы, из-за которого ему ещё была нужна помощь Циркона. И пусть тот позволял себе говорить, как пророк - главное, что Уилл мог и дальше делать свою работу. Он встал и пошел наверх.

-------------------
* Хорошо (гэльск)

12 марта 1535 г. Лутон.

Проснувшись, Уилл умылся и привёл себя в порядок - бездельно тратившееся время начинало нервировать, а так создавалась хотя бы иллюзия какого-то дела. Внизу можно было встретить только михаилитов - говорить с которыми не было никакого желагия, и тройку, которая тоже устала ждать и от которой Уиллу была нужна очередная выписка на две сотни монет. Так что, какого-то сверхъестественного желания спускаться не было, но и сидеть в комнате надоело до крайности.
Внизу обнаружился Циркон. Магистр восседал за столом у камина, во вчерашнем потрепанном оверкоте, поверх ворота которого был аккуратно разложен капюшон вороненой кольчуги. Белые волосы михаилита прикрывала зеленая косынка, а к стулу был привален меч в простых черных ножнах. Привлекал внимание лишь пояс - дорогой, украшенный тиснением, в котором сплетались чертополохи, клевер и лавры.
- Есть в этой стихии нечто сродни красивой женщине, - не глядя на Уилла, задумчиво проговорил магистр, указывая на огонь. - Схожей с непокорной кобылицей, с лилией меж тернами, яблоней между лесными деревьями. Задумывались ли вы когда-то о том, что люди делают с собой? Огню велят не гореть, ветру не дуть, сердцу не биться, а всё для того, чтобы не жить, но тлеть. Чадить удушливо. Доброе утро, мистер Харпер. Надеюсь, вы хорошо спали?
- Терпимо, спасибо. - Циркон, кажется, опять упрекал его в убийстве, а может проявлял обычную вежливость. В любом случае, ни с ним, ни с Харзой говорить ни о чём, кроме работы Уиллу не хотелось. - Надеюсь, вы тоже выспались?
Уилл поискал взглядом подавальщицу, но той видно не было.
Дверь тихо скрипнула и вошедший констебль вежливо раскланялся с не успевшим ответить магистром, а затем небрежно кивнул Уиллу, подходя к нему.
- Где вы были минувшими вечером и ночью, мистер Харпер? - Осведомился он, заложив пальцы за пояс.
- Вечером ужинал в компании магистра Циркона и мастера Харзы, а ночью спал в своей комнате. Что-то случилось?
Либо его пытались за что-то подтянуть, либо прошлой ночью прикончили кого-то из сестер - в худшем случае беременную. В то, что троица таки полезла к дочери констебля, не верилось - да и не говорил бы тот теперь так спокойно.
- Сэр Циркон?
Магистр лениво поднял бровь, молча и весьма неопределенно пожав плечами.
- Я-асно. - Констебль крутанулся к нему. - А брат Харза, конечно же, спал?
- И до сих пор спит, - снова пожал плечами михаилит, - не часто доводится нашей братии отоспаться, знаете ли. Но что случилось, мистер Стоун? Неужто новые твари, не дай Господь?
Законник мотнул головой, вперившись взглядом в Уилла.
- Я устал от лжи, мистер Харпер. Мать-настоятельница утверждает, что усопшая послушница успела сказать ей, будто вы назначили свидание ей в саду, за что девушка была освобождена от всенощной и получила десять соверенов, о чем есть запись в книге расходов.
Уилл потёр пальцами переносицу, пытаясь спокойно решить, что делать. Главный свидетель, даром что Эмма взяла не тридцать серебренников, а всего десять золотых, был мёртв. Впрочем, о мёртвых стоило думать или хорошо, или никак, тем более, что его вины это не отменяло. Может, становилось не так стыдно - всё таки он, может быть, не остался ждать ловушки. В книгу настоятельница могла вписать, что хотела и когда хотела, а поговорить с сестрой михаилит вряд ли успел. В итоге, обвиняли его, пользуясь надписью, а подтвердить подозрения могли михаилитскими приёмами. Насколько помнил Уилл, слова даже лучшего телепата значили в деле очень мало, пока то же самое не повторял обвиняемый. Тем более, что телепата в Лутоне не было. Худо бы стало, попытайся те же михаилиты выяснить его путь по забору и на месте, где он впервые увидел ангъяков. Всё это болото жутко надоело, говорили так, будто именно Уилл закапывал детей под стеной обители, как будто головый тварей у ворот обители не говорили в тысячу раз больше, чем мог бы сказать он сейчас. Уилл вздохнул.
- Мастер констебль, усопшая была единственной послушницей в приюте или за её честность от всенощной освободили всех послушниц сразу? Потому что, насколько я помню, да вы и сами должны это помнить, у ворот приюта были только монахини и мать-настоятельница.
- Не отвечайте вопросом на вопрос, мистер Харпер, - фыркнул констебль, - почему остальных послушниц не было на всенощной - не компетенция констебля или комиссара, да и ответом, назначали ли вы свидание послушнице, это не является!
Уилл не выдержал - ему до невозможного надоел этот законник. Он как будто был слепым, старательно пропуская мимо глаз целые трупы, и цеплялся за какие-то бумажки.
- С монашенкой - если не понимаете, что и так на душе тошно, так я и вслух скажу. Вот только, мастер констебль, неужели головы тварей под воротами обители не говорят больше, чем я бы смог?! Я уже третий день думаю только о том, как бы не допустить новых жертв среди горожан и послушниц, а мать-настоятельница и не моргнула от вида оторванной головы. Если вам нужен предлог посадить меня - выберите любой, и пусть послушниц и дальше насилуют, людям в дома лезут твари, а вы пока проверите, есть ли у меня документы на сапоги и лошадь. А королевские указы пусть и дальше не выполняются, а комиссар, который пытается помочь запертым там сёстрам, сидит в тюрьме!
Из кухни выплыла счастливо улыбающаяся, румяная подавальщица, одетая в нарядное серое платье, украшенное белой вышивкой, в чистый передник. Она одарила ласковым взглядом Уилла, кокетливо хлопнула ресницами законнику и поставила перед магистром кубок, наклонившись так низко, что в вырез можно было разглядеть даже коленки. Циркон нехотя, будто исполняя утомительную обязанность, ущипнул её за пышную грудь, с интересом и одобрительной улыбкой глянув на Уилла, но тут же отвел потеплевший взгляд, снова уставившись в огонь.
- Матерь божья, - вздохнул констебль, - чего я только не слышал на королевской службе!.. Но покаяться вам всё равно придется, вы сподвигли послушницу ко греху непослушания.
Уилл выдохнул. Такого ответа констебля он никак не ожидал, уже готовясь следующие несколько дней корить свою глупость в камере. Сон, хоть и не очень хороший, плохо на него влиял, кажется, после суток беготни Уилл дольше думал, перед тем, как говорить. Но, Боже, как же хотелось говорить прямо - просто сделать дело, не пытаясь играть с этой настоятельницей в прятки, не подслушивая за послушницей и Харзой, и не ища предлога, чтобы упокоить убитых детей.
- Я христианин, и я клянусь, что покаюсь, но позвольте мне сначала сделать свою работу. Ради Бога, разрешите уже проверить эту обитель.
Как Уиллу было говорить с Господом, пока не закончил? Как было молить о прощении души Эммы, если он ещё ничего не сделал, чтобы искупить свои ошибки?
- Магистр, вы же лицо духовное, - повернулся констебль к михаилиту, точно тот был последней линией обороны, - разве не должен грешник немедленно покаяться?
Циркон вздохнул, как человек, которого отвлекли от чего-то приятного, и недовольно глянул на законника.
- Всякого, кто исповедает Меня пред людьми, того исповедаю и Я пред Отцем Моим Небесным, - неохотно проговорил он, - но дано нам: "Всякий, рождённый от Бога, не делает греха, потому что семя Его пребывает в нём, и он не может грешить, потому что рождён от Бога", а значит, мистер Харпер успеет раскаяться в прегрешениях своих, осознать их глубже, покуда не сможет облегчить душу. В конце концов, исповедь искреннее, а покаяние глубже, когда говоришь со своим духовником, а через него - с Господом нашим. Мистер Харпер вернется домой и сразу же пойдет в церковь. Верно, Уилл?
Уилл выдохнул спокойней, подчиняясь умиротворяющему тону Циркона. Сейчас казалось, что он смог бы исповедаться и ему, но магистр был прав, и говорить с отцом Ричардом было уже привычно и спокойно. В итоге, михаилит ему помогал, даже там, где дело не касалось Харзы и тайников. Уилл не знал почему - может, из-за знакомства с его отцом, может, просто от того, что Циркону тоже не было приятно хоронить молодых девушек.
- Да. - Достаточно искренне ответил Уилл. - Мне было бы проще говорить через отца Ричарда, магистр Циркон.
Через секунду он повернулся к констеблю, нетерпеливо ожидая ответа.
Законник воззрился на магистра, как девица - на рыцаря, обещавшего жениться, но обманувшего, зато обрюхатевшего.
- Ладно. Работайте, - процедил он. - Надеюсь, обойдетесь без новых неприятностей.
Резко развернувшись на каблуках, он вышел, оставляя Уилла с магистром, камином и краснеющей подавальщицей.
- Вина, мистер Харпер? - Благодушно предложил Циркон, прищурившись на дверь, отчего потянуло сквозняком и та захлопнулась плотнее.
Уилл выдохнул, по взгляду констебля стало ещё понятнее, что не будь в комнате Циркона, его бы всё-таки арестовали. После сна сил прибавилось и теперь хотелось действовать - перерыть всю обитель вместе с бумагами и настоятельницей.
- Спасибо... И извините за вчерашнее. - Можно было сказать, что он переживал из-за Эммы и потому вспылил, или что удивился такому всезнанию, но это было лишним. Уиллу всегда казалось, что в простых словах обычно было больше смысла, чем в огромных речах и проповедях. - Да, от вина не откажусь, только недолго - впереди много работы.

Магистр точно был шотландцем. Если Уилл ещё мог сомневаться после того, как прошлым днём у того в речи пробился акцент, то походка выдавала Циркона со всеми потрохами - тот шел чуть ли не пританцовывая, но так быстро, что Уиллу некогда было особо отвлекаться.
- Я думаю начать с сада, и потом перейти ко внутренним помещениям и подвалам, потому что там и днём мало что видно. Искать думаю в первую очередь магией земли, сразу поднимать, что найду. Что думаете? - Опыта у Циркона было больше, а Уиллу бы не хотелось снова допускать глупых ошибок.
Циркон приостановился, улыбаясь засмотревшемуся на него мальчугану - перстень с гранатом-то он снял, а вот обычное орденское кольцо оставил, вызывая восторг у ребятишек.
- Никогда не искал нычки.... э-э... схроны в монастырях, - промурлыкал он, снова раскатывая своё звонкое "р", - так что, ничего посоветовать не могу, мистер Харпер. Моё дело - твари, буде такие откопаются. Но если бы я прятал что-то, то самое незаметное место - под носом.
- Под носом?.. - Нужно было проверить странноприимный дом, в котором он побывал, но... - В первую очередь я всё-таки буду искать тварей. Ангъяки появляются только ночью?
Главным богатством всё равно оставалась земля, но набитая тварями она вряд ли бы стала особо полезна для короны.
- Когда угодно, - магистр помрачнел лицом, глянул в сторону кладбища, но тут же просиял привычной улыбкой, - им уже все равно, когда возвращаться к живым, этим мертвым детям.
Уилл помолчал несколько секунд.
- Когда мастер Харза говорил о том, что позаботился... Он имел в виду отрубание головы?
- Нет. Стандартные михаилитские методики, мистер Харпер. Простите, цеховые тайны не раскрывают даже ткачи, не так ли?
- Так. - Уже веселее улыбнулся Уилл. - Только надо сказать, что у нас их гораздо меньше.
Забавно, что он всё ещё считал себя ткачом, хоть положение комиссара и должно было выглядеть попрестижнее. Вспомнилась матушка, которой скоро пришлось бы написать письмо. Глупость и детское упрямство не дозволяли ему делать это через день, но из-за задержки можно было и прогнуться. Уилл тоже взглянул на жальник, следуя взгляду Циркона.
- Нам стоит проверить и местное кладбище или у вас там кто-то похоронен? - Он тут же одёрнул себя. - Извините если лезу не в своё дело.
- Сын, - Циркон дёрнул плечами, прибавляя шаг, будто боялся встретить на дороге своего ребенка. - Эван.
Видно, тема была для магистра болезненна, может быть, даже спустя много лет. Уиллу нужно было подумать об этом, перед тем, как говорить. Учитывая, что Циркону не захотелось встретиться ни с кем из горожан, его с городом, кажется, роднили в первую очередь могилы, а живая родня была не здесь.
- Соболезную. С вашей работой, наверное, едва получается видеться с семьей.
- Как и с вашей, полагаю, - магистр усмехнулся, зачем-то глянув в небо, где кружили скворцы. - Невеста уже заждалась, небось?
- Нет невесты. - Пожал плечами Уилл. - Хотя... - Он вздохнул, слегка переигрывая. - Матушка мне уже все уши проговорила, так что, думаю, скоро придётся появиться. Ну, не жениться же мне в конце концов просто, чтобы отстали!
Уилл встречал много симпатичных девушек, но ни с одной, наверное, не захотел бы прожить всю жизнь. А ведь он не король, чтобы разводиться, когда захочется. Но жена была нужна, и наследник, чтобы если он погибнет, матушку не выкинули на улицу.
Циркон хмыкнул, провожая взглядом двух барышень, спешивших мимо.
- Жена - не перчатка, - согласился он. - С руки не стряхнешь, за пояс не заткнешь.
- Тем более, эту неперчатку ещё нужно найти... Сколько вам было лет, когда вы женились?
Уилл тоже скользил взглядом по попадающимся на улице женщинам. Почему-то из всех девушек в городе единственными по-настоящему красивыми были Эмма и беременная монашка. И, как на зло, обоих забрал к себе Бог.
- Слишком мало и слишком много, - пожал плечами магистр, - впрочем, в этом деле сложно найти золотую середину.
Впереди показались стены и забор обители. Было не совсем понятно, о чём говорил магистр, потому что браком, несмотря на приставания к подавальщице, тот кажется был доволен, и выглядел слишком молодо, чтобы жаловаться на возраст.
- Вы выглядите, как человек, который нашел. - Пожал плечами Уилл. - Я впервые в жизни вижу, чтобы кто-то выглядел так молодо.
- Это потому что не каждому доводится в одну реку дважды войти, - не менее туманно пояснил Циркон. - Но, кажется, нашел. Окончательно нашёл, и пути назад уже нет. Да и... не хочется.
- Ну, вы выглядели довольным, когда брат Харза говорил о свадьбе. Правда, от того, должно быть, ещё неприятнее находится на работе, а не дома. - Уилл не сказал "счастливы", потому что мало знал Циркона. Забор обители приближался, медленно перетаскивая его внимания на себя и работу. Где могли быть тайники, кроме как под землей? В домике, в деревьях... Хоть речь в первую очередь и шла об ангъяках, Уиллу желательно было получить ещё больше доказательств, лучше всего об утаивании, чего-то ценного для короны.
Магистр в ответ хмыкнул, недовольно дёрнув плечами.
- Это у вас работа, мистер Харпер, - вздохнув, проговорил он. - Для михаилита ремесло - жизнь.
Уиллу доводилось слышать эти же слова от многих людей, но в случае михаилитов они, может быть, и были правомерны. Трудно было сказать, была ли работа жизнью для него самого. И была ли она вообще ремеслом. Уилл служил короне, как и его дед и прадед. Делал важное и наверное одно из самых неблагодарных дел в Англии. Кому-то же нужно было реализовать идеи реформации, и что наверное даже важнее не давать ворам превратить их в грязь. И всё равно, работа оставалась работой, а жил он дома. Даже до того, как стал комиссаром, возвращаясь после тяжелой недели, попав у самого дома под проливной дождь. Стаскивал с себя одежду, слыша, как матушка, даже не поздоровавшись, бросается на кухню, чтобы чем-то его накормить.Они подошли к обители, и Уилл постучал в ворота, отбрасывая воспоминания.
- Мне повезло, что в Лутоне в одно время со мной оказались люди, для которых ремесло - жизнь, иначе из-за моей глупости с жизнями могли бы расстаться многие горожане.

Во дворе обители их уже ждали. Чопорная, строгая настоятельница с сурово пожатыми губами опиралась на руку сестры Терезы. Молодая монашка показалась более ухоженной, чем вчера - на чистом, приятном лице блестели большие серые глаза. Рядом с ней стоял священник. Высокий, лет тридцати, безупречно сложенный, с тонким аристократическим лицом, которое заставлял задуматься о том, что может быть, монашек и не насиловали. Уиллу на секунду показалось, что он в гостях у семейной пары и их матери, а не в приюте. Насиловали монашек или же они сами хотели спать со Святым отцом, сейчас уже было неважно. Были законы, и был Уилл, который их выполнял.
Магистр оглядел церковников без интереса, лишь вежливо поклонился им и, взметнув плащом, скрылся за кустами терновника, что обрамляли двор.
Уилл секунду смотрел в след Циркону, потом повернулся к комиссарам, священнику и монашкам.
- Доброе утро. Меня зовут Уилл Харпер, Святой отец. Кто-то ещё из сестёр и послушниц пострадал из-за позавчерашнего?
Священник поднял руку, благословляя, и отрицательно мотнул головой, не проронив ни слова.
Уилл с облегчением вздохнул.
- Ну и хорошо. - Больше говорить со священником ему было не о чём, да и не хотелось. Значит, погибла только Эмма. Очень хотелось оправдать себя тем, что она обманула его и рассказала обо всём настоятельнице, но Уилл отгонял эти мысли. Ни это, ни то, что сам он с тварями скорее всего бы не справился, вины не отменяло. Священник ему не нравился, настоятельницу всё ещё хотелось закинуть на крышу или забор, а Тереза была самой противной и вредной женщиной, которую он встречал. Теперь нужно было перерыть территорию обители, быстро и эффективно. Почему-то ему казалось, что не получится ничего найти. Дальше наступила тишина, медленно наполняющаяся напряжением. Молчали Каурый, Чернявый и Рыжий, небрежно привалившись к створу двери, ведущей в обитель. Молчала мать-настоятельница. Молчал священник, мечтательно обратив лицо к небу. Молчала даже Тереза, лишь крестилась беспрерывно.
Вернувшийся Циркон с безмятежной улыбкой вспрыгнул на телегу с сеном, что стояла неподалеку от конюшни и рухнул в душистые снопы.
- Я тут буду... бдить, - сообщил он, закусывая стебелек клевера, - если твари появятся - разбу... то есть, я начеку!

Уилл улыбнулся, глядя на магистра. Может, это значило хоть что-то хорошее: если твареборец был спокоен, была надежда не наткнуться на тварей. Спрашивать настоятельницу и священника об остальных детях было бесполезно, так что он снял сапоги и с силой прыгнул на месте, а потом развернулся и быстрым шагом пошел по двору. Скрывать свою силы теперь было бы слишком неудобно, тем более он не собирался отпускать церковников до конца проверки. Уилл шел, а под ним, прореживала землю первая-большая волна. Каждый шаг рождал маленькие, похожие на круги на воде вибрации. Чувствовалось, что он бездельничал почти два дня, земля откликалась охотно, а Уиллу нравилось искать. Даже если бы не вышло ничего найти - он бы сделал свою работу и спал спокойнее. Первая волна утонула в глубинах земли, ни на что не наткнувшись, но одна из мелких, которую он пусти под углом, так чтобы та зашла под постройки, разбилась о что-то вроде бочонка. Уилл подошел к стене, нетерпеливо её осматривая. По закону подлости, бочонок должен был быть пустым, но оставить его тоже было нельзя. Уилл полез в пристройку, и вытащив лопату, начал копать. Бочка была закопана так близко к фундаменту, что сила бы просто повалила здание. Он не почувствовал рыхлости, так что лежала она не меньше года, может быть двух. Мешала зима, которая вроде бы уже уступила теплу на поверхности, но всё ещё держала грунт в своих тисках.
Через несколько минут работы, Уилл достал из земли небольшую залитую смолой бочку. Проверять, что может быть внутри, кроме смолы, стоило при свидетелях, так что он решил вернулся. На месте, где пару минут назад стояла напряженная тишина теперь стоял вой, и творился хаос. Чернявый и Рыжий вытаскивали с трудом вытаскивали из обители тяжелую статую архангела Гавриила. Монашки, окружившие их как стая гусынь, не прекращали реветь, молиться, и кажется, даже падать в обморок. Уилл скривился от шума, найдя взглядом магистра. К его удивлению, тот безмятежно спал, окруженный монастырскими волкодавами, которые давеча чуть не искусали Уилла. Вряд ли тут обошлось без магии, с другой стороны - так Циркон им только помогал. Только собак в этой какофонии и не хватало. Уилл подошел к Каурому, который что-то строчил в большом свитке. Рядом с ним, на рогожке лежали книги в дорогих переплетах.
- Шумно... Как идёт? - Спорить было бесполезно, и проверять на что бы хватило его "авторитета" Уилл бы не стал. Собственно, интуиция подсказывала, что не на многое.
Комиссар, прежде чем ответить, довольно осмотрел суету, обласкал взглядом книги и кивнул.
- Хорошо идёт. Поздновато, конечно, львиную долю попрятали, небось, но ничего, ничего. Ищем, списки составляем, что пока оставить под опись, а что и на телегу.
- Грабители, - прошипел священник, с горечью глядя на строгое, неприступное лицо архангела.
- Не ропщите, святой отец. - Улыбнулся Терезе и священнику Уилл. Мужчина лишь взглянул на бочонок, а вот девушка недобро смотрела на Уилла. - Не вам жаловаться - беременная монашка, твари, и ещё много чего... - Он поднял бочонок, продолжая улыбаться Терезе. Монашка, наверника, готовилась сменить настоятельницу. Из Терезы бы вышла хорошая домоуправительница - строгая, хитра, красивая... - Это вы закапывали?
- А вам есть разница? - священник вскинул бровь, покачал головой. - Впервые вижу.
- Ну да, ну да... - Уилл достал из голенища нож и начал осторожно рассковыривать смолу. Было удобно, что троица своё дело, действительно, знала - у Уилла было время на бочонок.Уилл сел на камни с трудом откупоривая бочонок и держа его так, чтобы если что-то и вылетит - то полетело оно в сторону от толпы. Дальше нужно было поискать за забором, заодно убрав следы своего бегства.
Посудина открылась с громким чпоканьем, разбудившим магистра и собак. Михаилит тряхнул головой, отчего цветок ромашки, прикорнувший на макушке, упал ему на ухо, придавая уморительный вид, проводил взглядом Чернявого и Рыжего, уносивших статую за ворота. И с интересом уставился на Уилла. Впрочем, как и все, даже замолчавшие на мгновение монашки, что причитали подле Каурого, аккуратно укладывающего книги в торбу. Внутри бочонка лежали сверток, обернутый промасленной бумагой, латинская Библия, записка и бархатный кошель.
Уилл поднялся так, чтобы всем было видно, что письмо он достаёт из бочонка. Такого он никак не ожидал. Уилл подошел к Циркону.
- Магистр, у меня к моему стыду не слишком хорошо с латынью. Не могли бы вы, пожалуйста, прочитать и перевести в слух? - Михаилит был золотым свидетелем, который и без меча стоил сотни золотых.
- Не только магистр владеет латынью, - заметил Каурый, подходя ближе, - извольте, я сам прочитаю, по-свойски. Вечером.
Циркон улыбнулся комиссару краем губ и вопросительно глянул на Уилла.
Уилл улыбнулся, возвращая письмо в бочонок и вбивая крышку на место.
- Наверху разберутся. Господа Рыжий и Каурый, куда вы несёте статую?! Телега же тут. - Были бы с ним надежные люди, можно было бы поскокать в Лондон прямо сейчас... Оставалось надеяться, что рыхлости не было из-за мороза и один потерянный дерь его не казнит. - И я с вашего позволения, чуть позже взгляну на списки.
- На склад они ее несут, - сообщил Каурый, глядя на то, как магистр снова укладывается на сено, поглаживая заворчавших собак. - Ради блага. А чтобы наверху лишний раз не разбирались, есть комиссары. Вечером проверим - и решим, стоит ли беспокоить. Но сначала - собрать книги и забрать статуэтку. А списки - глядите, не жалко.
- Начальству виднее, что ему интересно, а за беспокойство я буду отвечать лично. Склады с благом - проверю. Продолжайте, пожалуйста проверку. - Уилл наконец-то одолел крышку. Нужно было как-то обезопасить себя от инициативных благоискателей. Он повернулся к михаилиту, не давая Каурому возразить. - Магистр, извините, что достаю. Можете, пожалуйста, запечатать бочонок?
Циркон, перекатывавший к углам губ стебелек, поперхнулся травиной и надолго закашлялся.
- Tá tú ag tabhairt dom roinnt seafóid*, - сипло выдохнул, наконец, он. - Увы, мистер Харпер, устав запрещает мне подобное.
- Устав так устав. - Пожал плечами Уилл. - Извините, что побеспокоил.
Печати магистра, констебля и комиссаров сделали бы так, что ни один из них не мог бы отобрать бочонок. Но магистра можно было понять - одно знамя могло отменить все законы, которые позволяли священнику не бояться пыток.
- Господин Каурый. - Заговорил он тише, отводя комиссара в сторону. - Благо точно стоит того, чтобы его тащили через весь город, провоцируя местных? Как бы нам не проследовать отсюда на вилах...
- А через весь город и не придётся, - успокоил его Каурый, поглядывая на прореженные стопочки книг, которые не успел ещё убрать. - Телегу недалеко оставили, прикроем сверху. Не впервой. А благо - оно бесценно.
- Что близко - хорошо. Думаете, обойдётся без толпы? - Уилл удобнее перехватил бочонок под мышкой. - Этим троим, да благословит их святая мать, только дай повод завопить. И я без понятия, как их заткнуть в случае чего.
В нём насмерть боролись рассудок и жуткое нежелание давать растащить хоть что-то. Бочонок сейчас мог оказаться важнее статуи, всех книг и половины приюта, но если комиссары воровали, какой во всём этом вообще был смысл?
Комиссар удивлённо покачал головой.
- Ну, нет. Без толпы-то оно точно не обойдётся. Никогда не обходится. Толпа - она... Как пчёлы. Если в улье лапой пошерудить - так точно налетят, а нешто люди пчёл хуже? Так я к проверке вернусь? Книгам на воздухе лежать не стоит, а то вдруг и дождь пойдёт? Вон, собирается, - он ткнул пальцем в три белых и пушистых облачка, дружно плывущих на запад.
Уилл с секунду смотрел на небо, завидуя его спокойствию. В небе не было церквей и храмов... Ну, не проверять же ему комиссара прямо перед сворой монашек. Уилл вздохнул.
- Позвольте мне взглянуть на ваш список, я кое - что перепишу и пойду дальше рыться в земле.
Хотелось, чтобы Каурый умудрился его обмануть, если воровал. Комиссар же пожал плечами и неторопливо сунул руку за пазуху, нашаривая свиток.
- Не доверяете? Ну, ладно, право ваше, да только подумали бы, как оно потом...
Он не договорил, осёкся, обернувшись к воротам, откуда валила толпа, во главе которой в этот раз не было видно ни констебля, ни стражей. Зато женщин всех возрастов и мастей, угрюмых мужчин и стариков хватало с избытком. Казалось, проводить монастырь в последний путь собрался весь Лутон, вооружившись для этого вилами, копьями, неприятного вида длинными ножами и факелами. Но из всех первой заговорила высокая зеленоглазая молодка с рыже-русыми волосами, одетая в котту поверх простого крестьянского платья. И тыкать пальцем, подчёркивая слова, она не стеснялась.
- Дьяволы святое расхищают! Комиссары-то кобелины хуже михаилитов, только и думают, где кость украсть, какую бабоньку за задницу ущипнуть. Статую, языками говорящую, увели, а ведь какая утешительная была, светоносная, отец Ральф не даст соврать! Сколько сладкой радости принесла! А ты чего лыбишься, аки кот какой на сене?! Поглядите только на него да на комиссаров ентих! А то ли мы, бабоньки, не боимся Господа нашего, за грехи пострадавшего? А то ли у нас коромысел нету?!

У этой горожанки коромысло было точно - красивое, резное, украшенное трискелями и узорами вьюна. И крутого плеча оно не оттягивало - лежало легко, пушинкой, не оставляя сомнений, что и огреть им женщина очень даже сможет. А то уже и приходилось - уж больно с намёком оно покачивалось. Магистр, оживившись при виде нежданного развлечения, приосанился и улегся на телеге на бок, уподобив себя античной статуе. Он фривольно подмигнул кричавшей красавице, приглашающе похлопав ладонью по сену.
- Не впервой, говорите? - Зло проворчал комиссару Уилл. Эти трое годились разве на то, чтобы таскать мешки с гнилой репой к какому-нибудь сараю и обратно! С какими же идиотами приходилось работать! Уилл выдохнул. - Никто ничего не расхищает. Книги везут в Лондон, чтобы переписать и потом вернуть. За то Его величество обещал отдельно миловать и награждать горожан! Статую тоже хотят копировать, но её, если вам так важно, повезём только после того, как вернём переписанные книги. Крикните кто-нибудь, чтобы несли обратно и позовите констебля! Что-то ещё?
Статуи были папизмом, но сейчас нужно было доставить бочонок и убрать тварей. Всё равно, после того, как знамя, записки и Библия попадут к Кромвелю, приют перевернут, если понадобится, вместе с городом.
Толпа замерла, вдумываясь в слова. Народ переговаривался, гудел, молодка разминала руки, помахивая коромыслом над головами. За плечом тихо, монотонно матерился Каурый, мешая слова доброго десятка языков. Чадили факелы, черня небо. Магистр приподнялся на локте, заинтересованно глядя на Уилла, открыл было рот, чтобы заговорить, но тут, успокаивающе воздев руки, вперёд шагнул пригожий священник и улыбнулся.
- Что ж, господин комиссар, коли так, то поведайте нам, чем же и как будет миловать и награждать Его Величество?
- Книги желает почитать сама принцесса Мария! И разве то не честь? Разве то не благо и почёт для любого города и его горожан? Но его величество, волей и милостью своей ешё больше - обещал приостановить для Лутона, как для города богобоязненного и верного короне, закон об огораживании. Обитель же проверяется перед ремонтом. Кроме того, с почётом и почестями будет отправлена на покой уважаемая и добрая настоятельница, которая трудом своих оберегала приют. А на место ей будет выбрана молодая, так чтобы умела уследить за всем и вся. Ну вот взять хотя бы сестру Терезию.
Уилл, как бы подтверждая свои действия указал рукой на монашку. Матерь божья, он не мог припомнить случаев в жизни, когда так нагло врал. Может это от страха, или от того, что он совсем обнаглел претворясь главой инспекции. Может быть, так вышло бы закончить искать трупы и, если повезёт, вбить кол между священником и монашкой.
- Неужели, - священник спокойно и доброжелательно глядел на него, - Его Величество милостью своей решил отказаться от Реформации?
- А вы что, сомневаетесь в короле? - Слегка щурясь, ответил вопросом на вопрос Уилл. От священника стоило ждать, что тот будет драться до конца. Может быть, его враньё хотя бы сбило с толку монашек.
Священник перекрестился, не убирая благожелательной улыбки.
- Как можно, храни вас Господь! Его Величество непогрешим. Но... В иных местах столько раз увозили, а вы вернуть обещаете. Что-то изменилось? Ведь, призри Господь милорда канцлера, гонцов не было. Не откажете заверить свои слова подписью и печатью, записав их на бумагу?
- Милость такая от уговоров господина Мора, который хоть и в тюрьме, но Его величеством ещё любим. Ибо сами вы знаете, что он заботится и о простых людях и думает о них. А что до слов, так мало вам четырёх документов и того, что слова эти королевские? Послушайте, сколько можно отвлекать добрых горожан от дел, и давать Его величеству повод усомниться в них? Книги ждут в Лондоне. - Уилл обратился к толпе. - Так что, могу я продолжать? - У священника были либо стальные нервы, любо гениальный план. Потому что для смертника держался он хорошо. С другой стороны, пока Уилл и бочонок были в Лутоне, было ещё непонятно, кто смертник, а кто нет.
Священник кивнул, простирая руки к толпе.
- Да пребудет с вами благодать Божия, - проговорил он, - ступайте с миром, люди. Сказано ведь: "Если голоден враг твой, накорми его хлебом; и если он жаждет, напой его водою: ибо, делая сие, ты собираешь горящие угли на голову его, и Господь воздаст тебе."
Толпа, глухо ворча, начала расходиться. Каурый хмыкнул, скрываясь в дверях обители, а магистр уселся на телеге, поглядывая на ту самую молодку с коромыслом.
- Вы истинный сын Англии, мистер Харпер, - задумчиво проговорил он, поглаживая волкодавов.
Уилл выдохнул. Много ли времени у него было и что собирался предпринимать священник? Нужно было заканчивать и уезжать.
- Спасибо. - Учитывая, что Циркон был шотландцем, Уилл даже не знал, был ли это комплимент. Но сейчас было не до того. Он быстрым шагом пошел за Каурым, чтобы не дать тому ничего стащить. И как нужно было успеть проверить всю обитель?
Дальше Уилл действовал, как мог быстро. Догнал Каурого, который в это время перебирал книги, и попросил заканчивать побыстрее и вернуть на место треклятую статую. Тут же заверил расписку на двести фунтов для магистра и вышел на улицу. К этому времени толпа уже совсем разошлась, а Уилл взглянул на стопку книг. Не стоили они тварей, и возможных жертв, а времени у него не было. Он отдал расписку магистру и перепрыгнул забор, в сторону обители. Нужно было быстро проверить всю площадь приюта, но сначала заглянуть в церковь.
В церкви было не очень людно. Уилл ещё раз попробовал силой разглядеть, что-то кроме подвала и алтарной ниши, но ничего не нашел. Капелла в Лутонской церкви была красивой, в санктуарии и под потолком общего зала висели светильни. Скамейки были обычными, спрятать что-нибудь в них вряд ли бы вышло, достать до светильника было бы непросто. Уилл с радостью выгнал хотя бы прихожан, если бы не риск вызвать новый шум. Он заглянул в алтарную нишу, где тоже ничего не было. Дальше оставался только санктуарий.
- А ты, командир, совсем иной, оказывается, - спокойно хмыкнул за спиной Каурый. - Человеком другим глядишь. И тактику хорошую выбрал. Будто сам из себя клюква развесистая, лопух зелёный, а поди ж ты...
Внутри, как и положено, была ризница, висели два облачения священника. Была лестница, кажется, ведущая в ту самую подземную комнату. Как отвечать Каурому Уилл не знал, потому что всё -таки был тем самым "зелёным лопухом", которого в командиры занесла исключительно глупость. Ну, по крайней мере он старался выполнять свою работу, и, кажется, справлялся не хуже многих.
- Книги я не проверял, никаких списков не делаю, в ваш список смотреть не буду. Закидывайте всё на телегу и через четыре часа едем в Фламстед. Этот... священник, кажется, собрался стрелять нам в спину. Что скажете?
- Не снимай кольчугу, - буркнул Каурый, откачнувшись от стены. - Даже до ветру в доспехе ходи. А во Фламстед ты один едешь. Не умеешь ночевать наконь - нечего в комиссары идти.
Уилл оторвал взгляд от комнаты, где пытался найти хоть что-то необычное.
- У нас что, тварей на трактах отменили, что вам так хочется ночью поездить? Или вы договорились с твареборцем? - Кольчуга однозначно не была средством на все случаи жизни, особенно если кроме стрел использовали вилы, факелы и дубинки. Но он и сам думал о том, чтобы поехать отдельно. Раз уж пришлось переступить через себя и позволить комиссарам свободно набивать карманы, смысла в охране телеги больше не было. В конце концов, воруй они сверх меры, давно бы лишились лицензий.
Каурый лениво, по-цирконьи, поднял бровь
- С твареборцами договариваться у нас начальство есть. Чтоб, значит, один михаилит работу другого за деньги проверял. А людей я боюсь больше тварей. Тварь убивает один раз.
Уиллу не хотелось быть убитым даже один раз, а такое нежелание ночевать в безопасности было подозрительным. Но он уже отправил прошение в центр, и ответ был достаточно однозначным. А что до Циркона - может, Уилл и зря нанял михаилита, но пустой тратой денег оно казалось, пока не было тварей, а появись хоть одна, о деньгах бы тут же забылось. Но упрёк Уилл просто проигнорировал.
- Значит вам под охрану телегу, я беру бочонок и может чего ещё, если найду.
- Ищущий да обрящет, - елейно вздохнул Каурый, шутовски раскланиваясь. - Извольте, мастер начальник.
Уилл вздохнул, заходя в комнату. Нужно было быстрее выбираться из церкви и следить за троицей, чтобы те не уехали раньше него, и не устроили ничего другого.

Закончилась проверка совершенно обычно - в комнатке с саркофагами ничего странного не обнаружилось, сад и кабинеты тоже не показали ничего необычного. Уилл проверил ужасные, как и в других обителях, условия содержания послушниц. Циркон и вовсе ушел, не дождавшись окончания комиссии, так что насчёт траты денег Каурый оказался прав. Переписав часть бумаг и заверив их у настоятельницы, Уилл забрал вещи из таверны и поехал к Лондону.

Только отъехав от Лутона на добрые пять миль, Уилл перестал гнать коня, и оглядываться. И всё-таки, было в его работе что-то от обычного воровства - хотя бы чувство, которое он испытывал, выскользнув из города живым и с бочонком. Последняя часть комиссии была безрезультатной и неприятной. Пришлось проверять условия жизни послушниц, хотя с первого взгляда было понятно, что они ужасны. И сами женщины, стоявшие с испуганно опущенными глазами. Не такими, как у Терезы - ни дерзкими, ни наполненными немым вызовом и даже надменностью. А ведь будь его дед построже, среди этих послушниц могла бы оказаться и матушка. Измученная работой, даже больше, чем теперь. Забитая, отупевшая, постоянно тупящая взгляд. Нечего было винить Эмму за то, что она не рискнула. Уилл достал из-за пазухи лист с перечнем имён. А ведь он так и не узнал настоящего имени девушки, и до сих пор звал её поддельным. Где находилась могилы, Уилл тоже не узнавал, хотелось верить, что просто от того, что не надеялся вернуться в Лутон.
Комиссарам он до сих пор не верил - даже сейчас его не покидало чувство, что трое воров просто скрылись с телегой награбленной у монастыря собственности. И даже без того, его бездействие и позволение воровать раздражало. Знай Уилл, что больше не получится ничего найти, вцепился бы в эти книги, не дав украсть ни одной. Ошибок вообще было много - попытка встречи с Эммой, найм Циркона, позволение комиссарам делать по-своему. А может и то, что Уилл с самого начала наврал о своём приказе. Наверное, проще было просто выполнять простые поручения, не неся такой ответственности, не рискуя ни собой, ни другими. С другой стороны, отыгрывать главу проверки было интересно, в той степени, в которой это слово было уместно, учитывая, что погибла девушка. Необычно было так просто общаться с магистром ордена, да и с Харзой. Ни с одним, ни с другим не вышло как следует попрощаться - впрочем, магистр сам ушел, не дождавшись окончания проверки. Циркон создавал странное впечатление, но мнения о нём, как и о Харзе, Уилл остался хорошего.


-------------
*что за дерьмо ты сказал (гэльск)

13 марта 1535 г. Лондон. Уимблдон.

Особняк лорда-канцлера утопал в садах. Впрочем, как и весь Уимблдон, где маги чуть поторопили весну. Зеленая красавица вышла из своей опочивальни чуть растрепанной, слегка заспанной, но умелые садовники причесали её, наложили белила и румяна, затянули в корсет и теперь Весна изумленно прихорашивалась, разглядывая белые кудри цветущих яблонь в зеркалах прудов. Двухэтажный дом Кромвеля казался нарядной резной шкатулкой на туалетном столике зеленой леди, а лужайки перед ним - искусно вышитыми салфетками.
Впрочем, сам лорд-канцлер весенним не выглядел. Смуглый, темноволосый мужчина с сурово поджатыми губами был одет в черную с серебром одежду, глядел спокойно и надменно, и по внешности его нельзя было сказать, что милорд Кромвель некогда был грабителем с большой дороги.
Принимал Уилла он в кабинете, где весне тоже не было места. Она билась в высокие окна ветвями черемухи, робко заглядывала ошалевшими зябликами, но тяжелые темные портьеры надежно удерживали её снаружи. Должно быть, нелепо смотрелась бы она в этом грубом кресле, за добротным пузатым столом, заваленном бумагами. Впрочем, Кромвель здесь был на своем месте и казалось, что он вырезан из того же дерева, что и шкафы за его спиной.
- Мистер Харпер, - доброжелательно кивнул он, отпуская слугу, что вёл сюда Уилла, - слушаю вас.
Уилл поклонился.
- Милорд, во время проверки лутонской церкви был обнаружен схрон - мне показалось вам захочется взглянуть. - Он достал замотанный в материю бочонок и откупорил крышку. Кромвель не выглядел, как лорд-канцлер - ни одежда, ни кабинет, ни здание совсем ему не подходили. Лорд как будто был не на своём месте, и тем не менее, он не мог оказаться на нём просто так.
Кромвель улыбнулся, растягивая губы в снисходительной улыбке, и подошел к бочонку. Знамя он удостоил лишь беглым взглядом, кошель развязал только для того, чтобы взвесить на ладони печать с розой Йорков, а письмо хоть и прочитал внимательно, но все равно небрежно бросил на стол.
- Молодец, Харпер, - похвалил он, отходя к окну. - Но неужели всё это нельзя было найти, не платя полутысячи михаилитам?
Уилл вздохнул, опуская голову. Он надеялся успеть отчитаться до того, как Кромвель получит письма с отчётами от остальных. А бочонок, кажется, оказался менее ценным, чем хотелось. Ну, или канцлер просто не подавал виду. В любом случае, бесполезно было сейчас говорить об огромной стоимости земли, или о вывезенных книгах. О том, что земля с тварями стоила гораздо меньше очищенной самим магистром. Всё это не было делом Уилла, и надеяться после такого на кольцо, с которым можно было бы заверять бумаги, не стоило. Хорошо, если из его зарплаты не вычтут часть потраченных денег, и не спросят, с чего это Уилл решил стать командиром.
- И добро бы нанимал только одного, - продолжал Кромвель, расхаживая вдоль окна, - а то ведь еще и Тракта! Наглого, хитрого кота из сонма наглых хитрых лисиц. Отдать чек в руки капитула!.. Человеку, на жену которого король!..
Он сокрушенно покачал головой, резко задергивая занавеси.
- Расточительно, Харпер, весьма расточительно вы поступили. И ценность бочонка велика, но в глазах горожан, видевших, как комиссар Реформации нанял михаилитов - несравнимо мала, ведь Орден хоть и не враг церковной реформе, хоть и принял её одним из первых, а всё же, достаточно силен и влиятелен, чтобы держать за пазухой камень. Почему мне это приходится объяснять вам, юному и верному? Почему, я спрашиваю вас, казна, отлучившая михаилитов от кормушки, благодаря вам выплачивает им круглую сумму? Рассказывайте, да поподробнее, что было в Лутоне.
Уилл снова вздохнул - он бы предпочёл отчитаться письменно, имея время подумать, а главное - не чувствуя на себе взгляд канцлера.
- Начал я с того, что силой проверил землю под стенами обители - слышал, что церковники закапывают трупы рождённых в грехе детей прямо там. Нашел шесть полостей похожих на могилки. Дальше попросился на ночлег в странноприимный дом и попробовал договориться с одной из послушниц, чтобы она мне всё рассказала. Ночью я вышел к месту встречи раньше нужного и наткнулся на ангъяков. - Уилл всё ещё смотрел в пол. - Нашел михаилита. Девушка погибла.
- Михаилит запросил триста золотом, - в той же манере безразлично продолжил Кромвель, рассеянно разглядывая книги, похожие на те, что переписывал Каурый, - тот зачистил обитель, вы повстречали монашек, идущих со всенощной, сцепились с горожанами, были арестованы констеблем Стоуном, наняли Циркона за двести фунтов, исключительно для того, чтобы он отоспался в телеге, нашли бочонок и снова сцепились с горожанами. Эдак, Харпер, можно о любом деле рассказать. Вот, к примеру... Недавно я был на балу, видел там фрейлин и королевского шута. Я спрашиваю вас о том, что было в Лутоне, а не о том, что вы хотели бы поведать.
Уилл подавил ещё один вздох. После такого выговора не могло идти и речи о том, чтобы самому рассказать про реакцию ангъяков на вибрацию. Потому что так выходило, что пятьсот монет казна платила ещё за его ошибку. О силе канцлер знать не мог, только если ему лично не отчитывался Циркон. Захотелось сложить руки на груди и перечислить - два михаилита, один священник, одна вредная заместительница настоятельницы, один бочонок, одна недоеденная котлета. Что Кромвель хотел от него услышать? Уилл попробовал осторожно, не рискуя хоть как-то показывать раздражение.
- Одна из монашек точно беременна, поэтому, думаю, что и остальные трупы были закопаны недавно. - Захотелось выругаться - он так и не спросил Циркона, сколько времени ребёнку нужно пролежать в земле, чтобы превратиться в тварь. Ну конечно, если бы михаилит ещё дождался конца проверки, или хотя бы был в таверне. - Думаю, это тамошний священник - больше некому. Он кажется, что-то замышлял, и я удивился, что меня не наградили болтом в спину на выезде. Ещё тамошняя настоятельница устраивала какие-то махинации с именами. Насколько я понял, погибшей монашке подменили имя.
Уилл взглянул на Кромвеля, пытаясь понять, в том ли он движется направлении. Господи, лучше бы его ранили на выезде и сейчас не пришлось отчитываться.
Кромвель, казалось, его не слушал. Он поглядывал на песочные часы, читал записку из бочонка, цедил вино и в промежутках что-то записывал. И когда Уилл закончил, лорд-канцлер еще долго молчал, прислушиваясь к детским голосам за окном.
- У меня будет для вас поручение, Харпер, - проговорил он, постукивая пером по столу. - Бермондси. Что вы знаете об этом городке?
- Тихий спокойный городок, не считая случая с соседней обителью. Неплохой рынок. Ещё слышал о констебле - Клайвелле, кажется. Что он выживших монашек на руках выносил и так далее. - Ни на что хорошее это не походило. Походило ровно на то, что он не видел всей картины, а начальство сначала пыталось что-то понять, не задавая конкретных вопросов. А теперь ещё и отправляло на задание, и Уилл был готов поспорить - тоже без объяснений. И всё-таки речь, кажется, шла совсем не о проверке очередного храма.
- Старший констебль Джеймс Клайвелл. - Канцлер скучающе глядел на портрет короля, что стоял на трехногой подставке в углу. - Первый меч городской стражи, верный слуга Его Величества, недавно предотвративший заговор против королевы. Любимая ищейка шерифа Лондона графа Норфолка, обладающая нюхом столь острым, что ему поручаются самые сложные и запутанные преступления. Даже странно, что за спиной этого человека в церкви Бермондси служат католическую мессу. Или это только слухи? В любом случае, Харпер, вам надлежит немедля отправиться в этот милый городок и убедиться в том, что церковь не подлежит закрытию. Немедля, комиссар, слышите? Маменька - не жена, подождет.
Видимо, письмо матушке всё-таки пришлось бы писать... Чего-то Уилл недопонимал - говорили ему о констебле, проверить приказывали церковь, да ещё и срочно. То ли Клайвелл переступил кому-то дорогу, то ли Кромвель хотел узнать, как идут дела в городе, и опять не говорил напрямую.
- Мне следует обратить на что-то особое внимание? Вы приказываете проверить церковь, но говорите о законнике.
Кромвель отложил перо и долго, внимательно глядел на него, почти не мигая.
- Харпер, я говорю ровно то, что вам необходимо знать. Если вы будете болтаться на воротах Бермондси, а их в городке четыре, то не сможете убедиться, что церковь нельзя закрывать.
"Ну хоть какая-то информация".
Пока выходило, что проверка должна была стать чистой формальность, после которой Кромвель смог бы сказать, что церковь чиста. И всё равно Уиллу не говорили ничего, больше самого необходимого. Как бы на его голову в итоге не посыпались все шишки... Уилл кивнул.
- И не думайте, - прозорливо продолжил Кромвель, точно читал мысли, - что вам не придется рыть носом мостовые Бермондси. Верите ли, вы не первый такой... умный. И последним уж точно не будете. Мне нужна официальная комиссия, выполненная честь по чести. Зарубите это на своем смазливом личике, мистер Харпер, вот прямо на носу. Учтите, если к полудню завтра здесь, на этом столе, не будет лежать отчета, вы лишитесь жалования. И я вспомню, что в Лутоне вас командиром партии никто не назначал. А теперь, будьте любезны, расскажите мне о Лутоне и, что самое главное - людях, с которыми довелось говорить.
Уилл захотелось закатить глаза - кому-то нужна была отговорка, а от него требовали рыться в земле, отправляли в ночь, да ещё и задерживали. Подумаешь, сказал, что за главного - хотел бы он посмотреть, как Каурый откапывает бочонок без него. А троица, видать, была совсем странной - ехать в ночь, только чтобы отчитаться Кромвелю первыми. Он задумался на несколько секунд. Что он мог сказать о людях, с которыми довелось говорить?
- Мать - настоятельница вела себя, как обычная мать настоятельница. Гораздо больше можно сказать о её заместительнице - монашка Тереза - симпатичная, явно метит на место настоятельницы, больше всех мешала проверке, договаривалась с Харзой, чтобы тот не выдавал того, что видел ночью в приюте. Насчёт Харзы, кроме того, что изворотливый и охотно договорился с монашкой, трудно что-то сказать. Михаилиты вообще держались особняком. Магистр Циркон - хитрый, помог мне с местным законником, сильный человек. О священнике я уже говорил - неразговорчивый, опасный, подозрительный. Констебль вполне обычный - где-то мешал, где-то нет. В общем, звёзд с неба не хватает, но если бы хотел - мог бы всё легко испортить.
Он взглянул в окно, где дело шло к закату. Вряд ли Кромвелю нужна была его оценка Циркона, как плохого или хорошего человека. Вряд ли вообще можно было быть лордом-канцлером, мысля такими категориями.
Кромвель досадливо хмыкнул, устало взъерошив волосы.
- Я попрошу вас быть внимательнее, Харпер, и не искать опасных и подозрительных там, где их нет. Вы обязаны быть умнее и прозорливее, иначе так и останетесь комиссаром. Мне нужно знать все, что вы увидели, понимаете? Мне наплевать, сколько вы украдете, с кем и о чем договоритесь, где умрете. Я должен знать каждый взгляд, каждую мысль, каждый жест, видеть вашими глазами каждую трещинку в мостовой, слышать каждую птичью трель. Кто владеет информацией - владеет миром. Если вы будете полезны мне - вы будете благополучны. Хорошенько уложите это в своей юной голове.
- Уложу, милорд, но... - Уилл опять уставился в пол, ожидая новых уколов. - На территории обители находят шесть детских трупов и бочонок с эмблемой Йорков, одна из монашек беременна, имена послушниц меняют, другую монашку ловят на переговорах с михаилитом, а священник и настоятельница, видя, что всё это выходит наружу даже бровью не ведут. Что вы имеете в виду, говоря там, где их нет?
- О брате Харзе и его беседе с монашками будет разговор с Орденом. А что монашка беременна... Вы разве не знали, что монахи в большинстве своем развратны и корыстолюбивы? Для чего, по-вашему, Его Величество мудро повелел учинить Реформацию? Вы, комиссар, считаете это удивительным? Что до бочонка, то в политику вы начнете вникать, когда научитесь быть полезным. К примеру, уясните, что все эти брюхатые монашки и их умертвия важны лишь вторично. Первичны же - настроения.
Кромвель покрутил пером в воздухе, выписав сложный вензель.
- Настроения, слышите? Мысли, чувства людей, их поступки, их отношение к вам - а значит, и к Реформации. А значит, и к королю.
Уилл опять взглянул в окно, нужно было заканчивать, а он вместо этого только разозлился.
- Хотелось бы, чтобы это отношение не имели право арестовывать и вешать на воротах... - Конечно, для начальства важны были настроения, а вот видеть оторванные головы, прилюдно обвинять монашку в разврате и гоняться ночью за ангъяками должно было заниматься тем, кто был на месте. - А настроения я уловил - эти люди просто не понимаю, что происходит. Видят только выносимые из монастырей книги, слыша только местных священников и констеблей, и ей богу, завтра - послезавтра начнут поднимать комиссаров на вилы.
- Ступайте, Харпер, - вздохнул Кромвель, что-то записывая в толстой тетради, - из Бермондси жду толковый отчет.
Уилл поклонился и вышел.

До Бремондси было два часа пути и ещё можно было успеть к обедне. Может быть, стоило раньше сказать какую-нибудь глупость, чтобы у Кромвеля опустились наконец руки и он отпустил Уилла. Трудно было поверить, что час назад он говорил со вторым человеком в Англии. И ещё труднее было поверить, что он - этот второй человек был именно таким. Уилл не знал, что разозлило его больше - то, что смерти послушниц были неважны, или то, что в итоге идеальным комиссаром был вороватый Каурый. Неужели наверху не видели, как всё это выглядело, и какую репутацию снискали комиссары? Как будто "настроение" было чем-то мистическим и оно не зависело именно от них. Уилл погладил Ковыль за ухом. С другой стороны, не найми он тогда Харзу - погибли бы горожане и закрывали бы церковь уже толпой. И так должна была идти реформация? По трупам невидящих дураков? Неужели нужно было позволять тварям заживо съедать детей, чтобы люди их наконец заметили?
Быть внимательным, быть полезным, информация... Нет, в итоге Уиллу казалось, что Каурый просто воровал, выдавая какое-то жалкое подобие информации, и тратя больше сил на то, чтобы сделать такой же отчёт, но на пол часа раньше. То, почему Кромвель был недоволен такими выписками Уилл понимал - из казны на реформацию выделялось мало средств, и никто не считал, сколько туда приходит. Можно было свободно пользоваться ресурсами, которые были под рукой - главное де создавать видимость больших расходов. Да, наверное, это было бы удобнее - но воровать, чтобы потом иметь под рукой нужное количество средств... В любом случае, даже после разговора с Кромвелем, Уилл всё равно бы нанял Харзу, всё-равно бы не стал воровать и точно бы не стал тащить треклятую статую через город. Боже, две недели эти трое торчали на месте, чтобы не узнать вообще ничего стоящего.
И у него так и не вышло хотя бы заехать домой. В работе не было ничего ужасного - в конце концов за такую зарплату можно было и поездить, но меньше от этого домой не хотелось. Уилл не знал, на что рассчитывало начальство и как скоро кто-нибудь из его камерадов не смог бы как следует отбрехаться. Оставалось надеяться, что король и Кромвель знали, что делают, и успокаивать себя тем, что это не его ума дело. Ну, может, ещё поспешить с работой, чтобы побывать наконец дома.

Церковь в Бермондси была достаточно обычной, но очень чистой: везде лежали живые цветы, прихожан, а скорее прихожанок было больше, чем в Лутоне. В глаза бросались стоящая на коленях яркая светловолосая женщина в синем платье и сидящая в углу, по виду, еврейка с пышной копной волос. Может из-за того, что кругом были одни женщины и при том не только старые и противные, а может от того, что он пока не заметил детских трупов, но атмосфера в церкви была спокойной и приятной. Перекрестившись, Уилл подошел и уселся возле что-то внимательно читающей еврейки.
- Всегда у вас так немноголюдно?
Девушка заложила пальцем страницу, внимательно огляделась.
- Вы считаете, что людей мало? Почему? И зачем вы портите репутацию, садясь рядом со мной? Это старая столичная мода?
- Вы имеете в виду свою репутацию, как молодой девушки, репутацию церкви или вообще мою репутацию? - Улыбнулся Уилл - она была необычной и забавной. Никакой особой неприязни к еврейкам он не испытывал, тем более таким молодым и симпатичным.
- Я имею в виду репутацию, - еврейка постучала пальцем по обтянутому кожей переплёту. - Она как вода в море - все капли так или иначе связаны. Но вы считаете, что репутацию можно испортить только молодым девушкам? А с какого возраста о ней можно не думать?
- Слышали, дорогая Труда, - шепоток стройной, чопорной женщины с лицом записной, хоть и престарелой кокетки влез змеей в уши, перебивая голос священника, с чувством читавшего толкование первого послания апостола Петра от блаженного Феофилакта Болгарского. - Что в Лутоне-то было? Беда, ох беда! Такую благочестивую обитель осквернили!
- Слышала, моя милая миссис Аддингтон, - охотно соглашалась с ней дородная старуха с красными от работы руками, - но здесь, у нас, такого не будет. Не допустит Господь! Да и мистер Клайвелл-то комиссарьё приструнить сумеет.
"Ничего себе благочестивая... Ну вот оно и настроение". Это при том, что Уилл просто не представлял, как можно было выкрутиться из той ситуации лучше. И его уже второй раз пугали этим констеблем, хотя церковь пока выглядела совершенно нормально. Уилл взглянул на переплет, на котором не было написано ни буквы - и он был готов поспорить, что это не было святое писание. Слишком уж увлеченно девушка читала. И ведь в итоге в устах останется именно это - сволочи комиссары разграбили благочестивый приют. И ни слова о мёртвых детях, беременной монашке и бочонке.
- Кажется, ни с какого возраста и совершенно ни с какого положения... Это при том, что репутация часто обманчива. У вас настолько грозный констебль, что его следует бояться даже этим комиссарам?
- Не тот уже Джимс, - сокрушенно вздохнула сухопарая, рослая, что весло, дама, поглаживая собачку. - Я помню, как после того погрома каждого десятого вешал, ворота под мертвяками трещали.
Рядом с ней хмыкнула кругленькая, но очень подвижная тётушка.
- Женился, миссис Пайнс. Да добро бы вот на Персефоне моей, а то ведь на ведьме тощей! Тьфу, и поглядеть не на что. Не понесет она, как есть говорю, бесплодна. Второй месяц пошел, как обвенчались, а все пустая.
- Вот молодежь -то пошла, - трагическим шепотом осуждала Уилла Труда, - только в церковь вошел, а сразу к еврейке сел, к ведьме-то! И что его мать скажет, ежели узнает, как осквернил себя? Как совратился с пути? Это ж его теперь в десяти водах с щелоком мыть! А что в грязь еврейскую погрузит, так вообще отрезать придется.
Констеблю, кажется, больше всего хотелось повесить на воротах именно этих клуш, у которых каждая первая была ведьмой, а каждая вторая ещё и злостной. Неужто эти женщины не понимали, к чему могли привести такие сплетни? А что до его матери - вряд ли бы она отнеслась к этим разговорам серьёзно, после того, как ей самой в юности перемолотили все кости.

Еврейка меж тем пожала плечами.
- "Даже". Вы считаете комиссаров храбрецами? Впрочем, гораздо интереснее другое. Если вы считаете, что репутацию портить нельзя "ни с какого возраста и совершенно ни с какого положения", то мы возвращаемся к моему первому вопросу: зачем вы это делаете? Или просто считаете, что моя репутация обманчива и я - шлюха, что у еврейки иной судьбы быть не может? Что мужчине постельные приключения не портят репутации ad nihil, а церкви оно не повредит?
Уилл вздохнул - вот это еврейка завернула.
- Я не святое писание, чтобы меня трактовать. Что сказал - то сказал, и если обидел - извините. Меня, кстати, зовут Уилл Харпер, раз уж речь зашла о приличии.
Кажется, количество прихожанок компенсировалось остротой языка, каждой в отдельности. А Уилл всё тратил время, вместо того, чтобы проверять церковь.
Еврейка вежливо кивнула.
- Брунхильда Кон, - проговорила она, выжидательно глядя на Уилла.
- Очень приятно. - Улыбнулся Уилл. - А перемыть кости эти клуши успели нам обоим, так что мы в чём-то даже похожи. Давно у вас службу ведут на английском?
Нужно было переходить к делу, потому что времени у него было совсем мало, даже при том, что девушка была симпатичной и хотелось бы с ней поговорить подольше.
- С тех пор, как Его Величество повелел, - сообщила ему Брунхильда. - Это так приятно, мистер Харпер, видеть набожность в столь молодом и симпатичном человеке. Послушайте, как вдохновенно, как проникновенно читает проповедь отец Ричард!
- Очень трудно оставаться смиренным возле столь симпатичной девушки. - Уилл взглянул на священника, который был очень похож на церковника в его родной церкви. - С вами интересно разговаривать, надеюсь ещё встретимся.
Он поднялся и пошел к святому отцу, доставая из-за пазухи лицензию.
- Святой отец, меня зовут Уилл Харпер. Могу я, с вашего позволения, начать официальную проверку церкви?
Дорога делала своё и Уилл ощущал нарастающую усталость, но отчёт нужно было чем-то заполнять - так что оставалось только рыть носом мостовую. Но сначала церковь.
Священник беспомощно глянул на своих прихожанок и с лавки поднялась моложавая, все еще дивно красивая седовласая женщина лет сорока. Она одернула скромное серое платье, поправила старомодный арселе и неспешно подошла.
- Позвольте, - мягко улыбаясь, женщина потянула на себя патент, - мистер... м-м... Харпер? Знаете ли, столько самозванцев нынче.
Полная старушка, которую звали Трудой, подскочила со своего места и споро покатилась к двери, а к Уиллу шагнула девушка, сидевшая до того неподалёку от еврейки Брунхильды - высокая, со светлыми волосами, укрытыми дорогой вуалью испанской вышивки. Подойдя, она встала плечом к плечу с женщиной и спокойно улыбнулась.
- Вы выглядите усталым, господин Харпер. Неужели же начальство гонит вас так, что приходится прерывать служение Господу даже без минутки роздыха, без сна и кубка с вином?
Уилл улыбнулся симпатичной девушке, которой на вид было лет шестнадцать.
- Не то слово, госпожа. Служба, ничего не поделаешь. А документы, конечно - проверяйте. Пока что - всё что я увидел, говорит о том, что и церковь и приход образцовые. А за констеблем, как я вижу, уже побежали... - Он как бы между прочим ударил носком сапога по полу, отправляя волну - на то чтобы с этого места проверить всю церковь всё равно ушло бы время. Противодействовать констеблю было бесполезно - так что можно было хотя бы произвести хорошее впечатление на прихожан. Высокая девушка проявила какое-то чрезмерное внимания, но это было всяко лучше обвинений в том, что он суккуб и демон. Эх, если бы его каждый раз пытались отвлечь от проверки только вином. - Вам будет спокойнее, если мы подождём мастера Клайвелла?
- Уилфред Харпер, - тем временем вслух читала пожилая, - семнадцати лет, сим удостоверяется комиссаром кабинета по делам церкви... Мистера Клайвелла, юноша, не мастера. Хм-м... печати в порядке, и подпись. Подозрительно. И льстит - вдвойне подозрительно.
- И говорит о том, чтобы ждать Джеймса, а сам - уже начал, - девушка под вуалью повела ладонью параллельно полу и покачала головой. - Воздух мутит.
Уилл забрал бумагу из рук женщины.
- Моё имя вы узнали, могу я узнать ваши?
Молодая женщина называла констебля по имени - жена или сестра? Скорее всего молодая жена - та самая ведьма. Нужно было иметь в виду, что она владеет силой. Но его задерживали - нужно было начинать искать. Сила ничего не показала, а значит оставалось перерывать всё кругом.
- Какой невоспитанный юноша, - покачала головой женщина, - совсем, как ваш брат, моя дорогая. Кто же спрашивает леди об их именах, не получив на то дозволения их опекуна и главы дома? Миссис Элизабет меня называют, молодой человек, и, право, будучи представителем такого важного господина, как милорд канцлер, вы могли бы быть чуть воспитаннее.
- И хотя бы сказать, что же заставило вас подозревать, будто здесь не подчиняются воле Его Величества? - подхватила девушка, хмуря светлые брови. - Ради чего вы смущаете покой? Неужели видите здесь, - она плавным жестом обвела церковь, - статуи или злостных католиков, распевающих латинские гимны?
- На еврейку-выкреста время нашел, известно, - поджала губы миссис Элизабет, - да простит меня Господь! И её! И его! Вас, юноша, то есть.

Женщины начали раздражать - они говорили почти одновременно, а старая ещё и причитала. Не пели гимны. В прошлом месте, где тоже вроде бы не пели латинских гимнов, возле церкви были закопаны детские трупы. Женщины начинали напоминать монашек, которые не обращая внимания на труп, пытались пройти в обитель.
- Приказ. На всё есть приказ. И чем дольше вы мне мешаете, тем дольше будет нарушаться покой.
Он развернулся, чтобы пойти проверять алтарную нишу, но тут его деликатно похлопали по плечу.
- К женщинам поворачиваться кормой не прилично, прости Господи! - Просветила его миссис Элизабет. - Миссис Клайвелл, вы хотели что-то спросить у мсье комиссара?
Девушка же сделала примиряющий жест рукой и извиняющеся улыбнулась.
- Простите, мистер Харпер, но вы ведь не откажете женщине в просьбе? О комиссарах, конечно, говорят всякое, но мне не хочется верить слухам, и... не могли бы вы показать патент и мне? Я бы очень хотела убедиться, что у вас всё-таки есть полномочия и приказы от милорда канцлера, а глаза у матушки Элизабет уже не те... Обещаю, что как только прочитаю - тут же оставлю вас вашей проверке. Это ведь не такая трудная просьба? И много времени не займёт.
Уилл вздохнул, протягивая девушке патент.
- Да, не займёт. - Если девушка испортит бумагу, по крайней мере Уилл будет знать, что дело не в осторожности. А вообще, хотелось верить, что не в каждом английском городе церковь была наполнена лгунами, убийцами и насильниками. Если его обманут - в следующий раз будет умнее, и недоверчивее.
Миссис Элизабет выхватила бумагу из рук девушки, но сделать ничего не успела - под сводом церкви зазвучали шаги.
Джеймс Клайвелл, о котором столько говорили, оказался молодым мужчиной лет тридцати, сероглазым и смуглым, что раб на галерах. Рослый, сильный, с коротко стрижеными каштановыми волосами и небольшой бородкой, прикрывающей едва заметную сетку шрамов на лице, он шел слегка небрежной походкой, какая бывает только у людей, поднаторевших в этой небрежности. Одет констебль был в темно-синий оверкот поверх бело-зеленой старомодной туники, в широкие, свободные штаны, заправленные в сапоги, а на поясе у него висел длинный кинжал. Следом за ним шел мужчина с серебряной розой сержанта стражи на вороте потрепанного джеркина. Этот был старше констебля, глядел на мир желтыми волчьими глазами, да и вооружен оказался дубинкой.
- Дамы, - вежливо наклонив голову, заговорил Клайвелл, - будьте любезны вернуться в свои дома. Миссис Элизабет?.. Благодарю вас. Мисс Кон, - уважительный поклон еврейке. - Мэри... всё хорошо?
Патент, принятый из рук пожилой дамы, он развернул резким встряхиванием, и было видно, что жест этот для него привычен. Бегло проглядев и задумчиво хмыкнув, законник передал бумагу сержанту и бережно, трепетно поцеловал руку беловолосой Мэри.
- Извольте, мистер Клайвелл, - сухо поджала губы миссис Элизабет, - до комиссаров дожились. Явился в церковь, будто у нас есть, что красть! Последний потир стащит ведь, прикрываясь святой Реформацией!
Прихожанки, уже было потянувшиеся к выходу, загудели потревоженным ульем.
Констебль выглядел странно - Уилл слабо представлял, кто мог так изменить цвет кожи, и главное, зачем. Видимо, по ошибке. Пришел констебль с кинжалом, гораздо лучше подходящем для боя в церкви, не говоря о помощнике с дубиной. Всё-таки, стоило сначала зайти к Клайвеллу, чтобы не терять времени с этой гувернанткой-извергом.
- Миссис Элизабет, - устало заговорил Уилл. - думаю, мистер Клайвелл проследит, чтобы с церковью, и особенно, с потирами всё было хорошо. - Он повернулся к Клайвеллу. - Здравствуйте, меня зовут Уилл Харпер.
- Это я уже прочел, - любезно улыбаясь, пояснил законник, поворачиваясь к нему, в свою очередь. В левом ухе свернула серьга, какой, поговаривали, клеймили рабов. Круглая, формой схожая с небольшим гвоздем, она несла на себе чайную розу, обвивавшую бокал. - Равно, как и отчет коллеги о лутонских событиях. К слову, мистер Харпер, у вас кроме вот этой замечательной бумаги, которую изучает сержант Хантер, никаких более документов не имеется?
Этой старой женщине следовало бы больше учить манерам Клайвелла, и отстать от Уилла. Серьга была чем-то странным - просто не верилось, что констебль побывал рабом, и теперь не хотел снимать серьгу. Уилл, немало порывшись за пазухой, протянул Клайвеллу паспорт.
- И как, ваш коллега упомянул детские трупы, закопанные под забором обители?
Говорить этого не стоило, но миссис Элизабет уже знатно подпилила терпение.
- Вы о тех тварях, которых сами же и пробудили? Разумеется, мистер Стоун очень дотошен в своих отчетах.
Эти бумаги законник изучал чуть дольше, едва слышно проговаривая "глаза зеленые","волосы воронова крыла" и "нос прямой", поглядывая на Уилла. Свиток снова перекочевал к сержанту, Клайвелл качнулся на каблуках, кивком головы выпроваживая кумушек.
- Про подписанный Акт о Супрематии я спрашивать не буду, какой же вы комиссар без него? Но, пожалуй, было бы любопытно взглянуть на бумаги, удостоверяющие необходимость комиссии этого дома Божия. Мэри, мистер Харпер показывал что-то, кроме патента?
Девушка отрицательно покачала головой, и Клайвелл вопросительно глянул на Уилла.
- Мистер Харпер?
- Тварей порубил михаилит, и слава Богу, что брат Харза оказался в городе, потому как я разве что успел испугаться. - Уилл опять какое-то время рыскал в одежде, пока не достал ещё две бумаги и не протянул их законнику. - Приказ о проверки церкви был устным лично от милорда канцлера, если он не выдал письменного - значит, так нужно. Это Акт о Супрематии и приказ на проверку Лутона - там тоже есть мое имя.

- Устный приказ, - сочувственно кивнул констебль, - знакомо. Вот только прикрыться им может любой, а доказать, что кто-то приказывал - невозможно. И ведь, как назло, от милорда канцлера даже голубя с уведомлением не было. Ну да не беда. Мы не в Лутоне, отсюда до Лондона недалеко, успеете до темноты съездить за письменным приказом и вернуться. А иначе, уж не погневайтесь, допустить вас к церкви я не могу.
Уилл убрал бумаги за пазуху. Дорога была самой приятной частью работы, но злить Кромвель ещё больше не было никакого желания.
- В Бермондси есть станция голубиной почты?
- В Бермондси есть всё. Даже собственные голуби при управе. В которой удобнее будет ждать ответа, если таковой будет.
Клайвелл нежно поцеловал свою жену в щеку, бережно поправляя её накидку.
- Ступай, маленькая, и забери миссис Элизабет. И вы, мисс Кон, идите домой, но вас я жду чуть позже. Вы согласны проследовать в управу, мистер Харпер?
Уилл взглянул на живые цветы - всё что хотели спрятать, наверняка, уже спрятали. Да и это приглашение, кажется, было одним из тех, от которого не позволят отказаться, а до всенощной ещё было время. Интересно, что молодая еврейка делала в управе.
- Да.
- А ужинать мне в одиночестве, - смиренно вздохнула Мэри, поворачиваясь к двери. - Идёмте, матушка. Что поделать, если мужские дела требуют ждать бумаги в управе. И ждать, и ждать...
- Я сама дойду, милая дочь, - миссис Элизабет перекрестилась, направляясь у выходу, - а вы оставайтесь с супругом, как и подобает истинной... Иезавели.
Клайвелл досадливо хмыкнул, одергивая тунику.
- Впрочем, мистер Харпер, поверю вам на слово, - улыбаясь, проговорил он. - Проверяйте.
- Спасибо. До свидания, дамы. - Уилл кивнул, почти сразу отвлекаясь на церковь. Вряд ли бы мошенник согласился идти в управу и ждать ответа. По крайней мере, так он лишний раз не рисковал лишиться зарплаты. На месте Клайвелла Уилл бы тоже предпочел компанию молодой жены, но с констеблем все равно нужно было чуть позже поговорить.
- Но для протокола, - продолжил законник, удерживая свою Мэри за руку, - прошу вас проговаривать каждый шаг, чтобы все присутствующие понимали, что и зачем вы делаете. Миссис Клайвелл, думаю, не откажется задержаться и составить нам компанию как дама - прихожанка. Каждый шаг и каждое действие, мистер Харпер, нам с мистером Хантером тоже ведь отчет писать придется.
Уилл кивнул.
- Ну тогда, в первую очередь попрошу вас, мистера Хантера, и миссис Клайвелл, как уважаемых горожан, сказать мне, ведуться ли службы в этой церкви на английском языке, с тех пор, как так повелел Его величество? - Уилл хотел заняться этим позже, но мэр вряд ли был в городе, а прямо сейчас возле него оказались и констебль, и его заместитель, и прихожанка, а отчёт, как правильно заметил Клайвелл, нужно было заполнять.
На лице констебля появилось умиленно-позабавленное выражение, а в воздухе повисло, так и не прозвучав: "А ты сам не слышал?!"
- Вы имели возможность в этом убедиться, - законник сложил руки на груди, недовольно хмыкнув, когда туника начала потрескивать в плечах. - К слову, уж очень лицо у вас знакомое... Мистер Брайнс, часом, не ваш батюшка?
- Не знаю. - Пожал плечами Уилл. - Но сейчас, давайте, пожалуйста, закончим с протоколом. Я бы хотел попросить вас потом заверить свои слова подписями, и приложить их к отчёту. Поэтому ответьте, пожалуйста "да", ну или "нет". - Он взглянул и на Хантера. Постоянные вопросы об отце становились подозрительными, хоть в сговор магистра и констебля была как-то очень уж непросто поверить. Ну и что его могло ждать - долги и повсеместное осуждение? Уилл не знал, хочет ли он вообще встречаться с этим человеком, и тем более не собирался заставлять переживать из-за этого мать. Но это было его личным, и если об отце и могла идти речь - то не в церкви, во время проверки при стольки людях.
- Позвольте напомнить вам, мистер Харпер, - на лице Клайвелла умиление, кажется, прижилось прочно, - что в компетенцию комиссаров не входит ведение допросов, а то, что наблюдаемо своими глазами, в словесном подтверждении обычно не нуждается. Кажется, я буду вынужден настаивать на том, чтобы сей протокол был написан в управе, клерком, в присутствии всех вышеозначенных и отправлен курьером. А то ведь бывают такие люди, что потом переписывают задним числом. Итак, мистер Харпер, видели ли вы, слышали ли, что в церкви Бермондси литургия служится на родном языке, как то велено Его Величеством?

Уилл вздохнул, пожимая плечами.
- Сегодня - да, вчера не знаю. И это не допрос, мистер Клайвелл, вы в праве отказаться - и тогда я просто внесу ваш отказ в отчёт и продолжу.
Вряд ли о проверке могли знать заранее, но подкрепленный подписью констебля отчёт выглядел бы солиднее. Правда, в итоге это, кажется, всё равно не было тем, чего хотел Кромвель. Было непонятно, чего добивался канцлер, когда у Уилла были полсутки, не было права обыскивать ничего, кроме церкви, кого-то допрашивать или задерживать. В конце концов, это, видимо, было обычной тратой времени. - В итоге, вы будете добры ответить на пару коротких вопросов, и потом заверить их у клерка?
- Мальчик не ведает, что говорит, - сокрушенно вздохнул священник, устало опускаясь на ближайшую лавку, - и не понимает, с кем. Мистер Джеймс, помните же, что дано нам, чтобы любящий Бога любил и брата своего!
- Да не съем же я его, - задумчиво ответил констебль, оценивающе глядя на Уилла, будто и в самом деле собирался откусывать по кусочку. - Более того, как слуга короны и закона, вынужден объяснить ему, что на отказ вести беседы с человеком, чьи полномочии подтверждены только его словами, имеет право любой. Более того, что его вопросы ничем, кроме беседы и не являются. Потому, отец Ричард, попрошу вас не читать сейчас проповеди, покуда я преисполнен воистину христианского терпения. Мистер Харпер, я подпишу только свой собственный протокол о вашем визите, написанный в двух экземплярах: для графа Норфолка и милорда канцлера. Ваш, заверенный вами же, я разве что отправлю с курьером, чтобы никто не имел возможности его переписать. И всё это - с допущением, что вы тот, за кого себя выдаёте. А вопросы... задавайте, конечно же. Господь велел нам быть гостеприимными.
- Есть пути, которые кажутся человеку прямыми, но конец их - путь к смерти, - вздохнула жена констебля и еле слышно добавила: - Кажется, план по добрым делам я на сегодня уже перевыполнила, а ещё даже не полночь...
Законник улыбнулся ей в ответ, целуя руку так, словно склонялся перед королевой.
- Ты, как и всегда, права, маленькая. Много замыслов в сердце человека, но состоится не его воля, которая нетверда, изменчива и колебательна, но только определенное Господом.
Уилл пожал плечами - наверное, сразу стоило отправить голубя и получить официальное разрешение. Забавно, что его самого могли обвинить в недоговаривании, когда что Харза, что констебль думали в первую очередь о том, как бы не подставиться. По сути, кроме обыска остатка церкви, Уилл почти ничего больше не мог сделать - так что, если у него и собирались забрать деньги - то от деспотии, а не от собственной лени.
- Тогда я проверю саму церковь.
Служба комиссара вообще быстро разочаровывала - она совсем не походила на борьбу за реформацию, и даже на службу королю. Уилл в последнее время ошущал себя мытарем, которому приказывали черти что.
- Сделайте одолжение, - кивнул Клайвелл.
Закончил Уилл, проговаривая свои действия: проверил алтарную нишу, проверил за ризницей, проверил сырой, но тёплый подвал, в котором догнивали католические писания. Всё было чисто, а церковь в Бермондси явно не поспевала за городом, старая и небогатая, она скорее напоминала часовню и была единственной в городе. Смысла закрывать её короне не было. Осмотрев всё и дополнительно проверив каждый фут силой, Уилл составил Акт о проверке и протянул бумаги констеблю.
- Гонец отправится уже утром?
Он был неуверен, как стоило поступить - быстрее доставить отчёт, или наоборот сделать вид, что он ещё занят. Кажется, начальство было бы недовольно в любом случае.
- Гонец отправится, как только мистер Скрайб, наш клерк, напишет протокол о вашем визите. То есть, через час, - любезно кивнул ему Клайвелл, бегло проглядывая бумагу и передавая её Хантеру. В руки Уилла перекочевали все патенты, доселе хранившиеся у сержанта.
- Отправиться, думаю, завтра ранним утром. Я могу идти? - Так же вежливо ответил Уилл, шелестя бумагами за пазухой. Господи, такими темпами он в один день всё-таки потеряет патент и вот тогда-то наянётся веселье. Итоги проверки расстраивали - не то, чтобы Уиллу хотелось лишать город единственной церкви или кому-то вредить, но то что он нашел шло в разрез со словами Кромвеля.
- Я вынужден просить вас, мистер Харпер, покинуть наш городок.
Законник приобнял свою Мэри, снова, бережно, с нескрываемым удовольствием касаясь ее волос под шелком покрывала.
- Могу я узнать причину? Михаилиты, конечно, работают, но безопасными ночные поездки я бы не назвал.
А быть съеденеым в его обязанности не входило. Кажется, в последнее время выезжать в ночь во всей Англии опасался только он. Даже при том, что Уилл мозолил законнику глаза - это был не повод рисковать жизнью.
- Констебулат Бермондси правом, данным короной, отказывает вам в гостеприимстве, мистер Харпер, - Клайвелл недовольно нахмурился, касаясь рукой своей серьги. - А потому, рекомендую в течение часа покинуть город. Если боитесь ночных поездок - до Форрест-Хилл дорога чиста и Орден никого не лишает страноприимства.
Уилл пожал плечами - сделать он ничего не мог, и даже без закона Клайвелл мог просто попросить не принимать Уилла в тавернах. Вряд ли бы михаилиты особо обрадовались проверяющему, да и Кромвель бы потом за это спросил - так что, оставалось только ехать домой.
- Тогда до свидания, извините за беспокойство.

По дороге его обогнал гонец - видать, с бумагами клерк разобрался быстрее, чем за час. Уилл не особо гнал лошадь, опасаясь, что та сломает ноги, но теперь немного ускорился - после того, как гонец изчез за поворотом, дорога показалась ещё более тёмной и неприветливой. На этот раз после проверки не осталось ощущения незавершенности, но результатом Уилл был недоволен. А может, он просто лез не в своё дело? С другой стороны, именно это ему, кажется, и приказали. Многие из его убеждений Кромвель обесценил одним предложением - ему не было дела ни до воровства, ни до жизни Уилла. В итоге, становилось непонятно, чем он занимался. Уилл хотел участвовать в Реформации, был готов работать и не особо тяготился такими вот приказами. Но в его случае информация значила гораздо меньше того, что оставалось на месте. Англия как будто превратилась в тысячу ощетинившихся крепостей, где жители каждой деревеньки держались то за священника - то, как в Бермондси - за законника. И не было этим людям дела для Реформации, и каждый чужак для них был вором, а свой констебль оставался героем, который не дал разграбить церковь, с которой и так бы ничего не случилось. Клайвелл показался ему неплохим констеблем, но явно не думал о реформации, и ставил благо и спокойствие своих горожан выше того, что происходило вокруг. В общем - будь Клайвелл констеблем в его районе, он был бы неплохим, но сейчас всё- таки мешал. На подъезде к городу на Уилла обрушился почтовый голубь с приказом срочно явиться к Кромвелю. Кажется, на зарплату всё-таки не стоило надеяться, а ещё стоило научиться ездить ночью.

Кромвель выглядел довольным жизнью и свежим, будто и не устал за этот длинный, суматошный день. В кабинете его ничего не изменилось, разве что рядом с портретом короля теперь стояла статуя Гавриила из Лутона.
- Харпер, у вас голова или тыква? - Вместо приветствия спокойно осведомился канцлер, потрясая в воздухе свитками. - Вы ведь не думаете, что у меня есть время учить каждого комиссара визитации? Разве так поступают благовоспитанные комиссары? Запомните раз и навсегда - кумушки-прихожанки говорят в четыре раза больше, чем находит комиссар, открыто обшаривающий церковь.
Уилл посчитал вопрос риторическим и поэтому, бросив всего один взгляд на статую, уставился в точку между полом и столом канцлера. Значит, статую тащили всё-таки для Кромвеля, а вор и разбойник оставался вором и разбойником. Ну, недовольным настолько, чтобы лишить Уилла жалованья, лорд не казался, так что появилась даже слабая надежда, что его просто отчитают и отпустят домой с приказом завтра же отправляться ещё куда-нибудь.
- Раскидывайте семечками почаще, Харпер. Тогда они плесневеть не будут. - Кромвель величаво кивнул, доставая третий свиток из руки Гавриила. - Итак, хочу поздравить вас, комиссар. Милостью короля, вы ныне - баронет Хорли. Титул у вас личный, дети унаследовать не смогут, земли не полагается, денежного довольствия - тоже. Зато синьор, которому вы вассальную клятву принесете, знатный, из Говардов. Почти принц крови. И теперь, будучи дворянином, вы обязаны отправиться в Лонгфрамлингтон, по пути посетив Саутенд-он-Си, обитель святой Этельфледы. Там монастырь для отъявленных грешниц, и от них давно нет вестей. Подозреваю, десятину они платят Папе...
Уилл удержался, чтобы не состроить гримасу. Он не заслужил титула, поэтому теперь мозгом костей чувствовал, что что-то здесь было не так. А отправляли его на границу, на чёртов север, где по слухам, при одном упоминании о Реформации вешали на ближайшем дереве. Высоком. А место, в которое нужно было вроде бы просто заскочить, обещало отдельные проблемы. Уилл опять на секунду взглянул на статую, а потом уставился на стол.
- Чем я заслужил такую честь?
- Честь - не жаворонок, в пирог не завернешь, мистер Уилфред.
Канцлер прошелся по кабинету, мечтательно улыбаясь.
- Король лучше знает, кого награждать. Вы - молодой, способный, трудолюбивый комиссар, вполне заслуживающий пусть мелкого, но титула. К тому же, приглянувшийся некой придворной даме. Кто знает?..

Это довольное лицо не сулило ничего хорошего, что-то подсказывало что дело здесь было вовсе не в статуе, а история с дамой была бредом, который Уилл даже не рассматривал. Господи, да он же ползал в грязи как поросёнок большую часть работы. Ну, у того, что Кромвель был в хорошем расположении духа и даже называл его, почти по-любовному - тыквой, были свои плюсы - можно было попробовать узнать побольше о будущем синьоре.
- Синьор, которому я принесу оммаж, я мог о нём до этого слышать?
- Граф Ричард Фицалан, лорд Хорли, Коптрон, Уэйк, лэрд Фэйрли, - безмятежно вздохнул Кромвель. - Победитель королевских турниров, блестящий мечник. Уж не знаю, слышали ли вы о нем.
Уилл взглядом следил за Кромвелем - Фицалана он не помнил.
- В Лонгфрамлингтоне я должен принести оммаж или что-то проверить? - Уилл и не знал, что было бы хуже - искать на севере графа, чтобы принести оммаж, или пытаться проверить тамошний храм. Господи, кажется, традицию поднимать комиссаров на вилы должны были начать именно с него. А граф, видимо, был молодым.
- Оммаж вы должны принести милорду Ричарду в Суррее, в его ленном владении Хорли. Или в любой церкви, где повстречаетесь. И рекомендую не тянуть, мистер Уилфред. Что до Фрамли... О, там прелюбопытнейшая история случилась. Мать-аббатиса самолично запросила визитаторов. И потому вам предстоит все, как обычно, но - думая, понимаете? Сначала, однако же, Саутенд, да не мешкая. Ночь отдохните у матушки, а с утра - в путь. Подорожные будут готовы. Вопросы, прошу вас.
Кромвель снисходительно потрепал Уилла по голове, усаживаясь за свой стол.
- Я слышал, что в Саутенде очень строгая мать- настоятельница, которая умеет переубеждать послушниц. Ещё там, кажется, достаточно спокойный констебль. Что известно об обители и законнике ещё? - Уилл удержался от того, чтобы взглянуть в окно. Предыдущий опыт говорил, что констебль часто может оказаться важнее самого приюта. Понятное дело, узнать всё было работой именно Уилла, но учитывая любовь Кромвеля к информации - тот обязан был знать что-то ещё. Может быть бесполезное, может быть очень важное. Мысли о доме и о том, что ему выдали титул, отвлекали, но сейчас нужно было подумать о работе.
- Не так давно оттуда пропал артефакт - часть короны святого короля Альфреда, оставленный в обители самой святой Этельфледой, - подумав, сообщил ему Кромвель, - так и не нашли, увы.
Может быть артефакт переправили на материк, но тут лучше было заткнуться, чтобы не приведи Господь, любителя статуй не заинтересовали ещё и короны. Впрочем, артефакт, видимо, уже всерьёз пытались отыскать. Уилл кивнул.
- Насчёт Лонгфрамлингтона - первый раз слышу, чтобы о проверке просили сами, да ещё и на севере, где Реформация, кажется, идёт... с трудом. Настоятельница чем-то до этого отличалась? - Создавалось впечатление, что его хотят чуть ли не заманить в ловушку и повесить.
- Аббатиса самая что ни на есть обычная, - Кромвель, успевший уткнуться в бумаги, раздраженно махнул пером, - думаю, хочет таковой и оставаться. Моя очередь, мистер Уилфред. Расскажите-ка мне о мистере Клайвелле.
Уилл секунду собирал в уме, то что увидел - стоило догадаться, что о законнике будут вопросы.
- Горожане ему очень доверяют. Странный окрас кожи, видимо, какой-то лекарь перепутал лекарства, странная серьга в ухе. Как у раба на галерах, но я не слышал, чтобы констебль находился в рабстве, а на причуду или каприз оно не похоже. Молодую жену кумушки называют ведьмой, на что я бы не опирался, но какой-то силой девушка владеет - смогла определить, что я пустил волну по полу церкви. Мне показалось, что констебль печётся о спокойствии горожан гораздо больше, чем о Реформации и о приказах.
Характеристика опять выходила скомканной, но всё, что получилось заметить, Уилл, кажется, передал.
Кромвель кивнул, без интереса выслушав его.
- Хороший констебль всегда печется о покое горожан, - отстраненно проговорил он, - особенно тот, которого продавали с аукциона как гладиатора по кличке Актёр, на глазах жены. Шевелите семечками, мистер Уилфред. Не хотелось бы думать, что я зря трачу на вас время.
В голове крутилось немало вопросов - где в Англии, да и в Европе, констебля могли продавать, как раба, так, чтобы это ещё и увидела его молодая жена; откуда это мог узнать Уилл; и главное - как это вызнал Кромвель? Но Уилл промолчал, опять опустив взгляд.
- Могу я узнать, кому приносил оммаж лорд Ричард?
- Сэру Роберту Бойду, лорду Портенкроссу, - Кромвель на миг помрачнел лицом. - Вы слышали о Бойдах, мистер Уилфред? Один из самых влиятельных кланов Шотландии, состоящий в родстве с многими знатными родами — Дугласами, Гамильтонами, Монтгомери, породнившийся через брак с сестрой Якова Третьего с королевским домом Стюартов. Роберт - фамильное имя, им называют наследников, и главу клана тоже зовут Робертом, Робертом Джорданом Бойдом, лордом Килмарноком и Дин, и он - старший брат сюзерена вашего синьора. Лорд Портенкросс же принят к королевскому двору вместе с женой, и король весьма благосклонен к прекрасной леди Бадб Маргарет. Весьма. Весьма, - он с намеком поднял палец.
Уилл не понимал, к чему Кромвель заговорил о даме - к тому, что король мог захотеть избавиться от её мужа, и тогда сюзерену Уилла, а значит, и ему самому могло стать жарко; к тому, что эта дама имела отношение к новому титулу Уилла, или из-за того, что через возможность стать фавориткой леди Бадб усиливала влияние рода. В любом случае, упоминал лорд об этом уже во второй раз, а значит, стоило "раскидывать семечками". Но уже по дороге на треклятый север. Ещё через секунду молчания Кромвелю надоело заниматься "молодыми и перспективными", и лорд-канцлер наконец отпустил Уилла домой.

Уиллу нравилось идти по родному району ночью - на улице было тихо и свежо, не чувствовалось дневной суеты и не было дальних знакомых, с которыми то ли нужно было здороваться, то ли можно было обойтись даже без кивка. Самым разумным объяснением его назначения казался сам Кромвель - не дворянин от рождения, которому было удобно создать больше прецедентов дарования титулов и окружить себя доверенными людьми. И одновременно с тем присягнуть Уилл должен был непонятно кому - он бы подумал, что лорд Ричард как-то связан с Кромвелем и находится с ним в союзе, но слишком уж недовольную рожу скорчил канцлер при упоминании Бойдов, которым присягал Фицалан. Непонятные ему игры и два будущих начальника, которые могут ещё и конфликтовать между собой. А теперь нужно было ещё и рассказать матушке, что ему придётся ехать на север. В полумраке вырисовались очертания одноэтажного дома, окруженного небольшим заборчиком. Уилл подошел и привычным жестом нащупал в темноте задвижку, глядя на уложенные под стеною поленья. Ещё могло здорово похолодать, но ровно уложенные почти до середины станы дрова радовали глаз. Скрипнув калиткой, он подошел к двери и тихонько постучал.
Матушка, Бетани Харпер, открыла дверь поспешно, точно знала, что ждать сына надо сегодня. Она все еще была хороша собой, но тяжелая работа, годы страданий состарили её, и в свои тридцать она выглядела на все пятьдесят.
- Сыночек...
Спустя пару минут Уилла усадили за стол, на котором красовался пышный каравай и дымилась похлебка с кроликом.
- Дождалась тебя, - говорила матушка, утирая глаза передником, - все глаза выплакала, а дождалась. Каждый день о тебе молилась, сыночек. Надолго ли домой?
Уилл вздохнул, поднимаясь из-за стола. Господи, и ведь он всегда считал её мудрой женщиной, а теперь, как с малым детём приходилось. Он подошел к матери и взял её руку - этого прикосновения хватило, чтобы в тело шмыгнула сила.
- Матушка, вы неважно выглядите, если это недосып, мы с вами сейчас поссоримся.
- Ты эти свои штуки для девок прибереги, - пробурчала мать, отнимая руку и отходя к очагу, где в котелке побулькивал какой-то отвар. - Известное дело, недосып. Вот заведешь своих детей - узнаешь, как ночами не спится, за сына думается. Так надолго ли, Уилли?
Серьёзных проблем со здоровьем у матушки не было, но переутомление начинало беспокоить. И как он должен был ехать на север, зная в каком состоянии может увидеть мать по возвращению?
- Да, надолго - лорд Кромвель отправляет меня на север, в Лонгфрамлингтон, и я начинаю всерьёз беспокоиться о вашем здоровье. - Уилл устало плюхнулся на стул. - Ну не угрожать же мне вам переездом, в самом деле.
Мать устало перекрестилась, зачем-то перекрестила котел, а потом Уилла.
- Не нравится мне это твоё ремесло, Уилли, как Бог свят - не нравится. И что дед сказал бы? Он, небось, в гробу переворачивается, когда внук его монашкам юбки задирает! Палкой бы тебя, да перед невестой стыдно будет. Да и какой стыд? Если мать бьет - то от Господа. К тому ж, не писал вовсе, а я и не знаю, может, ты где под кустом уже валяешься? И что толку от того, что ты комиссар? Золотую луковицу это нам принесло?
Уилл, не прекращая есть, левой рукой доста из-за пазухи бумагу и поставил её на стол.
- Титул баронета. А что до работы - сейчас королю и стране нужна она, а если понадобится, я, как и дед, буду стрелять из лука и воевать.
Вот тут матушка удивилась. Так, что ложку в котелок уронила и уставилась на Уилла.
- Так теперь тебя и метлой не огреешь, - задумчиво проговорила она. - И кланяться придется, значит. Важный стал, мистер Уилфред, выходит?
- Если бы знал, что нужно всего-то получить титул - давно бы уже прекратил эти побои. - Улыбнулся Уилл. - А титул - ничего не значащая подачка, хотя дед бы, наверное, обрадовался. Что варите?
Уилл сам задумывался о том, насколько хороша его работа и не больше ли позора она принесёт, чем пользы. Но Кромвель оправдывал свою репутацию - легко удерживал людей. Уиллу больно было даже думать о увольнении, раньше чем он выполнит задание, потому что выглядело всё так, будто титул дали авансом. И всё это при том, что о дворянстве он никогда не мечтал.
- И кто же синьором? - Матушку, кажется, мысль о баронетстве не отпускала. Она расшагивала перед очагом, тяжело ступая, поскрипывая половицами. - Добрый ли человек?
- Лорд Ричард Фицалан, присягал он сэру Роберту Бойду. Я о них почти ничего не знаю, но с королём не спорят. Ты сама-то ела? Может присядешь? - Он взглядом следил за курсирующей из стороны в сторону матерью. О своём сюзерене Уилл, действительно, ничего не знал, и вряд ли бы что-то изменилось, узнай он.
- Ричард Фицалан, - матушка остановилась, ошеломленная. - Я на турнире была рождественском. Видела его. Победил он у мечников - потому и запомнила. Красивый, русоволосый, плечистый, а глаза - как небо. Вот только глядит по-волчьи, и недобро, и будто на всех плюёт свысока. Говорили в толпе, что он навроде как королем может стать, если наш умрет без наследника, а прежние все тоже повымрут. Потому как и с прежними в родстве, и с нынешними, и от древних королей происходит. Принц, значит, хоть и не прозывается таковым. А еще говорят, что жену бьет крепко. Ну да как бабу не бить? Баба - не миска, не расколется, известно. Бьет - вразумляет, значит. А Бойд - шотландец ведь? Что дед бы сказал-то?
Уилл внимательно выслушал мать, пытаясь создать хоть какой-то образ будущего сюзерена. Учитывая, что он сам был внуком и правнуком ткачей, картина в общем-то выходила не очень благоприятной, потому что представитель такого древнего рода, наверняка, много внимания уделял родословной. И чего добивался Кромвель? Получить шпиона у двора возможного претендента? Так Уилл не собирался нарушать данных клятв. Оскорбить знатного дворянина таким назначением? Так для этого были способы и попроще.
- Все претензии о назначении к Лорду-канцлеру, от таких подарков, как титул - не отказываются. - Уилл вздохнул. - Матушка, ну присядьте вы наконец. Поешьте, расскажите, как у вас дела. И Бог с ними с этими титулами.
- Не будет счастья от баронета этого, - вздохнула мать, наливая в глиняную кружку пахнущего земляничными листьями отвара и подавая ее Уиллу. - Ну, может, женишься хоть. Заради наследников. Хоть на внучков одним глазом погляжу.
- Наследникам титул не передаётся, и вообще - никаких вам внуков, пока не начнёте нормально спать. - Уилл заговорил примирительно и почти жалостливо. - А я стану время от времени писать письма. Ради бога, не заставляйте меня в и без того дальней дороге ещё и постоянно беспокоиться о вашем здоровье. Договорились?
С тем, что из титула не выйдет ничего хорошего, Уилл был согласен, но ничего с этим сделать не мог. Оставалось только ждать и смотреть, что получится - наверное, зря он полез в связанное с политикой дело, но вылезти уже бы всё равно не вышло.
- У меня внуков не будет - мрачно заметила матушка, - и в кого ты такой? У деда в твоем возрасте я уже третьим ребеночком была. Первые-то два померли.
Уилл положил ложку, изумлённо глядя на мать. Не могло быть, чтобы она не хотела садиться из-за этого треклятого, траханного последней собакой титула. Боже, быть того не могло.
- Вы... Вы что, не хотите садиться из-за этого чертового баронета?
- Спина у меня болит, - невозмутимо пояснила мать, - насиделась сегодня за прялкой. Вот еще, баронет нашелся.
Уилл секунду смотрел на мать, а потом поднялся, уже улыбаясь и пошел в свою комнату. Ну и слава Богу, хорошо, что такая глупость ему только показалась.
- И с чего такой фатализм насчёт невесты? Мне же только семнадцать. - Он несколько секунду шуршал, пытаясь отыскать в сундуке маленький кувшинчик со смазкой. - Тем более, хотел бы я поглядеть на девушку, которая бы вам угодила.
- Уже семнадцать! А песок-то в часах высыпается... А какую уж приведешь - та и будет невесткой, не гнать же её, - отозвалась мать. - Ты отдыхай, Уилли-баронет, я к вечерне схожу.
Уилл проводил мать до калитки. На улице было достаточно людно, а до церкви было не больше квартала - так что ничего не должно было случиться. Но то, что ему приходилось уехать на такой долгий срок беспокоило. Констебль в Хакни был неплохой, но всё-таки стоило договориться, чтобы матушка всегда писала письма в ответ. Когда женщина исчезла за поворотом, Уилл плюхнулся на землю и стал смазывать петли, подсвечивая свою работу огнём. И она так и не пообещала ему нормально высыпаться...
Через минуту калитка уже открывалась и закрывалась бесшумно. Его мать слишком много работала, по возвращению из путешествия, нужно было поговорить с ней о работе. Денег им должно было хватить, а матушке уже стоило отдохнуть. Конечно, многое в этой усталости было от характера и многолетней привычки, но Уилл начинал задумываться, чего стоили его попытки быть неподкупным, когда Кромвелю было всё равно, а мать портала своё здоровье из-за работы.

14 марта 1535 г. Хакни, Лондон.

Ранним утром матушка ушла на рынок за продуктами, а Уилл, дважды ударившись о дверной косяк, и гадая, откуда в его доме столько косяков, достал из сумки бумаги и перо - нужно было написать письмо Ричарду Фицалану. Он положил листок и чернильницу с пером на стол, а сам принялся искать остатки вчерашнего отвара. Ну и как, сказал бы ему кто на милость, нужно было писать это письмо, когда он был внуком ткача и понятия не имел об этикете знатных? Тем более, настолько знатных, как его будущий сюзерен. И почему только все говорили о знатности Фицалана, как о преимуществе для Уилла - может, оно и было честью, но он готов был поспорить, что настолько знатному дворянину должен был мозолить глаза какой-то там комиссар-ткач. Он довольно зевнул, отыскав отвар и налив себе полную кружку. И всё это при том, что новые обязанности нужно было совмещать со службой канцлеру. Письмо Уилл начал с обращения, пытаясь вспомнить все перечисленные Кромвелем титулы и владения - граф Ричард Фицалан, лорд Хорли, Коптрон, Уэйк, лэрд Фэйрли. Дальше Уилл пожелал всего, чего, вроде бы, полагалось желать, и смиренно попросил сообщить ему о том, где он мог отыскать лорда и исполнить милостивую волю Его Величества. Уилл сделал глоток - ну и муть получалась. Он ещё раз пробежался взглядом по листку, успев совершенно забыть, чтобы было в начале, ещё не дочитав до середины:
"Графу Ричарду Фицалану, лорду Хакни, Коптрон. Уэйк, лэрду Фэйрли от Уилфреда Харпера. В милости божией и при милости нашего государя, возвещаю и оповещаю вашу милость о том, что Волей Его Величества, мне был дарован титул баронета, и честь присягнуть Вам. Прошу сообщить, где бы я мог вас отыскать в ближайшие недели, дабы исполнить волю Его Величества и иметь честь присягнуть вашей милости. Сам я направляюсь в Саутенд-он-Си, а затем в Лонгфрамлингтон. Да благословит вас Господь.
Слуга короны и раб божий, Уилфред Харпер. Четырнадцатого марта, года тысячу пятьсот тридцать пятого от Рождества Христова. Хакни, Лондон."
Уилл взглянул на чистый лист бумаги, потому ещё раз на письмо. Один вот такой тонкий лист стоил три фунта, так что он отложил условно дописаное письмо в сторону - в конце концов, его новый сюзерен пока не дарил Уилл никаких городов и даже замков, чтобы так тратиться, да и времени совсем не было.

В исповедальне было очень неудобная скамейка - слишком узкая и низкая. Конечно, богобоязненному христианину не полагалось о таком думать, но Уиллу эта изъёрзанная деревяшка уже порядком надоела. Он вздохнул, пытаясь припомнить, когда в последний раз так не хотел говорить и так много должен был сказать. Не смог. Грубая перегородка исповедальни ничуть не изменилась - когда много говоришь, удобно цепляться взглядом за какую-то мелочь, и этот кусок железа Уилл уже исследовал вдоль и поперек. Отец Ричард терпеливо ждал - ему, кажется, было не впервой слышать тишину, пока люди собирались с мыслями.
- Простите меня, отче, ибо я грешен. - Он опять замолчал, не зная с чего начать. С Эммы. Наверное, нужно было начинать с Эммы, потому что именно смерть девушки больше всего его тяготила. В такие моменты исповедь казалась ужаснейшей из самых ужасных глупостей - он только начал забывать, отвлёкся на работу, на титул, на свой быт... И вот теперь нужно было снова ворошить воспоминания, выстраивать во многом забытую ночь, вызывать в памяти отталкивающие картины. Но он был виноват... Виноват в чём? В том, что не был провидцем, или что не стал рисковать своей жизнью и жизнями горожан ради монашки, которая его предала?
И всё-таки выбор был за Уиллом. Он мог не ночевать в страноприимном доме, мог не начинать разговор с девушкой, мог не втягивать её в свою работу. Зачем он вообще соврал, что был назначен главой? Ему больше всех нужно было тащиться к приюту и ночью вынюхивать что-то под забором? Можно же было спокойно подождать пока Каурый со всем разберётся, потому что, в конце концов, Уилл и так позволил троице воровать.
И что теперь? Не нужно было делать своей работы? Не проверять прогнившие обители и приюты? Политика политикой, но даже слепец должен был понимать, как несправедливо богата церковь, как она извращена и как мало в ней осталось из Писания. И виноваты были те, кто закопал детей, а не Уилл. Твари могли выбраться в любой другой день и прикончить намного больше людей. Вспомнились слова Харзы. "Так ждала..." Ждала чего?! Момента, когда можно было бы натравить на него собак, обвинить в прелюбодеянии, лишить работы, оставить мать на улице?! Уилл выдохнул. Он слишком долго молчал.
- Я врал, я был высокомерен, я испытывал гнев и уныние.
- Господь простит, сын мой, - отец Ричард говорил тихо и спокойно, неспешно, - чем же ты врал, от чего гневался? Воздай славу Господу, Богу Израилеву и сделай пред Ним исповедание и объяви мне, что ты сделал; не скрой от меня!
И разве Реформация не была делом каждого, совершенно каждого церковника? Разве когда рубят лет лес. Уилл оддернул себя. Господи, о чём он думал - как можно было сравнивать жизнь молодой девушки с щепкой? Нужно было оставить такие глупости сильным мира сего, таким, как Кромвель. А Уилл. Уилл был на месте и должен был делать, что сможет сделать.
- Я солгал, когда сказал, что из четырёх комиссаров меня отправили, как главного. Я был высокомерен, когда решил, что смогу справиться с. работой лучше других. Я злился, когда видел несправедливость и пострадавших от неё послушниц. Меня не обошло стороной уныние, когда я не оказался достаточно силен и умён, чтобы сделать всё, как следовало и когда из-за этого пострадала девушка. Простите меня, святой отец.
И всё-таки Уиллу нужно было работать - работать, чтобы измучанная работой мать могла отдохнуть. Работать, потому что, пусть он был слаб и глуп, он пока что не воровал и не допускал больших жерт ради демонстративности и эффекта. И да окажется эта девушка в раю, и простит ему его заносчивость.
- Никто, как Бог, сын мой. Дух Господа наполняет вселенную и, как всё объемлющий, знает всякое слово, но разве ты - он, что посягаешь на попущение Его? Утешься в скорби же и пообещай перед лицом Его, что искупишь грех этот смирением и помощью страждущим. - Священник вздохнул, прошуршал рясой за перегородкой. - Хочешь ли ты еще в чем-то покаяться, Уилфред?
- Да, из-за работы я мало времени уделяю матери и теперь боюсь, как бы она не заработалась в моё отсутствие. На том всё, святой отец.
Закончив с исповедью, Уилл подождал пока отец Ричард освободиться и подошел к свчщеннику.
- Не могли бы вы уделить мне ещё минуту, отче? Я отправляюсь в дальнюю дорогу, и боюсь за свою мать. Не могли бы вы за ней приглядите? Успокойте её и напишите мне письмо, если увидите, что что-то не так. Лицо вы моё знаете, за голубя я заплачу. Очень вас прошу. - Он специально не дал священнику времени испугаться, того, что всё-таки был комиссаром.
- Ступай и не греши, чадо, - недовольно вздохнул отец Ричард, отворачиваясь к прихожанке.

На улице, шумной и многолюдной, Уилла чуть не сбила карета. Новомодная, из тех, что недавно появились во Франции - легкая, вычурно украшенная. И кучер, уже было собиравшийся ожечь Уилла кнутом, вдруг остановил руку.
- Баронет, вы ли это?
Дверца приокрылась, и взорам Уилла явилось прелестное видение - юное, кудрявое, кареглазое и с таким впечатляющим бюстом, что становилось непонятно, как алое платье удерживается на груди, ведь рукава девушка забыла надеть. Или попросту не захотела.
Уилл поклонился.
- Да, с кем имею честь говорить? - Улыбнулся он девушке.
Господи, ну и будет поводов для сплетен у местных клуш. Сначала они обгрызут матушку, а потом матушка выгрызет последние мозги ему. И кто эта девушка? Карета выглядела богато, а кучер бил всех подряд, так что создавалось впечатление, что титул Уилл получил из-за неё. Не его это было - Уилл был из толпы и ему было проще поклониться и пойти дальше. Да... Внук и правнук ткача.
- Хи-хи, - просияла улыбкой девушка, - мисс Лили Каффли, а вы - мистер Уилфред Харпер, баронет. Ах, какой вы мужественный, мистер Уилфред! И умный! Только ради таких мужчин и стоит травиться, как эта дурочка де Бель. Ну садитесь же!
Уилл ещё раз взглянул на улицу и полез в карету. "Ну и сплетен будет, ну и сплетен". Внутри было очень много подушек и пахло апельсином. Рядом с девушки устроилась маленькая собачка. Сидеть в карете было мягче, чем в исповедальне, но не намного комфортнее.
- Мне очень приятно внимание такой очаровательной особы, но чем я его заслужил, мисс Каффли?
Да, в изысканных комплиментах нужно было ещё потренироваться. Вообще, вся эта ситуация походила на обман или какую-то совсем ему непонятную придворную игру, которая не сулила ничего хорошего.
Лили хихикнула и подалась вперед, отчего груди чуть было не выскочили из декольте.
- А вы забавный, мистер Уилфред. Вы же бесстрашный комиссар, к вам скоро будут очереди из этих глупых фрейлин выстраиваться, но я... я первая! И, хи-хи, единственная. Расскажите же, расскажите о том, как вы в Лутоне мерзких тварей убивали!

Пока что барышня идеально подходила под рассказанную Кромвелем историю, но верить, что титулы в Англии раздавались вот так, просто не хотелось. Девушка была красивой, глупой, но всё-таки красивой. Наверное, кроме врожденного в этой красоте было много от дорогой косметики и платья. Уилл не особо в таком разбирался, потому что до этого дня ему совсем не приходилось иметь дело с такими дамами. Ничего хорошего из этого бы не вышло - в свою исключительность Уилл не верил, а значит его хотели для чего использовать. И хорошо бы он хотя бы знал для чего. Может, кто-то хотел вызнать что-то о Кромвеле или о его будущем сюзерене. Ничего стоящего больше в голову не приходтло. В любом случае стоило уйти, хотя девушка выглядела соблазнительно. Тем более, Уилл не был женат. А вообще, было интересно, как он теперь себя поведёт. Постарается сохранить расположение, чтобы не лишиться титула, который всё-таки тешил самолюбие или всё-таки просто уйдёт. Уилл вздохнул - вежливость в любом никто не отменял. Тем более, что его даже не огрели кнутом.
- Ох, уверяю вас, история совсем не такая интересная, как может показаться. С вашего позволения, я бы рассказал её по своему возвращению с задания. - Уилл поднялся, чтобы выйти из кареты, и тут же получил не слишком умелый пинок от девушки.
- Поучитесь вежливости, виконт, - мисс Лили тряхнула кудряшками и улыбнулась, - баронет, хи-хи. Хамы хороши лишь в постели. Кучер!
Карета остановилась прямо посреди улицы, и собачонка недовольно зарычала.
-Жду вашу историю, баронет, - девушка толкнула рукой дверцу.
Уилл взглянул на дворянку с вежливой улыбкой. Захотелось остаться, и как следует научить девушку манерам, но он себя одёрнул. Уилл много не понимал в приличиях знатных, а злости и риска дело не стоило. Тем более, что он действительно не церемонился, особенно, если о дворянстве хлопотала Каффли. Работа, ему нужно было работать, а не залезать в дворянские игры в, которых какой-то комиссар всегда бы оказался козлом отпущения.
- До свидания, мисс Каффли.

Дворянка не успела увезти Уилла далеко, так что свалившись из кареты он сразу развернулся и пошел за бумагами. Забрав приказы на проверки и подорожные, Уилл решил всё-таки заглянуть домой, чтобы матушка потом не говорила, что он просто пропал. Слухи о карете и Каффли ещё не добрались до их дома, но времени у Уилла оставалось немного - он попрощался с матерью, попросил ту меньше работать и волноваться, писать в ответ. Сказал, что писем от него может по долгу не быть, а дорога может затянуться из-за поисков лорда для оммажа. Собрав нужные вещи, Уилл добрался до конюшни и оседлал Ковыль, хотелось успеть найти ночлег до темноты.

14 марта 1535 г. Дорога к Доус Хит.

До Доус Хит оставалось несколько миль. Кажется, в итоге дорога была самой приятной частью его работы - ни с кем не нужно было говорить, ничего не нужно было исследовать. До того, как Уилл почувствовал под ногами детские трупы, ему казалось, что интересным может быть и выискивание чего-то спрятанного в храмах, но всё оказалось далеко не увлекательным занятием.
Тракты он выбирать самые людные, чтобы чувствовать себя в безопасности хотя бы днём. В такие моменты работа комиссара казалась далеко не худшей - да приходилось мешать церковникам жить, задирать, как сказала матушка, монашкам юбки, но делом он занимался полезным, а девять из десяти рабочих дней проходили в спокойной езде. Печалила только необходимость отъезжать от дома. Идея заставить мать бросить работу прочно поселилась у него в голове и не давала покоя всю дорогу - Уилл должен был хотя бы попробовать - слишком долго мать работала до изнеможения.
Ещё через несколько ярдов дороги Уилл заметил, что мысли его как-то странно вязнут. Он не мог ни на чём сосредоточиться, а вся открытая местность вокруг свелась к гриве лошади. Кажется, он уже пол часа рассматривал отдельные волосы Ковыли, и думал ни о чём. Когда Уилл попытался взглянуть на горизонт, яркий свет уколол и заставил прищуриться. Голова начала раскалываться, как будто по ней ударили огроменным колуном, а он развернул лошадь, и остановил Ковыль только через пару ярдов. Куда он ехал? Дом был в нескольких днях пути. Нужно было добраться до ближайшей таверны и полежать. Горло сковала жгучая жажда. Уилл опять развернул лошадь, и чуть не свалился, пытаясь одной рукой откупорить флягу. Вино не принесло облегчений, кажется, только расцарапав всю глотку. Вся остальная дорога к таверне слилась в отрывки образов и произвольно всплывавщих мыслей. В один момент Уилл всерьёз думал хватило ли местным белкам запасов на зиму, а уже через секунду рассуждал о том, как стоило начать проверку.

21 марта 1535 г. Доус Хит. Раннее утро.

Было темно и сыро, Уилл попытался выпрямить ноющую спину, но не смог. Давление не давало дышать. Страх, чувство замкнутости, невозможности выбраться заставляли трястись. Ужас! Господи, какой ужас! Он разозлился, попробовал освободить руки, попробовал открыть глаза - только тьма, руки едва могли двигаться. Он не чувствовал силы, не мог сдвинуть землю, как будто та была накинутым на него трупом. Он тянулся к силе раз за разом, раз за разом, сволочь, раз за разом! Пустота, абсолютно пустота, он никогда не знал, что это такое! Господи, как можно было быть закопанным заживо, обладая силой?! Руки дрожали всё сильнее, он начал рыть вверх, как безумный. Кончики пальцев царапались о мелкие камешки, казалось он сейчас сорвет ногти вместе с мясом. Сырая земля начала подаваться, сыпалась, а Уилл полз вверх. Боже, он не мог дышать, а от страха сжималось всё внутри! Нужно было бороться, бороться. От надежды замерло сердце. Через несколько секунд правая рука пробилась, ухватившись за траву, кожу защекотал ветерок. Уилл уцепился за зелень грязными, дрожащими руками и потянулся вверх. Воздуха, ничего сейчас так не хотелось, как глотка воздуха. Сырого, тёплого, свежего, затхлого - любого воздуха! Он вырвал себя из земли. Утробно и хрипло вдохнул, давясь комками грунта. Протёр глаза. Нужно было узнать, где он. Было страшно. Волосы налипли на лицо, слиплись из-за грязи и солёного пота. Уилл открыл глаза и замер. В ушах нарастал писк, громче и громче. До невыносимого. Его мать, молодая, не старше шестнадцати стояла среди остальных послушниц с искривлённым от ужаса лицом. По красивым окнам высокого храма снизу вверх скользили огненные блики восходящего солнца. Уилл вдохнул, собираясь что-то сказать. Он даже не знал, что. Но земля под ним опять провалилась, и он рухнул.

Уилл зажмурился от яркого, остроженного беленными стенами света. Он лежал на пропотевшей кровати, и чувствовал только слабость и нарастающую жажду. Не может быть, чтобы новая эпидемия потливой лихорадки началась с него, а он ещё и выжил. Уилл приподнялся на локтях, перебарывая безумную слабость - комната монастырского госпиталя, наверное, была самым чистым местом, в котором он бывал. И что приятно - четыре соседние койки были пусты. Во-первых, это избавляло от храпящей и стонущей компании, во-вторых, означало, что никакой эпидемии, скорее всего, не было. Хотя от общества молодой монашки Уилл бы сейчас не отказался. Он спустил ноги на холодный деревянный пол, и потянулся к заботливо оставленной на деревянно столике кружке с отваром. Нужно было оставить храму милостыню. И как он только не заметил? Уилл сделал несколько жадных глотков, одновременно потянувшись к силе. Дыхание наполнил вкус мяты, а кровь зачесала вены - он уже выздоравливал.
На полу лежал белый лоскуток записки, видимо, выпавший у него из руки, Уилл потянулся, чувствуя, как отвар и сила выметают из тела слабость. Через несколько часов ему должно было совсем полегчать. Написанное на бумаге вызвало улыбку, предложение: "Ждать в Саутенд-он-Си. Р.Ф." было не в пример его письму лаконично. Ну ничего, Фицалан-то не боялся оскорбить знатного потомка кого-то там, который, по словам матушки, смотрел на всех, как на дерьмо. Но новость была хорошей. Уилл допил отвар, вытаскивая из под подушки бумаги. Все они были в порядке, а подорожные деньги лежали на столе. Теперь нужно было одеться - жутко хотелось подышать свежим воздухом.
Когда он уже заканчивал одеваться, в комнату зашел старенький, низенький монах с ещё одной кружкой живительного отвара. Уилл бы вырвал кружку у монаха из рук, но нужно было соблюсти приличия, тем более что он был комиссаром.
- Здравствуйте... э... меня зовут Уилл Харпер, спасибо.
- Слава Господу, очнулся, - старичок довольно кивнул, протягивая ему кружку, - ох, и напугали же вы нас, сын мой! Видано ли дело, ехал - да и упал среди дороги с жаром! Ну да Господь милостив, а вы молоды и сильны. Братом Генрихом меня звать.
Уилл взял кружку и сделал несколько больших глотков, чуть не закашлявшись. Монах не выглядел недовольным, хотя, скорее всего знал, что Уилл комиссар. По крайней мере, он сам бы посмотрел в бумаги, перед тем, как устраивать кого-то в госпитале.
- Чудесный отвар, спасибо. Не подскажете, где я, и какое сегодня число.
- Вы в обители святого Бенедикта, что в Доус Хит. Число нынче двадцать первое, милостью Господа.
Монах бесцеремонно отнял кружку, хватая Уилла за руку.
- Пульс отличный, - сообщил он, одобрительно покивав.
Уилл и сам ощущал, что выздоровел, но в такой задержке не было ничего хорошего - ни для проверки, ни для встречи с лордом. Деньги бы монахи не взяли, да и за один такой уход пришлось бы отдать не меньше трети подорожных, так что Уилл решил просто оставить двадцать фунтов в ящике для милостыни.

21 марта 1535 г. Саутенд-он-Си. К ночи.

Шел дождь. До города Уилл добрался уставшим, магия магией, но ему нужно было несколько дней хорошего питания, чтобы совсем не чувствовать слабости. История с монастырём заставляла задуматься - что с ним было бы, окажись обитель до этого закрыта? Но сейчас важнее было успеть на встречу с лордом и начать проверку. Стражи посмотрели на Уилла с изумлением, но в город пропустили. Саутенд был тихим, неразговорчивые горожане куда-то спешили, а улицы полнились стражниками. Через секунду Уилл заметил клубы густого, чёрного дыма поднимающиеся за обителью. Кажется, с проверкой он опоздал, но идти к пожару с лошадью было бы не лучшей идеей, так что он попытался отыскать хоть какую-нибудь таверну, чтобы оставить Ковыль. Трактир нашелся быстро, но оказался странно тихим. В городе вообще было что-то не так, но никто из прохожих не захотел ничего разъеснять. Зал освещался только светом камина, который лениво отбрасывал тень опирающейся на метлу девушки. Симпатичная, светловолосая барышня с длинной, толстой косой, кажется, решила передохнуть. Половина комнаты уже была подметена, а на другой оставался толстый слой пыли. Простое серое платье очень шло, кажется, задумавшейся глядя на огонь, хозяйке.
Картина была какой-то странной, а вместе с немое беспокойство города потихоньку передавалось и ему. Многодневная пыль говорила не в пользу популярности, а значит и безопасности места. А может, таверна только открылась? В любом случае - времени не было - нужно было взглянуть на пожар, а он и так всё пропустил из-за семидневной болезни. Уилл привлёк внимание лёгким кашлем, который, кажется, даже не был поддельным.
- Добрый вечер, у вас найдётся комната и место на конюшне?
Девушка величаво, по-королевски кивнула, грациозно пожала плечами.
- Если поискать, то найдется всё. Главное, понять, кто искать будет. А кто - находить.
Уилл поправил лямку тяжелой сумки.
- Э... я, наверное, что-то не так понял. Меня зовут Уилл Харпер. Таверна открыта?
Девушка была какой-то странной, но искать другую таверну было особо некогда.
- Вы же вошли, - любезно просветила его барышня, подтягивая метлой стул и усаживаясь на него, - значит, открыта. Или вы умеете ходить сквозь стены?
- Я имею в виду не здание, а заведение. Таверну, как место, где я могу оставить в сохранности лошадь и вещи, вне зависимости от того, умею ли ходить сквозь стены и двери. Вы хозяйка?
Уилл всё-таки позволил себя снять сумку и положить её на пол. Будь Саутенд побольше - не пришлось бы терять время, но таверна вполне могла быть единственной в городе. А вот девушку он не понимал - на издёвку разговор походил только отчасти, и больше было похоже, что барышня свалилась с Луны.
Девушка сочувственно вздохнула.
- Об этом надо бы спросить у хозяина. Не знаю, есть ли у трактира хозяйка, и была ли вообще хоть когда-то. Вы ужасно выглядите, фунтов на сто. И кровь кипит. Лихорадит?
Уилл вздохнул.
- Только выздоровел, ещё чувствую слабость. Как вас зовут, и кто вы, раз не знаете, была ли у таверны хозяйка, но подметаете здесь пол? И от чего только сто, неужели я не дотягиваю даже до двух сотен?
Не будь девушка такой симпатичной, Уилл бы уже начал нервничать. Но что должна была значить фраза - кровь кипит? Даже он, имея кое-какой дар лечения не мог так легко обнаружить болезнь без прикосновения.
Дверь распахнулась от удара ноги, и в зал протиснулся высокий мужчина с гладко выбритым лицом и чёрными, как перья галки, волосами. Судя по тому, как высоко задрались рукава и колыхалась на животе слишком широкая куртка, как пузырились штанины, было понятно - одежда на нём явно принадлежала прежде кому-то другому. А на широких плечах лежало чуть обугленное, запачканное чем-то ало-чёрным коромысло с полными вёдрами воды - с дерева до сих пор стекали капли, пятная пыльные доски пола.
- Шериˊ, прошу. Полные, только из колодкаˊ, пить - не напиться, и дёшево же, всего десяток шиллингов возьму! Ну или мяском, если от трактирщика что осталось в подвале, а то... - заметив Уилла, он осекся и выпрямился. - А это ещё кто такой новый?
Уилл почесал затылок - в таверне творилась какая-то ересь. На коромысле, что, была кровь? И что значило - осталось?!
- Меня зовут Уилфред Харпер. Кажется, хозяина я здесь не найду, а по частям он мне совсем не нужен. Так что я, пожалуй, пойду, поищу местные достопримечательности, вы только не подскажете, что там дымится?
И до каменной стены, как назло, было далеко...
- Грабеж это! - Девушка подбоченилась, глядя на водоноса. - Десять шиллингов, и это за два ведра! А нес их так долго, будто в Эдинбург за водой ходил! Пять - и ни пенни больше! Мистер Харпер, - она глянула на Уилла, - а как же ужин? Ночлег? Лошадка? А примечательностей тут нет. Закончились. Вчера.
- Без ужина никак нельзя, - добавил мужчина и шагнул в зал, оттесняя Уилла назад. - Ну а кто к нам на ужин приходит, тот и на завтрак остаётся. Только вода все равно за семь - в честь гостя.
Уилл сделал шаг в сторону стены, идя спиной.
- Ну как же я могу остаться без разрешения хозяина, тем-более если от него даже "мясца" не осталось. А примечательности я всё-таки поищу, что-то же догорает. - Идея рушить всё здание Уиллу не нравилась, хотя бы потому что он никогда раньше этим не занимался, и уж тем более не мог быть уверен, что не уронит себе на голову какую-нибудь особо тяжелую балку. Другое дело - просто выйти через стену - выйти через стену всегда было хорошим выходом. Правда, в разгулье саутендских людоедов не верилось, а сцена всё больше походило на какой-то извращенный юмор. Ну, оставлять в такой таверне лошадь, вещи и тем более спящего себя он бы всё равно не стал. Так что можно было поговорить, дойти в это до родного камня и поискать другого ночлега. - Так могу я узнать имена?
- Трупы догорают, - сожалеюще вздохнула саутендская людоедка. - Когда стену соберетесь рушить - скажите. У нас там наверху... специи.
- И награбленное, - мужчина, поскучнев, поставил коромысло к стене и приглашающе повёл рукой, указывая на дверь. - Так что не задерживаем. Любуйтесь горящими трупами, мистер Лютнист. А имена - боюсь, не можем. Совсем. Разве что вы - какой-нибудь... некромант. Вы не некромант? Умертвия любят музыку.