Внизу Амалия помедлила и, привстав на цыпочки, поцеловала мягкими, нежными губами лоб Гарольда, обдав запахами сирени и миндаля.
- Хорошего дня, мой дорогой, - ласково произнесла она, - не думайте ни о чем и пусть ничто вас не тревожит. Ступайте, отдохните перед ужином. Что желаете к нему, кстати?
В Гарольде всё замерло.
- Всё , что покажется вам подходящим. - Если это была ловушка, то он попался, а раз уже попался, то нечего было думать о том, как её избежать. Трудно было поверить, что женщина, без подоплёки, так быстра, сама проявила к нему такую теплоту. Наверное, он был очень похож на её покойного мужа, опять же, могло сыграть свою роль его увлечение магией. Красивым Гарольд себя не считал, тем более сейчас - с выжженными бровями и волосами. Проблема, которая раньше казалась маленьким неудобством теперь показалась весьма существенной. Но всё же Амалия, не уж то она, всё-таки могла и рассчитывала от него что-то получить? Констебль, к примеру, сверх оплаты ничего не получил. "Ну, не может всё быть так хорошо". Он сам знал, что такого не бывает, тем более с ним. А почему он не имел права на такой лучик? После пыток, после бруксы, после змеи, после храма? Можно было хоть раз не скалиться на человека, так хорошо к нему относящегося? Хоть раз не пытаться всё выверять? Всё равно просчитается, а такого шанса ему может быть никогда больше и не выпадет.

Таверна была полна в этот послеобеденный час. Правда, завидев Гарольда все посетители немедленно стали расходиться, точно не желая осквернять себя присутствием еретика и чернокнижника. Да и трактирщик посматривал осуждающе, недовольно, не спеша выставлять ни свиные ушки, ни пряный эль. Вальтер обнаружился в углу под лестницей, на столе перед ним стояла бутыль с вином, а рядом, улыбаясь приветливо и маняще, вилась подавальщица.
- Здравствуй. Я присяду? - Просить девушку уйти не было смысла, сейчас она сама должна была сморщить носик и удалиться.
Вальтер, который выглядел вполне довольным жизнью, махнул рукой.
- Будь моим гостем. Милая, - с улыбкой обратился он к девушке, - не принесёшь ещё один кубок? Вино радует тело и исцеляет душу - как говорят.
Подавальщица, вопреки мыслям, просияла улыбкой и, сделав книксен, поспешно удалилась на кухню.
Гарольд слегка улыбнулся, сел.
- Что-то ты слишком доволен, учитывая, что из-за моей глупости мы потеряли кучу времени. - Девушка уже была не важна, важна была реакция Вальтера. Может этот перерыв стал отдыхом для северянина и поводов для недовольства у него просто нет, а может он сейчас хотел настоятельно попросить торговца больше не устраивать таких историй.
Девушка, прошмыгнувшая с кубком и тарелкой тех самых ушек, одарила Вальтером таким томным взглядом, что от него можно было зажечь свечу, и уселась за столик поодаль, прогибаясь в талии и демонстрируя весьма пышное содержимое декольте.
Вальтер рассеянно пожал плечами. Казалось, подавальщица интересует его куда больше этого разговора.
- Где потеряно - там и найдено. Новые люди, новые знакомства. Удачно приторговал, опять же, ничего не скажу, с прибылью. Так что, потерянное сейчас время восполнит его в будущем. А при следующей такой глупости я тебя убью, - не меняя тона, буднично добавил он. - И плевать, что потом сделает Рик. Ну да орку, знаешь, совсем невыгодно, когда его посланцы светятся перед дознавателями, палачами и констеблями. Хорошо хоть, Клайвелл приехал. Он-то умный, и понимает.
- Логично. - Пожал плечами торговец, делая глоток вина. Гарольд подавил лёгкий приступ обиды. Ответ Вальтера его не удивил, на его месте Гарольд думал бы примерно так же. Возможно, ему стоило бы бояться северянина, и искать способы от него избавиться, но во-первых, это было слишком опасно, а во-вторых, Вальтер был сильным и полезным союзником, с которым поиск храма казался хоть как-то реализуемой задачей. - Когда тебе будет удобно выехать?
- С утра, если ты уже достаточно оправился. Ты решил, куда именно двигаться дальше?
- В Саутенд-он-Си, поговорим с моряками, может они что-то да видели. - Торговец мысленно поблагодарил констебля за совет, даже подсказку. В принципе, он был должен Клайвеллу, и собирался когда-то этот долг вернуть. Он много кому был должен. Да и в целом, в последнее время, вопреки его скотскому отношению, люди вели себя незаслуженно хорошо с торговцем, что приводило его в недоумение. Гарольд до сих пор не мог поверить в доброту Амалии, и пытался понять какую выгоду та с этого получит. Видимо, его ограниченному умишку нужно было немало времени, чтобы поверить. Торговец сделал ещё глоток, и закусил чудесным ушком.
Вальтер одобрительно кивнул.
- Хорошая мысль. Если снесли не под фундамент, то с моря должно быть видно. Хороший ориентир. Что ж, тогда утром.
Промелькнула мысль остаться хотя бы до обеда - ему слишком нравилось находиться у Амалии, но Гарольд и так потратил много времени. Надо было закончить, наконец, с делом, а потом вернуться сюда же и спокойно гостить у Амалии. В целом, он слишком увлёкся неожиданно доброй к нему женщиной. И мысли заходили куда дальше простого "гостить". Торговец сдержал вздох.
- Да, утром, встретимся на выезде из города. - Торговец встал, допивая вино.
- Спасибо за вино, и до завтра. - Вполне по-дружески улыбнулся он Вальтеру.

С Ричем и Спектром

У Амалии его уже ждали. Пахло специями и выпечкой, жарко горел камин, у которого дремал серый кот.
- Вы хорошо прогулялись, мой дорогой? - Радостно осведомилась Амалия, помогая снять оверкот. - Такая погода чудесная! Скорее ужинать, милый Гарольд, вам нужно беречь силы.
Торговец расслабился. После Билберри ему не особо нравился оккультизм, но, видимо, он далеко не всё знал. Амалия выглядела счастливой, хорошей и даже очень хорошей женщиной. Может оккультисты из храма и правда не знали, что делают и были безумными фанатиками?
К ужину Матильда подала запеченного гуся с артишоками, мясной и сливовый пирог, горячее вино с пряностями и истекающий прозрачными слезами пряный сыр.
- Вы знаете, мой дорогой, - произнесла Амалия, отрезая ножку у птицы и подкладывая ее Гарольду, - я говорила со своим демоном-покровителем... И он, в общем, не прочь перевидаться с вами и предложить то же, что и мне. Он даже согласен на контракт, но... Согласитесь ли вы?
Гарольд сдержал любые внешние признаки удивления. Так быстро? Так сразу? Что-то было не так, может, она всё-таки хотела принести его душу в жертву какому-нибудь демону? А может, она просто хотела проверить такой же ли он человек, как она сама. Вряд ли, даже кровная клятва связывала людей сильнее, чем такие знания друг о друге. Ведь Амалия доверяла Гарольду свою жизнь, когда говорила о демонах, он же мог вернуться с Инхинн и стражей, и провести их на чердак. Ну, он же сам хотел стать сильнее, и сам знал, что такому бесталанному человеку не добраться до этой цели, идя простым, безопасным путём. И, наверное, последствия были не такими и ужасными, ведь жила же Амалия, жили многие другие. Гарольд подавил стыдную и детскую мысль о желании быть сильнее и умнее, чем она - быть защитником, а не подбитым воробьём.
- Да, согласен.
- Отлично, - зааплодировала женщина и молитвенно сложила руки у груди, - князь Велиал, ангел от престола Его Агриэль, пожалуйте на ужин!
Воздух уплотнился и дрогнул, рассыпался золотыми искрами, дождем драгоценных капель, уплотняющихся в центре комнаты горячим вихрем, пряно пахнущим мятой, сандалом и серой. Сначала соткались сапоги, черные и дорогие, со шнурками, украшенными желтыми мерцающими камнями. Из сапог выросли стройные ноги, затянутые в черные же шелковые штаны, заколыхался подол расшитой теми же желтяками туники под широким поясом... В центре стоял михаилит Фламберг. И - не Фламберг, одновременно. Над высокими скулами, на узком лице орденца провалами темнели желтые глаза. Черные волосы были чуть длиннее, а выражение - гораздо более надменным. Да и на руке не было кольца, какое носили все михаилиты.
В этот раз Гарольду пришлось, действительно, постараться, чтобы не ахнуть. Сколько бы лет не прошло, каждый раз жизни удавалось его удивить. Одно дело было говорить о демонах, видеть их изображения на страницах гримуаров, защищаться от безумных стариков, пытающихся их призвать. Но такое... И, как всегда, всё было гораздо проще и одновременно абсурдней, чем, казалось, должно было бы. Пара слов, вместо кучи наряженных шутов с атамами и целой церкви! Такое появление демона, по первой просьбе Амалии заставляло поверить в её слова.
- Мелл-чернокнижница, - хмыкнул демон, говоря глубоким, хрипловатым баритоном и отвешивая поклон, который был отчетливо издевательским, - и ты, лысый Брайнс.
"Если и не глава преисподней, то точно король юмора". - попытался отшутиться Гарольд. Никакого трепета, спокойный разговор - железно приказал он себе.
- Обидно. - В такой же шутливой манере, попытался ответить Гарольд, изображая при этом лишь слегка переигранную горесть. - Моё уважение, великий демон.
- Обида суть признак отсутствия мышления, - обаятельно улыбнулся Велиал, потирая подбородок. - И чего же ты хочешь, богобоязненный торговец, с которым вечно что-то приключается? Убрать шрам? Отрастить брови?
А что обычно просили у демонов? Вечную жизнь, нет, наверное, чаще всего спасти близкого человека. Да, красивый повод для продажи души, как минимум красивее, чем у него. Но Гарольд бы не хотел продавать душу, было бы лучше отдать левую руку или глаз, а за это можно было бы попросить дар исцеления, как у молодого михаилита, с такой способностью безбедная жизнь была практически гарантированна. С другой стороны... Вспомнились змея, брукса, Фламберг. Как бы хорошо он не умел исцелять, как бы счастлив не был, живя в уютном домике, как тот, в котором он находился сейчас, а может - и в этом... Его жизнь всегда будет в чьих-то руках, и кто-то обладающий силой всегда сможет всё отобрать. Он вообще никогда не любил сильных, всегда ощущал опасность исходящую от них. Эти высокомерные лица, убеждённые, что проявляют милость, не срывая кошу, с каждого, кто слабее.
- Заманчиво насчёт бровей, и всё-таки у меня два желания: первое - не пытайся меня подловить, второе - огромная магическая сила и умение ею пользоваться.
- Хм, - честно призадумался демон, лениво и плавно опускаясь в кресло у камина, - ты, кажется, скучный. И путаешь меня с джинном. Знаешь, есть такие существа у мусульман? Вряд ли, откуда... Так вот, ловить я тебя и не собираюсь, на рыбу ты не похож, да и дичь из тебя так себе, как утверждают авторитетные источники. Сила и умение? Отлично! Контракт подписывать будем?
- О гос.., - начала Амалия и осеклась под заинтересованным взглядом Велиала, - милый Гарольд, огромная сила - огромная ответственность! Зачем вам это?
- Эх, всем я невкусный, всем неинтересный. - "Затем, милая Амалия, что получив силу, я получу пути к возвращению души - и своей, и вашей. Я перестану быть беспомощным, ничтожным и слабым". Способы вернуть душу не могли не существовать, пусть ему бы и пришлось совершить много зла. Но, если только представить, что Гарольду удалось бы вернуть свою душу, и душу Амалии! Да, он не был рождён в дворянской семье, не был в детстве отдан в орден, не обладал никакими талантами, поэтому ему оставалось только рисковать. Для того, чтобы выиграть уютный дом, дворянин ставит копейки, а крестьянин закладывает жизнь. И если о том, чтобы мирно прожить жизнь, можно было бы мечтать и без контракта, то о том, чтобы стать достойным, сильным человеком - нет.
- Амалия, а что пожелала ты, если не секрет?
- Я не желала, я просила, - нежным голосом козы-мошенницы-лекарки поправила его чернокнижница, с интересом оглядывая свои новые изящные, точеные плечи, узкие ладошки с длинными пальцами и внезапно появившуюся тонкую талию, так выгодно подчеркивающую и плавный изгиб бедер, и крепкую грудь Берилл, - Князя просят, милый Гарольд. Я получила дар пророчества и знания о том, как воскрешать из мертвых. Как оживлять тело, возвращая его в мир живых.
Велиал скучающе зевнул, потрепав за ухом серого кота, который не возражал против княжеской ласки. В воздух со стола взмыли три апельсина, кубок с вином и тарелка с ножкой гуся, стоящая перед Гарольдом, закружились в веселом хороводе вокруг подсвечника.
Может быть, она пыталась воскресить близкого человека, а может хотела того же, что и сам Гарольд. Он пообещал себе выпытать побольше, но не сейчас, не в присутствии демона.
- Господин демон, я правильно понимаю, что в зависимости от размахов просьбы определяется подношение?
Пара апельсинов упала на пол, а Велиал удивленно воззрился на Гарольда, подняв бровь.
- Подношение?
- Цена? Ну не даром же вы собираетесь дать мне силу, или душа - это единственная возможная плата? - Торговец слегка сгорбился. Он чувствовал себя незащищённым, как на открытой, обдуваемой всеми ветрами местности. Как же ему это не нравилось! Гарольд ещё никогда так нагло не лез в сферу, в которой совсем не разбирается. С другой стороны, его всё равно бы обманули. И дураку понятно, что перехитрить демона при подписании контракта невозможно, тем более этого. Сколько лет было Гарольду, а сколько Велиалу? Сколько раз Гарольд заключал такой контракт, и сколько раз демон обманывал людей? Гарольд начинал нервничать, очень сильно нервничать. Чёрт возьми, да у него, чуть ли не дрожали руки. Пытаясь отвлечься, Гарольд пробежался по столу взглядом, ища, к чему бы прицепиться.

Демон кивнул, жареный гусь вспорхнул и уселся на камин, издали напоминая какое-то странное божество.
- Ты странный, - сообщил Велиал, - христианин, а самого простого не знаешь. Во-первых, я ничего тебе не собираюсь давать, пока не будет подписан контракт. Твоей кровью. Во-вторых, сначала - душа, а уж потом можешь юлить, предлагать мену, увиливать, пытаться нарушить контракт... Веселиться, то есть.
" А разве стал бы нормальный человек продавать душу?"
- Ну, - Гарольд подтащил к себе пирог, взял яблоко - паника никак не хотела отступать. - я согласен подписать.
Хотелось всё закончить, чтобы демон исчез так же неожиданно, как появился, снова оставив его с Амалией.
Пирог взмыл в воздух и закружился под потолком, вызвав неодобрительный вздох Амалии, что в облике Берилл выглядело весьма соблазнительно: белые полушария груди на миг выглянули из выреза платья. Яблоко, впрочем, осталось в руках Гарольда, но покрылось темными пятнами.
- Подписывай, - перед носом развернулся свиток, исписанный убористым почерком, - своей кровью.
Гарольд краем глаза заметил преображенияАмалии, они его заинтересовали, но сейчас надо было быстрее закончить со всем. Он чувствовал себя кроликом, прижатым носком сапога к стулу. Торговец грустно взглянув на яблоко, отложил его в сторону. К горлу подступила тошнота. Он взял нож, пытаясь сделать скучающий вид, как будто занимался таким каждый день. Руки вроде бы не дрожали. Гарольд одним резким движением порезал себе руку. "А чем подписать?" Торговец быстро, почти истерично осмотрел стол, на глаза попалась зубочистка. Он достал её, опять же, пытаясь внешне оставаться спокойным, макнул в кровь и размашисто расписался. "Всё, а теперь уйди, прошу тебя".
Тотчас свиток свернулся, больно щелкнув кисточкой по носу, а Велиал, в чьи руки медленно переплыл контракт, величаво приосанился.
- Благодарю за ужин, Мелл, было скучно. Помни об "Оке Филиппы", лысый Брайнс.
С этими словами демон исчез, ослепив вспышкой присутствующих. На колени к Гарольду упал свиток с контрактом, а Амалия вновь стала милой толстушкой в скромном платье под горло. Вдова, чье лицо сейчас выражало одновременно укор и - в какой-то мере - почти потусторонний ужас, опустилась в кресло, которое только что занимал Велиал.
- Ох, милый Гарольд. Что же вы творите?.. Мой бедный почивший муж, он был законником и никогда не стал бы даже думать о том, чтобы подписать бумагу, не прочитав её сперва, не обговорив условий. А вас словно еда волновала больше. Пирог! При князе! И ни взгляда на договор, ни слова, словно вам было всё равно, что подписывать, дорогой.
Он без особых эмоций открыл свиток, и вчитался. Договор был странным. По всему выходило, что у него, согласно контракту, были одни обязанности, а прав не предусматривалось вовсе. По сути, он отдавал душу, за саму возможность заключить контракт. Собственно то, чего Гарольд и ожидал. Напряжение медленно спадало, уступая место чудовищной усталости.
- И что мне надо сделать? - Он положил бумагу на стол. Оставалось только надеяться, что всё обойдётся несколькими убийствами, и на то, что в это не будет втянута ни его семья, ни Амалия. Гарольд вообще решил, что встретиться с семьей только когда и если всё закончится. Он не испытывал особой любви к родителям, но так расстраивать этих, когда-то любивших его и любимы им стариков... Еретик, сатанист, убийца, предатель короны, соседи бы имели тему для сплетен на года вперёд. Казалось бы, кому какое дело? А для матери, он хорошо помнил, это было важно. Что люди подумают? Что люди подумают? Да и отец... Торговец отогнал мысли о детстве, он был сейчас, тут.
Амалия сокрушенно вздохнула, сложила руки на коленях и пригорюнилась, точно ей претила сама мысль о необходимости говорить ему подобное.
- Вам, мой дорогой, предстоит сложный и тернистый путь. Во-первых, князь желает, чтобы вы привели на алтарь дитя, принадлежащее двум мирам. Во-вторых, необходимо разбить зеркало, которое не нашло мира. И принести в жертву воина, мужа, илота, ушедшего, но вернувшегося. А срок вам отведен до ночи, когда октябрь сменяется ноябрем.
"Боже, всего три жизни, я видел людей, которые забирали сотни, чтобы купить себя новое платье". От этой мысли Гарольда будто обожгло огнем, резко, скрутило болью, сравнимой лишь с той, что он испытал на дыбе. И тут же, также быстро, как промелькнула думка, боль ушла. Торговец на секунду замялся. "Видимо, он, вполне справедливо, потерял право обращаться к всевышнему".
- У вас есть предположения, что конкретно я должен сделать?
- Ну что вы, милый Гарольд, - снова вздохнула Амалия, - откуда же я могу знать? Спросите Око Филиппы. Пророческий источник в лесах Хантигдона. Но... Око за ответы на вопросы берет плату: серебряное, золотое и медное кольцо, которые должны быть скреплены, но россыпью; отняты, но отданы добровольно. Один вопрос - три кольца.
- Ну, а это что значит? - Торговец грустно улыбнулся, разглядывая зубочистку. Он вообще понимал, что творит, на что играет? И с кем?
Амалия всплеснула руками.
- Но, дорогой мой, откуда же мне знать? Никогда даже и мысли не было обращаться к Оку. Мне, слабой женщине, всегда хватало собственных скромных сил. Но, если позволите гадать, думается мне, речь о кольцах от одного владельца, которые получаешь обманом. Не знаю, милый, в конце концов, я - лишь женщина, а вы ведь знаете, как говорится: ума от женщины не ждут... я уверена, что вы справитесь. После столь смело заключённого договора иначе и быть не может.
"Эх, Амалия, Амалия, не имела ты ещё дела с дураками".
- Что я могу получить в качестве награды?
"Только, умоляю, без чёртовых загадок".

С Ричем и Спектром

- Всё, что захотите, - Амалия кивнула Матильде и та поставила перед Гарольдом свежеподжаренную капусту с ветчиной и черносливом, - но, мой дорогой, как вы, все же, опрометчивы... Ведь теперь, если вы не станете выполнять... Преисподняя больно наказывает нерадивых рабов.
Ему опять почудился вкус желчи во рту. Это наверняка был обман. "Всё?!" А мог ли Велиал дать ему всё, если ему приходилось использовать смертного, чтобы достать три каких-то души? Может, да, может он просто веселился, но обещать всё... В любом случае, демон, наверняка, мог дать ему то, что он хотел - две души, и незначительные, по меркам самого Велиала, силы. Как Гарольд не пытался себя успокоить, намного лучше не становилось.
- Насчёт "всего", звучит слишком хорошо, видимо, прицел на то, что я не справлюсь.
- Отнюдь, мой дорогой. Князьям выгоднее, чтобы вы справились. Князь однажды обмолвился, что старая вера возрождается... И этому все мы, кто служит преисподней, должны мешать по мере сил. Не сомневаюсь, ваши задания выполнимы и призваны служить этому.
Мелл-чернокнижница улыбнулась ему и кивнула на капусту, приглашая есть.
Видимо, после того, как Гарольд полез за пирогом, разговаривая с сильнейшим из демонов, Амалия решила, что он действительно голоден. Торговец начал есть, пытаясь перебить вкусом еды, привкус желчи. Имел ли Велиал ввиду реформацию? И этим потугам решил противодействовать ад? Вряд ли - очевидно, Гарольд не всё знал, ещё бы. В любом случае, он был чем-то вроде наёмника, по крайней мере торговцу нравилось так думать. Он выполнит задание, получит свою плату и больше никогда не полезет к таким силам, никогда. Один раз нырнуть с головой в болото, чтобы найти изумруд и больше никогда не рисковать, увязнуть в трясине.
- Амалия, вы пожалели, что заключили контракт? - Он отложил вилку, и посмотрел женщине прямо в глаза. - Вы уж извините за такой личный вопрос.
Вдова тихо вздохнула и опустила голову.
- Знаете, мой милый, - проговорила она после долгого молчания, - когда умер супруг, мне показалось, что жизнь остановилась. Женщине тяжело в этом мире одной, вдовьей доли не хватило бы даже на кусок хлеба. И я тосковала, ох, как я тосковала... Найти ритуал призыва было несложно, а князь был очень любезен. Вернуть Реджинальда к жизни полностью я, конечно, не смогла, но... Я живу, наслаждаюсь жизнью, не побираюсь на улице, не мерзну в работном доме... Лучше так, чем умирать от чахотки в грязной казенной больнице.
Торговец грустно улыбнулся. Казённые больницы вызывали у женщины особый ужас, наверное, там и умер её муж. Говоря с ней, Гарольд наконец-то смог отвлечься. Велиал, стоящий посреди комнаты, и тем более контракт, всё больше казались ужасным сном.
- Вы хороший человек, Амалия, вы руководствовались куда менее эгоистичными желаниями, чем я. Спасибо, что помогли мне. - Попытался подбодрить Амалию, Гарольд. Хотелось компенсировать те неприятные воспоминания, которые он вызвал своим гадким вопросом. Торговец взял вилку, уже куда веселее улыбнщулсян - И кормите вкусно.
- Нет, милый Гарольд, я очень плохой человек, - искренне ответила Амалия, - но вам я всегда рада буду... Если вспомните и решите навестить. И если с Оком ничего не выйдет, я смогу показать один ответ, но в следующее полнолуние лишь.
- Я обязательно заеду. - Он закончил есть. - От себя я могу лишь попросить вас , в случае нужды, обратиться ко мне за помошью.
Торговец недовольно посмотрел на свои руки. Не многое он мог сделать, но хоть какие-то шансы у него всё-таки были. В любом случае, он обязан быть сильнее Амалии, сильнее самого себя.

19 января 1535 г. Брентвуд. Раннее утро.

Гарольд проснулся в холодном поту. Темнота окружала его плотным кольцом, тело тяжелое, как камень, отказывалось двигаться. Красной лавиной накатил почти животный страх. Он попытался поднять руки, но те не шелохнулись. Неподвижные, как будто чужие, губы отказывались звать на помощь. Послышался какой-то неприятный звук. От паники закружилась голова. Он ещё раз с безумной силой дёрнулся, на минуту показалось, что у него появилось две пары рук. Одна - каменная, холодная, неподвижная, осталась лежать на животе, вторая - свежая, прохладная, прозрачная неохотно подчинилась его воле. Над головой что-то зашуршало, под кроватью заскрипел пол. Неприятный звук нарастал, пока Гарольд не распознал отчаянный детский крик. В одно мгновение темнота выровнялась в абсолютно ровные стены комнаты, которые тут же обрушились на него холодной нефтью. Запачкали чёрным белое бельё и его самого, через мгновение жидкость поглотила его. Он не мог дышать, и всё ещё никак не мог двигаться. Гарольд забился, как рыба, безумней любой рыбы, любого зверя. На секунду показалось, что тело подаётся. В чёрной массе не было ничего видно, звуки, кроме его собственного стона, казалось, тоже исчезли. Торговец ещё несколько мгновений бился, пока, наконец, не вырвался из оков оцепенения и не вынырнул. Чернота заполнила комнату чуть больше половины. Гарольд тяжело дышал, неуверенно стоя на мягком диване. Он попытался найти взгялдом дверь или окно. Внимание привлекла его собственная рука, прозрачная. Вторая тоже, весь он. Торговец попытался закричать, но ничего опять не вышло. Он нырнул в жижу, пытаясь нащупать своё тело - то осталось неподвижно лежать на кровати. Гарольд попытался вытащить его, но то было бесконечно тяжелым. Начал заканчиваться воздух, а он всё тянул, тянул и тянул. Ничего не выходило, Гарольд заорал от отчаянья, прямо в чёрной жиже, пуская её в рот, горло и лёгкие. Он вскочи с кровати, посередине той же самой комнаты, только с окном, с дверью, абсолютно чистой.
На утро от сна не осталось ничего, кроме лёгкого осадка.

Утро, туманное и седое, окутывало Брентвуд, смягчало туманом краски, стирало воспоминания, приглушало боль в рубцах от кнута. Лес приветливо кивал головой, радуясь новому свиданию с Гарольдом, стряхивал снег с ветвей на кафтан, цеплял кустами за сапоги. Даже тракт подмигивал отражением зари в выпавшем ночью снежке, который безжалостно топтали копыта лошадей. Собирая Гарольда в дорогу Амалия явно печалилась. Она набила полные сумки разной снеди и, смущаясь, всучила небольшой мешочек с монетами, коих оказалось всего двадцать фунтов. И долго глядела вслед, прижимая руки к груди. А еще это утро вернуло на свои места брови, ресницы и волосы. За воротами Брентвуда дорога стала и вовсе веселее - малиновым разгоралось небо, и щебет птиц привествовал солнечную колесницу. Гарольд вдохнул полной грудью, которую, казалось, наполнил игривый снег. С деньгами вышло неудобно, он сам не заметил, как Амалия подсунула ему мешочек, а долго отказываться было бы ещё хуже. Женщина ему понравилась, во многих планах. Но сейчас надо было двигаться, причём двигаться быстро.

Вальтер ожидал чуть дальше на дороге. Увидев Гарольда, он махнул было приветственно рукой, но замер посреди движения, изумлённо всматриваясь в его лицо. Потом взгляд перешёл на пояс. И вместо приветствия прозвучало несколько необычное для северянина, хотя и предсказуемое:
- Какого чёрта?..
Торговец улыбнулся.
"Душу дьяволу продал".
- Доброе утро, сам в шоке.
Вальтер на улыбку не ответил, подъехал ближе, продолжая внимательно его разглядывать. Лицо его не выражало совершенно ничего.
- А лучше бы тебе объяснить. Хорошо объяснить. Вдумчиво, подробно и логично. И волосы, и особенно это, - он кивнул на пояс.
Опустив взгляд, Гарольд увидел купленный в Билберри атам. Кинжал спокойно устроился по другую сторону от меча, под левой рукой, словно был там всегда.
- Ух ты. - Щедрость ада не знала границ, повезло ему, что они выезжали утром, и на площади было не людно. Торговец не стал ощупывать атам, чтобы не спровоцировать отчего-то нервного северянина. - Ладно, давай сначала уедем подальше от города, пока меня опять не арестовали.

С Ричем и Спектром

Отъехав подальше от города, Гарольд убрал атам с пояса и положил за пазуху.
- Волосы и брови я восстановил магией, за которую меня и бичевали. - Он внимательно смотрел, нет ли ни кого рядом. - Де-юре меня, конечно, били за пиратство и так далее, ну если по сути, то так. А насчёт атама, - я сам в шоке. Ну, вернулся и хорошо. - Торговец нарочно избежал опасного слова, за которое в прошлый раз заплатил приступом боли. - Хоть не зря за него платил.
Северянин со вздохом прикрыл глаза и несколько секунд молчал.
- Давай проверим, верно ли я понял. Ты не стал восстанавливать чёрной магией волосы сразу. Не стал этого делать по дороге к Брентвуду. Зато сделал это именно сейчас, только-только оправившись от бичевания за "эту самую магию". Чтобы, значит, побольше народу видело. Дерьмо собачье. Может, всё-таки, скажешь правду?
Действительно, выходила какая-то чушь, но особого доверия к Вальтеру после угрозы убийством Гарольд не испытывал. Но с северянином было лучше лишний раз не юлить, было видно, что тот едва держит себя в руках. Торговец вздохнул.
- Магию, я использовал сейчас, потому что только сейчас и мог, и использовал я её, конечно, не для того, чтобы вернуть себе волосы. Это скорее побочный эффект.
Вальтер задумчиво кивнул.
- А для чего тогда? Магию-то? Использовал?
- Чтобы стать сильнее, мне надоело, что меня пинают. - Торговец погладил лошадь по тёплой шее. - Пусть и пинают не за слабость, а за глупость. Пока эффекта никакого.
- Ага, - спокойно согласился северянин, - растил силу, значит, а выросли волосы? Что за заклинание было?
- Призыв демона, - совершенно просто ответил торговец. Гарольд, слегка наклонив голову, внимательно следил за реакцией северянина. Он всё меньше доверял Вальтеру, всё больше ожидал от того агрессии.
- О, Господи, - в тон ему ответил Вальтер, на мгновение прикрыв лицо ладонью, - и как торги? Что продал, что получил? Кроме волос-то?
Гарольда как будто ударила молния, боль прошлась по всему телу и тут же исчезла. Он выдохнул и продолжил.
- Всё продал, и пока ничего толком не получил. - Торговец пожал плечами. - Демон же.
Северянин, казалось, ничуть не огорчился. Он оперся на луку седла и некоторое время изучал Гарольда так, будто видел впервые.
- Ты не подумал, что нам рыскать по святым местам? - Осведомился он. - Что если тебя от упоминания Господа корежит, что же у алтарей будет? Что нам с этой гребучей плитой потом больше недели до Лондона ехать?
Торговец вздохнул, глядя на дорогу.
- Плохо мне будет, но делать нечего. Пусть в это и трудно поверить, но я осознавал, что заключение контракта с демоном - не шутка.
- Любопытно еще, что за такое "всё" ты отдал, - Вальтер развернул к дороге лошадь от Гарольда и присобрал поводья, - сверх души.
- Да, по-моему душа и есть всё, по крайней мере пока, но кроме того я должен выполнить несколько заданий, но это - потом. - Было интересно, что Вальтер настаивал на доверии, учитывая его, как показалось торговцу, вполне серьёзные угрозы.
- Надеюсь, эти задания не обо мне, и работе на Рика не помешают, - проворчал Вальтер, трогаясь с места.

20 января 1535 г. Саутенд-он-Си. Полдень.

Саутенд-он-Си, город пирсов, прибрежных замков и кораблей, встретил их шумом прибоя и тем особым солоноватым, пряным запахом, что выдыхает море, наполняя им улицы. Таверна на берегу моря, увитая сухими плетьми дикого винограда, из окон которой открывались виды на залив, тихой не была, но пахла уютом и едой. Здесь подавали теплый салат из вареной свеклы, бобы с кровяной колбасой, яйцами и беконом, мясной пирог, морковное пюре и куриную печень. Все то, что так радует усталого замерзшего путника, чей желудок пуст, а душа требует возлияний ромом. Трактирщик, рослый плечистый, с багровым лицом, больше похожий на моряка, из тех, что компанией сидели в углу, с аппетитом поедая бобы, указал на стол у камина и кивком, молча, отправил подавальщицу. Миловидная девица, с округлым лицом и большими глазами, похожая на одну из тех Мадонн, что до Реформации стояли в храмах, споро подбежала к Гарольду и наклонилась, демонстрируя весьма скудное содержимое декольте. Впрочем, моряков, кажется, такое зрелище вполне устраивало: они приветствовали девушку свистом и незлыми криками.
Гарольд с наслаждением потянул ноги под столом - сил ему ещё ощутимо не хватало.
- Здравствуйте, мне бобов, хлеба и эля, пожалуйста. - Надо было поскорее подыскать себе какую-нибудь работёнку, деньги, как обычно, бесконечно быстро покидали его кошелёк. Гарольд краем глаза взглянул на моряков, те ели и что-то бурно обсуждали. Можно было попробовать закончить с делом уже сегодня и завтра отправиться дальше, но сначала еда, которая даст время ещё раз осмотреться.
Подавальщица кивнула и через мгновение принесла заказ. Должно быть, в таверне готовили впрок.
Поблагодарив девушку Гарольд принялся за еду. На угощения Амалии она никак не тянула, но после долгой и действительно трудной дороги, казалась вполне съедобной. Моряки, конечно же, пили и торговец не спешил. Кроме того, общаясь с таким количеством людей, Гарольд рисковал услышать слово, от которого он сам ещё не отвык. По дороге торговец несколько раз забылся и тут же поплатился за это. Каждый раз боль становилась всё менее резкой, но всегда была очень ощутимой. Контракт с Велиалом грозил ещё большим количеством неудобств и опасностей. И Амалия, и Вальтер смотрели на него, как на сумасшедшего или как на дурака, скорее, как на дурака. Амалия как на сумасшедшего, Вальтер, как на дурака. Амалия. Стоило заехать к ней на обратном пути, может дорога и вышла бы длиннее, но где его ещё бы так накормили, и бесплатный ночлег, опять же. Было жутко неудобно, за деньги, на которые он сейчас ел. "Надо найти способ подзаработать и купить какой-нибудь дорогой дичи или чего-то такого". Да, что-то в этом роде было бы неплохо. Гарольд опять оттащил себя, чуть ли не за уши, от фантазий и вернулся к делу - доел, ввяз кружку с элем и подошел к морякам.
- Добрый день, не против, если я присоединюсь?
- Садись, - приветливо кивнул ему седоусый, одетый в грубую одежду моряк, как раз отставивший опустевшую кружку, - знамо дело, в компании и ром вкуснее, и девушки красивее, и истории интереснее.
- Не то слово, так поездишь недельку- другую один, или в молчаливой компании - и совсем одичаешь. - Торговец улыбнулся и протянул моряку руку. - Джеймс Грот.
Оставалось надеяться, что в таверне неожиданно не появится констебль и не начнёт во всеуслышание кричать его запятнанное имя.
- О, внизу, зато за главной мачтой! - откликнулся молодой парень со шрамом на щеке и связанными в небрежный хвост чёрными, как у самого Гарольда, волосами. - И куда же ты несёшь корабль?
Седой же отсалютовал кружкой.
- Рон Тинддл меня кличут.
- А прозывают Чайкой, - добавил третий, рыжий, словно огонь, с коротко стрижеными усами.
- Приятно познакомиться. - Торговец сел на скамейку. - Сейчас никуда, я уже два месяца не ходил по морю, а так, то на север, вдоль побережья. Я ищу заброшенные храмы.
- Заброшенные храмы, они всякие бывают, - глубокомысленно отозвался Чайка, с намеком поглядывая на свою пустую кружку, - в иных и призраки, говорят, водятся.
Торговец улыбнулся.
- Девушка, будьте добры, налейте мои новым приятелям. - Гарольд повернулся к морякам. - Интересуют меня совершенно все заброшенные храмы вдоль побережья Эссекса, я не в том положении, чтобы выбирать, прийдётся рисковать и лезть в каждый.
- Ох, друг, - тяжело вздохнул молодой любитель парусов. - Совершенно все храмы! Эдак и закуска понадобится, потому что иначе даже мы столько не выпьем, натощак-то. А если ещё и думать придётся, у-у! Потому как крутится у меня один такой в голове-то, да вот на голодный желудок всё никак не вспомнить...
- Ладно. - Улыбка не исчезла с лица торговца. - Подайте, пожалуйста, и закуски. Надеюсь, теперь, с тем, как мой кошелёк пришел в расстройство, ваша память пришла в норму, и вы сможете мне помочь.
- Приятно видеть такоую щедрость! - просиял моряк и повернулся к Чайке. - Признаться, Кортсенд мне на ум приходит.
Тот раздумчиво кивнул и улыбнулся подносчице, расставлявшей тарелки. Остальные встретили еду и выпивку одобрительными возгласами.
- Правда твоя. Как маяк ведь там башня эта.
- И ведь точно как маяк! - подхватил рыжий. - Ночью прямо лучше и не надо.
Гарольд улыбнулся чуть шире.
- Как маяк - это хорошо, легче будет найти. - Как минимум легче, чем заросший подвал, который, впрочем, и с моря не было бы видно.
- С моря - замечательно просто, - с энтузиазмом покивал молодой, после чего наклонился к Гарольду с нарочито расширенными глазами. - Высаживаться, конечно, я бы там не стал, хотя есть чуть южнее приятная бухточка.
- А с чего так, не стал бы высаживаться? - Немного потише спросил торговец.
- Так место гиблое, - отпивая из своей кружки, сообщил Чайка, - призраки, слышь-ко, воют и кричат. На шпиле в бурю бывает и женщина сияющая стоит, руки раскинув, и хохочет, хохочет, а космы так по ветру и вьются.

С Ричем и Спектром


- Причём женщина-то наполовину вовсе голая, - с удовольствием добавил рыжий. - Капитан, значит, в трубу разглядел. Красивая. Как есть нечисть. Или ведьма.
- Небось, та самая и есть, - вставил молодой. - Церква-то, говорят, завалилась когда, у-у, народу подавило - страсть. Вот эта, небось, и устроила.
Торговец выругался про себя, видимо просто прийти и забрать святыню ему было не дано.
- И давно это было? - Заинтересованно спросил Гарольд. - В смысле завалила давно?
С другой стороны не будь храм проклят, вряд ли бы там шаталась нечисть.
- А вот как Реформация началась, так и рухнул, - Чайка пожал плечами, примериваясь к бекону, - говорили, будто это, значит, Господь Бог супротив беззаконий высказался, а я считаю - ведьминское это. Как есть - ведьминское.
- Говаривали, - вступил доселе молчавший моряк, со шрамом, расслабленно сидевший в углу, - плита там была алтарная, чудотворная.
Настроение тут же поднялось, речь, наверняка, шла именно о том храме. Гарольд несколько раз неслышно топнул ногой по полу, отбивая ритм любимой песенки, задумчиво продолжил.
- Тогда наверняка ведьма, не понравилось суке, что люди лечатся. А слышно было, чтоб кого там утащили, или кто пропал?
- Так и пропадали, - охотно согласился Чайка, - да так, что и косточки сыскать нельзя было. А с фрегата "Роза-Анабелла" и вовсе вся команда пропала, с боцманом. Он богохульник страшный был, да ромом насквозь пропитан. Как и не подавилась-то!
- Так как р-раз - сразу в ад, - пояснил ему рыжий, - упаси Господь от ведьмы такой!
Как Гарольд не старался, всё равно слегка скривился от приступа боли, и почему-то нотки отвращения. Моментально вернувшись в привычное состояние, он тут же оправдаться.
- Как представлю, что мне туда лезть, аж дурно становится. И, что никто так и не попытался эту дрянь извести?
- Дак, как извести-то? - Удивился рыжий, поддернув рукава рубахи, - там же капище было языческое. Старых богов еще, значит. А они кто? Бесы!
- Помилуй нас, грешных и спаси, Отец Небесный, - истово перекрестился Чайка, вздыхая, - вот оно попущение господне. А и изводить призрака ни к чему, стало быть. Издали ведь видно, особливо в шторм. А рифы там опасные, не всякий лоцман проведет. Так что, ежели б не хохотала там бесовка, много в тех рифах остались бы.
Гарольд скрипнул зубами, ему показалось, что он сейчас рухнет на пол и начнёт по нему кататься. Надо было заканчивать, а то эти истово верующие моряки всё сильнее старались достучаться до небес.
- Ну, спасибо за подсказку. - Он поднялся, обтряхнул штаны от крошек. - Удачного вам плаванья и попутного ветра.
Надо было выспаться и раним утром выезжать.
Моряки отсалютовали ему кружками и снова весело загомонили. Чайка завел старую матросскую песню о любвеобильной дочке купца и тридцати матросах, а вся честная компания подхватила припев.

с Леокатой

Раймон де Три и Эмма Фицалан

19 января 1535 г. Уэльбек, что под Ньюстедом, Ноттингемшир.
Суббота
Возраст Луны 11 дней, Нарастающая Луна 3 дня до Полнолуния

Уэльбек, который и деревушкой-то назвать сложно было, жался между монастырем и густым лесом. Быть может, стоило сказать, что он привольно раскинулся, но, право, говорить такое о поселении из десяти домой, одного постоялого двора и одной доски с рекламациями, не поворачивался язык. Дома, аккуратные, маленькие, под яркими крышами, точно игрушечные, стояли рядком, построившись в нарядную колонну, возглавляемую таким же маленьким и нарядным постоялым двором. Даже доска, прибитая к его стене, была нарядной, украшенной резьбой и крашеными вайдой рисунками.
"Продаю кроликов, - гласила первая рекламация, - по шиллингу за пару. Спросить у Симса"
"Лекарка для непраздной потребна, - сообщало следующее, - в пятый дом".
"Кто шкодника богопротивного изведет - шестьдесят фунтов, в доме седьмом, под красной крышей".
- И везде-то шкодники, - задумчиво отметил Раймон, разглядывая при этом предложение по продаже кроликов. Пушистых и милых, вкусных с тимьяном и чесноком. Спрашивать о них у местного Симса, впрочем, не хотелось. К тому же, была надежда, что в таверне кормили и без того неплохо. И не только кроликами. - Как только люди живут.
Жили, впрочем, явно не так уж плохо, о чём говорили и ухоженность, и наличие как минимум одной "непраздной".
- И непразд... - согласилась Эмма, с интересом разглядывая прошедшую к колодцу беременную красавицу с ведром, одетую ярко, цветасто, румяную и улыбающуюся мечтательно, - беременные, то есть. И Симсы. Если все суммировать, то получается как-то...
Договаривать она не стала, лишь проводила взглядом "непраздную", величаво прошествовавшую обратно.
- Как-то ностальгически. Можно поспрашивать, нет ли рядом поместья из чёрного камня, с котиками, - подхватил Раймон. - И, может быть, такова наша судьба - дарить миру новых святых?
- Нет, - также решительно, как до этого выразила согласие, отрицательно покачала головой девушка, - я не хочу на алтарь снова. И к котикам - тоже. Или на алтарь с котиками.
- Говорят, всё лучше с котиками, - легко возразил Раймон, обнимая Эмму за талию и увлекая к обиталищу богопротивного шкодника. Культы, насколько позволял судить обогатившийся за последние две недели опыт, обычно хотя бы не травили михаилитов до того, как те решат их собственные проблемы. - Скорее всего врут, но... К тому же, у нас есть магистерская цепь, через которую просачивается только малая доля котиков. Хм. Учитывая, что они каменные, может, их получится класть в ванны - вместо алтарей? Алтари неудобные, холодные и жёсткие.
- Алтари хотя бы плоские, - со знанием дела возразила Эмма, - а с котиками места в ванне для двоих не останется.
В маленьких селениях были свои преимущества. И свои недостатки. Преимущества заключались в том, что от таверны до местообитания всяческих шкодников была пара шагов. Недостатки были весомее сомнительных выгод - ярко-зеленая дверь на кипенно-белой стене под красной крышей нахально прервала увлекательный разговор, подмигнув начищенной бронзовой ручкой.
- То есть, ты всё-таки за алтарь... - Раймон задумчиво покивал, одновременно стукнув в дверь. - Ну, что же, в некоторых ритуалах, если их проводить правильно, котиков, даже стоящих по краям, действительно, не потребуется.
Распахнулась, а точнее - провалилась, дверь внутрь, явив миру еще одну непраздную. Молодуха счастливо улыбалась, придерживая большой живот одной рукой, а второй прижимала к себе рыжеволосого, конопатого мальчугана, чей взгляд, пробежавшийся по мечу и плащу Раймона, не сулил спокойной охоты на пакостников. Более того, он вообще заставлял усомниться в наличии оных.
- Господин? - Молодка разулыбалась еще шире, будто ей соверен показали.
- Господин, - обречённо согласился Раймон, отстранённо прикидывая, сколько по уставу можно содрать за упокоение ещё и шкодящего ребёнка сверх указанных шестидесяти фунтов. Получалось, нисколько. Более того, получалось неодобрительно и крайне магистро-ругательно. Что, с другой стороны... - Михаилит Фламберг и госпожа Берилл. Специалисты по богопротивностям.
- По богопро...? - Начала было удивляться непраздно-улыбательная, но быстро что-то сообразила и снова засияла улыбкой, - а, вы про паскудника нашего. Входите же, ну входите же.
Внутри было также чисто, ярко и округло. Повсюду стояли горшки, горшочки и совсем маленькие горшочки, которые так и хотелось назвать горшочечками. В этих тоже весьма непраздных емкостях обильно росли герани, пахнущие так едко, что даже привычная к травничеству Эмма расчихалась. И на видном месте стояла лютня, поблескивая черным, украшенным серебром, боком и напоминая о Клайвелле и о той ночи... Раймон хмыкнул и, пытаясь не дышать - по крайней мере, не дышать глубоко, - повернулся к женщине.
- Так что, говорите, за паскудник?
- А в закваску плюет, - просто ответила молодка, - у нас, извольте видеть, хлебцы чудодейные тут выпекаются, чтоб понесла женщина, а оно богомерзко портит, святости лишает.
- Воистину, чудодейные, - негромко, со смешком, согласилась Эмма, выглядящая рядом с хозяйкой дома, как стройная ель у кряжистого дуба.
- Ужасно, - сочувственно кивнул Раймон. - Такому чуду мешать никак нельзя. А лишать святости - вообще непростительно, её следует только увеличивать! Видеть поганца этого никто не видел, или всё же случалось?

Со Спектром

Пояс светился, но в комнате вместе с ними находились только женщина с ребёнком. Из видимых существ. Что оставляло не так много вариантов. Самый интересный из которых сводился к очередному импу. Что давало новый виток мыслям о совпадениях.
- Chan e, chan e a-mhàin e*, - простонал ворчливо тонкий голос в углу, и из тени осторожно, прячась за метлу, действительно вышел имп, зачастив, - имп не поганец, имп ничего не знать, имп тут жить, они имп не кормить, имп в тесто плевать. Oighre не трогать имп, да? Имп сам уходить!
Непраздная взвизгнула и выбежала из комнаты, уволакивая с собой изнывающего восторгом и любопытством мальчишку.
Репутация, как выходило, бежала далеко впереди и, для разнообразия, оказалась полезной. "Наследник"? Интересно, чего или чей. Или он путает слово? Раймон подозрительно уставился на мелкого фэа, уперев руки в бока.
- И имп не носить... дьявол. Тебе не поручали доставить никаких статуэток, не велели передавать посланий или чего-то в этом роде? От, хм, Великой Королевы?
- Имп не служить Королева, - с затаенной гордостью сообщил мелкий пакостник, поглядывая на ветчину, стоящую на столе рядом с полукругом хлеба, - имп служить Немайн, Хозяйка Роща. Немайн ничего не велеть. Никто.
Эмма вздохнула с жалостью, отрезая кусочек от мяса и передавая его Раймону.
- Есть хочет. Очень сильно.
- Немайн... та, что с гобелена, что ли? Тоже не самая лучшая рекомендация в наши дни, - проворчал Раймон. - Но раз ничего не велеть, то и ладно. Уже хорошо.
Он присел на корточки и протянул фэа мясо на ладони. Заодно оглядел хижину, но молока видно не было, хотя козы по деревне бегали. И ещё оставался вопрос, годилось ли молоко коз импам. То немногое, что он помнил из рассказов Бойда, слишком перепуталось, чтобы искать там зёрна истины. Чёртовы богини. Уже тогда казалось, что в них и Велиал ногу сломит. Кому-нибудь.
- Хозяйка рощи, говоришь, а не Королева. Но ведь я ей тоже зачем-то был нужен. Но, получается, иначе. Не разъяснишь?
Рассчитывать на ответ от импа, конечно, не особенно приходилось, но мир был местом удивительным и непредсказуемым.
Имп проковылял и не сразу, отдергивая лапку, с опаской взял ветчину. Чинно усевшись на лавку, он принялся аккуратно жевать кусочек, согласно кивая каждому слову.
- Имп не знать. Немайн не велеть трогать Oighre, Teine Òga. Никто. Иначе, - фэа выразительно провел пальцем по собственному горлу. - И жена воин не трогать.
- Хм. Это, конечно, правильно... - медленно ответил Раймон. - Хотя и неожиданно. Но приятно. Только ты говоришь - Oighre. Наследник? Наследник чего? Или кого? Почему такое прозвание?
- Fuar a'Ghaoth, - удивился имп так искренне, точно пояснял давно известные всем вещи, - не любить фэа. Совсем. Бить сапогой, - замолчав и поморщившись так, будто его уже били "сапогой", пакостник потер бок и продолжил, - убивать. Редко жалеть. Редко добрый. Назвать воин - сын. Воин тоже не любить фэа, убивать, чашка в глотка. Наследник. Молодой Огонь.
- Fuar a'Ghaoth, Canan Ard? Доводилось слышать такие слова, ничего не скажу.
Называет сыном, не любит фэа. Почему-то Раймону казалось, что речь идёт вовсе не о папаше де Три, породившем трёх сыновей, в числе которых Раймон стал младшим. И не о его двух братьях, которые никогда не испытывали чрезмерного интереса к племяннику. И ощущение это, осознание не нравилось ему совершенно. Напрочь, до холода под ложечкой и зуда в пальцах. До накатывающего равнодушия, прикрытого улыбкой. В нос отчётливо шибануло можжевельником, и Раймон встряхнулся. - Интересно, очень. Но, правда, мало кого и я люблю. А, всё же, чашки в глотку - не всем достаются.
Ещё кусок мяса он отрезал сам, скользнув пальцами по руке Эммы. Девушка уцепилась за запястье испуганно, удерживая и притягивая к себе, заглядывая в глаза.
- Не надо, не во Фламберга.
Удивление вспыхнуло причудливым цветком, свернулось вокруг, и Раймон приостановился, склонив голову.
- Почему?
- Потому что, - теплые ладошки Эммы медленно перетекли к его шее, да и сама она прижалась к нему, все еще глядя испуганно, - феникса не портят ни отрастающие перья, ни новое обличье. Ты не стал бы иным, скажи тебе это не имп сейчас, а он, в детстве. И он не стал бы иным. От того, что кто-то когда-то был кем-то... Этот человек не перестает быть другом. Отцом. Добрым гением за спиной. Я в детстве тоже слышала эту историю от няньки... Ну скажи, ты отказался бы от меня, если вот этот имп скажет, что я - фея Мелюзина?
Раймон невольно фыркнул.
- Для этого я, кажется, слишком часто видел тебя купающейся. Но пример неудачен. Фея, сколько я помню, никакого отношения к нашим прекрасным кельтам не имеет. В отличие от Тростника, к которому вопросов в итоге куда как больше. И каждый раз я не могу не спросить: а о чём ещё он молчит - и просто делает? Что ещё стоит за плечом, кроме векового прошлого, преемничества этого, этих стрел. Что ещё там, за слоями, кроме дружбы, наследства. Но, впрочем, и с Мелюзиной импа мне было бы мало. Поэтому и второй раз скажу: возможно, это всё лишь кажется после иллюзий, от которых течёт и плавится мир, как песок под волнами, - помедлив, он усмехнулся. - К слову, Мелюзина тоже роли поменяет. Если ты - это она, теперь будешь спасать от похитителей. Дракон, как-никак.

----
*нет, о нет! (гаэльск)

с Леокатой

Губы Эммы дрогнули, точно она скрывала слёзы, но говорила тихо и мягко, цепляясь за ткань оверкота так, что казалось, будто она пытается удержать. Или удержаться самой.
- Ты ведь тоже не отвечаешь на вопросы, если не хочешь. И просто делаешь. Как сейчас. Как он. Стрелы, эта комната... Не думал ли ты, что он каждый раз ждет тебя, надеется, что ты заглянешь в резиденцию, чтобы навестить? Не готовят комнату, не прячут стрелы для того, о ком не думают, кого не ждут, - девушка вздохнула, бросив взгляд на импа, который со слегка изумленным видом глазел на них. - Я не защищаю. Но я теперь боюсь, что если вдруг... Что ты и от меня будешь готов отвернуться.
"Она ведь видела этого человека два раза в жизни. А я где был?"
По мере монолога Эммы Раймон чувствовал, как брови его поднимаются всё выше. На последних словах он тяжело вздохнул, бессознательно поискал глазами кружку остывшего отвара, не нашёл и вместо этого, не обращая внимания на тиару, одним движением руки взлохматил волосы Эммы. Насколько это получилось с учётом металлической нити.
- Таких "если вдруг" не бывает. Ну а прочее - так ведь свои мотивы я знаю! Большая разница. Но пристыдила, не спорю. Защитив.
Досадливо хмыкнув, Эмма кое-как пригладила прическу и снова прижалась к груди, вжимаясь плотно, обнимая за талию.
- Всё равно не уйду, даже если и небываемое произойдет, - с угрозой, в которой зазвучала улыбка, проворчала она, - буду, как в той песне о лорде Грегори. Стучать в дверь поместья и ныть.
- Имп съесть мясо. - Оповестил их мелкий фэа. - Имп благодарить.
- Туманный час угрюм и тих,
Лишь имп гремит ключом.
Я у зеркал стою твоих -
Дым разгони, открой? - подняв бровь, продекламировал Раймон и вздохнул. - Придётся открывать, конечно. Но пока что нужно что-то сделать с этой пакостной ситуацией. Впрочем, одна идея есть. Имп ведь есть - способен есть - облатки?.. Если очень нужно убедить некую женщину в полезности и свежеобретённой небогопротивности?

Монастырь. Полдень.

Монастырь был похож на все монастыри, виденные до него - серый камень, высокие башни со шпилями, одинокий колокол, уныло звенящий в серой высоте. Монахи в серых же рясах, не менее уныло и степенно выступающие по коридорам и галереям. Гобеленов в обители не было. Никаких. Не было даже витражей, но зато были фрески. Яркие, точно были нарисованы недавно, они изображали различных святых во время их подвигов. Эмма уверенно узнавала в них то Августина, то Бригитту, то Агнессу Римскую. И остановилась у изображения святого Роберта Молемского. Достойный основатель монастыря в Сито отчего-то был изображен среди лесов, которые определенно опознавались, как Шервудские. И указывал он в пол. Буквально. Рука святого будто выступала из стены, а сам пресвятой с весьма удивленным видом рассматривал что-то под ногами.
- Он дважды пытался сложить свои обязанности и жить отшельником, но все время приказом Папы возвращался, - отстраненно сообщила Эмма, глядя под ноги по примеру святого.
- Святой по принуждению, - проворчал Раймон, оглядываясь. Пол, плотно выложенный небольшими камнями, выглядел совершенно нормально. Казалось, что никаких тайников тут быть не может, но всё же в одном месте камень под каблуком отзывался иначе. Гулко. Жаль, что слишком много людей прохаживались по открытой галарее. И удивление монахов от того, что кто-то ломает пол, вряд ли продлилось бы долго. И слишком далеко на север зашли они для того, чтобы размахивать письмом Кранмера. Подивившись фантазии тех, кто прятал венец, Раймон взглянул на Эмму, подняв бровь. - Кажется, на ночь мне потребуется платок, вышитый твоими волосами.
- Не успею вышить, - вздохнула в ответ Эмма, - но на будущее можно сплести перчатку. Если у нас когда-нибудь будет хотя бы три дня без спешки.
Теперь девушка с интересом рассматривала следующую фреску, на которой была изображена молодая женщина в старинном одеянии, с нимбом над головой и пасущая двух гусей, глядя на них ласково.
- Знаешь, кто это? - Поинтересовалась она задумчиво. - Святая Эдбурга Винчестерская. Внучка Альфреда. Он вообще глава семьи семерых святых.
- Интересно. А если бы венец разобрали на большее количество частей, святых могло бы быть и несколько сотен? Впрочем, сначала бы закончить с этим делом, а уже потом думать, где там её останки, чудодейственная ракка или что-то ещё. Тайник, тайник. И как же неохота лезть ночью через стену... - на галерее хватало и монахов, так что Раймон, недолго думая, поймал взгляд ближайшего. - Мир вам, отче. Будучи скромным братом ордена михаилитов, - привычные некогда слова теперь отчётливо не соответствовали одежде, и он поспешно продолжил, - хотел спросить, нет ли нужды у славной обители в моих услугах?
Монах изумленно уставился на серебряное шитье на оверкоте, видимо, пытаясь сообразить, откуда взялась упомнутая скромность, чем воспользовалась Эмма. Слепо, в своей манере, ощупывая фреску, точно она была гобеленом. Похлопывая ладошкой с кольцом, трогая пальцами гусей и нимб.
- Под гусями и под хитоном - пустоты, - тихо сообщила она, не отрываясь от своего занятия.
- Мир вам, брат мой, - ошарашенно ответил, наконец, монах, - милостью Господней, тихо в мирной обители нашей. Ничто и никто не тревожит её.
- Замечательно, когда ничего не тревожит, - порадовался Раймон. - Ни твари богопротивные, ни комиссии лорда Кромвеля. Благодарю, отец.
Возможно, стоило сделать так, чтобы монастырь что-нибудь всё-таки потревожило. Сложно, без гарантий, что в округе окажется подходящая нежить и, возможно, всё равно под присмотром. Какую тварь можно было бы притащить за стены, чтобы оправдать разломанные пол и древнюю фреску? Хухлика? Что-нибудь небольшое и быстрое и... хм, способное откладывать яйца под каменные поверхности? Исключительно согласно древним бестиариям.
Монах кивнул и спешно ретировался, оглядываясь. Эмма, тем временем, перешла к следующему изображению, которое пряталось в алькове, подсвечиваемом светильней наподобие той, что висели в капелле резиденции. Изображаемые на ней святые сестры Мильбурга, Мильдреда и Мильдгита, взявшись за руки, лихо плясали вокруг рябины, ничуть не смущаясь развевающимися подолами, бесстыдно обнажающими щиколотки и босые стопы. Мильдгита при этом отчетливо напоминала Немайн с гобелена.
- Странная фреска, - резюмировала Эмма, - с чего бы благочестивым настоятельницам монастырей, да еще и дочерям святой Эрменбурги, так отплясывать?
- И в каждой - по тайнику? - подозрительно поинтересовался Раймон, с тоской оглядывая длинный ряд фресок и статуй. - А так молодые, радуются. Чего бы не плясать. Либо художник обладал излишне живой фантазией. Или одной из сестёр действительно была древняя богиня. Я даже не удивлюсь. Почти.

Со Спектром

Постоялый двор Уэльбека. После полудня. И после ванны, разумеется.

Расчесывать волосы, в порядке мелочной мести, Эмма доверила Раймону, всучив гребешок и усевшись на колени, тем паче, что время до нового его визита в монастырь было. И тут же растаяла, разомлела от тепла, от стука его сердца, от рук, от покалывания щетины, когда прижалась к подбородку губами. Из головы, точно по волшебству, вылетели мысли о магистре и его неожиданно открывшемся прошлом. О Новом свете и преемничестве. О Ю и мсье Листе. Обо всем вылетели, оставив лишь двоих. Кольцо, разомкнутое было недавней перепалкой, сомкнулось снова. Прокладывая губами дорожку от подбородка к шее, от шеи - к уху, Эмма едва слышно вздохнула и спросила, чуть отодвинувшись от Раймона, чтобы удобнее было дотянуться до губ.
- Я обещала не спрашивать, но... Ты в Тауэр попал из-за убийства в доках?
Спросила, точно хотела знать ответ, будто он был важен. Будто не пролилась однажды ночь признанием, невозможно согретым его губами и огнем костра. Каждым выдохом, каждым касанием по сей день порождающим лишь один вопрос: как жили без этой зимней весны на двоих? Как прожить без нее дальше, если... Эмма обвела пальцами вышивку рубашки, скользнула ими в распахнутый ворот, не отказывая себе в удовольствии погладить шрамы. Никаких "если". Доверять - во всем. Они оба нуждались в этом хрупком, недоверчивом доверии, в этом горьком счастье одиночек, неожиданно осознавших, что вдвоем - сладко.
- Да, верно. В доках - лёгкие деньги и тяжёлые одновременно. Если нужно, чтобы не задавали лишних вопросов, то лучше места не найти. А деньги мне нужны были позарезу. Тогда как раз в порт пришёл торговец, и команде должны были заплатить за рей Ошс, ну а моряки просаживают деньги на три вещи: женщин, вино и - это меня особенно интересовало тогда - кости. Особенно там, где не посмотрят косо на толику магии... если не попадёшься.
- Жулик, - подражая Ю, не позволяя себе и тени упрека, проворчала Эмма, ласково взъерошивая волосы на затылке. Хотелось сказать о том, что упрекая своего Бойда в скрытности, Раймон и сам умолчал ему о тюрьме и о демоне, руководствуясь, разумеется, своими мотивами. И что вопрос этот - всего лишь повод - серьезный, до скуки - пригладить ершистого Фламберга. Но произнесла иное, сдержалась, лишь улыбнулась своим мыслям, - мне снова ждать тебя вечером?
- Не знаю, - неожиданно серьёзно ответил Раймон. - Чую я, что-то в этой обители не так. Мало того, что собаки, так и не берегутся они так, словно... нужды нет. Признаться, я бы предпочёл сюда вернуться позже. Просто, ночью, не заезжая в таверну, не гуляя предварительно по галерее и не проявляя интереса ко фрескам. Или даже просто утром, открыто, как чета де Три, размахивая письмом от Кранмера.
- Служанка, что носила воду, говорит, будто они оберегаемы святой Этельгивой, которая, кстати, дочь Альфреда, - поморщившись от досады на этого короля, настолько плотно вошедшего в их жизнь, что говорить о нем приходится постоянно, Эмма вздохнула, - будто бы побывала она тут, еще будучи игуменьей монастыря в Шафтсбери, благословила - и с тех пор ни воры, ни нечисть не тревожат эту обитель. Ты знаешь, в резиденции, пока брат-библиотекарь искал травник, оказавшийся почему-то среди философов, я полистала книгу об Альфреде. Монастырь этот, где дочь его была игуменьей, был вторым, который он основал. Король вообще понастроил их великое множество и, кажется, был ревностным христианином.
Эмма задумалась, осмысливая странную догадку, что они зря мечутся по монастырям, следуя подсказкам. На мгновение ей показалось, что подсказки только уводят в сторону, ведь рубин, что хранился у Раймона в кошеле, они нашли в Бермондси, о котором вообще не было никаких записок, напротив, из него неведомый ловкач отправил их в Кентерберри. Додумать помешал шум за окном. Неохотно соскочив с коленей, Эмма выглянула в окно и оторопела. С криками, проклятиями, все немногочисленное мужское население Уэльбека, состоящее сплошь из крепких здоровенных парней с вилами, тащило двух скромно одетых мужчин. "Дьяволы Кромвеля!" - шумели мужчины, а сопровождающие их дюжие монахи сурово крестились и читали молитвы.
- Кажется, письмом размахивать нельзя, - задумчиво откомментировала увиденное Эмма.
Раймон согласно вздохнул.
- И воры с тварями не тревожат, и беременности дева Мария слезами наплакивает. Воистину, чудесен сей монастырь. Даже любопытно на эти слёзы взглянуть. Такая святыня. Да ещё непрерывно сочатся, кажется. Жаль, сами не покажут.
- Паломникам, ищущим благости - покажут, - рассеянно сообщила Эмма, наблюдая за тем, как кромвелевых дьяволов вешают на раскидистом дубе. - Ибо грех скрывать от страждущих то, что может принести утешение. Но это, к сожалению, не даст ответа на то, что хранится в полу и фреске. Раймон... Что, если эти загадки только уводят от венца? Они написаны так, что не оставляют даже раздумий - везде указан монастырь. Если бы ты прятал что-то, чего не должны найти, ты писал бы места, где оно спрятано?
- Нет, - признал Раймон, обнимая её за талию сзади. - Но что у нас есть, кроме этих подсказок? Рубин в гобелене оберегал, помогал. Искать святые реликвии, что скрытые, что тайные? Долго путешествовать придётся. Разве что сосредоточиться на потомках Альфреда, если венец разделили между теми, кто стали потом святыми через сотворение чудес. Но это не объясняет, как камень оказался в гобелене с архангелом Михаилом.
- На миг мне показалось, что подсказки уводят из того места, где на самом деле есть что-то, - первый из мужчин заплясал в петле и Эмма прижалась к Раймону, не желая ощущать то, что чувствует сейчас этот уже покойник, - но лишь на миг. Мне не понравилось то, что я прочла об Альфреде. Он ревностно насаждал веру, даже нордлинги должны были принять крещение за то, чтобы им позволили здесь жить. Посвящал молитве половину дня и половину ночи, но при этом успевал объединять Англию, строить флот и писать законы. Будто... Это было два человека, близнецы. Или, может быть, венец ему давал не только здоровье, но и силу, знания?
- Или, подсказки - подсказкам рознь, - задумчиво заметил Раймон. - Одни увели до Глостера, откуда пришлось вернуться. Листок привёл сюда, где определенно есть что-то странное. Венец или нет, но - чудо. Вот как эти чудеса да подсказки отличать? Как там говорил Двойка? Архангел - покровитель долбанного короля. Хорошо, связь. Но ведь и он - покровитель не единственный. Немайн эта, которая на другом гобелене вручала чёртов венец... кстати, а зачем, если он потом насаждал христианство?
- Дура потому что, - прозвучало в воздухе за спиной, отчетливо и самокритично, глубоким и приятным голосом.
Эмма вздрогнула, пораженная не столько голосом, сколько искренностью чувств говорившей и с интересом выглянула из-за Раймона. В комнате,ожидаемо, никого не было, а вскоре исчезло и ощущение присутствия.
- Наверное, её тоже не стоит поминать всуе, - задумчиво резюмировала она.
Раймон, пряча кинжал обратно в ножны за спиной, почесал подбородок и цинично пожал плечами.
- А почему нет? Чем мы хуже Альфреда. Может быть, она отдаст венец нам. Или, хотя бы, кусочек? Бесплатно, конечно, едва ли, но вещь старая, распиленная, может быть, и цена невысока окажется... Кроме того, интересно, что имел в виду тот имп. Признаться, я думал, они заодно, а так... хотя, быть может, ей просто стало жалко своих фэа.
За окном, меж тем, повесили всех, кого намеревались, и толпа начала расходиться.
- Можно спросить её саму. Но не сейчас, хорошо?
Эмма обняла Раймона, спрятав лицо на груди. Ей хотелось с лишь немного покоя. Настолько, что не тревожили ни висельники за окном, ни древние богини, ни венцы. Золотистым и радужным маем прикасалась она сейчас к нему, теплым солнцем, парящим в закате, фиолетовым нежным туманом. Воздух ткался из поцелуев и ответной улыбки, пробуждал звезды, видящие такие красивые сны о полевых цветах вокруг их поместья, о вере в добрые сказки, в человеческие чудеса. Мягко таяли снежинки-капельки, разрисовывая окно узором, который утром станет причудливо-волшебным, и это было тоже волшебством - делить эти слезы зимы на двоих, буднично, прозаично, сливая их в реку и снова расплескивая жемчужинами, раскрашивая их белизной черные холсты эти будней.

с Леокатой

20 января 1535 г. Равенсхед. Раннее утро.

Равенсхед встретил их воронами на воротах, ярко-коричневым камнем домов и мостовой и "Feuille" почти у самой таверны. Лавка была заперта, по раннему времени, но впечатление разбойничьего притона не производила: аккуратно покрашенная дверь, ажурная кованая вывеска и даже занавески на окнах. Впрочем, этого стоило ожидать. Зато таверна, не имеющая названия, но выглядящая, как небольшой, сказочный домик, подарила первый сюрприз: из-за кокетливой, украшенной резьбой ограды слышался знакомый басовитый лай.
- Ой, - сообщила удивленно Эмма, когда они въехали во двор, - это ведь Девона.
Раймон только кивнул. А человек в черном, простом оверкоте, который украшала лишь синяя тесьма по вороту, гонявший гончую по двору за палкой, определенно был Бойдом. Но тем, что остался в детстве - молодым, смуглым от загара, без шрама на лице и седины в волосах. Без прищура, но зато со смешинками в светлых глазах. И вид этот выбивал напрочь, до изумления, скрыть которое оказалось непросто. Хотя, вероятно, удивляться и не следовало, но удивлялось всё равно. Увидев их, помолодевший магистр просиял улыбкой - радостной, открытой - и поспешно пошел навстречу.
- Ой, - снова ошеломленно проговорила девушка, глядя на то, как Бойд приближается к ним своей неизменной, танцующей походкой, - я его понимаю. Будто закрыться не успел. Радуется и очень волнуется.
- И, я погляжу, всё ещё полон сюрпризов, - добавил Раймон, перекидывая ногу через шею Розы.
Fuar a'Ghaoth. И совпадения упрямо не хотели заканчиваться, сжимая славную Англию, выпрямляя дороги. И, спрыгивая на землю, глядя, как Бойд снимает с седла Эмму - не закрываясь! - он хмыкнул и пожал плечами. Такой мелочи удивляться не стоило уже вовсе. Сеть мира становилась плотнее, укрепляясь узелками, в которые неизбежно скользили капли.

Ближе к полудню.

"Feuille", гостеприимно подмигивая лампадками в окне, выглядела мирной, милой лавкой. Шмыгал приказчик, щуплый, рыжий и веснушчатый парнишка, осиной на ветру прогибаясь под стопой книг, которые он переносил, кажется, совершенно бесцельно, создавая видимость работы. От наблюдения за ним у Раймона вскоре начала кружиться голова. Мсье Лист нос на улицу не показывал, но о том, что хозяин был в лавке свидетельствовали и колышащиеся занавески, и хмурый громила у входа.
- Тебя ждет, - задумчиво произнес Бойд, прислонившийся к створу двери лавки оружейника, куда увлек, невзирая на возражения, - когда мы с Вихрем первый раз здесь побывали, все обошлось без суеты и охраны. Раймон, предлагаю не повторять ошибок. Эмма может прогуляться с Джерри за город, в сторону Оллертона, там чудесные леса.
Оружейник, при виде магистра поспешно ретировавшийся за прилавок, поглядывал на него озадаченно, но молчал и лишь ожесточенно начищал суконкой кинжал, нарядный, но по виду совершенно бесполезный, ибо даже по лезвию был украшен крупными самоцветами.
Раймон поморщился. Вихря он помнил ещё по совместным проказам в ордене, но в данном случае доверия ему как-то не было. Несмотря на радость от того, что того спасли от пауков, невзирая старое знакомство, общий опыт и всё прочее, составлявшее сначала обучение в ордене, а потом - частично - и тракт. На котором, впрочем, они пересекались чем дальше, тем реже. Пока не перестали.
- Джерри, поверь мне, ничего не сделает с той тварью. И в Глостере я Эмму уже раз оставил позади. Результат не понравился. Скорее уж я оставил бы её с тобой и пошёл туда один. Возможно, так и стоит поступить.
Бойд хмыкнул, проводив глазами приказчика, отправившегося в очередной заход с книгами, судя по всему - с теми же, что и в предыдущих.
- Мне не хотелось бы разрываться между вами. Там очень странная лавка, Раймон. Пол от порога тонкий, в одну доску, под ним - пусто, с эхом, будто подземелье. И надо бы глянуть, есть ли второй выход. Но... Лавка оружейника-то стена-в-стену. Впрочем, как скажешь, Эмму нельзя оставлять одну.
- Или, возможно, следует просто взять её с собой, - Раймон легко пожал плечами и перевёл взгляд на Эмму, подняв бровь. - Дорогая, а что чувствуют наши дорогие хозяева? Кроме предвкушения гостей.
Эмма отвлеклась от созерцания аметистово-серебрянного ириса, возлежащего на подушке под свечами, чей свет был направлен так искусно, что цветок казался живым, и прислушалась, наклонив голову.
- Лист отчаянно трусит и продает книги. Вон тот охранник нервничает от того, что магистр так смотрит на него. Приказчик просто боится и ничего не понимает. Еще несколько ждут, скучно и лениво, для них такое ожидание - рутина.
Бойд, улыбнувшись, отвел взгляд от телохранителя Листа, которого, кажется, изучил уже вдоль и поперек, и прошел внутрь лавки.
- Что трусит - это хорошо. Хотя и плохо тоже, - Раймон потёр подбородок и глянул на Бойда. - Лист - паникёр. Хорошо бы его в таком состоянии подержать ещё, конечно. Полезно. Да и округу за это время осмотреть, хоть до ночи. Но поскольку он трус, то как бы просто из арбалета не подстрелили прямо на улице. Особенно если здесь, как в Глостере, закон и не ночевал. В случае с этим поганцем я уже ничему не удивлюсь, кажется. Ты приехал раньше нас - что за город?
- Обычный странный городок, каких много, - пожал плечами тот, - пять улиц, желтый особняк с синеглазой чаровницей, от которой меня спасла только ревность женушки, вот эта лавка и таверна с ничему не удивляющимся трактирщиком. Законник у них в Оллертоне, кажется. Здесь даже управы нет.
Он быстро глянул на вздохнувшую Эмму и недовольно дернул углом губ, явно предпочитая, чтобы его cèile-cèile находилась как можно дальше от Равенсхеда.
Раймон вскинул бровь.
- Ты - и спасался от чаровницы, да ещё при помощи жены? Не верю! На тебя же и глейстиг не действовали... - он ухмыльнулся. - Да и та история с суккубом, кажется, пошла чуточку не по плану. Что ж тут за женщины по особнякам живут?
- Не с помощью жены, а вот этого, - магистр снова продемонстрировал татуировки. - Очнулся, когда руки уже белеть начали, за малым не отсохли, до того оковы сжались. Это иное, нежели у глейстиг, Раймон. Не аттрактанты, даже не влечение, а... Будто на что-то глубинное действует. Желание оберегать, защищать, смешанное с вожделением. Был бы поэтом - назвал бы её ведьмовским напитком, божеством и прочими милыми вещами.
Описание звучало странно. Напоминало даже не о фэа, не о преисподней с демонами-соблазнителями, а о чём-то куда более странном, уходящим в древние культы, возможно, куда дальше на восток или юг. Желания сталкиваться с созданием, впрочем, слова Бойда не вызывали, скорее напротив. Как и в случае брухи - даже если бы за эту женщину из жёлтого особняка кто-то согласился бы заплатить. В чём Раймон, учитывая отмеченные Бойдом таланты, сильно сомневался.
В лавке Листа, меж тем, послышался странный, никак не связанный с продажей книг, шум. Застучали молотки, послышалась возня и звуки волочения.
- Полы разбирают, - почти равнодушно проворчал Бойд, покачавшись на хлипкой, истерично взвизгивающей от каждого его движения, доске.
- Расширяют лазы и готовят бегство через потайные ходы? - предположил Раймон, прикусив губу. - Строят новые ловушки? Уже почти хочется просто взять Эмму под руку и зайти, купить книжку. Интересно же! Но самое интересное, конечно, куда эти ходы ведут, если это и впрямь они.

с Леокатой

- Куда ходы ведут - выяснить несложно, хотя и утомительно, - Роб болезненно поморщился, растирая запястья, - и, все же, покупая книгу, постарайся не провалиться в эти подземелья. Я без кольчуги, а жизнью дорожу сейчас, как никогда.
- Несложно - но долго? Кстати, говорили, что люк для гостей там открывается перед прилавком. Но, может, уже и не только.
Бойд с тоской покосился за окно, где солнце уже перевалило зенит и лениво катилось к вечеру.
- Около двух часов, - сознался он, снова начиная напирать на шипящие звуки и раскатывая звонкие, - если только крупные. Да и не тащил бы туда Эмму.
Эмма со скепсисом посмотрела на него, вздохнула красноречиво и промолчала.
- Два часа вполне можно повыбирать книги. Вдруг там найдётся что-нибудь, например, о цветочках? О святых потомках Альфреда? О чёрной магии, хотя... чего михаилиты об этом не знают, спрашивается. Не суть. И надо ведь поздороваться со старым другом? Спросить, почему так дёшево ценит?
Раймон потянулся, глянул на приказчика и прищурился. Мужчина качнулся, споткнулся на бегу, и книги, которые он нёс, внезапно словно обрели белые крылья. Ненадолго. Охранник же, уставившись на сцену, сначала протёр глаза рукавом, и только потом лениво выругался. Как минимум на них, здесь и сейчас магия действовала. Лёгкая, почти незаметная, как перо. Чёртов скоге не прошёл даром. Тварь была мерзкой, но как встраиваться в естественное - показала так, что и захочешь - не забудешь.
- А Эмма, - продолжил он, словно ничего не случилось, и покосился на михаилита в юбке, - может и сама ведь решить. Гулять с Джерри, оставаться с тобой или пойти со мной за книгами. Что предпочтёшь, любовь моя?
Девушка изумленно уставилась на него и снова вздохнула.
- За книгами, разумеется. Милый...
В голосе звучали улыбка и уже привычная надежда на то, что хотя бы в книгах не будет драгоценностей.
Бойд проворчал под нос что-то длинное и одобрительно-неодобрительное то ли о голубях, то ли о неспособных разлучиться, но на гаэльском, а потому не слишком понятно.
- А, и ещё, - Раймон шаркнул сапогом по полу и лучезарно улыбнулся Робу. - Ты не против потом помочь с ограблением монастыря? Так, мелочь... в поисках святых реликвий. Ну, как тут ещё пойдёт, конечно.
Тут уж магистр не сдерживался. В речи, крайне окрашенной чувствами, мелькали и "tolla-thone*", и "do chorp don diabhal**" и даже "давай я тебя сам убью, а?" Некоторых слов Раймон прежде даже не слышал и теперь с интересом запоминал. Не слишком веря в угрозы. Наконец, Бойд выдохся, пнул напоследок стену, отчего с той упал дощатый щит и спросил уже спокойно:
- Каких еще реликвий? И, самое главное, какой монастырь?
- Разборчивый, - поразился Раймон. - Как не михаилит. Монастырь в Уэльбеке, под Ньюстедом. А реликвии... ну, что найдём, то и будет. Говорят, там такая закваска есть! В неё сама дева Мария плачет, а потом стоит женщине этого хлеба вкусить - сразу и беременеет. Чудо же горнее, - посмотрев на выражение лица Бойда, он вздохнул. Как ни печально, шутки магистр ценил не всегда. - Ладно. Так случилось, что мы разыскиваем венец короля Альфреда. По поручению его превосходительства.
Бойд стряхнул со стула мастера амулетов, который предпочел поспешно ретироваться в каморку за прилавком, уселся на него и с нехорошим умиротворением уставился на Раймона. Эмма суетливо поправила узкий рукав, явно готовясь сглаживать острые углы.
- Какого из превосходительств? - Роб оперся на прилавок и, судя по лицу, ответ слышать хотел не слишком. - Ты знаешь, что тебе к венцу прикасаться нельзя? Альфред его получил, потому что был от крови этой земли. Потому что пришли даны, а он клялся, что прогонит их... и их богов с этих земель. Потому что Хозяйка священной рощи ему поверила.
Он раздраженно взял в руки недоделанный мастером браслет, покрутил в руке и швырнул обратно под прилавок, успокаивающе улыбнувшись Эмме.
- Потому что дура, - с тяжелым вздохом резюмировали из-под потолка уже знакомым голосом Немайн и Бойд досадливо возвел очи гору, явно не одобряя участие в разговоре подобных особ.
- Кранмер. А остальное - ну уж как-нибудь, - не менее тяжко, чем богиня, вздохнул Раймон, с некоторым удивлением отмечая, что невидимый голос на этот раз даже не заставил вздрогнуть. Лично он винил в этом Бадб, оказавшуюся какой-то на удивление, хм, простой. - Да и потом, почти украшение же. Эмма поносит. Поверх тиары.
- Я не уверен, что хочу знать, почему Кранмер, - почти повторил слова Эммы Роб, - но... Всегда мечтал ограбить монастырь.
- Договорились. Всегда знал, что нашим магистрам - только предложи. Ещё ведь и шотландец. И вообще. Небось, и без того ни одного монастыря не пропускаешь. Кроме женских, и то не своей волей...
Теперь налёт на монастырь выглядел значительно более исполнимым. К сожалению, на пути к нему оставалось ещё одно небольшое дело, которое, впрочем, тоже теперь казалось проще. Согласие Бойда сняло с плеч часть груза, отчего дышалось куда легче. Раймон глянул на солнце, оценивая время, и кивнул.
- Что ж, с тебя информация о ходах, а мы пойдём за книгами. Только перед этим... - он покосился на запуганного, нервного владельца лавки, перевёл взгляд на шапку Эммы из пушистого славянского соболя, и улыбнулся. - Достопочтенный, а какую цену положите вот за этот ирис с аметистами? Заколку?

Со Спектром

- Зачем? - Вопросила Эмма, когда они вышли из лавки, - ты, конечно, скажешь, что она мне к лицу и нравится тебе. И я даже не буду спорить. Но - зачем?
Лавка Листа вблизи казалась вдвойне странной, хотя бы потому, что в разгар дня и торговли оттуда доносился стук молотка и ругань.
Вопрос тянул не на одно, а на два или даже три расчёсывания волос вечером - при условии, что они выживут, - и Раймон, не забывая поглядывать по сторонам, с удовольствием кивнул.
- Затем, что она тебе к лицу, и ты мне нравишься. Потому, что захотелось.
Смех, больше похожий на колокольчики, на щебет птиц и пение ангелов, раздался откуда-то сбоку. Эмма ревниво нахмурилась, но смеющаяся девушка, синеглазая и белокурая, нежная, похожая в своей распахнутой шубке и алом платье на яркий беззащитный цветок, не обратила на это внимания. Она повернулась, отчего локоны разлетелись по плечам, прильнули быстрым, трепетным поцелуем к стройной, белой шее, скользнули по плечам, заставляя позавидовать им - и улыбнулась зазывно, глядя затуманенным взором на Раймона. Взгляд этот обещал многое: упоение ласк на смятой страстью постели, сладость поцелуев и вознесение к вершинам с одновременным спуском в бездны.
- Идем, - позвала его синеглазка, звонкий голос её отозвался в сердце пением птиц, - я тебя так долго искала.
Эмма, вцепившаяся в руку до боли, злобно встряхнула его, что-то говорила, но глаза прелестной незнакомки лишь вспыхнули ярче, поманили за собой.
- Конечно, моя госпожа.
Раймон одним движением стряхнул надоедливую бледную моль, от которой исходил удушливый запах ирисов, и оттолкнул, поморщившись от отразившегося в аметистах солнечного луча. Послышался неприятный хруст, словно рядом ломался металл, и он поморщился снова, как от зубной боли. Какой отвратительный звук. И эти длинные, паучьи пальцы он чувствовал до сих пор даже через оверкот и кольчугу. Вот ведьма, ещё и в соболях. Какого дьявола он потратил столько денег на эту брошь? Всё равно, как ни наряжай, никогда этой монашенке не стать королевой. В отличие от... Раймон повернулся и снова утонул в безбрежном взгляде, глубоком, как небо, как море и как душа. Синие, с кружащимися вдали жёлтыми крапинками, подобными маленьким солнцам. Глаза, будто видение прекрасного и чуждого мира. Мира не людей, не фэа, ни преисподней, но чего-то иного, со сложным узором, с...
Он шагнул вперёд, ещё, выпуская в мир мороки. Принимая милостиво протянутую изящную руку, смыкая вокруг них с госпожой морочные стены, рисуя жёлтый камень, доски и укрытое шёлком ложе под балдахином, вокруг которого мерцали огоньки свечей. Никакого сравнения с какой-то там ванной, с какой-то комнатой в трактирах - многими комнатами во многих трактирах, где пространство сворачивалось, смыкаясь в кольцо, где реял и кричал феникс. Который тоже не походил на эти золотые точки в глубине. Поднося руку к губам, он краем глаза увидел метнувшуюся тень, услышал стук каблуков. С одобрением. Охранник у лавки дёрнулся было следом, но не поймал. Правильно. Просто замечательно. Пусть бежит к этому помолодевшему интригану. Может, он ещё и на ней женится. Раймон представил выражение лица Бойда и с удовольствием прищурил глаза. Оковы его спасли, надо же. Спрятался за юбки новой жёнушки. Перед глазами мелькнуло лицо Бадб, величественное, почти суровое, в окружении рыжих локонов, непохожих на чёрные волосы Немайн, совсем непохожих на длинные косы Эммы, которые так приятно расчёсывать вечерами... спрятался, магистр - и ради чего? Чтобы не касаться губами бархатистой, пахнущей домашним уютом, выпечкой, ванилью кожи? Конечно, в поместье должно пахнуть совершенно не так, но ведь сдоба - это тоже хорошо? Хотя, конечно, суховатый запах земли, ирисов... голову пробило короткой болью, и он скривился, переворачивая руку новой госпожи, чтобы поцеловать раскрытую ладонь. Коснуться узкого запястья, на котором бьётся голубоватая жилка.

с Леокатой

Упали занавесы балдахина, который почему-то был уже вокруг - хотя Раймон не помнил, как создавал эту иллюзию, и не помнил этого рвущийся на волю Фламберг - и он, улыбнувшись, впился зубами в белую кожу, сильно, до полыхающей в крови страсти - и до крови. Совмещая, сочетая и раздвигая. Поддаваясь и вспоминая. Стиснул руку, разжигая пламя между ладонями и гася его руками - своей и чужой. Чувствуя, как реальность вокруг снова трещит по швам, сбрасывая наваждение, как старую кожу. И как зверски болит рука. Последнего, отчего-то, было больше, чем всего прочего. Чаровница, как обозвал её помолодевший интриган Бойд, обиженно взглянула на него сквозь слезы и побледнела. Синие глаза снова вспыхнули, повеяли теплом и нежностью, но тут же погасли - короткий, сердитый волчий рявк отвлек её, заставил взглянуть на злого Роба. Должно быть, эта равенсхедская сирена попробовала и на него наложить чары, морщась от боли, но Бойд лишь гадко ухмыльнулся. От этой ухмылки девушку впечатало в стену ближайшего дома, холодный и сильный ветер отголоском запутался в полах плаща Раймона.
- Фламберг, морок на улицу, - скомандовал Циркон, проносясь мимо него к своей жертве, уступая дорогу Эмме, бросившейся в объятия.
- Магии на вас не напасёшься... - проворчал Раймон, прижимая к себе Эмму - одной рукой. Второй повёл по улице, скрывая всех четверых от любопытных - даже излишне, по его мнению, - заинтересованных взглядов. И сплюнул в сторону, избавляясь от чужого вкуса. Хотелось прополоскать рот ещё и хорошим бренди, но его, увы, под рукой не было. Зато мир снова обрёл правильность. Цельность и форму. - Но, однако, бхут обзавидуется. Никогда с таким не сталкивался. Что она такое?
- А черт её знает, - злобно отозвался Бойд, крепко пеленающий чаровницу в собственный плащ, - проклятье, второй плащ за неделю... Фламберг, тебе эта ráicleach*** нужна?
- Даже не знаю... интересно бы выяснить, откуда оно такое. А что, тебе зачем-то понадобилась? И, слушай, бренди есть? Знаю, что есть.
Хотелось поцеловать Эмму, чтобы смыть с губ привкус ванили. Не хотелось целовать Эмму, пачкать её, пока на губах оставался запах сдобы. Это противоречие сбивало, мешало сосредоточиться.
Роб вздохнул, поднимаясь, и извлек из сапога плоскую фляжку, не украшенную даже чеканкой, зато изогнутую по форме ноги.
- Не мне, - передавая заветный сосуд, сознался он почти покаянно, - но неистовая, думаю, не откажется принять в свиту. Эта... дама ведь почти идеальный вербовщик, что незаменимо в деле возрождения утраченного. Особенно, если утрачена вера.
С благодарностью приняв фляжку, Раймон сделал несколько обжигающих глотков и отдельно протёр губы. Память, впрочем, оставалась всё равно, равно как и отпечаток в памяти. Его передёрнуло, и Эмма прижалась плотнее. И лишь спустя ещё несколько мгновений он понял, что именно сказал Бойд. Осознал всю любопытность, всю меру сюрприза, который крылся в его словах.
- Возрождения... скажи мне, что это не то, что я думаю. Вы устраиваете собственную реформацию?
- Renaissance, - Роб вздохнул, чаровница пошевелилась едва заметно, за что удостоилась тычка сапогом, - боги не умирают, но они медленно истаивают, если их забывают, теряют ощущение жизни, её вкус. Ни неистовая, ни Немайн этого не хотят. А теперь не хочу и я. Ведь, если не получится сбежать - а этого уже не получится - мне снова уходить в холмы. И исчезать вместе с ними. Да и есть участь гораздо интереснее, чем общий котел и скучная компания в нем. Бадб - открывательница путей, она может дать другую жизнь, в другом мире. Не перерождаясь или переродившись, по выбору. Провести в момент смерти через небытие, открыв иную ветвь Древа.

Со Спектром

Раймон наклонил голову, глядя на Роба Бойда серьёзно и задумчиво, не переставая поглаживать Эмму по спине. Помолчал несколько секунд.
- Знаешь, когда я поговорил с Верховным, то засомневался в первый раз. Когда услышал про наследника - во второй. Третий, думал, будет на твоей новой-старой жене, но - нет. Третий раз - сейчас. Удивительно, как мифы любят это число. Третий раз всегда решающий. Скажи, как давно она тебя подчинила? Твои тело и разум? - он сделал небольшую паузу, полюбовался на ошеломлённое лицо друга, и продолжил. - С самого нового рождения? Или когда ты шёл к званию магистра, приобретал влияние в ордене? Когда готовил экспедицию - готовил меня, чтобы я понёс туда твой меч как наследник и молодой огонь, понёс их саженцы? Когда спасал Вихря, чтобы заполучить его на свою сторону? Когда строил планы об уничтожении христианства - религии, которая дала надежду всем обречённым и обездоленным, у кого ничего не было? Которая позволила им примириться с этим достаточно паршивым миром. И во имя чего? Ты хочешь вернуть мир в дикость прошлого, вернуть всё к жалкому пантеону божков, которые издеваются над людьми, как пожелают? Скормить им человечество, лишь бы не истаяли? Отменить весь прогресс, уйти от спасения души и ввергнуть всех в ад? Отличный план. Мне остаётся только аплодировать. Только одна промашка. Не могу я, как верный сын нашей матери-церкви спокойно смотреть на подобное непотребство богохульное. Не знаю, скольких магистров ты уже склонил на свою сторону, но я отправлюсь прямиком к своему другу, архиепископу Кранмеру, который, несомненно, предаст анафеме и тебя, и орден. После чего соберет крестовый поход, - к этому моменту лицо Бойда приняло умилённое и при этом отчётливо кошачье-ехидное выражение, и Раймон, не выдержав, улыбнулся. Эмма же улыбалась давно, тщетно пытаясь спрятать лицо. - Конечно, будучи михаилитом... всего этого можно избежать за небольшую взятку. Маленький, уютный мир для небольшой и не скучной компании... Возможно, это будет достаточно в глуши...
- Про анафему заманчиво прозвучало, - задумчиво сообщил ему Бойд, снова утихомиривая пинком кудесницу-сирену, - никогда раньше ей не предавали, я бы даже до Ламбета тебя проводил. Чтоб лично поучаствовать. Но дел много, увы. Надо нести саженцы и заниматься прочими непотребными богохульствами. Кстати, преемничество я не подписал и меч нести не дам. Он мне пока самому нужен. Если ты закончил с выговором, то решай, что хочешь сделать с этой ведьмой. Морок уже подрагивает.
Эмма, наконец, не выдержала и рассмеялась, выплескивая в этот смех все переживания и плотнее прижимаясь к груди.
- Что такое "nach í an bhitseach í?"****- поинтересовалась она. - Тогда времени спросить не было, магистр слишком быстро бегает.
- Очень точная характеристика вот этой ведьмы, - кивнул на сверток из девушки и плаща быстро бегающий магистр, - которую не стоит за мной повторять.
- Не могу сказать, что я рад буду встретиться с ней снова, но - забирайте, - махнул рукой Раймон. В конце концов, эта странная женщина пусть и подвергла Эмму угрозе, но всё же ничего сделать не смогла. А отдать её Бадб сейчас казалось очень подходящим вариантом. Очень логичным в рамках этого безумного по событиям и неожиданным открытиям дня. - Если сможете держать на поводке.

с Леокатой

Если не ответ, то реакцию он получил сразу. Женщина исчезла мгновенно, словно её здесь и не было. Вместе с плащом. В воздухе отчётливо пахнуло недовольством, и Раймон только вздохнул. К странным событиям определённо стоило начать привыкать. Как и к тому, что они не обязательно направлены против них с Эммой. Для начала, впрочем, ещё предстояло поразмыслить о том, как же всё-таки части одной и той же богини умудряются иметь различные мнения, взгляды и намерения. От одной мысли об этом начинало колоть в виске. Впрочем, это могло быть и последствием наваждения. Или количества сюрпризов.
Он встряхнул головой и поднял руку, чтобы разогнать собственный морок, но помедлил. Всё-таки обвинение в убийстве или похищении местной аристократки получать было необязательно. И слишком легко было заметить, как та опиралась на стену, явно лишившись сил. А это означало, что нужно что-то придумать. И сыграть. Раймон извиняющеся улыбнулся Эмме. Впрочем, извинение, возможно, получилось не очень хорошо, было разбавлено игрой. В той или иной степени. В большей.
- Дорогая, снег, конечно, холодный и мокрый, но не поставить ли нам сцену под названием "благородной даме стало плохо, а в суматохе другая благородная дама незаметно покинула улицу"? А потом мы всё же сможем, чёрт подери, купить книгу. Или несколько.

Со Спектром

Раймон, подойдя к двери в лавку, остановился и уставился на охранника, уперев руки в бока.
- Тебе в детстве не говорили, что не стоит трогать чужого? Что это противно и закону земному, и закону Господа нашего Иисуса Христа?
- А тебе в детстве не говорили, что сперва здороваться надо? - полюбопытствовал охранник, складывая руки на груди. - Ибо кто хочет иметь друзей, тот и сам должен быть дружелюбным?
- Друг - это тот, кто любит тебя, несмотря на все недостатки, - вздохнул Раймон. Лист явно ценил вежливых и начитанных людей. Что не делало их более привлекательными. Или безопасными. Или реагирующими на провокации. - Не думаю, что ты меня любишь. Или?.. Впрочем, нет, не отвечай. Говорил я, но вы не слышали... Скажи... друг, в лавке ли господин Лист? Не люблю, знаешь, общаться с приказчиками о редкостях. Нужен настоящий специалист.
- В лавке, - согласился охранник, с любопытством поглядывая на Эмму, - пока.
- Неужели собирается скоро уходить? - удивился Раймон. - Ведь ещё даже не вечер.
- А приказчики на что? А обедать? А прогуляться в приятной компании?
Выдав все эти резонные, в общем-то, вопросы, охранник глянул на таверну и вздохнул: оттуда как раз вышли две девицы весьма разбитного вида.
- Ну, может, с нами прогуляется, - Раймон тоже глянул на девушек, прищурился на солнце. По виду, они были не прочь тоже провести какое-то время в компании. А охранник выглядел вполне привлекательной добычей. Не слишком бедной, достаточно красивой. Явно скучающей. Со светлой полоской после кольца на пальце. Дело было лишь в том, чтобы немножко подправить. Чуть-чуть. - Бывай. И - думай. Об откровениях.
Не дожидаясь ответа, он толкнул дверь. Войти, впрочем, не торопился, оглядывая лавку с порога. Пол выглядел совершенно обычно. Светлые доски плотно прилегали одна к другой, не было видно и намёка на какие-то люки. И всё же под стеллажами с книгами, под креслами у камина и прилавками доски прогибались - не слишком сильно, но заметно. Словно между ними и подвалом не было опорных балок или перекрытий. Вспомнив слова Бойда, его торопливый рассказ над очень достоверно изображавшей обморок Эммой, Раймон хмыкнул. Странный тёплый воздух, который дышит. Не слишком понятно. Людей лавке не оказалось вовсе, и только из подсобки доносился голос Листа, распекавшего приказчика за то, что тот по криворукости своей уронил ценные книги прямо в снег. Всего несколько шагов. Было бы так просто... если бы их настолько явно не ждали. Он на пробу толкнул магией пол сначала в шаге от порога, потом в центре комнаты. Доски пружинили, словно опирались на нечто упругое, какую-то подушку. Идея проваливаться вниз с каждой секундой казалась всё менее привлекательной. Зато можно было попробовать раздвинуть доски пола магией и посмотреть. что будет. Идея казалась очень заманчивой, пусть и оставляла многовато открытых опций. И маловато магии, львиную долю которой пришлось потратить на чёртову чаровницу. Теперь уже, вероятно, чаровницу фэйскую. Ренессанс...
Додумать помешал приказчик, высунувший нос на стук. В комнату он, впрочем, заходить не стал, поздоровавшись от двери, что настораживало ещё больше. И заодно наводило на мысли о том, что то, что таится внизу, своих и чужих особенно не разбирает. Раймон махнул рукой щуплому мужчине и улыбнулся.
- Любезный, нельзя ли попросить славного господина Листа выйти к старым друзьям, которые заскочили в город буквально на миг и вскоре уедут? Не хотелось бы, не поздоровавшись, не попрощавшись..

с Леокатой

Ответа он не дождался. Приказчик только кивнул и снова скрылся в подсобке, оставив их ждать. Ждать, впрочем, скучно не было. Вначале Раймон проводил слегка недоумевающим взглядом крупного и почему-то рыжеватого ворона, с наглым карканьем усевшегося на конёк крыши дома напротив. После же жизнь рядом начала кипеть; перед дверью лавки становилось шумно.
Удивленный вопрос охранника, которого девицы увлекли уже в сторону таверны, чему он с явной неохотой сопротивлялся, возвестил приход Бойда. Ошарашенное "Магистр?!" перешло в тихий бубнеж, а затем телохранитель Листа, оказавшийся всё-таки бывшим михаилитом, стряхнул с себя барышень и поспешно скрылся в таверне. Не оглядываясь. Роб же подошел мягко и тихо, послал воздушный поцелуй ворону, заставив Раймона ещё раз и уже куда более подозрительно посмотреть на птицу. И оттеснил его с порога, с интересом разглядывая пол.
- А потяни-ка с досок морок за хвост, - неожиданно попросил магистр, - воздух идет так, будто там пола и вовсе нет. От порога до прилавка.
- Там нет морока, - чуть раздражённо проворчал Раймон, который прислушался к магии ещё когда только открыл дверь. Пол ощущался совершенно нормально. Если где и крылась магия, то слабым откликом где-то глубоко внизу, под лавкой. А средства зачаровать кого-то так, чтобы этого не ощущалось вовсе, не существовало.
"Нет", - поправил он себя, внезапно задумавшись. Не не существовало. Неизвестно лично ему, что - совсем другое дело. В конце концов, в ордене учили хорошо, но он не обладал монополией на знание. И в том же Глостере он столкнулся с магией, о которой прежде не имел представления. Даже не с магией как таковой, с чем-то чуть иным. Глостер. Отродье скоге. Раймон замер, чувствуя себя идиотом, и снова вперился в проклятые доски. Если Бойд говорил, что пола нет, ему стоило верить, даже не поверяя. Не швыряя на пол разные предметы и глядя на то, провалятся ли они вниз. Такое лишь насторожило бы тех, или то, что ждало внизу. Неправильное движение воздуха, ха. Это, в целом укладывалось в погрешность мороков. Они выстраивались ровно настолько достоверно, насколько их продумал создатель, а разум и опыт были не беспредельны. Кроме того, обычно абсолютная точность просто не требовалась. Человеческий разум сам достраивал недостающие детальки, если их отсутствие не слишком выбивалось из общей картины. Не учесть движение воздуха было мелочью, которой вполне могли пренебречь, о которой могли не подумать. Особенно не рассчитывая на мага воздуха. Такую оплошность мог бы совершить он сам. Только вот... морока здесь не было.
- Скотство. И скотская сирена, - он взглянул на Бойда. - Поделишься накопителем?
Пусть прежний браслет магистра красовался на запястье Бадб, но Раймон был уверен, что новый амулет Бойда играет ту же роль. И едва ли хуже. Ощущения, которые принёс прохладный металл, застегнувшись на руке, эту мысль подтвердили. Жаль только, что запас магии проблему как таковую не решал. Если бы заморочили их всех, он бы почувствовал. Если бы наморочили пол, он ощутил бы и это. Узнал бы и то тесто, ту воду, что заполняла таверну в Глостере, но не было и её, лишая вариантов, наполняя душу злобным бессилием. Если здесь снова играл с реальностью отпрыск скоге, то он, очевидно, учился тоже. Думал. Планировал. Воплощал. И времени для этого у него было больше, чем хотелось бы.
"Надо было убедиться, что он умер. Надо было убивать так, чтобы он умер. А не просто чувствовал, что умирает".
Раймон выругался снова, грубее. Не хватало всего - магии, знаний, опыта. И всё же, понять было необходимо, иначе заходить внутрь - с любой стороны, через любой ход - граничило с самоубийством. Являлось им. К дьяволу. К Бадб. Если не морочили ни его, ни пол, ни само пространство, то что тогда?! Магия пульсировала где-то глубоко, где-то внизу, куда он не мог дотянуться просто так, и откуда сам не смог бы работать тоже. Значит, здесь что-то иное, что-то, способное передать магию, которая... не была магией, иначе он бы её почувствовал. Тупик. Стена, в которую можно до скончания веков биться лбом. И всё же, оно как-то работало. Хотя и не могло. Чёртовы скоге, с их видением мира, душ и самой сути того, что составляет жизнь. Того, что он знал, чувствовал и понимал, было попросту мало. Попросту не хватало.
Размышляя, он невольно постукивал пальцами по солидному деревянному косяку, обрамлявшему дверь. Косяку старому, потемневшему от времени, возможно, ровеснику стен. Постукивал, выбивал простой ритм на три такта - и думал. Если не магия и не жизнь, то что остаётся? В памяти вертелось что-то, связанное с Глостером, что-то полезное и важное, от чего можно было шагнуть дальше. Вертелось - и вывёртывалось скользкой рыбой, блестело серебристой чешуёй, сталью.
- Хм.

Со Спектром

Он провёл рукой по косяку снова, словно Эмма по гобелену или фреске, пытаясь понять, увидеть. Почувствовать. Дерево молчало. Было просто деревом, которое, может быть, и помнило землю как меч помнил огонь горна, но сила это ничего Раймону не говорила. Лишь мелькала спутанной массой корней, отдавалось кротовыми норами, совсем слабо - птичьим пением. Смазывалась, ускользала. Из этого не собрать было ни пола, ни дома. И всё же, дом... не тесто с изюмом, не вода, сложнее, чем меч. Почти человек. Дом целиком. Не так, как в Глостере, не наполняя его магией, но пытаясь охватить, вжиться, Раймон прикрыл глаза и скользнул рукой по дереву, по камню. Ощутил через подошвы крыльцо - и провалился дальше. Глубже и сразу, мгновенно, охватив через часть - целое, через связь, длившуюся годами и десятилетиями. Становясь чем-то иным, странно и непривычно, преображаясь почти неестественно даже по меркам специалиста-морочника, которых маги стихийные считали по меньшей мере эксцентричными, а в основном - просто психами. Почти неестественно - но не совсем. Он медленно выдохнул - и развернулся во дворе, уставившись на улицу окнами, уткнувшись в блекную серость дымовыми трубами, отражая тусклый свет черепицей. Отгородился забором - мерцающим, новым, едва вошедшим в существование. Чувствуя сырость, давление и одновременно тепло, потому что земля ничего не говорила михаилиту Раймону - зато не скрывала ничего от лавки, вросшей в неё странными, но, всё же, каменными корнями. Вошедшей в странные, слишком широкие, но, всё же - ходы. Сжившейся с подвалами, которые были куда старше, но - приняли её ещё в те времена, когда не было ни пола, ни стен, а люди мелькали слишком быстро, чтобы их можно было запомнить.
На крыльце, привлекая нимание, молча переступила одна из теней. Не та, не другая, незнакомая. Подхватила потерявший равновесие лепесток. По окнам и ставням, уйдя по крыше в серость, резко ударил щелчок от полы плаща, и вдоль стен пронесся шквал холодного ветра, обещая уютное снежное одеяло. Он почти поёжился от удовольствия. За забором началась суета, далёкая, почти невидимая. Она отвлекала, и то, что было - оставалось - Раймоном, раздражённо дёрнулось, сосредотачивая внимание на себе. В себе.
- Двое в подсобке. Не Лист и не приказчик.
Звуки снова ударили в камень, скользнули по дереву. Он всмотрелся в третью из теней, что касалась его рукой - и провалился. Он был человеком, который касался лавки, которая касалась человека, который касался... касался. Скольжение по спирали могло длиться бесконечно, но его отвлекло вспыхнувшее совсем рядом солнце. яркий, тёплый диск, который всегда приходил после белого покрывала или серых капель. Светоч. Слово было непонятным, незнакомым, пришло неизвестно откуда, но подходило.
- Лист внизу, - суматошно, панически бьющееся сердце отдавалось в пол даже через толстые подошвы. Даже издали. - С ним ещё двое. Один пахнет землёй. Сильно. Роднится. Почти часть - и не совсем.
Был и ещё один. Везде - и нигде. Снаружи, в подвале, под ногами, где медленно, мощно билось тёплое сердце магии - сердце города. Он едва ощутил, как мгновенно разогрелся, чуть ли не вспыхнул и потёк металлический обруч на несуществующем левом крыле.
И свербило в подвале что-то иное, какая-то часть, которая одновременно и была, и не была частью целого. Его частью. Раймон скользнул ниже, перебирая камень за камнем, проверяя каждую доску, пока не окружил старый булыжник фундамента, который вносил диссонанс в восприятие мира. Уговаривал, подсказывал, убеждал, и целое - верило, потому что лавка просто существовала, едва осознавая себя. До сих пор. Раймон не мог физически вырвать камень из фундамента. Вместо этого он окружил его завесой, искренними соседями, которые слушали слова скоге, принимали их - и не пускали дальше. Убеждая в ответ, что ничего не меняется. Последнее было совсем просто. Всего лишь слепок бытия. Минута осознания. Всё ещё касаясь себя рукой он едва ощутил, как шагнул за порог, на островок из возникших в пустоте досок. И одновременно остался стоять за дверью, нетерпеливо ожидая выхода Листа.

с Леокатой

Раньше ей казалось, что хуже камней-жалобщиков в обители Бермондси ничего не могло быть. О, как мучительно она ошибалась! Гораздо хуже этих камней, страдающих фэа и трясущегося, как лист, Листа была лавка. Эмма и без того слышала всех этих людей, изредка прикасаясь к тишине Раймона, чтобы дать себе отдых. Но теперь, когда спасительное, блаженное молчание обернулось лавкой, чувства сплетались, наслаивались, горчили на языке и отливали в серый, стирающий и сглаживающий все оттенки. Бережно поддерживаемая Бойдом, она вошла в лавку и поспешно оперлась на прилавок, пока магистр, именующий её невесткой, скользнул к двери подсобки, тихо стукнув в нее. Двое тех, что были внутри, удивились до индиго, толкнули притвор - и удивились повторно, обнаружив, что дверь не открывается. И разъярились, когда Бойд открыл дверь, продолжая выносить плечами несуществующую преграду. Для того, чтобы понять, как горько и больно умирать от удушения, Эмме не нужно было смотреть. Боль не ушла, даже когда разбойники, один из которых был молодым, рыжеволосым и похожим на Вихря парнем, рядком легли в каморке. Она блуждала рядом, вопияла, как неупокоенные души эти людей; на глаза накатывали слезы чужого отчаяния.
- Вниз? - Буднично поинтересовался магистр, отирая руки тряпкой, которой, должно быть, протирали прилавок, и уставился под ноги. Пол исчез, оставляя узкую дорожку и площадку у порога, где стоял с отсутствующим взглядом Раймон, явив миру подвал. Причудливо скручивающийся в тот же узор, что украшал ворота Равенсхеда - триксель. Бойд оглядел его с нескрываемым удовольствием, повел ладонью и удовлетворенно кивнул. А ей, ей ничего не оставалось, как перебежать по этому мостику к Раймону, заглянуть в глаза и неожиданно осознать, что пальцы светятся тем самым темным пламенем, которого она раньше не видела.
Раймон ответил с задержкой, сперва как-то досадливо обернувшись на дверь лавки. Тоже повёл ладонью, и здание откликнулось негромким скрипом. Где-то наверху хлопнуло, словно закрылся люк.
- Вниз, если доставишь, - на губах его мелькнула тень улыбки. - Всегда мечтал встретиться с земляным внутри старого тоннеля.
Семеро тех, чье ленивое, самоуверенное ожидание ощущалось чуть поодаль, неторопливо приблизились к лавке. Дверь дернулась и даже открылась, но верзила, открывший её, продолжал упрямо тянуть ручку, видимую только ему, да еще и упираясь ногой. А затем приналег плечом. Другой, чуть постарше, наблюдавший за этим с ироничным интересом, отчего казался почти зеркальным отражением Бойда, опершегося на прилавок, вытащил откуда-то из-за стены ломик и направился к окну. Вздохнув, Эмма отвела взгляд от творящегося за дверью - смотреть на людей, суетящихся вокруг несуществуемого было жутко. Чувствовать их - тем паче, их сумасшедшая уверенность, ощущение закрытой двери сводили с ума. Смотреть, как от края досок в провал выплетается ледяная лестница, было интереснее.
- Готово, - известил их Бойд. Любопытство, с которым он наблюдал за потугами разбойника выломать окно, было лишь на самую чуть меньше испытываемой гордости за умения Раймона.
Через улицу раскаркался ворон - отчётливо издевательски.
- И где-то там ещё скоге. Трудно ощутить мерзкую тварь, - голос Раймона звучал отстранённо, но Эмму под руку он взял уверенно, крепко. Словно не ощущался теперь всё всё сразу и одновременно. - Позвольте проводить вас на бал, госпожа? Внизу, конечно, прохладно, зато компания не худшая.
Первым, все же, вниз слетел магистр, почти не касаясь ногами ступенек и протянул руку ей, путающейся в юбках и отчаянно сожалеющей об удобных штанах. Предупредить о близком чужом присутствии Эмма не успела. Щелкнули спуски арбалетов, во тьме свистнули болты, время испуганно ойкнуло и остановилось, а Эмма болезненно вздохнула от судорожно сжавшихся на ее плечах руках Бойда, закрывшего своей спиной её. Болты вошли ему чуть ниже лопатки, пробив легкое, и мертвенная бледность от страшной боли, от невозможности вздохнуть, лишь подчеркивала яркую красноту, стекающую из угла губ. Упасть магистр себе не позволял, отпустив Эмму и опираясь на распорную балку, он по-прежнему закрывал её собой.
- Не трогай, - с натугой проговорил он Эмме, потянувшейся было рукой к болтам, - не сейчас, дочь моя, кровью истеку. Не умру, не бойся. А если и умру, никто плакать не будет.
Эмма растроенно моргнула, обожгла его умоляющим взглядом, и от этого взгляда время опомнилось, потекло, как положено. Бойд потянул меч, вполоборота разворачиваясь к стрелку, но из тьмы стрелять не стали, лишь глухо стукнули арбалеты о пол, поспешно отступили вглубь, а из стылой сырости тоннеля вышел безоружный здоровяк. Ни в руках, ни на поясе у него не было меча. Кинжала - и того не было. Впрочем, небольшой вихорек, проблескивающий молниями, наверное, можно было считать оружием.
- Не бойся, - задыхаясь, коротко повторил Циркон, резко выпрямляясь. Ураганчик ярко вспыхнул и перепорхнул на его протянутую руку, разрастаясь, темнея, колюче плюясь в стороны молниями. Когда он подрос до размеров очень крупного ворона, магистр просто уронил его с ладони, абсолютно бесцветными теперь глазами наблюдая, как споро этот предательский торнадо гонится за тщетно пытающимся сбежать от него здоровяком. В тоннеле стало холодно, морозно и стыло, во тьме послышался треск и вскрик, на мгновение ход впереди осветился вспышкой и стало тихо, лишь запахло горелым волосом и обугленной плотью.

Со Спектром


За спиной ярко вспыхнул огненный шар, а Эмму, по-прежнему прикрываемую Бойдом, окатило болью и обидой рыжей богини, почти услышались слова о лучших, но потраченных годах. Кажется, то же услышал и магистр, усмехнувшийся посиневшими губами. Над головой, погружая в могильную тьму и сырость, возник пол. Дальнейшее слилось в сплошную пелену теней, звуков и чувств. Лишь по лязгу мечей, вспышкам огня и боли, отчаянию и ругани Листа, его охранника, Эмма понимала, что противники Раймона лишены мечей, внезапно раскалившихся в руках, что им обоим страшно, а Раймон - страшен. Бойд, сдерживающий вдох, но придерживающий её твердо, пошевелился, закрывая собой полностью, отрезая от морочного дыма, в котором мельтешили алые пятна. Послышался звук падающих тел и буйство чувств стихло.
- Вот ублюдство, - прокатился по тоннелю голос Раймона, чистый и сильный. - Ла-адно. Коли так, то и чёрт с вами. Любовь моя, он там жив пока, партизан шотландский?
- Жив, - ответила она, тщетно пытаясь выглянуть из-за плеча раненого.
- А так явно хотел помереть.
Эмма почти видела, как Раймон сокрушённо качает головой во тьме.
- Но нет уж. Пусть живёт и мучается, как все мы. Страдает. Тоже мне, придумал выход... в божественность захотелось. Фиг. Хэй, Бадб! Badb Catha! Предлагаю сделку. За исцеление этого столпа осторожности и самопожертвования приношу в жертву вот эти две чудесные, жирные, хотя и скотские жизни. Ибо добыл их собственноручно. Свеженькие! Вкусные!
- Ещё один хам, - раздался сокрушённый женский голос за спиной, и тьма позади Эммы внезапно уплотнилась. И стала ближе. - Сразу видно, в кого.
Бойд протестующе выпрямился, но говорить не рискнул, хотя и улыбку не скрывал. Голова тут же закружилась от его радости и нежности, прикрытой неудовольствием от предлагаемой Раймоном сделки, от упоения и предвкушения Бадб, мешающей заботу с негодованием, торжество с приязнью. Сквозь всю эту мешанину проступал интерес богини и к ней, к Эмме, тихо, негромкой мелодией, дополняющей, но не скрывающей.
- Как ты их только терпишь? - буднично поинтересовалась Бадб.
Богиня с явным интересом разглядывала сцену в тоннеле. Раймон, всё же, запалил небольшой огонёк и стало видно, что он стоит над Листом. Видно, как бросает ему на грудь медальон Ю.
- Со смирением и любовью, конечно же, - просветила её Эмма, любезно улыбнувшись, - пониманием, кротостью и чем-то еще очень важным для женщины, что я никак не могу вспомнить.
- Покорностью? - понимающе вздохнула богиня.
- И прелестью, что отличает цветы, - согласилась с ней Эмма, зажмуриваясь, потому что магистра опалило вспышкой боли от варварски выдернутых богиней болтов. Балка, за которую он поспешно схватился снова, затрещала в его руках от страшной муки, но отпускал её уже задышавший, здоровый Роб Бойд.
- Falach. Bha e pòsta,***** - выдал магистр, с наслаждением вздыхая полной грудью и с не меньшим удовольствием притягивая к себе богиню, чтобы запечатлеть ласковый поцелуй. И эта чужая нежность, лиловым клевером вспыхнувшая в холодном подземелье, смыла дыхание смерти, которым повеяло, когда от руки Раймона умерли и Лист, и его охранник, оставшийся безымянным. Горечи от их гибели не было, но и равнодушия тоже. В той любви к вечно втягивающему её в неприятности Раймону, что особенно остро осознавалась ею сейчас, не были повинен ни клевер, ни чувство странной свободы, точно со смертью Листа с души свалился тяжелый жернов. А в дочерней приязни, какую Эмма питала к Бойду, были виноваты и сам магистр, и Раймон.

с Леокатой

Воздух пах кровью, горячим металлом и страхом.
- Во имя Бадб.
Во второй раз слова сорвались с губ неожиданно легко. Так же просто оказалось пробить сердце Листа кинжалом и повернуть лезвие в ране - с гарантией. Чтобы не было больше возвращений. Третьих, четвёртых и пятых планов. Но легче на душе от этого не стало. Отданные богине жертвы, конечно, не равнялись присяге на верность. Просто сделка. Одно за другое. И всё же Раймон никак не мог отделаться от ощущения, что это - только начало. Чего? В любом случае, что сделано - то сделано, и жертва, несомненно, пошла во благо.
Он оглянулся на тех, кого оставил позади, и хмыкнул в голос при виде поцелуя. Нежного, правильного и неправильного одновременно. Это было просто... странно. Почти неестественно. Слишком недавними были новости и открытия, слишком глубокими. Роб Бойд, конечно, оставался Робом Бойдом, но одновременно стал чем-то большим. И это, несмотря на лёгкое согласие, принятие, которое удивило самого Раймона, требовалось ещё осмыслить. Разумеется, не так, чтобы это могло повлиять на вопрос, заключать ли сделку за его жизнь. Но как-то иначе. Впрочем, не сейчас. Потому что не только это давило сейчас на грудь, не позволяя вздохнуть свободно.
Он наклонил голову набок, ловя отголоски ощущений, память, и нахмурился. Отродье скоге, не торопясь, двигалось к ним по какому-то из отнорков, и он всё ещё не мог понять - зачем. Зачарованный камень, верно, находился под телом Листа, но Раймон уже расплетал нити основы, без которой рисунок ничего не стоил. Начаровать заново - тяжело, долго, и почти невозможно, когда в игре больше одного морочника - особенно если ты проигрывал в этой игре уже дважды. Источник магии, сборщик её, был доступен всем в равной мере. Стало быть, победить у скоге шансов не было - и всё же он шёл. Шёл, один, когда даже команда поддержки сверху решила, что ломать пол - занятие не для них. Даже не прячась. От этого приближения, подхлёстнутого аурой фэа, волосы на шее вставали дыбом. Раймон покачал головой и в несколько широких шагов вернулся к остальным, вежливо склонив голову перед Бадб. Кем бы она ни была, что бы там ни думали её сестры - она сама в других ипостасях? - Бойд выглядел полностью здоровым. Всё прочее могло подождать.
Остановившись рядом с Эммой, Раймон прижал её к себе и сообщил:
- Морочник идёт к нам. Не торопится. И он хорош.
Бойд тут же оторвался от своей неистовой, задвигая ее себе за спину, точно потомок фэа мог навредить ей. Судя по взгляду, он отправил туда же бы и Эмму, но оторвать девушку сейчас, когда она блаженно замерла в объятиях...
- Поторопим, - буркнул он, прищурившись совсем как тот, пожилой Бойд, оглядывая через этот прищур тоннель. Мальчик-скоге вылетел из бокового отнорка, как пробка, выбив собой деревянный щит и принеся косичку мороков, которую начал выплетать до того, как магистр поторопил его воздушным пинком. Кубарем перекатившись по влажному полу, он встал на ноги, придерживая рукой ушибленный бок.
- Договоримся? - Уныло предложил мальчик, с опаской поглядывая на Раймона.
- Лжет, - равнодушно сообщила Эмма, которую Бойд тут же утащил к Бадб. За спиной магистра стало тесно, но, кажется, весело.
Короткое слово решило дело. Ждать, пока случится то, ради чего скоге тянул время, не стоило. Особенно учитывая, чем оно обернулось в последний раз. Без знания некоторых вещей Раймон вполне мог обойтись. Двинувшись вперёд, он даже не стал доставать меч, здесь хватило и кинжала. Юноша хорошо обращался с мороками, но боевой морочник - это нечто совершенно особенное. Редкое. Умелое противодействие такому противнику встречалось ещё реже. К несчастью потомка скоге, Раймон хорошо представлял, как всё происходит. Когда проваливались сложные, комплексные чары, когда их чувстовали и отклоняли, когда не было времени и полноценного контакта для наведения достоверной иллюзии, когда доходило до ближнего боя, в дело вступали мелочи. Заставить вовремя споткнуться, толкнуть под руку, смутить бликом или тенью. Всё это требовало предсказуемости объекта. Споткнуть - под шаг, толкнуть - в удар или замах. Поэтому он двигался рваным, ломаным шагом, то замедляясь, то ускоряясь. И бил на финтах, сам скрывая движения, размывая руки, перебрасывая кинжал, на лету творя копии. Скоге пытался ответить - но его не учили в орденском замке, и уже третий удар одновременно с подбивом атакующей руки ушёл под рёбра, глубоко.
А вот чтобы отрубить голову, меч всё же пришлось достать.

Со Спектром


21 января 1535 г. Равенсхед. Полдень.

Заснув раньше Раймона, она и проснулась раньше, но долго лежала в объятиях, недоверчиво прислушиваясь к ровному дыханию, трогая рукой его лицо, обводя пальцем губы и брови, легко касаясь сомкнутых век. Никогда Эмма не признается ему, как было страшно, когда отпихнул от себя, принимая руку той чаровницы, как слезы подступили к глазам и как впервые, со злобой, пальцы сами сжались в кулак, пробуждая в душе что-то жестокое, что-то отцовское. Никогда не расскажет, как внезапно от этой злости очистились мысли, а в движениях появилась ловкость. Но зато обязательно, непременно поведает, как нехорошо прищурился Бойд, выругавшись и бросив ей это своё "Не бойся". И о том, что испугался в подземелье он больше самой Эммы. Но - того, что не успеет. Быть может, будь у неё такой отец, не оказалась бы Эмма в монастыре. Но и Раймона тогда у неё тоже не было бы. Пожалуй, ради этого черноволосого упрямца стоило вытерпеть и родной дом, и обитель. С тихим шелестом опустилась на плечи шелковая нательная рубашка, белоснежная, тонкая, прохладная и теплая одновременно, скрывая корсет. Легла рядом с Раймоном стопа свежей одежды. Магия давалась ей плохо, как и всем в семье. Спасибо нянюшке, которая вопреки запретам хотя бы научила её ладонью утюжить одежду. И спасибо Раймону, что не интересовался, откуда у него всегда выглаженные рубашки и штаны, если из седельных сумок они извлекаются измятыми. На кресле сиротливо лежали рубашка, плащ и оверкот магистра, которые отнимать пришлось с боем. Упрямому шотландцу проще было купить новые, чем признать, что он не против, чтобы ему их починили. Пришлось проникновенно заглянуть в глаза и спросить: "А дочери вы отдали бы?" После этого Бойд замолчал и беспрекословно сдал вещи. Дыры в оверкоте она успела за вечер прикрыть вычурной вышивкой. Переплетение воронов, лавровых листьев и чертополоха, синих, в цвет тесьме на вороте, от спины тянулось через плечо к груди.
Принимаясь за рубашку, из которой болты выбили кусочки, Эмма снова глянула на спящего Раймона, улыбнувшись. "Как ты их терпишь?" - спросила богиня. А разве нужно было терпеть? Бадб была мудра, но... Не так. При всей её древности, она не понимала, что Бойд очень неохотно идет на уступки, гнется, но не сгибается, уворачиваясь от силы, грубости, грубя в ответ. Она даже не понимала, что Эмма не терпит, а просто живет рядом с Раймоном, наслаждаясь этой кочевой жизнью, этими жаркими ночами и счастьем засыпать на плече. Что не нужно для этого быть покорной, смиренной и обладать христианскими добродетелями. Всего лишь чуть тепла в ответ, чуть нежности во взгляде. И - много любви в душе.
- Раймон, - утренняя, точнее полуденная, побудка поцелуем стала уже традицией. И это тоже было радостно и приятно. - Ты обедать хочешь или сразу к ужину разбудить?
Служанка уже давно отнесла еще одному засоне - магистру - починенную одежду, но будить своего упрямца Эмме все равно было жалко. А потому она тихо сидела в кресле у камина, лениво листая жизнеописание святого альфредова семейства, бессовестно конфискованную Раймоном в книгохранилище Листа.

с Леокатой

22 января 1535 г. Уэльбек. Ближе к полуночи.

Как и предполагалось, монастырь безмятежно спал, не вставая к полнощной, но Раймона это не утешало. Скорее - наоборот. И он не без уверенности предполагал, кого благодарить за беспокойство.
"Проклятые дьяволы Кромвеля ".
Сон иноков этой ночью надежно охраняли огромные лохматые псы, с тихим цокотом бегающие по монастырскому двору. Берёг покой, не нарушая его, смех сторожей: вооруженных дубинками дюжих монахов, засевших в привратницкой. Впрочем, ни собаки, ни монахи не услышали, когда со стороны галереи взметнулись в воздух две веревки с крюками и по стене споро прошмыгнули две тени. Бойд, снова без кольчуги и даже без плаща, в черном джеркине и замотавший лицо так, что сошел бы за сарацина, перед тем, как исчезнуть в ночи, жестами пояснил, что пойдет говорить с собаками и ждать его необходимо здесь, в тени бойницы. Псы коротко и дружно тявкнули, но радостно, а затем замолчали, а вернувшийся Роб жестами же вопросил, что Раймон намерен делать с громко веселящимися монахами. Раймон медлил, несмотря на то, что у него было время подумать. Одно дело - обойти брата-привратника, другое - скрыть происходящее от целой толпы, пусть и занятой собственными делами и выпивкой. Он понадеялся было, что они упьются, но нет. Судя по возгласам, верным братьям Господь уделил только один, пусть и немаленький, бурдюк, чего явно мало было на пятерых здоровых мужчин. Так, только разогреться. Раймон с удовольствием бы подбросил добавки, приправленной и травками, и магией, но на такую охрану рассчёта не было, и он ничего не подготовил заранее. А одна магия... Потянув из воздуха бьющие фонтаном эмоции, слова и смех, он сморщился под тёмной маской. Работать было сложнее, чем обычно, словно монастырь накрывала странная пухлая рукавица. Невидимая, неощутимая - пока ты не пробовал колдовать. Хоть уходи - и возвращайся следующей ночью. Снова устраивай оберегающий круг для Эммы поблизости, снова лезь через стену... возможно, чтобы обнаружить ещё и новые сюрпризы. Если уж боги любят троицу, то - во всех отношениях. Нет уж, это дело стоило закончить сейчас, что бы ни творилось внутри.
Воздух и мороки могли бы заглушить звуки, но под чёртовой рукавицей Раймон не знал и не мог даже гадать, насколько хватит равнодушия сторожей. Или что они будут делать, когда закончится выпивка. Или когда придёт смена. Изнутри донёсся особенно громкий взрыв смеха, и он прислушался. Монахи, разумеется, говорили про баб. И о том, что святая закваска, конечно, помогает. И о том, что монахи посмазливее - помогают тоже, потому что как же без этого. О замшевой туфельке, найденной в алтарной нише под святым чаном. Раймон искренне понадеялся, что, всё же, искать закваску им не понадобится. Надежда была слабой. Слишком уж много чудес приходилось тогда на отдельно взятый монастырь. И слишком уж идея непрерывно рожать новых воинов для отпора неприятелю укладывалась в идею венца, данного от отпора захватчикам. Надеяться, впрочем, это не мешало. Совершенно. И про алтарь - он запомнил.
Но ответа на вопрос Бойда это не давало. Устроить переполох при помощи тех же собак или поджога? Можно. Но тогда придётся действовать быстро и быстро же уходить. Времени добраться до алтаря в церкви уже не будет. Вырубить привратников? Можно, но, не зная, когда придёт смена - опасно и непредсказуемо. Больше всего ему нравился вариант не делать вовсе ничего. В идеале - пройти стоило так, чтобы не осталось никаких следов. Но тогда придётся полагаться только на ненадёжную магию и, конечно, на предусмотрительно обёрнутые в несколько слоёв ткани инструменты. Одно хорошо - ночную стражу из галереи было, может, видно и не слишком хорошо, зато слышно - отлично. Прислонившись к стене привратницкой, Раймон принялся за работу. И, как ни странно, проклятая защита сыграла скорее в плюс. Приходилось вкладывать больше сил, больше контроля, из-за чего он сначала интуитивно, а потом осознанно выбирал самые лёгкие пути. Зачем выходить на холод из тепла, где и монастырское вино, и компания, зачем прислушиваться к чему-то, кроме собак и того, что происходит за стенами? Ведь собаки наверняка дадут знать, если произойдёт что-то не то. И говорить стоит погромче, чтобы соседи-то уж точно услышали очередную байку. Что ни один дьявол не рискнёт пробраться мимо них этой ночью - не стаями же они ходят, а прежние посланцы ада уже посрамлены. Словно сами собой вплетались в сеть полумысли-получувства, что монастырь крепко спит, и совершенно правильно, что оттуда не доносится никаких звуков. Мёртвый сын скоге был хорошим учителем. Временами Раймон мог покляться, что за звуками и теплом ощущает самих людей. Впрочем, такого быть не могло, и он выбросил это из головы. А закончив, кивнул Бойду, указывая не на галерею, а в сторону церкви. Сначала имело смысл искать там, где тише. И где не остаётся битого камня под ногами и дыр во фресках.
Церковь, островерхая, трехнефая, высокая, внутри освещалась лишь свечами. В теплом, подрагивающем свете фрески, которых было полно и тут, казались ожившими. Святые угодники с любопытством, а кто - и осуждающе поглядывали на Раймона и магистра, пришедших сюда не для молитвы, не испытывавших должного благоговения. Святые угодницы взирали на чужаков иначе: не без кокетства, склоняя головы в нарочитом смущении. Котел с закваской обнаружился, как и ожидалось, за алтарем, но Бойд в ответ на вопросительный взгляд Раймона лишь покачал головой - обычные чары целителя были наложены на чудотворную жижу, ничего больше. Зато он ткнул пальцем в алтарь, пояснив, что от него веет тем же, чем и от его неистовой. В языке жестов, которому словно для таких случаев учили михаилитов, не было символов для богини, но магистр весьма доходчиво пояснил, со знанием дела обрисовав руками в воздухе женскую фигуру и покрутив пальцем у виска. Раймон закатил глаза. Это, определённо, был очень, крайне странный брак. Впрочем, времени об этом подумать не хватило: из-под едва заметной алтарной ниши, которую сам Раймон принял было просто за отверстие для воздуха, магистр вытащил плоскую маленькую коробочку. И удивленно перебросил в другую руку, прежде чем открыть и явить взорам зубец короны с впечатанным в него изумрудом. Добыча. Хотя и с оговорками. Раймон снова ощутил уже знакомое чувство, плывущее в неподвижном воздухе. Предостережение, о котором, вероятно, знал Кранмер... касаться драгоценного кусочка венца определённо не стоило. По крайней мере, без перчатки со вплетёнными в неё волосами Эммы.
Циркон меж тем затейливо и изобретательно показал руками, что находку лучше бы не трогать и вообще убрать куда-то, ибо странным образом хочется детей и побольше, а приступить к процессу обзаведения ими настоятельно рекомендуется прямо сейчас. Последнюю часть пришлось повторить в вариациях трижды, прежде чем Раймон, переборов изумление, понял, о чём речь, и кивнул. В свою очередь решительно ткнув пальцем в магистра, а потом указав на юг, где осталась резиденция. По его мнению, этой штуке было бы куда лучше полежать в крепости. Там, по крайней мере, некому было беременеть. Почти. Роб тяжело вздохнул и вопросительно глянул на галерею. Раймон кивнул. Венец венцом, но в тайниках могло найтсь что-нибудь ещё. В конце концов, когда ещё выпадет шанс ограбить монастырь?

Со Спектром

На полутемной галерее, освещенной лишь Луной, обнаружился монах, истово молящийся перед изображением трех развеселых пресвятых сестриц. Он испуганно подскочил с колен и зачем-то сначала перекрестил Раймона, а потом перекрестился сам. Раймон, мысленно чертыхнувшись, шагнул к монаху, протягивая раскрытые руки, глядя в испуганные и до крайности изумлённые глаза. Говорить вслух не было нужды. Монах собственными эмоциями, восприятием, настроенным на молитву, открывал дорогу в свой разум. Прикидываться весёлыми святыми было совершенно бесполезно, но он практически ощутил сам, как всплеснули за спиной шесть крыл - на всю ширину галереи. Как вспыхнул над головой нимб. И говорить вслух не было нужды тоже.
"Грешен ты в глазах Господа!"
Монах как-то странно, сдавленно пискнул и рухнул на пол. Плашмя. Судя по глазам Бойда, он хотел хмыкнуть, но сдержался, лишь почти придворным поклоном пригласил к мародерству.
"Нервные они какие-то тут".
Оставалось только гадать, о чём именно думал монах, стоя на коленях перед фреской. Неслышно вздохнув, Раймон кивнул Бойду на подозрительный камень в полу, а сам подступился ко фреске, разворачивая кусок толстой ткани, специально купленной для этой цели.

Первая фреска, обломки которой он удачно поймал прежде, чем они грохнули об пол, принесла в качестве добычи красивую резную шкатулку тёплого коричневого дерева, с гербом Эссекса. Пустую, не считая записки:

Primo ostendit virtutem patientiae et invenit infirmos.
Deinde ostendit victi ita animo ac posse.
Ita per fidem et bona facta ostendit eum superare non neglegentia populo.
Deinde ostendit amorem sapientiae partam scientiam ejus. Quamquam enim magnitudo. ******

"Терпение, вера и добрые дела".
Раймон хмыкнул. Если это было об Альфреде, то невольно вспоминалось искреннее "Потому что дура" Немайн. В любом случае, шкатулку он сунул в сумку вместе с запиской и перешёл ко второму тайнику. В гусях. Но приняться за штукатурку не успел. Со стороны магистра донеслось едва слышное "Damnú ort!"* и тихий звон металла о камень. В покрытой до плеча серой пылью руке Бойд держал меч. Точнее, опирался на него, потому что клинок за малым не дотягивал до его роста. Навершие, украшенное тамплиерским крестом, тускло поблескивало в свете Луны. Алые, синие, зеленые блики от витражей ложились на оружие, окрашивали в яркие цвета гравировку рукояти и гарды, перемигивались с вязью на клинке.
Раймон беззвучно присвистнул. Двуручник выглядел неудобным, тяжёлым, но великолепно смотрелся бы перед строем рыцарей. И ещё он выглядел крайне дорого. Ощутив знакомую силу, он прислушался, и кивнул, сложив для Бойда пальцы в знаке, обозначающем огонь. От меча отчётливо тянуло стихией, а кроме того он, подобно накопителю магистра, предлагал магию и сам. Неудобно, но - полезно. Впрочем, в дороге проку от такого не было, так что клинку суждено было отправиться в резиденцию вместе с куском венца. Там ему будет самое место. Хотя и было этого ему почти жаль. Меч выглядел... величественно. Почти театрально. Сдержав вздох, он вернулся к гусям, и здесь стало... совсем интересно.
В истлевшем мешочке обнаружились россыпь мышиных костей - то ли на гадание, то ли просто от случайно забредших через щели грызунов, - россыпь жемчужин, горстка плохо огранёных рубинов, потемневшие золотые монеты и, главное - перстень с гербом Говардов. Точнее - Фицаланов-Арундел. Это чуть не заставило присвистнуть вслух, и он махнул рукой, подзывая Роба ближе. Тот, взвалив на плечо меч, отчего стал похож на тролля из сказки, что путешествовал по свету с бревном, подошел и с изумлением уставился на перстень.
- Фицаланы? - Подстраивая речь под взрывы хохота из привратницкой, удивился он. - Но вообще... Херевард Уэйк был от одной из ветвей древних королей Англии и был женат на какой-то из потомков Альфреда.
"Но это не похоже на клад, связанный с венцом, - мороком передавать слова было проще. Почему не пользоваться магией, когда можно? Тем более, так оказывалось обычно быстрее. Как и с разжиганием камином, подогревом воды... хотя, должно быть, воображаемый голос звучал странно. В конце концов, Раймон сам себя слышал не так, как другие. - Скорее просто на... не знаю, память? Залог? Но неправильное, половинчатое. Какой смысл прятать здесь этот перстень, да ещё с таким набором? В одном перстне нет никакой тайны, что стоила бы сокрытия. Нет. Тут кроется что-то ещё".

с Леокатой

Несмотря на то, что они уже получили то, за чем пришли, Раймон присмотрелся внимательнее к следующей фреске с изображением святой Маргариты Шотландской. Поверхность выглядела совершенно нормальной, но, вспомнив Эмму, он пробежал по изображению кончиками пальцев, пытаясь отыскать шероховатости, швы. Пока монастырь спал, у них ещё было время. Вдруг? Тонкий, едва ощутимый рукой мечника, шов обнаружился под сложенными руками королевы. В маленькой нише лежал перстень с печатью Гастингсов и серебряная подвеска-стрела, совершенно почерневшая от времени. Должно быть, фрески давно не подновлялись, стоило лишь раскрыть этот тайничок, как ниша принялась осыпаться, увлекая за собой и фреску, и наслоения стены, открывая вмурованный в стену скелет женщины в обрывках когда-то роскошного платья. Со свертком, из которого высыпались мелкие, детские косточки, в руках.
Вот теперь Раймон выругался вслух, хотя и негромко. Любопытство - это замечательно, и он его вполне удовлетворил. С избытком. Не имело смысла даже проверять, действительно ли за первой фреской скрывается мужской скелет. Наверняка. Два перстня, два - три - человека, два рода. Гадать стоило о том, были ли они живы, когда строители закрывали стену, но - позже, в безопасности, за кружкой чего-нибудь крепкого, потому что сейчас требовалось бежать, и быстро. Судя по поднимавшемуся в монастыре шуму, обвал всё-таки разбудил монахов. Так же, судя по злобному лаю, собакам, с которыми поговорил Бойд, хозяева в бодрствующем состоянии не нравились вовсе. И это было хорошо, потому что покупало время. Задержавшись только на миг, Раймон ссыпался по лестнице и метнулся мимо привратницкой к стене, где они с магистром оставили верёвки. Сторожа не препятствовали. Мороки или вино были тому причиной, но пьяные голоса звучали даже громче, чем раньше, перемежаясь песнями. Странно, но петь монахи, вроде как поднаторевшие на общих молитвах, не умели вовсе. И всё это - на одном бурдюке? Или они всё же ухитрились выбраться за добавкой, несмотря на приказ?..
И на бегу он горячо извинился про себя перед безвестным Фицаланом - или Хантингдоном - и леди из рода Гастингсов за то, что нарушил их покой из пустого любопытства. Что теперь сделают с костями монахи, оставалось только гадать. Учитывая, что вторая фреска осталась закрытой, только с небольшим сколом из-за тайника, останки женщины и ребёнка могли захоронить ещё дальше. Забрать серебряную стрелу. Конечно, между ними и так была стена, но, всё же... а могли разобрать и вторую фреску. Могли запечатать всё наново. Многое зависело и от того, знали ли в монастыре о том, что таилось в стенах. Каковы были инструкции. И поделать с этим он ничего не мог. Хотя и хотелось бы. Пусть по меркам христианства души давно уже покинули этот свет, оказавшись в раю или в аду, но михаилиты, наверное, были паршивыми христианами. И слишком часто имели дело с оставшимися в этом мире душами. Но даже и без того, от подобной судьбы пробирала дрожь, не имевшая ничего общего с зимней стужей. Рядом, но врозь, навеки. Всего лишь кости. Больше, чем просто кости.
"Прекрасного сына в лесу родила
Под звездами графская дочь..."
Очень хотелось стянуть с лица душнную повязку. Но было нельзя.

Старческий, несомненно женский голос они услышали, когда до поляны, где ждала Эмма, оставалось ещё с несколько десятков шагов.

Со Спектром

- Отчего же ты жестокосердная такая, девочка? - в который раз вопросила нищенка, сидящая у границы круга, сияющего так, что Раймон, должно быть, видел его из монастыря. - Разве не заповедано помогать страждущим?
Эмма почувствовала, как у нее по-раймоновски поползла бровь вверх и улыбнулась. Страждущей нищенка не была совершенно точно. Хотя бы потому, что круг, собранный магистром из содержимого кошеля, в котором оказалось очень много амулетов, попросту не пускал старуху внутрь. Хотя она и попыталась. Пару раз. Девона странным образом не обращала на оборванку внимания, лошади не нервничали, но... Уважающие себя нищие не шляются ночами по лесам, и уж точно не пристают к девицам, стоящим на опушке с тремя лошадьми. Да и чувствовалась она тем же сумбуром, хаосом, переплетениями, что и Бадб.
- Подай хоть пенни, девочка, - совестила её старуха, удобно устроившаяся на пеньке.
- А вон муж идет, - впервые за все это время снизошла до ответа Эмма, завидев с высоты седла две рослые фигуры, почти подкрадывавшиеся к ней, - он и подаст.
- Не муж он тебе, - вспылила нищенка и почти повторила слова братца, - случай заезжий.
Эмма упрямо мотнула головой. Боги, старые и новые, люди, закон могли думать и называть их как угодно. Случай ли заезжий, подстилка ли михаилитова... Не все ли равно? Важно, кем они сами себя считают.
- Кажется, Фламберг, тебе придется перезнакомиться со всеми моими новыми родственниками, - задумчиво произнес магистр, поспешно входя в круг и озабоченно оглядывая Эмму, - вот эта - Морриган.
Должно быть, такое представление для нищенки показалось невежливым, потому что она взъярилась так, что Эмма смогла понять эту ярость среди прочего. Но, все же, старуха сдержалась, поднялась на ноги и с воистину королевским достоинством шагнула на узкую полоску тени от пенька.
- Куда же ты, свояченица? - полюбопытствовал Бойд, наступая ногой на эту дорожку. - А поговорить? Фламберг, сын мой, ты, кажется, хотел перемолвиться с Королевой?
- Хотел.
Раймон небрежно взвесил на руке арбалет. Даже в темноте Эмма узнала одну из стрел, которые оставил для них в резиденции Бойд. Но смотрело оружие не на Морриган. Просто - вверх. Хотя далеко и не отклонялось.
- Наконец-то, можно сказать прямо то, что до сих пор приходилось передавать через... посланцев. У вас закончились желающие, раз пришлось идти самой? Что ж, это упрощает дело. Но, вероятно, Великая Королева уже поняла и сама, что ничего не выйдет. Что не получится разомкнуть круг. Что не может эта великолепная женщина принадлежать никому иному - и не будет, потому что моя - во всём, что имеет значение. А значение имеет суть. Природа. Содержимое. Право же, госпожа, чего ещё вам не хватает, чтобы отступиться? Впрочем... вы ведь, кажется, просили... постойте, - он закинул арбалет на плечо и потянул завязки кошелька. В воздухе блеснула мелкая монета. - Как дань мудрости и в знак уважения к возрасту. Бескорыстно отдаю.
Монету Морриган поймала ловко, будто и не богиней была, а на самом деле нищенкой. И злобно оглядела сначала Раймона, а потом и Бойда, с безмятежным видом стоящего уже двумя ногами на тени.
- Чего не хватает? - Задумчиво повторила она, уставившись на Эмму пристально, заставляя нервничать, вызывая желание спешиться и выйти из круга. - Вот тебе загадка, Teine Oga, отгадаешь и выполнишь - отступлюсь: никому иному не принадлежит - но и не твоё. Значение имеет - но его и нет.
- Хорошая загадка, - впрочем, говоря это, Раймон не улыбнулся. - А времени сколько дадите, госпожа? На отгадывание и выполнение?
Странная загадка. О ней самой, но и одновременно... Эмма дернулась в седле, вздохнула. Дитя принадлежит отцу, но оно и не его. Не только его. Ребенок, в первую очередь, принадлежит матери. И для семьи, для всех в этой семье он имеет значение - и одновременно не значим, пока не снимет младенческой рубашечки. Да и нет его, ребенка. И не будет. Богиня оторвала от неё взгляд и встряхнулась, будто большая птица.
- До Самайна успеешь, - усмехнулась она, - уйди с дороги, илот.
Бойд, к которому был обращен этот приказ, лишь улыбнулся, но полыхнул досадой.
- Фламберг?

с Леокатой

Тот в ответ просто кивнул. В тень Морриган скользнула каплей с руки, растворилась, слилась, не оставив и следов. А Эмма, наконец, спешилась и радостно повисла на шее Раймона, с удовольствием вдыхая его - именно его - запах, не можжевельник, не мяту и полынь. Но еще веяло от него и легкой печалью, светлой, едва уловимой.
- Что-то случилось?
Вздох она ощутила и щеков, и волосами, и внутри.
- Ещё один кусок венца мы нашли. Полежит пока в резиденции. Никакой опасности толком, ничего, прошло, как по писаному. Но ещё нашлось кое-что, чего не ждали. Под той фреской и другой, рядом - тела. Женщина с младенцем точно, и, скорее всего, мужчина за стеной. Там перстни родовые лежали в тайниках, и подвеска, стрела, - Раймон помедлил, но всё же, нехотя, продолжил. - И по позе получается, что замуровывали их заживо. Рядом - но разделив.
Она почувствовала пожатие плечами.
- Просто мысли. Чувства.
От этих слов стало плохо всем. Плеснуло острой, неизживаемой болью от Бойда, скрывшего её за руганью с лошадью. Потускнел, поблек Раймон. И сама Эмма вдруг поняла, что выйди она из круга, пожалей нищенку... Рядом - но разделив. Это было бы о них. Мир холмов всегда рядом, тесно сплетается с реальностью, его отголоски Эмма чувствовала и прежде - но не понимала этого. Лишь после встречи с Бадб она смогла их осознать, выделить из общей канвы, нащупать эти узелки. Правда, по-прежнему не понимала, как менять рисунок на этом гобелене, ходить в нем. Живо представив, как бьется, рвется к Раймону - и не может дотянуться даже рукой, потому что между ними - миры, Эмма вздрогнула, прижалась плотнее, но не для того, чтобы найти тишину, не в поисках защиты, а чтобы чувствовать его, вдыхать запах, каждой минутой, каждым вздохом быть неразделимой. И лишь потом, успокоившись, она услышала ворчание Бойда, кажется, трактовавшего загадку Морриган также, как и она.
- Госпожа Призраков... Воистину, живет в своем призрачном мире... Ну какие им дети, на тракте-то?
Эмма рассмеялась, подумав, что детей, должно быть, магистру и придется воспитывать. Пока Раймон не захочет уйти с тракта - она будет рядом. Иначе и быть не могло.
- Лучше бы без детей, - проворчал Раймон, тоже без удивления в голосе. - Иначе с ней точно никак? Хотя бы убить вот. Оно, конечно, родня, но прости уж...
Магистр скептически хмыкнул, раздраженно прилаживая здоровенный меч, который приволок на плече, к седлу.
- В гробу бы такую родню... На моей памяти убить, как ты понимаешь, никто не смог. Пожалуй, только омелой с мирового Древа получится. Или этой их легендарной мишурой - копьем Луга, мечом Нуаду, серпом Миддхира. Рябина, к слову, проросла от корня Древа. И причиняет им боль.
Имена, перечисленные Бойдом, Эмма слышала от няньки, но кто все эти люди (боги?) сейчас она, пожалуй, бы и не вспомнила.
- Искать ещё и эти артефакты в довесок к венцу... - без энтузиазма протянул Раймон. - И эти ещё, в Слив Голри... дьявол. И я, кажется, зря отказался от омелы, когда затянуло в гобелен. Но кто же знал... Впрочем, с чего бы мне там стали предлагать именно нужную.
- А с чего бы тебе в мире Немайн вдруг магию открыли? - Полюбопытствовал Бойд, явно цитируя кого-то. - Неистовая недавно говорила, что женишок этот очень удивился, ему-то обещали легкую победу. Королева им мешает, Фламберг. Она тянет в прошлое и не хочет смотреть в будущее. А этим, в Слив Голри... я не верил бы, наверное. Я не верю, когда фэа что-то обещают. А тем, которые Берилл уже разок утащили к себе в безвременье - тем паче. Почему Миддхир ушел - известно. Он вечно ищет свою Этейн. Но зачем запер их?
Магистр замолк, но Эмма и сама могла бы продолжить его мысль. Не запирают, не обрекают на сумасшествие и тьму тех, кто тебе дорог. Или приносит пользу, верно служит. Даже Ричард не сделал бы так. Но их, все-таки, было жаль.
- Попросить её принести омелу снова? - голос Раймона звучал мечтательно. - Ладно. В туата мы не пойдём, ибо чревато. Артефакты чёрте где. А в рамках традиций выкрутиться как-то иначе в Самайн не получится? О! Вызвать демона, и пусть они до конца вечности спорят о матримониальных статусах. Всё равно ведь должен. Уже дважды, кажется. А там или мы помрём, или мир...
Бойд, только что закончивший возиться с мечом, замер и повернулся на каблуках, единым движением. Наклонил голову, с любопытством оглядывая Раймона, точно видел его впервые.
- Какой демон? - Дружелюбно поинтересовался он, но от его тона Эмме стало отчего-то холодно и боязно. И захотелось спрятать голову под подушку, которой не было.
Раймон же только пожал плечами, источая тонкий запах ванили, ощутимый, казалось, не только внутри, но и в физическом уровне.
- Ну, что значит, какой демон? Мало их, что ли? Обычный... хотя нет, не обычный. Князь, как-никак. Но всё равно. Что ты, никогда демонов не видел, что ли?
- Ага, - все тем же тоном согласился магистр, озираясь, - и это, значит, я умалчиваю о важном, скрываю... О!
Из бурелома у опушки, из веток, бревен, давно набросанных какой-то бурей, Бойд извлек длинную, сучковатую дубинку и с явным удовольствием покрутил её в руке, отчего у Эммы заныл бок, точно эта дубинка грозила сейчас ей.
- Ну ладно, монастырь грабить, - задумчиво рассуждал магистр, неспешно приближаясь к ним с Раймоном, - почти шалость. Ну хорошо, убить этого Листа - даже польза обществу. Но демон... Да еще и князь... Да еще и сделки с ним, дважды. Это, я вам доложу...
Над головой свистнула дубинка.

Со Спектром

Раймон даже не вздрогнул, только улыбнулся и отстранил Эмму, отшагнул в сторону.
- Кажется, ты слишком близко к сердцу принимаешь истории о Робине Гуде и прочей братии с посохами. Почти как Жанна... прости, Мария-врачевательница из Кальчинато. Хотя умалчиваешь, скрываешь - да, получше, пожалуй. Предпочитаешь делать, но не говорить. Особенно, когда не спрашивают и не уточняют. В самом деле, зачем? Сколько живу, а всё гадаю, но вот как-то само оно выходит. И в самом деле, важное - оно такое. Странное. Почти как омела в Кентербери.
Эмма испуганно взглянула на него, перевела взгляд на Бойда, злобно отшвырнувшего дубинку в сторону - и вздохнула. Как она их терпит, в самом деле? И ведь неправы были оба. Точнее, оба - правы, но сути это не меняло. Обоим потом будет больно и горько, но у Раймона была она, у магистра - не было никого.
- Ты прав, - неожиданно мирно признал Бойд, - надо было сказать сразу и всё. Как только ворота резиденции за тобой закрылись в первый раз - так и... Знаешь, Фламберг, одна ложь тянет за собой другую, умолчав раз - приходятся молчать и в остальном. И если не можешь сказать, то приходится делать, чтобы хоть как-то помочь. И становится очень легко, когда, наконец-то, тайное становится явным. Ну, а в нашем случае, мой злопамятный, в это уже явное тычут носом. Раз за разом. Упрекая за то, в чем и не виноват-то. Ладно... Будь осторожен с князьями.
Он отвернулся и устало оперся на свою лошадь, почти обняв её за шею. И стало грустно и одиноко, хотя Раймон и был рядом. Эмма тряхнула головой, понимая, что снова начинает жить чужими чувствами, сопереживая и проживая их.
- Хватит, - твердо произнесла она, протягивая руку Раймону, - вы стоите друг друга. Упрямые, умалчивающие искатели приключений. Прохвосты и плуты. И если сейчас не признаете, что вот этими своими обидами, под которыми прячете заботу, вы только рушите все важное, что у вас есть, я... Я уйду в монастырь. Снова.
После секундного молчания, последовавшего за угрозой, Раймон фыркнул.
- В тот же? Представляю глаза матери-настоятельницы... ладно. Эта шантажистка, разумеется, права. Прости, привычки умирают с трудом. А с демонами - ну, душу я не терял, договоров не подписывал. В первый раз получил обещание услуги за то, что выпустил из культистки. Во второй - за душу той самой Марии - ничего не прося. И искал я его только второй раз! А в первый за изгнание ещё и заплатили. Сплошные плюсы.
Плечи магистра опустились и Эмма почувствовала, как талыми водами схлынула тревога. И с удивлением увидела, что Бойд вздрагивает, лишь через мгновение поняв, что он смеется.
- Я представляю ту депешу, что аббатиса напишет в резиденцию, требуя её забрать, - пояснил он, доставая из сапога фляжку с бренди, - и глаза верховного, читающего послание. Но... все равно - будь осторожен.
- Я всегда осторожен, - с улыбкой отмахнулся Раймон. - Демоны точно не стоят горящих палок или не менее горящих кустов, которые заметили бы даже из нашего заквасного монастыря. В конце концов, с князем обошлось не в пример лучше, чем с глейстиг. Тауэр за убийство, конечно, был похуже, если бы не Кранмер... но в этом я виню исключительно принятые в ордене дым и зеркала! - он возвёл глаза к небу и пожаловался: - сплошные укрыватели, везде. Как тут жить, когда ощущаешь себя то домом, то скоге, то ещё кем похуже? Тяжёло жить морочнику. И никакого раннего выхода на покой.
Теперь магистр приложился к фляжке, надолго, заставив обеспокоиться тем, как он вообще дышит. И лишь оторвавшись, тряхнув головой, Бойд уже совсем спокойно, хоть и чуть хмельно ответил:
- Ну хотя бы Тауэр...
Тут не выдержала уже Эмма, рассмеялась, подходя к своей лошади.
- Ну не размениваться же, как Ворон, на мелочь всякую, - вздохнул Раймон, тоже берясь за поводья. - Играть - так по-крупному. Правда, кажется, постепенно остепеняюсь. Даже странно как-то. С чего бы?
- Говорят, это верная примета того, что появилась жена, - просветил его Бойд, отвечая улыбкой на смешок Эммы, - клятое целительство, даже напиться не выходит... Загляните в резиденцию как-нибудь, я попытаюсь омелу достать. Не уверен, что получится, но все же.

Однажды, в старости, если до нее доживет, Эмма вспомнит эту ночь, когда её осмотрительность и рассудительность не принесли разлуки. Когда её слова сохранили дружбу двух мужчин, двух воинов, отца и сына - не по крови, но по духу. Разумеется, вспоминать она будет в числе прочих ночей, разглаживая на коленях очередную вышивку и, вероятно, ожидая Раймона. Потому что если доживет она - доживет и он. Иначе и быть не могло.



________________________________________________
*засранец, гаденыш
** черт тебя побери
*** шлюха
**** ну не сука ли она?
***** Злодейка. Больно же.
****** Сначала он показал добродетель терпения и тем самым победил свои слабости.
Затем он показал дружелюбие и тем самым победил врагов.
И через веру и добрые дела преодолел небрежение людское
Наконец, он показал любовь к мудрости и тем самым победил невежество своего народа.
Несомненно, это величие.
* черт возьми

с Леокатой

23 января 1535 г. Коулвилл. Таверна.

- Н-на!
- Ты умер!
- Нет, ты!
- Н-на! Сдохни!
- А-а!!!
Жизнерадостные детские голоса за закрытыми ставнями странным образом не нарушали томной атмосферы. Только подчёркивали треск огня в камине, мерцающие на слабом сквозняке огоньки свечей, тяжелые занавеси над кроватью. Опрокинутый пустой кувшин, где ещё недавно плескалось вино. Другой, опустевший наполовину. Розовые пятки Эммы, торчавшие над краем огромной постели. Нежный голос, которым беглая послушница, с чувством, не торопясь, зачитывала житие святого.
- Говорили, что Альфред очень любил и почитал святых, например святого Кутберта. И несомненно, он знал о многих современных ему церковных деятелях, таких как епископ Элстан Шерборнский и, конечно же, святитель Свитин Винчестерский, который был духовным наставником его отца. Епископ уэссексского города Винчестер с восемьсот пятьдесят второго года, святитель Свитин был учителем отца Альфреда, когда тот был ребенком. Говорили, что простой и мягкий епископ Свитин уговорил короля Этельвульфа на смертном одре отдать одну десятую своих земель Церкви. С детства Альфред любил посещать святые места и прикладываться к мощам святых, он посвящал много времени молитве и милостыне. Говорили также, что ему много страданий доставила некая болезнь – возможно, слепота или проказа. Одно предание – его можно считать достоверным, а можно и не считать таковым – гласит, что однажды, охотясь в Корнуолле, в местечке, известном сейчас как Сент-Неот, Альфред остановился около церкви святого Гвинера. На этом месте он помолился об исцелении от своей тяжкой болезни, причинявшей ему столько мук. Он молил Бога, чтобы его болезнь была заменена на другую – менее разрушительную и заметную внешне, чтобы из-за нее он не стал бесполезным для своего королевства. Его молитва была вознаграждена исцелением, но позднее, как мы увидим, Альфреда сразит другой недуг.
- И поглотила тьма десятую долю королевства его, - негромко прокомментировал Раймон и чуть - на ту самую долю - сдвинул выше подол шёлковой рубашки Эммы. Итог на тьму походил не слишком, но в христианском понимании белая нежная кожа, наверное, ей всё же являлась. Если подумать. Хотя для надёжности стоило - потрогать. Что он и сделал. Опыт идею христианской тьмы подтверждал, не оставляя вопросов. Хотя... нет. Всегда стоило проверить ещё раз. Тьма - хитра и коварна. - Потому что обманул умирающего старого короля хитрый орк. Ибо не знал никто, чьим вассалом он на самом деле является. И юный король, в отчаянии, ибо чувствовал он землю свою как себя, и покрыла тень его самого, с детства искал помощи у ворожей и друидов, но все они были бессильны. И только кровавая жертва у Гвинн-эр принесла облегчение, но на время лишь - потому что понял он, какой ценой будет доставаться здоровье. И легли там же под холм все, кто помогал ему в тот раз.

Со Спектром

Воплощение и носитель белой тьмы с явным удовольствием придвинулась ближе и потерлась щекой о плечо, прежде, чем продолжить.
- И не зря легли. Женился Альфред на юной, прекрасной Эльсвите, дочери знатного мерсийца. В день своего девятнадцатилетия повел он её к алтарю. И был бы счастлив король, если бы не поразила его страшная, тяжкая болезнь. Корчась в муках, что сродни адским, клялся он любить и почитать свою жену. И с этого дня приходилось ему терпеть эту боль, жить с нею. Но в положенный срок принесла ему Эльсвита дочь, которую король назвал Этельфледой. Станет эта девочка потом Леди Мерсийцев, но лежала малышка пока в колыбельке, а отец её Альфред, оберегая покой, сражался с данами, утоляя свою боль их кровью.
За дверью раздались шаги: видимо, кто-то из прочих гостей набитой до отказа таверны в совершенно обычном по виду местечке под названием Коулвилл решил присоединиться к веселью. Пить и гулять тут явно любили, несмотря на близость монастыря. Или, возможно, благодаря ему. Так или иначе, отголоски доносились даже до дальнего угла верхнего этажа. Шаги, впрочем, были каким-то неуверенными. Шаркающими, словно идущий подволакивал обе ноги сразу. И, кажется, постанывал на ходу, вызывая с трудом подавимое и не слишком объяснимое желание взяться за меч. Несмотря даже на то, что в бестиарии ничего похожего вроде как не имелось. Да и вообще было как-то вообще не до того.
- Ибо в день силы возложил он прекрасную Эльсвиту на алтарь. И сняли прислужники чёрные одежды, - шёлк, конечно, чёрным не был. И, вероятно, если бы прислужники поднимали рубашку с тела вот так, трогая, касаясь, поглаживая, коронованный жених, вероятно, был бы очень расстроен. Хотя, может быть, и нет. Кто их знает, этих коронованных женихов? Высказав последнюю мысль вслух, Раймон, которому отсутствие короны ничуть не мешало получать удовольствие что от декламации, что от прочего, продолжил: - И заносил уже нож король, но Мерсия и сама была славна колдовской, чарующей кровью, а Эльсвита владела магией получше многих в её роду. И пал король на колени, клянясь любить и почитать жену свою. И страшен стал этот союз, скреплённый кровью не только данов, но и семи из двенадцати детей их, раздвигая границы не светом, не тьмой, а серой пеленой, подобно тому, как отступают волны, обнажая донный ил. И жил Альфред с болью до конца дней своих - или до тайного и явного дара, который выпрямил тело, но не смог выпрямить душу его.
- Ольховые леса и заросшие тростником болота окружали остров Этелни и низкий холм в центре его, на котором король построил крепость - ковчег спасения христианской Англии. И разослал Альфред гонцов, посвятил себя планированию, уделяя молитве половину дня и половину ночи, - в голосе Эммы звучали смех и скепсис. Молитвенные бдения плохо соотносились с количеством детей в королевской семье, а тростник теперь и вовсе вызывал ассоциации отнюдь не с травой, - говорили, что его духовный отец - святой отшельник Неот, явившись в видении, уверил в победе. А святой Кутберт, которого король всегда почитал, сотворил чудо: дал совет, как разбить язычников. И прозвучали слова: "Весь Альбион будет отдан тебе и твоим детям!". И был вручен святой, чудотворный венец, а от него отступили королевские скорби.
Холмы, не слишком низкие, и уж точно без болот и без тростника - Раймон быстро окинул взглядом комнату, но Бойд, к счастью, скорее всего уже подъезжал к резиденции - льнули к пальцам, поднимались под ладонями. Вздрагивали смехом, заражая им тоже - но без сомнения. Как-то оно тут было не к месту, когда холмы...
- И стояли древние камни неподалеку от Ардага в графстве Лонгхорд, так, что стонали под ними забытые, закованные в землю и глину, в память и историю. Стояли нерушимо, храня покой мира, но после долгих бдений длиною в ночь и день, после пролитой крови, связавшей два королевских рода, прозвучали слова, и вышел из тьмы орк, что был уже не жив, но и не мёртв. Шёл - но не шевелил ногами, словно рос из самого мира. И обещан был весь Альбион, если только!.. И дрогнула земля, раскрылась, открывая ряды копий, подобных драконьим зубам. Открывая терракотовые шлемы и клыки на вросших в плечи шкурах.
Окно скрипнуло от ветра, что-то шепнуло, когда метель швырнула в него горсть снега. Взвизгнула какая-то девчонка, которой, судя по воплям, сыпали снег за шиворот. Детей не волновали ни венец, ни скорби, ни темнота за окном, хоть и мело на улице так, что казалось, снежная пелена заполнит собой весь мир, станет им, поглотит своей белозубой, белоснежной пастью, и не будет иных людей, кроме...

с Леокатой

- А язычники, меж тем, наступали. Они оставили свой лагерь в Кембридже и прибыли в Уорхем, что в Дорсете, а затем захватили Экстер, что в Девоне, - Эмма звонко расхохоталась. Но читать продолжила лишь после поцелуя, после того как пальцы скользнули по шее, обвели ключицы, и губы коснулись шрама у шеи, - там они собрали флот, но божьим промыслом потерпели кораблекрушение около Суониджа. Тогда язычники отказались от покорения Уэссекса, отправившись восвояси, разоряя и опустошая все на своем пути. Они повернули в Глостер, но лишь через двадцать ночей оказались сперва в королевском поместье Чиппинхем в Уилтшире, а затем - ограбили королевскую церковь в Стеббинге, что в Эссексе. Но король не сдался.
- И разметал ветер, сплетённый с огнём, корабли врагов его, бросили их могучие валы на скалы, выросшие там, где никогда о них и не слыхивали, - пробормотал Раймон. Какая из версий была ближе к истине? Что было истиной? Касаясь губами спины Эммы, он улыбнулся. Какая разница. Суть, сущность всего, кажется, оставалась той же. Выгибалась под прикосновениями, вздыхала морской волной, вспыхивала огнём и притягивала - как мир, удивляя и гибкостью стали, и мягкостью песка. - И орда, подобно муравьям, расползлась по землям восточных саксов, ещё не зная, что обречена. Что не спасут их рогатые боги, что отдан весь Альбион...
Читать Эмме, кажется, становилось все сложнее. Она то прерывалась для стона-полувздоха, то для поцелуя, то для касания рукой, сжимала книгу, выгибаясь, точно губы обжигали её.
- В своих победах Альфред показал себя во всем благородном величии: он не добивал своих врагов, но кормил их, когда они, выдержав долгую осаду, сдались. Мудрость сменила меч. Мир пришел на смену войне. Чудодейственный венец долгие годы еще оберегал короля и его семью, направлял его помыслы. Возводились храмы и монастыри, железной пятой давились ростки язычества, хилые и слабые против веры истинной, веры ярой. И в последний час свой король разделил венец между своими детьми и их детьми, и детьми их детей, чтобы продолжали они сиять для Альбиона светом христианским, освещали путь душам заблудшим. С тех пор венец этот не видели, но королевская семья подарила миру святых королей и королев, настоятелей монастырей и игумений. Церковь же в Стеббинге, некогда разграбленная язычниками, волей Этельгифы, третьей дочери короля, была восстановлена и для украшения статуи пресвятой Девы Марии был пожертвован ею сапфир, что и по сей день сияет на груди Богоматери.
Снизу, из зала в неожиданной тишине донёсся чистый женский голос, исполненный неизбывной печали, и Раймон подозрительно прищурился.
- Ой, и дура ж я была, что венец тот отдала!..
Словам аккомпанировал странный, но чем-то похожий на лютню инструмент. Ритм казался рваным, дёрганым, словно игравший не очень понимал, что делает, но при этом звонкое треньканье каким-то непостижимым образом очень хорошо подчёркивало ударения, акценты. Чувство. На следующей строчке Раймон окончательно уверился: этот менестрель, что бы там ни утверждал пузатый, истекающий потом даже в прохладном зале трактирщик, приехал вовсе не с берегов Ладоги. Тут уж: или куда ближе, или куда дальше. Он вздохнул и отвёл волосы Эммы в сторону, открывая шею.
- И не щадил король ни побеждённых, ни сдавшихся. И умирали даны в ямах от яда, от дурной, напитанной чёрной магией влаги, что сочилась по стенам. И кровь их впитывалась в землю, меняя самую природу королевства. Впитывалась, текла, выходя наружу в местах, где возвышались монастыри, построено которых было великое множество. И драгоценные камни, и золото указывали путь, словно очи святого короля и при жизни, и в смерти. Впрочем, что есть смерть на груди Богоматери?
Впрочем, кому нужна была грудь богоматери, когда вот прямо здесь, под звуки этой... как там пытался выговорить трактирщик... гюсли?.. в общем, под них... под неё. Гюслю.
- Говорят, Адам и Ева
Первый плод сорвали с древа.
Мы с миленочком вдвоем
Их все рвем, и рвем, и рвем, - подтвердили его мысль снизу, а Эмма отшвырнула книгу, с гулким стуком упавшую на доски пола, приникла в долгом, горячем поцелуе. С гравюры, на которой распахнул жизнеописание шаловливый порыв ветерка, в потолок укоризненно смотрела достопочтенная Осбурга.

Со Спектром

24 января 1535 г. Коулвилл.


Эмма, вопреки обыкновению, еще спала, сладко, обхватив Раймона руками и ногами, когда в дверь постучались. За окном слышался гомон пробуждающейся деревни, внизу, в таверне, двигали столы и лавки, убираясь после ночи. А в дверь все стучали - громко, требовательно, заставляя мерзко дребезжать кинжал, сдерживающий створ.
- Не открывай, - сонно пробормотала Эмма, прижимаясь плотнее, - там очередной проситель с очередной тварью, который утащит тебя на очередную помойку. Или в лес. А нам так хорошо сейчас...
- Господин! - Не выдержал стучащий и, кажется, навалился на дверь плечом. - Эва, как спит-то!
Раймон только вздохнул, осторожно высвобождаясь из объятий.
- Покоя же не даст. И дверь выломает. Платить, конечно, не нам, но неловко как-то будет. Проситель... Хочешь, в этот раз отправимся на помойку или в лес вместе? С мавками же получилось. И тем анку. И импом.
Ворча, он натянул рубашку и, выждав момент, рывком выдернул изрядно засевший кинжал из-под двери. Кто бы мог подумать, что придуманная от детей и служанок мера предосторожности окажется настолько удачной? Выждав очередной просящий крик, он перехватил кинжал поудобнее и рывком распахнул дверь, наполовину ожидая, что придётся воспользоваться если не оружием, то магией. Низушок, должно быть, в очередной раз навалившийся, чтобы постучать еще убедительнее, рухнул в ноги, но не растерялся, и воспользовался этим, чтобы обхватить колени Раймона, прижавшись к ним сродни Эмме. К несчастью, ощущалось это совершенно иначе.
- Не оставьте в беде, господин хороший! - Завопил он, размазывая слезы и, кажется, сопли по ногам. - Ведь змеюка-то поганая пожевамши да выплюнувши, а товары-то на дороге, а оно-то шипит и кидается, а братья ваши только гогочут непотребно, что гуси, и денег требуют! А откуда деньги, ежели товары-то на дороге, да и казна всегда платила? Я уж и магистру, который за трактом глядит, писал, да ответа нет! На гонца ить потратился! И денег теперича навовсе нетути! А товары все там, у змейса!
Со стороны Эммы, обиженно завернувшейся до того в одеяло, послышался приглушенный подушкой смех. Девушка вообще, как с удовольствием заметил Раймон, в последнее время стала смешливой, разговорчивой, уверенной. И от того расцвела еще больше, горделиво приосанилась, половчели движения. Кочевая жизнь подтянула и фигуру, из хрупкой превратившуюся в изящно-стройную. А вот волосы, по крайней мере, та их часть, что виднелась из-под шапки, стали светлее, выгорели под зимним солнцем до белого золота.
- Если бы змей пожевамши, - проворчал Раймон, вздёргивая низушка на ноги. Шипящие и кидающиеся твари выплёвывать еду склонности обычно не проявляли. - ты бы тут в дверь не ломился. И что же думаешь, я, в отличие от братьев, денег не потребую? Почему бы?
- Дык, - даже растерялся низушок, выкручиваясь из рук и снова оседая на пол, - вы ж этот, Палач-то. Вы ж бескорыстно, значит, только ради справедливости и веры святой, дьяволопоклонников поганых того... расказнили! Ведь, как трактирщик сказал, что михаилит остановился с женой, и Фламбергом зовут его, я сразу и смекнул, что только один такое имя носит!
- Милый, - подала голос Эмма приглушенно, явно сквозь подушку и смех, - напомни, сколько ты за справедливость в этой деревушке под Глостером взял?
- Много взял, - с удовольствием ответил Раймон. Усталость, навалившаяся после Глостера, от той чёртовой деревни давно прошла, и вспоминалось больше приятное. В виде почти двух сотен фунтов, - но справедливость в той деревушке была высшей пробы! А змей, замечу, против веры святой ничего не замышляет. У него, почитай, мозга на это нет. Что ж мне его с культистами мерзкими ровнять? Животное и есть, с него спрос маленький. Да и потом, лошадей-то сожрал небось, но скоро всё равно проголодается и уползёт. Если уже не уполз. Что ему с товарами-то делать? Не торговать же.

с Леокатой

- Дык, - даже возмутился низушок, - не уползает! Сидит там, значит, шипит, плеваться изволит. Мозгу у него, может, и не хватает, а сидит, точно ему там ветчиной намазали! Деньгов-то нет, но я и товаром могу! Одеждою, оружием, а то и фитюлькой какой бабской!
Кстати, упомянутые культисты, за которых, всё же, никто так и не заплатил, тоже расплачивались одеждой. Раймон, впрочем, сомневался, что у них ещё оставалось место в седельных сумках. Оружие, вроде бы, не требовалось тоже. Фитюльки же... И почему, собственно, змей не уползал и сидел себе на тракте, словно на кладке? И на тракте ли? Он подозрительно прищурился.
- А расскажи, мил-человек, подробнее, что там да как. И, главное, где. Подробно и с самого начала.
Низушок вздохнул, попытался заглянуть внутрь комнаты, чтобы увидеть Эмму, и принялся рассказывать. И если верить его повести, то выходило, что ехал он через лес, решив сократить путь, а змей - ну вот буквально ни с чего выскочил из чащобы, оплевал, обшипел и всячески унизил, но, правда, не жевал, а лишь отбросил в сторону, а сам утвердился у телеги и с тех пор, уж две недели как, покидать товары не хочет.
- А так - оно рядом, - закончил свой рассказ неудачливый торговец, - в леске тут.
- О, господи, - слова вырвались сами собой. Какое-то время Раймон раздумывал, не стоит ли начать ругаться именем Морриган, а удивляться - именем Немайн, но переучиваться было сложно. К тому же, могли не понять, а непонимание такого рода чревато было насилием и порчей одежды. - Срезать дорогу через гнездовье жабдара!.. Ну и что с тобой делать? Идти и героически вонзать меч в несчастного гада за одежду, которую он и без того, небось, уже пожевал? Вместе с телегой? - он нахмурился, прикидывая варианты. Змеи на кладке были существами нервными, неприятными, но более подвластными инстинктам, что - возможно - оставляло какие-то варианты. Осталось понять, зачем ему это нужно, не считая блужданий по лесу. Возможно, вскоре - горящему лесу. Выженному. Залитому кровью. Картина получалась достойной эпоса, и он вздохнул. Небось, опять придётся обойтись мороками, которых никто, кроме жабдара и не увидит. Но, возможно, и к лучшему. В конце концов, часть той крови наверняка оказалась бы его собственной. Раймон повернулся к Эмме, всё ещё загораживая собой дверь. - Кстати, о прогулках по заснеженному лесу перед обедом?..
- Я предпочла бы сон перед обедом, - заверила Эмма, неохотно выползая из-под одеяла и потягиваясь так, что обзавидовалась бы и змея, - но, кажется, прогулки полезны? Но тогда я хочу колье в счет оплаты. И чтобы бриллианты размером с твой кулак.
Низушок побелел и сел на пол.
- Помилуйте, господин! - Взмолился он. - Столько вся телега с товаром не стоит!
- Что подводит нас к вопросу, сколько же она стоит, - подхватил Раймон, не моргнув глазом. И мысленно отметил, что начинать торг, кажется, всегда следует именно Эмме. - И что там за оружие и фитюльки.

- Тогда хочу изумруды, - капризно сообщила девушка, шурша за спиной одеждой, - браслет и серьги!
- Александриты, цитрины, аметисты и гиацинты, - поспешно перечислил низушок, заискивающе поглядывая на Раймона, - на серебре. И ножи, кинжалы, мечи. Простые и украшенные бирюзой.
Александриты звучали хорошо. Стоили ещё лучше. Как раз на жабдара. Или чуть меньше, но в данном случае... Раймон посмотрел на несчастного торговца и еле сдержал вздох.
- Послушай. Эта чёртова змея стоит не меньше двухста фунтов. Одна. А их там две, потому что если она не уползает, значит, вторая притаскивает добычу, и делает это частенько. Более того, сидит зверюга на кладке, а в этом случае их лучше вообще не трогать - себе дороже получается. Потому как твари эти и так крайне сволочные. Поэтому, сам видишь, встать это может сотен в пять. Если не повезёт.
Правда, до этого лучше было бы не доводить. Просто потому, что Эмме в этом случае лучше было оставаться в таверне. Подальше от яда, челюстей и хвостов, способных переломить небольшое деревце. Низушок не возразил, и Раймон продолжил:
- Правда, может получиться и иначе. Тогда - оплату назову сам, по работе и расходам, но не выше пятиста. Если там не окажется чего-то ещё. Если согласен, встретимся позже. Нужно заняться снаряжением. И, кстати, а что за братья непотребно гоготали? Как звать, давно ли было, и где?
Низушок мрачно вздохнул и поднялся с пола, согласно кивая каждому слову Раймона.
- Не знаю я, - буркнул он, - молодые, моложе вас, господин. Светлый, загорелый и с глазами прозрачными почти - этот еще и хамил. И темный, черноглазый и небритый. На вас похожий. А имен я не спрашивал, змейс-то только вот того, пожевамши... То есть, телегу оттяпал. А они посмеялись и уехали. Так я вас внизу дождусь, покуда собираться будете.
Он поспешно застучал каблуками по лестнице, а в объятия змеёй вползла полуодетая Эмма, прикрывая дверь.
- Темный, черноглазый и небритый, - повторила она слова низушка, рукой проводя по отрастающей щетине, - и загорелый, с прозрачными глазами. Это ведь ты и Циркон. А происходящее - почти полная копия того, что произошло с Брайнсом. Раймон, может быть... Не нужно?
- Смеяться? Смеяться, конечно, не нужно, - согласился Раймон. - Телега, скорее всего, настоящая. А вот михаилиты эти, да змей, который выплёвывает, а потом ещё и плевком не попадает - тут меня берут здравые сомнения. И начинают появляться интересные, нехорошие вопросы к нашему пока ещё не нанимателю. И заодно пропадает желание гулять по лесу. Впрочем, снаряжение нужно всё равно. А пока лавки, амулеты, браслеты и серьги - расспрошу этого невкусного низушка поподробнее.

Расспросы отбивали желание куда-то идти совершенно, даже без всё более крепко сжимавшей его руку Эммы. Случайно подслушанный в таверне разговор о коротком пути напоминал о том, что контракт на его голову может быть не отменён и в отсутствие плательщика. Лошади, которые смирно стояли, пока змей жевал низушка, плевал ему вслед, сворачивался вокруг телеги... которые смирно ждали, пока их сожрут. Такие лошади намекали на Королеву. Змеи, которые дважды не попадают плевком по низушкам намекали на неё тоже, а сверх того напрашивались на новую страницу в бестиарии. Засада, иными словами, получалась классической. Выбивалась из идеи только небрежность исполнения. Слишком много подсказок, слишком много несостыковок. Низушка, конечно, было жаль, но два жабдара, за которыми стоит кельтская богиня? Просто со змеями Раймон, вероятно, справился бы. А вот так... напрашивалась группа поддержки. И, в целом, полтысячи фунтов выглядели достаточно привлекательно, чтобы восстающий из зеркального пепла орден выслал хотя бы боевую тройку.
Убедить в этом расстроенного до крайности низушка, впрочем, оказалось трудно. И, кажется, так и не удалось. Не до конца. Просто у того не было выбора.

с Леокатой

Роберт "Циркон" Бойд

18 января 1535 г. Оллертон. Постоялый двор.
Пятница
Возраст Луны 10 дней, Нарастающая Луна 4 дня до Полнолуния

О том, чтобы снова повстречать Розали теперь не стоило мечтать даже в самых осторожных грезах. Вот и сейчас, лишь от одной мысли о спокойной, нежной умнице, подарившей ему сыновей, оковы ощутимо сжались и обожгли огнем запястья. Бадб ревниво следила за своей собственностью и уточнения, дополнения договора ничего в этом не изменили бы. Вассал, которого взяли в мужья, господином не становится. Илот - тем паче. Мелькнувшую мысль, что при должных словах, определенных увертках и некотором старании, неистовая вполне становится покладистой, Роб успел отогнать еще до того, как она оформилась. И только тогда понял, что может проснуться. Левая рука, которую он оглядел первой, ожидаемо была украшена широким, взамен накопителя, браслетом из волос Бадб, плотно охватывающим запястье. Несколько мгновений Роб, движимый любопытством, не обращая внимания на дремлющего в кресле Вихря, пытался стянуть, порвать или перегрызть его. Легенды не лгали - брачный браслет, надетый богиней, можно было снять только с рукой. Впрочем, змеи с предплечий тоже исчезли, и он с удовольствием отметил, что мышцы не ослабли, несмотря на долгое - в чем не сомневался - возлежание в постели. Порадовавшись легкому загару, оставшемуся после страны вечного лета и сделав себе еще одну зарубку: ложась спать - держать под рукой хотя бы тартан, Роб тихо кашлянул и сел в постели.
- Джерри, - негромко позвал он, - какое сегодня число?
Вихрь подпрыгнул в кресле, нашаривая рукоять, которой там больше не было. И только потом открыл глаза.
- Дьявол! Снилось, что снова в паучатне, там только голоса и слышались... - взгляд молодого михаилита, по мере того, как тот говорил, постепенно прояснялся. - А... так восемнадцатое сегодня. Января. Тысяча пятьсот тридцать шестого года. И ты не представляешь, как трудно было убедить трактирщика, что всё-таки не нужно звать местного священника. Убеждать, раз за разом. Кажется, он считается знатным изгонятелем кого-то там. Признаться, я бы и сам перепугался, если бы не этот ворон. Слушай, как они ухитряются говорить - клювом?.. Никогда прежде не задумывался.
Два удара сердца Роб пропустил, услышав число. Следующие два - год. Перед глазами уже понеслись упоительные картины вдовства и процесса его становления, когда он, наконец, смог взять себя в руки и сообразить, что Джерри дурачится. И дурачит его.
- Погоди, хохмач. Давай по порядку. Какие голоса тебе слышались в паучатне и почему раньше не сказал? Зачем священник? Я говорил, двигался и был похож на одержимого? Голуби из резиденции были? И вороны говорят не клювом. Они говорят горлом.
Возвращаться, даже в мыслях, к поместью пауков не хотелось. Особенно в свете того, что таинственный мистер Армстронг заявлялся к трактирщику Джанксу под его, Роба, личиной. Если Джерри скажет, что слышал его же голос, хотя Циркон там молчал... Не лучше выходило, если он двигался во сне. Представив картину, которую Вихрь мог наблюдать последние пару часов, а что понаблюдать - было, Роб тяжело вздохнул и потянулся к штанам. Stasis или нет, но есть хотелось так, будто бы он проспал год. Возможно, в этом были виноваты как раз-таки последние пара часов и Бадб, неистовая во всем.
- Да чего тут говорить, - удивлённо отозвался Вихрь, роясь в сумке. - Чего только не покажется, в таком-то виде. В какой-то момент казалось, что снова в ордене, и ты на меня орёшь за то, что слишком легко попался и вообще тороплюсь. Ну, по делу. Видать, совесть проснулась. Прочего так ярко и не упомню, хотя много чего было. Кажется, в какой-то момент сразу три женщины... и нет, ты не двигался и не говорил. Просто трактирщик ничего не понимает. Вот, держи, - он протянул Робу скрученную полоску бумаги, на каких орден рассылал сообщения. - Всё, что присылали.
- Голубя ты отпустил?

Со Спектром

Рубашка, которую он успел накинуть, осталась незастегнутой. Рука сама зло скомкала бумагу. Чертов Верховный, чертов Рысь, и - Раймон. Приехавший в резиденцию внезапно и в его отсутствие. Привычно заныло в груди, точно не были сброшены семнадцать лет, горячая боль перекатилась к руке и погасла. Роб закрыл глаза, глубоко вздыхая, прогоняя отголоски этой боли и с тихой ненавистью, круто замешанной на благодарности и страсти, коснулся рыжей косички вокруг запястья. Раймон поймет. Наверное.
- Ага, на второй день. Не знал, сколько ты ещё так проваляешься, а этот чёртов ворон только издевался. Так что - фьють, и обратно, - Вихрь на самом деле присвистнул, не хуже Свиристеля. - Но однако, какой Фламберг сознательный стал. Интересно, это женитьба так влияет? Прежде, думаю, просто плюнул бы. Ну, может, в яму бы при встрече уронил...
- В следующий раз - не отпускай. А трактирщикам говори, что магистр по голове из-за угла пристукнутый, бывает, - застежки колета подавались туго и побеление кончиков пальцев Роб списал на них. К дьяволу то, что тело по привычке думает о себе. - Мерзкий trusdar Рысь. Ведь и на вилы можно напороться, после него-то.
Самое поганое, что сейчас придумывалось для Рыси - это отлучение и выдача светским властям. Любого из орденцев можно было повесить, лиши их привилегий. Кроме, пожалуй, Ясеня. Перед глазами, точно воочию, встал Томас, у которого и фамилии-то не было, чтобы внести в список детей, принятых в обучение, и которому он дал свою, нареченный Ясенем... Правильный, упрямый, смелый, умный. Обаятельный и улыбчивый. Одно время Роб даже думал назвать его преемником, но, все же, так и не решился. Не умел Том изворачиваться, хотя с командованием бы - справился.
- Отправь ответное письмо с вороном, - посоветовал Джерри с весьма серьёзным лицом. - В ордене, конечно, удивятся, но... а что, Рысь в самом деле так плох? Я ухитрился, кажется, ни разу не пересечься. Только слышал, но и то не сказать, что часто.
- Берет полную сумму за половину работы. Или вовсе работу не выполняет, но зато с серьезным лицом врет, что уж теперь-то милсдарей никакая тварь беспокоить не будет. И ведь хорош в ремесле, скотина, нет бы...
Не договаривая, Роб сердито затянул пояс и с тоской покосился на опустевшие ножны - баллок с повязанной на рукоять черной лентой остался в городских воротах Блита, воткнутый высоко и намертво вмороженный, так что выдернуть его можно было лишь с воротами.
- А ворону в следующий раз перья повыщипывай, - мрачно проворчал он, остро чувствуя эту пустоту, - чтоб не издевался. Как думаешь, здесь накормят опасно бесноватого меня?
Вихрь пожал плечами.
- Могут облить святой водой. Он уже приносил баклагу. Или подсыпать в похлёбку облаток, хотя я, признаться, даже не могу предположить, насколько такое было бы действенно. Никогда не пробовал кормить одержимого супом с облатками. Но в целом кормят здесь неплохо. По крайней мере, обильно. Хотя всё, что могут предложить и умеют готовить, я, кажется, попробовал ещё дня три назад.
- Спасибо, что не ведро. Впрочем, я, кажется, сейчас съем даже похлебку с облатками. Давно не причащался, знаешь ли. Благость не обретал.
"И вряд ли теперь буду". О чем, впрочем, не сожалелось вовсе. Взгляд снова упал на браслет, но теперь - с нежностью, какую не ожидал сам от себя. Минорность момента слегка подпортило ворчание желудка и Роб, хмыкнув, распахнул дверь из комнаты.

с Леокатой

Водой, впрочем, никто не поливал, да и облатки в похлебку не сыпал, хотя Роб, пожалуй, не отказался бы. Не ради святости, а чтобы проверить, как тело Христово теперь будет действовать на него, богоотступника, женатого на рыжей демонессе. Точнее, взятого ею в мужья. В старых-новых и совсем новых обычаях сломала б ногу и Морриган. Хотя, вот она-то... Все эти уточнения, дополнения на тему, кто на ком женился, кому что задолжал и что из всего этого получится, сидели в голове так прочно, что и не выбросишь. Отчего-то даже удивляться не получалось, что можно было привести женщину в свой род, или уйти в ее - и все равно возглавлять клан. Семью. Подчиняясь в последнем случае супруге. Хитросплетения, названные римлянами matriarchy, рatriarchus и pares iure удавались Великой Королеве особенно хорошо. Роб это признавал, хотя одобрять не мог. Никогда не одобрял. И уж точно был не согласен с тем, чтобы все эти громкие слова, вкупе с интригами Морриган, применялись к Раймону и Эмме. То, что первое слово уже приложили к нему, Роба почти не волновало. Почти. Выкрутится, почти как Девона из нового ошейника, который то ли потеряла за неделю где-то, то ли просто-напросто сожрала. Провожая взглядом возок, обогнавший их по дороге в Равенсхед, из окна которого выглядывала надменная, но очаровательная дама в черной собольей шапочке, одарившая их с Вихрем заинтересованной улыбкой, он признал для себя, что выкручиваться будет сложнее. В ином случае, Роб бы уже ехал рядом с возком, любезничая с прелестницей, а то и... Ворота Равенсхеда, украшенные воронами и трикселями, совсем как его запястья, отогнали непрошенные мысли. Семья - свята. Даже если не покидает ощущение, что на шею надет тяжелый хомут.

Равенсхед, вечер.

В Равенсхеде он снова увидел этот возок без гербов, у лавки под названием "Feuille", украшенной, как и все в городе, воронами и трикселями, точно здесь до сих пор поклонялись древним богам, хотя весело звенящий колокол и говорил об обратном. Незнакомка, стройная, синеглазая, с милым, округлым личиком, обрамленным золотистыми локонами, выходила из этой лавки, прижимая к груди толстую книгу, по виду - старую, с потрепанной обложкой. На Роба она глянула так, что кровь бросилась в голову. И не только. И улыбнулась так, что захотелось немедленно побежать за ней, нет - унести на руках, глядя в эти синие глаза и любуясь тем, как локон игриво сползает с нежной шеи. В чувство привели оковы, ревниво сжавшиеся до онемения ладоней. Впервые порадовавшись этому, Роб стряхнул очарование девушки и уже спокойно, трезво потянул воздух, надеясь уловить запах аттрактантов фэа. Ничего не учуяв, он разочарованно хмыкнул, с досадой провожая отъехавший возок взглядом, но преследовать не стал - черт ее знает, как поймет желание поинтересоваться о необходимости глэмора Бадб.
Из "Feuille" он вышел со стопой тонкой бумаги для голубей, аккуратно уложенной в резную коробочку, и походной чернильницей. Лавка показалась странной, хоть ее владелец, юноша лет восемнадцати, и выглядел любезно-приветливым. Но - ни одной старой книги на прилавках он не увидел, напротив, стояли новенькие, еще пахнущие краской, переписанные от руки или с печатного стана. А еще пол под ногами звучал гулко, точно доски были тонкими и в один слой. Лавка не понравилась Робу настолько, что пришлось купить бумагу, лишь бы поозираться в ней подольше. К счастью, вплотную к ней примыкал небольшой закуток оружейника, он же мастер амулетов. И вот к нему-то визит затянулся. Придирчиво перебирая кинжалы, недовольно ворча и игнорируя намеки хозяина, что уже вечереет, Роб, наконец-то, выбрал баллок по вкусу. Рукоять, обтянутая шершавой кожей ската, лежала в ладони удобно, но... Не то. До того, что он на мгновение задумался, не попросить ли Бадб принести баллок Тростника, если, конечно, она не выбросила его в сердцах тогда. Задумался - и тут же отвлекся, пока лавочник подбирал ему новый накопитель, бубня под нос что-то о сложных оболочках. Широкий браслет, почти наруч, украшенный по иронии судьбы лавровыми листьями, непривычно обхватил правую руку, снова заставив задуматься и вздохнуть. В их сложном, расчетливом браке с Бадб, когда он возносился, оставаясь на коленях - и возносил её, низвергая с боевой колесницы, лавровые листья и красно-сине-желтый тартан принадлежали теперь и ей. Равно, как и замок Портенкросс, усыпальница королей древности. И он уже знал, о ком напишет старшему брату, тоже Роберту. И - в резиденцию. Бадб Маргарет Колхаун, леди Бойд. Колхаунов было слишком много, чтобы они все упомнили друг друга. И все они были рыжими и чуть сбрендившими. Богиня даже особо и не выделялась бы среди новоназначенной ей родни. Предвкушая возмущение неистовой, Роб улыбнулся и направил лошадь в таверну. Нужно было заняться письмами.

с Леокатой

Вечер он посвятил письмам. Точнее, почти весь почти посвятил. Увидев из окна комнаты, выходившего на торговую площадь, давешнюю синеглазую прелестницу он, не задумываясь и не надевая оверкота, махнул в окно, спустившись по вычурной металлической кованине, предназначенной, видимо, для плюща. Держась за ее спиной, в толпе, прячась за углами, он смог увидеть, как девушка увела за собой рослого, смуглого красавца. И прошел за ними до желтого двухэтажного особняка. Выждав достаточно, чтобы замерзнуть и убедиться, что выходить из дома никто не будет, Роб вернулся в таверну, игнорируя удивленные взгляды трактирщика, уверенного, что постоялец находится наверху. Прошествовав в ту комнату, что ему выделили, Роб пару минут размышлял о том, кем была эта дама и какого черта эта ráicleach* чарует мужчин, да еще и не всех подряд, а... Высоких, сильных? Пометавшись между упырицей и чернокнижницей, не придя к определенному выводу, он со вздохом взялся за перо, для начала решив уведомить старшего брата и главу клана о том, что, черт побери, милый Роберт Джордан, на склоне лет твой братец встретил совершенно восхитительное создание. Восхитительное (или не очень) создание осчастливить своей компанией не спешило, а Роб, все больше мрачнея, писал о том же в Орден, просил у короля Англии разрешения представить супругу, просил того же у короля Шотландии, этого зеленого сопляка, которым братец вертел, как хотел. И - думал о Раймоне, пока рука сама выводила официальные слова. Радовался и боялся, предчувствуя сложный разговор, если случится повстречать их на тракте. "Их". Тоскливо улыбнувшись этой мысли, Роб осознал для себя, что не отделяет Эмму от своего любимца, что думает о двоих. А значит, и говорить придется с обоими. И, дьявол, он даже не знал, как было бы проще.
Додумать помешал стук в дверь - уверенный, тяжелый. Мужчина, который пришёл, несмотря на вечернее время, стуку этому соответствовал вполне: высокий, сильный, гибкий, со старым кривым шрамом на лице и широкими запястьями. На поясе висел в потёртых ножнах длинный нож с потемневшей от времени деревянной рукоятью. Бойда он оглядел быстрым, но цепким, с охотничьим прищуром, взглядом, задержав его на кольце, и кивнул.
- День добрый, господин. Хозяин говорит, из михаилитов вы будете, да теперь и сам вижу. Меня Джеком звать, Джек Тимбр, из Веллоу. Проблема у нас, выходит, по вашей части. Зверюга завелась такая, что точно не Господь творил.
- Возможно, - меланхолично согласился Роб, откладывая перо и с мерзким визгом ножек по деревянному полу разворачиваясь с креслом, - а если и творил, то забыл сказать - зачем. Только дорого я вам обойдусь, мастер Тимбр, магистр ведь. Внизу брат Вихрь должен ужинать, быть может, вам с ним переговорить?
Не то, чтобы Робу не хотелось расставаться с писаниной и отправляться беседовать с очередной неудачной мыслью Творца... Но - не слишком и хотелось. Привычно и нудно ныло сердце, упорно отказывающееся верить в то, что оно теперь молодо и выдерживает даже марафон с неистовой. Роб также привычно не обращал на это внимание, надеясь, что тело осознает и привыкнет к смене возраста быстрее, чем снова состарится. К тому же, работать в ночь... Впрочем, вся работа михаилитов, в большей её части, была ночью. "Великая богиня, Бадб, пусть твой крепкий щит будет между мной и всем злом и опасностями... И за Вихрем пригляди, mo bean bheag.**"
Мужчина пожал плечами и вздохнул.
- Что же, если так, то простите, ошибся, значит. Можно и с Вихрем поговорить, коли советуете, благодарствую. Бывайте, господин.
- Все торопятся, - проворчал Роб себе под нос и встал из кресла, - да погодите вы, мастер Тимбр. Вы расскажите сначала, что за тварь, давно ли у вас, чего натворила. А там, глядишь, и сговоримся.

Со Спектром


Репутация Ордена, коей следовало соображаться по уставу, иногда напоминала о себе вопреки апатии. Роб подвинул второе кресло, жестом приглашая Тимбра присесть и с интересом оглядел рукоять ножа, по привычке прикидывая длину и ширину клинка.
- Месяц, - тяжело обронил тот, прислонившись к стене у двери. - Почти точно. Тогда, значит, впервые пару коров да овцу задрало. Думали, волки или росомаха, но нет, пасть там, я скажу, куда пошире будет. И посильнее, потому как лопатки перекушены. Не сгложены, а просто - хрусть. Но, правда, не столько жрало, сколько рвало. Картина была... на весь загон. Потом ещё раз... тогда и старого Джейкоба порвала, хотя, правду сказать, сам дурак. С головой у него плохо было. Сам с собой говорил, в лес уходил. Доуходился, значит. Из ваших-то никого и не было тогда, а потом стихло всё. Мы и надеялись, что ушло, да вот... вчера наткнулся, - он достал из-за пазухи широкую плашку коры и бросил Робу. На светлом дереве углём была набросана лапа, похожая на волчью, с четырьмя когтистыми пальцами. Отличали её только размер - да то, что отпечаталась пятка. Слабо, размазанно, но - волки так не бегали точно. Да и когти больше походили на росомашьи. - Видать, логово где-то. Сам бы попробовал, да собака след не берёт. Скулит только да к будке жмётся. Ежели согласитесь, так вам и место у нас найдётся, и кормит моя Рози уж не хуже, чем здесь.
Девона, наконец-то сообразившая, что хозяин с кем-то беседует, выползла из-под кровати, где лежала мохнатой тряпкой и, сонно позевывая, прошествовала к Робу, водрузив голову на колени. Рассеянно потрепав ее за ушами, Роб вздохнул. Четыре дня до полнолуния. Оборотни были редкой дичью. Настолько редкой, что можно было заподозрить подражателя.
- А чужаков в деревне не было? - Спросил он, рассматривая рисунок. - Может быть, пришел кто-то недавно и осел? Или, наоборот, вовсе сгинул?
Джек Тимбр развёл руками.
- Так ведь люди по тракту всё больше в Оллертон тянутся. А то и напротив, в Ноттингам. Побогаче там будет. Так, чтобы совсем чужие, и не вспомню. Конечно, бывало, что жён приводили или кто со стороны на вдову засмотрится, но уж давно не бывало. А сгинуть - жизнь-то ведь дикая. Бывает. Но хороним как полагается, со священником, пусть и приходится его из иных мест возить. Так, чтобы совсем без следа - нет, не помню.
Жить в деревне не хотелось мучительно. Месяц выслеживать тварь - тем паче. Впрочем, имелась Девона, которой было наплевать на то, что иные собаки должны жаться к будкам и скулить. Да и охота обещала быть интересной. На грани, по струне. И теплилась надежда, что тварь эта из матерых, из тех, что уже не осознает себя, упивается кровью и болью. Новоперекинувшихся было жаль. Растерянность в почти собачьих глазах, отчаяние и недоумение останавливали, удерживали руку.
- А найдется у вас, мастер Тимбр, кузнец? И сало? Или мясо посвежее? Только учтите, меньше трехсот фунтов не возьму, без магистерских, из уважения к горю.
- Триста?.. - мужчина выглядел так, словно Роб назвал цену в миллион. - Так, господин, у нас же маленькая деревня. Да и не деревня-то, всего десяток домов. Откуда же нам такие деньги?.. Прежде-то казна платила. Сто и семьдесят ещё кое-как найдём, хотя, кто знает, не впроголодь ли потом жить, но триста?..
- А вдове моей на долю я что оставлю? - Хмыкнул Роб, споро собираясь, меж тем, - а лекарю, если придется? Да и собака у меня хоть острого нюха, но жрет столько, что из этих двухсот придется половину отдать ей.
- Ну-у, - Джек оценил Девону и почесал подбородок. - Могло так статься, что приблудился вчера случайно к нам дикий кабанчик... пришёл, напоролся на ограду, исключительно сам. Только хрюкнуть успел. Может, если его пару-тройку сотен фунтов прибавить к ста восьмидесяти фунтам золотом, собаке с острым нюхом хватит хотя бы на один ужин?
- Ай, какие нынче кабаны неаккуратные, - поцокал языком Роб, покачав головой, что получалось плохо, поскольку он как раз натягивал кольчугу, - так ведь ограду попортить мог. Хорошо, мастер Тимбр, отдадите эти сто восемьдесят Вихрю, у него на днях убыток случился. А мы с собакой уж за кров и невнимательного кабанчика поработаем. Вы верхом? И что насчет кузнеца и сала?
- Верхом, - кивнул тот. - Сало уж найдём. А кузнец... есть Сайлс, из моряков бывших. Вроде как кузнец, но, по правде, паршивый из него работник. Что попроще, то делает, конечно. Инструмент там, подковы. А вот если вам что-то вроде настоящего оружия нужно, это лучше здесь, господин.
- Мне нужны будут острые, тонкие и плоские железки, - Роб развел руки на ширину полутора ладоней, - такие, чтобы гнулись и распрямлялись, как... Пружина. И, пожалуй, конский волос.
Жестокая охота, рассчитанная на то, что собаки и волки не жуют, а хватают куски. Конечно, вмораживать в аппетитное, вкусно пахнущее сало согнутые в кольцо пластины надо было заранее, равно, как и настораживать под снегом самострелы на три волоска. Но Роб, как и всегда, дул на воду, что было особенно необходимо сейчас, когда он не слишком-то хотел посмертия. Точнее - вовсе его не хотел.
- Такое, наверное, и несложно, - рассудил Джек и откачнулся от стены. - Если заставить в ночь поработать, то и кузнец быстро справится. Идёмте? Верхом тут недалеко, и славно, а то душа не на месте. Чую я, не только коровы ему нужны-то. Уедешь вот так от семьи, или, хм, прогуляться выйдешь по звериным тропам, и не знаешь, что найдёшь, вернувшись.
- Едем, - согласился Роб, надевая на Девону новый, с серебряными шипами, ошейник, который тоже купил у мастера амулетов. - Надеюсь, пока у вас дома все благополучно.

с Леокатой

Говоря о десятке домов, Джек если и преувеличивал, то не намного. Веллоу не столько раскинулось, сколько сжалось за крепким тыном, который с двух сторон подпирал старый лес. Да и поля казались недостаточно большими, чтобы прокормить даже десяток хозяйств, но при этом поселение выглядело если не процветающим, то крепким. Здесь не найти было покосившихся или неухоженных домов, пусть даже на всю деревню не нашлось бы ни одного стекла. Ставни, по большей части резные, прикрывали небольшие окна. В паре домов белели свежим деревом массивные двери, говоря о том, что не один Тимбр беспокоился о странных событиях. Об этом же говорили и спешка молодки, торопящейся домой от ручья, и настороженные взгляды сопровождавшего её парня с рогатиной в руках, и отсутствие детей на улице. Тихо здесь было, причём тихо по-плохому. Не раздавалось даже собачьего лая, зато Девона, которой всё-таки оказалось не всё равно, ворчала ещё с окраины, и успокаиваться не собиралась. Кроме этого тишину нарушал только звон молота: на счастье или на беду кузня оказалась по-соседству с домом Тимбров. И работа обещала быть не такой уж скорой.
Вихрю, впрочем, повезло больше - его поселили поодаль, у пухленькой, улыбчивой вдовы с покрытым веснушками лицом. Женщина, поначалу смотревшая испуганно, явно обрадовалась тому, что в доме будет вооружённый мужчина. Возможно же, что и не только этому. А Роба Джек привёл к себе, заманивая и ужином, и отдельной комнаткой. Хижина, действительно, оказалась большой, даром что стояла на краю, у самой ограды. И места хватало всем. Жена и дочь Джека выглядели чуть ли не сёстрами. И Рози, удивительно молодо выглядевшая, и Ларк, едва достигшая пятнадцати лет, были рыжеволосы, что огонь, белокожи и зеленоглазы, с длинными густыми ресницами. Отличались разве характеры, но и то, скорее, силой проявления чувств. По крайней мере, взгляд Ларк, брошенный на Роба, обжигал. Глаза Рози скорее обещали тепло. Джек же Тимбр, казалось, не замечал ни того, ни другого. Небрежно поцеловав жену, он тяжело опустился за стол, явно всецело погруженный в проблемы деревни. Впрочем, Роб сюда тоже не для разглядывания женщин приехал, пусть и подозрительно похожих на... Черт побери, мало ли в Англии рыжеволосых и белокожих? В маленькой комнатке он первым делом поменял оверкот на кожаный чехол-накольчужник и присел перед Девоной.
- Ну что ты, leanabh***? Чего может испугаться гончая Кернунноса?
Голубей он заговаривал не так, как все. И, наверное, зря научил этому Бесси Клайвелл. И своих мальчиков. Но силы сами рвались вслед за словами, которые ему уже и не требовалось проговаривать вслух. "Кернуннос, всех лесов Владыка! Олень и Волк, приди!" Девона вздрогнула и подняла голову, глядя ему прямо в глаза. "Священную рощу хранящий, Хозяин деревьев лесных..." Роб знал, что все эти литании нужны лишь для концентрации, чтобы сила текла в нужное русло, нужным потоком, без усилий. Знал и понимал, что ему давно не нужны эти слова - успокоить собаку и напомнить ей: с её маменькой охотились боги, было чуть сложнее, чем зачаровать голубя. Но удержаться от того, чтобы помянуть Керна лишний раз, он не мог. "Слышу звучание рога, слышу вой твоих псов!" Самым сложным было, проговаривая это мысленно, вслух сообщать Девоне, что нет ничего превыше его, хозяина и напарника, и нет наслаждения выше, чем охота. Что необходимо выследить, вцепиться в горло, почувствовать терпкую, горячую кровь, выгрызть еще бьющееся сердце и печень, разбить череп и съесть мозг... Внушал, поверив этому сам, чувствуя жажду убивать не хуже какого-нибудь упыря, слыша старательно забытые крики армий, лязг мечей о щиты, стук копий, от которых дрожала земля, когда привествовали его. И в который раз понимал, что тоскует по хмурому, затянутому черными тучами, небу битв, в котором кружила неистовая, садясь на наруч, чтобы рассказать о диспозициях вражеских армий. Тогда Роб еще не знал всех этих слов, которыми пользуются стратеги, не играл в шахматы и не умел корпеть над картами. Ему было достаточно вороны в поднебесье и того, что наказание за ошибки будет в шатре, а не перед полками. А потому, Тростник сейчас ярко, с удовольствием вспоминал второй день первой битвы при Маг Туиред, когда очумелые сестрички решили заявить о себе. Как вновь, он досадовал на тупоголовых королей, о засадной войне имеющих лишь одно понятие - она бесчестна.
Любопытно, стоят ли еще в долине Мойтуре те форты, что пришлось строить спешно, игнорируя вопли этих первых рыцарей? Девона коротко рявкнула, подхватив его настроение, и Роб отвесил сам себе отнюдь не мысленную пощечину, от которой зазвенело в ушах. Нет, он - Роб Бойд, который всё помнит. Лорд Портенкросс из клана Бойд и магистр михаилитов Циркон. А если он и помнит, как гонял фоморов во второй битве от того дуба и до вот этого холма, то позволять Тростнику завладеть собой хотя бы на краткий миг - ни к чему. Пожалев, что не успел выспаться днем, Роб вышел из комнаты, сопровождаемый почти прилипшей к левой ноге гончей.
- Мастер Тимбр, - за окном стемнело, но сумерки были еще прозрачны и вполне подходили для вечерней охоты, - где вы следы нашли, не покажете?
- Куда же вы, в ночь?.. - вырвалось у Рози, которая прижала руки к груди. - В лесу же темно совсем.
Ларк не добавила ничего.
Джек только хмыкнул и подхватил стоявшее в углу тяжёлое копье с перекладиной под наконечником.

Со Спектром


- Женщины, - проворчал он, стоило выйти. - Вечно беспокоятся, да не о том, о чем надо. Её бы воля - к юбке б привязала. У михаилитов так же? Или вас жена в путь без стонов отпускает?
- По-разному, - честно сознался Роб, размышляя, считаются ли стоны во время... уединения, прощальными, - моя, пожалуй, еще и подзатыльником наградить может. Кого-то сопровождают на тракте, а кто-то и дома остается, ждать. Но, по совести, мастер Тимбр, у нас не так уж и часто женятся.
А уж детей заводят - и того реже. Не хотели михаилиты такой участи для одного из своих сыновей, да и с тракта уходить не спешили тоже. А уж как твари умели вдовить...
- На тракте?! - удивился Джек и хохотнул. - Вот уж наказание было бы. Представляю Рози в лесу. А если ещё и с Ларк... наказание тройное. С другой стороны, там хоть глазами стрелять только в королевских оленей. Проклятье, не девка. Как не прибил до сих пор, сам не понимаю.
Он шёл упругим быстрым шагом, почти неслышно, не глядя под ноги, явно знакомой тропой, почти строго на север от деревни судя по светившим сквозь кроны звёздам. Даже ясной холодной ночью шервудский лес казался мрачным, тёмным, злым, вовсе не прибежищем для кучки весёлых разбойников из баллад. В этот лес если и бежали, то от отчаяния. В последний приют - и для многих последним он и становился.
- Вот, - остановившись, Джек Тимбр кивнул на прогалину в стороне. Полянка была вся изрыта, а на снегу остались следы крови и ошмётки буроватой шерсти. - Ветер и снег, чёрт бы их подрал, позёмка, но у кустов пара отпечатков остались. Оттуда и срисовал.
- А приваду не разбрасывали, мастер Тимбр, на волков хотя бы? - с интересом рассматривая то, что осталось от оленя, осведомился Роб. - Чтобы, значит, они чисто случайно заблудились и совершенно сами напоролись на что-нибудь? Девона, coimhead.****
- Бывало. И ямы кое-где сами появляются, только диву даюсь, хоть и не совсем здесь. Только, если подумать, давно я не слышал, как они разговаривают.
- Арбалетов бы пару, болтов с иззубренными наконечниками и поросенка повизгливее, - мечтательно и очень громко вздохнул Роб, рысью следуя за уткнувшей нос в снег Девоной. Гончая шла по тропке уверенно, хотя и сбивалась со следа за давностью. Тропить, судя по всему, зверь начал недавно: меток ни на деревьях, ни на снегу не было, а ветки были обломаны на уровне живота, но изредка, точно тварь то шла на четырех конечностях, то на двух. Ну, или то пригибалась, то нет. След уводил от деревни, хотя чем дальше, тем больше Девона начала сбиваться и рыскать, глухо порыкивая и оглядываясь на Роба, точно он мог почуять то, что чуяла она.
- Поросёнка надо было раньше брать, - заметил Джек. - Да и арбалет... нашли бы. Не подумал я как-то. Но, если сегодня не помрём, можно будет завтра, так думаю?
Интересное обнаружилось только когда Роб уже готов был повернуть обратно. Петлявший словно случайно след, который Девона ещё и теряла, резко повернул на восток, став прямым, как стрела. И там, на прогалине, у затянутой молодым льдом речки, обнаружился круг. Странный, не похожий на традиционные, но несомненно - круг, окружённый старыми дубами, вычерченный грубыми линиями и по снегу, и по земле, с разбросанными вокруг рябиной, веточками шиповника, терна, с частично засыпанными, но ещё видимыми символами, обозначавшим планеты числом семь. Торчали из-под снега плети волчьего лыка, аккуратным рядом, словно высаженные. И рядом с солнцем виделся странный знак, похожий на трон с высокой спинкой. Внутри круга мёрзлая земля была сплошь изрыта когтями.
- Сacamas!*****- не удержался Роб, пиная снег. Девона, ринувшаяся было в круг, остановилась, оглянувшись на него и послушно села. Вспомнив, что в итоге попытки научить гончую сидеть по команде вылились именно в это ругательство, и вздохнув, он прошел по кругу, стараз9ясь не заступать линии. – А что, мастер Джек, кровь никто волчью не покупал? Или из охотников, может, кто сцеживал? Да и насчет ведьм-колдунов в деревне любопытно узнать.
Следов было много. Они вели в круг, из круга, образовывали причудливые тропки. Порой казалось, что зверей больше одного, но Робу хотелось надеяться, что только казалось. По всему выходило, что именно здесь оно и перекидывается. А еще возникало непреодолимое желание повыдирать волчье лыко к чертям. Впрочем, рябина и шиповник были скорее охранные символы, часто используемые в кругах.
Браконьер развёл руками.
- Нет колдунов у нас. Была женщина одна, да и та полгода уже как сгинула от лихорадки, и травы не помогли. Так что только заезжими лекарями и спасаемся. Хорошо ещё, здоровьем тут никто от Господа не обижен. А странники-то большей части прохвосты, конечно, но порой и знающие попадаются. И по лекарствам, и по магии.
Пнув снег еще раз, Роб некоторое время раздумывал, не разрушить ли, все же, этот круг, но вместо этого просто потерся шеей и плечом о дуб, подражая волку, и с силой царапнул кинжалом дерево, оставляя в царапине частички кожи и чуть крови. Если уж ловить на живца, то пусть тварь знает, что на её территории появился еще один хищник. И захочет его убрать.
- Идем назад? - Мрачнея, предложил он. - Если сейчас не выскочит, завтра будем пробовать ловить.

с Леокатой

По-возвращении Ларк уже спала, зато Рози с тёплой улыбкой и держа наготове кружки с дымящимся отваром - от порции, доставшейся Джеку, отчётливо тянуло сверх обычного сбора мятой, чабрецом и ромашкой. Мужчина, впрочем, принял его без тени удивления.
- Ничего не нашли? - в голосе женщины сквозило облегчение, и она на миг прижалась к мужу, вдыхая свежий зимний запах кожаной куртки.
- Только круг, - Джек похлопал её по руке и опустился на скамью. - Следы, небось, заметает, да так, что и у меня бы лучше не получилось. Слишком умно, я скажу.
Роб устало рухнул вслед за ним, чуть звякнув кольчугой.
- Tha mi sgith 's mi leam fhin
Buain a rainich, buain a rainich
Tha mi sgith 's mi leam fhin
Buain a rainich daonnan...****** - пробормотал он себе под нос песенку, которой оповещал Розали о своем приближении. Роб и впрямь устал от пробежки по ночному лесу, не желая ни отвара, ни ужина. Хотелось вытянуться под одеялом и уснуть, что тоже было сложновоплотимо - во время облав он предпочитал дремать, не раздеваясь и не ложась.
- Но, может быть, всё-таки не стоит искать?.. Ведь людей он не трогает.
- Ага, а про Джейка забыла? Псих, конечно, был, но всё-ж таки свой.
- Всё-таки свой... но я ведь за тебя боюсь.
- Тебя послушать, так мне на лавке сидеть!
- Нет, конечно, нет, но... третий день...
Голоса, которые вели явно старый, давно уже выученный наизусть спор, тянулись, теряясь в воздухе, сливались, пока не стали одним, нагоняя сон, который перебивал даже ленивый и не слишком ритмичный звон кузницы. Джек ушёл спать первым, со стуком поставив на стол опустевшую чашку, от которой все ещё разносился травяной запах. Мужчина отчаянно зевал. Рози последовала за ним почти сразу, с усталым вздохом, словно это она день моталась по лесу.

19 января 1535 г. Веллоу. Полночь.

Вырвал Роба из дрёмы тихий скрип двери, за которым немедленно последовало ворчание Девоны, низкое и предупреждающее. Ларк, жаворонок, утренняя радость семейства Тимбр, скользнула в комнату как призрак, на которого и походила в белой ночной рубашке - скромной, под горло, и при этом ничего не скрывающей. И глаза призраков тоже не сияли так живо и ярко в лунных лучах, пробивающихся в щели между ставнями. Затаённое ожидание, приглушенная страсть, обещание и нетерпение. Под горлом девушки, между ключиц висел вытянутый брусок селенита длиной с палец. Кристалл, казалось, тоже мягко светился.
- Дверь перепутала, leanabh? - Презрительно поинтересовался Роб, приподнимаясь на локте и напирая на "р-р", как и положено шотландцу, который уже лет сорок не может избавиться от акцента. Особенно спросонья. Он-таки позволил себе прилечь, отеревшись снегом у дома, чтобы и здесь пахло им, а затем умывшись ледяной водой из кувшина, переодевшись в свежее. Но дремал, все же, в штанах, тунике и чулках, чтобы в случае чего не одеваться лихорадочно, да и кинжал держал под рукой. Без интереса оглядев девушку - да и какой, право, мог быть интерес к юнице? - Роб вздохнул, подумав, что с женскими корпусами Ордена капитул изрядно спешит. Начнут детки вот так бегать друг к другу в спальни - никакие травы и заговоры не помогут. И будет не орден мракоборцев, а... разведенческий питомник. И хотя детей он любил и был непрочь нянчить если не своих, то хотя бы внуков, резиденция, все же, была не родильными покоями и яслями, а школой. И довольно-таки суровой. К тому же, Роб не без оснований полагал, что младенческие вопли изрядно мешали бы отдыхать тем братьям, что вернулись с тракта. Взгляд задержался на селените. Считалось, что он усиливает эмоциональность, любовь к своему дому, мечтательность, мягкость, нежность, придает благоразумие в словах и осторожность в действиях. Юной Ларк он явно не помогал.
- Нет, - Ларк с усмешкой расправила плечи и сложила руки под грудью, не обращая внимания ни на его тон, ни на Девону, которая порыкивала всё громче. - Но если ты не хочешь разобраться с этой тварью побыстрее, могу и уйти.
Роб устало вздохнул, откидывая одеяло и усаживаясь на кровати, скрестив ноги. Кажется, само провидение подсовывало ему девиц, с которыми приходилось беседовать исключительно о делах. И, что интересно, все они были рыжими.
- С тварью разобраться хочу, - признал он, опираясь руками на колени, - вопрос в том, что ты хочешь об этом рассказать.
Ухмылка Ларк стала шире. И едва ли приятнее.
- Многое. К слову, на сколько вы сговорились с отцом? Уверена, он торговался, как мог, хотя заплатить может мно-го!
- Уверен, что может. Но ты задаешь неверный вопрос, дитя мое, - хмыкнул Роб, по-кошачьи наклонив голову, - необходимо было спросить, нужна ли большая оплата мне? Мне рассказать тебе о софистике или ты, все же, поделишься тем бесценно многим, что знаешь о звере?
Девона вела себя так, что он и не знал, хвататься ли за меч, тянуть ли время разговором? Или вообще выставить девицу за дверь, заклинив косяк кинжалом по методу Раймона, и доспать остаток ночи?
- И нужна ли тебе большая оплата? - не смущаясь, спросила девушка, сверкнув глазами. - Потому что я от денег не откажусь. И могу рассказать главное. И где, и когда. И когда лучше всего его убить. Могу и показать.
- Не нужна, оттого и не торговался так, как мог бы. А почему отцу не сказала, юная торговка сведениями? Мало платит?
Пожалуй, акцент стоило контролировать лучше. Роб то и дело подменял гласные и срывался на это раскатистое "р-р", над которым немало потешались воспитанники. Впрочем, это лишний раз напоминало, что он все еще - Бойд, а не какой-нибудь Canan Ard. И Ларк на акценте морщилась тоже.
- Отцу? - судя по презрению в голосе, о семейном счастье тут речи не шло. - А мне с того что? Да и не справится. Небось, там мало просто рогатину воткнуть.
- И за сколько же ты, дитя мое, - сделав над собою усилие, Роб заговорил чисто, хоть и с усмешкой, - хочешь продать мне зверя?
- Сто фунтов, - судя по скорости реакции, запрос был уже обдуман. - Как бы отец ни торговался, михаилиты дёшево не берут. А про оборотней тут сто лет никто не слышал, значит, цена ещё выше. Но выходить придётся скоро. Хорошо, отец спит так, что и гром не разбудит.
- Сто так сто, - покладисто согласившись, он сполз с кровати и потянулся к гамбезону, который надлежало носить под кольчугой и о котором все забывали. - Сначала оборотень - потом деньги. А выйти можем хоть сейчас. Хотя и одежда у тебя совсем не подходящая.
- Ты даже не... - Ларк, явно удивлённая, осеклась и тряхнула головой. - Я оденусь, быстро. И, - девушка, быстро придя в себя, ухмыльнулась, - если нужен и второй, ещё будет время вытряхнуть его из кровати. Осталось только понять, из какой. Миссис Барк очень любит гостей.
Миссис Bark*******. Роб хмыкнул чуть не в голос, натягивая кольчугу и кивнул, соглашаясь.
----------------------------
*шлюха (ст-гаэльск)
** моя женушка (ст-гаэльск)
*** детка
**** искать
***** дерьмо
******Я устал, я один
Рублю папоротник, рублю папоротник
Я устал, я один
Все время рублю папоротник
********здесь - гав, лай собаки. В конце фразы - аналог "не так ли?"

с Леокатой

19 января 1535 г. леса под Веллоу, между часом и двумя ночи

Ларк, одетая по-мужски, в штаны и короткую куртку, двигалась по лесу если и хуже отца, то ненамного. Хотя и трескала порой под сапожком ветка или проваливался слишком глубокий наст, заставляя тихо, выдохом, ругаться, вела девушка по ровной дуге, ориентируясь по ведомым одной ей приметам. Луна, почти полная, яркая, в окружении крупных звёзд, озаряла лес неверным белым светом, освещая тропки, собираясь в амулете, который девушка не стала убирать под одежду. Бросая резкие тени, где, впрочем, не крылось ничего опасного. Крупные хищники, как обронила мимоходом Жаворонок, округу теперь избегали. И специально или нет, но на прямую Ларк вывела Роба с хмурым, невыспавшимся Вихрем, так, что лёгкий ветер дул прямо в лица, принося слабый, но перебивающий всё запах гнилого мяса.
В доме Тимбров дочь учили явно не только обращению с иглой. Девушка взглянула на небо, помедлила, словно упиваясь светом, и взглянула на Роба.
- Ещё немного рано, - она почти шептала. - Полчаса, час, когда придёт из круга. И будет спать. Я видела, дважды. Если ничего не поменяется.
- Какой полезный ребёнок, - прошипел Вихрь без особенного одобрения. - Как только выжил.
- Я осторожная! - огрызнулась Жаворонок, повышая голос.
- Замолчите, - буркнул на них Роб, отчетливо понимая в этот момент, что именно так и будет выглядеть полевая практика смешанных девичье-юношеских групп в Ордене, - не переживай, Вихрь, если она продолжит являться по ночам в спальни к мужчинам в одной рубашке, то ей станет не до слежки за тварями. Месяцев через шесть примерно после последнего визита.
Ларк бросила на него яростный взгляд, но от слов удержалась и махнула рукой дальше.
Запах становился всё сильнее, к нему добавился запах логова, тяжёлый, спёртый, пока лес не расступился небольшой поляной, смрадной, неряшливой, с валяющимися ошмётками плоти и разгрызенными костями, клочьями шерсти. Чёрный зёв норы открывался между корней старого, могучего дуба, кора на котором была изодрана на весь рост Роба. Такие же метки виднелись и на других деревьях. И на деревьях кое-где виднелись подвязанные к веткам лунные кристаллы, матово блестевшие под луной. И на росшей неподалёку, с подветренной стороны, сосне, так, чтобы не достать с земли, висела холщовая сумка. Чистая и аккуратная. Но человеческих следов - видно не было.
Жестами попросив Вихря закинуть девочку повыше на дерево, Роб хмыкнул чуть слышно и пошел вперед. Зверь знал его запах, знал следы, а потому сидеть в засаде было бесполезно. А вот с Вихрем тварь познакомиться не успела. Легкий ветерок потянул от логова и вверх, сдувая запахи с молодого михаилита к кронам деревьев. "Ta neart gaoith agam air*". А вот адуляры, несомненно, повешенные с охранными намерениями, следовало убрать. Наверное. Роб припомнил все, что знал о их прочности и в который раз пожалел, что с ним нет Раймона. На разогрев они были не столь прочны, как на вымораживание. И тут на ум пришли пауки, строящие свою сеть так, чтобы попавшись в нее, жертва трепыханием сообщала о своем присутствии. Теплый поток найти было сложнее, но - все же он нашелся. И весело заплясал, задергался на кристаллах, согревая и заставляя беспорядочно колыхаться, точно на них уселась любопытная синица. На каждый. Прислонившись спиной к одному из деревьев, Роб коротко, по-волчьи рявкнул так, что откликнулось эхо.

Со Спектром

Ждать пришлось недолго. Оборотень, не слишком крупный, поджарый, с тёмной, отливавшей в лунном свете рыжиной шерстью не вырвался, а скорее вытек на поляну, словно любуясь собственной грацией и давая себя рассмотреть. Он передвигался сгорбившись, но на задних лапах, ещё сохранивших сходство с поросшими шерстью человеческими ногами, но морда с крупными мощными челюстями и жёлтые дремучие глаза были совершенно волчьими. Руки, вооружённые кривыми когтями, свисали до колен. Роба он заметил сразу, но не напал, вместо этого начал обходить его по небольшой дуге, скалясь, с глухим рыком. Морда и лапы зверя были чистыми, не испачканными кровью.
- Ты ведь хорошо учился, да, сын мой? - Задумчиво спросил Роб Вихря, не спеша отходить от ствола и доставать меч, - и, наверное, помнишь, как Гиральд Камбрийский в своём трактате «Topographia Hibernica» описывает совершение священником последнего обряда над умирающей волчицей-оборотнем по просьбе её мужа, также оборотня, который рассказывает священнику, что они принадлежат к ирландскому роду, который проклял Наталий Ольстерский, так что его члены должны были по семь лет бродить по лесам волками. Характерными особенностями являются способность этих оборотней разговаривать в волчьем облике и нахождение человеческого тела под волчьей шкурой. Гиральд настаивал на правдивости истории, обосновывая её возможность тем, что превращение было совершено с позволения Бога. В норвежском тексте «Королевское зеркало" описывается превращение святым Патриком в волков ирландского клана во главе с королём Веретикусом за богохульство и оскорбление самого Патрика. Они выли по-волчьи, когда он пытался им проповедовать — и были обречены провести в волчьем облике семь лет. Я к чему это веду? Задержи паршивку на дереве воздушным щитом, пока мы с Рози побеседуем. Рози, ты понимаешь меня?
Всю дорогу до логова Роб размышлял - Джек или Рози? Иначе отчего бы девчонка, явно не жалующая родителей, так охотно, даже с радостью, вела бы их? Рыжеватая шерсть разрешила сомнения, но и всколыхнула старое, невошедшее в устав, правило: "Михаилиты убивают только тварей". Рози, все же, была человеком.
Если этот оборотень и умел говорить, если глаза на миг сверкнули зелёным из-под массивных надбровных дуг, то ответа Роб не дождался. С дерева донёсся возмущённый, но тут же стихший вопль Ларк, треск ветвей, а оборотень, лишь на краткий миг вскинув голову, бросился вперёд, забирая так, чтобы оказаться справа от Роба. Размеры, может, и делали зверя не таким сильным, но в скорости он только выигрывал. Воздушный щит, он же ловчая сеть, он же сплетение вихрей, отбросил Рози ненадолго, но этого хватило, чтобы уйти, поспешно и не слишком плавно, в сторону. "Я призываю тебя, дочь Эрнмас, сестра битвы и власти..." В этот миг Роб любил Бадб со всем нерастраченным пылом, со всей нежностью, на какую был способен. И просил прощения за то, что тянет через косицу на руке из нее силы. "Я призываю тебя, богиня военного ремесла, победы и смерти ..." Клялся её же именем, что никогда больше так не поступит (наверное) и просил помочь. "Я призываю тебя, Бадб, госпожа сражений. Будь со мной сейчас!" Рози убивать не хотелось мучительно, а потому, затянув привычную литанию Керну, но - вслух, он вкладывал силы в эти слова так, будто не было никого дороже и ближе, чем человеческая ипостась женщины. Обращаясь к ней, взывая, прося откликнуться, Роб так искренне звал ее к себе, в мир людей, что ему самому хотелось то выть, то плакать. При всем при этом еще и приходилось непрерывно и очень быстро перемещаться, не сводя глаз с оборотницы и порыкивать на Вихря, чтобы следил за верхом. Говорят, Юлий Цезарь мог делать шесть дел одновременно. Роб ему бы посочувствовал, но времени на это не было.
- И снова женщину нашёл. Даже рыжую. Чужую. Вот ведь...
Голос, раздавшийся за спиной в хлопаньи крыльев и шелесте перьев, полнился преувеличенный трагизмом. Оборотень же взвыл, зло и отчаянно. Земля, смешанная со снегом, рванулась вверх, облегая его второй шкурой, толстой, сразу сереющей. Подозрительно напоминавшей неполированную сталь. Панцирь облек зверя до шеи - и остановился, заморозив Рози в странной, полной отчаяния и рывка позе. Сомнений больше не было: глаза оборотня приобрели тот же лучистый зелёный оттенок, что и у Ларк. Только - теплее. И гасли мучительным стыдом, отчаянием и - неожиданно - смирением.