Матери матерей

Если сам я угрюм, как голландская сажа
(Улыбнись, улыбнись на сравненье моё!),
Этот чёрный румянец — налёт от дренажа,
Это Муза меня подняла на копьё.
(А. Чёрный)


Обо мне помолись, ты привычна вымаливать
Чудаков, идиотов, шутов вех мастей.
Ничего не прошу, но хотелось бы малого -
В этой странной войне - хоть нейтральных вестей.

Мы и жили, и нет, мы землёй перемаялись,
Мы не чаяли вовсе, что грянет набат...
А когда у набата все звуки отчаялись,
Кто ещё соберёт за Отчизну солдат?

Посмотри, подивись: поистёрся, прошкодился,
Поразвышелся праздный, пирующий век.
Но кому здесь воюется и воеводится?
Кем здесь дальше оказывается человек?

Ты же знаешь меня, забирай, хоть теперь уже.
Я давно сорвалась со своей колеи...
Да и было ли что? Кто прошедшее пережил
Полной шкурой, тот сразу записан в "свои".

Ты над вечностью - мать, я несусь, чтоб украдкою,
Чтоб хоть краешком глаза заметить, и взять
Это поле в стихах, этот слог с пересадкою,
Эту рифму, тушуясь, у Бога занять...

Если я на копье, то не думайте, милые,
Что я только глазниц обесцвеченный яд.
Я живу всё ещё, и коль скоро остыну я -
Всё же буду и есть - наконечник копья.

"Ш-ш-што-то больно вы тут рас-с-с-ш-ш-шумелис-с-сь..." -
Из-под сводов зашипело вдруг.
"По с-с-семь паладинов на неделе,
И у мес-с-стных - головной недуг..."

Стены мягким светом озарились,
Холодом повеяло, и вот
К вопиющим с потолка спустилось
Нечто, что живёт, и не живёт.

Призрак, эфемерный и крылатый,
Опечален положеньем дел:
"Орки, а туда же - в бюрократы,
Убери, букаш-ш-шка, с-с-самос-с-стрел..."

К переплёту прошедших дней - не прикасайся!

Не жалеть ни о чём, не стремиться понять, не страдать, уберечься от боли
Не писать на обрывках тетрадей, из старых стихов не вычёркивать строк,
Не сражаться до хрипа с войной, не чураться бездарно-вульгарных застолий,
Никого не любить, опасаться беды, но знакомых засаливать впрок.
Позабыть о душе, но её не вверять ни вассалу, ни чёрту, ни Богу,
И не слушать рассказов о чести, отдать свои уши пустой болтовне.
Не мечтать о морях, даже близко не знать, что творится за тёплым порогом,
Упоённо читая в истрёпанных лживых газетах о сплетнях извне.
Накопить сто синиц, и пустить пятьдесят под бессмысленные проценты,
А на аистов в небе, ссутулившись к полу, до дрожи бояться смотреть.
Запретить себе чувства, искусство, и прочие глупые сантименты,
В безотрадной пыли, безопасно, тепло, и безмысленно - умереть.

Presto Agitato (Об особенностях вскрытия сердец скрипичным ключом)

Музыка каплями из-под пальцев –
Вверх, откуда пришла!
Хочешь-не хочешь, учитель танцев,
Не отведёшь зла!
Будет вам, хмурые, строить планы,
Стройте тональный ряд!
Лёгкий рассвет запевать станет –
Пойте ему в лад.
Нотными играми жить – плавить
В золото мастерство.
В зале Большой Любви ставить
Пьесу для одного.
Публике дела нет, кто он,
Плачь, исчезай, боль!
Звуком последний вздох скован –
Колющим соль бемоль.
Музыке тайн не раскрыть взмахом
Нотного полотна,
Слово – звенящей струне плаха,
Мудрость бедным-бедна!
Брось рассуждать, сам с собой споря,
Где перешёл грань.
Душу услышь, на одно поле,
Рядом со мной, встань!

А как всё хорошо начиналось!
Всё, казалось, шло по плану, и Майла, будучи уверенной в успехе, вполглаза следила за происходящим, и как-то лениво, даже, пожалуй, благосклонно, покачивала головой в такт елейным нашёптываниям главного распорядителя, посчитавшего своим долгом вводить Госпожу Наместницу в курс дела по ходу турнира.
«Сейчас», - думала она, - «да, сейчас я покажу Мортоку, насколько я снисходительна к их нуждам и идеалам. Сейчас, уже скоро, Морток получит своих героев, и хоть меня тошнит от этих глупых предрассудков…»
Додумать она не успела. Площадь взвыла, а распорядитель, от страха, стал нашёптывать в три раза быстрее. Он что-то сбивчиво объяснял про местного героя-неудачника, приводил цитаты из какого-то народного творчества и пытался объяснить, что там кричит взорвавшаяся толпа. Оторванная противным звуком всеобщего буйного веселья от своих приятных раздумий, она бросила злобный острый взгляд на турнирную площадку, и тут…
Что там произошло в этом сумбуре, Майла так и не поняла. Зато она отчётливо расслышала зычный вопль: «Ле-е-е-каря-я-я!», разнёсшийся над гудящей площадью. Организатор, обливаясь потом, всё ещё что-то мямлил, испуганно таращась на площадку для стрелков, а Майла, скрипя зубами, уже гневно поднималась на ноги, всерьёз собираясь рвать и метать. В голове замелькали страшные мысли о тайных народных обществах, о предательстве, и о гибели новоявленного агента.
В те доли секунды, что Майла поднималась на ноги, ей полностью заслонили обзор могучие спины охранников – они успели уже плотным кольцом встать по краю помоста, с арбалетами наизготовку.
Отрезанная от происходящего, она круто повернулась к организатору, и лицо её, искажённое, пуще обычного, мыслями о срывающемся предприятии, ясно дало несчастному понять, сколько ему осталось жить.
Между тем, судя по звукам, доносившимся с площади, там творилось что-то невообразимое. Сомнения быть не могло - все недоразумения, все странности, отодвинувшие турнир на задний план, сплетались в голове наместницы в огромный восклицательный знак: «Измена! Саботаж!».
- Всех участников этого безобразия – ко мне! - Взвизгнула наместница, пронзив несчастного организатора взглядом. – Немедленно! Всех подозрительных, правых, виноватых, всех!

Стихотворение, состоящее, по большей части, из многоточий... Старое-старое.

Вот снова дождь стучит по шиферу души...
Ты заходи, прости, что здесь темно немного.
И, если хочешь, расскажи
Какой была твоя последняя дорога.

Я буду слушать и молчать,
Пытаясь снова вдоволь наглядеться.
И отвечать движением плеча.
И вместо Солнца в твоём взгляде греться.

"А ты-то как?" - "Да всё по-прежнему, дожди.
Мне кажется, я даже привыкаю.
Но я всё думаю, быть может, впереди
Теплей и солнечней... вот так, живу, мечтаю..."

Ещё немного, молча, посидим,
Ты, как всегда, уйдёшь под самый вечер.
"Вернёшься? Ждать?" - "Быть может... Впрочем, жди".
И снова - дождь, и снова - "время лечит".

Забудусь сном, но как же тяжело
Одной с больным рассветом просыпаться!
А за окном всё снегом замело.
Как будто кто-то запретил мечтам сбываться.

Площадь гудела, как огромный пчелиный улей. И мельтешила всеми цветами радуги, да так, что у наместницы уже добрых полчаса рябило в глазах. Сама наместница сидела на возвышении, под натянутым от солнца тентом, постукивая тонкой посеребрённой тростью по деревянному полу помоста. Главный организатор ещё минут двадцать назад решился на свой страх и риск сунуться к Майле с тем, что, мол, пора бы уже начать. На что, к всеобщему удивлению, она только рассеянно покивала, пробормотала что-то, и вновь уставилась на шевелящуюся массу людей.
И вот, оставшийся в добром здравии организатор, рискнул снова появиться за широкими спинами личной охраны Великой и Прекрасной. Робко протиснувшись между двумя внушающими всяческое уважение молодцами, он, непрестанно кланяясь и семеня, подобрался к высокому наместническому трону и что-то промямлил. Майла на секунду оторвалась от созерцания толпы внизу, в который раз бросила взгляд на безоблачное небо, и повернулась к распорядителю. Он к тому моменту был уже изрядно бледен, и мысленно успел попрощаться со всеми своими родными и близкими.
- Да, да. Сейчас начнём, сейчас. – Болезненно поморщилась Майла.
Лицо её, хоть и было по своему обыкновению недовольным, всё же не выражало излишней злобы. Наместница, скорее, казалась растерянной и взволнованной.
- Ваше… - начал, было, распорядитель, но тут в небе появилась большущая чёрная птица, хрипло и очень громко каркнула, сделала пару кругов перед наместническим помостом, и скрылась из виду.
- Начинайте! – Вскрикнула, даже слегка подскочив, Вампира. – Ну же, чего вы там копаетесь, начинайте!
Организатор, побледнев ещё больше, приказав себе ничему не удивляться, подпрыгнул и сорвался с места, как ужаленный. И через пару минут, оглушая народ на площади, грянули трубы, возвещающие о начале Турнира.
Люди внизу притихли, и глашатай, во всю силу своих тренированных лёгких, начал занудно перечислять правила и условия, не забыв перед этим вознести хвалу Великой Наместнице.
Майла слушала его вполуха, она, прикрыв глаза, откинулась на спинку своего кресла, и думала о чём-то своём.
Когда глашатай, вконец охрипший, многозначительно замолчал, кто-то осторожно кашлянул у Вампиры за спиной. Она открыла глаза, неспешно встала и подошла к краю помоста.
Площадь надрывно завопила, и Майла, сдерживая раздражение, величественно повела рукой в знак приветствия и повеления начинать. Площадь возопила ещё раз, снова заиграли трубы, и новый, пришедший на смену охрипшему, глашатай стал перечислять имена участников.

Дверь в покои наместницы с грохотом распахнулась, и оттуда врассыпную бросились служанки. Следом за ними, вращаясь, в коридор вылетел увесистый золочёный канделябр и загремел по каменному полу. Майла собиралась почтить своим присутствием начинавшийся на городской площади Турнир. И очень злилась.
Какой бы деспотичной она ни была, всё же пост обязывал идти на уступки простонародью. И терпеть народные гулянья, пусть не часто, но всё-таки терпеть. Политика. А всё Майлино тёмное нутро протестовало и кипело, предчувствуя ненавистное зрелище – целую площадь праздношатающихся и, что самое ужасное, веселящихся людей.
По сути, она не была виновата в том, что такой стала. Уж такое получила воспитание, в такой среде росла. Но, при одном взгляде на брезгливо сморщенное Вампирино лицо, невольно приходила мысль, что, вырасти она в благополучной богобоязненной семье, результат был бы, в целом, тот же. Только улыбки и радость вызывали бы в ней не омерзение злобной и чёрной натуры, а праведный гнев истинного аскетизма. А лицо было бы тем же. Такая уж она была.
В последний момент передумав встречаться лично с прибывшим Койотом из соображений секретности, теперь она нервничала и ломала локти. Разумеется, только когда её никто не видел. Нервничала, потому что вовсе не была уверена в том, что послание, которое она отправила новоиспечённому тайному агенту, найдёт адресата. Майла не верила никому из людей. Поэтому наспех составленное мелким угловатым почерком письмо понёс её личный курьер – старый Ворон, успевший заблаговременно выследить легендарного головореза. Хоть Ворон и был самым надёжным и верным её подчинённым, и почти никогда не давал осечки, ему она не доверяла тоже. На всякий случай.
Итак, покинув, с горем пополам, свой дворец, а вместе с ним оставив в покое измочаленных и запуганных слуг и придворных, Майла тряслась в огромной тяжёлой карете, приближаясь к главной городской площади, и в беспокойстве кусала губы.
Впрочем, её беспокойство было неоправданно. Ворон, несущий накрепко привязанный серебристой тесьмой к когтистой узловатой лапе свиток без подписей и печатей, был уже близок к цели.

Великая и Прекрасная восседала на диковинном кресле перед огромным зеркалом. Зеркало показывало Майле немолодую уже особу, на лице которой маской застыло раздражение и что-то ещё, что-то необъяснимое, но никогда не предвещающее ничего хорошего. Особа скребла чёрным ногтем золочёный подлокотник и смотрела неотрывно в одну точку.
За окном что-то зашелестело, захлопало, потом клацнуло по подоконнику, но Майла даже не повернула головы. На подоконнике, со стороны комнаты, сидел огромный чёрный ворон, склонив голову набок, и изучал женщину в кресле. Не дождавшись реакции, он перелетел с окна на спинку кресла и что-то тихо проклокотал ей на ухо. Реакция хозяйки заставила птицу кубарем слететь с насеста, и, потеряв пару перьев, в панике взлететь обратно на подоконник - к спасительно открытому окну: Майла, до этого неподвижная, настолько резко вскочила с места, что тяжеленное кресло зашаталось, норовя перевернуться.
- Опять?! - Вскричала наместница до того пронзительно, что видавший виды ворон счёл сообразным сделать пару шажков назад. - Клянусь, если людишки в этом городе не перестанут болтать, здесь будет место только крысам и летучим мышам!
Кое-как справившись с нахлынувшим гневом, женщина стала расхаживать туда-сюда вдоль огромных окон, иногда всё же сверкая яростным взглядом.
- О, их счастье, что на носу этот глупый турнир! Их счастье, что я и без того занята сверх всякой меры! Болтуны! Разгильдяи! Грязные пьяницы!
Ворон быстро пришёл в себя, и теперь с интересом, и не без доли иронии смотрел на бушующую хозяйку. В конце концов, он был намного старше, и перевидал на своём веку многих злодеев и деспотов. Что любопытно, все они обладали взрывным характером и излишней нервозностью. Впрочем, ворон, вечный шпион и доносчик, пережил их всех.
Окончательно успокоившись, наместница снова подошла к зеркалу, поправила широкие рукава своего неизменно чёрного платья и повернулась к ожидавшему дальнейших указаний пернатому осведомителю.
- Я хочу знать, что говорят о Турнире. Жду тебя вечером. Лети! - Майла резко махнула рукой, заставив ворона вылететь наружу, и подошла к окну. Под окнами зеленел парк, шумел фонтанами, сверкал богатством. Пожалуй, он был единственным местом в городе, которое не тронули нищета и убогость, царившие во владениях Великой Наместницы. Впрочем, Майла редко выходила за пределы парка, и её нисколько не заботило общее положение дел.
- Где запропастились эти распорядители... - раздражённо пробурчала она себе под нос, - Вечно приходится их ждать, а не дождавшись, делать всё самой.
Это было неправдой по трём причинам. Первая причина заключалась в том, что назначенное распорядителям время ещё не пришло, вторая - в том, что сама Госпожа Наместница никогда ничего не делала, а третья - в том, что сейчас она больше ждала вовсе не организаторов турнира, а одного интересного человека, который тоже был связан с предстоящим действом, но несколько иначе. Человека звали Ваэль И., и слава о нём ходила самая, что ни на есть, дурная.

Вот-вот, полностью поддерживаю, спасибо, бабушка Гульда. Просто сидеть и наводить страх на подданных - ужасно скучно, особенно если учесть, что госпожа наместник - не любительница всякого рода ведения дел. А вот шпионажа и разномастных интриг - напротив, большая поклонница. Вредить напрямую - статус не позволяет. Но поиграться ох как хочется! Это можно назвать хобби, вроде вышивания крестиком.

Насчёт названий - они напрямую зависят от самого города, ведь так? Значит, наверное, стоит сначала сами города кое-как обрисовать, благо, как уже заметил Торвик, вряд ли их будет очень много. Как насчёт того, чтобы сделать их разными не столько в культуре, сколько в образе жизни, уровне развития, политике. Например, отправная точка, владения наместницы - тёмное, ведьмовское место, с угнетёнными жителями и процветающими колдовством и прочими чёрными делишками. Организация там хромает на все ноги, поэтому богачи процветают, средний класс кое-как плавает, и очень распространена нищета. Ещё один город - сумевший защититься от захватчиков, сохранить свою независимость, но очень бедный в силу своей полнейшей вынужденной автономности. Там живут люди свободные, благородные, равноправные, правитель справедливый и добрый, но все тоже по-своему несчастны. Третий - может быть каким-нибудь процветающим, красивым и богатым - полностью покорившимся новому императору. Власть там - крепка и влиятельна, горожане - послушны и преданны, но к чужакам там относятся пренебрежительно и стараются вообще их не впускать, а уж если впускают, выдают на входе длинный список правил и запретов.
То есть - город, колыбель преступности, город трудяг и город зажиточных купцов, ремесленников и военных.

Если с существованием наместника мы определились, и связали его с Бякой в одного персонажа, то вот. Выношу на суд критиков примерное описание этой самой главной Бяки. Примерное, то есть, изменяемое.

Майла Сухая, или Вампира

Женщина лет сорока пяти, среднего роста, худая, можно даже сказать тощая. За это и приобрела прозвище Сухая. Чёрные волосы, бледная кожа. Бледная - не то слово, до голубизны бледная, отсюда прозвище номер два и все вытекающие - синяки под глазами, страсть к тёмным тонам в излишнем макияже, отталкивающий, пугающий вид. Носит длинные чёрные обтягивающие платья, с длинными, клешёными рукавами. Старается выглядеть готично и утончённо. Выглядеть готично у неё даже получается. Любит невообразимые головные уборы, шали, витиеватые трости и прочую чепуху. Всё, разумеется, исключительно чёрного цвета.
Злодейка по призванию. Характер примерзкий, взрывной, скверный. Бывает весьма истерична.Так уж получилось, что хорошее настроение окружающих, смех, улыбки, прочие проявления радости приводят Вампиру в неописуемый гнев. Поэтому она окружает себя людьми исключительно скверными, как она сама. Людьми, которым радоваться, по большому счёту, нечему, а ещё лучше - которые вообще не знают, что это такое.

История.
Во младенчестве Майлу оставили в корзинке перед воротами замка, в котором жил злобный, ведущий затворническую жизнь, колдун. А колдун этот был не просто колдун, а очень даже голубых кровей. Королю местному и Вседержителю - дальний сколько-то-юродный родственник. И в краях местных был он, помимо признанного злодея, ещё и правителем. Каким-то чудом, колдун не сделал из неё пару бутылочек снадобья, а решил оставить при себе. Так она и росла, среди обилия паутины, летучих мышей, корней мандрагоры и придворных негодяев.
Ей приходилось делать за спасителя всю грязную работу, ходить по ночам в лес за необходимыми компонентами для снадобий, шпионить и держать в узде ближайшик подданных, ибо названный её отец был слишком занят процессом добывания чего-то сверхъестественного. Но всё же девушка смогла найти время на обучение, выучилась смешивать яды и зелья, подчинять себе ночных животных - летучих мышей, крыс, ворон. И придворных. В один прекрасный день она смогла отравить своего благодетеля, и на полных правах завладела и замком, и всеми его псевдонаучными работами, и репутацией, и официальным статусом. В князи из грязи! Она и родство доказала, и место сохранила. Наместница короля, ни больше, ни меньше.
Люди в её краях не очень-то процветают. Наместница им попалась - хоть куда. Ведьма, злюка, отравительница и к тому же слегка не в себе. Но окружение себе сколотила такое, что заставила всех подчиниться. Хоть и ропщут на дочку скончавшегося тирана, но приходится молчать. Тётенька суровая, но не из тех, про которых говорят "железная хватка", или "правитель от Бога".

Берёте?

Если позволите, идея и пара уточнений.

Если должна произойти стычка Зла (в лице Большого Гада) с Добром (в лице компании неудачников), то, может быть, необходимо набрать несколько игроков на сторону зла? С удовольствием отыграю какую-нибудь Большую Гадину, но всю игру разговаривать самой с собой... хм...
И ещё. Если уж говорить о Рубаках. Я, конечно, давно смотрела, и почти ничего не помню, но принцип там был в том, что у компании была Главная идея, и, если не ошибаюсь, Главный враг. А в городах они выполняли квесты, были разные наниматели, появлялись новые лица... За счёт квестов они и существовали. Но шли к своей идее.
Может быть, наврала, но у меня сложилась такая картинка. Из этого следует, что, может быть, наниматель (по крайней мере первый), и Гад - вообще разные люди?
А к Гаду, тем более, если он О-о-очень большой гад, всегда найдутся претензии. Скажем, всё начинается с того, что претензии появляются у первого действующего лица. А потом именно на основе этих самых претензий к нему присоединяются все остальные, может быть, не сразу, а по ходу повествования.

Или так будет слишком громоздко?

Ассоциации к любви.

Нет, всего не скажешь битой фразой.
Как бы глупо это ни звучало,
Будто стало целостным рассказом
То, что до тебя всегда молчало.
"Будто с ног на голову..." - мне скажут.
Улыбнусь в ответ: "Не так немного.
С ног на голову - так может, в общем, каждый.
Всё серьёзней. С головы на ноги."
Можно вовсе потерять рассудок,
Можно видеть всё в цветочной рамке,
Но на миллион таких минуток,
Ты - вся жизнь в готичном старом замке.
Ты - не полтора счастливых года,
Не конец, а вечное начало:
И фрегат в житейских бурных водах,
И Харон у смертного причала.
Ближе, чем душа, роднее сердца.
Где бы ни был - все ж не дальше мысли.
В холоде твоём привычней греться,
Чем в тепле слащаво-милых близких.
Это не любовь, а что-то кроме.
Пусть все кувырком, и жизнь в тревоге,
Но зато надёжно и весомо
То, что встало с головы на ноги.

Старый Вечер сел в прихожей,
Не решается войти.
Что-то глухо, осторожно
Шепчет о конце пути.

А мы всё за чашкой чая
Смотрим, смотрим на закат.
"Почему он не кончается?"
"Так бывает, говорят."

Солнце замерло, краснея,
Будто вплавясь в горизонт.
А на кухне не темнеет.
Ночь сегодня не придёт.

Виснут в воздухе, качаясь,
Недовымолвыши фраз.
Говорить совсем отчаясь
Стали верить смыслу глаз.

Улыбаемся. Не знаем,
Что ещё поделать тут.
Чай остывший допиваем,
А слова - всё не идут.

"Я..." - И взгляд упал под ноги,
"Ты..." - Но нечего сказать.
Хором, и почти с тревогой:
"Что же Солнце? Будет спать?"

Старый Вечер смотрит хмуро,
Злится: "Что за дураки?!"
И, кряхтя, бредёт понуро
Через кухню напрямки.

"Ухожу уж, ладно, ладно.
Думал, сделаю добро...
Думал, вам того и надо,
Чтобы Солнце не зашло.
Старый, я не понимаю,
Что к чему, уж без обид.
Но ведь жаловались, знаю:
"Что за время! Как бежит!"

И ушёл, ворча, вздыхая,
Старый Вечер. Гаснет свет.
Снова Ночью оправдали
Недосказанность бесед.

Не успели... Не сказали...
Нет, скорее не смогли.
Вечер был - не понимали,
И ушёл - не сберегли.

Мерседес скользнула по хозяину салуна туманным взглядом.
- Многие не являются теми, на кого похожи, а? Вы тоже, сказать по правде, мало походите на простого трактирщика... Давно они укатили?
Испанка принялась за еду. Вино, как и ожидалось, оказалось приотвратнейшим, что ещё менее располагало девушку к её собеседнику. Проскользнула мысль, что стоило бы приставить дуло пистолета ко лбу этого верзилы и не играть в эти дурацкие словесные игры. Охотница обернулась в сторону выхода, вспомнив, что надо было бы ещё и коня накормить. Опять задержки... Такими темпами Мерседес могла далеко отпустить неуловимого ковбоя.
- Хм... Мужчины, путешествующие с девушкой, становятся либо расслабленными и невнимательными, либо, наоборот, более бдительными... В зависимости от их чувства ответственности... Так как у тебя с ответственностью, а, Дик Джонс?..

Мерседес смотрела на трактирщика с уже нескрываемым раздражением. Ни вина, ни еды она так и не увидела, а так необходимую ей информацию он выдавал по капле, так, что испанке приходилось давить в себе желание приставить ко лбу громилы кольт и узнать все быстро и без лишнего трёпа.
- И куда же укатила сладкая парочка? Что можно пообещать девушке, чтобы она бросилась в дорогу с незнакомцем, пусть и чертовски красивым? - Девушка мрачно посмотрела в глаза бармену, в уме прикидывая, сколько ещё времени займёт эта глупая болтовня. Ей расхотелось есть, пить, отдыхать – ниточка, ведущая к Дику, была, казалось, в её руках.

Ирнит уже около часа находилась в своих покоях. Она вернулась туда сразу после разговора с Вариматосом, из которого, впрочем, так ничего и не вынесла. Демон не говорил ничего конкретного, эльфийка не особенно хотела слушать. Безусловно, его личность очень интересовала её, но тогда просто не было настроения что-нибудь понимать. Беседа велась в необычно любезном тоне, коего Ирнит не ожидала ни от себя, ни от собеседника. Впрочем, она теперь жила по законам Андерсити, и поэтому сознание её постепенно принимало условия игры, девушка училась вести светские беседы, лукавить и плести интриги.
Эльфийка собиралась навестить свой отряд на тренировке. Сплошь состоящий из воров и головорезов, он не давал ей покоя. Ирнит подчинила себе их волю, заставила бояться, но сброд остаётся сбродом, что с ним не делай. Это то она и хотела опровергнуть, что упорно не желало получаться. Были там, конечно, и такие же, как она, эльфы, общаться с которыми было гораздо легче. Но их было ничтожно мало по сравнению с остальными.
Выйти из покоев ей так и не удалось – слуга Сильваны принёс весть об общем сборе. Весть эта необыкновенно удивила девушку, и заставила ещё больше помрачнеть. Она была одной из самых младших командиров. Ещё совсем недавно простая наёмница, она была неопытна и поэтому ненавидела встречаться с остальными, более опытными приближёнными Тёмной Охотницы. Даже не стараясь угадать, что могло заставить Сильвану собрать всех вместе, Ирнит быстро пошла по коридорам Андерсити. Она не первой добралась до тронного зала. Войдя, Ирнит только обвела всех взглядом, и склонила голову перед Ночной Охотницей.
- Повелительница. – Только и произнесла она, занимая место чуть в стороне от всех.

Аня смотрела на коллегу круглыми, как у пятилетней девочки, глазами. Ничего ещё не понимая, она всё же кивнула, пытаясь справиться с пропавшим было голосом.
- Да… Ты… - наконец, сознание вернулось, Анна успокоилась, и снова стала той, которой была обычно. Только заплаканное лицо и всё ещё детский, беззащитный взгляд, говорил о недавнем срыве.
- Говори. Тебе всё равно нужно рассказать кому-то. Я знаю, мы не очень-то ладили… И не очень-то знакомы. Но всё же говори. – Девушка взяла Костю за руку, подвела к кровати – единственному месту, где могли бы сесть двое в этой комнате. Села, молча ожидая ответа.

Мерседес проигнорировала попытку бармена уйти от темы. Повернувшись в ту сторону, куда устремился его взгляд, она всё же спросила:
- Так что потом? Теперь ни пианиста, ни певицы… Девушка не выдержала конкуренции? – насмешливый взгляд на пышнотелую барышню.
Ей было всё равно. Даже если официантка скакала бы по салуну голая, ей бы было всё равно. Стиль жизни очень быстро истребил все ненужные эмоции. И чувства. Ничего, ничего от свободной девушки её возраста не осталось во взгляде Мерседес Дельфуэго. Холод и презрение. Холод и расчет. Холод…

Услышав знакомое имя, она только слегка повернула голову в ту сторону, куда орал хозяин заведения. Почти незаметно. Испанка посмотрела на трактирщика, даже не подумав изменить выражение лица на более приветливое. Она терпеть не могла подобных вопросов. Терпеть не могла обращения «юная барышня». Но нужно было начать разговор. Поэтому, только чуть поморщившись, она всё же ответила:
- Я ищу здесь одного моего знакомого. Может, вы сможете мне помочь. – Слегка приподнятая бровь, пронзительный взгляд чёрных глаз. – Он должен был появиться здесь не так давно, и, думаю, не мог остаться незамеченным.
Мерседес ухмыльнулась возникшим мыслям, пальцы забарабанили по стойке. Охотница теряла время. Он, вполне возможно, уже не здесь. Он мог уехать, особенно, если слухи об открытой охоте долетели до этого городишки. Если он не дурак. Только одному Богу было известно, каким был на самом деле этот Дик Джонс. Поэтому Мерседес Дельфуэго готовилась к худшему.
- А у вас, я вижу, даже пианиста нет. Местная публика не любит развлечения? – Вопрос был задан просто так, чтобы разболтать собеседника. Ничто так не расслабляет людей, как интерес к их работе.

С Шалафи

Деревья, небо, красные языки костра пляшут перед глазами, двигаются в такт тяжёлым ударам больших барабанов. Пламя лижет голые напряжённые ноги, то и дело чья-нибудь рука тянется, касается, сбивает с ритма. В глазах сверкает ярость, но на губах играет демоническая, хищная улыбка – так и должно быть, танцовщица… Так и должно быть. Когда-то ты танцевала с сёстрами в лесу под звуки свирели… Эти времена были давно, давно, эти времена прошли… А теперь тебе – грубые, пламенные ритмы на биваках, хохочущие, пьяные солдаты и ночи в танце…
Девушка танцует всё горячее, белая волна волос мечется из стороны в сторону, вскинутые руки подобны змеям, красивым, готовым к удару. Ноги всё сильнее бьют по засыпанной пеплом, горячей земле – костёр горит уже долго. Красная ткань немногочисленной одежды развивается, струится за быстрым, изящным телом кровавыми полосами… Кровавыми… Выпад – полоса ткани касается чьего-то лица, девушка уходит, уворачивается от тянущихся к ней грубых солдатских рук… Шаг – из-под ступни взвивается облако пыли и пепла… Обстановка меняется, плывёт… В напряжённых руках возникает меч… Выпад – кровь брызжет из чьего-то распоротого горла, поворот, блок – она вертится, уходит от противника… битва… Кровавый танец на потеху Смерти.
- Наёмница… - чей-то противный шёпот в сознании, - танцовщица, продажная, беспринципная убийца… Ты уже проиграла свою главную битву… битву с самой собой.
Ирнит открыла глаза. Резко, будто испугавшись чего-то. В сознании всё ещё звучал эхом чей-то незнакомый голос. Девушка тряхнула короткими волосами, пытаясь отогнать остатки сна. Встала, мельком глянула в огромное зеркало на стене. Машинально умылась и так же быстро причесалась, оделась. Нужно было как можно скорее уйти из своих покоев – проветриться, забыть приснившийся кошмар. Отголоски прошлого, Перепутавшиеся, ставшие бредом воспоминания.
Эльфийка вышла в коридор, пошла вперёд, оставляя за собой гулкое эхо шагов, не особенно заботясь о направлении.

После того, как Сильвана столь внезапно и, само собой, бесцеремонно попросила (приказала) двух приближенных покинуть ее покои, Вариматас, не задумываясь ни на секунду, направился в сторону выхода из помещения. Его лицо не выглядело огорченным или обиженным, скорее наоборот. Выражение напоминало всё еще до сих пор наигранную маску, надетую ловкими руками на «безобразную» физиономию. И даже отсутствие столь раздражающей окружающих личностей привычной ухмылки на лице демона не подтверждало того факта, что Вариматас был чем-то расстроен.
Спустя некоторое время Повелитель Ужаса брел по пустым коридорам, освещенным магическими лампами, внимательно изучая древние рисунки на стенах, но, не вдаваясь особо в смысл данных творений. Что ж, если Сильвана хочет оставить эту беседу, так тому и быть. Действительно, с чего бы этим вопросом не заняться глупцам Серебряной Зари, как выразилась, Охотница? В конце концов, проблемой его, Вариматаса, оставалось лишь изучение определенной территории полей, что он, собственно, и выполнил. Так что изволь, Сильвана. Разведчики справились со своим заданием почти на «отлично». Почти, это не в расчет.
Демон усмехнулся, проведя ладонью по шершавой поверхности одной из стен. Впереди послышались шаги. Должно быть, очередной «поклонник» бывшей эльфийки шел к ней на встречу.

Мерседес спешилась, оглядывая городишко. Молча кинула монетку мальчишке, выскочившему, кажется, из ниоткуда.
- Я хочу найти коня здесь, рядом с этим салуном, – испанка махнула рукой в направлении ближайшего кабака – когда выйду. Многозначительно посмотрела на юнца, невзначай поглаживая кольт обветрившейся на ветру рукой. Хотелось отдыха, горячей воды и еды. Но, скорее всего, на это не было времени. Мерседес направилась к трактиру. Войдя, она окинула взглядом зал салуна. Народу было совсем немного, и, казалось, никто, кроме хозяина этой дыры, не заслуживал её внимания.
- Какой-нибудь еды и немного вина. – Бросила она, усаживаясь за стойку. Денег оставалось не очень много, но, пожалуй, она ещё могла себе позволить кое-что. Мерседес Дельфуэго сняла шляпу, руками взъерошив чёрную волну волос. Лицо её выражало лёгкое раздражение и недовольство. Так было всегда, когда она задерживалась на пути к своей цели.

Собственно, квента. Да простят меня все за некоторую сухость изложения. =)

Имя: Ирнит

Раса: Высший эльф

Внешний вид: Высокая, как все эльфы и, хоть и стройная, но всё же не по-эльфийски мускулистая, как все наёмницы. Белые волосы, зелёные глаза, ничего примечательного, кроме безобразного шрама на щеке. Не будь его, она могла бы называться красавицей. С ним же впечатление, конечно, портится. Иногда она прячет его под как попало обрезанными, до плеч, волосами, но чаще убирает их назад, чтобы не мешали в случае, если придётся биться. Одета в безрукавное болотно-зелёное платье до колен, с высокими разрезами по бокам, сапоги, типа унты, меховую жилетку и меховые наручи, перевязанные кожаными шнурками. На голове обычно носит кожаный ремешок со свисающими меховыми украшениями.

Экипировка: Полуторный меч в отороченных мехом ножнах, пара метательных ножей за голенищами сапог, в заплечной сумке немного еды и пара пузырьков с восстанавливающим силы зельем. Немного денег.

Характер: Суровая, безжалостная, беспринципная. Впрочем, может быть очень мягкой, если ей самой это нужно. Своевольная и твёрдая, как кремень в своей цели. Впрочем, с целями-то после разрушения Кель'Таласа стало туго. Единственное желание её не отличается оригинальностью – отомстить разрушившему её родину, а вместе с тем – всю жизнь. Ради этого она может сделать всё, причём абсолютно всё.

Квента: Оригинальностью тоже не блещет. Родилась и жила в Кель'Таласе, мечтала стать менестрелем, презирала насилие и войну. Но обстоятельства заставили посвятить себя именно военному делу – училась обращаться с оружием уже в бою, когда все эльфы бились за свою обречённую родину. С тех пор скиталась, стала наёмницей, и, когда пришло время выбирать, выбрала единственный для своей непокорной натуры вариант – лагерь Сильваны. В нём к настоящему времени успела занять пост главы разведки, хорошо укрепиться и почувствовать себя вполне уверенно.

Навыки: Владеет мечом, метательным оружием, как все эльфы, магией, но не придаёт ей большого значения, и почти не пользуется. Отлично поёт, это всё, что осталось от её давней мечты. Танцует – так некоторое время она зарабатывала на жизнь.

Девушка опешила от такого резкого, порывистого приветствия. Настолько, что даже не стала освобождаться из Костиных рук. Анна просто стояла и с ужасом смотрела в некогда симпатичное, а сейчас почти неузнаваемое, измождённое лицо. В голове проносились события последних дней, одно за другим, и с каждым новым образом становилось всё тяжелее. Девушка старалась держаться, второй день она тренировала, культивировала свою волю, но… Аня была всего лишь человеком, всего лишь девушкой.
Бледное лицо напротив, близко, слишком близко, сумасшедшие, бегающие глаза, и голос, такой отчаянный, такой невыносимый…
По щеке девушки потекла первая слеза – признак сорвавшихся нервов. Она так и не смогла ничего сказать, она просто стояла, не убирая со своих плечей трясущихся Костиных рук , а слёзы текли, одна за другой, и наступило молчание - ни звука, будто всё умерло. И ей стало страшно...

Если есть желающие играть, Ташей можно пожертвовать, ибо не знаю, хватит ли теперь у меня времени. Прошу прощения за отсутствие, месяц назад мне обрубили телефон, оборвав тем самым связь с миром, в т.ч. интернет. Теперь появилась безлимитка, но вместе с ней - работа, отнимающая, в силу своей специфики, много времени. Так что, рационально рассудив, я пришла к выводу, что кто-нибудь более заинтересованный поможет сюжету больше, чем заинтересованная, но периодически отсутствующая я.