"Мансарда", побеседуем о том, что пишем.

Все вопросы в эту тему или в PM.

Внешняя лестница, перила которой в весеннее и летнее время украшают цветы, в осеннее – гирлянды рыжих листьев, в зимнее – еловые ветви, ведет к последнему этажу небольшого дома, который находится на Улице Творцов. За стеклом зеленой двери висит табличка: «Кафе «Мансарда». Открываешь дверь – и видишь зал, похожий на сбывшуюся сказку: удобные стулья, диваны вдоль стен, деревянные столы, над которыми мягко и ненавязчиво светятся зеленые фонари.

Виртуальное кафе «Мансарда» - место для беседы о Вашем и чужом литературном творчестве.

Чтобы принять участие, Вам следует:
1) Оставить заявку, отправив PM Кысь и Соуль с текстом работы или ссылкой на неё (если она находится на одном из ресурсов prikl.ru) а также с пожеланиями об оформлении текста и о соблюдении Вашей анонимности. Тема и форма произведений любая. Объем до 30 000 символов. Не более одной работы от одного автора на один вечер.
2) Обратится в PM к Darkness и Соуль с предложением рассмотреть чужое понравившееся произведение из тем: Сквер Художников, Сквер Поэтов, Парк для писателей, Фотография, Осторожно, креатив!, Сад Камней, а так же из архивов официальных конкурсов и архивов неофициальных конкурсов.
3) Придти на обсуждение.

Встречи проходят в 2 этапа:
1. Подача работ (не более пяти для одного вечера).
2. Обсуждение работ (от десяти дней до двух с половиной недель).

Принимая участие, Вы обязуетесь соблюдать следующие правила:
1. Каждый подавший заявку обязан прочитать работы остальных участников в рамках одного вечера и написать о них мнение. В противном случае подавший заявку лишается доступа как автор, пока не примет участие на одном любом вечере в качестве посетителя.
2. Придерживаться корректных рамок поведения и не переходить на личности.

Если Вы полагаете, что вас оскорбили:
1. Убедитесь, что Вы действительно оскорблены и оскорбитель именно этого добивался.
2. Составьте цитатник фраз, которые вас оскорбили и аргументировано поясните, в чем именно состоит обида.
3. Подайте жалобу одному из модераторов раздела.
а) Рассмотрение жалобы модераторами и администраторами форума.
б) Допрос провинившегося критика.
с) Вынесение решения.

С уважением, персонал кафе «Мансарда»
(Ри, Соуль, Кысь, Даркнесс.)

PS мы только рады, если в обсуждении принимают участие не только авторы.

Примечания:
1) Автор, если не желает выкладывать работу под своим именем, может использовать псевдоним, как регулярно, так и единожды.
2) Анонимный автор может отправить свою рецензию через персонал кафе, как и остальные сообщения в обсуждении.

А это наши постоянные посетители.

© Аншерра aka Переплетчица (с позволения автора)

Сообщение отредактировал Соуль - 3-08-2011, 15:01

Присоединённые файлы
 the_maintenance____11.04.2009.txt ( 3.77кб ) Кол-во скачиваний: 1050

Слушать такие разговоры просто невозможно сидя на одном месте. Hel вертелась, вставала, ходила вокруг столика, как хорошо, что сидя в уголке никому не мешаешь, потом снова садилась и начинала качаться на стуле. Кофе давно остыл, но до него ли тут.
Позже закажем еще…

Aker, Aker! И еще раз Aker!!!
Столько мыслей сразу, что второй день читаю и не знаю, чего бы сказать сначала…
Сначала вот что: огромное спасибо, что потратили столько времени на мое скромное творение! Однако, видимо оно чего-то и стоит…
Следующее: огромное спасибо, что показали, как же все-таки взяться за переделку этого самого его…
И вот что хочу сказать еще.

Я уже пыталась переделывать этот стих (до творения метров пятьсот не дотягивает…)
Torvik просто сначала подала сюда, а потом в Башню, но вышло наоборот.
Так вот, каждый раз в результате переделки получается что-то такое математическое, как раз типа

И те, что не сбылись, мечты.

Убивается то, что в самом начале пришло и очень хотело остаться – тот образ, видение, настроение стиха.
Вообще, не позиционирую себя великой поэтессой и стих, выставленный на обсуждение, несет именно настроение. Теперь уже мне становиться ясно, что без трех РРР (рифма, ритм, размер) не бывает настоящего стихотворения, но никак не ощущаю, как же я могу в это трио впихнуть идею, которая тут выражена…
Может быть, и изменить бы ее чуточку, но не убивать!!!

Результатом понимания про три РРР стала целая гора недописанных стихов их двух-четырех строчек, вместо тетрадки стихов, которые никому не будут показаны за неимением не то рифмы, не то размера, не то того и другого.

Сигрид (надеюсь, я никого ни с кем не перепутала?)
Согласна, концовка слабовата…вспоминая момент, могу сказать, что на ней кончился запал…вижу в этом самый основой повод для работы, и единственный исполнимый…
Ох, хоть бы получилось!

Messalina
Понимаю, принимаю, согласна…но так и оставлю…что же сделаешь...

Ах, да! За разговорами чуть не забыла! Можно еще чашечку кофе?

Акер продолжал увлеченно писать в блокноте, почти ничего вокруг не замечая. В этот вечер было достаточно интересных творений для того, чтобы о них написать. В конце концов, на белых листах черными чернилами были начертаны следующие строки:

Танатогенез, лихо крашенный белым,
Мне видится в этом красивом рассказе.
И тот человек, будто черточка мелом,
Подводит итог. Чтож спасибо, Genazi.

Могу я представить такую картину,
Рисуется мир очень просто и ясно,
И воображение, как в паутину,
Изловит легко. В общем, это прекрасно.

Мантихорыш
Читал рассказ и думал что не так...
Подумал что сюжет, но нет. Нормально.
Не сумасшедший тут Шеогорат,
Но не беда, ведь роль его формальна.

И вот, читая раз рассказ второй,
Решил что в языке, возможно, дело.
Мне неживым тут кажется герой...
Но, автор, вы пишите все же смело.

Хигф
Начнем со "Странников". Язык не сух пустыней,
Но для меня металлом отдает.
Дождь золотой разделит тех, кто были
И тех, кто за пришельцами пойдет.

Мораль ясна, но в целом чуть жестока,
А впрочем, правда может быть горька.
Пусть жителей в том городе и много,
Они здесь - фон... и в этом лишь вина.

Что до других написанных рассказов...
В картину их собрал как будто я.
Нам, как мазками разноцветных красок,
Рисуют суть пустыни и дождя.

И вот, наконец, Акер отвлекся от своего занятия как раз вовремя, чтобы заметить перед собой на столе кирпич. Такой увесистый, если об этом можно судить на глаз, и удивительно цельный в своей красноте. Глаза молодого человека расширились от некоторого удивления, вроде бы он не заказывал никаких силикатов. Вот будь на его месте какая-нибудь кремнийорганическая форма жизни, например тролль, вот тогда бы удивляться было нечему. Впрочем, изумление Акера было недолгим, поскольку он заметил такие же кирпичи на других столах, а так же появившегося в кафе бакалавра Данковского и лиса с семью хвостами. Что-то подсказывало молодому человеку, что без их участия не обошлось.
"Любопытно, любопытно..." - думал Акер, взвешивая кирпич в руке и рассматривая вблизи, а потом зачем то дунул на этот увесистый предмет. Последний ни с того ни сего вдруг рассыпался горсткой красной пыли и взвился на ладони маленьким, компактным смерчиком. Но и это длилось всего лишь несколько секунд, после которых смерчик неожиданно исчез, как и кирпич. На лице же молодого человека играла веселая улыбка, как у только что удачно пошутившего мальчишки. Акер подмигнул лису, вроде как говоря, "у нас тоже зубы есть, хоть и не такие острые".

Вы знаете слово "пример", господа,
Я думаю так, что наверное да?
Вот это моя вариация темы,
Моя, повторяю, была. Как всегда.

И не было здесь "написать лучше так",
"Допустим" звучало, и "Может быть так?"
И мне ведь задеть никого не хотелось,
Но это уже не исправить никак.

Сообщение отредактировал Aker - 5-03-2009, 21:11

При появлении новых лиц в Мансарде девушка отвлеклась от безумно вскусного зеленого чая с лимоном и прислушалась к диалогу. Пока незамеченная Лисом и бакалавром Данковским она внимательно рассматривала этих занимательных личностей, почему-то улыбаясь. "Какие замечательные... посетители", - подумала девушка и попыталась отхлебнуть из уже пустой чашки. Вздохнув, она отставила ее в сторону, засунула замерзшие ладошки в рукава растянутого свитера и печально улыбнулась бакалавру:
- Видите ли, господин Данковский, несмотря на мою фантазию я не могу придумать никакого другого способа улучшить свой стиль помимо постоянной практики.. Но она не приносит плодов, так как кроме меня никто не читает то, что я пишу.. Конечно, я могу найти какие-то ошибки, но не все - я же еще совсем новичок...
Девушка виновато пожала плечами и снова зажалась в угол, наблюдая за Торвиком и Чероном.
- Простите, господин Торвик, но вы немного неправы, - краснея, произнесла она, - бумажные фонарики водятся не только в Японии, о чем свидетельствует особь, живущая в моей комнате. Потом даже несмотря на то, что моя героиня - сирота, она не рабыня трактирщика и имеет право возражать своему работодателю. В морровинде время измеряется действительно в часах. Насчет ящиков... - девушка нашла в своих записях нужный абзац, - вот! здесь идет описание внешнего вида поместья, поэтому нетрудно догадаться, что ящики и мешки стоят снаружи. И мешки там все были чем-нибудь наполнены, но их содержимое неважно для рассказа и потому не указывалось.. Далее.. С каких пор рынок является конкурентом трактира, где обычно подаются преимущественно алкогольные напитки? А даже если бы там подавалась еда, то почему девушка не имеет право покупать продукты и готовить дома? Так.. Что у нас дальше? А, то, что Нираэн отвлеклась от еды и переключилась на шмотки. В тексте указано, что она пошла прогуляться на рынок и попутно купить еду. Поэтому она вполне могла подойти безо всякой причины к прилавку с одеждой. Теперь про покрывало и еду. Это всего лишь описание общей ситуации в ее жизни, но если уж говорить детально, то бывают дыры, которых не зашьешь. А дрянная еда была только что принесена с рынка.
Девушка улыбнулась Черону:
- Благодарю за поддержку..
Тряхнув челкой, она повернулась к Мессалине:
- Ну конечно, мы учимся.. Рада, что вам понравился мой кулинарный изыск.
Вытащив руки из рукавов и взяв карандашик, она приналась что-то писать на полях рассказа. Потом зачеркнула все и посмотрела на Акера:
- Хотела вам в ответ написать что-то стихотворное, но видимо мой муз где-то шляется.. - девушка вздохнула, - В последнее время он часто куда-то убегает.. Почему же вам героиня показалась неживой? И в чем там смелость?
Мантихорыш провела по волосам, убирая мешающиеся пряди, и взглянула в глаза Пирокрафту.
- Вы имеете в виду мораль? Если да, то в этот рассказ она нечаянно закралась - не стоит доверять кому попало свою мечту. Кстати о мечте.. А можно кофе со сливками?

- Уважаемая Манти!
Можно так, надеюсь?

Алхимик повернулся к автору, поставив на край стола чашку с недопитым кофе:

- То, что касается фанариков и времени я понял, - кивнул он, - а вот насчёт сироты - позвольте возразить. То, что она имеет право возражать и делает это регулярно - знаете Вы, ибо так это задумано. До читателя же сей факт, по моему мнению, оказался не доведён. Точнее - особенности взаимоотношений конкретной сироты с улицы, являющейся бесправной падавалкой и хозяина питейного заведения. Вы вот говорите, что о некоторых фактах, (о ящиках и непустых мешках в частности) "нетрудно догадаться", я же, со своей стороны замечу, что читатель-то как раз не должен, по-моему, ни о чём догадываться. Всю недостающую информацию ему должны предоставить именно Вы. В своём тексте. Далее.. Трактир - это,хоть и питейное заведение, но, как в каждом трактире, там подают и еду? Вы в кафе когда-то были? Так вот, трактир - это нечто вроде современного отеля с рестораном и баром. Не так ли? Только попроще, конечно. Девушка, конечно же, вправе готовить может и дома. Только, это мне кажется не очень логичным. Тем более, что, судя по Вашему описанию, это отнюдь не та девушка, что увлекается кулинарией. То же, что Нираэн отвлеклась от еды и переключилась на шмотки, как я уже говорил, вполне естественно. Неестественно, что об этом переключении мы узнаём не из текста рассказа. А то получается, что "пошла на охоту, а вернулась с рыбалки". Здесь, мне кажется, недоработка не в логической цепочке, а в том, что цепь рассуждений, действий героини так и осталась в голове автора.
А ещё - здесь готовят отменный бифштекс с кровью. Не пробовали?

Девушка рассмеялась:
- Как меня только не называли, но так... Можно, конечно. Насчет бесправной подавалки и сироты с улицы я категорически не согласна. В тексте указано, что она осознанно перебралась из одного города в другой. Причем, если она до сих пор не опустилась до побирушки, значит у нее есть характер и сила воли. Она работник этого трактира и имеет полное право спорить с начальством - даже если ее выгонят, она выдержит. Насчет того, что читателю нужно давать все прямо, открыто и чтобы ему не пришлось ни о чем догадываться, я тоже не согласна. Читатель должен думать и строить простейшие логические цепочки, иначе, как говорил, вроде, Ламарк, неупражняющийся орган (то бишь мозг) благополучно редуцируется. В кафе, вы не поверите, я была. Я и сейчас там нахожусь. Но мне как-то сомнительно, что работники любого заведения, например, этого, будут, извиняюсь, тырить еду с работы домой. Дальше насчет переключения с еды на шмотки. Если бы я описывала все, что делает героиня, но что не нужно для рассказа, меня обвинили бы в излишней детализации и слишком скучном рассказе. Зачем вставлять абсолютно ненужный кусок о том, что девушка покупает рыбу и спорит с торговкой?
А еще - я тут в первый раз, поэтому пока ничего не пробовала.. И не забывайте про кофе - остынет

К Акеру обратилась с вопросом девушка, написавшая один из рассказов сегодняшнего вечера... А он как раз хотел сделать заказ, но думал, что было бы лучше взять. "Бифштекс с кровью или кровь с бифштексом? Вот даже старый алхимик первое нахваливает, зато второе это уже почти два блюда..." - думал молодой человек, когда его размышления прервали.

- Хотела вам в ответ написать что-то стихотворное, но видимо мой муз где-то шляется.. - девушка вздохнула, - В последнее время он часто куда-то убегает.. Почему же вам героиня показалась неживой? И в чем там смелость?

- Странные созданья музы, их совсем не держат узы... - начал было Акер, повернувшись к девушке, но потом решил перейти на менее рифмованный язык. - Героиня мне показалась неживой как раз из-за языка, которым рассказ написан. Он больше описателен и сух, чем художественен, на мой взгляд. Если брать начало, то там расписано "это стоит там-то, это висит там-то", а потом вы говорите уже в обсуждении, что читатель должен кое-что додумывать. Читатель может представить обстановку комнаты, но не может знать характера персонажа, без описания его эмоций и действий. У вас же Нираэн даже не кажется по-настоящему влюбленной, потому что у читателя и есть для понимания этого лишь диалог с даэдра, да предшествующая пара сцен, слабо помогающих в раскрытии характера девушки. И да, девушка вообще странная... лежит себе спокойно на земле, болтает с лордом даэдра, как будто лежать на земле ей вполне себе удобно и приятно.
Акер усмехнулся, представляя себе такую картину.
- Что же касается смелости, то слова "пишите" и "пишете" несколько различаются по значению, не так ли? Это было всего лишь поощрительное предложение, чтобы вы продолжали писать рассказы.

Девушка задумчиво почесала бровь:
- Хм, а как должна выглядет по-настоящему влюбленная девушка? Да и лежать на земле ей, конечно, неудобно, но не забывайте про шоковое состояние, вызванное появлением даэдра. А "пишите" и "пишете" различаются, я просто невнимательно прочитала, - и Мантихорыш попыталась мило улыбнуться Акеру. Получилось или нет - решать ему..

Тяжеловесный черный кот, успевший задремать под столом в тепле и уюте, встрепенулся, и обвел спорщиков мутными со сна глазами.

- Я думаю, то, что человек хочет донести до Вас, легко объяснить парой примеров. У меня есть заброшенный подземный город, и в нем - статуя каменной девушки, которая оживет и заговорит с героем. Я пишу:

"Город был очень красивым - он просто захватывал дух. Ганс остановился под аркой ворот и долго рассматривал улицы внизу. Там, в конце длинной широкой улицы, стоял фонтан. Вода из него уже не била, только стекала вниз каплями. Украшала фонтан статуя девушки с зелеными волосами и прекрасным печальным лицом. Девушка опустила в воду руки и смотрела на них".

или

"Отсветы Города обозначили камень пещеры уже давно, и обессиленный Ганс устал высматривать в дымке очертания башен. У него осталось мало воды, и мысль об этом подгоняла его вперед, а сбитые ноги не позволяли надолго поднять взгляд от неровного пола пещеры. Только когда хаос трещин и валунов сменился аккуратными шестиугольниками, он, наконец, посмотрел вперед... И остановился, пораженный увиденным. Свет здесь был не ярче, чем в коридорах, но теперь он отражался от потолка огромной пещеры, разбивался о шпили точеных башен, падал вниз и тонул в полутьме нешироких улиц. Вниз от ворот вела лестница, потом мост, потом длинный просторный проспект, и фонтан в самом конце был виден отсюда, как на ладони. Пять чаш выдавали, что когда-то воды здесь было очень много, но сейчас она еле текла. Маленькая нимфа из неизвестного Гансу камня опустила в воду трогательные, по-детски припухлые руки, и смотрела теперь, как волны проходят по пальцам."

или

"Предательские отсветы давно бродили по камням пещеры, и Ганс устал доверять им. Фляга с водой была уже слишком легкой, до ужаса, до липких пальцев, но человек не позволял себе поддаваться страху. Не для того он зашел в эту даль, чтобы так просто сдохнуть. Из пальцев вяло сочилась кровь, раны уже даже не пытались затягиваться, а потому приходилось смотреть за каждым камнем. Капля крови - капля воды - капля жизни...
Поэтому город стал настоящим открытием. Ганс стоял, и глупо, остолбенело смотрел, как рассеянный свет играет со шпилями башен. Каельхар был именно тем, что грезилось скромному сыну конюшего - городом-тайной, городом вечной сказки. Синие отсветы и полутени, острые лучики света из маленьких зеркалец, словно звезды, рассыпанных по мостовой... Зажмурившись и тряхнув головой, человек оборвал наваждение. Нужно было найти воды.
И вода была - впереди, за лестницей, в конце длинной, широкой улицы. Уже не чувствуя боли в ступнях, Ганс заковылял по ступеням вниз. Фонтан едва бился, но струйки воды еще блестели серебряным бисером в тусклом свете, и этого было достаточно, чтобы презреть что угодно. Человек не сразу разглядел женщину в чаше фонтана, и на секунду предупреждение об опасности затопило мысли, но через мгновение он уже понял - каменная. Изумрудные волосы маленькой нимфы тонули в воде, она сидела на бортике и наблюдала, как искажает вода линии ее пальцев. "Счастливая..." - пронеслось в голове у Ганса."

Первый случай - самый короткий и легкий... Но, строго говоря, это вообще не художественный текст. Если, конечно, автор не семиклассник. Второй пример уже лучше, он рисует хоть что-то, но все еще не дает представления о герое. Даже если я напишу потом, что Ганс - мужественный, но доведенный почти до отчаяния солдат-дезертир, вряд ли читатель в самом деле это поверит.
Третий кусок упускает несколько может быть важных подробностей, но он рисует главное - возможность увидеть и оценить героя. Не выслушать авторскую оценку (утомился, отчаялся и т п), а составить собстенное впечатление на основе мыслей и действий.

Далее, по влюбленным девушкам... По моей шальной сонной мысли, влюбленная девушка должна грезить объектом любви, и, наверно, в каком-нибудь романтическом свете. По сюжету, вроде бы тоже. Проверяю текст на описания - вижу только "серая кожа" и "рельефные мышцы груди"... Извините, рисуется не влюбленная девушка, а нечто несравнимо более взрослое и приземленное. Особенно если учитывать, сколько места отведено описанию роскоши. Проверяю остальной текст - опять, кроме утверждения автора и непосредственно слов героини вслух, никакого подтверждения, что предмет любви - не драгоценности, рассыпанные на комоде. Весьма шаткая почва для сочувствия героине, увы.

Мораль басни в том, что до тех пор, пока в нашем мире не изобрели телепатию, рассказ будет зависеть от двух самых важных вещей - того, что автор сумел придумать... И от того, что он сумел показать. Не обозначить, не сообщить по тексту - именно показать и донести до читателя.

И, между прочим, где-то коты не кормлены. Селедки присутствующим котам... Хотя бы за героически-длинную речь.

Сообщение отредактировал Кысь - 7-03-2009, 20:55

Дракон уже несколько раз порывался вставить свое слово, но не получалось - из-за разгоревшейся дискуссии. Но вот, кажется, наступило затишье, и тайрон поспешил высказаться.
- Итак, по произведениям нынешнего вечера.
Hel
Впечатление красивое, однако рифма и ритм мне сомнительны. Впрочем, я все же не поэт.

Пух
Ну, "Тургора" я касался лишь взглядом со стороны, поэтому оценивать буду как отдельную вещь.
Это красиво, хотя, как и любой фанфик, теряет... м-м, ну да, именно что теряет цвета, если не знать мир и его законы. На мой взгляд, это зарисовка - четкими, короткими движениями кисти-пера, которые в итоге складываются в картину.

Мантихорыш
Что-то у нас сегодня вечер фанфиков...
Так вот, за что зацепился взгляд - факт присутствия Князя Безумия просто так, даже не в святилище, о чем уже говорили. Также - цифры вместо слов при обозначении времени. Ну и еще детали, которые указали достопочтенные посетители Мансарды и до меня.
Что до сюжета - с приятной неожиданностью в конце. Вот так оно и бывает, когда заключаешь сделки с даэдра... Вполне можно представить себе такой рассказ где-нибудь на полке книжной лавки в Балморе.

Хигф
Красиво, но действительно - миниатюрно, поэтому говорить много не получается. А, да; что припомнилось - песня Wind in the Willows; просто по впечатлению и из-за странников.

Девушка с интересом выслушала кота, немного огорчившись, что он все же был разбужен.. И не из-за того, что кот критиковал ее рассказик, а потому, что она ненавидела лишать кого-то сна.. Ведь он так прекрасен..
- Простите, что мы вас разбудили. Спасибо огромное за примеры, просто, как я уже говорила, это мой первый опыт писать в прозе, поэтому, может быть, и получилось так сухо.. Я буду тренироваться писать именно то, что придумалось.. Потому что придумывается очень много, но на бумагу выходит не все. Так что - тренироваться, тренироваться и еще раз тренироваться..
Девушка повернулась к V-Z и смешно наморщила кончик носа:
- Что-то я сегодня много извиняюсь.. Простите и вы, что мы не давали вам сказать. Благодарю за столь высокую оценку моих скромных способностей..

Забираюсь на свой подоконник. Игнорирую окружающих. Достаю из кармана конопляный дым. Выпускаю в лицо выступающих. Забываю согласовать слова. Нагло юзаю глаголы. И последнее слово не печатаю..но оно, конечно, ... пионы.

Hel
ИМХО
Но если ни один читатель не поморщился брезгливо... то врядли.
«В наши дни писатель тот, кто напишет марш и лозунг» (В. Маяковский)
Мало огня.

Пух
Предложение- слово давно устарело, поскольку слишком распространенный прием. ИМХО.

Мантихорыш
Я предпочитаю яой.

Higf
Хвалю за количество символов...а то есть любители растягивать Творение чем-то вроде "а оранжевая луна была на самом деле красной, поскольку белый человек давным давно пролил на неё банку краски фирмы "Фрик андс Ю", но это совсем другая история".

А настоящее или нет...
"— Э-э, стой, стой, притормози, мохнатый, э-э… пенёк! Это что же значит «дикие»: в лачуге живи, листком… подтирайся?!
— А зачем подтираться?!" М/ф Мадагаскар.


*Обижено фыркаю*
- а где талантливые гениальные стихи?( свинство(

V-Z

Благодарю Дракона за отзыв, настроение мне и видится здесь наиболее важным

Рюдо

Огня Вы хотите от маленькой тоненькой свечки, едва не гаснущей на ветру, той, что закрыта от ветра перемен ладонью?
Огня от души, понимающей, что столько всего потеряно и упущено в жизни?
Или огня от надежды, все-таки просыпающейся?

Встаю перед столиком, щеки пылают, почему-то хочется пройти к подоконнику твердой поступью, чеканя шаг, остановиться, показать язык и убежать быстренько
Но все же в малознакомом месте такого наверное делать так сразу не следует.
Сажусь обратно.
Подождем следующего раза...

Сообщение отредактировал Hel - 13-03-2009, 23:22

Hel

*Любуюсь. Потихоньку возникает пламя. Оно не тухнет, оно копится. "Верной дорогой идете, товарищи!"*

Скажу сразу. Стих не плохой. Ряд моментов мне не понятен, но требовать от автора объяснение образов - плебейство.
А огонь... Согласна, что он бывает разным, но...

Огонек от свечи можно потушить плевком.
Огонь от души, понимающей ... гасится ударом, пулей. Болью.
Огонь надежды гибнет от холодного ушата реальности.

"Мы на горе всем буржуям мировой пожар раздуем".
Огонь должен сжигать. Огонь должен быть Болью. Огонь должен заставлять людей бегать. Искать тебя в других местах. Дергаться. Агонизировать от счастья или отвращения, а в высшей форме совмещать это в разных пропорциях.
Это ИМХО.

ИМХО заключается в том, что стих хороший, не идеальный, но не плохой. Вот только душа хочет огня.
"Мировой пожар в крови —. Господи благослови!"

Рюдо

С Вашего позволения сказать, горит хорошая самогонка, хорошее вино - не горит. Не желаете ли огненной воды ?



А вот теперь плоды, принесенные визитом в Мансарду и двумя неделями терзаний и мук.

Огонь бережет тайны.
В пламени тонкой свечи
Ты находишь случайно
Надежды свои и мечты.

Закрой ее ладошкой,
Чтоб душу свою согреть
И посмотри немножко,
Как будет она гореть.

Маленький лучик света
Пробудит в твоей душе
Все зори и все рассветы,
Что в память ушли уже.

Вспомнив, душа заплачет,
Соленые искры слез
Тут же переиначат
То, что уже не всерьез.

Слезы свечи прольются
Янтарным воском в ладонь.
То, что уже прожито
Памятью ты не тронь.

Все отпусти на волю,
Пламенем ясным сгори!
Открой душу свободе,
Счастью, мечте и любви!


Стоило ли того?

Мантихорыш внимательно выслушала выступающую Hel, заправила прядки челки за уши и начала рассматривать свои записи, которые она вела с начала этого вечера, потом задумалась на некоторое время и решительно тряхнула волосами:
- Знаете, мне кажется, что не стоило.. В изначальном варианте было больше эмоций и души.. Свой стиль какой-то был.. А если вам больше новый вариант нравится, тогда может в пятом четверостишьи поменять местами "ты" и "памятью"? Кстати, если-таки захотите показать многоуважаемому Рюдо язык, возмете меня с собой?

А можно мне чего-нибедь горяченького? Или горячительного...

I
Torvik

Марки

В редколлегию Лёху пригласили, можно сказать, случайно. На перемене после рисования. И поводом к такому приглашению послужили отнюдь не феноменальные Лёхины способности (в классе были ребята, рисующие куда лучше него), а фломастеры, которые он умудрился "засветить" на весь класс. Фломастеры ему из Москвы привезла мать, которую периодически отправляли туда в командировку. Фломастеров было много, аж два ряда по пятнадцать штук, и лежали они в красивой пластмассовой упаковке рассортированные по цветовой гамме. А на рисовании, когда весёлая полноватая Наталия Евгеньевна предложила всем нарисовать красками маску, Лёха вместо красок, предусмотрительно забытых дома, достал новенькие фломастеры и, улыбнувшись в окошко редкому январскому солнышку, принялся старательно выводить контуры маски льва, такой же яркой, сочной и красочной, какую видел в любимом мультфильме "Ну, погоди!", в его новогодней серии. Маска получилась на славу - рыжая, с хищными прорезями для глаз и волнистой гривой.
- А у меня готово! - Лёха поднял руку первым. Все остальные ещё корпели над своими рисунками, старательно закрашивая красками карандашные контуры изображений.
- Ну-ка, давайте посмотрим... - Наталия Евгеньевна взяла Лёшкин альбом и, развернув, показала всему классу нарисованное им. Маска всем понравилась. Сочная весёлая. Только лохматый Юрик Бондарев с третьей парты у стены скорчил недовольную физиономию и протянул жалостливо:
- Ну, так, фломастерами каждый дурак сможет...
Лёшка на "дурака" немного обиделся. Сначала бы нарисовал, а потом выпендривался, но отвечать не стал. В такой денёк не хотелось затевать ссору, да и не в его характере было идти на конфликт из-за подобной чепухи.
- Вот поэтому я и поставлю Алёше только четыре за этот рисунок. Во-первых, потому что нарисовано фломастерами, а мы рисуем чем? Правильно, красками. А, во-вторых, чего не хватает у этой маски?
Класс задумался, но Наталия Евгеньевна сама тут же ответила на свой вопрос:
- Завязочек не хватает. Ведь маску же надо как-то к голове крепить.
"Ну, не хватает, так и не хватает", - подумал Лёха. Кто же знал, что ей нужны будут эти две полосочки, которые половина класса тут же стала пририсовывать к маскам на своих рисунках, - "А четвёрка - тоже хорошая оценка"
Вот после этого урока к Лёшке и подошёл Славка Винокуров и предложил поучаствовать в выпуске классной стенгазеты.
- Ага, - сказал Лёха, - А куда приходить?
- Ты, Замятин, знаешь, где я живу? - спросил Славка.
Лёха пожал плечами и снова улыбнулся.
- Тогда смотри, - Славка подвёл его к окну, - Вон розовый дом видишь?
- Ну.
- А за ним пятиэтажка белая.
- Ага.
- Вот в ней шестнадцатую квартиру найдёшь. Сегодня часа в четыре. И фломастеры приноси. Пригодятся.
- Ага, - снова кивнул Лёшка. Разговор получился каким-то глупым, ну да звали его тоже не на математическую олимпиаду среди младших классов.

К четырём, естественно, он не успел. Уж больно день выдался солнечным, настолько ясным, что эта ясность отвлекала его и то и дело провоцировала на то, чтобы он занимался чем угодно, только не тем, чем надо. Сперва, возле дома ему срочно потребовалось попрыгать с сарая в снежный сугроб, изображая парашютиста. Потом он долго убирал в этот же сугроб весь снег, что ненароком раскидал, когда старенький сосед Илья Тимофеевич выскочил из подъезда в одних трико, но с лопатой наперевес и, всучив её Алексею, наказал сделать так, как было, если он не хочет, чтобы о его подвигах узнала мамаша. Лёшке было всё равно, узнает мать о его подвигах или нет, но сердить Тимофеича тоже не хотелось, и он старательно прибрал весь снег обратно, ибо и было-то его на дорожке не так уж и много. А потом он сушил свои штаны возле батареи, разогревая щи себе и полосатому Мурзику. Щи он перегрел, пришлось ждать, когда они остынут. А Мурзик, этот толстый свин в кошачьем обличии, вообще отказался есть и удалился с кухни, гордо задрав хвост. Лёшка подобного наплевательского отношения вынести просто не смог и принялся, как говорится "не отходя от кассы", заниматься дрессурой, дабы подчинить себе надменного зверя. Укротительство завершилось лишь, когда Мурзик, громко мявкая, скрылся в форточке, ведущей на улицу.
- Ну и гуляй, - помахал Лёха ему вослед рукой и вернулся к уже остывшим щам. Щи можно было разогревать повторно, но Лёшка чисто из лени этого делать не стал и съел их так, как было, закусывая чёрным хлебом особо жирные места.
Надо было учить уроки, но, глянув на часы, он понял, что урокам придётся подождать, как минимум, до тех пор, пока он не вернётся с редколлегии. Было уже без десяти четыре.

Когда запыхавшийся Лёшка влетел к Винокуровым, пацаны уже все были в сборе и толстый Максимка Бернштейн, от напряжения прикусывая язык, выводил на большущем листе ватмана зелёной краской угловатые буквы названия газеты.
- Ещё один гость к вам, - Славкина мать, низенькая брюнетка в очках с толстыми линзами, слегка подтолкнула Лёшку и он, ещё красный с мороза, продвинулся в комнату.
- А вот и я... Не запоздал?
- Да ты проходь, как раз тебя вспоминали, - с дивана подал голос Юрик Бондарев, разглядывавший разложенный перед собой какой-то огромный альбомище.
- А чево? - Лёшка скромно присел на другой конец дивана.
- Да вот Славик говорит, что надо бы тебя пропесочить за пару по русскому, я ему, что, мол, если ты с нами, то, может не стоит.
- Стоит, стоит, - отвлёкся на их разговор Славик и присел на деревянный стул рядом. - А то скажут, - "А где ваша самокритика?", и будем полными ослами.
Он помахал руками над головой, изображая уши известного своей тупостью животного.
- А может всё же без этого? - нерешительно спросил Лёха. О той паре он уже почти забыл, была она какая-то глупая, случайная, не потому, что он что-то не выучил, а потому... Ну, пришёл он после болезни, думал - отмажется, скажет - "ничего не передали" или ещё что, а Ольга Васильевна возьми его - и к доске, по правилам гонять. Ну и догоняла, значит. Да тут кто хочешь поплыл бы. Вон тот же Юрик или Славка... Нет, Славка бы не поплыл, у него язык подвешен хорошо, из ничего на четвёрку наболабонит. Он, Лешка, так не мог.
- Да ты что? А в прошлый раз Вальку Рощина вообще за трояк песочили...
- Не за трояк, а за то, что канючил на весь класс "Я больше не бу...", - подал голос от стола Максимка, дорисовывающий зелёный кактус возле угловатого слова "Колючка". Про Рощина все хорошо помнили. Как тот выходил со своим оранжевым дневником, как только с третьей попытки положил его на стол Ольги Васильевны. Юрик аж зашёлся в смехе, отодвинув толстый альбом по дивану в Лёшкину сторону.
- Да ладно, рисуйте, - махнул тот рукой в конце концов. Ему было уже всё рано. Немного обидно, но - всё равно. Главное - он был с этими ребятами, был причастен к возникновению чуда, их классной стенгазеты, на которую приходили смотреть даже из других параллелей, - А мне, может, чем помочь, а?
- Тебе? - Славик оглядел стол с ватманом, потом остальную комнату. Газету выпускали уже не в первый раз и ребята уже знали, у кого какие сильные стороны. Главным рисовальщиком был Макс. Он обычно делал заголовки и рисунки в карандаше. Карикатуры у него получались озорные и едкие, получше даже, чем в "Крокодиле". Сам Славик писал. Точнее подписывал. Подписывал так называемым "чертёжным" почерком, которому его научила мать - инженер. Юрик же был, как он сам говорил, "художником больших форм". Если надо было развернуть розу на весь лист к женскому дню или батальную сцену на 23 февраля, - то это был вопрос к нему, а в остальное время... Правда, закрашивать чужие изображения он тоже мог, но не любил эту "работу для детсадовцев". Всё было распределено заблаговременно и какого-то нового, определённого статуса для Лёхи как-то сразу никто и предложить-то не мог.
- Будешь тексты придумывать, - сказал в итоге Славик, и все согласились. Подписи придумывали обычно вместе, но теперь решили, что пускай за Лёхой останется хотя бы первое и последнее слово.
- А заодно будешь Юрке воду менять, - добавил, хитро улыбнувшись, Макс.
Лёха согласился и на это. А что? Воду носить - тоже дело полезное.
Тем временем газетное заглавие совместно с кактусом просохли, и пришла пора наполнять газету содержанием. Лёха принёс с кухни воду и снова уселся на диван. Торчать возле стола, мешаясь под рукой у художников, не хотелось. Альбом, который во время Лёхиного прихода смотрел Юрик, словно сам собой очутился в его руках. Лёха открыл его и... Очнулся он, только когда Юрик потряс его за плечо:
- Спишь? Марок, что ли не видел?
- Да нет, - Лёха поднял голову. - Видел. У моего отца тоже коллекция была.
- И у меня есть, и у Макса.
- У меня мало, - Макс оторвался от стола и позвал туда Юрика, - Иди, разукрашивай, у меня уже рука устала, - потом повернулся к Лёхе, - Вот у Славки - да.
- У моего отца тоже...
- У отца! Ну, ты сказанул! - уже от стола прокомментировал Бондарев, - А у самого-то коллекция есть?
- У меня только от жвачек этикетки, - потупился Лёха, но признавать, что ты в чём-то хуже ребят ему не хотелось. Марки, конечно, были. Но марки не его, отцовы. Отец уже года три не жил с ними, но его марки так и хранились на антресолях двустворчатого шкафа, стоящего в прихожей. Лёшка даже не пересматривал их. Не хотел. В первую очередь не хотел будоражить свою память. Зачем, если так спокойнее?
- Ну вот... - протянул Юрик, - А хоть этикетки стоящие?
Этикетки у него были стоящие. Одних "Лёлик и Болик"-ов штук пятнадцать, не говоря уж о "Вриглеспермитах" и прочем ширпотребе, что было можно достать и в их городе при особом старании.
- Так, говоришь, у тебя тоже коллекция, - подошёл и Славик, - А ты приноси. Покажешь. Может, сменяемся чем.
На том и порешили. Лёха обещал, что завтра он снова будет вечером у Винокуровых, но на этот раз с ним будут обе его коллекции. И марочная, и этикеточная.
Дальше всё было просто. Они дорисовали газету, потом погоняли по комнате гоночную фээргэшную машинку. Дальше они пили на кухне чай с эклерами и делились со Славкиной мамой планами по поводу того, кого изобразят в следующий раз.
- А ты что молчишь? - спросила она улыбающегося Лёшку, который не принимал участие в общем ажиотаже, а больше налегал на сладкое. - Стесняешься?
- Не, - махнул тот головой.
А чего было особо говорить? Ребята и так хорошо знали, что делали. С ними был согласен. Даже на самокритику в каждом номере газеты.

По дороге домой Лёха думал об отце. Он думал о нём с теплотой, как всегда, хотя и считал, что отец немного предал их с матерью. "Значит - нам судьба быть с тобой вдвоём", - обычно говорила она и трепала его по голове, когда он вдруг елейно подкатывал к ней с вопросами об отце, и уходила на кухню. Лёшка-то знал, что у отца теперь другая семья и щи ему варит не мама, а тётя Таня, которую он однажды видел на улице, когда возвращался из школы. Отец его звал к ним в гости, когда приходил забирать вещи, но Лёшка не пошёл. Не до того было. Он, впрочем, может, и сходил бы, да знал, что это расстроило бы мать, а потому тогда отказался, сославшись на какие-то школьные дела. Отец ушёл, а забытый им альбом с марками так и остался тогда на антресолях. Отец марки собирал давно. Покупал на рынке, который стихийно возникал в выходные около клуба Кирова, аккуратно сводил под паром с конвертов от друзей из-за рубежа.
- Подрастёшь - и ты заведёшь переписку, - улыбаясь, говорил он Лёшке, но всё это было давно, ещё в прошлой, детсадовской жизни.
Лёшка подрастал. Отцовы марки, такие интересные, когда он был рядом, теперь казались ненужным хламом, бередящим душу.
"А отдам-ка я их Славику", вдруг подумалось Лёхе. Идея показалась благородной, полной какого-то внутреннего пафоса и радужных перспектив. Во-первых, Славик всяко должен оценить его жест и за это сделать его своим лучшим другом. Во-вторых, можно ведь не просто отдать, а обменять хотя бы на этикетки от жвачек. Славке ведь марки ценнее. В-третьих...какие дивиденды он извлечёт в-третьих, Лёшка додумать не успел, ибо как раз подошёл к своему дому, фонарь перед которым, заботливо засунутый Ильёй Тимофеевичем под железный козырёк, освещал коричневую дверь подъезда, сугробы под окнами с Мурзиковскими следами и занесённую снегом скамейку.
- Ну, где пропадал? - спросила мать, открывшая ему дверь. Её рука по привычке полезла Лёшке за шиворот, - Вроде не сырой. У кого был?
- У Славки Винокурова, - отвечал он, раздеваясь.
- Слава - хороший мальчик, - подвела итог мать, как само собой разумеющееся и подправила перед овальным зеркалом развившуюся бигудюшку, - Вот и дружи с ним. Уроки сделал?
- Ага, - Лёшка прошмыгнул в свою комнату. Тема уроков была скользкой. Ну, не расстраивать же мать, говоря, что он к ним даже не приступал?
- Смотри у меня, не схвати опять пару!
Далась им всем эта пара! Как будто только об учёбе и можно с ним поговорить. А учёба что? Если очень постараться, то с уроками можно разобраться и, не засиживаясь допоздна. Что там завтра по расписанию?
Лёшка открыл дневник. Чтение отпало само собой. Кто же это в третьем классе читать не умеет? А пересказывать - перескажет, если что. Труд - тут даже и говорить не стоит. Ножницы и бумагу затолкнуть в сумку - и вся недолга. Математика, русский, тут сложнее, надо письменно делать. Ага. По русскому до конца тетрадки всего два листа - будем считать, что она закончилась. Подписать новую недолго. А математика... математика... Делать её не хотелось, но надо же было хоть что-нибудь поделать, дабы совесть свою очистить. Лёшка сел за стол и разложил учебник. Задачка и примеры. Он начал с примеров (с чего же ещё?). Они все казались простыми, на которыми и думать-то долго не придётся. Столбиком складывать трёхзначные цифры было ему сегодня даже за удовольствие. На пятом примере ручка вдруг кончила писать и стала мерзко скрябать по бумаге.
- Мам, - Лёха отложил математику и вышел в большую комнату, - Я совсем забыл - у меня стержень кончился. У тебя нет, а?
- Горе ты моё, сколько я тебе их наприносила? Ты что ими, весь класс снабжаешь?
Весь класс, конечно Лёшка не снабжал. А вот иногда популяться на перемене стержнями из резинок, так не он же один этим занимается. Но объяснять это матери совсем не стоило. А стоило скорчить умильную физиономию и пробурчать что-то на тему, мол, задают много, приходится писать, не хочет же она, чтобы он был неучем в конце концов?
Что он и сделал. Мать извлекла откуда-то стержень и торжественно вручила его нерадивому сыну, который тут же отправился вставлять его в свою ручку. Стержень в ручку не подошёл, ибо был слишком маленький, для эдаких новомодных ручек с пружинками. А у Лёшки была стандартная ученическая. Поэтому пришлось идти на кухню, отрезать кусок от спички и приспосабливать его к стержню, чтобы подходил точно-точно и стержень не вихлялся в пластмассовом своём футляре. Когда после всех этих процедур с примерами наконец всё-таки было покончено, Лёха снова появился перед родительницей.
- Мам, а с задачкой поможешь?
- Решай сам.
- Ну мам... Я же до полуночи просижу.
Иногда хорошо, когда в доме есть часы и кто-то очень зорко смотрит, чтобы, не дай бог, драгоценный ребёнок не недоспал положенные столь юному организму часы. Мать посмотрела на часы и пошла к Лёшке.
- Вот, посмотри, я даже дано написал. Я думал, думал...
- Где твой черновик?
Лёшка пожал плечами:
- Нету.
- Как же ты думал?
- А так...
То, что он над решением и не собирался думать - вопрос был не для обсуждения. Но спать ребёнку уже надо было. Однозначно. Что ему, Алексею Замятину, полчаса корпеть - матери раз плюнуть. Поворчит, но подскажет.
- Вот это умножь на это, а вторым действием всё это сложи вот с этим. Потом разделишь на три - и записывай ответ. Понял хоть, почему?
- Ага. На всех.
Чего тут понимать, вопрос из учебника он читать умеет.
- Спасибо, мам. Я кончу и спать.
- Ну давай. Я зайду через пятнадцать минут. Чтобы был уже в кровати.
Чего там через пятнадцать, уже через десять Лёха мчался на кухню чистить зубы. Завтра день предстоял ещё более интересный, чем сегодня. Давно в его жизни не происходило столько событий сразу.

День и в самом деле выдался хоть куда. Хотя и не в ту сторону, на которую рассчитывал Алексей. Во-первых его спросили по чтению наизусть басню Крылова, а учебник, как известно, вечером им открыт так и не был. Впрочем, тут ему и повезло. Его спросили не первого. Когда перед тобой человек десять с разной степенью уверенности декламируют одно и тоже, волей-неволей всё это запомнишь, если, конечно, не совсем уж плохой на голову. Запомнил и Лёха. Да, сбился в двух дурацких местах, но четыре с минусом это куда лучше, чем три с плюсом.
- Плоховато, Замятин, - Ольга Васильевна склонила седоватую голову набок и укоризненно ей покачала, - Четвёрочка с натяжкой. В следующий раз так будешь читать - снижу оценку, слышишь?
Лёха слышал, оттого только угрюмо кивнул из-под непослушной чёлки. Ему и самому было немного неловко. Стихи он читать любил, ну что, если вчера так денёк сложился, что было совсем не до них?
Потом - больше. На труд оказалось нужно было принести не цветную бумагу, а нитки с чудным названием "мулинэ" и лоскут материи. Хорошо хоть у девчонок этих ниток и без урока труда в портфелях найти можно. Зачем они им, спрашивается? Так что - "планида пронесла", как выразился бы его дед, и на этот раз.
Остальное пронеслось незаметно, словно в убыстренном кино. Лёха хоть и присутствовал на уроках, но душой был уже там, у Винокуровых, где демонстрировал Славику все редкости отцовского кляссера. А редкостей там было довольно таки прилично.
Вылетел из школы Лёха первым. Казалось, только техничка тётя Зоя, что гоняла старой шваброй всю местную шантрапу из-за "курительного" угла школы, прикоснулась к рубильнику звонка, Лёха уже мчался по Большой Никитской в сторону своего дома, на ходу застёгивая куцее пальтецо. Сегодня было не до прыжков с сараев, не до звонких первоклашек, сооружавших в соседнем дворе подобие снеговика. Сегодня он спешил похвастаться марками. Вчерашние щи были съедены, даже без разогревания, Мурзик отправлен в форточку с первым "Мяу", а уроки отложены на вечер. "Приду- выучу. Я же недолго", - убедил Лёха сам себя.

Очередная трудность приключилась, когда Лёха решил достать с антресолей отцовский альбом с марками. Это взрослым легко с их ростом - где не достанут - подставят табурет и вся недолга, а как быть тем, кто и до некоторых выключателей порой достаёт только встав на цыпочки? Одним табуретом дело не ограничилось. Лёха принёс из комнаты стул, поставил на него табурет и, сцепив зубы, как Александр Матросов в момент подвига, полез наверх. Но табурет стоять на уготованном для него месте не желал, хоть плачь, хоть смейся. После трёх падений с разной высоты до Лёхи дошло, что кляссер таким образом он всё равно не достанет, только синяков у него на разных частях тела станет куда больше. Пришлось "изобретать" пирамиду из обувной полки, пресловутого табурета и тумбочки, что торчала обычно около зеркала, а уже на всё это хозяйство взгромождать стул, который тогда приобретал хоть какое-то подобие устойчивости. Держась за спинку стула, Лёха наконец распрямился на вершине своего творения и на мгновение замер. Сооружение слегка качалось, но не распадалось на части.
- Лучше гор могут быть только горы..., - напел он известный мотив известной песни не так давно умершего певца Высоцкого и потянулся рукой на антресоль. Пальцы нащупывали что угодно, только не то, что надо. В нехилом слое пыли, который скопился там, Лёха нащупал пачку своих детсадовских рисунков, пластмассовую коробочку с отбитым краем, сломанную игру в настольный хоккей, которую он уже года два мечтал починить, но всё то времени не хватает, то инструментов. Наконец кляссер был у него в руках. Лёха спрыгнул, погнав пыльную волну по коридору и заставив своё шаткое сооружение начать разваливаться. Предчувствуя, какой грохот сейчас поднимется, он отбросил альбом в сторону, намереваясь подхватить стул. Не тут-то было. Стул подался от него и, врезавшись в шкаф, полетел дальше, к полу, где и успокоился, как раз на тех марках, что успели рассыпаться из альбома, отброшенного Лёхой.
- Мда, - проговорил он, глядя на учинённый им погром, словно Наполеон на сгоревшую Москву. Что уходить, не прибравшись, нельзя, ясно было без коментариев. Пришлось двигать мебель в очередной раз, а марки... марки собрать по быстрому и сунуть в кляссер на первую же страницу. Расставлять их по местам, конечно, было можно, только зачем, если всё равно к Винокуровым он шёл меняться всей этой почтовой продукцией? "Сперва вставляй, потом вынимай, а там люди ждут", - успокоил Лёха сам себя и, запихнув кляссер вместе со своей коллекцией этикеток от жвачек, в жёлтую холщовую сумку с нарисованными крупными гроздями рябин по краям, принялся одеваться.
- Ну ты и метеор! - приветствовал Славик гостя в прихожей, - Уроки-то хоть сделал?
- Неа. Успею - махнул рукою Лёха, - Мы же не до ночи сидеть будем, да?
Славик подумал и согласился. Математику он успел сделать до Лёхиного прихода, а остальное... Ну не выгонять же гостя, если он уже пришёл немного раньше, чем ты готов его принять.
- Проходь пока. Я приберу, - засмущался Славик и принялся перекладывать разложенные на столе учебники и тетради со стола на стоящую рядом этажерку.
Лёха присел на диван и принялся разглядывать рисунок, повешенный на противоположной стене. Рисунок принадлежал, по всей видимости, руке Славика. Нарисован был на нём суровый мужчина с пышными бакенбардами в смешном беретике с помпоном на макушке.
- А это кто?
- Капинан Гаттерас. Из Жюль Верна. Читал?
- Ага, - кивнул Лёха. Признаваться, что он не только не читал про этого капитана, но вообще впервые слышал фамилию писателя, было как-то неудобно, поэтому Лёха ограничился коротким "А похож" и, воспользовавшись тем, что Славик освободился, подсунул ему отцовскую коллекцию марок.
Следующие три часа корова языком слизала, ибо в это время квартира Винокуровых напоминала Базарную площадь в выходной день. Шёл мегаобмен, по окончании которого коллекция Славика здорово пополнилась мавританскими марками (это вам не вьетнамские беззубцовки), а все интересные этикетки от Славика плавно перекочевали в Лёхину коробочку.
- Ну у тебя и марки! - заворожено говорил Винокуров, - Эх были бы у меня ещё этикетки, не пожалел бы!
- Будут - приходи, - покровительственно говорил Лёха, - Для друга чего не жалко?
Расставались ребята донельзя довольные друг другом и свершившимся обменом. Лёха прыгал и скакал по обледенелому тротуару, громко напевая "Пора-пора-порадуемся на своём веку!". Настроение было шикарным. Мама должна была придти уже с работы. А значит - оставалось только поужинать, запихнуть в портфель учебники и начать грезить о том, как он будет хвастать перед ребятами своими этикетками. Испортила настроение соседка тётя Гуля, которая пришла к маме то ли за солью, то ли за спичками и тут же ненароком углядела на полу прихожей марку, выпавшую из кляссера в момент большого "бум". На марке был изображён усатый человек по фамилии Сталин, про которого им ещё в садике рассказывали, что это лучший ученик Ленина. Так вот, тётя Гуля отчего-то взъелась на маму и орала, словно сумасшедшая, что портрет тирана надо уничтожить, так как из-за него, мол, все беды в нашей стране и у неё в частности. Какие были беды у тёти Гули лично, Лёхе оставалось только догадываться, но про всю страну сразу она, как ему казалось, слегка преувеличивала. Мама же с ней даже при этом не спорила, убеждая лишь ту отдать марку, ибо кроме злополучного альбома у неё от любимого человека больше ничего не осталось. Лёха, без сомнения понимал, что под любимым человеком мама понимает отнюдь не Сталина, а Лёхиного отца, но до соседки, кажется, это не доходило. Покричав ещё минут десять (Лёха даже успел за это время раздеться и тихохонько шмыгнуть в свою комнату). Тётя Гуля ретировалась, громко хлопнув дверью. Лёха было даже расслабился, но всё как раз только начиналось.
- Алексей! - позвал его сердитый голос мамы. Когда она его так называла, ничего хорошего ожидать обычно не следовало.
- Мам, я здесь. Тебе чего? - отозвался Лёха, пытаясь придать голосу как можно более невинные нотки.
- Иди сюда, иди, - в голосе матери было что-то ледяное, но Лёха пока не мог понять, что же всё-таки не так. Не могла же стычка с соседкой настолько вывести её из себя. С этой мыслью Замятин младший выглянул в коридор, а оттуда последовал и на кухню, где за столом на старой белой табуретке, в которую Лёха ещё в пятилетнем возрасте вгонял гвозди, учась пользоваться молотком, сидела мать. Перед ней лежал отцов альбом, извлечённый, по-видимому ей всё из той же сумки с рябинами, опрометчиво оставленной Лёхой в прихожей во время непонятной перепалки с тётей Гулей.
- Ты знаешь, что это такое? - вопрос был прост, но какого ответа она ожидала, Лёхе оставалось только догадываться.
- Марки.
- Чьи марки?
- Ну, папкины... Наши то есть.
Мать как-то странно посмотрела на Лёху, смахнула слезу, потом, голосом ещё более ледяным (Лёха раньше даже не предполагал, что он может быть у неё таким) произнесла.
- До завтра чтобы они были все. Понятно?
- Но..., - Лёха хотел было объяснить, что мена уже произошла, что теперь над ним будет полкласса смеяться, если он начнёт отыгрывать назад, что так даже девчонки не поступают. Мать была неумолима. Она лишь повела рукой, показывая, что разговор на этом закончен и строго посмотрела на него сверху вниз:
- Никаких "Но". Как хочешь, марки чтобы были. И - не имей привычки распоряжаться чужими вещами. Я помогу тебе одеться.
Одеться, впрочем, Лёха мог и сам, не в младшую группу детсада ходил. Вот так иногда бывает, только что всё было более-менее хорошо и вдруг - раз, и ты идёшь обратно, словно побитая дворняжка, не зная, как теперь смотреть в глаза товарищу, которого хотел, ох как страшно хотел считать своим другом.
- Кто там? - Славкин голос был бодр и свеж. Он даже не подозревал, с какими вестями к нему на этот раз пришёл Лёха.
- Я...
- Ты чего забыл? - Винокуров открыл дверь, пропуская товарища в коридор, освещённый тусклой лампочкой.
- Я за марками. Назад. Мать ругается, - Лёха переминался с ноги на ногу, не зная, то ли раздеваться ему, то ли ждать одетому.
- Назад не честно. Обмен не перемен, - Славка гордо вскинул голову, словно бойцовский петух, на которого только что совершили нападение.
- Мать ругается, - мрачным эхом отозвался Лёха.
- Ну и что? Ты объясни ей! Иди и объясни! - Славка даже вытолкал Лёху за дверь. Тот, впрочем, и не сопротивлялся особо. Просто вышел и остановился. Назад, домой идти было нельзя. Лёха снова позвонил Винокуровым. Потом постучал. Потом поскрёбся. Потом принялся барабанить по двери в квартиру ногой, обутой в валенок. Иногда Лёха прекращал свои тщетные попытки добраться до злополучных марок и просто тихо сидел под дверью, надеясь, что ему откроют минут через пять, а потом принимался ломиться заново. Он не кричал, не плакал. Он просто методично дубасил валенком в дверь и повторял себе под нос, словно заклинание "Мать ругается".
- Ну, и что же это тут за тарарам такой?
Лёха поднял глаза. Перед ним стояла раскрасневшаяся с мороза мать Славика. Она улыбнулась, достала из кармана зелёного пальто с каракулевым воротником потёртый кошелёк с фотографией незнакомого Лёхе мужчины, оттуда ключи и ими открыла перед Лёхой дверь:
- Проходи, ты ведь к Славику, да? Он, наверное, сейчас подойдёт.
Но Славик был дома. Он стоял на пороге в комнату, бледный, с как-то неловко прилепленной улыбкой на лице.
- Так ты чего не открываешь? К тебе вот человек пришёл.
Славикова мать подтолкнула Лёху вперёд. Тот шагнул. Шагнул, как в бездну, словно Зоя Космодемьянская на эшафот.
- Привет...
- Привет...
Славикова мать начала раздеваться, а между ребятами повисло молчание. Каждый имел свою правду и не хотел даже слушать противоположную сторону.
- Ты всё же отдай марки, а? - понуро промолвил в очередной раз Лёха и вытер рукой пот с уже сырого от долгого торчания перед дверью лба.
- Назад не перемениваются, - Так же твёрдо и заученно и так же глухо, словно в пустоту проговорил Славик.
Снова повисло молчание.
- Ну, что там у вас, может, я помогу? - уже переодевшаяся в домашний халат мать Славика вышла к ребятам, - А то так до завтра и простоите, два барашка упрямых.
Она потрепала сына левой рукой по непослушному вихру на затылке и задорно из под очков подмигнула Лёхе, словно между ними давным-давно установлены самые приятельские отношения.
- Ма, мы марками поменялись, а он назад хочет. Так нельзя, - начал Славик.
- Мама... ругается. Они не мои. Марки в смысле. Отца... - подал голос в свою защиту Лёха.
- Понятненько. Пойдём ка в комнату, - поманила женщина Славика за собой, - Что скажу.
У Лёхи внутри всё оборвалось. А ну, как она встанет на сторону Славика. Тогда - что ему делать? Как быть? Домой приходить без марок было крайне чревато. Продолжать клянчить дальше тут? А смысл? Да и вообще, что может измениться? Славик, заручившись такой поддержкой, теперь уж точно не отдаст ему ни марок, ни чего-либо ещё. А уж на редколлегию не позовёт - это уж как пить дать.
- На, - отвлёк Лёху от грустных мыслей голос недавнего друга, - Посмотри, все ли.
На протянутой руке Славика кучкой лежали марки. Те самые. Из отцовского кляссера..
- Угу, - Лёхе было уже не до того, чтобы мелочно пересчитывать вновь обретённые сокровища. Он спешно засунул гордость любого филателиста в карман своего пальтецо и попятился к двери.
- До свидания.
- До свидания, Алёша, заходи ещё! - голос Славиковой мамы Лёха услышал уже в коридоре. Свершилось! Марки были у него. Мать теперь не будет ругаться. Лёха скакал через две ступени, лихо описывая полукруги на лестничных площадках. Душа пела. Душа рвалась под облака. И наплевать было на то, что Славкины этикетки в обмен на марки так и не были возвращены назад. Лёха об этом просто не помнил, поглощённый своей победой. Это всё мелочи. Это всё не важно, как и то, что где-то там, на пятом этаже горько плакал над своим кляссером Славка Винокуров, человек, с которым Лёха ещё вчера так страстно мечтал дружить.

II
Orrofin

Курс на меня!

Младшей сестрёнке посвящается.

Потом, много лет спустя, люди найдут самолёт. Разбитый и проржавевший, он будет рассеян по морскому дну так, словно начал разваливаться ещё в полёте. Никаких свидетельств о пилоте в кабине не окажется.

Небо распахивало свои объятья, раскрываясь со всем жаром юности. На востоке вставало солнце, кутающееся в пелерину лёгких облаков, висящих у самого горизонта и жеманно обещающее всему Средиземноморью отличный июльский денёк. Серебристая птица рукотворной молнией пущенной с тетивы бога грома со странным именем Локхид, летела над водой, наполняя воздух гулом исполинской стаи сердитых шмелей. Военный лётчик, сидящий внутри стальной птицы, привычным движением поправил очки и прислушался к гулу моторов. Кажется, в левом было что-то не так, однако, это не причина не то что возвращаться, но и нарушать режим радиомолчания. Военный лётчик проверил приборы, определил своё более или менее точное местонахождение и наконец-то смог зафиксировать штурвал. До цели фоторазведки оставалось ещё далеко, и можно было отдохнуть. Для новичков в таких условиях самое трудное – это не заснуть, однако, ему это не грозило. Небо было его давним знакомцем…
«А ведь мы вместе уже ровно двадцать два года, - подумал военный лётчик. – Да и в двадцать втором году я впервые поднялся, как полноправный пилот».
Он не был стар, этот военный лётчик. Сорок четыре – самый расцвет сил, когда кипучего огня юности уже нет, но его с лихвой заменяет спокойная, зрелая сила и опыт, которого так не хватает в молодые года!
«Половина жизни, - продолжал размышлять он. – Ровно половина отдана тебе, небо, а ты так и не проявляешь милосердия!»
Близкие друзья и старые сослуживцы лётчика знали, что с особенной охотой он берётся за задания, проходящие в средиземноморском бассейне, и это служило в своё время предметом колоссального количества споров и пари. Впрочем, все они так и не получили необходимого подкрепления и увяли, а к тому, что глаза этого опытнейшего пилота, представленного к Военному Кресту, на мгновение вспыхивают, когда ему выпадает лететь через Средиземное море, все привыкли и не обращали больше внимания. Некоторые потеряли интерес, кто-то нашёл себе объяснение и на том успокоился, а кого-то с самого начала занимал лишь сам факт пари. Ну что ж, человек часто проходит мимо необычного рядом!
Военный лётчик помнил, отлично помнил тот день, Anno Domini тысяча девятьсот двадцать пятого года, когда он, после почти трёхлетнего перерыва вернулся в небо. Да, в гражданское, да, на неуклюжем и ворчливом почтовике, но всё же – в небо! Поначалу всё шло, как и всегда: обычный рейс в знакомом воздушном пространстве и при полном штиле, что может быть заурядней? Тогда он ещё не знал, что, пролетая над Средиземным морем в сторону Чёрного континента и случайно повернув голову, навсегда потеряет покой. Прямо рядом с его почтовиком, крыло в крыло, летел гигантский, белоснежный…альбатрос. В первое мгновение лётчик даже и не понял, что произошло, но потом его озарило: птица не шевелила и пером, но спокойно держала скорость самолёта! Лётчик попытался прибавить скорость, двигатель взвыл раненным быком, пытаясь напомнить пилоту о своём более чем почтенном возрасте, но за бортом ничего не изменилось. Кончик крыла белой птицы оставался ровно на том же расстоянии от кончика крыла стальной, что и раньше.
«Невозможно! – подумал лётчик тогда. – Так просто не бывает!»
Словно в ответ на его мысли ожило радио.
- Курс на меня, пилот, - произнёс женский голос, совершенно не искажённый помехами.
Почему-то последнее обстоятельство особенно поразило лётчика и он, влекомый странным чувством неловкости, словно делая нечто запретное, произнёс в микрофон:
- Кто говорит? Куда следовать?
Ответом ему стала тишина. Повернув голову направо, лётчик увидел, что альбатроса рядом больше нет – только стая чаек вилась над скалистым островком примерно в полумиле на Юг.
«Померещилось?» - спросил он сам себя и честно постарался забыть о случившемся, что поначалу получилось довольно легко: по радио неожиданно передали предупреждение о повышенной ветрености и затруднении видимости прямо по курсу, и лётчику пришлось сосредоточиться на полёте. Однако вскоре воспоминания о сияющем альбатросе вернулись вместе со странным чувством сосущей тоски. Словно упустил свой единственный шанс, словно отвернулся от…чего? Лётчик не знал, и это незнание грызло его изнутри, с каждым годом всё острее и острее. Никогда больше не мог лететь он через Средиземное море, полностью сконцентрировавшись: глаза сами помимо обычного обзора окрестностей сквозь колпак кабины начинали высматривать что-то, что могло оказаться тем альбатросом. Сияющее пятнышко на горизонте. Птицу, двигающуюся слишком быстро. Хоть что-нибудь, но небо оставалось пусто.
Зафиксировав руль, военный лётчик чуть приподнялся в кресле и осмотрелся. Чисто. Было похоже на то, что он один, если не над всем миром, то над всем Средиземноморьем точно.
Серебристая молния, пущенная богом грома со странным именем Локхид, неслась к своей цели, мимолётной вспышкой отражаясь в колышущейся воде внизу. Военный лётчик, откинулся на кресле и прикусил губу.
«А был ли этот альбатрос вообще? – спросил он себя в миллионный, наверное, раз. – Или мне всё это приснилось?»
Ответа не было. Лётчик не мог найти ни единого доказательства или опровержения того, что с ним вообще что-то случалось в тот день, девятнадцать лет назад, и это сводило с ума, заставляло пытаться забыть, нигде не упоминая о сияющем альбатросе…и искать его взглядом, каждый раз пролетая в этих краях.
- Дева Мария Парижская…пожалуйста… я прошу тебя! Умоляю! Пожалуйста…, - о чём он молился, чего просил? Лётчик не нашёл бы слов, чтобы описать это на бумаге или сказать вслух, но верил – Она поймёт. Молчание. Небо оставалось безбрежным и пустынным, но лётчик не прекращал молитву. Он шептал всё тише и тише и, наконец, лишь губы его шевелились.
« Я верю! Верю! Дева Ма…Альбатрос, вернись!!!» - беззвучно кричал лётчик, потерявший всё, кроме смутной надежды.
Когда само собой ожило радио, он даже не удивился. Разве могло быть иначе?
- Здравствуй. Теперь понял? – и вновь ни единой помехи не исказило врезавшийся в память и совсем не изменившийся женский голос.
-Понял, - прошептал лётчик, чувствуя, что по скулам бегут горячие слёзы.
- Посмотрим. Курс на меня!
Ему не нужно было смотреть направо, чтобы знать – в нескольких сантиметрах от его крыла словно застыл в воздухе огромный, сияющий в лучах набирающего мощь солнца альбатрос. Никогда в жизни военный лётчик не поворачивал штурвал настолько бережно, никогда не закладывал настолько аккуратный вираж. Теперь альбатрос был прямо по курсу, и летел, как обычный представитель своего вида, медленно взмахивая крыльями, с той лишь разницей, что ни одна птица не способна двигаться чуть быстрее, чем военный тяжёлый истребитель.
Лётчик без устали крутил головой, пытаясь понять, куда же ведёт его альбатрос, но тщетно. Вокруг было только небо, а внизу бескрайнее море. Ни единого ориентира, и нарастающее ощущение чуда. Внезапно на колпак его кабины упала чья-то тень. Лётчик запрокинул голову и, щурясь от полуденного солнца, сумел различить далёкую чёрную фигурку.
- Кто это? – спросил он в микрофон, более всего страшась, что альбатрос снова исчезнет.
- Твоя смерть, - незамедлительно последовал спокойный ответ. – Танцуя с ней, страшись коснуться. Найдёшь вход – шагнёшь в небо. Не верь ей, верь себе.
- Что-что? – не удержал себя лётчик, и альбатрос мгновенно пропал. Нет, он не растаял в воздухе и не резко вильнул в сторону, просто только что был, а теперь нет.
Лётчик вновь привстал и огляделся. Сияния белых перьев нигде не было, а вот тень сверху становилась всё ближе.
Теперь она шла на обгон, и стало видно, что это тоже птица, только абсолютно чёрная. Чёрная, как мазут, как зрачки. Чёрная так, как может быть только пустота. Лётчик так и не понял, что именно побудило его резко вывернуть штурвал, уходя с курса заданным альбатросом, но краем глаза он заметил, что в том месте, где только что должен был быть его самолёт, пролетело несколько обманчиво невесомых перьев. Они спускались медленно, парили и переворачивались в воздухе, словно самые обычные перья, но военный лётчик чувствовал своей многократно битой шкурой – если хоть одно из них коснётся корпуса его самолёта, спасения уже не будет.
«Танцуя с ней, страшись коснуться, - вспомнил он. – Ну, что же, потанцуем!»
Он взял штурвал на себя, и увеличил скорость. В безоблачном небе скрыться было негде, и оставалось лишь одно – маневрировать, рыскать из стороны в сторону, падать в неожиданные пике, от которых кровь начинает ломиться в виски и столь же резко подниматься вверх. Опыт всего его неба был брошен в этот танец, но поймать Смерть в перекрестье прицела не удавалось. Каждый раз она оказывалась вне досягаемости, в задней полусфере, и грозные орудия, что даровал бог грома Локхид своей стреле, молчали. Да и есть ли смысл в стрельбе по самой Смерти?! Лётчик ушёл в сторону от очередного пучка перьев. Он уже начинал уставать, пот стекал по лбу, а костяшки пальцев болели – так сильно приходилось сжимать штурвал.
-СОС, нужна помощь, СОС! – без устали твердил лётчик в микрофон, но ответа не было. Проклятый альбатрос вместе с помехами забрал и связь! Антрацитовое перо мелькнуло совсем рядом с кончиком правого крыла.
Отчаяние назревало, словно гнойник и грозило прорваться неконтролируемый паникой. Животный ужас, вплотную подобрался к цивилизованному человеку, выбил из его головы посторонние мысли, оставив лишь властное, могучее «Я. Не. Хочу. УМИРАТЬ!» Тишина в динамике была издевательской. Поворот, переходящий в пике, бросок вправо, который едва не выбивает из сознания, кровавая дымка в глазах – это всё очень тяжело, и лётчик почти слышал, как скрипит, протестуя, металл внутри его серебряной птицы, но чёрное перо всё же пролетело мимо.
Он чувствовал, что выдыхается. Ещё одно такое пике – и всё. Он просто потеряет сознание в собственном шлеме.
«Спокойно. Это бой. Просто бой с противником, - военный лётчик обуздывал себя, как самолёт, попавший в зону высокой турбулентности. – Успокойся. Надо проверить запас топлива. Патроны есть. Почему ты не можешь её поймать?»
Ответ пришёл внезапно, и был очевиден до обиды: смерть всегда держалась сзади. Надо было просто к ней развернуться, но это означало неминуемое попадание под перья.
Словно подтверждая мысли лётчика, чёрная клякса пронеслась совсем рядом с его кабиной, заставляя свернуть ещё раз. Серебряная птица несколько грузно, но всё ещё послушно вильнула вправо. Лётчик хотел было вновь исполнить манёвр уклонения, но вдруг сжал зубы и продолжил движение, облетая врага, разворачиваясь к нему лицом. Отчаяние, злость и что-то странное, не уловимое, пылали в нём бешеным костром сумасшедшей веры.
Он видел, что чёрные крылья поднялись, и сейчас снова обрушат на него смертоносные перья.
Он летел навстречу Смерти и знал, что не разминётся с ней.
Он положил пальцы на гашетку.
Он взял Смерть на прицел.
Он видел её глаза.
Вспышка!
Мягкое, золотистое сияние расступилось перед серебряной стрелой бога грома со странным именем Локхид, обволокло её и затопило военного лётчика ощущением безграничной свободы и счастья. А потом перед его глазами распахнулось истинное Небо и белоснежный альбатрос в нём.
-Теперь понял? – женский голос раздавался отовсюду сразу.
-Теперь – да, - ответил лётчик и расправил белоснежные, сияющие крылья.
Два альбатроса летели навстречу солнцу. Хорст, ветеран Воздушного Оружия прекратил огонь и выдохнул. Странный американский разведчик, который ни разу в него не выстрелил, но уклонялся, как ас, кажется, был подбит и теперь готовился упокоиться на дне.
«Редко попадается достойный противник, да!» - подумал Хорст и взял курс на аэродром.
Потом, много лет спустя, люди найдут самолёт. Разбитый и проржавевший, он будет рассеян по морскому дну так, словно начал разваливаться ещё в полёте. Никаких свидетельств о пилоте в кабине не окажется.

III
Пуф

Noir

Знаешь, я не буду тебе сегодня ничего серьезного рассказывать, хорошо? Все о чем хотела рассказать – забыла. Это всегда так странно бывает. Вот вроде бы и кажется – не так далеко, почти и недавно. А вспомнить не можешь. И наоборот. Господи, что я несу?.. Хотя, и так сгодится, я думаю. В конце-то концов, что нам мешает надеть на лицо сюрреалистичную маску, и сделать вид, что мы говорим о чем-то значимом?

Сколько себя помню, сколько знаю себя, всегда бубнила себе что-то под нос. Разговаривала с собой, что-то подмечала, вечно искала какую-то мысль. Мне так было легче, что, впрочем, не мешало завидовать тем людям, которые могли приходить к решению, не прося у себя совета… По крайней мере, вслух.
Идешь так по улице – дождик, холодно, зябко. Оглянешься – никого нет, пусто. И начинаешь выкладывать из головы все свои идеи, катать на языке, фыркать, нарекать бредом и заталкивать, с ворчанием, но бережно, обратно.
И все это через частые оглядывания за спину – вдруг кто-нибудь услышит? Сумасшедшей сочтет, хоть и ничего не скажет. Но думать-то ему никто не запретит: «Что за странная тетка, а?».
- Вторник-вторник-вторник. Зайти в отдел, поздороваться, не забыть флэшку… Что же там еще-то? Черт. Забыла.
А знаешь, мне нравится мой голос. Тот, который слышишь не в записи. Создается такая иллюзия, будто у тебя мягкий мурчащий тон, как у кошки, нет, кошка - это слишком пошло, кошка – это скушано с костями и выплюнуто на радость всяким недоегиптянам, но все же… Что-то в этом есть.

Вот так и идет жизнь в стиле нуар. Черно-белая, бело-серая, с романтическими завитушками и красивым плетением. Всегда хотела себе такое платье, да как-то вот не собралась. Не умею я так – добиваться того, чего хочу. Мне легче думать, что то, что у меня есть – это и есть то самое, желанное. Иногда даже получается. Я его слепила из того, что было… Ну, будущее свое слепила, разумеется. А ты что подумал? Ну дурак. Хотя, и об этом тоже мечтается. Иногда. Крайне редко.

А еще у меня отпуск. Осень и отпуск. Осень затяжная, такая как в книжках, а отпуск короткий. Не думаю, что хотелось бы наоборот, да и за эту неделю успела устать валяться в кровати и ровным счетом ни-че-го не делать. Господи… Какая глупость! Я даже отдыхать нормально не умею, представляешь? Что ты смеешься? А, ну тебя, дурной ты.

Отпуск. Отпустили. Обычно держат в обычной жизни. Это в такой, в реальной. Но когда у тебя нет обязательств, появляется шанс немного пожить в том мире, который ты придумал для себя сам, который состоит из твоих мыслей, характера, из тебя самого. Развеселые пляски или молчание, хохот под анекдоты на кухне или чашка кофе и немножко Интернета. У всех свои миры, такие похожие друг на друга, но похожие как братья или сестры. А у меня – непохожий. Нет, не морщи брови, нет у меня мании величия, честно. Просто он какой-то странный, этот мой мир.
Я вот выхожу на улицу утром. Иду в парк. В своем красивом пальто усаживаюсь на не очень чистую скамейку, и под порывами холодного ветра, открываю Золя, старательно делая вид, что читаю.
Чего жду, кого жду? А не знаю. Иногда кажется, будто покажется долговязая и худощавая фигура. А потом из фигуры превратится в гладко выбритого мужчину в кожаном пальто, под которым, наверное, свитер с высоким горлом. А еще у него должны быть какие-нибудь мудреные сигареты. Может, он даже будет поэтом.
Знаю что скучно, и знаю что банально. Но скажи мне, если это банально – то почему я еще не разу этого не увидела?

Что-то я еще хотела тебе сказать… У меня календарь облетел почти наполовину. В ванной вот эмаль потрескалась. И из окна сквозняк – холодно так, холодно… Для чего я говорю об этом? Для чего вообще… Постой. У тебя случаем… нет сигареты?

III
Пуф

Noir

!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!
!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!
!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!

Извините меня, расчувствовалась...
Ради такого, ТАКОГО!, можно даже опять начать курить. Просто чтобы угостить человека сигаретой, ему же ТАК нужно.
Очень тронуло... почти совпало...
Очень...

- Можно опять кофе? Покрепче и без сахара, - и так вот, продолжая бесконечный внутренний диалог, села рисовать цветные цветочки и думать. Одно другому не мешает...

В этот вечер свитки, тих зашуршавшие по столам, оказались длиннее обычного и Хигф, вдохнув аромат чая с лимомом и поболтав ломтик ложкой по стакану, углубился в чтение. правда, один из свитков он уже видел, чему был рад, и все же вновь пробежал его глазами.

Торвик
В общем, я тебе уже говорил мнение по этому поводу. Хороший рассказ. У тебя, на мой взгляд, очень неплохо получается передать мышление и действия детей, а это сложно. Бывают спорный моменты, но это можно сбросить на характер, явной фальши нигде не ощутил. А теперь задам вопрос, который не задал тогда. Для кого этот рассказ? О детях - детям? О детях - взрослым? Тут витает некоторая неопределенность, ибо каждая аудитория требует своей манеры изложения. Впечатление - что все же детям и подросткам, и тогда мне трудно судить произведение. Чего в нем не хватает... У тех же Крапивина или Алексина всегда есть некий моральный итог рассказа. Причем он дан достаточно отчетливо. Здесь же... что хотел показать автор? Как люди склонны забывать о других? Да, правда. Но детям сложно будет вдуматься, а для взрослых нужна изюминка поострее. Мне кажется, ты немного увлекаешься самим процессом описания детей, и он получается хорошо, а вот подоплека, мысли, финал - отступают на задний план.
По технике не идеально, но весьма хорошо.
А еще я хотел бы, чтоб Лёха таки вернул этикетки.

Оррофин
Это с Граней "Поверив - увидишь"?
Очень интересное произведение. Про технические мелочи-запятые я уже сказал в аське. Безусловно в плюс идею. Воздушный бой мне понравился, да и вообще довольно интересная задумка. Мне подобная идеи воздушных боев из разных времен (так ведь?) встречалась один раз, но там было обставлено иначе.
О персонаже. Он получился чуть отдаленным. Мы видим его эмоции в данный момент - и я им верю. Но я не понимаю, почему его так увлекла эта встреча - все же не каждый сделает целью жизни повторно увидеть странное нечто? Почему он такой? Хоть парой фраз. И еще парой - о семье, друзьях, любимом талисмане. Кажется, что нет у него в жизни ничего, кроме полетов да альбатроса.
Сюжет, точнее, финал. Хорошо летчику, он понял... А я вот нет. Зачем альбатрос привел его на смерть? Чтоб забрать душу в небо птицей?
И в чем смысл боя?
Почему он не выстрелил - не успел или не захотел?
И - случайно ли тут оказался второй. Я не понимаю мотивов действий, и это не та загадка, которую бы хотелось оставить. Судьба альбатросов - вполне та.
И еще один пинок - язык.

На востоке вставало солнце, кутающееся в пелерину лёгких облаков, висящих у самого горизонта и жеманно обещающее всему Средиземноморью отличный июльский денёк. Серебристая птица рукотворной молнией пущенной с тетивы бога грома со странным именем Локхид, летела над водой, наполняя воздух гулом исполинской стаи сердитых шмелей.

Для описания действий предложения не только затянуты - это можно простить.. Они загружены оборотами и изгибаются туда-сюда, словно змея, отчего к концу забываешь - кто там, собственно, обещал денек - солнце, облака или горизонт. Приходится возвращаться и искать, к чему относилось слово обещающее. И так еще в нескольких местах.
Общий вывод - сверкает очень интересный драгоценный камень - но его бы надо огранить рукой опытного ювелира.

Пуф
Почти Пух. Винни-Пух толстеть не станет.... Впрочем, что это я, надо о произведении, а оно совсем не об этом. А о чем? Это, конечно, не рассказ, а зарисовка.
Живая, как разговор в аське... Странная ассоциация? Для меня нормальная. Как будто я собираю логи какого-то человека. Нет, это будто было сказано не подряд, а кусками, в разные дни. Мне или кому-то кем-то, не так уж важно.
Или читал день за днем в ЖЖ.
Плюсы - очень чисто, живо и оригинально изложено, реалистично и знакомо.
Минусы - опять же знакомо, словно много раз видел и... слишком жизненно для меня, что ли? И еще люблю сюжетные вещи. В выбранном же жанре, в рамках... Нет, так не нахожу, к чему прицепиться.
Радует, что в конце есть надежда.
Отличная психологическая зарисовка.

Уф, что-то разговорился я...

Выйдя из задумчивости, Hel озирается по сторонам, трет рукой переносицу.
- Ой, уважаемые авторы, извините меня! Вы не подумайте, я читала всё, а не только самое короткое! Просто настолько сильное впечатление, что про остальное думать уже не хотелось. Cейчас, сейчас я вам все расскажу. И Вам, и Вам. Если вам интересно, конечно...

Torvik


Рассказ понравился, но хочется остановиться не на этом.
У меня при прочтении возник тот же вопрос, что и у higf'а: кому это, детям или взрослым? Я сама - ни то, ни другое, вот так и читала. И показалось мне, действия ребенка логичны для ребенка. То, как он смотрит на мир, реагирует на действия, вспоминая себя в детстве, кажется вполне адекватным. но вот что он говорит... Мне как-то показалось, что это слова ребенка постарше. Лет тринадцать-пятнадцать.
Но может, это мне так показалось.
Вот еще вопрос, куда делись фломастеры? Так все с них начиналось, а потом - оппа и пропали...Я бы, придя в гости, первым делом их под нос бы и сунула. Да потом, из-за них и позвали и их и ждали.
И еще вот что...

В нехилом слое пыли

Я понимаю, что толстый слой пыли избит как ничто более, но что-то я себе "нехилого" слоя пыли не представляю, тем более в то время, в котором недавно умер Высоцкий.
Вот вроде бы и весь дёготь. Но мёд, наверное, всё еще можно есть.

Orrofin

Очень удачный рассказ о том, что кто-то понял что-то. Я люблю рассказы на эту тему. И, как всегда, не понятно ЧТО же именно герой понял. Всё на своих местах.
Мне нравится!

Что-то я проголодалась так вот просто сидеть. Да и сколько уже можно пить кофе ведрами? Принесите, пожалуйста, мне два стакана апельсинового сока и большое медовое пирожное!

Девушка так давно сидела в углу, поставив ноги на стул и обхватив их руками, что ее уже не замечали. Казалось, что девушка спит.. Но стоило последнему выступающему замолчать, как она подняла голову (причем глаза у нее были абсолютно не сонные) и улыбнулась:
- Хороший вечер..
- Уважаемый Torvik, ваш рассказ просто замечателен... Было похоже на что-то из детства, причем, что самое главное - при прочтении возникали те же эмоции, что и тогда, лет эдак 8 назад.. А если говорить не про эмоции, то особо хотелось бы отметить ваше знание и умение описывать детскую психологию, - девушка фыркнула и посмотрела в окно - Знаете, мне, наверно, можно верить - мне часто снится другая жизнь, в которой я изучаю эту замечательную науку..
Девушка улыбнулась и посмотрела на второго выступающего:
- Orrofin, рада видеть тебя здесь, призрак из сна. После таких рассказов мне хочется сказать автору "я тебя люблю", но я этого делать не буду, а то одна наша общая знакомая обидится еще... - девушка подмигнула своему знакомому и перевела взгляд на последнего выступающего.
- Вы знаете, это как-то очень... Очень хорошо, очень живо и очень на меня похоже.. Правда я вслух не высказываю то, что думаю.. А то мало ли, кто-то на свой счет примет и огорчится.. А вообще, такое ощущение, что героиня идет рядом с тобой и ты ее почти что видишь.