Мор, Двенадцать шагов к отчаянию

[Черон >>>]

Театр

Герману Орфу, правительственному инквизитору,

Донесение

Сим уведомляю вас, что документы по известному вам делу отправлены курьером 23-го числа этого месяца.

Все, что удалось собрать следственной группе, будет представлено на рассмотрение Комитету

и подготовлено к вашему докладу о событиях города, как вы и распорядились.

Однако считаю нужным предупредить вас, что в папке отсутствует один лист, обнаруженный при обыске городского театра.

Я хотел бы, чтобы вы ознакомились с ним лично.

Прикладываю его к данному донесению.

Засим остаюсь, преданный вам

К. Л.

<Комментарий: Лист был обнаружен прикрепленным к декорациям основной сцены с помощью гвоздя. Поверхность в непосредственной близости к краям листа была покрыта многочисленными красными отпечатками ладоней; ведется экспертиза состава краски и папиллярных линий.>

МОР

Жанр: утопия в двенадцати днях с прологом и эпилогом

Действующие лица:

Мальчик
Девочка
Исполнитель
Трагик
Бакалавр
Гаруспик
Самозванка
Дети, куклы, маски и другие

Место и время действия: детская площадка в городском парке; вечер

АКТ I. ПРОЛОГ

Сцена первая

Декорации: вокруг темные, осенние деревья с почти облетевшей листвой, за каменной оградой. Внутри ограды – песочница, в которой играют Мальчик и Девочка. В ней небольшой игрушечный город из песка и веток. Рядом разложены тряпичные куклы.

Девочка: Почему никто не идет?
Мальчик: Может, они не хотят играть в чуму? Смотри, им весело.
Девочка: А наши куклы? И их так много для нас обоих…
Мальчик: Не упусти. Куклу нельзя отпускать, иначе она убежит, ты же знаешь.
Девочка (вставая): Идите все к нам! Сыграем вместе! Вот кукла-бакалавр… (поднимает с земли человечка) Он победит смерть, он сможет всех вылечить и всех спасет. Он такой страшный потому, что он всегда смотрит в глаза смерти, и от этого ослеп, и больше ничего не видит. Но на самом деле он добрый…
Мальчик (дергая ее за руку): Сядь лучше, все равно никто не придет. А твой бакалавр злее всех злых, он режет по живому. И лекарства его – яд, и глаза не мигают. У-уу, змей!..
Девочка: Ты просто боишься докторов, вот и его…
Мальчик (не слушая): Вот кто всех спасет! (достает из кармана куклу с оскаленной улыбкой). Гаруспик дикий и убийца, но не злой. Он чувствует тепло. И всегда будет защищать то, что полюбит. А твоему бакалавру все равно.
Девочка: Он никого не слушает! И у него нож!
Мальчик: Ну что ж, с врагами разговор короткий.
Девочка: Тогда Клара его образумит.
Мальчик: Самозванка? Что ты! Он ее сразу убьет, только учует ее запах.
Девочка: Ничего не убьет! Она хорошая и поможет ему… Жалко только, бакалавр ее боится. Не называй ее самозванкой!
Мальчик: А кто она тогда? Выбралась из ямы, ногтями скребла землю и ожила. Раньше была как мертвец, а люди не видят.
Девочка: Нет! Она пришла с востока и стебельки твири пред ней сгибались, и люди кланялись, как перед святой. Если бакалавр не сможет помочь, то должно же быть чудо!
Мальчик: А, ладно. А вот кукла-старшина (берет коренастую фигурку с бычьей головой).
Девочка: Он боится. А вот кукла Ева. Она мне больше всех нравится.
Мальчик: Ничего твоя Ева не знает и только все время плачет. Вот Марк – жестокий и гордый…
Девочка: Зато она любит. Постой, какой Марк? Это же не он.
Мальчик: Это другой. Но зовут так же. Они как очень разные братья, и оба любят играть. Старший начал играть с людьми, а младший сочинял сказки и играл с куклами… А куклу Аглаю возьмем?
Девочка: Не люблю ее.
Мальчик: Пусть она умрет? Хотя мне ее даже жалко…
Девочка: А вот два брата-архитектора.
Мальчик: А вот пророк.
Девочка: Хозяйки, черная и белая.
Мальчик: И серая, земляная.
Девочка: Полководец.
Мальчик: Инквизитор…

Разговор постепенно становится тише и замолкает. Из-за кулис, с правой и левой стороны сцены выходят Исполнитель и Трагик, двигаясь к центру в лучах прожекторов. Трагик идет танцующим, нервным шагом, покачивая головой. Исполнитель, кажется из-за длинного одеяния, почти стелется над землей.
Оба встают за спинами детей – Трагик у Мальчика, Исполнитель у Девочки. Как только они останавливаются, дети замирают, не двигаясь.

Трагик: Неужели и здесь мы опоздали? О, коварство мира! Дражайший коллега, спектакль начался без нас, и боюсь, эти фальшивые интерпретеры уже успели натворить дел…
Исполнитель (обращаясь к залу): Мой малопочтенный экспрессивный собрат несколько предвосхитил грядущие ужасы. Впрочем, не обольщайтесь – они еще наступят. Как бы то ни было, приветствую вас, дамы и господа, и поздравляю с началом спектакля.
Трагик: Прости, я совсем позабыл о приличиях.
Исполнитель: Я не удивлен.
Трагик: Но все же, что нам делать? Места заняты. И кем? Детьми, затеявшими мрачную недобрую игру…
Исполнитель: Успокойся. Кому как не тебе знать, что наши места всегда останутся при нас, даже если боги решат спуститься с небес и заняться обжиганием горшков. Не смущай публику, а займись лучше представлением.
Трагик: Как ты прав, друг мой (откашливается). Итак, позвольте вам ангажировать, так сказать, повторно, наших актеров. Надеюсь, вы, как люди образованные и, не побоюсь этого слова, интеллектуальные, пропустили те смешные речи, что велись об этих весьма уважаемых людях нашими юными… дублерами.

Третий луч прожектора скользит по сцене и останавливается на заднем плане, почти у стены. Свет выхватывает фигуру Бакалавра – он в плаще и при саквояже, застывшим взглядом смотрит чуть вверх, приоткрыв рот. Актер совершенно не двигается и выглядит восковой фигурой.

Трагик: Бакалавр медицинских наук Даниил Данковский, прошу любить и жаловать (пауза для аплодисментов). С отличием окончил университет, четыре года занимался практикой в столице, получив самые лучшие отзывы. В столь юном для ученого возрасте он уже известен как основатель собственной школы «Танатика», собравшей в своем мортуарии поистине дерзкие умы и яркие таланты медиков. И неудивительно, ведь девиз себе школа взяла из тех, что веками смущали человечество – «победить смерть»! Методы новоявленной школы подчас казались опасно балансирующими на грани науки, выдвигались обвинения даже в шарлатанстве – но блистательный Данковский совершал чудеса одно за другим, демонстрируя публике оживленных покойников и заставляя критиков в приступах желчной зависти съедать свои шляпы…
Исполнитель: А доносчиков – переводить кипы бумаги.
Трагик: Удивительное всегда вызывает зависть, не так ли? Ах, подобный человек должен пасть в поединке - от руки своего кровного и неодолимого врага - а не быть задушенным приказами и эдиктами.
Исполнитель: Не суди о том, что должно, все-таки Маска Справедливости - я, а не ты.
Трагик: И что скажешь о судьбе мэтра Данковского ты, мой язвительный собрат?
Исполнитель: Скажу, что в этот раз все может случиться по-другому. А пока перейдем же к следующему.

Луч, высвечивавший Бакалавра, меняет положение так, что в конусе света оказывается Гаруспик. Он стоит так же прямо, чуть прищурившись, и застыв памятником самому себе.

Исполнитель: Артемий Бурах. Студент медицинского факультета, дипломированный хирург с отличием, но без практики. Степняк по рождению, потомственный менху из клана Бурахов – и тем страннее выглядит его путь обучаться науке, пожертвовав на ее алтарь темное искусство следования линиям тела. Доподлинно неизвестно, было ли это волей отца – отправить наследника на учебу в столицу – или же выбором самого молодого Бураха…
Трагик: Похвально, если так.
Исполнитель: И весьма сомнительно. Что ты думаешь о Гаруспике?
Трагик: Иногда мне кажется, что он – фигура куда более трагическая, чем страдалец-Бакалавр.
Исполнитель: О, посмотрим, что ты скажешь о нашей третьей гостье.

Прожектор переходит еще правее, высвечивая Самозванку. Она, как и Бакалавр с Гаруспиком, совершенно неподвижна.

Трагик: Скажу, что она – великий имперсонатор. Никому из нас не под силу носить две маски одновременно, она же…
Исполнитель: Представишь публике их обе?
Трагик: Я постараюсь. Итак, Клара. Девочка без прошлого, с доставшимся в подарок именем, она начала свою жизнь там, где остальные наши герои когда-нибудь ее закончат – на кладбище, выбравшись из могилы под северной стеной, и немало напугав тем самым смотрительницу – если о ней можно применять подобные сильные обороты. Кто теперь усомнится, что настоящий дом Клары есмь Город?
Исполнитель: Никто. Нелепо спорить с очевидным. Но как в него войдет блудная дочь, и как встретят ее обеспокоенные матери?
Трагик: Увидим!
Исполнитель: Итак, трое.
Трагик: Трое. Правильное число.
Исполнитель: Как и положено, мудрый, сильный, и…
Трагик: И…
Исполнитель: Кхм. Все трое – врачеватели тел и душ.
Трагик: Справится ли кто-нибудь из них с невидимым убийцей?
Исполнитель: Подобный консилиум был бы успешен, как никогда, если бы не одно но – они никогда не смогут договориться.
Трагик: Каждый против всех.
Исполнитель: И лишь потом – против общего врага. Такова их природа.
Трагик: Такова природа утопии, друг мой. Мне кажется, мы задали уже достаточно загадок.
Исполнитель: Ты прав. Время начинать. И здесь мы должны делать это чужими руками.
Трагик: Как прискорбно…

Все прожекторы гаснут. В полумраке видны силуэты детей – они приходят в движение. Занавес опускается.

[Woozzle >>>]

День первый.

Стержень.

Сон душил. Пудовым жерновом давил на грудь, когтистой птичьей лапой сжимал горло, мутными волнами захлестывал сознание. Катерина тонула, захлебывалась своим видением, не в силах вынырнуть на поверхность. Тонкая, хрупкая девушка шествовала по ее сну непринужденно и царственно, словно чувствовала себя в нем настоящей хозяйкой. И город – знакомый, родной город – осыпался к ногам незнакомки грудами никчемного хлама.

Взмах изящной руки, – и складывается, словно карточный домик, величественная громада Собора. Чуть заметный наклон головы, – и промасленным факелом вспыхивает старый Театр. Долгий взгляд, – и раскалываются, как перезрелый грецкий орех, мрачные Бойни. А девушка продолжает свой путь, и мощеные булыжником мостовые крошатся, не выдерживая гнета этой легкой – невыносимо легкой! – стопы. Подобно огаркам восковых свечей оплывают дома, очертания улиц смазываются, теряются, исчезают - словно воплощенная Степь идет по городу, возвращая себе то, что отняли у нее столетия назад.

Катерина билась, желая вырваться, проснуться, но лишь сильнее запутывалась в липкой паутине кошмарного сна.

Одинокий Стержень возвышается над руинами, а странная девушка – девочка, почти ребенок – стоит у ворот и улыбается. Ласково, задумчиво, чуточку печально. От этой улыбки Катерину бросает в дрожь, болезненным толчком в висках отзывается пронзительное понимание: все так же тепло улыбаясь, пришелица разрушит и ее дом, без тени ненависти на чистом лице сотрет с холста мироздания не только жизнь ее, но и само упоминание о роде Сабуровых.
“Боги, Боги”, – шепчет Катерина и малодушно отводит глаза, – “За что караете? И за что караете так?!”
И боги отвечают Знаком. Соткавшись из воздуха – из пыли? из земли?! – точная копия незнакомки шагает навстречу разрушительнице. Шагает, раскинув руки в сторону, чуть балансируя, словно канатоходец над пропастью – невесомо, волшебно, легко, и мало кому доступно узреть истинную цену этой легкости.

Сон оборвался резко и грубо, обжигающей плетью хлестанул по нервам и растворился в воздухе, наполнив комнату душным запахом беды. Измученная Катерина бездумно глядела в потолок, судорожно стискивая клок измятой простыни. Затем, отбросив сбитое в ногах одеяло, медленно села на постели. Поднялась. Колени безвольно подогнулись, тело охватила противная слабость. Головная боль, оставленная видением в подарок, стала почти невыносимой. Дотянувшись до тумбочки у изголовья кровати и нашарив пузырек, Катерина выкатила на подрагивающую ладонь пару капсул, поморщившись, раскусила их и, не запивая, проглотила. Горечь лекарства не принесла облегчения. Все сильнее пульсировало в висках. Гулко бухало сердце, спотыкалось, сбивалось с ритма: то металось звонкоголосой птахой, зажатой в стальном кулаке, то замирало острым холодным камнем. Даже воздух казался горячим, шершавым, ранящим легкие изнутри. Вновь и вновь всплывали в памяти обрывки недавнего сна – такого яркого, отчетливого, настоящего.
А если это не сон? Если там, за окнами, корчится в агонии умирающий город?
Не выходить. Не видеть, не слышать, закрыться от всего мира, погрузиться в привычную, ставшую уже родной головную боль, спрятаться в ней от вещей куда более страшных… Катерина облизала пересохшие губы и, не веря себе, рывком встала. Пошатнулась, но в этот раз все же удержалась на ногах. Преодолевая слабость, сделала первый шаг. Второй дался значительно легче.
Накинув плащ прямо на батистовую сорочку и наспех натянув обувь, Катерина вышла из дому.
Город в предрассветной дымке выглядел зыбким, ускользающим, незнакомым. Живым. Женщина брела наугад, ловила ладонями мелкую осеннюю морось, вдыхала ветер, приносящий из степи пряные запахи трав. Давно уже она не ощущала жизнь так остро и ярко, как сейчас. Давно уже ей не было так тревожно и горько. Давно не приходилось завидовать тем, у кого бывают просто сны – не несущие в себе силы, не отмеченные печатью знания. Не ей, провидице, сожалеть о своем даре, но как же давит на сердце эта ответственность – истолковать видение, понять суть пророческого сна, распознать опасность…
Очнулась от тягостных мыслей Катерина у ограды городского кладбища. Тяжелые ворота скрипнули, приглашая войти. Вещунья без опаски толкнула створку, шагнула вперед и замерла. У закрытой сторожки, растерянно теребя кольцо на двери, стояла девочка из сна. Почувствовала взгляд, обернулась, улыбнулась. Ласково, задумчиво, чуточку печально.
Катерина отшатнулась. Не отрывая взора от лица незнакомки, сделала несколько шагов назад, а затем, так и не сумев совладать со своим страхом, развернулась и побежала прочь.


Горны.

Густой ворс застилающего пол ковра глушил звуки шагов.
– Он ждет, – коротко напомнил Виктор.
Георгий не ответил, лишь дернул плечом, в очередной раз пересекая комнату. От двери к окну и обратно, круг за кругом, скрестив руки на груди и чуть склонив голову, он бродил так уже добрые четверть часа. Судья, старший теперь в роде Каиных, впервые не мог совладать с растерянностью. Смерть Симона казалось невозможной, повергающей основы основ, даже кощунственной. И этот столичный франт, бакалавр Данковский, ожидающий в приемной, был неуместен здесь, в их доме, как легкомысленная полька на похоронах.
– О чем тут думать, дядя?! – не выдержала долгого молчания импульсивная Мария. – Он чужой здесь. Разве сможет он разделить наше горе? Разве нет в гибели Симона и его вины отчасти?
– Ты несправедлива, – рассудительный Виктор возразил дочери скорей из желания сохранить объективность, чем из симпатии к гостю. – Его вина здесь может быть разве что косвенной. К тому же у нас нет твердой уверенности, что Симона действительно убили, чтобы помешать их встрече с Данковским…
Виктор смолк и задумчиво потер подбородок. Само сочетание слов «Симона убили» звучало дико. В чьих силах сотворить такое? Что за могущественные враги появились в их размеренной жизни по вине приезжего доктора? И по его ли вине?
– Мне все равно, – Мария своенравно вскинула голову. – Я не желаю его видеть.
Георгий все так же молча остановился у окна – прямой, напряженный; равнодушным взором проводил компанию топающих по улице подростков, озабоченно поглядел на небо. Небеса скорбели вместе с Каиными, небеса хмурили косматые брови туч и плакали мелким дождем.
Судья кивнул каким-то своим мыслям, словно принял наконец решение, лицо его стало уверенным и жестким, ярче проступили фамильные черты.
Он прошествовал к двери и вышел из комнаты.
Расположившийся в глубоком кресле мужчина в плаще из змеиной кожи почтительно встал, завидев хозяина дома.
– Мы не можем сегодня вас принять, – Георгий даже тоном не попытался смягчить резкость произнесенных слов.
– Могу я узнать, что произошло? – если Данковский и был обескуражен, справиться со своими эмоциями он сумел весьма достойно. В вопросе не было ни толики раздражения или обиды, лишь вежливый интерес.
Георгий помолчал. Ему не хотелось обсуждать произошедшее с кем бы то ни было, и меньше всего – с этим человеком. Однако бакалавр не спешил уходить, явно ожидая ответа, пауза затягивалась, становилась все более неловкой.
– Симон был убит сегодня ночью. У нашей семьи траур, – судья недвусмысленно указал на выход. – Надеюсь, вы нас простите.
Провожая Данковского, Георгий смотрел прямо перед собой, избегая встречаться с гостем глазами. Дверь дома Каиных за спиной бакалавра захлопнулась чуть резче, чем следовало бы.


Степь.

Пятно неяркого света выхватывало из темноты осколки окружающего мира. Окраины города. Склады. Забор. Станция. Вагончик, в котором живет нелюдимая девочка-сирота. И рельсы, тонкой стальной леской пронизывающие эти осколки, связывающие их воедино. Ночью в степи легко сбиться с пути, но здесь убегающая во тьму железная дорога вела надежнее любого проводника.
Человек, в чьей руке покачивался небольшой керосиновый фонарь, спешил: локомотив уже громыхал где-то невдалеке, безжалостно разрывая наполненную шелестом травы тишину. Коротко свистнул, лязгнул колесами, остановился.
Мужчина ускорил шаг. Если прибывший этим поездом решит срезать путь через степь, если они разминутся, будет потеряно самое ценное, что может быть сейчас, – время.
Волновался он, впрочем, напрасно: по шпалам, освещаемый огнем чуть притушенных фар тепловоза, размашисто шагал высокий широкоплечий мужчина. Остановился напротив, глянул вопросительно, словно прикидывая – заговорить? Обойти незнакомца и двинуться своей дорогой?
- Станислав Рубин. Можно просто Стах. Ученик Исидора, - встречающий протянул ладонь.
- Артемий. Сын, - крепкое рукопожатие Бураха-младшего навевало мысли о медвежьих лапах и в полной мере оправдывало его имя.
Рубин удовлетворенно кивнул. Знакомство состоялось, раскланиваться и рассыпаться в любезностях оба считали излишним, а значит можно сразу переходить к делу.
- Он ждал тебя. Каким-то образом вычислил, что ты приедешь не регулярным товарняком на следующей неделе, а именно сегодня. Думал встретить сам. Но что-то пошло не так. После полуночи ко мне прибежал его юный приятель – твой отец частенько баловал детей сказками...
Стах болезненно поморщился, видно было, что ровный, спокойный тон дается ему не без труда. Гаруспик терпеливо ждал продолжения рассказа.
–Так вот, Спичка - взбудораженный, испуганный даже (а это, поверь, мало на него похоже) - примчался, когда я уже спал, вытащил из постели, все твердил про какие-то ужасы в доме Деда… Внятно объяснить ничего не смог, но хоть записку передал – и то спасибо. Писулька коротенькая, рваная, почерк еле разобрал. Несколько строк всего: «Уважь последнюю просьбу старика - встреть сына, помоги, чем сумеешь». В общем, побежал я туда. Исидора нет, в комнате все вверх дном, бумаги разбросаны… Бумаги я собрал, мало ли… Спичке отдал на сохранение, потом заберешь, если... – Рубин не договорил. Язык не повернулся назвать это самое «если» по имени.
Бурах мрачно смотрел в сторону. Он чувствовал себя безмерно виноватым, хотя в тоне собеседника не было и тени укора. Получив от отца письмо - зловещее, наполненное предчувствием скорой смерти - Артемий сорвался, бросив все дела. Торопился, как мог. Добирался на перекладных, выгадывая часы, минуты, и все равно, выходит, опоздал. Какое тяжелое, нелепое слово. С резким привкусом металла и запахом земли. Слово, с которым невозможно смириться.
- Найду, - губы сжались в упрямую полоску. – Кто-то должен знать о нем. Куда ходил, чем жил, с кем был в ссоре.
Рубин задумался.
- Вряд ли кто скажет тебе больше, чем я. Но попробуй сходить к Ольгимским, к Оспине. С детьми поговори. Эти бесенята везде суют свой нос, может и заметили что. Я в город не пойду – дождусь рассвета и попробую поискать в степи.
Удачи, - Гаруспик вскинул руку в прощальном жесте и двинулся к городу.
Рубин опустился на рельсы. Ждать оставалось недолго.

[Барон Суббота >>>]

Гаруспик. День первый, в котором Гаруспик примет вещь, из степи невозвращающуюся.

Широкие шаги Артемия поглощали остатки Степи куда быстрее, чем поглощает огонь сухое дерево. Всего спустя пять минут он перелез через забор складской зоны и двинулся к Городу.
«Всё изменилось, - думал он, петляя в тёмном лабиринте складов, вслушиваясь в незнакомые звуки и вдыхая новые запахи, - Раньше тут такого не было»
Впрочем, ориентирование особого труда не составляло – Жилка всё также несла свои воды по правую руку, а, значит, следовало двигаться на север, вверх по течению.
Бурах - младший с наслаждением вдыхал родной, полный терпкой, твириновой горечи воздух, чей вкус, казалось, был им давно забыт, и наслаждался ночью. Его умиротворение было бы полным, если бы не новость об исчезновении отца, не дававшая покоя, и вынуждавшая ускорять шаги. Наконец, он миновал зону складов, несколько раз всё же споткнувшись о ящики, и двинулся вдоль набережной реки к Сгустку. Семейное гнездо Ольгимских, как, впрочем, и весь квартал Утробы, заметно постарело, но не одряхлели. Так сильный человек со временем берёт в руки трость и начинает сторониться сквозняков, но не теряет ни самоуважения, ни достоинства. Артемий прислонился к ограде и, пользуясь безлюдностью улиц, принялся подбрасывать и, не глядя, ловить любимый нож, извлечённый из специального кармана куртки.
«Боос Влад, - думал он, - тот ещё прохвост. Я с детства помню, как отец с ним осторожничал. Конечно, сейчас Сгустком может править его наследник, но…»
Оборвав мысль, Бурах пересёк мост и двинулся в Кожевенный квартал. Артемий возвращался домой и хотел увидеть всё своими глазами.

Сообщение отредактировал Orrofin - 26-08-2008, 20:06

[Хелькэ >>>]

Бакалавр

Только что Данковскому пришлось на личном опыте убедиться, что утро действительно добрым не бывает.
- Прекрасно, - сказал он, обращаясь к закрытой двери, оставшейся за его спиной. - Великолепно.
Ничего прекрасного и великолепного в этой насмешке судьбе, конечно, не было, но появившаяся злость требовала, чтобы ее выплеснули в словесной форме. Выбрать иную, более экспрессивную словесную форму бакалавру как человеку науки не позволяла совесть.
Ожиданием встречи с Симоном Каиным Даниил жил всю последнюю неделю. Долгожитель (бессмертный?), живой феномен, подтверждение «Танатики» и пища для дальнейших научных изысканий... «Я мог стяжать мировую славу», мрачно размышлял бакалавр, оставляя за спиной огромный Собор, что находился напротив Горнов. «Мог вернуть все, что потерял. Мог... много чего мог, а этот бессмертный старик взял да и умер наиподлейшим образом!»
Ах да, не умер, был убит. Это меняет дело, еще как меняет. Кем, интересно? Успел кому-то насолить?
А еще это смахивало на форменное издевательство кого-то сверху непосредственно над Данковским. Мол, черта лысого тебе, а не возрождение «Танатики».
- Простите, - он похлопал по плечу какого-то местного пьяницу, неровной походкой бредущего вдоль улицы, - не подскажете, есть у вас здесь что-то вроде... питейного заведения?
- Кабак ищешь? - с пониманием дела ухмыльнулся пьяница. - Это по мосту перейти, и прямо, не сворачивая, к скверу, а как через сквер пройдешь — налево. Дойдешь до дома Ольгимских, сразу за ним мост будет. А там опять налево, и будет кабак, не пропустишь.
- Спасибо, - серьезно ответил бакалавр. - Очень тебе благодарен.
Он ускорил шаг, но через минуту тот же пьяница ухватил его за рукав.
- Слушай... а водички родниковой у тебя не будет? Горло прям пересохло...
- Н-не будет, - Данковский от неожиданности поперхнулся. - Не имею привычки носить с собой бутылки с водой.
- Ну извини... - огорченно выдохнул гуляка и отстал.

«И кому понадобился мост через такую речку?» - недоумевал бакалавр. «Ее же вброд перейти и ребенок сможет». То, что жители города не желают ходить мокрыми, укрылось от его проницательности.
Впрочем, сейчас Даниилу хотелось исключительно ворчать на все, что он видел вокруг. Город был ненавистен. Симон Каин, мир его праху, тоже. Да и сам бакалавр Данковский был ненавистен бакалавру Данковскому.
Не сквер, а сплошные урны. Решетки как будто колючей проволокой опутаны.
Дома маленькие, будто к земле прижаты... отвратительно похожи друг на друга. Фантазии у архитекторов не хватило?
Дом Ольгимских... мрачная, тяжелая громадина, толстая серая лягушка, припавшая к куску земли: «Мое! Не отдам!» Интересно было бы посмотреть на хозяина.
Искомый кабак пропустить было сложно — красноречивая вывеска с разбитым сердцем так и звала посмотреть, что внутри. Открыв дверь пинком, Даниил вошел внутрь - как здесь все пестро! - бросил саквояж на стойку (внутри что-то грохнуло, будто кирпич), уселся и усталым голосом, не глядя на бармена, потребовал:
- Бутылку твирина. Или что там у вас принято пить...

[Черон >>>]

Над Кожевниками неохотно поднималось раскисшее солнце, выползая из-за каменной громады Боен. Гаруспик возвращался домой.
Все выглядело до боли чужим, незнакомым, совсем отличающимся от того, как это выглядело в шестнадцать лет. И хотя Город выглядел не менее древним, чем раньше, дома словно присели к земле, одряхлев и состарившись, перестав казаться нависающими над головой лицами с печальными глазами окон. Рассвет поднимался медленно, словно солнце остерегалось показать свой облик - как будто сокрыло в себе тайные и недобрые замыслы.
Гаруспика гнало беспокойство.
И в то же время... это было место, где он был рожден, где впервые услышал речь человеческую, и скорбное мычание Боса. Прошло десять лет учебы и странствий; все изменилось. Но даже сейчас - особенно сейчас - город на берегу Горхона был крепче и мудрее беспокойной и большой столицы.
Серые, грязные улицы, общие дома, бараки. Фабричные, небольшими группками идущие к заводам - кто-то косо смотрит, бросает пару слов, закуривает и отводит взгляд.
Гаруспик, добро пожаловать домой?
Нет. Не так. Город глазами жителей смотрит настороженно, нехорошо. И почему-то - с укором. Зачем опоздал, почему не приехал раньше? почему не успел встретить отца и получить его наказ с рук на руки?
Вот пустырь, земля, перевитая толстыми корнями - это выходят на поверхность жилы Матери Бодхо - и Костный Столб, ее зуб. Странное место. И страшное. Людей здесь уже не было, только наглухо закрытые дома, и... - что там! шорох? - показалось... как будто тень девочки мелькнула в траве где-то за краем зрения.
Вот тот самый дом, утонувший в глубинах других, повернутый лицом на северо-восток, вдыхающий запах кровавой твири - дом менху. Он тоже кажется чужим. Ноги не узнают дороги, по которой ступают, пальцы, касающиеся двери, не чувствуют родства. Другой дом. Не ходи сюда, Гаруспик!..
Ключ, оставленный Рубиным, входит в замок не сразу, и поворачивается с глухим щелчком.
За открывшейся внутрь дверью дышит затхлостью.
Здесь никого нет.
Шаги по скрипящему полу (здесь никого нет!). И не было уже, похоже, давно... Вещи разбросаны в беспорядке, как будто Исидор, уходя, куда-то страшно торопился. Накидка смятой тряпкой лежит у самого входа, на дверной косяке в пыли отпечаток ладони.
Дальше.
Стены, оббитые красным; тревожно. В шкафчике нет ничего - он пуст, и одна дверца открыта. Отсюда выгребли все, что в нем было.
На столике лежит кукла. Детская глиняная фигурка Боса Туроха. Она смотрит своими бычьими глазами в угол, словно не хочет встретиться взглядом с Артемием. Уходи, Гаруспик. Ты ничего здесь не найдешь. Ты зря приехал. Ты опоздал...
Кровать не заправлена, на простыни отпечатки грязи, они же - на полу, чуть смазанные. Вот стол - на нем с полдесятка флаконов, наполненных мутной бурой жидкостью. Сквозь стекло не разглядеть точно, но кажется, травяной настой... или твирин?
Остатки листков бумаги разбросаны по столу, но они пусты... кроме, кажется, одного. Вот он, желтоватый уголок торчит из-под кровати. Кажется, Рубин его не нашел.

"Шесть часов, самое большее - полдня назад.
Чр. - 12, м. - 10.
Согар, Лавга, Малч, Тэхэ, Укюрч."

[Барон Суббота >>>]

Гаруспик. День первый. Утро

Прежде чем переступить порог дома, Артемий долго колебался. Здесь прошло его детство, но теперь отца нет, и дом выглядел совершенно чужим. Нож сверкает на солнце, подлетая вверх, и ложится рукоятью в подставленную ладонь. Что за порогом? Ответ можно узнать, лишь проверив, и Бурах-младший (или уже можно назвать его Гаруспиком?) пересекает черту дверного косяка, как пересекают самолёты черту невозвращения. Дом встретил его всё тем же ощущением, что и город – поздно. Опоздал ты, Артемий Исидорович, и будешь награждён за это! Получай титул Служителя и носи, Гаруспик, с гордостью, ведь никого не волнует, что и небо давит тебе на плечи! Голову выше и спину прямо, менху! Не важно, сколько ты умеешь, семья на тебе. Ты ведь уже знаешь, что отца нет? Знаешь. И не говори, что нет. Рассовывай по карманам флаконы, тщательно изучай записку, ищи намёки, куда мог деться отец и думай, кто может помочь разобраться – ты ведь уже всё знаешь…
Долго Гаруспик в родительском доме не задержался: вышел, тщательно запер дверь, обернулся к идущим на заводы рабочим и так ответил на очередной укоризненный взгляд, что какой-то работяга сбился с шага, опустил глаза и втянул голову в плечи. Кривая, совсем не весёлая усмешка исказила и так далеко не самые приятные черты лица Артемия, и он двинулся к Сгустку. Не таясь, двинулся, как подобает Служителю. Взгляд по-волчьи жёлтых глаз пресекал любые попытки заговорить, лицо было бесстрастно, и лишь слишком частое мелькание ножа в воздухе говорило о напряжении, что свело душу Бураха, словно спазм мышцу.
Под лучами солнца город выглядел много лучше, чем в серых сумерках. Да, здания были построены по одному шаблону и красотой не отличались, напоминая кирпичные коробки, да лица жителей не отличались красотой и изяществом, зато от всего этого дышало чем-то невыразимо более древним, чем Столица. Степью дышало, и дыхание это пахло твирью. А ещё, в глазах здешних детей было небо. Гаруспик отметил, что отнюдь не все дети заняты играми - многие куда больше напоминали жандармов, виденых им в крупных городах - та же неторопливая походка, тот же колючий, оценивающий взгляд. Правда, в отличие от тех же жандармов, к его ножу они претензий не предъявляли. Напрягались правда, но, поняв, кто поигрывает этим предметом не задерживали взгляд. Слухи в маленьких городах расходятся быстро, и неудивительно, что лишь глухой или спящий не был в курсе приезда Артемия.
Когда он добрался до Сгустка, то сразу отправился в старые апартаменты бооса Влада. Вторую дверь (кто там живёт, жена, дочь?) он проигнорировал – сначала надо говорить с главой семейства. Дверь была не заперта, и вошёл Гаруспик, чисто символически обозначив стук и убрав нож. Грузного, напоминавшего греющуюся на солнце жабу, лысого человека, сцепившего на необъятном животе вечно потные руки, не узнать было нельзя. Влад Ольгимский всё так же прочно держал власть в своей семье, несмотря на прошедшие годы.
- Боос Влад, - приветствовал человека-жабу Гаруспик. – Вы ещё живы.

Сообщение отредактировал Orrofin - 26-08-2008, 19:59

[Хелькэ >>>]

Кабак Андрея Стаматина

(при неоценимой помощи обоих мастеров)

- Неудачный день? – бармен понимающе усмехнулся, на стойке появилась плоская бутыль темного стекла. – Твирин – это правильно, он все печали лечит. А то, что голова с похмелья раскалывается, так это сущие мелочи.
Рядом с бутылкой возник стакан – шестигранный, грубый, как все в этом неприятном городе. Следом появилось блюдце с несколькими ломтиками лимона.
- С утра-то, если совсем невмоготу будет, несколько аскорбинок разжуете, рассольчиком запьете, и голову под струю холодной воды – вмиг полегчает…
Бакалавр глянул на советчика со смесью неприязни и любопытства. Однако дремучие у них здесь нравы.
- Я, милейший, могу справиться с головной болью десятком других, куда более эффективных методов.
- Прекрасно! Вы посланы мне небом! – казалось, бармена ничуть не задел высокомерный тон, напротив, он выглядел воодушевленным. Он склонился к бакалавру и заговорщицки зашептал: Поделитесь?
Дверь распахнулась, грохнулась об стену, похоже, вошедший открыл ее точно тем же способом, каким чуть раньше это сделал сам Даниил.
Худощавый мужчина, ввалившийся в кабак, был изрядно пьян. Шаткой походкой он приблизился к стойке, шумно поприветствовал бармена, покосился на посетителя в кожаном плаще – явно нездешнего, лощеного, буквально источавшего раздражение. Что-то в его чертах показалось смутно знакомым.
- Данковский? Данила! – мужчина обдал бакалавра тяжелым духом перегара. – А ну, помнишь ли ты меня, выходец из столичной преисподни?
Бакалавр смутился - имя и фамилию было не вспомнить, но лицо, лицо...
- Университет, да? - осторожно поинтересовался он. - Мы ведь точно знакомы, как же... Андрей?
Стакан был аккуратно отодвинут: разговор обещал быть много интереснее дурманящего напитка, весьма странного, надо сказать, цвета.
- Вспомнил! - довольно хмыкнул гость, присаживаясь рядом и бесцеремонно ловя за горлышко бутылку. - Андрей Стаматин, верно - первый альтист концерта на вилках с меццо-сопрано, не к ночи будь помянуто. Помнишь ведь те времена, а?..
 Плеснув на донышко стакана едко-бурого твирина, Стаматин отхлебнув, и, откинувшись на спинку стула, с видимым удовольствием продолжил.
- Я как услышал, что приезжает основатель "Танатики", сразу вспомнил - старый знакомец... Давненько не виделись. Мы здесь с братом, уже десяток лет, пожалуй - после "Холодных покоев"... ну, ты сам, наверное, видел - не мог не заметить, хха. Ну, рассказывай, какого черта тебя нелегкая занесла к нам! Не твирина же настоящего попробовать, хотя причина, безусловно, достойная...
"Стаматин", мысленно простонал Данковский, "как я мог забыть! Один из гениальных архитекторов, столь же сумасшедших, сколь они гениальны. Братья, Андрей и Петр, точно."
- Я подозревал, что весть о моем приезде разнесется по всему городу, - мрачно пробормотал Даниил. - Я прибыл для осмотра местных достопримечательностей. В частности - Симона Каина. И буквально час назад я узнал, что он убит. Все сложилось так... отвратительно. Особенно для меня, как бы эгоистично это ни звучало в свете траура родных и скорби близких... Ты слышал что-нибудь об убийстве?
Стук стекла о дерево.
- Постой. - Андрей недоверчиво воззрился на визави. - Быть такого не может. Симон... убит... когда ты это узнал?
- Да говорю же, час назад, - Данковский потер лоб - голова начинала болеть. - Я пришел к нему, чтобы встретиться, но его брат, Виктор, вежливо выставил меня вон. Сказал, что Симона убили. Что такое?
Маска, в которую были стянуты черты лица Стаматина, исчезла. Андрей с облегчением вздохнул, и снова плеснул в стакан твирина.
- Ну точно, не может быть. Ты какую уже бутылку пьешь, стервец?.. Да нет, не пьян же, вижу... или это Виктор снова чудит - хотя на него непохоже, скорее бы Георгий. Я же собственными глазами видел Симона - вот как тебя сейчас - где-то четверть часа назад, пока сюда шел. Рядом с рекой. Поздоровался, а он, правда, не ответил - ну, бессмертный задумчив бывает часто... Выпьем еще?
- Что за... - подобного изумления бакалавру давно не приходилось испытать. - Не могли же они меня обмануть! Да и зачем придумывать такую ересь о живом человеке?! Стаматин, а ты сам-то... в достаточно адекватном состоянии? Или, может, шутишь?
- Я?! - Андрей не на шутку оскорбился, - Да будет тебе известно, что сегодня те несчастных три стакана не могли согреть душу даже худого Червя - а истинно пьяным и в возвеселении духа увидеть меня можно разве что бутылки после пятой... Нет, без шуток, друг - не пил я, спроси хоть брата, у которого я утром был. По правде говоря, совсем не выпив, от Петра уйти трудно - но мой здравый рассудок по-прежнему при мне, проверь чем угодно. Что до Каиных... а пес их знает. Симон мог показаться мертвым - он проделывал такие штуки иногда, засыпал на несколько недель, а потом вставал, как живой. Подобные состояния на близком тебе языке науки именуются летаргией, что же на самом деле творил этот колдун - не спрашивай, не по моему разумению.
- Бесовщина какая-то. Нет, про Каина я слышал много чего, но неужели он был настолько чудным, чтобы притвориться мертвым, а его родня - настолько безумной, чтобы его похоронить? Мой разум отказывается признать это нормальным, да что там - вообще возможным. Честно говоря, я хотел услышать тут какие-нибудь новости или сплетни на эту тему... и снова потерпел крах, - Данковский бессильно развел руками. - Да, забыл спросить - тебя-то как занесло в этот город? Не ожидал встретить кого-нибудь знакомого, тем более тебя, в таком... - он поморщился: наверное, произнести "захолустье" будет не совсем тактично, как бы это ни соответствовало действительности. - Месте.
Мысль о возможной кончине Симона явно нервировала архитектора.
- Да говорю тебе, жив он и здоров, как ты и я - и даже лучше, ибо живет на свете больше, чем мы оба вместе взятые! Хочешь, пойдем прямо сейчас - он далеко не должен был уйти, я с ним разминулся и только вот тебя увидел... шел, наверное, из дома Катерины, больше неоткуда... Что насчет того, как занесло - тут, брат, история своя. Мы тут в чем-то похожи - я тоже приехал сюда, когда прослышал о Симоне - да так и остался. И ты останешься. Ты здесь свой, точно говорю... А город? Город этот прекрасней и удивительней, чем шумная бестолковая столица - еще убедишься в этом. Здесь живут люди, пальца которых не стоит самый большой мешок, набитый этими напыщенными лизоблюдами. "Холодный покой" мы строили им, как могилу. А Многогранник... ты же видел его, правда?
- Ты неправ, - покачал головой Даниил. - Я тут не останусь. Разве только до того момента, пока не узнаю, что с Симоном... что за Многогранник такой? Это не башня ли, которую от Горнов видно?
- Она и есть. И как тебе?..
- Близко не подходил, не до того было. Но издалека... Она такая огромная, как же она держится? Там ведь фундамента нет, только лестница спускается вниз. Или какой-то сверхлегкий материал?
- Вот так, - с серьезным выражением лица Стаматин поднял очередной стакан. - И никто не знает. И - будешь смеяться? - и я не знаю. Мы с братом ее построили, и я не знаю, как... и правильно, потому что не важно. Важно - другое. А что - опять-таки никто не знает, представляешь?
- Мистификатор, - усмехнулся Данковский. - Не на честном же слове ваш Многогранник стоит.
"Впрочем, если бы я услышал и такое, вряд ли удивился. Мертвый Симон разгуливает по набережной... И попробуй пойми, в чем дело."
Так странно - все, на что он надеялся, обернулось против него настолько резко, безжалостно, что лучше бы, право, он сам умер вместо Симона. Если тот, конечно, правда мертв.
- Андрей... слушай, Андрей, - баритон Данковского в полупустом кабаке прозвучал как-то сдавленно, приглушенно, - что мне делать теперь? Куда идти? У меня чувство, что я с ума схожу.
- Ну-ка спокойно, Данил, - архитектор отодвинул бутылку к краю стола, подался вперед и оперся локтями о столешницу. - Давай, как говорит мудрая Юлия, мыслить логически. Симона я видел только что - это раз. Каины, значит, чего-то напутали или не разобрались, или вовсе поводить тебя за хвост решили - это два. Значит, что выходит? Выходит, что Симона ты догонишь еще на полпути к Горнам - если он туда шел, конечно. Ты еще вернешься обратно и разгромишь этих ублюдков во главе с Тельманом наголову! Кому как не мне знать; твоя Танатика - такая же башня. А мы с братом приедем тебе аплодировать. Ты слушаешь? Нет, слушай меня. Не веришь мне - зайди хоть к Сабуровым. Симон шел с Горхона, значит, наверное, от них. Александр, хоть и сволочь порядочная, но серьезный. И, в отличие от меня, капли в рот не берет. Правда, с ним Каину делить, пожалуй, нечего... может, ему Катерина понадобилась? Тогда к ней зайди. Я бы тебя с удовольствием проводил, но... - Андрей отвел взгляд, - понимаешь, не любят меня там крепко. И заходи всегда сюда, если чем могу помочь. Ну?
-Пойду, наверное, к этой твоей Катерине, - вздохнул бакалавр. - Далеко Сабуровы-то?
- Рядом, в соседнем квартале. Как выходишь от меня - направо, и вверх по Жилке, а там "Стержень" не пропустишь. Удачи тебе, друг... Да, постой! - приложив немалые усилия, Андрей выудил из кармана с десяток монет и протянул Данковскому. - Твою бутылку-то я, эм, того... А ты зря, попробуй как-нибудь, у вас в наперстках такого не продадут. 
- Не надо, - покачал головой тот. - Будем считать, я тебя угостил по старой дружбе. А ты мне помог. Все честно. Не возьму денег, не обижайся. До встречи, брат.
Данковский забрал саквояж со стойки, похлопал Стаматина по плечу и вышел.

[Барон Суббота >>>]

Гаруспик. День первый. Всё ещё утро

Ольгимский не спал всю ночь. Капелла видела сон - темные тени огромных зверей, бродящих по Степи в угрожающем молчании - и этот сон, выбравшись из комнаты маленькой Виктории, пугал ее отца. Ей снился каменный зрачок Боен и ветер с юга. Нет - поветрие, вот так...
День не заладился с утра. Известия, полученные боосом накануне, были не менее тревожными, чем мрачные предзнаменования дочери. Люди собирались в городе - незнакомые и опасные. Об первом знали многие - светило науки и медицины, бакалавр Данковский был известен даже в затерянном городке посреди степи, не в последнюю очередь благодаря веяниями просвещенного (насколько это слово могло здесь быть верным) Каменного Двора. Но был и второй, что приехал незамеченным в тени змеиного плаща столичного доктора. И этого второго боос, пожалуй, опасался больше.
Завтрак не лез в горло. Влад задернул шторы, ожидая с минуты на минуту раздавшегося стука в дверь.
Когда тот наконец раздался, он даже не сразу понял.
- Д-да? - Ольгимский обернулся, непроизвольно вздрогнув, и встретился взглядом с темными немигающими глазами гостя. Известие оказалось верным. Это был молодой Бурах.
- Я вижу, вы наконец решили вернуться в родные края... похвально, похвально. Чем объяснить ваш столь ранний визит?
- Мне рекомендовал зайти к вам старый знакомый, - лаконично ответил Гаруспик, без приглашения усаживаясь на один из стульев. - Вы в курсе последних новостей?
Ольгимский поморщился, потерев пальцем ямку на подбородке.
- Странное место вы выбрали, юноша, чтобы узнавать новости... я всегда рад видеть вас здесь, как был рад видеть и вашего отца, но если вам угодны слухи и сплетни - увольте. Что ж, пожалуй, последнее известие - приезд в наш затерянный уголок мэтра из столицы. Который удивительным образом совпал с вашим...
- А также с исчезновением моего отца, - волчьи глаза не отпускали лица Ольгимского ни на секунду. - Странно, что глава одного из правящих родов не в курсе. Впрочем, не важно. Я собираюсь найти главу рода Бурахов, но в городе не был давно. Скажите, боос Влад, к кому я могу обратиться по такому делу?
- Быть того не может! - Влад всплеснул руками, как будто сама мысль о том, что Исидор куда-то пропал, отказывалась помещаться в сознании. - Милейший, послушайте, вы слишком торопите события. Столь ранний час... я знаю, Исидор часто уходил в степь по ночам... В последнее время у него были дела где-то в Бойнях, но войти туда даже и не пытайтесь, вас не пустят... и вообще, держитесь от них подальше. Я уверен, он просто где-то задержался. Если вы подождете у него дома...
- Вы много общались с отцом в последние годы?
- По-разному... Когда нужно было найти общий язык с Укладом, он оказывался неоценимым помощником. Ваш отец имел там... большое влияние.
Артемий устало вздохнул. Бессонная ночь на поезде давала о себе знать, да и перекусить не мешало, однако, разговор с Ольгимским был важнее физиологических потребностей.
- Вы не в курсе, кто-нибудь ещё общался с моим отцом тесно?
- Дети, пожалуй - вот кому он посвящал большую часть времени... - Тяжелый Влад, задумавшись, сцепил руки на груди в замок, - Еще Станислав Рубин, конечно, его ученик. Уклад, одонги, но с ними вам пообщаться будет, м-мм... затруднительно. Вот, пожалуй, и все.
- О каких детях вы говорите? - в голосе Гаруспика, впервые за всю беседу, проскользнуло удивление. Его отец всегда был весьма занятым человеком, чтобы тратить своё время на детей. Исключение составляли, пожалуй, лишь сам Артемий, да Стах Рубин, но ведь это было очень давно...
Ольгимский кивнул.
- Да, у его дома часто собирались... Не знаю, что он в них находил - рассказывал им сказки, старинные предания, степные поверья... Впрочем, о детях уж извольте расспрашивать не меня. И, предупреждая ваш вопрос - к дочке моей тоже пока советую... не заходить. По крайней мере, не сейчас. Да и рано еще...
"Значит дочка, - отметил просебя Бурах. - И причём она может быть в курсе."
- Сейчас у меня другие планы, - продолжил он. - Скажите, боос Влад, где я могу найти некую Оспину? В городе многое изменилось и я не совсем хорошо ориентируюсь.
Взгляд бооса в мгновение потемнел. Теперь он смотрел в лицо Бураха испытующе, и стало казаться, что эти двое, быть может, не уступают друг другу по твердости воли.
- А, позвольте поинтересоваться, зачем вам понадобилась... эта особа?
- Станислав Рубин, который и сообщил мне об исчезновении порекомендовал поговорить с вами и с ней. А я даже не знаю, кто она такая и какое отношение имеет к отцу.
- Что же... - Влад, кажется, несколько смягчился. - Я думаю, подобная помощь вам будет ни к чему. Эта женщина не скажет вам ничего, что можно было бы назвать... достоверным. Кроме того, у меня есть все основания полагать, что она недолюбливала... вашего отца, во многом из-за его отношения к нашей семье. Послушайте моего совета, бросьте эту идею. Я бы никогда не смог сказать вам, где ее найти, даже если бы и хотел - она постоянно ютится в брошенных домах где-то в самых грязных кварталах города, искать ее можно неделями...
- Ну что ж, хорошо, спасибо и на этом. Передам ей ваш привет, когда найду, - кивнул Гаруспик, поднимаясь со стула и ногой задвигая его на место. - А вы передавайте мой супруге.
Ольгимский не ответил на прощание. Он молчал, пока за Гаруспиком не закрылась дверь.
Пальцы механически сгребли со стола карандаш, с сухим хрустом переломив его пополам.
Проклятый мальчишка.
Не стоило ему приезжать.
Гаруспик же, не обладая даром проницать сердца единым взглядом, с намного более лёгким сердцем покинул покои Ольгимского-старшего и задумался. Появились новые сведения, но их было мало, а потому Артемий решил нарушить собственное слово и таки заглянуть к дочери бооса.
На этот раз, он всё же постучался, и был удивлён, когда дверь открылась.
- Входи, - раздался из глубины дома неожиданно красивый, для подростка, голос. – Я не закрываюсь на замки и засовы.
Слегка пожав плечами, Артемий шагнул через порог и прикрыл дверь. Он оказался в просторном и светлом холле с очень высоким потолком и небольшим питьевым фонтанчиком слева. Сразу чувствовалось, что это место принадлежит женщине, однако, в смежной с холлом комнате его ждала лишь худенькая, конопатая девочка лет тринадцати, уже нескладная, но ещё не начавшая оформляться. Гаруспика поразили её глаза: глубокие-глубокие и такие светлые, что с нескольких шагов казались белыми.
- Я тебя ждала, Служитель, - сказала она, рассматривая гостя. – Ты совсем такой, как в моём омуте .
- В омуте? – переспросил Гаруспик, приближаясь.
- Да, так я зову свои видения. Я – Капелла.
- Артемий Бурах, - представился менху. – Сын Исидора Бураха.
Девочка кивнула ему, словно показывая, что ей это известно.
«Кажется её зовут Виктория, - припомнил Гаруспик. – Тогда что за прозвище?» Впрочем, переспрашивать он не стал.
- Твой отец просил не беспокоить тебя, но мне нужна помощь, - начал он, не слишком уверенно. Сочетание молодости его собеседницы и мудрости в её глазах несколько сбивало с толку.
  - Я помогу... помогу тебе, бедный. Ты весь как огненный. Как бы только от этой помощи тебе хуже не стало... Знаешь, я видела сон. Про тебя. И другие Хозяйки тоже видели - я еще не знаю, но чувствую. Ты ведь ищешь Исидора, я слышала. Правда?
- Ищу, - кивнул Гаруспик и тут же, вольно или невольно, солгал: - Я верю, что отец жив. Скажи, ты знаешь, где я могу найти Оспину?
  - Чшш. - маленькая Виктория приложила палец к губам, выглядя при этом странно по-взрослому. - Она водится рядом с Бойнями. Она никого не любит. Не ходи к ней. Или будет осторожным... слушай, что я хочу тебе рассказать. 
Твой отец любил играть с детьми. Спичка, Мишка, Чирок, Лодырь... к нему многие приходили, и все его любили. Он рассказывал нам сказки про степь и мару. Но сегодня... сегодня ночью у его дома была незнакомая. Другая. Я никогда не видела ее в городе. Я видела ее во сне - она пришла из степи, как людоедка-шабнак, которой всех пугают - только шабнак взрослая, холодная, а эта маленькая... девочка совсем. В вязаной шапочке и шарфе, и все как будто мерзнет. Я спросила у Спички - он тоже видел ее. Она бродила по полю Костного Столба, когда твой отец ушел. Танцевала и что-то тихо пела... Мне кажется, она его видела. А может... может быть и... нет, нет. Разыщи ее. Посмотри ей в глаза. Ты ведь умеешь.
- Хорошо, я найду её, - Гарспик припомнил прибытие в город, - Стах Рубин упоминал какого-то Спичку, который был в доме моего отца и узнал, что он пропал. Где его найти и кто это, вообще, такой?
-Ты не знаешь? Он ведь твой Приближённый! – широко распахнула бездонные глазищи Капелла.
- Кто-кто? – окончательно сбился с толку Гаруспик.
Девочка некоторое время смотрела на него с удивлением, а потом кивнула:
-Ясно. Сейчас всё расскажу. Приближённые – это люди, которые поднялись чуть выше…стали заметней, ну и сплетены с тобой, разумеется! Ты, во что бы то ни стало, должен сохранить их живыми. Это очень-очень важно, ведь они с твоей судьбой переплетены, как ниточки в скруте! Ты запомни их имена: Спичка, Мишка, Ноткин, Хан, Тая Тычик, Ласка, ну и я.
Бурах с явным напряжением, отразившимся в продольной морщиной, прорезавшей лоб , запомнил своих Приближённых.
- Я позабочусь о них. И о тебе, - кивнул он. – Обещаю.
- Конечно! – повеселела Капелла. – А Спичку ты у него дома найти сможешь, перейдёшь Жилку и вдоль неё до самого Горхона иди по другому берегу. Крайние, что у Горхона стоят, дома найдёшь – иди вдоль них. Пятый как раз тебе и нужен!
- Спасибо, - сказал Гаруспик и, не удержавшись, широко зевнул.
- Только это ты потом, ладно? – сказала Капелла, за руку втягивая её в свою комнату. – А сейчас вот отдохни немного. Как проснёшься – я тебя покормлю, а потом и к Спичке пойдёшь. Всё равно, его сейчас дома ещё нету, что тебе под дождём сидеть?
Гаруспик хотел спросить, откуда она знает про дождь на улице, но от усталости уже подкашивались ноги, так что он не замедлил воспользоваться гостеприимством Капеллы. Последнее, что он увидел, засыпая, был задумчивый взгляд дочери Ольгимского….

Сообщение отредактировал Orrofin - 26-08-2008, 21:16

[Genazi >>>]

САМОЗВАНКА.
День первый, Рождение.

Этой ночью мне снился сон. Холодный осенний воздух обжигал легкие, пожелтевшие и пожухшие стебли трав, тихонько хрустели под ногами, словно тонкие птичьи косточки. Странно, но этот звук успокаивал, отбивающее бешеный ритм, сердце. Я шла долго, очень долго. Настолько, что боль отдавалась в уставших икрах при каждом шаге. Руки, мои чудотворные руки, повисли по бокам, словно плети, а голова кружилась и стала словно ватная. Наверное, это все Степь, проклятая Степь путает меня, не дает мне выйти, не желает выпускать меня из своих цепких, когтистых лап.
Я так устала, что даже хотела лечь прямо там, на теплой земле, покрытой ковром из твири. Но... Впереди забрезжили тусклые огоньки, видно Он решил сжалиться над своей Вестницей. Мысли о еде и мягкой кровати вытеснили изнеможение, и я, почти не чувствуя ног, побежала вперед – к Городу.
Когда земля под ногами сменилась гладкими камнями тротуаров, я наконец перевела дух. Город встретил меня недружелюбно – огоньки в окнах светились мрачно, а серые громадины – лестницы, ведущие куда-то ввысь, незримо давили на меня. Ужасный, ужасный город. Неправильный. Жуткий.
Я шла вперед, минуя улицы, чувствуя, как глядят мне в спину гнилые глаза-окна, шипят презрительно ставни: «Самозванка, воровка».
Что сделала я, Чудотворница, чтобы быть названной воровкой? Перед кем провинилась, что же похитила, кого обманула? Нет ответа. И я шла, втянув в голову в плечи, стараясь двигаться тихо, будто действительно лгунья, воровка уличенная за кражей чужого добра.
Вскоре, дорога привела меня к пустырю, посреди которого, подобно клыку Земли, выпирала огромных размеров кость. Белая, гладкая и острая. А ею, словно булавкой приколовшей яркую бабочку к сукну, был пронзен худой старик, корчащийся в муках и кричащий от боли. Острие кости, покрытое кровавыми пятнами, смотрело вверх, насквозь проколов бок несчастного.
Уж не для того ли отправили меня в это ужасное место? Ответ ясен: конечно же, да, да! Я должна облегчить страдания этого старца! Но прежде чем я сделала шаг к мученику, я увидела...

Клара вздрогнула от холода и проснулась. Дрема не принесла ей отдохновения, скорее наоборот: тяжким грузом повисла на душе.
«Что же значит этот странный сон?» - думала она, немигающими глазами глядя в низкое серое небо. Серое от мрачных облаков, похожих на комья грязного пуха, сквозь которые едва-едва пробивался краешек дневного светила. Но и этой малости хватило для Вестницы.
- Быть может это знак? И мое призвание – точно так же нести Свет, пусть даже мне мешают облака невежества и ненависти? – вслух подумала она, обращаясь, то ли к себе, то ли к солнцу.
Меж тем, тучи полностью закрыли собою солнце, и мир вокруг чуть потемнел. Девушка нахмурилась, вновь вспомнив глупый сон.
«Кем же была она, та, другая? Почему мы так похожи?». Вновь и вновь вопросы, вновь и вновь нет ответов. А времени так мало, и так много нужно сделать. Ведь она – Вестница. Та, что обладает чудесными способностями, та, чье сердце рвется к благим поступкам...

Самозванка, все еще погруженная в свои невеселые мысли, поднялась на ноги и со страхом огляделась.
«Где это я очутилась?» - спросила она себя, отряхивая с ног прилипшие куски земли. Мягкие и влажные, они падали на траву, уже успев напитаться теплом её тела. Вытерев руки о кусочек ткани, невесть откуда появившийся в её кармане, она выбралась из странного углубления в земле, так напоминающего могилу...
Страх, липкий и холодный охватил её, когда она наконец поняла ГДЕ именно находится. Каменные плиты надгробий окружали её, и на мгновение ей показалось, что сон вовсе не закончился, что сон только начинается, и сейчас опять появится её страшное отражение, протянет к ней свои тонкие руки, от которых тянет запахом крови...
Но нет, её ипостась, её Альтер эго не решилось появиться пред ясными очами девушки, и та, переведя дух, пошла меж надгробий, мимолетом читая высеченные на них надписи.
«Что за странное место выбрал Он для моего появления...» - успела подумать она, грустно улыбнувшись. Страх уже прошел – мертвых бояться грешно, они ничего плохого тебе не сделают, а вот живые...
Кстати, о живых. Оторвав взгляд от очередной плиты, увековечившей память некоего Фархада, она увидела женщину, женщину в черном платье, смотрящую на неё, Самозванку, с неким суеверным ужасом.
«Наверное, я действительно выгляжу ужасно» - промелькнуло в голове у девушки, - «Выбралась из могилы, и хожу по кладбищу, как по вотчине своей... Картина и впрямь устрашающая». Но прежде чем Самозванка открыла рот дабы поприветствовать как полагается очевидицу её «восстания из мертвых», та убежала, не оглядываясь.

«Почему все так боятся меня?!» - в отчаянии подумала Клара, потирая затекшие ладони. «Ведь я – Чудотворница, я – Вестница, наконец! Неужели это моя Судьба – сеять страх в сердцах людей? Но ведь не для этого предназначена моя сила, не для этого...»

Самозванка еще долго смотрела вслед беглянке, а затем пожала плечами. Дел много, а времени так мало. Но с чего бы начать?.. Подойдя к небольшому зданию, смутно похожему на сторожку, она робко постучала в хлипкую дверь, успев лишь подумать:
«А зачем нужно сторожить кладбище? От кого?»

Сообщение отредактировал Genazi - 5-01-2009, 20:16

[Woozzle >>>]

Кладбище

Зябко кутаясь в широкий перепачканный землей шарф, Клара ожидала ответа. Кладбищенскую тишину – особенную, скорбную, давящую – нарушал только ветер, поигрывающий метелками трав. Девушка поежилась. Промозглое осеннее утро гладило по щекам, касалось голых коленей, норовило забраться под одежду – может быть, хотело согреться? А Клара бы и рада согреть бедняжку, да у самой зуб на зуб не попадает. Она постучала решительнее, ответом была все та же тишина. Набравшись смелости, она толкнула дверь – сторожка была не заперта. Внутреннее убранство комнаты поражало своей убогостью. Голые стены, малюсенькое оконце, топчан у стены – тот, кто здесь жил, не заботился о комфорте, не мечтал об уюте, не искал отрады для глаз. Здесь не было даже очага, что огорчило Клару куда больше, чем отсутствие хозяина. Больше всего на свете ей сейчас хотелось протянуть озябшие ладони к огню. Девочка присела на топчан, не зная, как поступить. Дожидаться кладбищенского сторожа? Пойти поискать других людей за оградой? ...Вернуться в свою яму, чтобы проснуться еще раз – уже по-настоящему?...
Слух уловил скрип кладбищенских ворот, должно быть вернулся сторож. Клара ожидала появления хозяина комнаты слегка насторожено – как отнесется он к появлению нежданной гостьи? Минуты, впрочем, бежали, а хозяин не спешил навестить свое жилище. Устав ждать, Клара вышла из сторожки и изумленно замерла. По кладбищу неторопливо, словно выполняя какой-то важный ритуал, бродила девочка. Возле каждого надгробия она останавливалась, чтобы отломить от большого каравая кусок хлеба и положить его на могилу, и лишь после этого двигалась дальше. Выглядела она при этом так серьезно и сосредоточено, что не возникало никаких сомнений - этой церемонии она придает очень большое значение. Клара даже почувствовала себя неловко, словно подсмотрела что-то, не предназначенное для посторонних глаз, и чтобы избавиться от этого чувства, она поспешила подойти к девочке.
В глазах маленькой смотрительницы кладбища читалось недоумение, но не было страха.
- Откуда ты взялась? – очередной кусок хлеба лег на могильную плиту.
Клара неожиданно для себя проводила его долгим взглядом. Девочка, заметив это, растеряно смолкла, но тут же протянула Самозванке большую краюху.
- Вообще-то это для мертвых… Им никто кроме меня не принесет еды, никто не чувствует их голода и их грусти. Но ты тоже похожа на моих мертвых. В тебе нет зла, но тебя все равно боятся. Бедная…

Сообщение отредактировал Woozzle - 27-08-2008, 16:52

[Хелькэ >>>]

Бакалавр.
(вместе с Вуззль)

Дорога, которую Андрей описал так тщательно, оказалась на удивление короткой – около десяти минут пути не слишком быстрым шагом. Стержень, дом Сабуровых, на взгляд бакалавра отличался особенной мрачностью – странная черно-белая мозаика на стене второго этажа, да и сами стены – темно-серые, почти черные. Нет, столица была много ярче и жизнерадостней, во всяком случае, на вид.
Войдя во двор со стороны набережной, Данковский замешкался – кажется, в само здание было два входа… Он постучался в ближайшую дверь, поднявшись по ступеням. Интересно, отсюда его тоже выставят?
Катерина чувствовала себя разбитой.
Ночь, полная повергающих в трепет видений; устрашающая героиня этого сна во плоти; недавний визит Симона… События и предчувствия наслаивались друг на друга, сплетались, завязывались в узелки, подобно нитям в умелых руках, в совершенстве владеющих искусством макраме. Лик нового дня под пальцами неведомого рукодельника становился все более зловещим. Утро скалилось неизбежностью, утро роняло с ощеренных клыков ядовитые капли отчаяния, утро, сжатое в тугую пружину, было готово к броску, но отчего-то медлило. Так сытый кот играет с серым мышонком, заставляя маленькое сердчишко заходиться от страха. Подденет когтями, слегка придавит, затем ослабит хватку и подарит восхитительную иллюзию свободы, но лишь затем, чтобы миг спустя вонзить острые зубы в мохнатый бок.
Катерина ощущала себя именно таким мышонком. Больше того, весь город, сам мир вокруг сегодня казался ей живой игрушкой в когтях огромного кота. Как скоро ему надоест забава, когда он явит, наконец, обреченной жертве свою неоспоримую власть? Сколько еще ударов успеет отмерять испуганное сердце бедной мышки?
Стук в дверь прозвучал неприятным и резким ответом. Катерина вздрогнула было, но вещее сердце подсказало – нет, пока еще нет. Кто бы ни стоял там, за дверьми, с чем бы ни явился – с ответами или с вопросами, кем бы ни оказался – вестником гибели или надеждой на спасение, последний удар хищника будет нанесен не сегодня.
- Войдите, - голосу Хозяйки недоставало властности, приглашение прозвучало устало и отстраненно; так говорит обычно человек, ожидающий дурных вестей и смирившийся с этим ожиданием.
Мужчина, открывший дверь, был ей незнаком и не вызывал ровным счетом никакого желания завести знакомство. Столичный лоск, резкие, хотя и не лишенные привлекательности черты лица, острый холодный взгляд. Катерина готова была поклясться: все, что составляет основу ее жизни – скрытое от глаз, нутряное, мистическое – покажется ему смешным и нелепым. Он чужой здесь. И пока город не примет его, пока сам он не примет город, ему не узреть истиной сути вещей.
- Что вам угодно? – в тоне не было неприязни, лишь все та же безмерная усталость.
- Даниил Данковский, бакалавр, - представился гость. – А вы Катерина Сабурова? – и не дожидаясь ответа (ведь он был очевиден), продолжил: - Я прибыл в ваш город для встречи с Симоном Каиным, как вы, возможно, уже знаете. Но придя в Горны сегодня, я не застал его… в живых. И, честно говоря, пребываю в полном замешательстве, так как услышал, что совсем недавно его видели совершенно здоровым у реки, он вроде шел куда-то… Я только хотел узнать, был ли он у вас сегодня? Если он жив и произошла ошибка – я должен его найти.
«Слушая себя со стороны, признаю – выгляжу безумцем», подумал Даниил.
Катерина вздохнула и приложила ладонь ко лбу. Вот оно, подтверждение ее предчувствий. Этот человек, полагающий, что о его приезде обязан быть осведомлен весь город, привыкший мерить все своим аршином, закоснелый в своем рационализме, пытается понять происходящее, даже не стремясь постичь суть. Впрочем, вопрос был задан. Прямой вопрос, требующий такого же прямого ответа.
- Да, Симон был у меня. И именно сегодня, менее часа назад.
- Ж-живой? - Данковский от неожиданности запнулся. - Простите меня, какие глупости я говорю, разумеется, он был живым. Симон не сказал вам, куда направится потом? Понимаете, это очень важно для меня. Не будь это дело важным, я и не осмелился бы отнимать ваше время.
Ему почему-то хотелось закончить разговор поскорее. Эта женщина, она вызывала у него... нет, не страх, скорее, опасение. Ощущение, что в ней что-то не так. Сабурова выглядела больной - бледнее обычного, глаза будто горят, волосы необыкновенно черны. Как ведьма из сказки, подумалось бакалавру.
- Не думаю, что Вы сможете его догнать. Мало хотеть найти Симона, нужно, чтобы Симон хотел найти Вас… – внезапно Катерина сбилась, взгляд стал отрешенным, пустым. Страшным. - Он ушел по мосту. Я смотрела ему в спину, но не видела цели.
Это странное состояние длилось один лишь миг. Сабурова встряхнулась и сухим надтреснутым голосом закончила:
- Идите к Горнам.
- А... по какому мосту он ушел? - Даниил едва ли не впервые в жизни почувствовал себя крайне неосведомленным. - Их же несколько. Я еще не совсем знаю город, вернее сказать, совсем не знаю...
Катерина сделала шаг к окну, отодвинула плотную штору, кивком указала на открывающийся вид: аккуратный дворик, тротуар, Жилка, несущая свои воды к Горхону. Чуть левее – мостик.
- А теперь, если Вы не против, я бы хотела отдохнуть. У меня раскалывается голова.
- Конечно, - бакалавр склонил голову. - Спасибо вам большое; не знаю, что бы я делал без вас.
Уходя, он закрыл за собой дверь беззвучно, чтобы не вызвать еще большую головную боль у Катерины. По его мнению, ей следовало бы отдохнуть.
"Дня два, не меньше", подумал Данковский, вспоминая ее бледность.

[Барон Суббота >>>]

Гаруспик. День первый. Полдень

Когда Артемий проснулся, старинные часы, стоящие напротив кровати показывали без десяти двенадцать.
«Целых шесть часов проспал, - подумал он, потягиваясь и вставая. – Раньше трёх-четырёх хватало…Наверное твири много цветёт».
Обнаружив ботинки рядом с кроватью и обувшись, Гаруспик встал и осмотрелся. Капеллы нигде не было, но на столе лежало несколько бутербродов с мясом и стояла бутылка молока. Ни записки, ни другого пояснения происходящего не было, но его и не требовалось. Справедливо рассудив, что завтрак предназначается ему, Артемий поел, тщательно пережёвывая хлеб с мясом и обильно запивая всё это молоком, после чего покинул апартаменты Капеллы. Уже уходя, Бурах-младший заметил небольшую горсть монет, лежащих у кровати.
«Ах да, конечно! На удачу!» - вспомнил он, и сгрёб монеты в карман. Усилий не убудет, а вдруг правда?
Пустую бутылку Артемий прихватил с собой, наполнив водой у ближайшей колонки и закрыв крышкой.
«Как там она говорила, - людей на улице было существенно больше, так что, за нож он браться не стал. – Перейти Жилку, по тому берегу до Горхона, пятый дом направо. Ну что, сейчас посмотрим, кто ты такой, Спичка!»
Гаруспик почесал жёсткую щетину на подбородке и двинулся по направлению к мосту.
Город дышал осенью. Той особенной осенью, которая лишь в Степи бывает – чистой, пахнущей терпкой твирью и удивительно светлой. С Горхона, каким-то чудом минуя многочисленные дома и ограды, дул холодный, пронизывающий ветер, для изнеженного жителя столицы могущий показаться неприятным и опасным для здоровья, но для настоящего степняка, в нём была лишь свежесть, свобода и ответ. Гаруспик с наслаждением втянул воздух ноздрями и в который уже раз поразился, как сильно цветёт твирь в этом году! Он запрокинул голову и увидел Небо. Большое-большое, каким был мир в детстве и такое синее, что, казалось, оно приближается и вот-вот прижмётся к земле, обнимет её, как обнимает муж жену, возвратившись издалека.
Гаруспик простоял посреди улицы несколько минут, вызывая удивлённые взгляды прохожих, потом встряхнулся, словно сбрасывая с себя что-то, ожёг окружающих колючим взглядом и двинулся к мосту. Шёл он не быстро, однако, люди не торопились поравняться с ним. Пожалуй, единственными существами, относившимся к Бураху-младшему без страха или враждебности были местные собаки. Да, и ещё дети, игравшие на улице, без всякого присмотра., совершенно не пугались его, разве что, смотрели как-то странно.
«Дети…странно, что отец проводил с ними много времени. Надо будет расспросить этого Спичку!» - думал Артемий, пересекая мост и двигаясь вверх по течению Жилки, мимо Стержня, имения Сабуровых и дальше по набережной. Когда родовое гнездо третьей правящей фамилии почти скрылось из виду, Гаруспик зачем-то обернулся и увидел размазанное чёрное пятно, мелькнувшее у двери в апартаменты Катерины, словно кто-то, одетый в долгополые чёрные одежды вошёл к Хозяйке или вышел от неё.
«Помнится, люди говорили, что в город прибыл некий доктор из Столицы…и что ходит он в плаще змеиной кожи. Сильный человек, если конечно змею ту по линиям раскрывали!» - Гаруспику было не зачем возвращаться и он продолжил свой путь.
Дом Спички, если конечно это был он, стоял совсем недалеко от той части берега Горхона, которую не охватила каменная набережная, и где до сих пор в изобилии росли камыши. Это было двухэтажное, битое временем и степными ветрами здание из старого, отдающего рыжиной кирпича. Дверь вновь оказалась не заперта, и Гаруспик вошёл внутрь, заявив о своём присутствии звучным скрипом и громким хлопаньем об косяк.
- Есть кто дома? – спросил он, вызвав гулкое эхо.

[Черон >>>]

Кладбище

(главным образом, Дженази и немного скромного трагика)

Клара улыбнулась хрупкой девушке чуть растерянно. В этом тусклом свете, смотрительница казалась очень тонкой, почти прозрачной, и так похожей на неё саму. Быть может Ласка и есть тот самый морок, отражение, которое видела она во сне? Присмотревшись к ней внимательнее, девушка поняла что нет, не Ласкою был её таинственный близнец.
Самозванка приняла краюху с благодарностью, тут же откусив довольно внушительный кусок. Медленно, смакуя, она пережевала хлеб. А затем...
- Не страшно тебе здесь одной жить? – с ноткой непрошенной заботливости вопросила Самозванка, невольно содрогнувшись от мысли о том, как должно быть жутко здесь бывает в сумерках.
- Одной?.. – голос смотрительницы звучал глухо, как будто раздавался откуда-то из глубины тела. - А ты разве не слышишь их? Песни... из-под земли, шорох, скрежет... посмотри, как тут все живое! А еще ты. Ты откуда?
Клара с опаской посмотрела под ноги.
«Все живое говоришь...Ужас какой» - подумала она, вздрагивая. Затем, стряхнув тяжелые мысли о живых мертвецах, ворочающихся в своих гробах, она неопределенно махнула рукой:
- Я...Я не знаю. Просто была где-то, и раз, появилась. Наверное, потому что я здесь нужна... – больше для себя, чем для любопытной девчонки, пробормотала Самозванка.
- Но, я думаю, это не так важно. В конце концов, я же тут, а не там. Меня зовут Клара, я...
«Чудотворница» хотела сказать Самозванка, да вовремя передумала:
-...как видишь брожу тут. Холодно здесь, неуютно, милая. Где бы мне согреться? Куда пойти? – прошептала она, глядя под ноги.
- Клара, - тихо повторила Ласка, опуская свои бесцветные глаза. - Клара. Клара, Клара... Так значит, Катерина пришла сегодня за тобой? И испугалась тебя?.. Не потому ли беспокоятся мертвые, что твои шаги слышны у них над головами?..
Несколько мгновений она просто смотрела на гостью, чуть склонив набок голову.
- Ты ведь хорошая, правда?.. Я вижу. И они тебя любят. Обязательно полюбят. Хочешь, останься со мной. Я согрею тебя дымным твирином, огня здесь разжигать нельзя... но ведь ты, наверное, хочешь к людям? Никто из них, теплых, не остается у меня надолго...
Клара встрепенулась:
«Так значит, ту женщину звали Катерина?» – подумала она, чуть удивленно – «Красивое имя. Вот только почему она меня испугалась?»
- И я не останусь, милая. Нельзя мне у тебя оставаться, время, время драгоценное тратить да мертвых беспокоить.
Самозванка вздохнула, глядя на бледное личико Ласки:
- Я хорошая, да, но беспокойная. Нельзя мне оставаться, никак нельзя. Вот только...К кому бы мне пойти? У кого попросить совета и приюта? Что делать?
- Конечно, - бледная улыбка была почти незаметна на лице смотрительницы. - Ты живая, настоящая... тебе в город надо. Разыщи Капеллу. Она всех у себя привечает. Живет она в большом доме на берегу реки, он весь надутый, как бурдюк с кровью... Ты, милая, выйдешь за ограду, и иди по железной дороге - а там у речки свернешь. Спросишь кого угодно из детей, дом Капеллы тебе все покажут... А знаешь...
Лицо Ласки стало еще больше похожим на восковую маску - бледные черты, мутная пелена на глазах, и так на вид почти заросших водянистой рябью.
- Я ведь видела тебя, - прошептала она. - Вспомнила... ты ведь была вчера на пустыре, правда? Там, где костный зуб Земли!
Сердце девочки-Чудотворницы ухнуло в глубокую пропасть. Таинственный сон начал оживать на её глазах, становясь все более жутким и реальным.
«Костный Зуб...Костный...зуб...Зуб...Клык это, никакой не зуб. Кровавый и жуткий клык. Вырвать его нужно. Вырвать с корнем» - промелькнула в её голове мысль. И прежде чем она успела сказать хоть что-нибудь осмысленное, рассудок все сделал за неё:
- Нет! Не было меня там! Ни вчера, ни сегодня, вообще не было, милая! – чуть ли не в панике ответила она, взмахнув руками. Жест был чуть резковатым, но завораживающе гармоничным.
- И не видел меня никто, потому что не могла я быть там – уже более спокойно, с гипнотически-убеждающими нотками в голосе, продолжила девушка. Словно по наитию. Словно умела всегда такое. Словно кто-то вел её за руку, глупую и неразумную. Кто-то умный и знающий. Разум Клары расслабленно отдался странной чужой воле и голос, её-чужой-странный-непонятный вещал:
- Забудь, милая. Не было меня на вашем пустыре Костного Зуба. Тебе приснилось наверное, девочка. Приснилось. Сегодня много всяких историй странных случается, знаешь? Пойди поспи, у тебя усталый вид. Ты наверное так измучилась с этими холодными, отдохни. - Прошептала она тихо, но четко.
Затем, улыбнувшись, потерла озябшие руки:
- А за хлеб тебе спасибо, и за помощь тоже. Век не забуду, ты уж мне поверь. Я тебя отблагодарю...Как зовут тебя, кстати?
- Ласка. Ты приходи еще, хорошо?.. Я про тебя им рассказывать буду, и молоком поить... Придешь? Сестрица...
Она еще долго стояла, обернувшись, и провожая взглядом гостью - как статуя, единственная на этом кладбище. И такая же мертвенная. Спутаные волосы лежали на щеке, как чужие - их, наверное, можно было смять в ком, и вылепить их них корону из грязного золота.
Кладбище осталось позади. Впереди простиралось Гнилое Поле, прямо поперек ее пересекали рельсы, по которым, должно быть, уже давно не ходил поезд. Но даже когда Ласка пропала из виду за большими створчатыми воротами, Клара все еще слышала глухой хриплый шепот - это мертвые передавали сказки друг другу, разевая, как рыбы, набитые холодной землей рты.

Сообщение отредактировал Черон - 27-08-2008, 23:39

[Genazi >>>]

Капелла. Клара. Встреча.

Улицы города встретили Клару не так дружелюбно, как она ожидала. Ей все время казалось, что редкие прохожие – дети, забулдыги, рабочие, то и дело оглядываются на неё, прожигают Самозванку взглядом, изучают. От подобных мыслей становилось неуютно. Тяжелый воздух ленивым зверем вползал в легкие и с трудом выходил обратно. Где-то вдалеке была видна исполинская Башня, странная и пугающая.
«Ничего…Колосс на глиняных ногах, мы еще посмотрим…» - с непонятной уверенностью вдруг подумала девушка, отворачиваясь от чуда архитектурной мысли. Отвернулась, и решила считать камни. Вот овальный, вот – квадратный. Вот – бесформенный какой-то. Вот тут – бело-серый кружок.
Ноги сами вели её куда-то, сквозь переулки, сквозь жилы и вены этого зверя, по недоразумению называемому городом.
- Мама-мама не велит, пятаки снимать с их век… - пропела она вдруг, вспоминая о Ласке и её Соседях.
Меж тем, кривая дорожка вывела её на приземистый особняк, похожий на огромную бородавку. Сомнений нет – это и есть тот самый «бурдюк с кровью», Сгусток, имение Ольгимских.
«Вот только в какую из двух дверей войти?» - подумала Клара, в нерешительности встав перед оградой. А затем, ничтоже сумняшеся, она громко прокричала:
- Капелла!
Виктории было неспокойно. Еще до того, как Гаруспик проснулся, она ушла, не сказав никому ни слова, и темные мысли гнали ее по городу. Она заглядывала в лицо надменному Театру, но дом масок выглядел таким же, как всегда - его одного не коснулось предчувствие мрака, окутавшее город. Возвращаясь домой, она услышала, как кто-то звал ее - детский, чуть охриплый голос, произносящий буквы имени как будто в первый раз, неуверенно.
- Я здесь! - она помахала рукой девочке. Странно, но со спины она казалась Капелле совсем смутно знакомой.
Клара обернулась, и Виктория, не выдержав, вскрикнула - это было то самое лицо!
- Ты!.. Зачем ты пришла, я ведь ничего не сделала тебе!..
Клара даже не удивилась: странности этого дня давным-давно перешли все рамки возможного, так зачем лишний раз беспокоиться? Но как ни старалась девочка-Чудотворница, её сердце кольнула острая обида:
«Почему меня все ненавидят? Что я вам сделала? Почему вы меня боитесь? Что я натворила?» - в очередной раз безмолвно спросила она у жителей Города. И в очередной раз не было ей ответа. Наконец, собравшись, Самозванка шагнула вперед, к Капелле:
- Не бойся меня, Капелла. Ты мне ничего не сделала. И я тебе ничего не сделаю. Или сделаю… Но ты не бойся, я не умею творить зло – промолвила она мягко.
Еще один шаг.
- Та за кого ты приняла меня – не я. Морок, пустые слухи, клевета – наугад бросила она, не меняя интонации… Эх, знала бы Чудотворница, с КЕМ ты играешь…
Еще шаг.
- Меня послала к тебе Ласка, добрая девочка, смотрительница кладбища. Она сказала, что у тебя я могу найти помощь и ответы на вопросы… Помоги мне, Капелла. Я в долгу не останусь.
Еще шаг.
- Пожалуйста.
К Виктории вернулось самообладание - она твердо протянула вперед раскрытую ладонь, как бы предостерегая Клару. И глаза, ее глаза!.. Как чувствуется в них мягкая, оберегающая, но все же - власть. Это была отнюдь не кроткая Ласка.
- О чем ты говоришь, бедная? Не останется в долгу... а знаешь ли ты, какой долг платят за доверие? Пушинку, дуновение ветра - или тяжесть размером с гору, третьего не дано. Я видела, как ты идешь по пустырю, как обнимаешь окоченевшего Деда, и как он перестает чувствовать холод.
- Но я чувствую... - Капелла перевела дыхание, и во взгляде ее, обращенном на Клару, мелькнули нотки грусти. - Несчастная ты, ты не врешь, не можешь... Прости, не смогу я тебя согреть. Никто не сможет. Разве что водой напоить. Вот, держи флягу... ты из Степи, а она пахнет маревом... Знаешь? По твоему следу идет человек. Он добрый, хоть и страшный. Я рассказала ему о тебе, когда увидела во сне. Если он будет искать тебя, вы обязательно встретитесь. Поверит он тебе - поверю и я. Не придется тебе платить кровавыми долгами, приючу и всем расскажу, что ты хорошая. Убеди его. А не встретитесь - сделай что-нибудь другое, доброе, чтобы все увидели тебя, настоящую. Говорят, по делам судить вернее, чем по словам.
«Все меня гонят сегодня… Может пойти обратно к доброй Ласке, лечь в могилку да и остаться там?» - уныло подумала Самозванка. День еще только начинался, а тело уже ломит от усталости. И нет никого кто приютит, нет никого кто поможет. Глаза её смотрели сквозь Капеллу, а слова девочки отражались от стенок её усталости, словно горошины. Так и стояла она, чуть устало прикрыв веки, и прижимая к груди несчастную флягу с водой.
- …Сделай что-нибудь другое, доброе… - внезапно донеслось до неё, словно с другой стороны широкой реки. Клара сфокусировала взгляд на Капелле и с улыбкой спросила:
- …Что же, например?
- Тебе решать, - тихо ответила Капелла. - Это тоже такой долг, который не назначишь. Ты пришла в город - мне кажется, ты вернулась после очень долгой отлучки, и когда-то уже была с нами - так покажи, что ты вернулась как любящая дочь.

Сообщение отредактировал Genazi - 16-09-2008, 19:53

[Барон Суббота >>>]

Гаруспик. День первый.

(с мастером нашим Чероном, последним среди благорожденных и подвигами литературными изобильным)

Ответом Артемию была настороженная и молчаливая тишина. В целом дом выглядел так, словно в нем уже много месяцев никто не жил - углы, заросшие комками паутины, старые кое-где треснувшие доски, обвалившиеся плитки облицовки и просыпавшаяся штукатурка. Над всем этим висело какое-то мертвенное впечатление - здесь никого нет, и давно не было - знакомое еще как после посещения отцовского дома. Раньше здесь все было... по-другому. Разве что толстого слоя пыли на полу не хватало для завершающего штриха. А не ошиблась ли Капелла? Или, может быть, ошибся сам Бурах, спутав один домик с как две капли воды похожими на него собратьями...
От коридора отходило две комнаты в разные стороны, направо и налево.
Гаруспик пересёк порог и двинулся вглубь дома. Его армейские ботинки на жёсткой подошве рождали резкиее и гулкие звуки шагов, разносившиеся, казалось, по всему дому, и жадно пожираемые его пустотой. Артемий медленно шёл по коридору, заглядывая в комнаты и запустив обе руки в карманы куртки. Правая его ладонь нежно поглаживала рукоять ножа.
- Спичка! - Артемий ещё раз окликнул неизвестного, дойдя до конца коридора. - Я сын Исидора Бураха. Ты здесь?
Он развернулся и пошёл обратно к двери.
- Правда?.. - послышался из глубин дома приглушённый детский голос. - Что ж ты сразу не сказал...
Послышалось невнятное шебуршание и стук закрывающейся створки окна, и через некоторое время из комнаты справа высунулась огненно-рыжая голова, побитая обильно налипшей на волосы паутиной.
- Я думал, бритвенник какой. - извиняющимся тоном протянул Спичка. - Страшный ты... А ты из столицы приехал, да?
- Да, - кивнул Артемий пристально рассматривая своего собеседника. - А ты Спичка?
- Я, - кивнул парень, высовываясь из-за двери полностью. Выглядел он, как только собравшийся к бегству, одетый совсем по-уличному - в ботинках и старой потертой куртке. - Ты меня здорово перепугал; смотрю, идет прямо ко мне, заходит так уверенно, да еще и с лезвием в кармане... А ты зачем сюда? Деда не нашел - то есть отца, в смысле?
- Не нашёл, - Гаруспик вытащил руки из карманов и опёрся спиной об стену. - Рубин сказал мне, что именно ты узнал, что отца...нет. Можешь рассказать, как всё было?
- Значит, он так и не вернулся...
Круглое лицо Спички выражало крайнее смятение. Он присел на корточки, потом снова вскочил, и зашагал поперек коридора, от стенки к стенке. Под ногами хрустели, крошась, отломанные плитки.
- Было, значит, так, - начал он, остановившись, и обернувшись к Гаруспику. - Я ночью этой не спал - дело было, пробежаться по Гнилому Полю, высмотреть там... ну да не важно, он все равно не пришел. Так вот, возвращался я еще перед рассветом, обходил, как водится, Костный Столб... и увидел. - Спичка перевел дух. - Девочка. Незнакомая. Идет от дома Исидора - ну, или откуда-то из тамошних рядом. И прямо по пустырю! Я даже не поверил поначалу, туда же нельзя заходить до рассвета, да и вообще детей не пускают... Вот. Она покружилась вокруг Столба, что-то говорила, но я не расслышал - и пошла обратно, куда-то к кладбищу или степи. Я и думаю, дай загляну к Деду... а там дверь открыта, вещи разбросаны, все дневники раскиданы, экстракты вылиты... Уж думал, его кто силой утащил. И бумажка. На столе. Я схватил, и давай со всех ног к Рубину... он единственный Деда ученик... был. Вот.
- Девочку запомнил? - Гаруспику отчаянно захотелось курить. Ловко свернуть папиросу, как это делали многие его сокурсники, прикурить от зажигалки или спичек и втянуть в лёгкие тяжёлый, ядовитый дым. Гадость. - И записку читал?
Он помнил, что Рубин говорил о содержании послания Исидора, но...Артемий был слишком уставшим, чтобы запомнить его слова в точности, да и новость о пропаже отца изрядно его подкосила. Так что осталось что-то очень смутное, как послевкусие сна.
- Не читал, - отрекся Спичка. И, заметив скептическое выражение Артемия, замотал головой. - Не до того было. У меня сердце в пятки ушло - не мог Дед так дом оставить, даже когда уходил надолго... Потом, когда Рубину показал, спросил что там - говорил, про тебя. Тебе он разве не показывал? А девочка... одежду помню. Шарф пегий, серая шапочка на голове. Вязаная. Куртка - теплая вроде. И ботинки, как по грязи ходить, вроде твоих. А, еще, - спохватился парень, - мне бумаги Деда Стах отдал. Тебе их вернуть, может?
- Конечно! - Артемий отлепился от стены и подался вперёд. – Вот, спасибо тебе, Спичка, помог!
- Угу, погоди, я сейчас, - быстро кивнув, Спичка влетел обратно в комнату. Пару минут оттуда слышалось шуршание и скрежет, даже звук отодвигаемого камня - похоже, восприняв полученные на хранение документы, мальчишка запрятал их на совесть.
- Держи, - в руке он сжимал довольно беспорядочную толстую пачку листов, кое-где встречались папки или сшитые вручную страницы. - А если Дед совсем пропал, теперь ты у нас вместо него будешь?
- Не дай Мать Бодхо, но да, - тяжело выговорил Артемий. - Я старший, после отца в нашем роду.
Гаруспик задумался о чём-то, машинально крутя в руках кипу бумаг.
- Скажи, а ты знаешь, где Оспину найти можно сейчас...и кто она вообще такая?
- Знааю... пожалуй. Если она там еще. Она степнячка, но странная - не танцовщица, не Травяная Невеста, не работает в городе нигде. Говорят, он служительница Бодхо, но разве Матери не только мужчины служат? А даже если не так, все равно она ни обрядов не проводит, ни травы не собирает. Вроде как с Червями дружит, но кто она для них - шабнак знает. А зачем она тебе?
- Рубин сказал, она может рассказать что-то или передать, я не очень понял. В любом случае, найти её надо.
- А, - Спичка кивнул, но непонимание из его взгляда никуда не делось. - А я и не знал, что Стах с Оспиной дружен. В общем, когда я раньше про нее слышал, она жила в Сырых Застройках. Самый крайний дом, рядом с кладбищем, у ограды. Только ты это... поосторожней там. Не заходи, как ко мне - а то проклянет еще.
- Думаешь она осмелится проклясть менху? Из рода Бурахов?! - бровь Гаруспика поползла вверх. - Кто же она такая тогда?! Ну да ладно, на месте разберусь. Спасибо тебе, ещё раз, Спичка. Будь аккуратней и если что - найди меня, я дружбы не забываю.
Артемий повернулся спиной, снова запустил руки в карманы и покинул дом мальчика, прикрыв за собой дверь. Накрапывал мелкий и частый дождь, из тех, что так нравились Бураху-младшему в детстве. Тогда он думал, что это небо специально плачет, чтобы умыть чело Матери Бодхо от пыли, что приносят на своих ботинках люди. Сейчас...да многое ли изменилось?
Гаруспик исчез в пелене усиливающегося дождя...

Сообщение отредактировал Orrofin - 28-08-2008, 22:59

[Genazi >>>]

Гаруспик и Клара. Пересечение.

Прохладные, ласковые пальцы усиливающегося дождя ласкали Гаруспика по плечам, по голове и лицу, но он не обращал на них внимания – просто шёл дальше, через Кожевенный квартал к указанному дому. Людей на улицах было мало, ведь мало кто хотел мокнуть, что вполне устраивало Артемия. По природе своей он предпочитал общество избранных близких существ, а не шумные компании и многолюдные улицы. Дождь навевал немного меланхолическое, задумчивое настроение, и взгляд Бураха шарил по пустынным улицам. Время от времени приходилось смаргивать – вода попадала в глаза.
Самозванка не любила дождь. Становилось слишком холодно, а без того невысокая температура тела падала почти до отрицательных величин. Так и сейчас, Клара почувствовала, как тщательно оберегаемое тепло начинает испаряться, одежда стала прилипать к коже, которая тут же покрылась бледными пупырышками.
- Ненавижу дождь... – Тихонько прошептала она, согревая руки дыханием.
Меж тем, совершенно не обращая внимания на окружающий мир и полностью замкнутая на себе, Самозванка ощутила нечто странное, нечто очень неприятное... Как будто что-то тяжелое давит на плечи. Как будто чьи-то руки сдавливает что-то внутри. Девушка встревожено оглянулась. Пустые улицы Города ничего не объяснили ей, угрюмо кося на Клару своими окнами-глазами. Но... Вскоре, откуда-то из-за угла вышел он. И Чудотворница поняла, что именно он является причиной этого гнетущего чувства, медленно сжимающего душу.
Он был страшен. Волчьи глаза этого странного человека вызывали у неё панический страх, а невидимая кровь, которая несомненно не раз запятнала его руки заставляли желудок судорожно сжиматься от тошноты.
«Потрошитель...Потрошитель...» - промелькнуло у неё в голове, и машинально она отступила назад, и даже хотела убежать прочь...но, устыдилась своей боязни. Ей ли, Чудотворнице пугаться какого-то странного дядьки? Нет, нет, безусловно! Она – Вестница!
- Что ты так смотришь?.. – с вызовом спросила она, глядя ему в прямо в глаза.
Гаруспик поначалу даже не заметил этой девочки, более всего напоминающей под дождём растрёпанного воробья, который неосмотрительно уселся под дождевой трубой во время грозы. Наверное, если бы она его не окликнула, то он бы так и прошёл мимо…Если бы! Линии судьбы, что в плоти Матери Бодхо похожи на лини человеческих тел – они ровно на своём месте и иначе быть просто не может. Вопрос девочки привлёк к себе внимание Артемия, он разглядел шарф, шапку, замызганную куртку…ботинки… Да ведь это её описывал Спичка!
- Стой! – крикнул он, срываясь с места в карьер.
Девочка стояла шагах в тридцати, и Гаруспик больше всего на свете сейчас боялся. Что она растает в воздухе или, вовсе, окажется пустым видением.
Самозванка вздрогнула.
«А вдруг...» - промелькнула пугливенькая мысль. Но, не решившись её продолжать, Клара лишь покрепче сжала кулаки и громко произнесла, чуть подрагивающим голосом:
- А я...Я даже и не собиралась никуда убегать! Я...Стой! Не приближайся!
Она выставила ладони перед собой, словно ставя какой-то защитный барьер.
- Я...стой там, где стоишь. Пожалуйста.

Сообщение отредактировал Genazi - 16-09-2008, 19:51

[Барон Суббота >>>]

Гаруспик и Самозванка. Продолжение

(с Генази)

Гаруспик замер в пяти шагах от девочки, словно налетев на стену. Правая рука непроизвольно дёрнулась к карману, но всё же Артемий сумел вовремя взять себя в руки.
- Кто ты?! – он спрашивал не губами, а всем своим существом.
Что-то кольнуло в груди Самозванки, когда она увидела резкий жест Гаруспика. Что он прячет там в кармане? Пистолет? Нож?
- Я...Я... – она сглотнула, собираясь с мыслями. Страшный человек не сделал ничего плохого...пока. Но руку Самозванка предусмотрительно не опускала. Как будто бы это могло ей помочь...
- Я... Клара. Меня зовут Клара, - ответила она уже чуть спокойнее. – Но гораздо важнее для меня сейчас: кто ты сам, человек с волчьими глазами?
- Меня зовут Артемий Бурах, - Гаруспик всё же взял себя в руки и заговорил спокойней. - Менху из рода знающих линии. Сын Исидора Бураха. Ты знаешь моего отца?
Клара отрицательно покачала головой. В её глазах появилось странное выражение, будто бы она что-то припоминала, но...Нет. Пусто. Ничего нет.
- Я знаю теперь, что тебя зовут Артемий. Но мне незнаком твой титул, и я не знаю твоего отца. Извини.
"Врёшь!" - хотел было выкрикнуть ей в лицо Гаруспик, после чего схватить мелкую паршивку и заставить говорить правду...
Он представил себе это так чётко, что линии тела на мгновение проступили в его взоре, накладываясь на образ Клары. И всё же Артемий оставался недвижим.
- Человек, которому я верю, - он не лгал. Спичка действительно вызывал доверие. - Сказал, что вчера тебя видели идущей от дома отца через площадь. Туда нельзя ходить ночью, но ты всё же шла. А ещё, прошлой ночью мой отец, глава рода Бурах, исчез.
Гаруспик замолчал, позволяя Кларе самой делать выводы. Набрякшая, тяжелая капля воды сорвалась с его чёлки и упала на скулу, словно заменяя слёз, которых не было и в помине. Глядя в эти волчьи глаза, вообще, было очень трудно представить их плачущими.
- Не было меня там! – слегка истерично вскрикнула Самозванка, теряя самообладание.
«Столько людей говорят, что видели меня на этом дурацком пустыре Костного Столба, но...Не было меня там!» - её лицо выражало крайнюю степень отчаяния, казалось, девочка сейчас расплачется от обиды.
- Не было меня там! Не могла я там быть, понимаешь?! Я сюда только сегодня утром приехала, не могло меня быть...- больше себе, чем мерзкому Артемию шептала она.
- Все это ложь, понимаешь? Не я это...Не я! Неужели никто не поверит?! Неужели никто не поможет?.. – обреченно продолжила она, опуская руки.
- За что вы меня так ненавидите? За что? Что я вам сделала? Что совершила? Почему?.. – тихо молвила она, глядя пустыми и уставшими глазами на Гаруспика.
- Я ведь несу Добро...Я ведь хочу помочь вам...- и в голосе её звучали нотки искренности.
- Тогда найди своего двойника, - жёстко сказал Гаруспик. - И убей. Когда двое одинаковых ходят по Матери Бодхо, сильнейший из них неизменно выпьет слабейшего. Так заведено. Я не знаю, врёшь ты мне или нет, но учти: в этом городе невозможно спрятаться. Ищи самозванку. Или тебе придётся ответить на много вопросов мне и другим.
Он, сам не очень понимая, что делает, повернулся к ней спиной и медленно побрёл к дому Оспины. С какой стороны не посмотри, стоило остаться и взяться за эту Клару всерьёз, но Гаруспик уходил в дождь.
- Помоги себе...Клара, - раздался издалека его голос, сглаженный расстоянием и шумом капель, разбивающих лбы о землю.

[Хелькэ >>>]

Бакалавр.
(вместе с Вуззл, за что ей огромное.)

Бакалавр, выйдя от Сабуровой, быстрым шагом направился к мосту – нельзя было терять ни минуты! Может, не стоило заходить к этой странной женщине, а сразу бежать назад, в Горны, как советовал Андрей? Нет, что-то подсказывало Данковскому, что с Катериной он разговаривал не зря.
Плащ из змеиной кожи развевался – так быстро он шел, почти бежал. Дома вдоль улицы сменяли один другой, дети с удивлением оглядывались вслед: откуда ты такой приехал, куда спешишь, за кем гонишься? Если бы знали, не поверили бы... Дорогу Даниил представлял очень смутно, полагаясь только на собственные представления. Сейчас хорошо бы выйти к тому мосту, улочка от которого выводит прямо к Горнам; значит, свернуть налево – где-то впереди городская Управа , потом Театр, как объяснили прохожие (кажется, немного напуганные видом высокого незнакомца в темных одеждах).
- Бакалавр Данковский? – окликнул вдруг женский голос. Даниил обернулся – к нему направлялась худенькая девушка в зеленом твидовом пальто. Девушка курила сигарету, выпуская дым изо рта серыми облаками.
Так похожими на сегодняшнее небо. Как уныло…
- Да? – ответил бакалавр слегка удивленно. Она точно не была ему знакома. – Откуда вы меня знаете?
- Кому еще это быть, как не вам? Этот город не такой большой, чтобы не узнать в нем человека, который не был тут ни разу. Да еще такого человека… Добро пожаловать к нам. Как находит здешние места столичный доктор?
- На любование красотами города не было времени. Да и сейчас нет, я тороплюсь.
- Я знаю. И даже знаю, куда, - девушка стряхнула пепел кончиком ногтя. – Да, забыла представиться: меня зовут Юлия, Юлия Люричева.
- Бака... ах да, мне незачем себя называть. И, позвольте поинтересоваться, как вы оказались осведомлены о моих делах?
Юлия неопределенно пожала плечами.
– Что – или, точнее, кто – может интересовать основателя «Танатики» в нашем городе? Только тот, кто одним своим существованием бросает вызов смерти. Нет, о целях вашего визита было догадаться совсем нетрудно. Куда сложнее было понять, почему вы находитесь сейчас здесь, а не беседуете с Симоном в Горнах. Выводы, которые можно из этого сделать, заставляют меня беспокоиться.
- Не знаю, насколько ваши выводы совпадают с реальным положением, - усмехнулся Данковский, - но и меня происходящее заставляет побеспокоиться. Представьте себе, сначала мне сообщили, что Симон мертв. Потом я узнал, что после своей якобы смерти он был у Сабуровой (его Андрей Стаматин видел живым и здоровым), а от нее пошел в Горны. И теперь я пытаюсь догнать мертвеца... Ну, как история?
Почему-то Юлии было легко довериться. Она казалась бакалавру наиболее здравомыслящей из всех, кого он сегодня встретил.
- Сабурова вас отправила в Горны? Вот так прямо и сказала «В Горны?». Небывалый случай, обычно ее речи куда более туманны и малоосмысленны, – девушка задумчиво помяла пальцами сигарету. – А знаете что? Можно я пройдусь с вами? Мне интересно разгадать эту загадку.
- Велела идти к Горнам, - бакалавр пожал плечами. - Она еще что-то говорила, что Симон должен хотеть меня найти, чтобы я нашел его... Это что-то выше моего понимания. Пойдемте, Юля; может, и правда, что-нибудь разгадаем.
- Итак, что мы имеем? – Юлия зашагала рядом с Данковским, стараясь приноровиться к быстрой мужской походке. – Я не думаю, что Каины вам соврали. Зачем? Такая грубая ложь очень быстро раскроется, а репутация ярмарочных шарлатанов этом почтенному семейству ни к чему. И правдивость слов Сабуровой также не подлежит сомнению – как и всякая Хозяйка она не может врать.
- Если это так, - попытался ухватить нить рассуждений бакалавр, - если это так, то я вижу только один вариант. Мертвец ожил и разгуливает среди мирного населения. Что само по себе - нелепее некуда... Кстати, что за Хозяйка такая? Хозяйка чего?
Юлия чуть заметно усмехнулась.
- Ах да, вы же пока не в курсе нашей… специфики. Это, видите ли, не поддается логическому обоснованию, но факт остается фактом: лгать Катерина не может. Другое дело, что истолковать ее речи здравомыслящему человеку не всегда бывает возможно. Но если она прямо сказала, что видела Симона, - девушка чуть склонила голову набок, ожидая подтверждения своих слов, - значит так оно и есть. А вот заблуждаться она вполне может. Я, впрочем, склонна полагать, что ошиблись здесь Каины – тем более, подобное уже случалось…
- Катерина сказала, что Симон был у нее. Именно Симон. Именно у нее, - твердо произнес Даниил. - А... в чем могли Каины ошибиться? В том, что старший из них мертв? Кто же мне говорил сегодня об этом?.. Кажется, Андрей Стаматин. Вроде как Симон мог впадать в летаргический сон. Вы ведь об этом?
Грязно-красные дома провожали собеседников молчанием.
- Понимаете, Симон не совсем обычный человек. Он играючи…
Юлия не договорила. На миг сбилась шага, но тут же пошла вперед еще быстрее.
- Симон! – коротко пояснила она недоумевающему спутнику. – Свернул за Управу, мы его нагоним!
- Живой?! - в который раз за день воскликнул Данковский. И бросился бегом в указанном направлении. Неужели вот сейчас...?
Люричева поторопилась за ним. Миновав серое казенное здание и повернув за угол, она растеряно остановилась. Ветер гнал рыжие листья по мокрому тротуару и гулко хлопал расхлябанными дверями подъездов. Улица была пуста.

[Woozzle >>>]

(И блистательный наш Бакалавр ХаКэ)

- Я не могла ошибиться, - каблучки Юлии отбивали дробь по щербатым булыжникам мостовой. - Посмотрим еще за этим домом.
- Скажите, - обратилась она к праздношатающемуся гуляке, - вы не видели здесь Симона?
- Бессмертный-то? – без всякого пиетета отозвался прохожий и махнул рукой в сторону Сгустка. – Да вон туда пошел. Может, еще догоните, если постараетесь.
И Юлия – серьезная, рассудительная Юлия! – глянула на бакалавра с совершенно детским азартом:
- Побежали? – и сорвалась с места, не дожидаясь ответа.
- Наперегонки? - Данковский улыбнулся вслед уже убегающей Юлии и бросился следом.
Симону больше сотни лет, думал он в это время, как же он умудряется так быстро передвигаться? Или он обладает еще каким-нибудь уникальным даром, вроде растворяться в воздухе? Или появляться внезапно в другом месте, исчезая там, где был до этого?
Да он вообще человек?!
Одни дома сменялись другими, за поворотом следовал поворот. Хребтовка, Утроба, Сердечник… Встречные прохожие на разные лады твердили, что видели Симона совсем недавно. Четверть часа назад. Или пять минут. Или вовсе только что. Бешеная гонка продолжалась.
- Юля... - задыхаясь, крикнул Данковский. - Юля, вы еще держитесь? Я... человек науки, еще минут пятнадцать, и я... свалюсь...
Мелькнула мысль, что Симон Каин, наверное, мог бы участвовать в скачках. И приносить призы.
А еще бакалавр потихоньку (с каждым судорожным вдохом) начинал ненавидеть этого ожившего кадавра.
Юлия остановилась, прислонилась спиной к витой ограде возле одного из зданий, несколько раз глубоко вдохнула, будто желая надышаться впрок. От быстрого бега кололо в боку, а воздух обжигал горло. Девушка беспомощно огляделась. Город – и Симон вместе с ним – словно играл в прятки. Манил поворотами, сулил встречу, услужливо бросал под ноги запутанные дорожки и гостеприимно встречал пустыми переулками.
И снова никого. Только мальчишка в смешных штанах на помочах катал по тротуару игрушечный паровоз.
- Малыш, - после каждого слова приходилось делать паузу на вдох, - не проходил ли здесь Симон?
Мальчик охотно прервал свою забаву, очень серьезно посмотрел на запыхавшуюся парочку и весомо ответил:
- Здесь не проходил. Но он на Шнурочной площади, возле Театра, я точно знаю.
Юлия удержалась от соблазна спросить, откуда он это точно знает. Все равно не ответит. И хотя она сама уже не надеялась, что из этой безумной беготни выйдет толк, все-таки сделала шаг в сторону Театра.
- Проверим? - девушка вымученно улыбнулась. – Это совсем близко…
- Д-давайте, - выдохнул Даниил. Руки повисли плетьми вдоль тела, будто у куклы-марионетки с обрезанными нитками. Он медленно побрел к Театру - на ногах, которые уже просто отказывались выпрямляться, зато отлично подгибались.
Шнурочная площадь тоже оказалась пуста. Юлия даже губу закусила от обиды – столько бегали, и все напрасно… И вдруг вздрогнула, боясь поверить своим глазам: у входа в Театр, возле самых дверей, она различила человеческую фигуру.
- Надеюсь, он не растворится в воздухе прямо у нас на глазах… – пробормотала Юлия себе под нос и, уже обращаясь к бакалавру, добавила: - Позвольте представить, Симон Каин собственной персоной.
Данковский промолчал в ответ, только не мигая уставился на конечную цель поисков.
Вот он какой, Симон - почти совсем не похожий на своего брата Виктора. Волосы длинные, едва не до середины лопаток, и еще не седые, только начинающие белеть; глаза ясные-ясные, словно видят все насквозь; сам высокого роста, статный, из-за темной накидки кажущийся еще более худым и высоким... Древний колдун, не иначе.
- Симон Каин? - нерешительным голосом наконец произнес бакалавр, выступая вперед. - Наконец-то мы вас нашли!
- Вы… очень настойчиво искали. С моей стороны было бы невежливо оставить ваши усилия без результата, - ни по выражению лица Симона, ни по его глазам невозможно было понять, шутит он или говорит серьезно.
- Рад, что наши старания не были напрасными, - искренне ответил Даниил. - Собственно, вы наверняка знаете, кто я, но, тем не менее представлюсь - бакалавр Данковский. Прибыл из столицы исключительно ради встречи с вами. И, надо сказать, к этому моменту у меня накопилось куда больше вопросов, чем я планировал вам задать изначально.
- Не уверен, что на все я смогу ответить, но, - Симон благосклонно кивнул, - готов их выслушать.
- Почему в Горнах мне сказали, что вы мертвы? - выпалил бакалавр.
Ответ интересовал его даже больше секретов долголетия Симона. В конце концов, после такой погони имеет он право знать, из-за чего все началось?
– Вы задаете неправильные вопросы, бакалавр Данковский. - Симон поморщился, как от зубной боли. - Какое значение имеет, жив ли один, пусть и весьма необычный человек, или же нет? Смерть здесь скоро соберет столь обильную жатву, что мыслить в таких масштабах станет попросту неприлично. Вы ведь мечтаете о возрождении «Танатики»? Так вот вам реальный шанс. Станьте преградой между смертью и этим городом. Найдите способ победить чуму, и ваши недоброжелатели вынуждены будут отступиться. Что они в силах противопоставить столь значительному свершению? Сделайте это – ради себя. И ради нас. Ради нее, – Симон кивком указал на Юлию, стоящую рядом с Даниилом, - и ради меня. Но прежде всего – все-таки ради себя. Я искренне желаю вам удачи.
Симон открыл дверь Театра и шагнул за порог.
- Стойте! Подождите! Какую чуму? Недоброжелатели? А могу я еще спросить..? - огромная дверь захлопнулась, Даниил не успел забежать вслед за Симоном. Дернул резную ручку на себя...
Дверь была заперта.
Не так, как будто ее только что закрыли с другой стороны. Так, будто ее вообще не открывали.

Сообщение отредактировал Woozzle - 30-08-2008, 22:29

[Genazi >>>]

Самозванка и Таинственный Незнакомец. Часть которая станет точкой отсчета

Клара отчаянно пыталась успокоиться, но разговор с этим ужасным человеком все никак выходил из головы. Холодные лапы дождя касались её, словно стараясь выпить все тепло что она еще сохранила. Но не об этом сейчас беспокоилась девочка, пустыми глазами глядящая куда-то вдаль.
«Близнец? Какой у меня может быть близнец?.. Чушь! Но… » - Самозванка задумалась. Столько людей видели её на этом злокозненном пустыре Костного Зуба. Столько людей обвиняли её, пугались её и даже ненавидели её. Но почему? Какой злой дух в её обличье, ходит по этому городу? Нет ответа.
Клара прикрыла побледневшими руками лицо.
«Что же со мною происходит? Действительно ли я Чудотворница? А может…Может…»
Взмах сквозь пелену дождя - и Клара почувствовала, как напротив, на другой стороне улицы и чуть впереди, между домами шевельнулась тень. Человек. Он был здесь, встрепенулась память, прокручивая события беседы с Гаруспиком. Он все это время стоял здесь, напротив, и не шевелился - как мертвое дерево. Незнакомец был в серо-коричневой накидке от дождя, уже основательно промокшей и прилипающей к телу. Полы плаща хлопали на ветру, но его, казалось, это совершенно не беспокоило, как и падающие на голову капли - он смотрел на Артемия, провожая его внимательным взглядом.
Потом он увидел Клару. И мертвое дерево с легкостью выдернуло корни, двинулось наперерез улицы, величественной и чуть шатающейся походкой, и Клара вдруг почувствовала себя меньше - намного меньше, совсем припавшей к земле, забившейся в щель в тени этого великана...
Как будто почувствовав это, он присел перед ней на корточки, и заглянул в глаза. Старик. Телом еще крепок и могуч, но внутреннее зрение не обманывает - стар, как эта Степь, как гора Боен на горизонте
- Здравствуй, Дочь Земли. - и голос у него хриплый, каркающий. Сколько же лет ему?
Незнакомец-исполин смотрел в её глаза, и Клара чувствовала какой-то частью своей души – эти глаза видели многое, очень многое. Настолько много, что обычный человек вполне мог бы просто сойти с ума. Но этот странный старик не был обычным человеком. Он мог быть кем угодно, но не обывателем.
- Здравствуй и ты… - промолвила девушка медленно, растягивая слова, что стали подобно нитям тягучей смолы. Голосок, тихий и тонкий, голосок её рассудка нашептывал на ухо: «Он может быть опасен этот человек, но тебе его пугаться не нужно». И Клара поверила.
- …Но стой. Почему ты называешь меня так? Кто ты? Зачем ты пришел? – с расстановкой спросила она, уже почти не обращая внимания на редкие капли дождя. Тепло что исходило от этого странного незнакомца грело её. Но тепло непонятное. И даже немного жуткое.
- …И что тебе нужно от меня? – продолжила она, внимательно изучая глаза старца.
Он покачал головой, и в непроницаемом выражении лица на миг мелькнуло сожаление - как будто он действительно расстроен, что не может уделить беседе положеные несколько часов.
- Времени мало, Клара. Я называю тебя так, потому что тебя породила Земля, ты вышла из нее, и в нее вернешься - но не так, как неприкаянные, дети Ласки, а в раскрытые объятья. Не смотри на меня, Дочь Земли, ты все равно не запомнишь моего лица. Скоро меня не станет, и сон сотрет его из твоей памяти.
Старик помолчал, и некоторое время только смотрел на нее с непонятным оттенком - и отеческим, и отстраненно-удивленным в одном.
- Я пришел сюда, чтобы посмотреть на того, кто будет вязать и разрешать, а нашел здесь тебя. Скажи, что ты будешь делать, Клара?
Клара кивнула. Ей действительно было жаль того времени, что можно было бы отдать за разговор с этим странным старцем. Но необъяснимое понимание того, что это неизбежно, успокаивало Самозванку. Нельзя остановить течение времени. Нельзя воспрепятствовать тому что должно случиться. По крайней мере сейчас, когда она так слаба и беспомощна. И приняв эти мысли, она промолвила следующее:
- А я та, что будет прощать и исцелять. Я буду нести не доброту, но добро. Не любезность, но Любовь. Ты говоришь, что я уйду в Землю? Пусть так. Но прежде чем это случится... Я... Я сотворю самое настоящее Чудо, - Монотонно, словно некий заученный текст, молвила она.
- Чудо, - в его словах это звучит как эхо. - Ты обманываешь себя, Клара. Земле ведь нет дела до города. Он как паразит, питается ее соками. Они ведь уже прогнали тебя.
- Тогда я буду блудной дочерью, – Чуть упрямо ответила она, смотря себе под ноги. А затем подняла глаза и улыбнулась.
- Город и Земля не могут жить отдельно, незнакомец. Да, Город пьет соки из этой Земли, но он и отдает не меньше. Отдает кровь и силы. Отдает любовь и ласку. Отдает жизни и смерти. Кто сказал бы этой земле, что она есть Земля? Кто подарил бы ей душу. Для кого бы тянулись вверх степные травы? Быть может, будь у тебя чуть больше времени, я бы рассказала тебе старую и всем давно известную сказку про Лисицу и её Хвост. Но ты ведь её и сам знаешь, наверное...
Клара вздохнула.
- А то что они меня прогнали... Они просто еще не готовы. Они думают, что я должна быть светлой и чистой, яркой и любезной... Мне кажется, я буду горьким лекарством для этого места.
Он поднимается на ноги, и снова его фигура закрывает едва пробивающееся из-под туч солнце. Странно; он, кажется, улыбается.
- Что ж, этот город перепробовал разные лекарства. Но не принял бы он по ошибке двойную дозу... думаю, ты догадываешься, о чем речь. Куда же ты пойдешь теперь, вестница?
- Не понимаю. Да мне и не нужно понимать, незнакомец. Мне так хотелось бы тебя спасти... А та, что ходит в моем обличье, если она есть вообще... Она – не я. Другая. Злая. Она не лекарство, а яд. Сладкий такой. Вот её и принимают лучше, наверное, – Клара вновь вздохнула, на этот раз тяжелее. Она и сама не совсем понимала о ком или о чем она говорит. Но, сказать нужно. Более того – необходимо. Казалось ей, что этот странный разговор и станет таинственной точкой отсчета.
- Я...Не знаю. Куда мне идти, незнакомец? У кого найти приют? – И в голосе её впервые за весь разговор появились нотки неуверенности и даже страха.
- Ты ведь лекарство, Клара. И ты хочешь, чтобы тебя согрели? - он взирал на нее сурово, и, кажется, с укором - не разобрать из-за струй дождя... - Если зовешь себя спасительницей, то иди не туда, где тепло, а туда, где тебе должно быть! Спасай жизни, исцеляй, если веришь, что этот проклятый город стоит на земле не зря... А впрочем, - он простер перед собой ладонь, точь-в-точь как Капелла, но не ограждающим жестом, а указательным, - этим людям найдутся помощники. Позаботься лучше о своих детях, Дочь Земли, о своих нерадивых пасынках. Не зря же ты появилась здесь на день раньше, когда в городе тебя еще никто не ждал. Иди. И будь осторожна.
Самозванка почувствовала холод в его словах. Холод и упрек. Так учитель укоряет нерадивого ученика за невыученное задание. И где-то промелькнула искорка стыда, но... так же быстро затухла:
- Я найду себе место здесь, старец. Найду. Но прежде чем это случится, мне нужно отдохнуть... Я так устала... Кажется сейчас потеряю сознание. Но, - во взгляде её появился ответный холод и ответный упрек.
- Тебе ли винить меня? Тебе ли, незнакомец? Иди туда, откуда ты пришел, или останься и смотри. Я сумею найти применение каждому живущему здесь человеку. И я совершу... Самое. Настоящее. Чудо – произнесла она, глядя на старца снизу вверх. Затем, развернувшись, медленно побрела куда-то в сторону Театра.
Клара не видела, как незнакомец провожал ее взглядом - совсем не так, как Гаруспика, но теперь он тоже был похож на мертвое дерево.
- В конце концов, мне ли винить ее... - прошептал он сам себе.
И скрылся где-то в лабиринте Кожевников.

Сообщение отредактировал Genazi - 16-09-2008, 19:57