Йиркманская баллада, парный прикл с элементами жесткого ЛСР

[Кысь >>>]

Залы для приема были уже совсем готовы. Несколько мрачноватое, особенно после золотого летнего солнца, убранство тем не менее отличалось редким вкусом. Это лучше чего угодно другого говорило, что в этот раз подготовка проходила без вмешательства господина камердинера – старик неожиданно слег и оправился только за пару дней до торжества. Синие и зеленые травяные плети свивались вместе на черных коврах сулимхадской работы, в тон им были подобраны подушки, портьеры и драпировки. Яркие пятна оттоманок только подчеркивали всевозможные сочетания ультрамариновых и изумрудных оттенков с глубоким черным цветом. И только кое-где по краям ткани змеилось серебро. Здесь даже было прохладно – то ли от вечного холода древнего камня, то ли от этого неяркого блеска.
Почему-то графу вспомнились дети того тюремщика. У него скончалась жена, и остались мальчик и девочка. Никто из горожан так и не решился взять их к себе, а через пару месяцев обнаружилось, что смотритель просто привел их с собой на работу. Эти дети так многие годы и жили там, под землей, среди стонов узников, шороха крыс и сырой вони застенков. Они были тихими как мыши, только иногда, когда отец напивался до того, что не мог стоять, шныряли сами за водой и хлебом для заключенных. Потом тюремщик умер, а детей выставили на улицу.
Девочка умерла быстро – голод и холод уличной жизни только закончили то, что уже годы делал спертый сырой воздух тюрьмы. Мальчик же держался очень долго. Они встретились на задворках дешевой гостиницы. Граф хорошо запомнил его глаза – в них мешались три цвета. И иногда проскальзывало серебро. Сечен редко боялся – но тогда ему стало страшно. Он предложил парнишке какую-то пустяковую работу, но тот отказался. Попросил – настоящего дела. И начальник тайной полиции неожиданно для себя доверил уличному бродяге то, что не решался поведать даже проверенному агенту.
Метге был лучшим из людей графа. Самым отчаянным, самым неподкупным, самым исполнительным. Его сторонились люди, но очень любила удача. И ушел он тоже сам, без единого провала за плечами.
Сечена всегда тянуло к таким людям – неудобным, неправильным, из тех, кого сторонятся хорошие женщины и осторожные мужчины. Словно бы сам мир был тесен для них, и ткань его расходилась под пальцами. В юношестве граф завидовал им, их умению разрывать устоявшийся порядок в клочья даже не замечая того, и только много позже он понял, какое это на самом деле бремя. Но все равно где-то внутри до боли хотелось на минуту, на час стать таким же. Увидеть своими глазами ту пустоту, что лежит за тонким слоем полотна. Ощутить свободу быть кем и чем угодно, и невозможность оставаться чем-то одним. Вырваться. Такие люди всегда были очень жестоки, но Сечена это не смущало – он и сам был жесток. Мир с самого своего создания был населен не только агнцами, да и страшно было представить себе такой хлев! Граф только предпочитал находиться на верхушке пищевой цепи.
Что по-настоящему вызывало и гнев и ощущение бессилия, и желание бороться – так это слепота. Добрые горожане вовсе не хотели уморить до смерти худенькую девочку в платье, похожем на саван. Они просто боялись подойти и бросить монетку. Боялись, что она заговорит, что, не дай Шеан, увяжется следом, что ее беда каким-то образом войдет в их собственную жизнь. Великий король вовсе не хотел двух смертей в своем замке – он просто мечтал чтобы трон занял достойный. Вспомнилось их с Брэдгером знакомство – мальчишка-принц отпустил всех дворцовых птиц, и они погибли. Виконт Сечен тогда был всего лишь пажем – и рискнул поднять руку на самого племянника короля. Одно слово Брэдгера – и ему грозило бы позорное изгнание из Ктежа. Но странный смуглый парень даже не стал отвечать, только кивнул. «Больше я такой глупости не совершу». У Джада просто не нашлось ответа.
Размышления графа прервал шум за спиной – пришли музыканты и теперь занимали свои места. Начальник тайной полиции кивнул им и пошел разыскивать камердинера.

[Соуль >>>]

Постепенно зал начал заполняться придворными. Те, что поплоше, всегда подтягивались первыми, большинство лиц граф даже не помнил. А зря. Особенно ему не нравился один дворянин, темноволосый и узколицый, со странным упорством во взгляде, словно самое его присутствие здесь было причиной постоянной внутренней борьбы. Сечен подозвал кого-то из разносчиков.
- Что это за господин в палевом сюртуке?
- Виконт де Гэрд, ваше сиятельство... Он недавно в столице, - слуга торопливо склонился в поклоне.
- Ты свободен.
Граф прислонился к стенному выступу и продолжил созерцать постепенно густеющую толпу. Вот появились и более влиятельные особы, начали собираться женщины – теперь зал поневоле пестрел яркими красками. Музыканты заиграли что-то тонкое и возвышенное, сначала тихо, потом, с усилением шума в зале, все громче.
Придворный менестрель Каратэль принялся перебирать стальные струны. Цитры и виолы притихли. Гиттерн уверено повел мелодию - ноты спешили за первопроходцем каноном. Те придворные, кто стоял ближе, остановили беседы, прислушиваясь . Полноватый старик нахмурил густые брови и играл, закрыв глаза. Изредка морщился, когда мелькал нечеткий такт.
Солнечный свет тек сквозь цветные драпировки. Сине-зеленые лучи окрашивали стены в глубокие темные цвета. Гармонию разрушали только радужные юбки и мерцавшие в украшениях драгоценные камни.
Мелодии было не до них. Она управляла нотами, не цветами. Гиттерн солировал, набирал силу. До самой высокой ноты. До пика. И, наконец, замолк. Сразу же музыканты ударили в накры, и зал наполнили дробь и благородные голоса лэргасских рожков.
И в эту же секунду распахнулись двери, и в залы вошел король.
Придворные привычно притихли и расползлись по углам – встретиться с монархом взглядом было самой верной дурной приметой из возможных. Впрочем, последнему было явно не до них. Гвендорский посол зашел сразу вслед за Брэдгером и теперь они вполголоса переговаривались. Сечен показался из-за портьеры и, убедившись, что король его увидел, отшагнул обратно.
Вскоре появилась Ульмарская делегация, с небольшим, но корректным опозданием. Рядом с маленькой и хрупкой шестандцатилетней принцессой шагала Северная Святая. Ореол неуловимой властности окутывал высокую фигуру. Пепельные волосы придерживал золотой обод, изредка бросавший желтые блики на выбеленное полотно одеяний. Позади нее держался невысокий человек с темно-лиловыми глазами. Он быстро смешался в нарядно одетыми придворными, стараясь не привлекать к себе внимания. Принцесса скользила по узорчатой дорожке ковра тонким золотистым привидением. Каштановые локоны, взбитые в высокую прическу, почти закрывали от взглядов бледное лицо, походка выдавала неуверенность - не привыкла идти первой. Глаза, надежно скрытые полуопущенными ресницами, переходили с одного придворного на другого, словно ища знакомые лица. Когда фиолетовый взгляд остановился на Брэдгере - заметно вздрогнула, сбилась с шага. И тут же - гордо вскинула голову. Натаниэль ласково опустила ладонь на плечо девушке и мягко подтолкнула вперед, рассматривая придворных из-под полуопущенных век – малахитовые глаза мягко мерцали… Один из аристократов подошел испросить благословения, и тонкая ладонь взлетела и опустилась на укрытое сюртуком плечо. Неслышно прозвучали слова молитвы. Принцесса кивнула, благодаря за поддержку - ровным, грациозным шагом пошла вперед, к венценосному кузену. Даже смотрела прямо, не таясь. Черноволосый король оторвался от разговора и властным жестом поднял руку, приказывая музыке стихнуть. Вперед выступили двое немолодых придворных с декоративными, украшенными лентами рожками. Один высоко поднял свой.
- Его Величество, король Аргодора Брэдгер Ардварт Первый Эрраньский приветствует свою кузину, Ее Высочество принцессу Надежанну Ильернскую, а также ее опекуна, - изящный поклон. Принцесса неуверенно кивнула, и тогда вступил второй.
- Ее Высочество, принцесса Надежанна Ильернская приветствует своего кузена, Его Величество короля Аргодора Брэдгера Ардварта Первого Эрраньского, а также его гостя, - продекламировал глашатай. Принц вежливо поклонился. Смуглокожий король нетерпеливо поднес руку к необезображенному шрамом виску. Снова заговорил первый.
- Его Величество король Брэдгер Ардварт Первый просит Ее Высочество принцессу Надежанну разделить бокал вина за беседой.
Девушка быстрым, неуверенным движением оглянулась на сопровождавшую ее жрицу. Натаниэль склонила пепельную голову, ободряя, и сделала шаг вперед, показывая, что последует за ней. На губах появилась теплая улыбка. Второй глашатай провозгласил, что принцесса счастлива принять приглашение. Снова заиграла музыка.

[Кысь >>>]

Паж поднес бокалы с вином. Возле самой ниши, где расположились король и посол Гвендора, не было ни души, но на некотором почтительном отдалении было тесно от холеных разряженных людей – и все они делали вид, что забрели в эту часть зала случайно. Сечен прошел между ними, улыбаясь неприятной, змеиной улыбкой: толпа сразу поредела. Отыскал взглядом приезжего из Ульмара, подошел и склонился в приветствии.
- Граф Сечен, придворный падальщик на службе Его Величества.
Тот ответил легким полупоклоном и даже не соизволил назвать имени:
-Сопровождающий Пресветлую.
- Рад приветствовать, лорд Намелас. Как вам нравится Ктеж?
-Неуютный город, ваше Светлейшество, - сверкнул лиловыми глазами из-под длинной челки человек.
- Довольно неуютный, - кивнул. - Но я полагаю, вам понравятся здешние развлечения.
-Я не уважаю развлечения, граф.
- Право же зря... Местные интриги – зачастую произведение искусства, - улыбка.
-Я не уважаю интриги, Ваше Светлейшество.
- В таких случаях говорят, что никогда не стоит судить по первому впечатлению, - сложно было понять, к чему именно относилась реплика.
Темноглазый человек кивнул и еще раз поклонился, цепко оглядывая придворных. Рука метнулась к поясу, но тут же свободно упала вдоль тела – видимо, не оказалось привычного оружия. Граф опустил глаза, словно отмечая жест, но промолчал. И тут же задал новый ничего не значащий вопрос.


- Ее Высочество, я полагаю, уже в курсе цели визита Его Высочества Гартана Сеннского? - король едва пригубил бокал, без тени стеснения сверля кузину задумчивым, неприятным взглядом. Девушка не опустила головы, но щеки обидно порозовели. Натаниэль перевела взгляд с девушки на Его Величество, и малахитовые глаза потемнели.
-Династийные браки имеют своей целью укрепление дружеских отношений между странами, но не следует лишний раз давить на дитя, Ваше Величество.
Король поднял взгляд на Северную Святую – кажется, ему начинал нравиться этот прием.
- Право же, я могу смотреть и в другую сторону, - в тоне сквозила скрытая усмешка.
- Будьте так любезны, Ваше Величество.
- Хенрик Гвендорский через несколько лет достигнет совершеннолетия, - теперь взгляд правителя холодной, тяжелой змеей скользил по лицу жрицы. - Как и Ее Высочество.
Жрица склонила голову, соглашаясь:
-Никто не высказывает отрицания. Ваше Величество просят быть мягче с Ее Высочеством, - Натаниэль на секунду накрыла руку принцессы своей ладонью и тепло на нее посмотрела.
- Его Величество даже не стал принимать окончательного решения. Мы договорились с принцем, - кивок в сторону молодого человека. Тот склонился в легком поклоне, - что и Надежанна и Хенрик будут вольны разорвать помолвку если найдут ее неприемлемой для себя. Его Высочество, - снова расшаркивания, - полагает, что оба взрослые и мудрые люди, способные отвечать за свои решения. Так что Его Величество Хенрик Третий Деймарский уже уведомлен, что принцесса нанесет визит в Керн в ближайшее время, и пробудет там несколько месяцев. С опекуном, конечно же.
Натаниэль низко наклонила голову, соглашаясь и пряча раздражение.
- Его Высочество несколько боится скорого начала дождей – состояние дорог будет ужасным, - Брэдгер слегка поморщился. - Поэтому особенно просил не слишком затягивать с началом дороги. Но, поскольку такие вещи от меня не зависят, просто передаю эти слова Ее Высочеству, - кивок в сторону Надежанны. Длинные темные ресницы принцессы затрепетали, выдавая замешательство, головка склонилась в ответном жесте. Жрица вновь ласково посмотрела на девушку:
-Если Вы закончили, в таком случае, мы можем разойтись и позволить принцессе насладится вечером и познакомится с Его Высочеством.
- Мы закончили, - откровенно-насмешливый взгляд. Впечатление от мимики Брэдгера здорово смазывалось шрамом, но яркие эмоции читались без труда. - Надеюсь, прием доставит тебе удовольствие, Пресветлая.

[Соуль >>>]

Детский организм быстро восстанавливается, как физически, так и психологически. Только что ноги еле держали мальчика, и вот, спустя совсем немного времени, он уже вприпрыжку бежит по каменной и даже относительно чистой мостовой. Во всем Аргодоре такие широкие и хорошо мощеные улицы, пожалуй, только в Ктеже - столица как-никак.
Сандалии отбивают веселый ритм, его догоняет Ифу и два одинаковых взгляда встречаются, они весело подмигивают друг другу.
Лестница показалась короткой, и Вулуфи почти влетел в комнату, куда успела вернуться со службы сулимхадка - неужели столько времени уже?
-Аэль, Аэль, я могу людей лечить, - звонко выкрикнул подросток с порога, закрывая за собой дверь.
Стражница сидела на полу и чистила меч. Вечернее солнце лизало лезвие легкого клинка и золотило седину в черных волосах.
-Тише, юный, не кричи так и говори толком.
Это не охладило энтузиазма мальчика. Он немного сбавил громкость, но не эмоциональность.
-У Энета, это мой приятель, деду стало плохо, совсем плохо, он еле дышал, и сердце билось… неправильно. А я… я положил руку на грудь и понял, как должно быть как надо. И… он вылечился. ну, глаза открыл и точно не помрет!
Аэль-Хель нахмурилась и вогнала меч в разноцветные ножны. Звук разнесся по комнате: ударился о таз с водой, оттолкнулся от зеркала, проскакал по кроватям и спрятался под аккуратно сложенными у стены доспехами.
-Вулуфи, ты много придумываешь.
- Но я не придумываю! - заспорил он. - Все так и было, почему ты мне не веришь?
-Потому что людей могут лечить только колдуны или служители Богов. – сердито ответила женщина и поднялась. – А если то, что ты говоришь – правда, то тебя следует отдать в послушники.
Вулуфи тут же задал вопрос, который всегда задавал, когда не мог понять этот так осложненный взрослыми мир:
-Зачем?
-Потому что это дар. – Аэль-Хель улыбнулась, потрепала мальчишку по голове и протянула ему ровно обточенную палку. – Держи.
Мальчик хотел обидеться на недоверие, но, увлеченный пришедшей в голову мыслью, забыл об этом.
-Дар - это ведь подарок, так? - спросил он задумчиво, чуть наморщив лов и беря палку в руки. - Но подарки дают просто так, за них никто ничего не должен, тем более идти к кому-то в послушники!
Стражница не ответила. Ступени скрипели под тяжелыми сапогами. Со стороны лестницы доносился гул веселых голосов.
«Дородный старик» делился на две части: ту, где с утра до вечера бурлила жизнь и где собирались ктежские ремесленники, и ту, где жили приезжие. Соединялись дома невзрачной галерей, завершавшейся лестницей.
-Бери палку и давай за мной!
Нехотя Вулуфи послушался - все равно она настоит на своем.
-А все равно я его вылечил, - тихо и немного расстроено пробурчал он, идя за сулимхадкой.
Они вышли на укрытый тенями двор. Ветер гонял солому и песок, теребил листву могучего дуба. Великан снисходительно наблюдал за попытками и изредка тяжело вздыхал, сбрасывая задержавшиеся с осение листы.

Сообщение отредактировал Соуль - 2-02-2007, 19:08

[higf >>>]

Аэль-Хель остановилась напротив солнца и кивнула мальчишке:
-Ну, лекарь, становись напротив. Сражаться будем.
- А зачем? - снова прозвучал излюбленный вопрос. Действительно, зачем ему, Вулуфи, сражаться с Аэль-Хель.
-Научишься, - хмуро ответила она. – Смотри, держи палку так. Тогда тебе будет легко бить.
Он перехватил палку так, как показали. Это действительно интересная игра, хотя до сих пор стражница не очень любила игры…
-Это не очень хорошо - кого-то бить… - заявил мальчик.
-А если тебя самого будут бить?
-Меня никогда не били!
-А если?
-Не знаю, - ответил Вулуфи не очень уверенно, и покрепче сжал дубину, стараясь быть внимательным.
Аэль-хель вздохнула и уселась на корявый корень дуба, воткнув палку в землю. Дерево зашелестело, скидывая ненужный груз.
-Что с тобой делать, юный?!
-Со мной надо что-то делать? - спросил Вулуфи неожиданно тихо и задумчиво.
Сулимхадка не ответила. Она рассматривала покрытые шрамами руки, грубую кожу ладоней, узловатые и некрасивые пальцы. Седая прядь вырвалась из пучка волос и, скользнув по щеке, упала на плечо.
Аэль-Хель показалась вдруг мальчику одинокой и грустной, какой-то уставшей. Он бросил палку на землю и подбежал к ней.
-Что с тобой, Аэль? - спросил паренек, пытаясь всмотреться в глаза. - Тебе плохо?
-Скажи, ты правда его вылечил? – глухо проговорила женщина, разглядывая серый песок под ногами.
- Правда. А зачем мне говорить неправду?
Ему стало как-то тревожно, будто сделал что-то не то, сам об этом не зная, и Вулуфи старался понять, что же не так. Или опять странности и сложности взрослого мира?
Аэль-Хель вздохнула и, неожиданно потрепав мальчишку по светлой голове, обняла и прижала к себе. Пытаясь понять и почувствовать, как совсем недавно со стариком, все ли так и может ли он чем-либо помочь, сделать "как правильно", Вулуфи немножко неловко обхватил за шею руками относившуюся к нему по-матерински женщину. Она только крепче сцепила руки и вздохнула:
-Только не уходи в храм, юный. Только не уходи.
Нет, с ней все в порядке. Странно, тогда что же она…
- Не уйду, - серьезно кивнул мальчик. - Там скучно! Может, ты меня поучишь?
Вулуфи кивнул на лежавшую палку. Аэль хорошая, надо ее как-то отвлечь!
-Да ненужно тебе это, - черноволосая женщина отстранилась. Солнце стерло со смуглого лица усталость, вернув обычно-хмурый тяжелый огонек.
- А ты же говорила…
-Отдохни, юный, отдохни… - махнув рукой, Аэль-Хель скрылась в таверне. Ее тень скользнула по песку, устало ссутулилась и грустно повела плечами.
Вулуфи задумался, смотря ей вслед, потом тряхнул головой и, подняв брошенную палку, начал ей что-то чертить на земле.

(С Соуль)

[Соуль >>>]

Плавно сменили официальную часть танцы. Пары закружились в затейливых придворных танцах, и только там, где сидели музыканты толпился люди. Каратэль ласкал струны гитерна, напевая старинные песни Аргодора, прославляя правителей и древних рыцарей. Один из аристократов принял из рук придворного музыканта мандолу и опустился на стул напротив, подпевая менестрелю. Когда голос седого затих – начала свою балладу. Какое-то время они перемежали песни, соревнуясь, но молодой сдался быстро, и его место занял другой – пожилой человек с золотистой лентой в сизых прядях. Пары менялись, танцующих становилось все меньше – один за одним люди подходили на зов затейливой мелодии.
Место напротив менестреля занял хрупкий маленький мальчиках. Рукава нижней рубахи свободные у плеч сужались и плотно стягивали кисти, подчеркивая неправдоподобную тонкость. У камзола, наоборот, расширялись и переходили в длинные, почти до колен, углы на локтях. Брюки с зеленой шнуровкой облегали ноги, черная лента закрывала глаза. Он обнял цитоль, и громоздкий для изящных рук плектр высек мелодию из металла струн.
Тихий, но сильный голос наполнил зал. Баллада о сестрах медленно потекла между придворными, привлекая внимание необычным, сложным слогом и почти дерзким возмущением силой Шеан. Кто-то качал головой, другие отбивали ритм, трети прицокивали языками, восхищаясь дерзостью неизвестного мальчишки, четвертые перешептывались между собой, обсуждая наглость королевского шута, который занял место не по должности.
Странный человек, прибывший вместе со Светлейшей слушал песню с непроницаемым лицом, стоя за спиной жрицы. Малахитовые глаза Натаниэль потемнели, потом в них вернулся знакомый ясный свет.
-Что вы думаете, Светлейшая?
-Каждый выбирает по себе, достопочтенный, - не отрывая взгляда от мальчишки, произнесла жрица. – Кто это?
-Мне не известно, Светлейшая. Возможно другие придворные знают…
Старейшина Храма отстраненно кивнула, вслушиваясь в последние куплеты. Потом было еще несколько аккордов, и, когда они затихли, Каратэль поднялся и поклонился неизвестному музыканту. Поднял светлую ладонь и запечатлел поцелуй, признавая свое поражение.
-Меланноте… - прозвучало в наступившей тишине, и больше никто не решился выйти против загадочного исполнителя.

[Кысь >>>]

Остаток вечера пролетел быстро, ночь - быстрее втройне. Теперь нужно было еще встретиться с Каий, и разговор предстоял не из легких. Проходя по коридорам, Брэдгер попытался припомнить последнее письмо Сетталя - никаких проблем, кроме порожденных общей замкнутостью жизни, у старика, кажется, никогда не было. А главное - на него было можно положиться. Девушку он нашел в летнем саду. На коленях лежала раскрытая книга, на этот раз – написанная языком слепых.
-Я хочу чтобы ты тоже уехала. В Сетталь, - Брэдгер остановился в паре шагов от шутессы.
Пальцы замерли над буквами. Каий подняла голову. На лице не было и тени улыбки – невозмутимая маска, под которой скрывалась река чувств.
- Я... прошу тебя, - король опустился рядом с ней, но касаться не стал. Сейчас это выглядело бы попыткой давить.
Она отвернулась и закрыла книгу. Ветер прошелестел в страницах и смахнул с веток дерева несколько листов.
Легшие поверх кожаного переплета пальцы едва заметно дрожали. Чуткие руки выдавали эмоции не хуже, чем некоторых людей – мимика.
-…хорошо.
Брэдгер взял ее ладонь в свои. Наверное, только сейчас с отчетливостью понял, что придется расстаться. Надолго расстаться. Король в последнее время редко бывал рядом с Каий, но тогда он знал, что может в любой момент ее найти - и уже одно это обстоятельство делало вещи легче. А теперь оставалось полтора дня, страшно занятых дня, но... Хотелось побыть рядом.
- Я вернусь. Обещаю, - Брэдгер поднес ее пальцы к губам.
-Я верю. – Пальцы коснулись лица, погладили щеку и замерли, где начинался шрам. – Передайте призраку, что следует быть осторожнее.
- Передам, - улыбнулся Брэдгер. - Наш призрак ловок, ловчее даже того казненного барона, де Вирта. Даже если тут все завалится, он выйдет сухим из воды. Зря вы все-таки это вчера устроили, теперь Сечену только больше работы.
-Простите. Это просто древняя песня… просто древняя песня.
- Уязвленное самолюбие способно натворить больше, чем по-настоящему попранные права. Ты и сама знаешь, - Брэдгер произнес это буквально по слову, словно сам до конца сомневался, что скажет именно это. А потом принужденно рассмеялся. Каий качнула головой и убрала руку. Сцепила пальцы на лице возникло задумчивое выражение, какое появлялось, когда начинала вспоминать прошедшие события.
-Однажды она предложила мне вернуть зрение.
Брэдгер долгое время молчал, с непонятным выражением глядя на ее руки. Потом так же беззвучно коснулся плеча лбом. Он не понимал всех мотивов отказа... Но вот тяжесть решения - очень хорошо. И ответ Каий - тоже уже знал.
-В мире не одна Богиня, - тихо добавила и принялась перебирать жесткие пряди. Она чувствовала чужую усталость и пыталась прогнать ее, пока оставались минуты. Брэдгер благодарно погладил ее руку.
- А кто-то еще поклоняется Шаа?
Каий ответила не сразу:
-Карлики говорят, в глубине Алкаданских скал скрывается проклятый сородичами клан Зеленого Лезвия. Они занимают самые древние и глубокие пещеры и по легенде вырастили в подгорном королевстве Богиню мертвых рек. Отец Скал удочерил ее и воспитал по своему обычаю. И, если он прославлял мастерство и силу, то она - верность и честь.
- Гном удочерил богиню?
-Нет, - она неожиданно засмеялась. – Отец Скал – грозный Бог, отвечающий за подземные пути и хмурые горы.
- А какие жертвы она принимает?
-Воду. Карлики приносят ей воду из разных рек – так она может говорить с теми реками, которые далеко. Молитвы – так беседует с верующими. Третья жертва, которой она требует – преданность. Если отвернешься от один раз – Богиня отвернется от тебя навсегда. Она не терпит предателей.
Брэдгер растерянно кивнул - не таких слов он ждал. Обряды подземной богини будоражили своей непохожестью на все, что он видел. Подумалось, что боги - забавный народ: если бы он был богом, меньше всего бы его волновала преданность смертных. Но, наверное, преданность некоторых смертных того стоила.
- А что значит - отвернуться от нее? Перестать молиться?
-Перестать…, - ненадолго замолчала, - верить. Перейти под длань другого Бога, который посулит милость, когда Богиня будет сурова.
- И ты?.. - Вопрос возник как-то сам собой.
-Моя Богиня бережет меня, - был короткий ответ. Хрупкая ладонь напряглась в сильных пальцах и задрожала.
Брэдгер погладил ее. Укол ревности сменился странным спокойствием, какое бывает у человека, принявшего решение, хотя король даже не думал ни о чем, что требовало бы определенности. Словно кость, дотоле катившаяся по столу, легла, наконец, определенным знаком. Несколько минут пролетели в тишине - только шорох листьев над головой и далекие крики птиц.
- Нужно идти. Я вернусь вечером, - еще одна пауза. - Хорошо, что ты здесь.
Она склонила голову, слушая удаляющиеся шаги и раскрыла книгу, привычно опустив на страницы ладонь. Мысли разбегались и буквы не собирались в слова. Растерянность заполнила сознание.

Сообщение отредактировал Китти - 4-02-2007, 17:33

[higf >>>]

На главной площади Ктежа раскинулся разноцветными шатрами балаган. Шалмеи выдували в небо задорные ноты, мандолы и виелы высекали из струн. Жонглеры перекидывали из ладоней в ладони яркие шарики, фокусники выпускали голубей и карточными трюками дурили головы горожанам.
Между столбов натянули канат. Длинное и черное тело раскачивалось на фоне облаков, пугая размеренными колебаниями и тонкой, скользившей по песку, тенью. Гибкая фигура мальчишки плясала вместе с дрожащим силуэтом. Внизу давали кукольное представление, рядом поднимали тяжести силачи. Толпа бурлила, пропивая и проигрывая заработанное за неделю.
Вулуфи смотрел на представление, сперва наслаждаясь им. Он был один, приятели куда-то убежали. Однако потом, по мере удовлетворения любопытства, происходящее почему-то начало казаться ему каким-то неправильным, искусственным. Или это общее ощущение, что творится вокруг происходит что-то эдакое?
Он нагнулся и погладил Ифу, и в это время раздался стук копыт и толпа расступилась – через площадь, далеко от мальчика, проезжал отряд всадников. Толпа расступалась и смыкалась, отряд рассекал ее, не оставляя следов, словно корабль – поверхность воды. Вот они уже на краю площади… Покинули ее.
И вдруг к мальчику пришло странное ощущение – что эти люди уезжают из города, и ему… ему больше незачем находиться в Ктеже после их отъезда. Надо идти. Куда? Он всегда знает, куда идти. Хотя… лучше подождать. Ифу побежал за отрядом, чтобы разглядеть, кто там был. Через некоторое время песик нагнал всадников, и мальчик увидел их его глазами.
Небольшая кавалькада миновала северные ворота. К спине ехавшего в центре всадника прижалась не то нескладная девушка, но то маленький мальчишка: очертания фигуры скрывал дорожный плащ. Рядом держалась в дамском седле светловолосая женщина с простым и открытым лицом. Троицу сопровождали четыре наемника. Путешественники весело переговаривались между собой – молчал только ребенок, льнувший к своему покровителю. Они мало напоминали Вулуфи его знакомых – таких приходилось видеть только в кварталах благородных или у замка.
«Дворцовые, наверное», - подумал мальчик. - «Мало ли куда едут».
Однако ощущение не пропадало, а становилось все сильнее. Надо идти. Ведь это так просто – что-то делать прочсто потому, что знаешь, что делать. Но как же Аэль-Хель? Он должен ее предупредить, а ей может не понравится… Паренек поморщился в предчувствии спора – это казалось ему бессмысленным. Но иначе нехорошо, она будет переживать!
Ноги уже несли домой, и человек с псом, который уже вернулся, лавировали среди праздничной толкотни столицы, пробираясь к «Дородному старику». А вот и знакомая дверь. Она должна быть дома.
Вулуфи открыл давно не крашеную дверь.
Там, однако, оказалось пусто и тихо – сулимхадка была еще на службе. Что же делать? Идти искать ее – бессмысленно. Значит, надо ждать – или уйти, оставив записку. Нет, это будет нехорошо. Внутри столкнулись два понятия о правильности, однако решение пришло, как всегда, быстро. Не обращая внимания на нараставшее чувство, заставляющее идти, он сел на пол, подтянув к себе колени руками, и стал ждать. Он подождет еще сколько можно. Еще не поздно, есть время. Он знает.
Появление сулимхадки означили стук сапогов и тяжелое дыхание. Дверь открылась, впуская летнюю жару и толстого кота трактирщика.
- Эйх ты, негодний! А ну, иди, иди давай! – стражница подтолкнула его носком ботинка к выходу.
Дремавший Ифу приоткрыл глаз и лениво рыкнул на кота. Вулуфи почувствовал неприятный холодок внутри и заставил себя посмотреть женщине в лицо.
- Добрый вечер, Аэль, - сказал он. - Мне… Мне надо было быть здесь, а теперь мне надо идти.
Лицо мальчика было чрезвычайно серьезно.

[Соуль >>>]

Женщина остановила руку на полпути к пряжке пояса и подняла глаза на мальчика. Вчера Аэль-хель обрезала волосы, и теперь овальное лицо окружал черно-серебристый ореол. Он молча выдержал ее взгляд, хотя в нем что-то болезненно сжалось. Часто голубоглазый паренек выглядел младше своих лет, но сейчас казался, если посмотреть на лицо, старше. Гораздо старше.
Ифу тоже смотрел на стражницу точно таким же взглядом.
-Сколько тебе лет, юный? У тебя за плечами нет прошлого, а впереди нет будущего, оборотень, так? - женщина присела и потрепала пса за ухом, смотря в чистые и ясные, человеческие, голубые глаза. Губы исказились в болезненной и задумчиво улыбке. – Странник из сказок моего детства.
Почему-то мальчика задела такая реакция. Он почувствовал себя немного обделенным.
-Я не знаю, сколько мне лет, и я не оборотень, - любопытство все-таки прорвалось наверх. - Про какие сказки ты говоришь?
-У нас рассказывают про странника с псом. У пса человеческие глаза. Они приходят, когда люди Подземелий и люди Неба начинают сражаться с друг другом, - сулимхадка отстегнула ремень и распутала узел ножен. Ярко оплетенная фиранги легла на пол.
Только что ведь было любопытно, а сейчас нет. Вулуфи пришло ощущение, что ему не стоит этого знать, что это лишнее.
- Я есть я. Прошлое, будущее… О них не стоит слишком много думать. Есть сейчас. И я знаю, что мне сейчас надо идти. С тобой было очень хорошо, Аэль.
Он порывисто вскочил и обнял женщину. Сулимхадка от неожиданности упала на пол и, тепло усмехнувшись, чуть отстранила мальчишку от себя, рассматривая по-детски открытое лицо, заглядывая в восторженно распахнутые глаза.
-Юный-юный, - сильные руки сжали плечи. – Но учти, в путь без одежи и денег не пущу.
Он смущенно и радостно улыбнулся. Кажется, неприятный миг остался позади.
- Спасибо!. А… у тебя достаточно останется?
-Достаточно. Поверь. Я попрошу тавернщика собрать еды в дорогую, а ты пока сложи вещи.
Аэль-хель остановилась у полки, разглядывая аккуратно сложенные вещи. Из стопки вылетел короткий, подбитый пухом плащ. – Хотела в праздник осеннего вечера отдать, да раньше придется.
Вулуфи принялся за сборы, в голове поселилось радостное и немного возбужденное предвкушение новой дороги, новых впечатлений, новых встреч.
-Я постараюсь побыстрее, тем более что у меня времени мало. Надо выходить сейчас. Жаль, что ты не можешь со мной идти, - вдруг вырвалось у него.
Складывавшая плащ женщина обернулась и подошла. Опустилась рядом, расправила мягкую ткань и накинула на тонкие детские плечи.
-Если ты тот, кто я думаю, я тебе не нужна, юный.
- Кто может знать это? - как часто бывало, переход от серьезности к эмоциональному порыву и обратно произошел почти мгновенно, как будто рука сдергивала маску, и под ней обнаруживалась другая, только все эти маски были настоящим лицом. Каждая. - Иногда что и кто нужен, узнаешь в самый последний момент.

[higf >>>]

- У меня служба, юный, - очень резко, словно стараясь скрыть чувства, сулимхадка поднялась, - я тебя внизу подожду, и провожу до ворот. Попробуем подорожную тебе выправить. Все, что я могу сделать для тебя.
- Хорошо, - кивнул он.
Сборы отняли совсем немного времени, и вскоре сосредоточенный Вулуфи спустился вниз, готовый пуститься в дорогу
Стражница сидела на пороге, обнимая небольшой дорожный мешок. Черные глаза потухли, даже летнее солнце не могло зажечь в опалах яркие огоньки, зато блестела кольчуга. Она да фиранги были единственными дорогими вещами Аэль-хель...
- Аэль… – тихо позвал он. – Пошли.
Они вместе вышли за ворота таверны. Летний Ктеж переливался красками, бурлил ярко одетыми людьми. Один из молодых стражников весело подмигнул черноволосой женщине, и она шутливо погрозила кулаком.
Мальчику предстояло покинуть этот город, но он не жалел об этом. Город принес немало нового, но он был у него, и будет – теперь без него. С людьми было сложнее, и что-то подсказывало Вулуфи, что до момента прощания лучше молчать.
У ворот Аэль-хель скрылась на час в караулке.
Сперва мальчик ждал спокойно, потом начал нервничать все сильнее, если бы можно было – ушел бы просто так, повинуясь ощущению, что драгоценное теперь, нужное время теряется. Но сейчас уже не было иного выхода. Солнечный день вокруг казался серым и пустым от тени тревоги и сознания, что он – не там, где надо. Нервные переступания с ноги на ногу не помогали, поэтому он уселся прямо на землю, привалившись к стене караулки, так же подтянув колени, как в комнате, в своей любимой позе ожидания.
- Да, понимаю я, что должна буду! – Аэль-хель склонилась над мальчишкой и протянула ему свернутый в трубочку лист. – Предъявишь, коли спрашивать будут.
Он взял свиток, решив не повторять уже навязшее, никому не нужное «Спасибо». Задрав голову вверх, посмотрел на нее. Пес чуть отступил – незачем лишний раз смущать женщину.
- Мне пора идти, как шел. Потому что идти. А ты не скучай, пожалуйста, Аэль-Хель. Хорошо, а?
- Обещаю, - она потрепала его по голове и отвернулась, сумрачно разглядывая каменные дома. – Иди, иди. Не люблю прощаться.
Вулуфи был с ней полностью согласен. Взрослые люди слишком большое значение придают памяти. Хотя не только взрослые, но они больше.
Он свистнул Ифу, больше по приобретенной от других привычке, так как никакой необходимости в этом не было, и пошел по дороге, не поворачиваясь. Зачем? От этого не будет лучше, и сулимхадка в его воспоминаниях не изменится. Наверное, он в ее – тоже.

[Кысь >>>]

За окном гостиницы «Светлячок» просыпался Клэймор. Насупившиеся горы возвышались над крышами домов, солнце гладило лучами улицы и отмечало тени. Торговцы катили груженные товарами телеги. Спешили мимо, не замечая, служители Шеан.
Городской пейзаж навевал мрачные мысли графу Леарину. И дело было не в отличии от привычного, ктежского, а в настроении Хоссэ: в сложившейся ситуации могла порадовать только неожиданная смерть арлионского короля.
Ольрик Виндорский был, несомненно, не только умелым воином, но и талантливым политиком. После смерти Гэлмара мягко отстранил от дел тех, кто пытался обвинить в захвате власти и предательстве дела отца, и назначил на их места необходимых людей. Провел несколько удачных реформ, благодаря которым сумел получить поддержку подданных и благосклонность правителя Арлиона - тот сразу потерял интерес к присмиревшему Виндору, что было как нельзя кстати. Однако даже это не сводило риск к минимуму.
Два месяца назад Арьете Вирт встретился с сэром Ольриком в Долинной Тверди и обговорил положение в общих чертах. Объединенные армия Виндора и треть аргодорских войск соотносились три к пяти против Арлиона – о численном превосходстве не могло идти речи. Оставалось надеяться на неожиданность и помощь третьих союзников.
Сэр Хоссэ раздраженно прикоснулся к изящному и тонкому браслету, охватывавшему левую кисть. Две золотых ленты оплетали серебряную. Замысловатыми узорами казалась вязь шерхадских письмен. Слепо смотрели на мир два вставленных в замочек глазка-агата.
Аэна Подземного Пути повернула ключ, и крышка откинулась с легким щелчком – на синем шелке лежали три ободка:
-Это послужит залогом нашего договора.
Арьете откинулся в кресле и сцепил задрожавшие пальцы. На секунду спрятанный под рубахой медальон Седьмого Совета показался невероятно тяжелым. Приходилось слышать, что религия Матери Мира развивалась разными путями, но сталкиваться с ответвлениями – никогда.
Истории утверждали: изначально существовал Храм, который называл Прародительницей не Шеан, не Шаа, а Единую, которой предыдущие две приходились дочерьми. Одна сестра повелевала жизнью, другая отвечала за смерть. Сотворившая мир Матерь следила за ними, но никогда не вмешивалась.
Верующие приносили дары Шеан, моля оберечь и сохранить, не забывали отводившую болезни Шаа, но не знали о чем просить бесстрастно наблюдавшую за всем Прародительницу. Со временем к ней стало обращаться все меньше и меньше людей: служители оставались без прихожан – богатые храмы Кемхета нищали.
Именного тогда приняли решение о роспуске Храма, на смену которому пришел Второй Совет. Двух Сестер назвали воплощением двуединого мира, и верующие отправились в святилища с новыми дарами. Это время напоминало детство религии, когда уставшие от молока матери прихожане тянулись к новому свету, и было недолгим.
Покой закончился расколом и кровавыми столкновениями в Шерхаде. Возник спор, кто же: Шеан или Шаа является той, которая заронила каплю жизни в Йиркман? Одни называли прародительницей дарующую жизнь, другие – темноволосую и сросшуюся с корнями деревьев Шаа, управлявшую мертвыми реками. Никто не вспоминал, что у дочерей была Мать.
Путь Подземелий и Четвертый Совет – такие названия получили враждующие стороны – принесли на земли разрушительные воины и окончательно раздробили на маленькие и враждующие области единое государство.
Служители опомнились, когда очередное столкновение завершилось чередой стихийных бедствий, убивших надежду на восстановление Кемхета. Четвертый Совет подкупил некоторых жрецов Пути, других убедил, верных богине – отправил в ее владения.

[Соуль >>>]

На развалинах Шерхада сформировался Пятый Двор, просуществовавший почти три сотни лет. Хитрые жрецы умело манипулировали толпами и проповедовали, что всякий колдовской дар – милость золотоволосой Шеан. Школы принимали это суждение, поскольку взамен на согласие получали покровительство усиливавшегося с каждым днем течения. Многие ученики впоследствии даже становились послушниками Пятого Двора – их силы мистическим образом усиливались после молитв. Вскоре чародеи стали неотделимы от Храма.
Привлечение колдунов было несомненно удачным ходом, но, вместе с тем, неверным. Почуявшие силу чародеи не захотели довольствоваться маленькими крупицами и пожелали получить Источник.
Переворот оказался тихим. За одну ночь Пятый Двор исчез. На его месте возник Шестой Совет, сформировавший новые постулаты. Отныне Матерь Мира Шеан не вмешивалась в дела людей – ступала своим путем. Руководящие посты при ней могли занимать только сильные чародеи, а остальным не суждено было подняться выше старших жрецов.
Государство за государством накрывала религия, легко впитывавшая культы мелких богинь. Чародеев не интересовали политические хитросплетения, они искали Силу. Мощь, которую могли дать длань Шеан и верующие.
Бездействие начало раздражать Старейшин Храмов и они потребовали смены Совета. Их поддержали старшие жрецы и странствующие проповедники – так появился Седьмой Круг, в который вошли сильнейшие служители.
Опасаясь повторения, они удалились к озеру Фалкрейн и оттуда уже четыре века управляли делами Матери Мира через своих Слуг. Изредка, примерно раз в полсотни лет, колдуны выбирали себе учеников из наиболее талантливых послушников, которые потом занимали освободившиеся места в Седьмом Совете.
Последние полвека Круг не давал о себе знать, и среди Старейшин Храмов опять стали возникать пересуды, которые пока еще не переросли в открытое недовольство. Ситуацию вовремя смягчила талантливая Натаниэль, отсрочила перевыборы, хоть и ненадолго.
Вирт полагал - это не самое худшее. Он получил от Ретирана медальон десять лет назад, и все годы ощущал, чего желает от него древний. Уже месяц как Арьете перестал чувствовать старого колдуна, хотя амулет не потерял свой силы. Это вызвало тревогу и раздражало.
И вот, закутанная в синие одежды жрица Подземного Пути предлагала ему браслет Слуги.
-Пока эти браслеты на наших руках, ни дети Шаа, ни вы граф Ольрик, ни вы, граф Леарин не помыслите о том, чтобы делом или словом нарушить наше соглашение, - журчала речь аэны.
Хоссэ посмотрел на подтянутого брюнета с едва заметной проседью в черных волосах. Граф Ольрик чувствовал себя неуверенно. На что надеялся виндорский лис, затевая интригу? Если его связь с запрещенной полторы тысячи лет назад ветвью Шаа откроется – можно говорить о провале заранее. Поклоняющиеся Шеан жители графства не поддержат восстание и могут выступить даже на стороне Арлиона.

[Кысь >>>]

-Что это? – Ольрик неуверенно заерзал в кресле.
-Браслеты, наделенные силой Шаа, - прошептала аэна и жестом подозвала двух девушек в зеленых одеяниях. – Служители Подземного Пути называют их кольцами верности.
-Я не могу быть верным ни одной женщине, даже если она – Богиня. – Одними губами произнес Хоссэ, но был услышан.
-Граф Леарин не понимает, о чем говорит. Шаа не требует супружеской верности, но приказывает не отворачиваться от ее силы. Предавший единожды, будет предавать до тех пор, пока не найдет истину в очищающих водах подземных рек. Подземные реки – сила Шаа. Только верный сумеет обратиться к ней…
-Я прошу прощения, святая аэна, но мы собрались здесь не для того, чтобы вести беседы на религиозные темы, - невежливо прервал ее Арьете. – Говорите емко: чем именно угрожают нам эти браслеты?
Аэна подцепила тонкими пальцами одно из украшений и застегнула его на кисти. Лицо в ореоле антрацитовых волос осветилось улыбкой:
-Тем же, что и аэне. Сначала графам покажется, что их ладони охватили ледяные кольца, - тонкий палец коснулся локтя, плеча, шеи. – Холод будет подниматься выше и выше, до шеи и головы, затем скует тела. Графы превратятся в ледяные скульптуры и растают на солнце.
Граф Ольрик вздрогнул и уставился на смертоносное украшение. Вирт наблюдал за ним не без злорадства и лихорадочно искал выход из щекотливого положения. Такого развития ситуации не мог предположить никто. Брэдгер говорил, что Арьете волен действовать на собственные страх и риск, но…
Хоссэ вздохнул. Если откроется связь виндорского лиса с Путем Подземелий и участие Аргодора в мятеже – о высокой политике придется забыть надолго.
-Вы не доверяете аэне.
Женщина оскорблено замолчала. Девушки застыли рядом, сложив руки и склонив головы. Почувствовав чужое замешательство, брюнет пришел в себя. Задрожало пламя потревоженной свечи. Скрип кресла показался чуждым тишине комнаты.
-Двадцать четвертого июля, - сдержанно, стараясь скрыть свои чувства, говорил граф Ольрик, - повсеместно на границе между Арлионом и Виндором начнутся вооруженные столкновения. К двадцать пятому июля мятеж охватит всю межу, чтобы привлечь внимание части Арлионских войск. Двадцать шестого июля, в Клэйморе и пригороде должны начаться волнения, которые также займут арлионскую гвардию.
-Аэна обещает, что все пройдет как нельзя лучше. Клэймор и войска центрального района будут дезориентированы.
-К двадцать седьмому июля, - пропустил слова женщины Леарин, - подойдут первые отряды Аргодора. Двадцать восьмого подтянутся основные силы. Часть будет сразу же отправлена к Виндору и встретится с той частью арлионской гвардии, которая участвует в подавлении мятежа.
-Если все пройдет успешно, аэна просит открыть горные пути для караванов ее служителей к озеру Фалкрейн и дать возможность мирно покинуть пределы Виндора и Арлиона. – Жрица робко подняла малахитовые глаза на своих собеседников.
Вирт бы залюбовался коротким движением, но жрица сейчас была не женщиной, а союзницей, чьи намерения оставались не до конца ясными. Он не верил, что служители Шаа просят так мало за участие в мятеже – привык не доверять жрецам.
-Граф Ольрик, вы не боитесь за свою жизнь? – Деланно-насмешливо приподнял брови Арьете.
-Я не пожалею своей жизни во имя свободы!
От слов виндорского лиса Вирт поморщился. Хрупкие помощницы аэны вспорхнули со своих мест и приблизились. Лепестки-ладони поддерживали плетенные браслеты. Арьете зачарованно смотрел, как длинные пальцы управлялись с украшенным агатами замком, а когда механизм щелкнул – дернулся под насмешливым взглядом жрицы Подземных Путей.
«Словно загипнотизировали», - размышлял месяц спустя.

[Соуль >>>]

Арьете прибыл в Клэймор вместе с небольшой делегацией из Виндора. Послы поселились в замке регента Химбольда, а Вирт предпочел комнату в «Светлячке». Первые две недели вел разгульный образ жизни: пил, коротал ночи в синем квартале, играл в кости и карты, - пытался отвлечь внимание следивших людей. Через некоторое время они оставили его в покое, убедившись, что граф Хоссэ Леарин не отличается от большинства знатных разгильдяев.
Однако собутыльников Арьете выбирал из числа городской стражи, девиц – из тех, кто любил клиентов побогаче и повлиятельней, игроков из числа дворян. Капля за каплей собирал информацию и складывал по кусочкам портрет Клэймора и его правителя. Картина вырисовывалась неоднозначная. Химбольт держался на месте регента благодаря тому, что его противники грызлись между собой. Стоило найти общие интересы – и дни бездарного короля закончились. На месте Ольрика, Вирт бы нашел способ получить арлионский трон путем интриг без вмешательства служителей Пути Подземелий и Аргодора.
К концу июня стало ясно, что своры замковых псов могут серьезно помешать. Они дрались каждый за себя и по одиночке не представляли опасности, но нападение соседнего государства могло сплотить их не хуже сильного вожака.
Арьете поделился своими опасениями с аэной Пути Подземелий, но она мягко успокоила его:
-Граф не должен волноваться. О неразберихе позаботятся служители.
-И заодно накормят жизнями голодающую богиню?
Разговор происходил в зеленой гостиной «Светлячка». Сочившееся через изумрудные драпировки солнце окрашивало предметы в коричневые и добавляло в черные волосы аэны искру. Синие одеяния отливали фиолетовым, а тонкая фигура жрицы казалась нереальной. Вирт с трудом мог оторвать взгляд от плавных линий плеч и ладоней. Женщина казалась ему совершенным творением неизвестного художника.
-В мире каждую минуту умирают люди. Богине аэны хватает жизней. Она баюкает умерших в ледяных ладонях и дарит им сны. Когда умершие просыпаются, они уже не помнят о себе ничего и начинают жить заново.
-Великолепная благодетель, - язвительно откликнулся Вирт и с трудом отвернулся от жрицы.
-Графу нужно успокоиться, - позади зашуршала ткань. – Подумать и отвлечься. Доверится служителям Пути Подземелий.
Ладони легли на узкие плечи. Пальцы были ледяными – по телу растекся приятный холодок.
-Я забываю о женщинах, с которыми провел ночь, - ровно посмотрел на жрицу граф.
-Тем лучше, считает аэна.
…монета солнца исчезла с неба, когда жрица ушла. Вирт долго сидел, смотря на синюю ленту в ладони, и думал, что совершил опрометчивый поступок. Аэна – союзница – к ней нельзя было приближаться на расстояние более, чем для поцелуя руки.
Для Арьете два часа вместе не значили ничего, но обиженная женщина – непредсказуемый враг. Опасался, что в пиковый момент жрица вспомнит и под волной эмоций допустит ошибку.
Но время шло, темноволосая служительница не появлялась. Вирт успокоился и продолжил заниматься делами по координации отрядов. Люди проникали через границы Арлиона по одному: спускались по реке Омьен из Аргодора, переходили границы в областях Энари, Хонти и Виндора, - так ковалось копье, готовое пронзить Клэймор.
Вирт скомкал принесенное голубем письмо и бросил на угли жаровни. Язычки пламени уцепились за сухие углы, разрывая бумагу на тлеющие лохмотья. Оптимистичные предположения маркграфа Декофа не могли порадовать. Арьете не верил в интуицию, удачу, судьбу и умел оценивать противников.
Кольчуга зазвенела и рассыпала по дорого обставленной комнате сотни бликов. Близился полдень – с первым словом обеденной молитвы в городе началось восстание.

[Кысь >>>]

Первым вспыхнул храм Матери Мира. Занялись соседние дома, пламя затанцевало на козырьках крыш и полотнищах палаток. Арьете вздрогнул, когда увидел пляшущий на фоне идеального неба рыжий язык. Служители Подземного Пути не стали возиться с уличными драками. Они подожгли город.
Рукоять легкого альвийского меча легла во вспотевшую ладонь. Вирт выбежал из своей комнаты и кинулся к лестнице, крича:
-Уходите! Уходите быстрей! Город горит!
Черная нить дыма текла вдоль деревянных стен гостиницы. Она оправдывала свое название. Объятая пламенем, освещала темный переулок рядом. Барон выбежал на улицу и вдохнул наполненный сажей воздух. Звенья кольчуги раскалились и обжигали через плотную шерсть рубахи.
Как бы ни готовился к этому граф Хоссэ Леарин – все началось слишком неожиданно. Да, Ольрик не лгал, когда говорил, что союзники выполнят свою часть договора, но не подозревал, что такой ценой.
-Граф Леарин, сюда! – лорд Риран, младший сын графа Ольрика, остановился рядом. Вороная кобыла под ним тяжело дышала и испугано вращала черными глазами. Рядом бесновалась тонконогая сестрица. – Скорее!
Арьете поймал поводья и запрыгнул в седло. Из-за жара очертания домов стали казаться нечеткими. Из полыхавшего дома вырвался мужчина, строение за ним смялось и рухнуло, словно карточный домик. Искры взлетели к потемневшему от пепла небу.
-Вниз, к выходу из города, граф!
Арьете сцепил зубы и прошипел:
-Нет, к замку, - показалось, что тихий голос заглушил бессмысленные крики испуганных масс.
-Это вопрос времени! – рука Рирана перехватила поводья. – Пламя скоро доберется и до замка. Они начали с храма!
Серые глаза стали ледяными. Ладонь лорда разжалась. Мгновение Вирт смотрел в карие глаза молодого человека, а потом резко натянул поводья, поворачивая вороную.
-За мной. Вы и часть ваших людей к замку. Вы должны до конца поддерживать иллюзию, что боретесь во славу регента и ничего не знаете о мятеже. Химбольт и так пощадил вас, когда начались столкновения на меже. Остальные за мной, к западным воротам.
Лорд Риран несколько секунд рассеяно моргал, затем решительно кивнул и махнул своим людям. Черные силуэты на алом фоне понеслись в сторону замка. Давнее чувство – повелитель защитит и обережет - гнало следом за ними горожан
Лошадь под Арьете испуганно заржала, отшатнувшись от упавшей перед мордой балки. Лоскуты огня взвились лентами и исчезли в короткой гриве. Стало тяжело дышать от страха и гари. Впервые за последние десять лет Вирт молился. Не Шеан, не Шаа, а неведомому Богу, который смог бы оградить от обеих сестер.
Лошадь подмяла под себя ополоумевшего человека, кинувшегося наперерез. Вирт без жалости взмахнул клинком, добивая, и повернул к западным воротам. Треск вырвавшейся на волю стихии заглушал конский топот и тяжелое дыхание всадников.
Улица понеслась вниз зигзагами – Клэймор был построен на горных тропах и красиво вписывался в ландшафт. Когда-то. После пожала ничто не напомнит о величественном городе. Он будет уродовать лицо скал развалинами.
Вирт на секунду прикрыл глаза. Почуяв слабину, вороная встала на дыбы в попытке скинуть всадника и захрипела. Древко белооперенной арлионской стрелы дрожало возле уха. Лошадь завалилась набок, едва не придавив всадника.
-Не сметь покидать Клэймор! – В глазах застывших у ворот стражников полыхало пламя не менее безумное, чем охватившее город.

[Соуль >>>]

Воин вскинул лук и отпустил тетиву, прерывая жизнь горожанина. Арьете испуганно обернулся и вновь попросил неизвестного Бога заступиться. Видимо, он услышал молитву – жизнь метившего в барона стражника оборвал арбалетный болт ехавшего позади всадника. Сильная рука подхватила тонкого, как змея, Вирта и закинула в седло.
Группа конных врезалась в тлевшие ворота, разметав кинувшихся остановить гвардейцев. Поток воздуха, не такого жаркого, как в городе, растрепал гривы и приятно скользнул по воспаленным лицам.
-К шахтам. – прорычал Вирт и отобрал поводья у своего спасителя. – Цель служителей – Шахты, а не горные тропы.
Медальон Шеан нагрелся под кольчугой. Браслет Шаа холодил руку. Опадавший на землю пепел наводил на мысли о декабрьском снеге, но бежавшие от города люди не давали забыть о происходящем.
Арьете не покидала мысль, что все можно было сделать тише, что можно было сохранить город, можно было… Он не относился к сторонникам бескровных путей, но понять безрассудную жестокость был не в состоянии. Клэймор надолго запомнит Аргородский Приход.
Дорога свернула к шахтам. Огонь еще не успел добраться до рабочих городков, но уже начинал дикую пляску совсем рядом. Мастеровые слажено без паники организовывались в группы и уходили прочь.
-Ей, достопочтенные, куда скачете? Али не видите, что…, - речь шахтера стихла за спиной.
Дорога вильнула вниз, и Вирт перезарядил арбалет, заметив впереди троих всадников в развевающихся синих одеяниях. Черные волны волос аэны струились по ветру. На секунду перед мысленным взором барона возник вечер в зеленой гостиной. Погас.
Арьете установил арбалет и отпустил крючок. Болт засвистел необыкновенно громко и отчетливо – непривычно после стрекота пламени в Клэйморе. Он впился в грудь жрицы, и в это мгновение левая кисть разорвалась ледяными иголочками. Медальон Седьмого Совета обжег грудь. Вирт не выдержал боли и застонал, схватившись правой рукой за гриву.
Он сжал амулет холодной ладонью и почувствовал, как завибрировала цепочка и задрожали полосы, из которых был сплетен браслет Пути Подземелий. «Кто бы ты ни был мой Незримый Защитник, оскорбленная мной женщина или спасенный мной мужчина, заступись, не оставь», - полыхнула мысль, прежде чем Арьете потерял сознание.
Он не успел подумать о том, как будет оправдываться перед королем. Не остановился и на том, что же искали в шахтах служители Пути Подземелий. Молился Неведомому Богу, пока не потерял сознание.

[Кысь >>>]

***
Первые дни августа выдались дождливыми. Дорогу размыло, из земли слепо смотрели древесные корни, а с листьев постоянно капало, зато воздух был чистым и свежим. С грив северных тяжеловозов текло, парусина повозок стала сырой и неуютной, и неунывающие циркачи непроизвольно поддались пасмурному настроению.
Джангаш с неудовольствием смотрел, как прячутся от дождя задиристые жонглеры, фривольные танцовщицы и хитрый Фокусник. Последнему пошел сороковой год, и он часто жаловался на боли в спине, коленях, локтях. Карлик, полвека берегший труппу «Цветной день», думал о том, чтобы прогнать неудачника, но рука не поднималась, хотя за прошлые грехи следовало бы.
Постановщик нахмурился, вспомнив сбежавшую девочку-акробатку. Он выкупил четырехлетнего ребенка у отца за пять монет и восемь лет воспитывал как собственную дочь. Слепая Каий с куда большим, чем видящие дети, любопытством узнавала мир, училась ходить без поддержки, пыталась понять, как выглядят цвета и предметы. Она заняла в сердце пустовавшее более полувека место.
-Эге-й, Джангаш! – смуглый и чернобородый, как карлик, альвиец подбежал к сидевшему на козлах. – Там мальчонка по дороге дальше. С собакой. Не разрешишь подобрать, а то смотреть, чесслово, жалко!
Тиор-кукольник прицокнул языком и запрыгнул в повозку.
-Что за мальчонка? – отвлекся от мрачных мыслей Джангаш и натянул капюшон на лицо.
-Ну сам съезди – глянь, а я-то что? Мое дело маленькое, - усмехнулся альвиец и подтолкнул карлика в спину. – Давай, не тяни.
Постановщик зарычал и ловко, словно бывалый акробат, спрыгнул на землю. На деле он не думал злиться на Кукольника, но по образу полагалось ворчать и изображать грозного смотрителя: за полвека свыкся с ролью. Начал с пары толстых кобыл, впряженных в полуразвалившуюся повозку и тройки веселых жонглеров, а теперь имел в подчинении «Цветной день» - самый яркий балаган во всем западной Йиркмане.
Идти под рассеянным зеленым светом по мокрой дороге Джангашу было неприятно. Мимо брели унылые тяжеловозы, переговаривались музыканты. Карлик в сердцах даже выругался, но разозлиться на Тиора не смог, когда увидел маленький силуэт бредущего по дороге ребенка.
-Эй, постой, саит. Саит с собакой! – повысил голос до рыка Постановщик.
Вулуфи уже потерял счет, сколько дней он шел по этой дороге. Точнее говоря, он не видел в этом счете никакого смысла: зачем, для кого, что это дает. Может, это нужно было, к примеру, Аэль - считать дни дежурств, а ему зачем?
Он чувствовал, что отдаляется от того, куда идет. Точнее, к кому - это подсказывала простая логика. Места, они передвигаться еще не научились, а вот живые и разумные существа… И, скорее всего, этот кто-то был в той самой группе, что мальчик и пес встретили на площади. Впрочем, опять же, надо просто идти, а там он узнает, что делать.
Пока, кроме погоды, от которой дорога раскисла, и ноги хлюпали в грязи, ничто не доставляло особых хлопот. К нему никто особенно не цеплялся, деньги и подорожная кормили и открывали дорогу. А по краям дороги был мир, восхитительный, прекрасный и новый всегда, на который было просто чудом смотреть, слушать, обонять его запахи и ощущать вкус пищи.

[Соуль >>>]

Мальчик рассматривал менявшую форму серое облако на небе, гадая, на что оно больше похоже, и не спотыкался лишь потому, что дорогу осматривали глаза Ифу. И тут его окликнули.
-А кто такой саит? - остановившись, обернулся Вулуфи к незнакомому мужчине.
-А… э! – Джангаш с интересом и жалостью уставился на промокшего мальчишку. Дождь стекал по светлым прядкам в ясные глаза, короткий нос покраснел, а губы стали синими. – Неважно, давай к нам!
Интересно, зачем он приглашает? Впрочем, неважно - никогда не знавший серьезных обил паренек не боялся незнакомых людей. Ехать быстрее, чем идти, а он отстает…
Вулуфи сделал несколько шагов в сторону фургонов бродячих артистов. Что это именно они, было видно. Мальчик с интересом осматривал пеструю ткань и незнакомых странных людей. Особенно подходить не спешил - зачем идти назад, они едут в ту же сторону, а мокрее он уже не будет.
Джангаш зацепился за край фургона и, подтянувшись на руках, перекинул жилистое тело через бортик.
-Ну, саит, руку давай и пса за собой тяни. Под дождем пешему без солнца правды точно не найти.
Ифу ловко прыгнул на руки хозяину… Хотя это общепринятое слово было тут совсем не уместно. Можно ли человека назвать хозяином своей руки?
Мальчик уцепился за крепкую руку Джангаша, и они оказались под пологом фургона.
- Спасибо вам, - поблагодарил странник неожиданных попутчиков.
Сквозь парусиновый навес повозки лился рассеянный свет, рыжий и алый плясал от жаровни с высокими краями. Приоткрыв полог, беседовали несколько женщин. Они бросили недоуменные взгляды на появившегося мальчишку, потом посмотрели на косматого Джангаш:.
-Новенький? – спросила Ксехей-Танцовщица.
-Нет, попутчик просто, – сильный руки стянули с плеч мальчишки плащ и подтолкнули к теплу, - ну-ка, тагисы, позаботьтесь о ребенке. Да и о псе тоже, вон, оба какие мокрые.
Карлик упал на пол, по-сулимхадски скрестив ноги, и протянул ладони к огню, грозно посверкивая угольками глаз из-под кустистых бровей. Ксехей засмеялась и, неловко качаясь в такт движениям повозки, двинулась к сваленным у противоположной стены вещам:
-Как звать-то новеньких? И пес какой, сулимхадкий, белый… В Западном Йиркмане таких с днем да светом Шеан не сыщешь!

[Кысь >>>]

Почему люди так странно спрашивают? Вроде как его об имени и в то же время не к нему обращаются. Прямо спросить всегда лучше!
Мое имя Вулуфи, а пса зовут Ифу, - сообщил мальчик, устраиваясь у жаровни.
-Ифу? – карлик засмеялся. – Это же твое имя наоборот! Ну, будем знакомы. Джангаш-Постановщик, а вот та лукавая тагиса – Ксехей-Танцовщица, рыжая – Лаззи-Акробатка, черненькая - Страсса-Акробатка.
Мальчик засмеялся. Как странно, что они первые это заметили. Правда, была обрезана половинка имени - первая, ставшая второй.
-Не совсем, - ответил он, - но почти. Рад с вами познакомиться. А вы всегда прибавляете профессию к имени?
Ксехей улыбнулась. Она поставила ну усики жаровни керамическую чашу и плеснула туда густой жидкости из бутылки матового стекла. От вязкой, коричневой жижи пошел густой аромат. С выжидательной улыбкой девушка села, поджав под себя ноги, и начала выстукивать бодрые ритмы зажатыми в круглых ладонях деревянными плошками. Остальные женщины тоже потянулись к огню, почуяв терпкий запах.
-У нас так принято. Если бы тоже умел что-то или собака у тебя, скажем, умела на задних лапах стоять, и тебя бы как-нибудь в «Цветном дне» назвали. Вот.., - Постановщик глубоко вздохнул и погрозил Танцовщице пальцем. – А… э, егоза!
Девушка лукаво улыбнулась, прикрыв черные глаза. Рыжая прядка спиралькой упала на широкий лоб, а бледные, в веснушках щеки зажглись розовым румянцем.
- Мне сказали, что я не очень хороший ученик, - непосредственно сообщил мальчик. - Я умею только читать и немного лечить людей, изредка, - может, не стоило этого говорить… Всем точно не стоило, но Вулуфи чувствовал, что здесь многому могут поверить. - Ифу... Нет, на задних лапах он ходить не умеет.
То, что они смотрят на мир вместе, говорить не стоило никому. Это относилось к тем вещам, которые паренек просто знал .
-Значит, ты Вулуфи-лекарь, - Ксехей достала из-под алых одежд деревянную ложку и принялась разливать настой по небольшим овальным плошкам.
Первую протянула Джангашу. Карлик принял с благодарностью и склонился, спрятав покрасневший нос в терпком настое. Вторую – Вулуфи:
-Пей, Вулуфи-лекарь. Оно прогоняет простуду, - новая чаша перешла к хрупкой Страссе, следующая к черноволосой Лаззи.

[Соуль >>>]

Мальчик с любопытством отхлебнул из чаши. Жижа была густой и вязала язык. Острая, обжигала нутро, наполняя теплом, еще более явным, чем растекавшееся по палатке. Страсса добродушно рассмеялась, смотря на ребенка.
-А что это такое, - спросил неугомонный паренек, встряхивая головой и поднимая взгляд. Ифу тыкался по углам, осматривая и обнюхивая их.
Джангаш отставил плошку и обхватил белого пса, притянув себе. Огромная ладонь коснулась пушистого загривка. Ифу обнюхал рукав рубахи и опустил нос, исследуя деревянную посудину.
-А это ты нашего Постановщика спроси, - низким голосом проговорила Лаззи и сдула с лица вялую прядку.
-Настой, - весомо поднял указательный палец Джангаш и хитро улыбнулся в густую черную бороду.
Хотелось спросить, настой чего, и еще что-то спросить, но вдруг, словно порыв ветра, приносящий какой-то далекий, но сильный аромат. Налетела усталость, слепляя глаза в неожиданном тепле. Возможно, сказалось и действия настоя, а скорее - все сразу. Вулуфи широко и сладко зевнул, прикрывая, как учила Аэль-Хель, рот ладонью. Ифу то слегка приоткрыл пасть, будто совершенно одинаково с хозяином устал.
Джангаш посмотрел на мальчишку и захохотал. Глубокий, похожий на грохот катящихся во время сели камней, заполнил палатку.
-Спи, Вулуфи-Дрессировщик, потом будешь вопросы задавать! Тагисы, позаботьтесь о саите, - произнес гном с глубокой, от души, усмешкой. Поудобнее устроившись недалеко от тепла жаровни, разливающемся вокруг, мальчик закрыл глаза и крепко уснул. Под боком пристроился пес. Карлик добродушно потрепал Ифу за уши и спрыгнул на размытую дорогу:
-Приглядите за саитом, ему с нами по пути похоже.