Мор, Двенадцать шагов к отчаянию

[Черон >>>]

(...продолжение)

- Мозг достанем? - Гаруспик обернулся к Стаху, более похожий на степного демона после сытного пиршества. Белый халат перемазан кровью, глаза горят, на лбу испарина, дыхание частое... Учитывая здоровенный нож в руке, Гаруспик пугал.
- Не стоит, - не отвлекаясь от работы, Рубин быстро заменил таз для крови и мотнул головой. - Песчанка поражает не избирательно. Заметил зараженные области?
Гаруспик кивнул, аккуратно положил нож в чистую кювету и отошёл в угол. Первобытное, дикое наслаждение бурлило в нём, превращая тело в кипящий котёл, заставляя руки дрожать, а глаза сверкать. Артемий Бурах сел на пол, привалившись спиной к стене и склонил голову на грудь, словно собираясь напиться удивительно свежей крови, пропитавшей его халат. Пришла очередь Рубина работать, и один хирург уступил место другому, как один маэстро передаёт другому рояль, во время концерта для двоих.
Бросив косой взгляд на практически выпотрошенное тело, Рубин передвинул таз с органами на соседний стол, где стоял микроскоп, и занялся их изучением.
Впрочем, сложное устройство пока не понадобилось. Делая осторожные надрезы, Стах осмотрел печень, почки, кишечник, и отрицательно мотнул головой:
- Ничего, хотя я еще взгляну под стеклом. Но явных следов поражения нет. И в целом все намного чище, чем в случае учителя... болезнь не получила развития?
Не дождавшись ответа, он отложил образцы в сторону, и перед ним оказалось сердце. Отерев куском марли потеки крови, Рубин присвистнул - здесь не нужно было ничего резать. Все сердце представляло собой один омертвевший, скорченный коричневый ком плоти. Казалось, в нем даже змеились трещины и плавали едва заметные крапинки червоточины. "Поражен в самое сердце", без каких-либо метафор...
- Ерунда какая-то, - Рубин покачал головой, удерживаясь от того, чтобы сплюнуть при покойном. - Все чисто, кроме мышечной ткани в верхней части... да еще горло. И сердце. Такое впечатление, что он не ел и не пил ничего зараженного, и даже не вдыхал - ему как будто сделали инъекцию прямо в сердце. Или в горло, откуда бактерия взяла и целенаправленно, минуя все прочие артерии, добралась до сердца... как живая. Или две инъекции?
Смирить волну внутри себя, что может быть сложнее? Пожалуй, разве что, смирить ту же волну, когда этого делать не хочется, когда она приносит болезненное наслаждение, словно расчёсывание до крови комариного укуса. Артемий поднялся на ноги, и подошёл ближе к телу. Пальцы, затянутые в побуревшую от крови перчатку, растёрли кожу на неповреждённом горле Симона, несколько раз её оттянули и отпустили.
- Ты видишь след от укола?
- Навскидку - нет. Сейчас взгляну еще...
Некоторое время было потрачено на то, чтобы Рубин тщательно осмотрел через чуть треснутое увеличительное стекло сердце и трахею со всех сторон. В конце концов Стах в сердцах откинул линзу в сторону (та, зазвенев, покатилась по столу), и развел руками:
- Ничего. Впрочем, если укол и был, он сделан три дня назад - за это время язва могла так протравить сердце, что след теперь незаметен. Насчет горла я почти уверен - оно чище. Но, скажем, шарик под язык мог дать похожий эффект... Но не представляю, что это могла быть за таблетка с бактерией Песчанки. Скорее уж заражение крови после инъекции.
Нож снова перекочевал в руку Гаруспика и опустился на белое, раскрытое и опустевшее, как выпотрошенная картонная коробка тело Симона. Несколько быстрых взмахов, и на омертвевшей коже разошлась паутинка разрезов.
- Даже малые его линии не были тронуты язвой, - вскрыл повисшую тишину Артемий. - А поражены важнейшие узлы.
- При всем том, - добавил Стах, - что Симону незачем было пользоваться инъектором... Он никогда и ничем не болел. Разве что - для Каиных было довольно обычным делом испытывать на себе новые открытия, в том числе в химии и биологии... Но думаю, Симон давно уже не интересовался областями человеческой науки.
- В любом случае, наше дело - синтезировать вакцину. Но... с этим непонятным заражением лучше бы иметь еще образец ткани для исследования. Желательно - свежей.
Гаруспик отошёл от тела, снял маску и долго, с тщательностью, которая бывает лишь в жестах полного новичка или умудрённого опытом профессионала, он набил и раскурил трубку, наполнив прозекторскую горько-свежим запахом отцовской смеси. Голова тут же стала лёгкой, мысли двигались в ней, словно мыльные пузыри в воздухе. Артемий почти физически это чувствовал, при всём при том, что мышление оставалось совершенно ясным, незамутнённым твириновой дымкой.
- Нужно найти ещё живого больного,- сказал он, выпустив дым через ноздри.
- Этим и займемся, - Рубин кивнул, подводя итог разговору.

Сообщение отредактировал Черон - 2-12-2008, 22:07

[Woozzle >>>]

Самозванка. День третий.
Ассиметрия. Часть первая. Вопросы.
(с символичным Дженази)

Утро не спешило ворваться солнечным светом в задернутое ветхой тканью окно - лишь заглянуло в щелку привычной угрюмой серостью.
В комнате было пусто и тихо – так тихо, что от этого стало жутко. Тишина никогда не сулит ничего хорошего. Тишина похожа на тесный кокон. Глупая гусеница может верить, что эта ласкающая оболочка из мягких волокон позволит ей обернуться бабочкой, расправить искрящиеся яркой пыльцой крылья и взлететь, преодолеть преграду, стать, наконец, собой. Смешно. Нет никаких крыльев – нет и не может быть, есть только плен, только вечное безмолвие – а если что и разорвет его, то что-то еще менее приятное…

С чем же сравнить мое положение? С клеткой? С падением в глубокую бездну, и чем ниже – тем холоднее, тем страшнее и больнее? С чем же? Слова медленно, но совершенно неотвратимо, теряют всякий смысл. Если бы я была писателем, то, наверное, смогла бы выразить знаками то, что творится у меня внутри.
Я умею творить чудеса. Я могу исцелить. Я могу убить. Могу? А что я могу? Могу повиснуть на ниточках, могу плутать в собственном осознании бессилия, могу… Нет.
Без цвета, без запаха и без вкуса – эта серая мгла где-то внутри меня, давит изнутри, сжимает сердце. Я – Чудотворница. Я буду ею, если сказать это с уверенностью и с верой, так? Нет, не так.
Вроде бы все так, как и должно быть, вроде бы все понятно, но все же – я постоянно мучаюсь ощущением неправильности всего происходящего. Люди не могут назвать это, они могут только ощущать это. «Что-то не так» - говорят они, чувствуя странное смятение и щем в груди. Я же могу назвать это просто – искажение. Нарушенный баланс, искривленная соразмерность, асимметрия – названий действительно много. Но помимо всего, это состояние еще и… Неопределенности. Да-да! Неопределенности. Как монетка, что застыла на ребре. Куда она упадет? И ты смотришь на неё с замершим сердцем, ожидая исхода, и сделать можешь, но это нечестно, неправильно… Или?
Неопределенность. Неправильность.
Я устала. Я действительно устала. Когда же все это закончится?

Никогда – торжествует тишина. Никогда тебе не вырваться, никогда не стать бабочкой. Попалась, позволила поймать себя и заключить в кокон, в очередной раз поверила в свои глупые чудеса. Сегодня можно было и не просыпаться…
Клара уже была готова поверить ей, признать ее безоговорочную власть, но неожиданным спасением с улицы, откуда-то издали донеслись протяжные звуки. Глубокие, тоскливые, похожие на странный монотонный напев – словно кто-то, не умея найти слов для своей боли, просто изливал ее в мир. И мир откликался звуками, тихими, незаметными ранее, но заставляющими поверить в реальность пространства за тонкой оболочкой кокона. Навалившаяся апатия шарахнулась прочь. Клара поднялась с постели, ощутив, как противно заныло тело. Пусть. Главное, что не отказывается повиноваться.
На улице было не слишком людно, встречные мясники не обращали на Клару ровным счетом никакого внимания, словно молчаливо признали ее своей. Равной. Девочка брела, бездумно переставляя ноги, не глядя по сторонам – к чему выбирать направление, если все дорожки города все равно приведут ее, Клару, туда, куда будет угодно чему-то непостижимому?
Кажется, она успела миновать часть квартала, захваченную мясниками, когда ее окликнули.
- Эй! Ты, что ли, девочка с кладбища? – мальчишка с поцарапанным носом и с задорными искорками в желтых глазах выжидающе склонил голову.
- Может и так. Но я то с кладбища пришла, а ты туда и уйти можешь. Совсем, - Равнодушно ответила Клара, оглядывая мальчишку чуть неприязненным взором. - Что тебе нужно?
Мальчишка не испугался и не обиделся. Окинул Самозванку оценивающим взглядом и усмехнулся.
- Ишь, языкастая! – фыркнул он и пояснил: - Я же не со зла. Меня попросили девчонку найти ненашенскую, так и сказали – с кладбища, мол, девочка.
- Даже так? - Медленно осведомилась она, растягивая звуки. Затем, не спуская глаз с посланника, с доброжелательной (условно) улыбкой, осведомилась: - И как же зовут этого самого просителя?
- Да Хозяйка Земляная, Катерина. Сабурова. Она тебя вроде бы на кладбище и встретила…
- Хозяйка... Кладбище... Катерина? Да-да, её кажется звали так... Катерина, значит, - Самозванка пожала плечами. - Насколько я помню, при первой нашей встрече она была более чем... неприятно мною удивлена. Интересно, что ей сейчас от меня нужно?
Клара задумчиво огляделась - делать было нечего, причем совершенно. А приглашение Хозяйки - от такого, по-видимому, не отказываются.
- Я знаю где дом Сабуровых - была там, но... Вряд ли найду дорогу. Проведешь меня?
- Нет, здесь оставлю! – беззлобно хихикнул мальчишка.- Так и скажу – простите, мол, госпожа Катерина, нашел вашу девочку, а подбирать сами идите!
Он нетерпеливо переступил с ноги на ногу и кивнул на подворотню:
- Ну что, пойдем? Тут можно дорогу срезать, я знаю, я все закоулки излазил.
- На пузе? - Невинно ответила Клара в ответ на шпильку. - Меня-то по закоулкам лазить не заставишь, надеюсь? Ну ладно, черт с тобой. Веди меня, Вергилий...
Мальчик шагал шустро, но и на Клару поглядывать не забывал – вдруг отстает? Да и любопытство гложет…
- А ты откуда вообще взялась? Ну... на кладбище-то?
- Молоко да хлеб тырила, - просто ответила Самозванка.
- Не хочешь говорить, ну и ладно, - он насупился и какое-то время шел молча, лишь изредка кивал в ту или иную сторону и коротко указывал: - Сюда.
Наконец, вынырнув из очередного переулка, остановился – так резко, что Клара едва не врезалась ему в спину.
- А вот и пришли. Только с этой стороны вход к самому коменданту, а чтобы к Катерине попасть, нужно дом обойти. Тут-то уж не заблудишься? – и насмешливо глянул снизу вверх.
- Какая галантность! - Фыркнула Клара. - Все больше убеждаюсь - настоящие мужчины еще не перевелись...
Сказав это, Клара пошла дальше, не оглядываясь. Катерина ждет, не так ли?

[Черон >>>]

Главы из переписки.

Леону Курину

Сообщите всю информацию, касающуюся деятельности правительственных специалистов во время Первой Вспышки пять лет назад.
Сонную группу игнорируйте.
Копии материалов расследования Аглаи Лилич высланы вам с нарочным, ожидаю сравнительного анализа.
Закройте доступ к помещению театра для всех, кроме вас лично, и постарайтесь отыскать кого-нибудь из актеров.
Разрешаю допрос любыми методами.

Герман Орф, inq

p. s.:
Теперь не вызывает сомнения то, с какой именно целью сюда были отправлены известные нам лица.
Подавление мора - цель второстепенная.
Не допусти ошибки.
p. p. s.:
Пришли мне все подтверждения исследований Данковского, которые наблюдались за время эпидемии.




Ответ (получен срочной почтой через два дня, 29 октября):

Герману Орфу

Все доступные источники указывают на то, что во время Первой Вспышки город был полностью предоставлен самому себе. Ни одного следа присутствия наблюдателей от Властей в подотчетных документах отыскать не удалось. Проверка была проведена с учетом всех методов шифрования, известных на данный момент. Если правительственные специалисты и находились в городе на тот момент, то их положение было засекречено на высшем уровне.
Касательно Театра: на Соборной Площади удалось обнаружить одного из т.н. Исполнителей и выйти с ним на контакт. По поводу искомого листа и дополнительных к нему (разрозненные части продолжения пьесы были найдены в помещениях Театра и в других домах, чей список прилагаю в конце письма) он высказался в духе "игра ума, безошибочно принятая за действительность". Стоит добавить, что среди описываемых в пьесе событий встречаются расхождения с тем, что случилось на самом деле.
По общей ситуации от него не удалось получить внятных комментариев. Попытка применить силу закончилась... неудачей. Подробности, с вашего разрешения, опускаю.
Что касается исследований Танатики, то картина наблюдается крайне запутанная. Существуют сведения о том, что как минимум один случай подтверждения теории Данковского имел место, однако этим человеком не мог быть глава семьи Каиных, в поисках которого основатель Танатики прибыл в город. Нам удалось проследить судьбу его тела: достоверно известно, что оно было препарировано и вскрыто, и его состояние не удовлетворяло декларируемым Танатикой "Пяти постулатам смерти".
Но связь, несомненно, существует. Не исключаю также, что в одиночку Данковскому удалось добиться неких результатов, принципиально отходящих от догм школы. К сожалению, заполучить какие-либо документы об экспериментах Танатики последнего месяца практически невозможно.
Ожидаю дальнейших указаний.

К.Л.

[Woozzle >>>]

Даниил. И Тая. И кто-то там еще.
(вместе с аццкой БакаКошкой)

Когда Даниил проснулся, утро было в разгаре. В комнатушке, где с трудом умещались кровать и тумбочка, наконец-то стало светло. А вчера, при свете одной керосиновой лампы…
Он понял, почему одонгов можно бояться. Только зайдя в темный коридор и не ожидая там ни с кем столкнуться, он вдруг увидел, как на него плывет бледное пятно, примерно на уровне его груди. Постепенно оно приобрело очертания головы - маленькими, круглыми, неестественно вылезающими из орбит глазками, без носа, без рта. Он прижался спиной к стене, пропуская чудовище мимо себя, туманный взгляд скользнул по нему, из-под тряпок послышалось мычание, и одонг вышел наружу.
При дневном свете они не казались ему такими угрожающими. Впрочем, нет, не угрожающими – мистическими. Было в них что-то словно из другого мира, первобытное, полузвериное, и это не пугало, но заставляло холодок пробегать вдоль позвоночника.
Дверь в выбранную им комнату не закрывалась, мало того, она вообще едва держалась на петлях. Должно быть, около часа Данковский не мог уснуть, наблюдая за тем, как проплывают в темноте коридора мимо его двери бледные лица Детей Бодхо. Из-за темных одежд (если можно было назвать одеждой эти то ли тряпки, то ли звериные шкуры) ночью только и были видны эти обтянутые тонкой кожей безволосые черепа.
Вот и сейчас один из них сунулся в дверной проем, поглядел на проснувшегося бакалавра и проскрипел что-то на своем языке. Данковский так и не понял, к нему это было обращено или нет – а спросить не успел, потому что одонг на удивление быстро исчез.
- И тебе доброе утро, - вздохнул Даниил.

…сегодня он собрался, как и обещал, заняться заболевшими мясниками. В конце концов, нужно что-то узнать о болезни, формах, которые она принимает, путях распространения – да много о чем.
Если принять еще пару таблеток, можно, наверное, не заразиться. Принимая за условие, конечно, то, что он здоров. А если уже нет, то и терять нечего. Подхватив саквояж, Даниил отправился к Тае – вернее, искать Таю.
Искать, впрочем, пришлось недолго. Обратившись на улице к первому встречному степняку, неловко, коротко и предельно просто – так, что понял бы и ребенок, Даниил попросил его проводить. Тот в ответ усмехнулся краешком губ и ответил внятно, но столь же коротко:
- Идем.
Весь недолгий путь по просыпающимся улицам, проделанный в сопровождении мясника, бакалавр осматривался по сторонам - разглядывал серые, похожие друг на друга дома и запоминал дорогу. Занятие было не из веселых, но другого не было – вряд ли он сумел бы расспросить мясника о произошедшем в Термитнике. К счастью, Таю они нашли совсем скоро – не прошло и четверти часа. Она, как всегда окруженная угрюмыми смуглыми мясниками, увидев Даниила, подалась ему навстречу.
- Ты, наверное, здорово набегался вчера. Здесь все давно на ногах. И Клара уже ушла, - непонятно зачем сообщила она Даниилу.
- А куда? - рассеянно спросил тот, сам не поняв, зачем.
- Не знаю, - она пожала плечиками. – Ушла и все. Может, еще вернется? Она мне сказку обещала…
- Наверное, - рассудил Данковский. - Вот, Тая, ты просила меня вчера, чтобы я вам помог. Давай ты мне сначала тоже немножко поможешь? Расскажи про язву в Термитнике.Как болели мясники? Заражались ли друг от друга? И можно ли осмотреть зараженных?
- Я сама всего не видела, - она вздохнула. – Вроде бы у них был жар. И бред. И язвы еще. А когда они уже не могли ходить, они кричали от боли, как будто кто-то кусает их изнутри – и эти крики было слышно даже в коротком корпусе, хотя там не было заразы сначала. А заражались ли они друг от друга… Разве это можно так просто понять, от чего они заражались?
Она помолчала, не зная, что еще добавить и раздумывая над вопросами Даниила.
- А больных мы ведь не брали с собой, - добавила она, вспомнив его последнюю просьбу. - Спасались только те, кто еще сам мог ходить. Правда, у нескольких человек потом началась лихорадка, наверное, они тоже были заражены, просто этого не было заметно. Это называется у вас, докторов, каким-то умным словом, вроде бы. Ты можешь на них посмотреть, конечно, если это нужно – тебя проводят к ним.
- Нужно, - кивнул бакалавр. - Много их?
Из инструментов для осмотра у него ничего не было, ни фонендоскопа, ни зеркальца; что еще хуже - не было респираторной маски. Зато была записная книжка, карандаш и еще немного таблеток.
- Они ведь в каком-то изолированном месте, я надеюсь, куда никто не заходит?
- Нуу.. – Тая качнула головой, жест можно было истолковать в равной степени и как подтверждение, и как отрицание. – Они в одном доме все. Туда никто не ходит, конечно, но никто их там и не стережет.
- Наверное, в этом и необходимости нет, - признал бакалавр. - Пусть кто-нибудь покажет мне дорогу. А там уж я сам...
Что именно "он сам", Даниил пока плохо представлял. Ему почему-то казалось: вот он увидит этих больных, и ему все сразу станет ясно. Впрочем, строить планы - гиблое дело, судьба обязательно решит пошутить, и... Эй, Данковский, с каких это пор ты веришь в судьбу?
Домик, где обустроили временный изолятор, мало чем отличался от десятка таких же на этой улице. Два этаже, серо-бурые каменные стены, покореженная водосточная труба, глубокая трещина поперек бетонного крыльца… Даннил взялся за отполированную многими ладонями дверную ручку, чтобы войти внутрь, но тут взгляд его упал на пятно чуть правее дверного косяка. Странно знакомое, неяркое, словно бутон нераспустившегося цветка. Страшного, хищного цветка.

Сообщение отредактировал Woozzle - 13-12-2008, 22:18

[Хелькэ >>>]

(продолжение)

Поморщившись, он отступил на полшага и открыл саквояж. В маленькую коробочку, где раньше хранились перья от ручек, он вчера положил три таблетки. Решил, что ему хватит, а остальное пусть берут мясники. Впрочем, даже сейчас, проглотив одну ("Только две осталось..."), он не пожалел.
Затем быстренько соорудив из бинта - вот ведь медицинская привычка, таскать с собой всякую ерунду, которая может и не пригодиться, - подобие маски, закрывающей рот и нос, он надел ее и потянул дверь на себя.
Стараясь дышать как можно реже. Слушая стук собственного сердца.
Длинный и тесный коридор встретил бакалавра слабым, едва ощутимым пока что запахом недуга: кисловатый, душный, ватный какой-то воздух просачивался сквозь марлевую повязку, стремясь проникнуть в легкие. Комната на первом этаже оказалась пуста, Даниил оглядел ее мельком и двинулся дальше - наверх. Лестница поскрипывала в такт его шагам, будто жалуясь на свою непростую судьбу. Искомое он обнаружил в спальне на втором этаже. На кровати, скорчившись, лежал человек – неподвижно и беззвучно – лишь хриплое дыхание вырывалось из его груди.
- Эй, - позвал Данковский. Голос сквозь марлю звучал глухо и даже как-то... неестественно, точно принадлежал кому-то другому. - Вы меня слышите? Как вы?
Человек был жив, но в каком состоянии он сейчас находился - этого предугадать было нельзя.
Мужчина открыл глаза и какое-то время обшаривал комнату взглядом, будто вовсе не видя бакалавра и тщетно пытаясь отыскать источник звука. Наконец, взгляд остановился на темном плаще, зацепился за него, как крюк за стену и медленно заскользил вверх - к лицу. На вопрос Даниила он так и не ответил – не расслышал? Или не понял смысла? Или уже не мог говорить?
- Я врач, - произнес бакалавр чуть громче. - Я пришел вас осмотреть.
Он решительно шагнул вперед, приближаясь к кровати.
Человек вздрогнул и закрылся руками, словно опасаясь, что Даниил сейчас его ударит. Дыхание – и без того тяжелое, с присвистом, участилось, став больше похоже на непрерывный хрип – так дышит, должно быть, загнанная лошадь за минуту до того, как белая пена выступит на ее губах. На ладонях, за которыми несчастный пытался спрятать лицо, отчетливо проступали синюшные пятна – еще не язвы, но обещающие вскорости стать ими.
- Что вы чувствуете?
Он решил не дотрагиваться до больного - да и желания не было. Жалость постепенно уступала место... брезгливости? Нет, у докторов это чувство отсутствует. Скорее - ужас перед страданием, которое может закончиться только смертью.
- Вы меня вообще - слышите?..
Человек отнял руки от лица, и Даниил увидел вблизи его лицо. Резкая линия скул, желтая кожа, похожая на ссохшийся пергамент, отмеченный кое-где, будто плесенью, теми же пятнами, что и руки, губы, покрытые запекшейся бурой коркой, и глаза – мутные, слезящиеся, слепо щурящиеся даже от того невеликого света, что проникал в зашторенное окно. Он попытался что-то сказать, но сорвался, захлебнулся словами, как испорченный патефон. Закашлялся – сухо, надрывно, словно пытаясь выплюнуть боль, поселившуюся внутри.
- Бо…лит… Го…ря…чо… Стра… шно… Ум..ру…
Со второй попытки человеку удалось заговорить. Он выталкивал из себя слова с трудом, короткими отрывистыми слогами, делая между ними длинные паузы, в которые пытался хватнуть воздуха – хоть немного, глоток, чтобы только хватило на следующий выдох. Казалось, что слова царапают – нет, раздирают! - ему горло.
- Нет, нет, - Даниил попытался успокоить его, - надежда еще есть. Все... все будет нормально, мы постараемся найти лекарство.
Слова звучали так, как и должны были - словно он сам не верил в произносимое... черт возьми!
- Я могу пока что-нибудь сделать для вас? Сколько здесь еще людей?
Люди? Еще? Здесь? Больной смотрел на Даниила так, что было понятно – смысл вопроса от него ускользает, просто не помещается в сознании, заполненном болью.
- Я… пить, - он с трудом сглотнул вязкую слюну.
- Я сейчас поищу, - пообещал бакалавр и покинул комнату.
Воду, пожалуй, следует искать на кухне, подумал он, но вот найти кухню... на первом этаже, кажется, ее не было.
Бакалавр прошел по коридору в соседнюю комнату, где обнаружил еще человека, уже в бреду, и с раскрывшимися кровоточащими язвами. Поморщившись - невыносимо было слушать эти стоны, едва доносящиеся из-за плотно сомкнутых, искусанных губ, - Данковский проследовал дальше, как раз на кухню.
Вода плескалась в довольно грязной бутылке; хотя, может, просто стекло было мутное? Прикасаться к ней руками не хотелось - у Даниила было стойкое впечатление, что чума поразила не только обитателей этого дома, но и сам дом, каждый предмет, находящийся в нем. Он обернул бутыль платком и отправился назад.
- Вот, возьми... - он протянул ее больному. - Почти полная.
Мужчина взялся за мутное стекло дрожащей рукой, припал к горлышку и вновь закашлялся – от первого же глотка воды внутренности скрутило новой волной боли. Ослабевшие пальцы не удержали бутылку, вода растеклась по полу огромной гротескной кляксой. Человек со странным выражением – недоумения? Удивления? Обиды? – уставился на свою подрагивающую ладонь. Затем закусил губу и с глухим стоном откинулся на спину, не обращая больше внимания на посетителя.
- Я постараюсь помочь... чем-нибудь...
Говорить было больше нечего, а делать - тем более. Да и что тут сделаешь, по крайней мере сейчас? Смотреть, как вода впитывается в дощатый пол, было невыносимо.
Выйдя из зараженного дома (в ушах все еще звучали стоны и хриплое: "Страшно... умру"), Даниил сорвал и отшвырнул маску. А потом вдохнул глубоко-глубоко, и так и стоял, просто вдыхая воздух, впитывая в себя осеннюю прохладу, шуршание опадающих листьев, лучи солнца, с трудом просачивающиеся сквозь облака - всю ту жизнь, которая еще наполняла Город.
Кто знает, надолго ли.

[Барон Суббота >>>]

День третий. Гаруспик

(с неразлучной парочкой: Трагиком и Исполнителем)

Оставив Стаха заканчивать обработку тела, Гаруспик скинул рабочую одежду и, отчищая куском марли лезвие ножа от крови, глубоко задумался. Тело подобно Вселенной, а нож, вскрывающий линии его, подобен менху, меряющему шагами своими линии Космоса. Путь гаруспика - это дорого хирурга, тропа шамана и дело жреца. Его главное предназначение - принести жертву. Уничтожить малое, чтобы его [I]небытие[\I] дало [I]бытие [\I] чего-то большего. Это просто для посвящённого в тайны - вскрыть линии, рассечь узел, но это лишь видимость. Жертву надо ещё и выбрать. Выбор, а не убийства покрывают ранним снегом головы менху. - Это должен быть больной, уже погрузившийся в чуму с головой, но пока что не мёртвый, - проговорил Артемий. - Надо защититься.
- С экипировкой не очень, - бросил Стах, не отрываясь от зашивания тела. - Все, что найдется у меня - марля, немного спирта... Исидор обычно использовал твириновые экстракты, но я не умею их готовить - и драпировку на лицо. Запасаться иммуниками придется в аптеках, но и там навряд ли их будет много. Заодно, - очередь дошла до упаковки емкостей с органами и отправки их на ледник, - попытайся узнать, как передается болезнь. Если по воздуху, то дело плохо...
- Твириновые экстракты, это такие? - спросил Гаруспик, извлекая из кармана куртки прихваченную с собой бутыль. - Это я нашёл дома, когда только вернулся.
Зеленоватая, тяжёлая жидкость нехотя плеснула внутри, напоминая всем присутствующим о своём существовании.
- Похоже на то, - Стах сощурился, оценимая мутное содержимое пыльной бутылочки, и кивнул. - Но они выходят совершенно разные в зависимости от видов твири и консистенции... и на вид их не различить. Исидор, насколько мне известно, разбирал их на вкус. Может, получится опробовать их на индикаторах, но за этим лучше обратись к бакалавру... если он вообще разберется в этом.
- Времени проверять нет, - Гаруспик качнул головой. Как эти экстракты действуют?
- Повышают общий иммунитет плюс обеззараживающее, кажется. Побочным эффектом общая слабость до потери сознания и отравления... но это в тяжелых случаях. Если выпить литра полтора, можно и умереть - но думаю, подобная предосторожность будет необязательной.
Гаруспик хмуро посмотрел на Стаха и единым махом ополовинил пузырёк.
"Правильно, -успел подумать он. - Если не единым махом, так бы и..."
Что "и" - осталось непонятным, потому что в горле вспыхнул жидкий огонь, моментально охвативший весь пищевод, добравшийся до желудка и оттуда стартовавший, как баллистический снаряд, нацеленный прямо в мозг. В голове моментально стало пусто и звонко, глаза выпучились так, словно собирались пробить потолок и улететь в Столицу, а горло выдало серию нечленораздельных хрипов.
Продышаться. Да, вот так. Вдох-выдох. Вдоооох. Выыыыыдох. И слёзы утереть, а то видно плохо. И выпрямиться уже можно, пожалуй да.
- Крепкий, - только и получилось выдохнуть у Гаруспика.
- Размер дозы определять по собственным ощущениям, - заметил Стах, ненадолго отвлекаясь от упаковки тела и с любопытством наблюдая за метаморфозами выражения лица Гару. Впрочем, дальнейшая его речь отнюдь не лучилась оптимизмом:
- Думаю, в эту вспышку Песчанки ты еще научишься хирургически точно отмерять необходимые количества...
За дверями тесной клети прозекторской Рубина просыпался город.
Сегодня он выглядел почти так же, как вчера - не было ни грозной тени, нависшей над кварталами, ни облаков миазм и скверны, стоны умирающих не доносились с другого берега реки. Но кровавая жатва, к сбору которой приступила чума, умножалась незримо.
Впрочем, имеющий глаза имел все шансы увидеть все непосредственно...
- Пойду, - сложные предложения громоздить как-то не хотелось. - Вернусь.
Тяжёлая металлическая дверь заскрипела и хлопнула на все склады. Обычно утренняя Степь была не просто прекрасна - изумительно, но не теперь. Тяжёлая невидимая пелена легла на Город и окрестности, прочно отрезав их от мира. Казалось, что если сейчас перепрыгнуть ограду и бежать, бежать отсюда по путям, то через пару километров столкнёшься с незримой преградой, расшибёшь себе лоб и тебя потащит обратно по рельсам и шпалам. Говорят, судьба ведёт того, кто идёт и тащит того, кто сопротивляется. Ну что же, в данном случае она принесла бы на место измочаленный шмат мяса.
Гаруспик поднял воротник куртки и пошёл в сторону Каменного Двора. Мимо пробежала крыса.
Здесь лежал флер подступающей болезни. И откуда только - вчера квартал еще был чист, а сегодня стены домов покрыты отвратительной багровой слизью, окна занавешаны грязным тряпьем и сладковатый запах гнили, если остановиться у какого-нибудь окна, с охотой скользнет в ноздри.
На улицах было почти пусто. Наипервейшее условие карантина, которое, впрочем, не обещало даже сколь-либо ограничить распространение болезни - с учетом таких темпов, как сегодня.
Кроме того, когда сидеть в домах станет невыносимо, никто не сможет удержать обреченных на смерть внутри. Даже патрульные, если они смогут работать в зараженных районах, долго не протянут...
По рукам узнают их - хирургов. По большим, крепким ладоням, которые легко и естественно держат скальпель и так же сжимаются в кулак. Обычно после этого начинается плохое, но не сейчас. Дверь отзывается стуком.
После нескольких неудачных попыток Гаруспик понял, что никто не отзовется. По счастью, дверь оказалась не заперта...
Дом встретил его тем же гнилостным смрадом и ощущением полного затишья. Ни звука в покрывале тишины, повисшем над кварталом - ни стука шагов, ни спускающихся навстречу незванному гостю хозяев...
Впрочем, красноречивей всего о причинах подобного могильного молчания вещей говорили стены. Набухшие влажные обои, побуревшие уродливыми багряно-коричневыми пятнами...
На первом этаже не было никого. Пустые постели, такое же влажное и в бурых пятнах белье, и все нетронуто со вчерашнего дня. На кухне запах был еще сильнее, хоть никаких продуктов там на первый взгляд и не обнаружилось - либо семьи, обитавшие здесь, не озаботились закупкой (с учетом вчерашнего повышения цен в связи с карантином это было более чем вероятно), либо вынесли еду в более надежное хранилище.
Лестница на второй этаж ужасно скрипела во всей этой тишине - и еще более пугающе выглядел тот, кто стоял наверху, почти полностью загородив проход и искоса взирая на поднимавшегося Бураха.

[Черон >>>]

Клювоголовый демон-трупонос, с виду совершенно неотличимый от всей прочей братии Исполнителей.
- Лекари не теряют времени даром, - гулко проскрипел голос из-под маски. - Пытаетесь ухватить чуму за хвост?
- А тебе что, ходящий по линии мёртвых? Мы делаем то же, что и ты.
Странно, очень странно было смотреть сейчас на эту тяжёлую, медную маску. Казалось - она знает всё о тебе, ибо ты был в ней и оставил там часть себя навсегда. Вестники мора, страшные Исполнители, вдруг показались чем-то...почти родным.
- Совершенно ничего, - если бы интонации были движениями, можно было бы сказать, что Исполнитель пожимает плечами. - Я всего лишь наблюдаю и выношу суждения. И иногда даю подсказки. Впрочем, следовать им или не следовать - не решает совершенно ничего.
- И что же за суждение ты вынесешь теперь, клювоголовый? Мы с тобой вместе по пути твоему часто ходим, мёртвых ведём, только я останавливаюсь у начала, а ты идёшь дальше. Расскажи, вдруг пойму, - Гаруспик и сам, неожиданно для самого себя заговорил, словно на его голове была маска.
Было в этом что-то странное - мёртвый дом, истекающие кровью обои, запах гнили в замершем воздухе и двое нежеланных говорят о необычном.
- Поймешь? – в голосе Маски отчетливо послышалась насмешка. – Ты, примеривший чужую личину, полагаешь, что постиг и саму суть?
- Мы все меряем маски, только вы их носите не снимая, - тон Гаруспика оставался таким же, как и был. - Я говорил о другом пути.
- Может ли судить о другом пути тот, кто слепо идет наугад? Ему предначертана лишь одна дорога, да и то, - Исполнитель повел клювом из стороны в сторону, будто перечеркивая что-то незримое, – два шанса из трех свернуть не туда. Оступишься, потеряешь тропу, перейдешь дорогу не тому человеку – все, пропал!
- Это путь менху. Сворачивая, мы оказываемся в яме и возвращаемся к Матери Бодхо.
Пустой голос, пустой дом и лишь слова, произносимые менху несли смысл, древний, утверждённый веками и поколениями служения.
- Вот тут ты прав. Все земные пути и впрямь ведут в яму. И путь менху в этом смысле так же непритязателен, предсказуем и смешон, как и любой другой. Приходится искать высший смысл хотя бы в этом – хотя откуда бы ему здесь взяться…
- Тело подобно Вселенной, сын наследует отцу, у каждого своя линия, - Гаруспик пожал плечами. - Это просто, не так ли?
Исполнитель хрипло засмеялся. Этот каркающий смех отражался от сен, усиливался эхом, поселившимся в умирающем доме, отчего казалось, что насмехается над невозмутимым Гаруспиком не одинокая Маска, а целое сонмище клювоголовых демонов.
- Это просто, - смех оборвался внезапно и резко, - и твой путь может окончиться столь же печально, как и путь твоего отца. Но истинных фаталистов не испугать такими мелочами. Они занимаются проблемами посерьезнее – воруют трупы и украдкой сцеживают кровь у обреченных на смерть.
- Делаем то, что надо. И будь, что будет, - почему-то на Исполнителя было невозможно разозлиться. Любые эмоции их словно обтекали, пропадая втуне и угасая. - Впрочем, ты наверняка понимаешь, носильщик мертвецов.
- Понимаю, - голова в маске качнулась, голос прозвучал на удивление серьезно, словно клювоголовый, наконец, признал за Бурахом право идти своим путем и совершать свои ошибки. – Дорога к цели нередко бывает пропитана кровью. И хорошо еще, если это кровь несчастного, который и так умрет. Или кровь животного, предназначенного на заклание. Но иногда – это и кровь бога. Или – странной измученной девочки с нездешним глазами и недетской мудростью.
Подумай, менху. Подумай, какой кровью тебе стоит окропить свой путь.
- Жертва - это малое, что сдвигает с места великое. Как бы не казалась страшна жертва - её польза превзойдёт.
Цитаты ложатся на цитаты и приобретают настоящий смысл. Слова отца поднимались из памяти легко, словно пузыри воздуха со дна болота. Границы между "вчера" и "сейчас" больше не было.
И снова усмешка – скрытая маской, но ощутимая, читаемая в желтом огне глаз, в едва уловимом движении клюва, в самой позе.
- Слова, слова. Звучат они возвышенно – не отнять, но так ли красива порожденная ими реальность? Я все сказал, менху. Я все сказал, - бесстрастно закончил Исполнитель и растворился в темноте верхних комнат.

(почти без Трагика)

[Барон Суббота >>>]

Выбор менху.

(с вездесущими Трагиком и Исполнителем)

Демон-трупонос исчез, оставив после себя лёгкий налёт чего-то свинцового на всём окружающем. Гаруспик наконец понял, что именно отталкивало от этих домов. Нет-нет, это были вовсе не кровавые пятна и странная плесень! Ему ли, менху и хирургу бояться таких вещей?! Просто было что-то такое в воздухе, от чего хотелось бежать. Как последний вздох умирающего, который остался здесь, став скорбным воем кладбищенского духа.
Артемий не думал более - ноги сами несли его прочь, дальше из дома, от клювоголовых и красной плесени, от странных ощущений и тихого, едва слышимого детского плача где-то на периферии сознания. Очнулся он уже за рекой, вне Каменных Дворов.
Эта часть города была еще не тронута дыханием чумы - дома как дома, на улицах непривычно много людей - должно быть, тех, кто бежал от Песчанки из других кварталов. На перекрестках расхаживали патрульные, по большей части сурово зыркая по сторонам, нежели пресекая нарушения порядка - каких, по правде сказать, не особенно и было. Однако, при всем этом в воздухе чувствовался... общий страх. Сдавленные взгляды в толпе, убыстряющиеся шаги, никто не останавливался и все куда-то спешили. У лавок с продуктами толпились маленькие группки людей, вокруг которых Сабуровы стражники задерживались чаще, неодобрительно хмурясь в ответ на косые взгляды толпы.
Пустой была только площадь вокруг Театра. Театра, которому было дано обещание... глупое и совершенно неуместное, если вдуматься - но дано.
Обещание - не якорь. Оно лишь разрез, очередная красная ниточка на белоснежном теле Вселенной. Менху - это скальпель Мира, и он меряет своими шагами Степь, оставляя за спиной рассечённую жизнь. Артемий шёл по улицам города туда, в Землю, и ему не заступали дорогу. Нож снова взлетал вверх и ложился в его ладонь, но постовые не трогали его. Шёл менху.
Земля встретила его запахом опустошения.
Здесь прошлась не чума, только начавшая подступать к ее домам, вытирая о стены свое платье, испачканное кровью. Здесь люди - если можно было уравнять обитателей Степи и города - убивали друг друга не дожидаясь, когда за них это сделает болезнь. Пожалуй, такой выбор мог быть истолкован как нежелание идти на поводу у судьбы... если бы не объяснялся иными, куда более простыми причинами.
Каждому хотелось прожить оставшийся кусочек жизни как можно дольше.
Чем дальше Гаруспик углублялся в сторону Кожевников и Сырых Застроек, тем больше замечал вокруг скуластые лица мясников, настороженно следивших за ним от импровизированных лагерей, из захваченных в пользование домов и просто отовсюду, где собирались одонги. Судя по всему, чума добиралась до них первой - в отличие от ближайших к реке кварталов, которые выглядели чистыми, и были закупорены на все замки и засовы, здесь уже не заботились об изоляции. Зато было видно, как несут больных - несколько раз мимо Гаруспика пронесли Червей с совсем изъеденным язвой лицом. Роль Исполнителей здесь выполняли сами поселенцы. Клювоголовые демоны почему-то не заглядывали в этот захватнический лагерь Степи, предпочитая держаться в стороне.
На Гаруспика косились, но не препятствовали.
Речь детей Степи подобна ветру, проходящему сквозь расщелину в холме. Она растянута, гортанна и совершенно непонятна для людей Города, но менху нельзя её не знать.
- Привет вам, дети Матери Бодхо! - за звуками его голоса тут же легла тишина.
Поначалу ответом было угрюмое и настороженное молчание - вокруг Гаруспика мелкими разрозненными группками собирались одонги, так, что он оказался в центре импровизированного круга оратора. Взгляды детей степи не отличались благорасположенностью, но и желания превратить Круг Голоса в Круг Крови в их глазах тоже не было заметно.
Наконец, один из них - должно быть, старший, если судить по вышивке на грубой рабочей куртке - вышел вперед и коротко поклонился.
- Привет тебе, сын знающего линии.
- Я - менху и сын менху, гаруспик Артемий Бурах, вчера принял наследство отца. Принимаете меня? - и снова слова-традиции, слова, которые старше многих из живущих, слова, о которые время стёрло себе зубы до самых корней.
- Есть ли кто-нибудь, кто подтвердит твое наследство? - крикнули откуда-то сзади.
Зачем оборачиваться? Всё идёт ровно так, как и должно, ведь не теперь же менять всё.
- Вы сами бросали землю в его могилу. Есть тот, кто оспорит?
- Не в ритуалах суть, - хмуро промолвил тот, кто выступил вперед. - Ты, сын знающего линии, видишь, что случилось с Землей. Каждое утро трое-пятеро детей Матери не открывают глаз, и доказать свою принадлежность кругу менху ты сможешь делами, а не знаками... и только так. Найди лекарство. Одолей врага, который убил Исидора - и те из одонхе, кто переживут эту осень, превознесут тебя над Укладом... хоть ты и делаешь это не ради возвышения. Мне нечего тебе сказать больше, Гаруспик.
Слово сказано. Не в ритуалах, хотя как раз в них и есть. Может быть даже, только в них и есть.
- Пусть будет так, одонхе. Но не в ритуалах дело, а в сути, которая рождает ритуалы. Мне нужно живое сердце почти умершего от болезни. Это плата, одонхе, и, боюсь, лишь малая её часть.
- Выбери любого из тех, кто при смерти, - лица собравшихся вокруг одонхе остались так же равнодушно-сумрачны на той фразе, которая, без сомнения, привела бы в ужас любого горожанина. - Но послушай еще вот что, Гаруспик... час назад по указу военачальника погонщики вывели всех оставшихся в во Вратах Труда быков на гнилое поле, где их убьют и сожгут, чтобы не допустить заражения. Ты знаешь, что такое кровь Боса?
- Сколько ещё времени? - и замерли листья в своём гибельном вальсе. И секунда растянулось на вечность от вопроса и до ответа. И ещё один груз тебе, менху, на плечи.
- Их должны были уже привести. - говорящий поморщился, не услышав ответа на собственный вопрос, но видимо, решил не упорствовать. - Если ты успеешь, то может быть, еще найдешь часть стада. Может, они окажутся больны и твой поиск будет удачным. А может, военачальник слишком осторожничал, и Босы умерли зря. Степной маре не за что насылать на них чуму, она пришла за людьми...

[Woozzle >>>]

(продолжение. С чероно-белым Трагиком и воплощением наглости Оррофином)

Давным-давно, в совершенно другом Городе и почти нереальной жизни, Исидор Бурах рассказывал своему сыну, как его отец устраивал испытания. Расскажет ситуацию, а ты ему и отвечай тут же, не раздумывая, как бы стал поступать. Для менху это обязательная часть их науки и жизни, но молодой Артемий, живущий по ту сторону времени и событий, оказался лишён этой части. Он слишком рано уехал учиться в Столицу, но там, он сам себе задавал такие задачки и сам же искал ответы. Получалось не всегда, но одно он понял: отправившись одной линией с перепутья, иногда можно направить кого-то ещё по другой.
- Пусть один из умирающих одонхе ждёт меня на железной дороге, недалеко от моста к складам. На границе чумы, - сказал Гаруспик, посмотрев в ту сторону, где за домами и облаками, за заражённым воздухом и кричащими от боли тропами Города лежало Гнилое поле.
- Так просто? – старший смотрел на Гаруспика со странным, болезненным выражением, его скуластое лицо словно заострилось еще сильнее, а руки сплелись в замок на груди. – Кто волен решать, кому из этих людей ждать тебя на границе, гаруспик? Кто заставит любого из них променять последний час жизни на встречу со скальпелем хирурга? Я?! Я мог бы, но не стану. Ты должен выбрать сам. Должен найти свою жертву, заглянуть ей в глаза и увидеть, как надежда сменяется отчаянием.
Путь менху начинается не с жертвы - с выбора. Выбором он является, выбор пересекает его в середине и выбор же становится его завершением. Вечный выбор, словно камень на плечах.
- Пусть тот, кто сам хочет уйти раньше, чем его заберёт Чума, подойдёт ко мне, - каркает ворона, молчат одонхи. Слова режут вязкий, желтушный воздух, словно скальпель больное тело.
Тягостно безмолвие, неподъемно, как тот самый камень – не сдвинуть, не облегчить выбора. Молчат одонхи, каркает ворона, и в крике ее чудится гаруспику саркастический голос недавнего собеседника - клювоголового трупоноса. Ты глуп, каркает ворона. Ты смешон, надрывается она. Тот, кто уже обезумел от боли настолько, что хотел бы уйти раньше – уже не может ходить. Ворона явно знает об этих людях побольше менху, едва принявшего наследство. Или это только кажется?..
Менху смотрел. О да, только у них, служителей, могли быть такие глаза, такой взгляд волчьих глаз, когда кажется, что сквозь эту желтизну и маленькие, словно булавочные головки зрачки смотрит Вечность. Только они могли смотреть так, видя скрытое, заставляя сдвинутся, пугая и приковывая к месту.
- Никто? - и по одонгам прошла волна совершенно не имеющего отношения к погоде холода.
Никто. Молчит ворона, она охрипла от смеха. Кто ты здесь, гаруспик? – уже не может каркнуть она. Кто ты здесь и почему ты считаешь, что твое слово – закон для этих людей?! Выбирай и не смей перекладывать свой груз на чужие плечи – молчит ворона, улетая прочь, черными крыльями распарывая свинцовое небо.
Первый шаг после выбора, который ты предложил, как дар, и который отвергли, как проклятие, делается всегда тяжело. Идёт лезвие, расходится плоть. Идёт менху, расступается толпа. Скальпель холоден, но быстро теплеет от крови. Менху тоже холоден, но его ничто не согреет в такую секунду. Острие не ищет - оно ровно идёт по линии тела, раскрывая её и выпуская наружу содержимое. Оно останавливается. И служитель не ищет - он просто идёт по линии Вселенной, выпуская наружу её содержимое.
- Ты, - это падает, приговор, топором палача. Замёрзшие дочерна зрачки впиваются в воспалённые и опухшие глаза мясника с Боен, чьё лицо - сплошная язва. - Ты пойдёшь к мосту. Ты будешь ждать на границе. Ты умрёшь. Твоё сердце покинет тело. Ты пройдёшь круг на границе света. А я буду сидеть у костра и смотреть на тебя.
- Нет, - отвечает он хрипло, и в голосе его – боль, но нет страха. Его не пугает ни волчий взгляд гаруспика, ни змеиное дыхание чумы, он смотрит прямо и твердо, словно ему открыто знание, недоступное Бураху. - Ты выбрал не того, менху. Старший сказал тебе – из тех, кто при смерти. А я еще жив, и воля моя сильна, – он пожимает плечами, - но ты можешь вернуться, когда придет мой срок, и я не возражу тебе тогда, как сейчас.
- Я сделал выбор, - слова слились с тихим хрустом разошедшейся плоти.
Разные бывают линии и узлы. Бывают и те, рассекая которые менху ставит человека на путь, ведущий к смерти и только к ней. Они не приносят боли. Они не дают сознанию быть. Мясник тяжёлым кулем упал наземь.
Артемий Бурах, принявший наследство Гаруспик вытер нож о рукав куртки и медленно огляделся.
- Отнесите его к мосту. Я заберу его там.
Он повернулся и пошёл во сторону Гнилого Поля. Медленно пошёл, с трудом переставляя ноги, но потом быстрее и быстрее. Границу импровизированной площади он покидал уже несясь стремительным ветром. С ножа в руке менху срывались алые капли. И такими же острыми ножами в спину ему вонзались тяжелые взгляды.

Сообщение отредактировал Woozzle - 19-12-2008, 23:49

[Genazi >>>]

Самозванка.
Ассиметрия. Часть вторая. Не-ответы.
Капитан Очевидность заявляет: к этому посту имели отношение Вуззль и Дженази. Так-то!

Колючий шарик, засевший в виске, то замирал на время, то вздрагивал растревоженной птицей, то начинал пульсировать, обжигая сознание острой болью. Таблетки не приносили облегчения, сон на грани яви и бреда не подарил отдыха, даже морфий не смог растворить в себе этот горячий сгусток. Боль скрывалась, таилась до поры где-то в непроницаемой глубине, чтобы потом возвратиться, с новой силой взяться за измученный разум. Холодные пальцы привычно массировали болевую точку – бесцельно, механически; странно, но эти скупые движения помогали немного отрешиться от засевшей в виске занозы и задуматься о занозе, уколовшей в сердце. Девочка на кладбище – такая хрупкая, такая уязвимая, почти прозрачная… Как же трудно поверить в то, что она может обладать такой огромной злой силой. И как же трудно забыть, как под взглядом ее рушился город. Видения не лгут – никогда. Видения не лгут, но могут быть неверно истолкованы. Катерина прикрыла глаза и откинулась в кресле, ощутив затылком шероховатый гобелен, обтягивающий спинку. Предстоящая встреча страшила, крались по краю сознания малодушные мыслишки – быть может, мальчик, ее случайный посыльный, еще и не сможет отыскать девчонку? Ведь правда же – маленькая девочка в целом городе, поди найди ее… Хозяйка гнала мыслишки прочь, но каждый раз, заслышав шорох на улице, внутренне сжавшись, замирала в кресле.
"Катерина Сабурова. Хозяйка. Странно, но почему мне кажется, что нечем ей хозяйничать?" - Клара в нерешительности остановилась перед входом на крыльцо дома. Почему-то именно сейчас в голову её закрались совершенно ненужные и неприятно скользкие мысли.
"А стоит ли вообще заходить? Что я о ней знаю? Что знает обо мне она? И если у кошек девять жизней, то у меня..." - Дикая мысль закралась в голову, и тихонько, гаденьким голосом продолжила: "...Ни одной".
Некоторое время Самозванка молча изучала дверь, что отделяла её от Земляной Хозяйки.
- Глупо. То убегаешь, то зовешь к себе. Хм... Катерина, Катерина... Я знаю о тебе... Кое-что.
Стук-постук. Тук-тук-тук.
Прижатая к голове ладонь Катерины непроизвольно дернулась. Страх, от которого она пыталась избавиться вот уже третий день, подступил к горлу, перекрутил внутренности, словно мокрую тряпку, выжимая остатки решимости. Вот так. Ждала все утро, убеждала себя, что бояться безвестной девчонки ей – хозяйке! – смешно и постыдно, однако едва дверь отозвалась на удары маленького кулачка барабанной дробью, поняла, что к встрече этой совершенно не готова, да и вряд ли когда-нибудь будет.
В очередной раз коснувшись виска в тщетной надежде придавить боль, как надоедливую букашку, или хотя бы отогнать ее подальше, Катерина поднялась. Мельком глянула в зеркало, поджала губы, оценив бледность щек, постаралась придать лицу царственное выражение. Вышло не очень – высокомерная гримаса лишь подчеркнула смятенное выражение глаз. Махнула рукой – где уж тут выглядеть величественно, на ногах бы удержаться... Странным образом, именно это прогнало с лица затравленное выражение – из зеркала на нее глядела просто усталая, измученная болью женщина.
- Входи, - чуть дрогнувшим голосом сказала она своему страху, стоящему сейчас на крыльце. – Я жду тебя.
Скрипнула неприятно дверь, впуская в комнату запах осеннего ветра и пыли. Причем запах не столько неприятный, сколько непонятный. Нос отказывался классифицировать его, называть приятным или отталкивающим. Пыль как пыль. Осень как осень.
Девочка аккуратно прикрыла за собой дверь и, не оборачиваясь, промолвила:
- Давно ли ждете? А… Впрочем, и не важно, - Голос её был несколько беспокоен, слегка неуверен.
Пальцы побелели, сжались в кулачки. Сердце выполнило сложнейший кульбит и спряталось за желудком. По спине прокатилась волна мелких мурашек.
«Успокойся. Успокойся… Тише. Тише, Клара…»
- Неважно «давно ли», важно «зачем», да?
Зачем?.. Как легко задать простой и четкий вопрос, и как сложно на него порой ответить. Вот и Катерина не смогла ответить на него без заминки – даже себе. Та, чье лицо явил ей вещий сон, стояла на пороге, и не сказать, что чувствовала себя в своей тарелке – обычная девочка, впервые попавшая в чужой дом. Обычная ли? Катерина всматривалась в тонкие черты, силясь отыскать что-то знакомое – то, что напугало так ее тогда, в первую их встречу. Лицо было все тем же, и все же – иным. Исчезла рассеянная доверчивая улыбка, девочка словно стала старше за эти три дня, старше, мудрее и жестче. Хозяйка, словно четки, перебирала образы, осколочки сна, свои мысли и ощущения – те, старые, и сегодняшние. Страх уже не грыз нутро, как хищник прутья клетки, а лишь тихонечко поскуливал из угла.
- Как звать тебя? - Вопрос-проверка, вопрос-испытание. Что скажет, как ответит – строптиво ли, дерзко, или, быть может, спокойно и кротко?
- Меня зовут Кларой, - Негромко ответила ей девочка, и, тут же, невпопад добавила торопливо. - Правда, иногда я прихожу сама, госпожа.
Последнее уточнение показалось злой насмешкой, затихающим эхом страшного сна. Прихожу… Сама…
- Это ведь тебя я видела на кладбище? – а глаза вгрызаются в тонкий контур лица, будто выискиая что-то свое, невысказанное.
«Задавать вопросы – ваша семейная черта. Задавать много вопросов» - Подумала Самозванка, встречая чуть непонимающей улыбкой-ухмылкой взгляд Катерины.
- Мне не дано знать ваших мыслей, и я не ведаю ваших воспоминаний, мотивов, желаний и страхов. Откуда же мне знать без всего этого, кого вы видели в тот день на кладбище? То есть… Кого вы хотели видеть в тот день.
К боли, разрывающей висок, прибавилась тяжелая, ноющая боль в грудной клетке, словно ребра, сжимаясь, давили на сердце, оставляли ему все меньше простора, все меньше воздуха, все меньше жизни.. Катерина не видела сути Клары, не могла ощутить ее, узнать в ней одного из явившихся призраков. Она не видела в девочке зла, но и добра не видела тоже – только ледяную корку, ощетинившуюся коростой показной дерзости. Что за дерзостью? Страх? Усталость? Безразличие? А играть в эти игры можно вечно. Выспрашивать, выкручивать, все намеками да загадками – лишь бы не раскрыть своей тревоги, не показать слабости. Катерина покосилась в зеркало. Было бы что скрывать – вот она вся, как на ладони. Отсвечивающая синевой кожа, лихорадочный блеск глаз, губы кривятся в слабой усмешке…
- А я расскажу тебе о своих страхах, - и снова взгляд – тяжелый, темный, словно в самую душу заглянуть хочет. Хочет, да не может.
- Расскажи, госпожа, - Кивнула девочка, продолжив неожиданно серьезным тоном, - Тогда и сама наверное узнаешь, что ты действительно видела в тот день.
- Сон мне снился, девочка, - Катерина предостерегающе подняла руку, словно заранее стремясь погасить не родившееся еще недоумение. – Вещий сон. Город – в пыль, и ты посреди всего это... Или не ты? Как будто бы и нет. И первая, разрушительница, - не ты, и вторая, спасительница, на тебя не похожа, хоть лицо словно с тебя писали. Вот и думаю я, девочка – кого же из тех двоих я видела на кладбище? И кого вижу сейчас?
- Чудные вещи ты рассказываешь, госпожа - Клара поежилась, словно от холода. - Чудные... и немножко странные, страшные. Посмотри в мои глаза, Хозяйка. Посмотри на мои руки - видишь, каждая венка видна. Этими руками - в пыль? Эти глаза - злые? Я ведь и могла бы соврать. Сказать неправду, полуправду, чистую ложь от начала и до конца. А толку, госпожа? Выбирать-то все равно тебе. Из того, что сердце говорит, что глаза видят, что на ухо сны шепчут.
"А себе веришь, хозяйка?" - Одними глазами спросила девочка, одним взглядом.
- Не мне выбирать, милая, не мне, - устало качнула головой Катерина. – От меня теперь ничего не зависит, хоть все глаза прогляди. А вот от тебя - быть может. Тебе бы в свои глаза заглянуть, да только зеркало здесь не помощник…
- А я в твоих глазах свое отражение вижу, госпожа, - ласково улыбнулась Клара, и в кое-то веки лицо её приобрело более теплое выражение. - Мне и этого хватает. Пока.
Хозяйка испытующе смотрела на самозванку. Было в ней что-то располагающее, но и пугающее – тоже было… Кто ты, девочка?
- Немногое ты в моих глазах разглядишь. Ты поищи все же… ту, в чьих глазах можно увидеть себя.

Сообщение отредактировал Genazi - 9-01-2009, 22:18

[Черон >>>]

с вдохновеннейшим участием Исполнителя

Шаг в не-настоящее.

Черное чрево Театра погружено в тягучую предсмертную полудрему. Качается, чуть поскрипывая, подвешенная к балке керосиновая лампа, свет тусклыми ладонями касается покрова тьмы, то здесь, то там обнажая укрытые ей язвы. Язвы в теле векового здания. Тяжелые складки занавеса провисают заплесневелыми лохмотьями. На стенах – алые потеки, будто безумный художник-сюрреалист творил здесь свое страшное полотно, окуная кисть в собственные раскрытые вены. Подмостки изукрашены бурыми пятнами и откликаются на осторожную ласку шагов болезненным стоном. Хотя, казалось бы, велика ли тяжесть – две Маски, ступающие со сцены? Две Маски, да две бесплотные тени, следующие за ними по пятам? Тень, что стелется первой – бесформенна и несуразна, гротескный нос – клюв?! – плавно покачивается в такт ее невесомым шагам.
- Тут становится слишком мрачно даже для меня, - насмешливо произносит тень, не глядя назад, на того, кто идет следом. – И слишком скучно. В конце концов, наши владения неизмеримо шире, и нас вызывают на бис.
Пауза - заполненная тонким, пронзительным стоном раскачивающейся лампы, что бесстрастно повторяет свой реквием. Тишина неспешно, вкрадчиво озирается, подняв голову - и растекается волной по затхлому залу. В ответ звучит голос, погруженный в собственную глубину, чья маска с грустью взирает на обветшалые декорации. Голос витой бронзовой флейты.
- А может быть, время антракта? - он бережно роняет на пол слова, одновременно торопясь за своим визави, - Время представить следующую часть представления и дать зрителям отдохнуть от лицезрения неизбежно подступающей смерти?.. Будет интересно взглянуть на то, что творилось за этими стенами.
Дверь, граница между разрушенным миром Театра и неизвестностью, открывается без скрипа – будто и нет ржавчины на тяжелых петлях, будто не запятнана она осколками кровавой плесени, будто все эти дни только и ждала одного, только для этого и была создана.
- Антракт? Скорее последний поклон, - ветер с сухим шорохом швыряет листья по площади, и таким же шорохом вторит ему Клювоголовая маска.
- Я бы поклонился не зрителям, а куклам. Они пережили слишком многое. И, как ни ужасно признать поражение - поклон по праву предназначен той самой госпоже, которую мы пригласили на главную роль.
Они медленно шествуют, небрежно поводя взглядами из-под тяжелых масок. Каждый взгляд, кажется, мог бы расколоть этот город пополам - но вместо этого они лишь мягко, сухой кистью касаются его стен, крыш, мостов и оград. Тонкие, точеные пальцы трагика рассеяно плещутся в воздухе, перебирая арпеджио сухих листьев во ветру. Ветер не подчиняется его движению. Просто потому что - незачем...
- Что делать, что делать. Положительные персонажи всегда оказываются куда более скучны и предсказуемы, чем их противники, а публика благоволит злодеям не в пример сильнее. И наши куклы не снискали расположения Города, зато Чума вошла в самое его сердце..
Исполнитель скользит по мостовой, заметая полой плаща кровь, расплесканную по булыжникам; с каждым шагом подол его окрашивается красным, внося новую терпкую ноту в облик бесстрастной Маски - ноту увядания. За ним по серому камню тянется бурая полоса – неотрывно, словно путеводная нить Ариадны. Нить, которая никому уже не укажет дороги к выходу.
И схожими росчерками воздух несмело вспарывают капли дождя - и поспешно умолкают, возвращая небу привычный бледно-серый оттенок. Небесная вода остерегается касаться мостовых, щедро расписанных кровью.
- Ты привязался к этому городу... - тихо шепчет белая маска, всего на миг оборачиваясь в сторону собеседника, и тут же отдергивая взгляд. - А ведь когда-то он был для тебя всего лишь логическим построением на бумаге. Экспериментом. Ловушкой и приманкой воедино. Впрочем, следует признать, что ловушка не удалась...
Едва заметная черная тень сопровождает Маску, скользя за ней в отражениях мутных окон.
Недолгое молчание, бесцветными нитями вплетающееся в скорбную мелодию ветра. Клюв вздымается к небу, туда, где серые руки туч прядут свою сырую пряжу. Век бы молчать, весь – сколько отмерено, лишь бы не признать правоты спутника. А впрочем, найдется с чем поспорить…
- Не удалась? – яд сочится горлом, извечный насмешливый яд. – Ошибаешься, друг мой. Ловушка удалась на славу! Капкан захлопнулся, смотри – он не знал еще такой добычи. Две искалеченные стальными челюстями Маски – чем не повод для триумфа?
Резкий смех растворяется в водяной пыли и каплями повисает в воздухе. Над кем смеешься, Клювоголовый?.. Над собой?!
Смех оборачивается тишиной. Она заполнена звуками ровно до того предела, где кажется живой, но вся эта жизнь - восковая фигура, на ощупь она холодна и скользка. Город уже не мертв. Город перестал быть городом, сделав искореженные чумой тела не символом скорби, а всего лишь разбросанным реквизитом. Он вслушивается в разговор, и его восковой лик кажется отпечатком опустошенности, боли, и немного - злорадства.
- ...что ж, мы предвидели и этот исход, - после долгого молчания слова с трудом прорываются наружу. - Недаром мы предусмотрительно отказались от себя, встав на равных с нашими подопечными - чистые, первозданные формы, неспособные испытывать что-либо кроме заданной роли. Мы закончимся нескоро, друг мой. И это будет... без чувств.

Сообщение отредактировал Черон - 14-01-2009, 7:58

[Хелькэ >>>]

Бакалавр и.
(при активном содействии господина Трагика)
П.С. Дженни, с прошедшим! =)

…Все говорило о чуме. Внешний вид больных(«пустулы(кожная форма?), увеличенные лимфоузлы, температура и лихорадка»), испытываемые ощущения («жажда, бред»). Но эти пятна на стенах… откуда?
«Мутировавший микроб?»
Данковский посидел еще немного, глядя на только что сделанные записи в блокноте. Ничего не прояснилось, как и следовало ожидать. Найти бы Рубина с Бурахом – они ведь наверняка работают над лекарством или хотя бы исследуют материал. Решив, что вряд ли он сейчас понадобится мясникам и Тае, бакалавр покинул Кожевенный, направившись в Узлы. Быть может, болезнь уже распространилась и там.
По мере того, как исчерченные кровавой грязью стены домов оставались позади, а на улицах встречалось все больше людей, впечатление о напавшей на город болезни словно стиралось. Это был все тот же город, который встретил бакалавра Данковского два... всего два дня назад?
Только прохожие на улице напоминали скорее беспокойно стремившиеся потоки воды - сосредоточенные лица, обрывки слов, мешанина серых и неразличимых лиц, сосредоточившихся на островке, который еще не затронула чума.
Торопливый стук каблуков о мостовую - его догоняли сзади.
- Бакалавр Данковский? - низковатый, чуть хриплый женский голос, что успел позабыться за лавиной нахлынувших событий.
- Да? - он обернулся. Знакомый зеленый твид и короткие светлые волосы. - А, Юлия. Добрый день.
- Снова встречаемся на том же месте, - немного рассеяно она протянула руку для пожатия. - Зато теперь вы нашли Симона. А кто-то тем временем нашел нас... Вы позволите немного пройтись с вами? Интересно узнать, что город предпринимает для самозащиты.
- Конечно, пойдемте, - Даниил неопределенно махнул рукой, как оказалось - в сторону Седла. - Бесцельное блуждание куда приятней в компании.
Мостовая под ногами, монотонно серая, казалась, откликалась на шаги легким эхом.
- Если бы точно знать, от чего защищаться, - вздох, взгляд в сторону. - Вы помните первую вспышку?
- Тогда все происходило по-другому, - Юлия передернула плечами, натягивая воротник пальто повыше. - Мы были молоды и сильны. Это было время Каиных. Тогда Нина была в силе, да и Виктория, ее извечная визави... Нынешний город - бледная тень того волшебства, которое творилось здесь пять лет назад. Что удивительнее всего... все эти титаны - для них приход чумы оказался почти незамеченным. С ней справился Исидор, который для неискушенного взгляда, вроде - простите - вашего мог бы показаться всего лишь пастухом. Каины даже не снизошли до того, чтобы сражаться. Сейчас же это затрагивает их напрямую, и первым же ударом они подрублены под корень.
Девушка досадливо прервалась, стряхивая зацепившийся за полу лист.
- С другой стороны, - рассудительным тоном продолжила она, - как бы ни было это для меня сомнительно, но это дает нам надежду. Надежду на то, что болезнь можно одолеть методами логики и ремесла. Простейшими действиями, которые в любых случаях аксиоматичны. С карантинными мерами справятся наши владыки. Остается поиск источника и поиск противоядия.
- Противоядием займется - или уже занимается молодой Бурах, а источником - как раз ваш покорный слуга. Во всяком случае, намеревается, и даже есть подозрения.
"Вот только что с ними делать?" - задумался он. "Если это Термитник - так что же, сравнять его с землей? Впрочем, возможен такой расклад, что сильным Города сего не останется иного выбора. Но еще есть Клара..."
И Клара, пожалуй, пугала бакалавра более всего. Он был почти уверен в том, что его видение был вовсе не видением, и зараза распространилась в Каменном дворе именно из-за нее. "Не становись мистиком, Данковский" - в который раз напомнил он себе. Начиная, впрочем, осознавать, что для предостережений уже поздно.
- Вы верите в то, что такую болезнь можно победить простейшими действиями? Мне, например, не приходилось встречаться с такой формой заболевания, которая поражала бы не только людей, но и, хм, действительно целый город. Включая стены домов - видели эти кровавые цветы?
- Они же как-то объясняются медицинскими терминами? - Юлия поморщилась, - Повышенное потоотделение, да еще и влажность... Кроме того, в этих местах часто развешивают в комнате больного смоченную водой драпировку. Еще, что называется, с незапамятных времен, для облегчения сухого кашля. Сложите два и два, и вот итог - эти прелестные разводы на стенах.
- Впрочем, - ее голос вдруг зазвучал тише, приглушенно, - болен действительно целый город. И болезнь того сорта, которую победить, боюсь, не в силах и вы. Тем более, что вы принадлежите другому обществу, и для вас здешние уклады и порядки могут казаться немного дикими. Но если вы сможете хотя бы спасти некоторое количество невинных жизней... это будет неплохим дополнением к поражению. О, глядите-ка, - она вдруг обернулась, махнув рукой в сторону перекрестка, который они только что прошли. - Кажется, по вашу душу гонец?

С другой стороны улицы к ним направлялась странная фигура - неестественно тонкая, словно обтянутый черной кожей скелет с лицом, укрытым овальной белой маской.
- Почтеннейший Бакалавр? - осведомилась маска, и, не дождавшись ответа, глубоко (и как показалось Данковскому даже сквозь лишенный черт овал - несколько демонстративно) поклонилась, протягивая небрежно придерживаемый двумя пальцами конверт. - Прошу, примите эту срочную корреспонденцию.
- Благодарю, - письмо он принял, с опаской глянув на странного субъекта. – А… почему вы так одеты?
Юлия, вроде бы, не казалась удивленной. Неужели здесь у посыльных такая униформа?
- О, вы, должно быть, еще не знакомы с нашим Театром, - посланец учтиво наклонил голову; улыбка на его лице читалась даже под маской. - Я - его скромный трагический актер. Пожалуйста, не пугайтесь нашего вида... ведь скоро нам придется видеться чаще, почтенный Бакалавр. Даже если вы оставите наши представления - которые мы творим исключительно для вас! - без своего драгоценного внимания. Однако вынужден откланяться - я спешу. До скорой встречи, непременно до скорой...

- Вездесущие наместники Бессмертника, - прокомментировала эту короткую сценку Юлия. - В последнее время их на улицах не меньше, чем переносчиков трупов, которых обрядили в те же театральные костюмы. Составляют компанию, должно быть...
- Зрелище не из тех, каковыми хотелось бы насладиться еще раз, - признался Даниил, провожая взглядом черную фигуру.
Само воплощение гротеска: чернильная клякса в маске, с паучьими лапами вместо рук и ног. Актер? На удивление талантливый и, должно быть, совершенно сумасшедший.
– Ах да, послание... Интересно, кому я понадобился?
Он открыл конверт.
Письмо было коротким. Дорогая бумага с вензелем, чеканный и вычурный почерк, пестрящий завитушками... достаточно, чтобы распознать автора даже без подписи.

"Случилось нечто ужасное, Даниил. Тело Симона похищено. Прошу вас, приходите в "Горны" - это может оказаться важнее, чем поиски лекарства".

Но подпись все же стояла - "Георгий Каин". Собственноручно. Судя по тону письма, с трудом соотносящегося с обычной невозмутимостью Судьи, он был встревожен не на шутку...
Бакалавр поймал себя на том, что перечитывает строки уже в четвертый раз.
Бесцеремонно сложив письмо в несколько раз, он убрал его в карман и обратился к Юлии, стараясь, чтобы голос его прозвучал как можно ровнее:
- Не знаю, стоит ли кому-то еще знать о том, что именно произошло... Но событие весьма пугающее. Что же, теперь мне хотя бы есть куда пойти и чем заняться, - он печально улыбнулся. - Извините, Юлия, наверное, мне придется вас оставить.
- Надеюсь, это скорее плюс, чем минус, - Даниил кивнул, прощаясь, и направился к мосту через Глотку.
Кому понадобилось тело Симона? Данковский признался себе, что в целях эксперимента и сам не отказался бы исследовать тело... если бы это был все тот же Данковский, что два дня назад приехал в Город. Он сам еще не осознал полностью, что именно в нем изменилось, но сейчас твердо знал - тело Бессмертного должно было остаться в" Горнах".
Если только похититель не обладал какой-то информацией насчет тела, которая… здесь оставалось только пожать плечами. Раз украли, значит, для чего-то и по какой-то причине.
Еще оставался вопрос: «Как?» - и вот тут логика отказывалась действовать.
Серое небо над площадью издевательски ухмылялось.

Сообщение отредактировал Хелькэ - 15-01-2009, 13:41

[Барон Суббота >>>]

Дело менху

(с Трагиком, да пребудет маска его бела вовеки)

Серое небо, взяв на себя роль плакальщицы по жертвам чумы в этой пьесе, старательно соответствовало ей, изливая на Степь бесчисленные потоки дождя. Гаруспик бежал к Гнилому полю, и земля, словно предупреждая о чём-то, хватала его за сапоги, обвисая на них комьями грязи, выворачивалась из-под ног и подставляла многочисленные лужи, но менху не останавливался. Перемахнуть через забор, оттолкнуть в сторону одинокого прохожего, видимо, решившего вернуться к Матери как можно скорее, постоянно оскальзываясь, пробить стену дождя, ограждающую город, и вот оно, Гнилое поле. Гаруспик остановился и огляделся.
Кораль с быками он заметил сразу – впрочем, ее сложно было не заметить посреди опустевшего поля. Обезумевшие босы метались за оградой, изредка поднимая головы к небу и оглашая Степь гулким, полным тревоги ревом.
Пастухи – двое кряжистых мясников, отрывисто переговариваясь, по очереди выводили из заграждения быков и забивали на месте, сваливая тяжелые тела в наспех вырытую яму. Над ней уже поднимался небольшой холм грязно-рыжей плоти – работа шла ходко.
Бурах появился перед ними из дождя, как дух из Степи, мокрый, с мрачно тлеющими углями глаз и паром, вырывающимся на холоде из ноздрей.
– Кто приказал забить потомков Боса? – голос его звучал глухо, тяжело. Слова падали в грязь, припечатывая её своим весом, и оставались там лежать, недвижимые.
Один из пастухов неторопливо повернулся и воззрился на Гаруспика бездумным немигающим взглядом.
– Старшина, – наконец нехотя проворчал он. – По распоряжению бооса Влада.
– Остановитесь! – говоря, Гаруспик ощупывал взглядом пастухов: нет ли на них признаков болезни?
Насколько позволяла увидеть ткань, в которую были закутаны головы обоих, оставляя едва открытыми только лица – эти двое были здоровы. Ни язв на теле, ни кашля... либо заражение не перешло инкубационного периода, либо быков отвели в эту могилу зря.
Тот, кто вел очередного быка из загона, в ответ на предложение Гаруспика только коротко мотнул головой, неразборчиво пробурчав что-то вроде "не велено".
– Я – менху, – фраза-представление? Фраза-пропуск? Фраза-клеймо. – Позвольте мне осмотреть их. Если болезнь есть, я найду её.
– Смотри, – безразлично кивнул второй, сжимавший в руке что-то вроде длинного когтя или выпрямленного серпа. В его голосе как будто промелькнули нотки уважения. – Кого не забили, кого еще не сожгли... Мы ждать не будем.
И сразу же – короткий размашистый удар, приглушенный гортанный стон... и туша недавно еще живого существа валится на землю. Кровь, только сейчас заметил Артемий. Здесь вся трава была выпачкана бычьей кровью, алое пятно на коже Степи. Твирь охотно принимает угощение...
Он присел на корточки рядом с ещё тёплой тушей и достал нож. Маски не было, защиты для рук тоже, но твирин, всё ещё играющий в крови, заменит дезинфекцию, а поднятый воротник куртки и кожаные перчатки – хлор и резину.
Сильный удар прошёл через брюхо быка, раскрывая тушу, как бумажный конверт, несущий вести. Горькие? Радостные? Печень в разрезе казалась чистой, нетронутой болезнью. Впрочем, язва, судя по Симону, бьет наотмашь в сердце.
– Дайте мне ткань, – попросил Гаруспик, начиная раскрывать грудную клетку боса.
Кто-то из пристально наблюдавших за работой менху торопливо рванул клок драпировки и бросил на землю. Оба пастуха, кажется, сразу же позабыли о приказе, увидев осуществленное по всем правилам ритуальное раскрытие по линиям. Как знать – возможно, это было сродни надежде на возвращение покинувшего их Исидора...
Чего они ждали, каких вестей? Или ничего вовсе?
Сердце тоже оказалось нетронуто чумой, как и горло. Дальше можно было не расчерчивать тело узором линий. Бос был жертвой людского страха. Или, быть может, это просто случайность? Еще один бык был вскрыт по линиям так же стремительно и тоже оказался чист.
Хватит. Можно искать Песчаную Язву, смертью приходя к ним, от одного к другому, пока не перебьешь всех – лишь тогда будешь уверен. Но кому нужна уверенность такой ценой?
- Они жили в одной загородке, - медленно сказал Гаруспик. – Ели вместе, пили. Эти – здоровы.
Предназначение потомков Боса Туроха – умирать, на этом стоит Уклад. Но умирать не зря, не просто так, а питать своей смертью жизнь людей. То, что творилось здесь, было почти святотатством.
- У нас распоряжение, - повторил мясник, и Артемий понял – безнадежно. Они не послушают. Распоряжение. Приказ. Слово-щит, слово-броня, за которым можно укрыться от желания думать и необходимости решать. Он сжал рукоять ножа... и тут же отпустил ее. На повиновении тоже стоит Уклад. Почти святотатство, но слово-волосок отделяет его от грани, за которой начинается совсем. А вот он бы перешел границу.
– Я не нашел болезни, – сказал он, ощущая слова обухом палаческого топора. – Знайте об этом, когда будете добивать остальных. Напоите Степь кровью потомков Туроха.
– Раскрой их нам, – неожиданно сказал один из пастухов. – Помоги нам, служитель. Может быть, Степь примет их не как своих обиженных детей, а как жертву ей во славу, и смилостивится. И болезнь уйдет.
– Я не смогу раскрыть всех, пастух, – Артемий не колебался. – Но дело даже не в этом. Вы не приносите их в жертву, а выполняете приказ, потому, даже вскрытие линий не поможет. Это всё равно не станет большей жертвой, чем есть сейчас.
Он говорил спокойно, этот Гаруспик, выросший вдали от дома. Он знал, чувствовал кровью потомка сотен поколений Служителей, что всё обстоит именно так.
– Не надо всех, – его собеседник упрямо наклонил голову, – хотя бы несколько. Мать гневается за то, что мы отпускаем их в муке. Босы вернутся в недра Суок, но если они уйдут обиженными, чума заберет нас.
Время. Время утекало сквозь пальцы с дождевой водой, разбивалось о ботинки и брызгами оседало на землю. Гаруспик чувствовал это, но... но чем же он тогда менху, если откажется от прямого долга?
– Я раскрою линии троих детей Боса, – он протянул свёрток с сердцем одному из пастухов и кивнул другому: – Выводи!
Быки, ведомые на заклание, казались странно присмиревшими и молча, косясь на мрачную фигуру Гаруспика, шли прямо к яме. Погонщики вели их, почти не касаясь.
Нож был тускл в сером свете, и капельки дождя плясали свой рваный танец на его лезвии. Гаруспик, не глядя, шагнул навстречу быкам и одним неизъяснимо плавным и протяжённым движением вскрыл глотки всем троим. Кровь брызнула к его сапогам с мгновенным опозданием, и Артемий поспешил отступить назад. Кровь босов принадлежала земле и никто другой не имел права ни на одну её каплю.
– Не трогайте их, – сказал менху пастухам, – пока кровь не перестанет течь из раны. Потом закопайте тела в яму, и тогда Степь примет от вас жертву.
Ответом Гаруспику было почтительное молчание. Мясники коротко поклонились, и затем, изредка оглядываясь на менху, вновь принялись за дело, ведя свою цепочку обреченных зверей на заклание.
Над ямой только начал появляться смрадный запах гнили. Шелестел дождь, размывая кровь, смешиваясь с ней и уходя глубже в землю туда, где...
Гаруспик стоял, опустив голову, и понимал, почему в соломенных волосах его отца было столько белоснежного хлопка. Он так и остался стоять, в Степи, под дождём, рядом с тушами убитых быков, хотя тело менху, уже не оборачиваясь, шагало через Гнилое поле, через город, не разбирая дороги, кратчайшим путём к тайной прозекторской Стаха Рубина.
Памятью билось и остывало в его руке сердце боса, завернутое в ткань. Слишком поздно, уже не остановишь, не отменишь свершенного – но он должен знать.
Наверное, Артемий смог вернуться в себя, только когда его кулак ударился в металл двери.

[Woozzle >>>]

Самозванка. Передышка.
С Дженази, а вы как думали?

Сухой щелчок двери, закрывшейся за спиной. Горсть мелких капель в лицо, и вечный промозглый ветер. Там, за дверью, осталось тепло чужого дома и странная женщина – несчастная, надломленная, она все еще пытается склеить себя из лоскутков. Клара видела – лопатками ощущала, сквозь толщу дверной створки, сквозь пространство комнат – как, медленно, словно бы с опаской, ступая, Хозяйка подходит к тумбочке, тяжело опирается на резное дерево, ощупью находит пузырек с таблетками. Непослушными пальцами пытается выдернуть плотно притертую пробку. Пальцы срываются, бутылочка со звоном падает на пол и разбивается вдребезги, щедро укрывая паркет осколками темного стекла и белой россыпью таблеток. Тонкая рука с бьющейся жилкой на запястье бессильно скользит по тумбочке. Салфетка, часы, небольшая статуэтка. Наполненный до краев стакан. Ладонь, касаясь стеклянных граней, дрожит, и на салфетке появляется несколько мокрых клякс. Глоток – тягучий, медленный, словно и не вода в стакане, а вязкое прозрачное масло…
"Больно уж жалостливая картина вырисовывается" - подумала девушка, отгоняя непрошеное видение. "В конце-то концов... Несмотря на её странную немощность и болезненный вид, эта женщина все еще Хозяйка. А это значит...". Закончить свою мысль Самозванка так и не смогла - почему-то слово "Хозяйка" вызывало в душе её странный трепет, а почему - неизвестно. Возможно, тот самый трепет который вкладывали в это слово те немногие, с кем Клара уже имела честь разговаривать... вполне возможно, это в некоторой мере передалось и самой Кларе.
- Хозяйка, - Пробормотала она тихо, словно бы смакуя слово. Странно, но само звучание чем-то нравилось ей. И, на минуту, она представила себя - величественную и могущественную, окруженную ореолом чего-то таинственного. Представила себя в роли Хозяйки. Но, суровая реальность не считается с грезами какой-то там девчонки. Вот она, Хозяйка - глазки бегают, ручки трясутся. А в глазах - боль, страх и ожидание чего-то ужасного. Хозяйка...
И снова пять ступенек – теперь уже вниз. Не спеша, нога за ногу – куда торопиться? Пока ступеньки длятся – хоть какая-то ясность, хоть какая-то цель. Вперед, вниз – не стоять же на крыльце целую вечность. А дальше – что? Намеками говорит Катерина, намеками да загадками. Поди, девочка, не знаю куда, найди… хм... Зеркало. Живое зеркало, в чьих глазах разглядишь себя. Кто ж знает, где в этом городе такие зеркала водятся?.. Вот и последняя ступенька, последний шаг. Клара застыла на миг и решительно оттолкнулась от этого островка надежности. Оглянулась, выбирая дорогу, и хмыкнула: возле ограды, подпирая витую решетку плечом, стоял давешний знакомец - мальчишка, что вел ее сюда, петляя дворами и подворотнями не хуже заправского зайца.
Странно об этом даже думать, но всего лишь один вид этого задорного мальчонки снял с Клары какую-то гнетущую пелену. Пелену мрачной таинственности, пелену холода и картин-пауков. Пелену, в которой запуталась Земляная Хозяйка этого города.
«Неужели все вот так вот просто? Неужели это уравнение решается вот так?» - подумала девушка, невольно улыбнувшись. Затем, насмешливо вопросила:
- И давно же ты меня ждешь, добрый молодец?
- Ну… - кажется паренек слегка смутился, - Не очень. Я подумал, ты же города совсем не знаешь, а я тебя завел – небось и выбраться не сможешь. Так уж и быть, поработаю проводником еще раз, – он улыбнулся с хитрецой. – Тебя обратно в Сырые Застройки отвести? Или куда?
- Или куда, - Ответила ему Клара, поправляя шапочку. - Куда хочешь. Я в этом городе недавно... Ничего кроме жителей и не видела. А что у вас здесь есть... Такого?
- Такого? – плечи приподнялись и опустились – много, мол, у нас всякого. – Театр есть. Только там теперь для детей ничего не бывает, - он оценивающе глянул на Клару, - хотя тебя, может и пустят, ты почти большая. Башня есть, хрустальная, ты такой никогда не видела – как цветок на тонкой ножке, представляешь! Или могу еще тебя к двоедушникам отвести, показать наш штаб. С Ноткиным познакомлю.. Он знаешь какой!
- Знаешь... А пожалуй, все интересно. Только вот времени мало. Никогда его не хватало на все-все. Либо на одно, либо на другое - и самой чуточки, малости, секундочки на то что бы охватить... А, ладно. Извини, задумалась. Давай уж, по порядку. Ноткин, говоришь? А веди. Посмотрю "какой".
- Меня, кстати, Ужом тут все зовут. А тебя Клара, да? Ой, – щеки залились румянцем, – я не до конца подслушивал! Да и непонятно там ничего было…
- Мог бы хотя бы соврать для приличия, что слышал от своих мальчишек или же, к примеру, у тебе было видение... Эх ты... - Меланхолично ответила ему Самозванка, выходя за ограду, избавляясь от последних кусочков паутины Стержня.
- Врать нехорошо, - Уж наставительно поднял палец, явно копируя школьного учителя-зануду, вышло это у него на редкость уморительно. - Да и потом, ты бы меня все равно раскусила, ясно же, что никакие мальчишки тебя тут не знают.
За беззаботной болтовней дорога скользила шелковой лентой – свободно и ласково. Мощеная набережная, темная гладь воды и мостик, изогнувший над ней свою горбатую спину. А потом – дома, дома, дома – Клара и не пыталась упомнить, какими дорожками они идут и где сворачивают. Казалось, что улицы ведут ее сами, как вели все эти дни, но не на колючем аркане, как еще вчера, а дружески, за руку - словно простодушная улыбка случайного провожатого стерла, наконец, с лица города гримасу неприязни, смягчила его жесткие черты. Надолго ли?..
После череды одинаковых каменных домов даже серая убогость складского района казалась приятным разнообразием. Уж (вот ведь, подходящее имечко!) уверенно вел Клару вперед, безошибочно огибая тупики, ныряя в узкие проходы и указывая на дыры в заборах. Железная дорога, еще несколько жестяных коробок-зданий; та из них, возле которой они остановились, на вид ничем не отличалась от прочих.
- Вот и пришли! – мальчик дернул дверь, та отозвалась тихим плачем. – Входи.
Странно, но Самозванке все же удалось сдержать невольное "Уже?" связанное больше с удивлением... Да, с удивлением. Она уже сама не могла вспомнить, почему попросила этого парнишку показать ей город. Да и причина "посмотреть на Ноткина" выглядела как минимум неубедительно. Легкая пелена легкомысленности постепенно выветривалась из разума, уступая место тяжелым, грузным мыслям о будущем. Но тем не менее, отвергать приглашение этого юноши, для которого все происходящее видно казалось неким "таинством"... Клара едва заметно вздохнула, и перешагнула порог.
Подсвеченный огнями сумрак комнаты, лишенной окон, мягкой шалью опустился на плечи. Несколько голов разом повернулись в сторону новоприбывших – настороженно, но не враждебно. Доброжелательно кивнули Клариному спутнику, кто-то шагнул навстречу, протягивая руку; на долю самозванки осталась череда быстрых любопытных взглядов.
- Это Клара, - Уж поспешил представить новую знакомую всей компании разом, - она тут недавно.
Несколько спокойных кивков – ну Клара и Клара. Мало ли девочек на свете? Мало ли, каким ветром их может занести в город? Лишь мальчик постарше из противоположного угла смотрел все так же внимательно, пристально, остро.
- А это Ноткин, - новоявленный Кларин приятель дернул девочку за рукав и указал на того, хмурого, в углу.
- Почему-то я сразу догадалась... - Пробормотала девушка в сторону, и, откашлявшись, промолвила уже чуть громче:
- Ну здравствуй, Ноткин.
- Здравствуй, Клара, - странный голос, жесткий, глуховатый, отдающий тревогой. – Недавно, значит? Не из Многогранника ли пожаловала?
Уж, будто шкурой ощущая направленную на Клару неприязнь, растерянно моргнул. Оглянулся, сделал полшага вперед, заслоняя ее плечом от колючего взгляда старшего. Словно это тощее костлявое плечико могло от чего-то заслонить…
- Я бы и сказала что нет, да только не знаю что у вас тут Многогранником зовется, - Просто ответила Клара, спокойно встретив взгляд юноши.
- Многогранник – это башня зеркальная, я тебе говорил, помнишь, - шепнул Уж-заступник, чуть обернувшись к Кларе. И вслух уже, отчаянно и как-то немного жалобно: - Да не из башни она, Ноткин. Она с кладбища! Хочешь – у Земляной Хозяйки спроси.
Было видно, что последний аргумент возымел действие. Взгляд мальчишечьего командира не потеплел, но все же враждебности в нем стало чуть меньше.
Ноткин поднялся. Слегка прихрамывая, обогнул стол, медленно, оберегая ногу - вероятно, травмированную - двинулся вперед. Остановился, чуть склонил голову набок, разглядывая девочку.
"Интересно, может ты мне еще в рот заглянешь?" - Вдруг с неожиданной злостью подумала Клара, сузив глаза и смерив нахального "атамана" взглядом, красноречиво говорящим нечто вроде: "Лучше бы тебе прекратить то, что ты делаешь сейчас, или...". Что именно скрывалось за этим "или" - неизвестно, но тем не менее, было ясно, что с радостью этого ждать не стоит.
- Странное совпадение, - Ноткин, явно расслабляясь, пожал плечами, - и тут девочка, и там девочка. И удивительно похожая, по слухам. Вот только ту девочку я бы у себя в гостях видеть не хотел. А ты извини за не слишком дружелюбный прием, Клара. Времена нынче такие. Хочешь орехов?
Желая загладить недоразумение, он достал из кармана горсточку арахиса и протянул его девушке.
- Мм... Спасибо, честно, я хоть и не голодна, но... - Сказала в ответ Клара, аккуратно принимая...щедрый...дар. - Но спасибо.
Он спокойно кивнул – пожалуйста, мол.
- Ты ведь не просто так зашла? Спросить о чем-то хотела или помощи попросить?
- Не о чем-то... Скорее о "ком-то". Ноткин... Этот вопрос может показаться тебе странным, но - не обращай внимания, - Клара наморщила лоб, словно ища подходящие слова для такого сложного вопроса. - Ты говорил, что слышал что-то о девочке... Похожей на меня? Где ты её видел в последний раз? Проще спросить, "где она?", но я не думаю что тебе это известно.
- Я ее не видел, и ничуть об этом не сожалею, - юноша криво усмехнулся. – Ищешь ее? Ох, не советую… Впрочем, если решила – сходи в Многогранник. Может, там тебе ответят.

Сообщение отредактировал Woozzle - 18-01-2009, 0:49

[Хелькэ >>>]

"Горны" (Бакалавр, Георгий Каин)
("...и мооой сурооок со мнооою!..." С Чероном.)

Квартал Створок будто бы вымер – на улицах не было ни единого человека. У моста поставили довольно странный предупредительный знак – драпировку, одетую на перекладину длинного шеста. Рядом с ней на веревке болталась дохлая крыса … вспомнив ее, Даниил поморщился.
- Доброе утро, Судья, - поприветствовал он старшего Каина. Впрочем, какое тут «доброе»… - Мне передали ваше письмо.
Принимавший его Георгий кивнул и указал на второе кресло. В этот раз Судья был мрачнее тучи – неудивительно, исходя из присланных новостей.
- Когда это случилось?
- Я рад, что вы вернулись, - Каину с трудом удавалось скрыть беспокойство, фразы приветствия выходили скомканными и пустыми. - Виктор мог бы ответить вам точно, но сейчас... Ясно одно - вчера вечером мой брат поручил тело Симона похоронной процессии. Его должны были поместить в склеп для совершение обряда. Но наутро крипта оказалась пуста! Нас обманули, Даниил, и я понятия не имею, кому это могло понадобиться...
- Интересно... - протянул бакалавр. - Как думаете, его похитили из склепа? Или похоронная процессия могла не донести труп?
- Должно быть, последнее, - нахмурился Георгий, рассеяно перебирая пальцами по лакированной столешнице, - Не представляю, кто мог бы решиться украсть тело прямиком из гробницы. Из местного люда на такое не хватило бы смелости ни у кого - за исключением нескольких людей определенного скептического склада ума. Но я уверен, что за похищением стоит Ольгимский - только ему будет выгодно окончательное низвержение нашей семьи в столь удачный момент...
- Прошу вас, - голос Судьи, что могло бы показаться невероятным, едва заметно дрогнул. Должно быть, опуститься до просьб было для него болезненным переломом, - найдите хотя бы тело! Эти безумцы сами не знают, на что решились в своем желании опорочить нас. Это может показаться всего лишь игрой за влияние в масштабе эпидемии, но последствия будет иметь самые страшные. В этом есть интерес и для вас - Симон был поражен почти за день до начала эпидемии, и возможно, в его смерти вы найдете загадку появления болезни... Я не говорю о деньгах. Все, что вы пожелаете, и все, что в наших силах.
- Да... хорошо, я попробую, - Даниил побарабанил пальцами по подлокотнику кресла. - Как считаете, мне прямо обратиться к Ольгимскому и сказать, что я осведомлен о его коварстве? Или кто-то еще может подтвердить ваши догадки?
Данковский не совсем понял, как можно добиться низвержения Каиных, похитив тело, - разве что нанести моральный урон и ввергнуть в уныние. К тому же, куда Большому Владу прятать труп? Но история представлялась настолько темной, что догадки были бесполезны.
- Не считайте меня параноиком, - мягко ответил Георгий. - Разумеется, понадобиться начать с начала и закончить в конце, как и следует. С началом я помогу вам, а уж куда выведет след...
- Так вот, начало, - после небольшой паузы продолжил он. - Переносчики тел для защиты от болезни пользуются театральными костюмами. Логично предположить, что те, кому Виктор передал тело, обзавелись этой одеждой... каким-то из возможных способов. Они могли убить или обокрасть настоящих Исполнителей. Или позаимствовать костюмы прямо из Театра.
- Ясно, - кивнул Даниил. - Ваш дья... ваш Театр преследует меня со дня приезда. Теперь у меня будет повод посетить его.
Он поднялся и протянул ладонь Георгию.
- Не опускайте рук, Судья. Сдаваться еще рано. Особенно если все хотят именно того, чтобы вы сдались.
- Благодарю, - кивнул старший Каин, вслед за бакалавром поднимаясь из кресла. – Надежда на вас. И быть может… если вам удастся то, что вы задумали – все еще можно будет вернуть. К тому бессмертию, которое сейчас, как всем кажется, подломлено ударами чумы. Да, и вот еще что… Вы ведь поднимались на Многогранник? Он открылся вам?
Данковский качнул головой.
- Нет, Судья. Не открылся. Я поднялся, но внутрь войти не смог.
"Что же в нем такого важного?.."
В ответ Георгий долго молчал, собрав опустевший взгляд куда-то в точку на столе - обычную, ничем не примечательную точку узора...
- Что ж, - тихо, едва слышно произнес он, не поднимая глаз, - возможно, нам придется... примириться.

[Барон Суббота >>>]

Прозекторская Рубина. Опыты

(с Трагиком в роли окружения)

Даже через перчатку чувствуя жизнь, уходящую из сердца правой рукой, левой Гаруспик нащупал ключ, что дал ему Рубин при прощании, с трудом отыскал замочную скважину и попытался открыть дверь. Замок, судя по всему, был таким же ржавым, как и внешнее покрытие обиталища Рубина, так что Бурах едва не сломал ключ, пытаясь добиться своего, но всё же у него получилось: ровный шелест дождя нарушил истошный скрип, эхом удравший гулять по закоулкам складов, и дверь подалась. Медлить было нельзя и Гаруспик, как был, в уличной одежде и грубых кожаных перчатках, кинулся к хирургическому столу.
Нож работал наперегонки с падением песчинок в часах, отсчитывающих мгновения до того, как живое окончательно станет мертвым. Узел жизни раскрылся, подобно бутону алого мака, сочась последними остатками крови. Артемий быстро набрал немного в шприц и слил большую часть в пробирку, тут же заткнутую пробкой, а последнюю каплю отправил на стёклышко микроскопа. Прильнув глазами к окулярам, он покрутил верньеры, калибруя увеличение.
Все верно, чисто, ни следа того, что он видел немногим меньше двух дней назад. В крови отца... Лишь на миг замедлились движения, а потом вновь стали стремительны и уверены. Он достал склянку, в которой аккуратный Рубин сохранил образцы. Образцы крови человека, пораженного Песчанкой насмерть. Сейчас – думать об этом только так. Их тоже – под микроскоп. Странных клеток, узнанных Рубинным, было меньше, но они еще присутствовали. Впрыснуть мертвую кровь в вырезанный из живого сердца кусок – дело нескольких секунд. Теперь надо подождать, подождать хоть немного. Как ни быстр невидимый враг, это все же не пуля и не острое лезвие, ему нужно время. Которое не стоит терять зря.
Он рассек сердце пополам, и нетронутая половина упокоилась в спирту – странное место для предназначенного сперва к съедению, потом к бесславной смерти. И вряд ли проспиртованное сердце будет пригодно для дальнейших опытов. Но после того, что он видел, кто знает – удастся ли достать другое?
Зараженной крови еще достаточно – запасливый Стах! – и ее можно использовать. Давным-давно отец готовил при нём "мёртвую кашу", и Артемий прекрасно помнил терпкий запах, всякий раз разливавшийся по всему дому. Твириновый настой и больная кровь. Когда они смешивались, то шипели. Вот и сейчас, отлить совсем чуть-чуть... Этого недостаточно для борьбы с инфекцией, но хватит для микроскопа, а большего он сейчас и не хотел.
Когда Гаруспик сдвинул кювету, из-под нее выпал едва замеченный менху листок пожелтевшей бумаги, сложенный пополам.
Артемий снял одну перчатку и развернул листок, полагая, что это записка от Рубина.
Почерк Стаха ему до сих пор видеть не приходилось – но в авторстве записки не возникало никаких сомнений. Торопливые, косо вырисованые буквы, исчеркавшие бумагу – Рубин, должно быть, торопился. А еще – тревожная игла кольнула в виске – зачем-то избегал обращений, словно опасаясь выдать сообщника.
Текст был коротким:

"На некоторое время я в бегах. Нашу затею раскусили, и теперь Каины ловят осквернителей изо всех сил. Будь осторожен, не забывай про вакцину. Связаться со мной сможешь через Спичку.

Стах."

Гаруспик покрутил в руках записку и усмехнулся. Уж назвать его осквернителем язык не повернётся даже у хозяев «Горнов»...
Он бросил ещё один взгляд на кювету. Консистенция смеси на вид не изменилась. Да и вообще, похоже, ничего не происходило. Ни запаха, ни пузырьков, ни потемнения. Похоже, что-то он делает не так, но что? Как же не хватает записей отца!
Гаруспик вернулся к микроскопу. На стекло покорно лег срез ткани, которую он совсем недавно смешал с человеческой кровью. Нет. Заражения не произошло. Ветвистые деревья клеток чумы не прижились на новой почве. Но почему? Не подходит земля или нежизнеспособны саженцы? Бос не может заболеть, либо выдохлась болезнь? Или и то, и другое? Либо четвертое – ошибается, он, Артемий. Все-таки он, Бурах – в первую очередь хирург и знающий линии. А сейчас рядом нет ни Данковского с его явным навыком лабораторной работы, ни Стаха с его опытом практика и ученика отца, ни нужных бумаг Исидора.
Ощущение, что крупицы минут, которые он так отчаянно вырывал, рассыпаются по грязному полу убежища Рубина, нарастало.
Тишина. Нет, вовсе не мёртвая, звуки есть: выстукивает свой вечный и меняющийся ритм дождь на металле крыши, тяжело отбивает мгновения сердце в груди и тихонько поскрипывают сапоги. Гаруспик медленно расхаживал взад-вперёд по прозекторской, раздумывая о будущем. Мгновения падали на пол, где-то в Городе кружила на мягких лапах болезнь, а Бурах всеми силами стремился развеять завесу времени перед мысленным взором, предсказать, что будет. Говорят, Исидор так умел, но его сыну подобное пока не давалось.
– В любом случае, – вслух сказал менху, остановившись перед дверью. – Надо найти Спичку. Ржавый металл оставил на перчатке светло-бурый след, и Артемий вновь подставил голову под удары капель. Дорогу к Замку он запомнил ещё с прошлого раза.

[Genazi >>>]

Самозванка. Символ.

(В состав данного продукта входят только самые отборные Вуззлы, собранные со склонов цейлонских гор... Собранные из всяческих талантов, вот.
И еще кое что: привет Трагику - первый из пяти)

- Может и ответят, - эхом отозвалась девушка, улыбнувшись. – Но ладно, это уже совсем другой вопрос.
Клара едва заметно вздохнула. Было ясно, что та, другая, её зеркальное отражение, коль скоро оно вообще существует, успела сделать многое, но это, вопреки ожиданиям Самозванки, ничуть не облегчало задачу по её нахождению. Впору бросить это занятие, и уделить внимание другим, не менее важным, делам. Город маленький, и, рано или поздно, они все равно встретятся. Но что-то подсказывало ей, что лучше уж рано…
- Ладно, Ноткин… Красивая фамилия, кстати… Я навещу эту вашу Зеркальную Башню, и её обитателей. Но я еще не слишком хорошо ориентируюсь здесь – и большая часть объяснений только запутывает меня все больше. Может, ты оставишь со мной провожатого? В любом случае, это поможет и тебе и мне, верно?
Юноша усмехнулся – иронично и в то же время доброжелательно.
- А ты не пропадешь, верно, Клара? – он сделал шаг назад, сдавленно охнул от боли в поврежденной ноге, махнул рукой. – Ладно, забирай своего рыцаря. Только…
Ноткин замешкался, словно подбирая слова. Фыркнул, небрежно бросил мальчишке, что радостно пританцовывал возле Клары:
- Выйди-ка, посмотри, нет ли бритвенников поблизости. Если все спокойно, там и дождешься свою подружку.
«Рыцарь», раздувшись от гордости – важное дело доверили! – выскользнул на улицу. Одно слово – Уж.
Дождавшись, когда дверь закроется, а чуть слышный отзвук шагов стихнет вовсе, Ноткин продолжил:
- Только ты смотри, береги его, ладно? Тебе, видать, нет другой дороги, кроме как девочку эту искать зеркальную, а вот Ужику к ней приближаться незачем. А я его знаю, ему всюду поспеть нужно…
Возможно, Клара и сказала что-нибудь успокаивающе-обнадеживающее. Но врать ей не хотелось, а обещать что-либо… Как будто не хватает ей данных уже обещаний, к исполнению которых, она, к слову, не придвинулась и на шаг. И с каждым мгновением, эти цепи-обещания становились все осязаемей, тяжелей. Так и сейчас, она тяжело вздохнула, и, встретившись взглядом с Ноткиным, только молча кивнула, и повернулась к выходу.
Замок двоедушников провожал Самозванку молчанием. Не настороженным, как встречал поначалу, не враждебным – сочувствующим. Молчал деловитый серьезный Ноткин, молчали мальчишки, как бы невзначай поглядывающие на странную девочку, молчали острокрылые бумажные птицы, летящие по стенам. И так же молча Клара шагнула в сумеречную морось улицы.
У выхода ее ждали.
- Идем? – Уж дернул замешкавшуюся Клару за рукав. – В Многогранник?..
- В Многогранник, - ккоротко ответила та, стараясь не глядеть Ужу в глаза. Говорить ей не хотелось.
Мальчик, впрочем, не проявил никакой чуткости к мрачному настроению спутницы и молчать явно не собирался.
- А кто она, та девочка, которую ты ищешь? – голос сквозил любопытством и легкой опаской, как в предвкушении жуткой, таинственной сказки.
- А ты умеешь хранить тайны, Уж? – Спросила Клара, внезапно сбавив шаг, и внимательно глядя на своего спутника.
Мальчишка от возмущения сбился с шага. Умеет ли он хранить тайны?! Он?!
- Спрашиваешь! – с оттенком обиды и легким вызовом ответил он. – Конечно, умею!
- Это хорошо, что умеешь, – уулыбнулась девушка вновь влившись в прежний темп. – Эта девочка… Она мой близнец. Сестренка, которую я никогда не знала. А может и нет. Может злой дух, что ходит за мной по пятам, а я за ним, и так по кругу. Куда бы я не шла, везде видели меня, или кого-то очень на меня похожую, совершающую дурные поступки. А может и нет никого… Воздух, воздух у вас тут тяжелый. Веришь мне, Уж?
- Верю, - мальчик кивнул на удивление серьезно, без тени насмешки. – Тут и не такое случается. То кошка стеклянная, то шабнак степная в гости забредет. И воздух, да. Теперь вот, значит, вы с сестренкой. Но разве же так бывает – такие похожие, и такие разные?
- Не знаю, Уж. Может быть, мы и похожи. Просто пока этого не знаем. В любом случае, это все равно что вилами по воде писать – мне её сначала найти надо, а уж потом… - Самозванка, подумав, решила не заканчивать фразы, так как, по сути дела, сама еще не совсем понимала что будет в этом неведомом «потом».
Беззаботность предыдущей прогулки растаяла, растворилась в невеселых мыслях, как кусок сахара в стакане крепкого горячего чая. Уж, не зная, как вернуть новой подружке прежнее задорно-колючее настроение, корил себя за неуемное любопытство и глупые вопросы.
- Найдем мы ее, твою сестренку, - а в голосе – показная бодрость, показная, но – не фальшивая. И правда верит – найдут. – Сейчас вот через мостик, а там уже Створки. А Многогранник уже и отсюда видно, смот..
Вывернув из-за невысокого здания, мальчик вскинул руку, указывая вперед, да так и застыл, не договорив. Возле моста, угрожающе раскинув в сторону перекладины-руки, болталось чучело. Крысы, привязанные к нему за хвосты, щерили облезлые морды в злой усмешке.

Сообщение отредактировал Genazi - 1-02-2009, 0:03

[Хелькэ >>>]

Театр. Бакалавр и Марк Бессмертник
(вместе с Вуззлем =) Второй привет для Трагика)

Городской Театр одним своим видом словно утверждал собственную важность для этого места: величественное здание, в самом сердце города, на площади...
Почему-то не пожелавшее открыть перед ним двери тогда, в первый день. Данковский нахмурился, подходя к дверям. Где-то в глубине души шевелилось, скользя щупальцами внутри грудной клетки, чувство, что это - не просто Театр, что он живой, что он знает о тебе даже больше, чем ты сам... и поэтому смеется над тобой.
Захочу - впущу, захочу - оставлю здесь.
Не каждой марионетке - появляться на сцене.
Однако в этот раз дверь оказалась открыта, и Даниил вошел внутрь. От зрелища пробрал холодок - ступени к высокой сцене, а на стене за ней - странная картина: ночной Город, мрачный и зловещий, выписанный холодными тонами, по бокам от него - огромные фигуры женщин в платьях - светловолосая и нежная в белом, в зеленом - с темными волосами и властным выражением лица. Зрительские места - на балконах, сейчас пустующих.
"Странное место", подумал бакалавр.
Старые доски пола отозвались недовольным скрипом, будто Театр не ждал гостей, не ждал и не хотел их видеть. Или, быть может, чувствовал, что тот, кто потревожил его тревожную полудрему, пришел отнюдь не для того, чтобы насладиться тонкой игрой актеров?..
- Я не смел и надеяться, что в эти непростые дни Театр обретет еще одного зрителя, - негромкое эхо подхватило слова и горстью стекляшек ссыпало их к ногам Даниила. Чуть заметный оттенок насмешки в голосе придавал словам блеска и колкости. – Рад приветствовать вас, господин бакалавр, в обители искусства.
Мужчина, что выступил из тени и теперь неспешно спускался к Данковскому со сцены, словно спорил всем своим обликом с мрачной атмосферой своей вотчины. Нарочитая изысканность движений, улыбка, которая, кажется, разгоняет сумрак сцены, в глазах плещется небо – зачерпнуть бы да выплеснуть ввысь, хоть чуть-чуть разбавить надоевшие серые тучи…
- Марк Бессмертник, лицедей и кукольник, владыка всего этого великолепия, - мужчина шутливо поклонился, не сводя с гостя насмешливого взора.
Бакалавр сухо кивнул новому знакомому. Слишком много было в том нарочитости для того, чтобы сразу снискать расположение ученого.
- Мне, видимо, нет нужды представляться, - произнес он, - но все же назовусь - Даниил Данковский. И прибыл я, увы, не из праздного любопытства, а по важному и серьезному делу, - на слове "серьезному" он сделал особое ударение. - Скажите, Марк, вы знаете всех, кто облачен в театральные костюмы Исполнителей?
- Не тратите времени попусту? – голос Бессмертника не изменился ни на полтона, словно он и не заметил демонстративной холодности собеседника. Все то же насмешливое добродушие, все та же улыбка на устах. – Впрочем, вы правы, вы правы, время нынче дорого.
Театр затаился в предвкушении. Эти стены видели немало представлений и знали наверняка: то, что происходит в антракте, ничуть не скучнее, а подчас и интереснее спектакля, идущего на сцене.
- Но помилуйте, - Марк всплеснул руками, гибкие кисти взлетели птицами и плавно скользнули вниз, - разве же я могу знать всех, кто носит костюмы? Сегодня под масками скрываются не только и не столько актеры…
Даниил прикрыл глаза, соглашаясь:
- Вот именно. Не только актеры, но даже преступники.
Он заложил руки за спину и прошелся вдоль края сцены, поглядывая на Бессмертника.
- В доме Каиных было совершено возмутительное деяние, о котором я не хочу распространяться, но самое любопытное в том, что злоумышленники были облачены в театральные костюмы. И вполне возможно, что костюмы эти были получены из ваших рук... маэстро. Что вы думаете об этом?
- Что я думаю? – Маэстро, не стирая усмешки с лица, картинно приподнял брови. – Я не раздаю костюмов бандитам, бакалавр. И если маска каким-то образом попала в руки преступника, - Марк проговорил это слово подчеркнуто серьезно, копируя интонации гостя, - очевидно, он заполучил ее любым из сотни иных возможных способов. Увы, я не властен над тем, что происходит вне этих стен.
- Но уж над тем-то, что происходит внутри самого Театра...! - воскликнул было Данковский, но вовремя спохватился - еще не хватало вспылить. - Да, я понял вас, но все же - к вам лично никто не обращался с просьбой о предоставлении костюма... или даже нескольких? Если вы ответите "нет", я не стану больше докучать вам вопросами и покину это место.
- О, несомненно! – голос струился неторопливой рекой – плавно, мягко, обходя большие подводные камни и ласково перекатывая гладкие круглые голыши. – Полтора десятка масок с плащами я отдал по просьбе коменданта Сабурова. В них обряжают тех, кто отправляет мертвых в последний путь – увы, в эти смутные времена даже искусство состоит на службе у смерти!
Бессмертник удрученно покачал головой, впрочем удрученность эта отдавала комедиантством, словно все происходящее казалось ему лишь еще одной увлекательной пьесой.
- Ах да, как же я мог забыть, - лицедей вскинул голову и вновь улыбнулся – широко, обезоруживающе, так, что сразу не осталось никаких сомнений: этот человек не забывает ничего и никогда, - еще меня просил об одолжении молодой гаруспик, наследник Исидора. Артемий Бурах, не знакомы? Весьма достойный молодой человек, я счел возможным пойти ему навстречу и отдал костюм. Но нет, вы же не подозреваете его в этом чудовищном злодеянии?!
- Бурах? - Даниил вскинул брови. Весьма удачно, он все равно собирался искать гаруспика. - Знаком, как же.
Да, шишка на затылке до сих пор побаливала, и теперь, похоже, представился случай припомнить ее Артемию - хотя бы показав, что о похищении ему, бакалавру, кое-что известно. И, кажется, даже больше, чем хотелось бы - вряд ли тело было похищено (разумеется, в том случае, если Бурах действительно к этому причастен) для каких-то кощунственных целей... скорее всего, гаруспик занялся тем же, чем мечтал бы заняться и сам Данковский - исследованием тканей бессмертного.
Правда, способ получения тела был несколько... некрасив. Что ж, им предстоит серьезный разговор при встрече.
- Не мне судить, мог ли он совершить это злодейство, однако навестить его я теперь обязан. Благодарю вас, Марк - возможно, вы действительно помогли. Разрешите откланяться? - и Даниил едва заметно усмехнулся.
- Разве я смею вас задерживать, бакалавр? – в тон собеседнику откликнулся Бессмертник. – Не забывайте нас, заглядывайте как-нибудь на представление. Я понимаю, вы занятой человек, но все же, все же... Уверяю, вы получите массу удовольствия.
- И... по каким дням у вас дают спектакли? - с некоторой долей сомнения поинтересовался Данковский. - Сейчас, надо сказать, это место выглядит довольно уныло.
- Мы готовимся к премьере, я обязательно пришлю вам приглашение с нарочным. Впрочем, если угодно, репетиции тоже зрелище весьма…– Марк замешкался на миг, – впечатляющее.
- Возможно, я зайду как-нибудь. Но обещать не буду - пока что у меня весьма двойственные ощущения от Театра. Равно как и от его владельца, - добавил бакалавр, искоса взглянув на Бессмертника.
Бессмертник засмеялся и трижды ударил в ладоши, отдавая дань искренности собеседника. Театр аплодировал вместе с ним.

[Woozzle >>>]

Самозванка. За шаг до...
(Без Дженази не обошлось)
Третий привет, дадада

Один только вид этой… дряни вызывал дрожь в коленках. Причем зрелище было не столько страшным, сколько омерзительным. И хотя Клара не знала, что именно обозначает это странное чучело, почему-то возникало ощущение, что связано это с тем, что она видела в Термитнике.
- Уж?..
- Не знаю… - он растерянно мотнул головой. – Я такого никогда не видел…
Небо не перевернулось. Подумаешь, мальчишка, облазивший весь город, знающий каждый его камень до последней щербинки, признался, что может здесь существовать и нечто ему незнакомое. Небо не перевернулось, но мальчик явно чувствовал себя уязвленным.
- Подожди-ка здесь. Я сейчас, - уверенно, чуть косолапя, он двинулся к мосту.
«Только ты смотри, береги его, ладно?»
На миг, Самозванка вспомнила, что же она видела за крепкими дверьми Термитника. Запах трупного гниения, от которого нестерпимо режет глаза, темнота, холод, и огромная пирамида из мертвых тел, которая медленно разлагается, исходит гноем и смрадом, и стоны, стоны еще живых, где-то там, где-то внутри…
И бледное, тонкое, исполненное смертного ужаса лицо человека, что падает откуда-то сверху, падает прямо в эту мерзкую массу.
На миг, Самозванка представила, что это лицо принадлежит Ужу, и с трудом удержалась от вскрика. Вместо этого, она только спросила:
- Уж… А не лучше ли сейчас пойти и рассказать об этом Ноткину? Я не думаю, что он будет рад, если узнает что ты пошел неизвестно куда, да и я… Куда я без провожатого? Уж… Давай уйдем, а? Страшно тут.
Мальчик притормозил, глянул на Клару - вполоборота, через плечо. Послушать умного совета, уйти - подальше от этого места, подальше от мрачной фигуры, от одного вида которой скручивает внутренности, и страх липкими ладонями скользит вдоль позвоночника? Сбежать. И можно сколько угодно твердить потом себе, что с ним девочка, всего лишь девочка которой не зазорно бояться, и которую он взялся оберегать. Можно сколько угодно оправдываться тем, что необходимо срочно рассказать Ноткину о творящемся в Каменном дворе – себя не обманешь, не убежишь от правды, хоть все пятки истопчи до кровавых мозолей. Уйти сейчас – означает струсить. Подвести Клару, которой зачем-то очень нужно найти свою странную близняшку, подвести Ноткина, всех подвести. Потому что ясно ведь – что-то нехорошее, по-настоящему страшное приходит в их жизнь, ядовитой змеей вползает в недетские игры, что-то, о чем они пока совсем ничего не знают. А это значит, кому-то из двоедушников все равно придется идти в Створки, выяснять, что там творится и как этому противостоять. Он оказался здесь раньше остальных, так почему бы не разведать все самому, и не явиться в штаб героем, приносящим ценные сведения? Решено. Нужно только успокоить Клару.
- Подумаешь, мешок на крестовине да пара плешивых крыс, - бросил паренек, небрежно растягивая звуки. Вышло довольно убедительно, показная бравада потеснила, загнала куда-то в глубину души страх, он ворчливо огрызался оттуда, но не смел высунуться. – Ты постой здесь, я мигом. Может, у патрульных выспрошу, в чем там дело, да и вернусь, а там уже решим, что дальше.
Глядя на этого непонятливого и глупого мальчишку, Клара почувствовала вполне объяснимое глухое раздражение, что колючим клубком свилось где-то в груди.
Раздражение. Злость. На этого Ужа, которому нелепая гордость явно решила заменить мозги, на это место, что заставляло её испытывать неприятное и холодное чувство страха, на этот Город, на Ноткина, на свое молчаливое согласие, на все, решительно на все в этом маленьком мире, который к ней, Кларе, испытывал, по-видимому, ответное чувство неприязни.
- Что с тобой делать… Если ты точно хочешь туда идти… - Девушка некоторое время внимательно смотрела ему в глаза, а затем, словно поняв что все бесполезно, только махнула рукой. – Делай, как считаешь нужным.
Клара дернула щекой, и перевела взгляд на ужасающую «скульптуру»:
- Но знай, если там с тобой что-то случится, что-то нехорошее… Я тебя не прощу.
Мальчик в ответ лишь дернул плечом – со мной?! Пфе! – и с независимым видом зашагал вперед. Притормозил на миг возле моста, словно набираясь решимости, но тут же двинулся вперед.
- Эй, мелюзга! – патрульный, что до этого момента безмолвным изваянием стоял возле перил, заступил дорогу. – А ну брысь отсюда!
- Пустите, дяденька, - заканючил Уж. – Мне очень нужно… Пустите, а?
- Марш, я сказал! – страж и не подумал освободить проход. – Нечего делать. Чума там, понял?
Мальчик насупился и чуть отступил назад, но уходить пока не спешил. Привстав на цыпочки, он изо всех сил пытался разглядеть, что же происходит там, в Створках, за широкой спиной патрульного. Видно было немного, но и того хватило, чтобы спина покрылась липкими мурашками. По мостовой – вдаль, к многограннику уходила цепочка грязно-бурых пятен – словно огромные кровавые следы в дорожной грязи. На стенах ближайшего дома даже отсюда можно было разглядеть поросль мерзкой алой плесени, а закутанные в балахоны из серой мешковины фигуры, что сомнамбулически перемещались по улице, казались ожившими мертвецами – было страшно даже подумать о том, чтобы оказаться с ними рядом. Уж передернул плечами. Может, и к лучшему, что пройти в квартал не удалось?.. Собираясь возвращаться обратно, он кинул последний взгляд на зараженный квартал и обомлел. Невдалеке, плавно скользя меж угрюмых серых теней, шла девочка. Юбка чуть выше колена, темная курточка, шапочка и широкий серый шарф… Мальчик судорожно вздохнул и оглянулся. Клара стояла на том самом месте, где он ее оставил несколько минут назад. Вот так. Одна Клара стояла, слегка переминаясь, позади, а вторая – неспешно шагала по Створкам. Он резко выдохнул и побежал к Кларе. К той Кларе, которую знал.

Сообщение отредактировал Woozzle - 6-02-2009, 16:28

[Барон Суббота >>>]

Гаруспик и все-все-все...двудушники
Четвёртый привет для Трагика

Путь от прозекторской Стаха до штаба двоедушников не занял много времени, благо и идти было всего ничего: десяток минут быстрым шагом по лабиринту складов, и вот он, маячит впереди, неотличимый от прочих убогих коробок этого района.
На этот раз Гаруспик заметил дозорных раньше, чем они его, да и немудрено: от холода и дождя, явно намеревающегося длиться вечно, один из них звонко чихнул, а другой не менее звонко отвесил ему подзатыльник.
- Ноткин на месте? - спросил менху, неслышно возникая за спинами неосторожной парочки.
Мальчишки разве что не подпрыгнули, так их впечатлило внезапное появление Бураха. Переглянулись. Один, тот, что понаглее, невразумительно фыркнул: дожили, мол, скоро от собственной тени шарахаться будем. Второй молча кивнул – на месте, а как же. Куда ему, с такой-то ногой.
- Что-то зачастили к нам гости в последние дни, - глубокомысленно изрек первый. – По делу или как?
- Я-то по делу, - отвечал Артемий. - А кто ещё приходил и зачем?
- А вот Ноткин и расскажет, - нахально, но без особого вызова заявили в ответ. – Если захочет. Проходи, не отвлекай. Неровен час, нагрянет кто, а мы тут с тобой лясы точим…
- Ну-ну, сторожите...охраннички! - хмыкнул Гаруспик и прошёл дальше в Замок, встретивший его, как и всегда, смесью запахов керосиновой копоти, застарелого детского пота и чего-то неуловимого, вызывающего в памяти институтские аудитории и листы бумаги, исписанные крупным, неровным почерком с обилием клякс.
И еще – повисшей в воздухе настороженностью. Нет, его узнали и - это чувствовалось – приветствовали как своего, но атмосфера… Атмосфера была гнетущей. Было видно, что нынче в этом месте не ждали добрых вестей от приходящих.
- Здорово, - Ноткин сделал попытку подняться, поморщился и опустился на место, прямо через стол протянув Бураху не по-мальчишечьи широкую ладонь. – С чем пожаловал?
В вопросе не было дерзости. Лишь усталое тревожное ожидание, заставляющее вглядываться в лица, выискивать отпечатки свершившихся событий и гадать, пока еще страшное не произнесено, - прошла беда стороной или уже за плечом гостя стоит, улыбается да по-хозяйски оглядывает новый дом.
- Здравствуй, Ноткин, - ответил Гаруспик, пожимая протянутую ладонь. - С вопросом я пожаловал и с просьбой. С чего начнём?
Ноткин пожал плечами – какая разница с чего начинать?.. Вот если бы вопросы и просьбы могли таять в тепле керосиновой лампы, как случайно занесенный с улицы снег, имело бы смысл подумать, что отложить на потом. А так…
- И что же за вопросы?..
- Где я могу найти Спичку? - Артемий секунду помолчал и тут же уточнил. - Он должен помочь мне кое в чём.
- Кто ж его знает? – усмехнулся юноша. – Спичка, что ветер в степи, сетями не выловишь. Здесь со вчерашнего дня не появлялся, так что, думаю, занят по обыкновению каким-нибудь очень важным делом. Дома, стало быть, можешь не искать. Ты знаешь что.. Сходи-ка к Мишке, после той истории с крысами, она сама не своя, может он ее взялся опекать?.. Надолго его не хватит, конечно, но чем шабнак не шутит – может он ее сказками развлекает, чтобы не было времени о дурном думать?
- Схожу, - кивнул менху. - В любом случае, это нужно. А теперь, Ноткин, просьба: если мой отец когда-то, кому-то что-то давал на хранение - сейчас самое время вернуть. С чумой просто так не справится, нам нужны его рецепты.
- Не думаю, - он потер переносицу, пытаясь что-нибудь припомнить, - что слышал о таком. Какие-то записи были у того же Спички, но он их тебе вроде бы отдал? Хотя ты спроси его еще раз, может, и забыл что-то в суматохе.
- Спроси и своим скажи, что если вдруг что-то где-то найдётся - то сейчас это нужнее, чем когда-либо ещё, - Гаруспик помолчал и спросил: - Как ваши-то дела сейчас?
Что на это сказать? Все у нас в порядке, все живы-здоровы, только душное чувство висит в воздухе. Чувство, что скоро небо обрушится на город. Обрушится и придавит собой, и погребет под обломками слабых. Сильных тоже придавит, не спрячешься, но сильным не так страшно. А значит – будем сильными.
- Ты за нас не беспокойся, - с достоинством ответил Ноткин. – Делай свое дело. А мы будем делать то, что умеем. Сдается мне, скоро и наши умения пригодятся.
- Пригодятся, но, ты уж извини, беспокоиться я за вас буду. Ты наверное и сам не знаешь, насколько вы важны, Ноткин, - Артемий вдруг вспомнил слова часовых. - Кстати, кто заходил к тебе передо мной, не расскажешь?
- Девчонка пришлая. Я сначала подумал, что... ну.. – Ноткин замялся, боясь показаться суеверным, – плохая она, беду приносит. Но нет, не та. Нормальная девчонка, глазищи только как колодцы бездонные. Кларой звать. Искала, представляешь, ту, что на нее как две капли воды похожа. К Многограннику ушла.
- Берегись её...и ту, которая как она. Эти две всегда появляются там, где творится неладное.
Паренек хотел было что-то возразить, но в этот момент дверь, громыхнув, распахнулась. Ударилась о стену, жалобно завибрировала, и внутрь влетел сияющий Спичка. Комната сразу наполнилась оживленным гвалтом, словно этот шустрый пацаненок принес с собой маленький смерч. Шумно приветствуя всех, он, наконец, добрался и до стола Ноткина, и только тогда увидел гаруспика.
- О! А я тебя искал! – радостно заявил мальчик.
- Спичка, - утвердительно сказал Бурах, несколько обескураженный таким появлением. - Ну, здравствуй.
- Я же чего вспомнил! Бумаги-то я тебе отдал – которые подобрал, когда из дома Исидора убегал сломя голову. А еще ведь другие были записи, мне их твой отец за день до того дал, а потом все так завертелось… - он виновато засопел, - в общем, вылетело из головы. Ты не думай, я их себе оставить не хотел. Просто забыл, честно.
- Верю, - Артемий кивнул.
Спичка полез за пазуху и через секунду извлек на свет несколько плотно исписанных листов. Даже не взяв их в руки, гаруспик узнал знакомый торопливый почерк. Сердце защемило.
Артемий сглотнул. Отец отправился в Землю, слился с матерью Бодхо, как и должно быть, но молодой менху до сих пор не мог его отпустить. Столько не скзанного, не пережитого...не прощённого! Все эти "не" впивались в душу Гаруспика, как крючки на тонких верёвочках, и она корчилась от боли при любом натяжении.
"Терпи, менху, - мог бы услышать Артемий, пройди он по пути чуть дальше. - Да-да, губы в нитку, прищурься, сглотни, всё правильно делаешь, но терпи. И поблагодари мальчика, что ли..."
Наверное, он всё же услышал последний совет, а может просто нужно было что-то сказать, потому что губы Гаруспика разлепились и он с трудом, глухим голосом сказал:
- Спасибо, Спичка.

(с Исполнителем, во поте клюва своего отдувающегося за всю мастрескую команду)

Сообщение отредактировал Orrofin - 6-02-2009, 18:17