Гибель Йиркмана (И пришла мессия), Мы оттаяли, с чем всех поздравляю

Мир был очень стар. Мир откровенно умирал уже несколько веков, и умирал бы и ещё столетия, и мало кто заметил бы это умирание - но всегда находится кто-то, кому неймётся сделать всё ещё хуже, чем оно есть...

Сначала это планировалось как обычный эксперимент - открыть в Мир дорогу духам с ТОЙ стороны. Что же, эксперимент удался, и первыми это почувствовали сами экспериментаторы. Из Семерых Архимагов, вершивших судьбы Мира, пятеро взялись за этот "опыт" - и погибли. Погибли не физически, погибли - оказавшись пленниками духов, пришедших с ТОЙ стороны. Двое же других, увлечённых политикой - даже не заметили, что что-то в Мире идёт не так.

Сумасшествие же, охватившее Мир, за несколько лет уничтожило почти всех "нелюдей" - эльфов, гномов и всех остальных, чьих имён люди, возомнившие себя хозяевами мира, даже не спросили...

Лесной и горный народы, захваченные врасплох, мало что могли противопоставить ордам хьюманов, и погибли в неравной войне. Оставались лишь крошечные деревушки в глухих лесах, куда людям не так просто было добраться.

Прошло ещё несколько лет, и некоторые люди опомнились. Шаманы и колдуны, ведьмы и целительницы, а последними - жрецы и жрицы поняли, что что-то недоброе пришло в Мир.

И тогда было вспомнено древнее пророчество о юной деве, что сможет остановить Зло, если в судьбоносный день в святом месте призовёт Богиню Мать, и та - выполнит желание девы...



Действующие лица:

Эйренор - полуэльф, ненавидящий и людей, и эльфов. MjavTheGray

Мстислав - Генерал наёмников,жёлчный и никому не верящий Момус

Алёна - юная колдунья. kathy -

Вольдемар Хок - капитан городской стражи, добродушный и не очень умный тип
Алеф

Натаниэль - собственно мессия. Очень красивая молодая жрица, одна из последних послушниц, принятых ученицей к семерым. Очень "правильная" девушка, любящая детей и животных
Кристал

Принцесска, которую поручено охранять Натаниэль, по-тихому свергнутая одним из кузенов, обитающая в дальнем городке.
Просто милый ребёнок, ничего особенного
Маришка

"Главный злодей", а на самом деле - просто один из Семерых,
жнлающий спасти свою шкуру. Некромант Ахторон
Альфа9001 , на время отстутствия - Мяв

Развесёлый эльф Лариэль - бард.
мисс Иннельда Ишер

И! Спец гость!
Соуль в качестве злой шутессы при "короле" Брэдгере - ВНИМАНИЕ - СОУЛЬ отныне ВТОРОЙ (А НАВЕРНОЕ и ПЕРВЫЙ) МАСТЕР Йиркмана

Собственно король Брэдгер - эгоистичный, жестокий и властный, но не очень дальновидный король-узурпатор. Китти

Гном Тормач - Torvik

Всем кто заинтересовался - прошу стучаться в личку
Жду жду жду

Сообщение отредактировал MjavTheGray - 11-12-2006, 17:20

С грустью и любовью взирает золотоволосая Шеан на своих неразумных детей. С нежностью и тревогой перебирает нити жизней. Ласковой рукой указывает дорогу в будущее тем, чей земной путь окончен, и роняет слёзы по тем, кто уходит после смерти в подземный мир к её сестре - жестокосердной Шаа, чьи волосы седы, а кожа черна, как всё её царство.

Горько на сердце у золотоволосой Матери Мира, горько Искупающей Грехи... Но не в её силах и не в её праве менять ход времени, не ей, живущей ПО ТУ СТОРОНУ, вмешиваться в ход событий... И Вечная Мать остаётся у Зеркала Мира, с надеждой вглядываясь в то, что творят её избранные дети, ибо есть среди слепых и глухихх ко всему и такие, что относятся к людскому миру лишь телами, сами же не впревые приходят туда, где дОлжно свершиться тому, чему пришло время...

Есть свои дети и у Шаа, сжимающей кулаки в бессильной злобе. Её мир, её королевство, её жертвы, ждущие наказания за преступления - достаются чуждым Миру духам... И, чтобы не никто не смел сказать, что Мать Смерти, Мать Жертв, Королева Войн, Богиня Потерь, и Хозяйка Ядов - стоит в стороне, Чёрная Богиня отдаёт приказ душам своих детей: ПРОСНИТЕСЬ! ОЧНИТЕСЬ! Служите своей матери!...

Сообщение отредактировал Кристиан - 7-11-2005, 13:03

Старые изорванные сапоги жизнерадостно хлюпали по апрельской грязи, нисколько не стесняясь своего возраста - было сапогам лет эдак шестьдесят, всего на двадцать меньше чем их хозяину. То есть хозяин был ещё далеко не стар, хоть полуэльфы редко переваливают за полторы сотни лет, а вот замечательные когда-то сапоги за последнее время как-то полностью утратили волю к жизни - ну нельзя же из года в год чинить их одними лишь чарами?

Да и дорога... Одно слово - хьюманы. Ни камни правильно положить, ни канавки по обочинам сделать... Такое ощущение, что здесь уже давно никто не ездит и не ходит. А ведь другой дороги точно нет, да и с соседями Аргодор не так уж враждует - могли бы и постараться ради торговли... Впрочем, это ИХ дело, не твоё. Ты давай топай себе, и поспеши до темноты, ибо в ТАКОМ лесу ты заночевать точно не захочешь...

В комнате было темно. Чувствовалась утренняя сырость, но из-за плотно закрытых гобеленами окон казалось, что рассвет еще не наступил. За столом, сгорбившись над записями, сидела фигура определенно человека, неразличимая из-за свечи, создающей множество теней. Пламя дрожало от его сухого дыхания, и тени как будто оживали, перемещались по комнате, то соединяясь воедино, в одну, самую темную, то вновь разбиваясь на множество осколков. Здесь ты становился абсолютно уверен, что не все тени создаются светом: часть из них создаются Тьмой…
Итак, человек выписывал на пожелтевшем листе каллиграфическим почерком:
«Мертвые могут быть хорошими солдатами. Они не могут нарушить приказ, они никогда не поддаются страху и они не перестают сражаться, если какая-либо часть тела будет отрублена. Они могут убить тех, кого недавно любили. »
Перо судорожно дергалось на листе, периодически оставляя небольшие чернильные брызги. Немного подумав, архимаг добавил:
«Земля не может сдержать то, что подчиняется магическим командам…»
Человек оторвался от листа и критически оглядел написанное. Потом резко вырвал лист из книги и поднес к пламени свечи. Пока огонь сжирал бумагу, Верховный рассуждал сам с собой. Он часто записывал собственные мысли в книги, и, видимо, поэтому мыслил целыми предложениями и абзацами, нередко упоминая себя в третьем лице…
- Что-то явно было не так… Что-то изменилось сегодня: вот уже Ахторон, верховный архимаг, Один из Семи, чувствовал это. Его переполняло какое-то нервное возбуждение, чуждое верховному от рождения, будто вскоре ему предстоит вновь испытать или потрясающее чувство власти, или вновь подчиняться… Тем временем лист уже сгорел… Значит, пора было действовать.
Действительно, черный пепел уже лежал на столе. Капли воска, смешиваясь с ним, принимали грязно-желтый, отталкивающий цвет. Ахторон поднялся, потушил свечу и направился прочь из комнаты.
- Что-то взволновало его, и он не знал, как поступить. В таких случаях необходимо узнать: не одинок ли он в своих ощущениях. А кто, как не другие шестеро, могли почувствовать Изменения. Пусть старики и выжили из ума, но недооценить своего противника значит дать ему возможность стать сильнее...

Стылый, забирающийся под одежду ветер, нес с собой множество запахов. Влажной весенней земли, чьи проплешины уже показались из-под потемневшего апрельского снега, лошадиного пота и прелого прошлогоднего сена, долетающие с конюшни, плесени, угнездившейся в стыках каменных блоков крепостных стен, дразнящего аромата из приоткрытой двери поварни и что-то еще, едва уловимое человеческим чутьем.
Мстислав поправил сползающий плащ с меховой подбойкой и потуже перетянул пояс кожуха. Годы медленно брали свое, заставляя бывалого воина прислушиваться к требованиям закаленного, но уже отнюдь не молодого тела. Старые боевые шрамы ныли со вчерашнего вечера, и поэтому бывший любгородский князь – а ныне командир наемного гарнизона пограничной крепости – совершенно не удивился резкой перемене погоды. Ясное солнышко, еще недавно, казалось бы, навсегда прогнавшее прочь студеную зиму, спряталось за свинцовыми тучами, быстро бегущими почти над самой землей.
Предводитель порубежного отряда, насчитывающего свыше полтысячи человек, и состоящего, преимущественно из славийцев, прищурившись, окинул взглядом внутренний двор, на котором уже шла утренняя потеха. Бывалые воины натаскивали молодняк в премудростях ратной науки, а заодно и не позволяли собственной крови застаиваться в жилах, а телу – одрябнуть и потерять воинскую сноровку. Глядя на мелькающие в крепких руках – в основном потешные - мечи и полуголые потные тела, от которых в холодном воздухе валил пар, Мстислав едва заметно усмехнулся в усы и покачал головой. В темно-русых волосах отчетливо поблескивала седина.
- Княже…
Мстислав обернулся на голос и сурово сдвинул брови. У крыльца, держа под уздцы гнедого жеребца, стоял молодой отрок, сын одного из ближних дружинников.
- Сколько раз говорено?
Отрок потупился, а затем мотнул вихрастой головой. Не то виновато, не то упрямо – поди, разбери.
- Не гневись, …воевода. Язык сам сболтнул.
Мстислав хмыкнул, взметываясь в седло. Особого раскаянья в голосе парня он не почувствовал. Добрый дружинник будет, почем зря не робеет.
- Ишь ты какой! …Язык! Умом наперед думать надо, чего болтаешь. А то, гляди, вырву. Язык дружиннику – не первая надобность, - тяжеловесно пошутил он, принимая поводья.
Не любил Мстислав, когда его князем величали, ох не любил! Оттого и запретил настрого, чтоб раны старые в душе не бередить. Хоть сам в глубине души от княжеского звания отрекаться и не думал. Но то сам, и в душе. Уж очень памятны были и приговор веча, не иначе как отцовым младшим братом подкупленного, и звон клинков во дворе родного терема, и битва, через несколько седмиц проигранная возле самого Любгорода. …А князь без княжества – это слово одно, а не князь! Хотя б старики и сказывали, что в седую старину и такое редкостью не было.
А ехать Мстислав собирался вовсе не дальние дозоры проверять, объезд которых смело можно и другому кому поручить, а в аргодорский город Ульмар, недалеко от которого и стояла крепость.
Вчерашним днем пришло с нарочным пришло письмо от ульмарского наместника с приглашением на праздник в честь сотой годовщины со дня основания города. И хотя Мстислав не слишком жаловал местные пиры да гулянки, отказывать было невежливо. Даром, что ли, десять лет с лишком на этой земле живет?
Дюжина витязей из самых ближних и проверенных, взятых не для охраны, а приглашенных вместе со своим воеводой, уже сидели в седлах. Мстислав толкнул Гнедка пятками, и небольшой отряд устремился в распахнутый проем ворот, за которым начиналась покрытая весенней грязью дорога…

Сообщение отредактировал Раймон - 16-11-2005, 21:28

А ведь и холодно в лесу, ох как холодно! И кости старые болят, и спину ломит, а больше всего - на душе болит. Недоброе это дело - людей грабить, да и стыдно на старости лет за такое браться... А деваться некуда - будь неладен этот Брэдгер! При старом-то короле славно жили и не тужили, и ели досыта, было чем и подать платить, и детей кормить. А с этими указами да приказами, одна дорога и остаётся - в лес...

Эйренор поморщился, почувствовав на себе взгляды. Опять... Озвереть, что ли, и поубивать? Ведь надоело уже до смерти. Впрочем, убивать тоже надоело. Вопрос морали для полуэльфа в данном вопросе не стоял. Тот, кто готов убивать другого, пусть не плачет, если вдруг окажется, что очередь умереть ему самому... И хорошо, что на этот раз всё в лесу - проще будет...

И ведь не виноват же этот путник ни в чём! Да и посмотреть на него - одет небогато, и это ещё мягко сказано. И ростом не вышел, м плечами неширок... Стыд да и только - на такого руку поднимать! А... где он? Привиделось, что ли?....

Только что шагал себе по дороге, и вот на тебе - никого! Прислушавшись в звукам леса, старый разбойник решил добраться до сотоваришей и спросить их - им-то не привиделся ли путник?

Верховный взглянул на шутессу.
«Так и должно быть. Слуга должен подчиняться, слуга должен быть посмешищем, слуга должен льстить. Это, несомненно, приятно: осознавать, что ты лучше. Но Ахторон выбрал себе уродливого помощника не только по этой причине...»
- Неудивительно, что ты пришла. Значит, хочешь узнать что-то новое. Это похвально…
Сердце билось чаще. Рука некроманта (в отличие от других архимагов Ахторон посох не имел, считая его ненужным хламом) начала подрагивать. «Она не должна присутствовать… Только не сейчас…»
-… Но укажи мне услугу: разузнай о Натаниэль и ее наставнике. Возможно, сейчас произошло что-то очень важное.
Он двинулся по коридору неверной походкой, зная, что помощница последует за ним.
- Как только получишь то, что меня заинтересует, немедленно направляйся ко мне, поняла?
Не дожидаясь ответа, Ахторон распахнул двери ближайшей аудитории: это была пустынная и темная зала для поединков, вошел внутрь, нервно закрыл дверь. Дождавшись, когда шутесса уйдет, он проковылял к центру помещения и упал на колени. Теперь нервное возбуждение перешло в боль. Некроманту предстояло понять, что происходит с ним самим. А для этого он мог сделать лишь одно…
Между тем, послав шутессу заниматься столь незначительным делом, он даже не подозревал, насколько угадал…

- Святая Мать Спасительница! Охорони и спаси меня грешного! Да кто же это так? Да за что же это так? - бормотал разбойник, пятясь от бездыханных своих сотоварищей, не в силах оторвать глаз от тел, приколотых к деревьям их же оружием.

Что было особенно страшно - это то, что покойники явно не успели даже заметить, что их убивают.

- Нелюдь, нелюдь поганая! Эльфы! Тут были эльфы! - и, не разбирая дороги - бросился бежать куда глаза глядят

"Поганая нелюдь" же, посмотрев беглецу вслед, пожала плечали и продолжила дорогу.
Как же всё надоело... И хьюманы с их тупостью, и "сородичи" с их высокомерием нищеты... Когда же всё кончится? Воистину, узнай я, что Йиркман падает в пропасть - только порадуюсь!

Сообщение отредактировал MjavTheGray - 18-11-2005, 18:05

Алёна пробиралась по апрельскому лесу в поисках первоцветов. Сапожки легко ступали по прелой прошлогодней листве и сгнившим веткам. В этих краях зима всегда была мягкой, а весна наступала чуть раньше. Вот и теперь последние островки талого снега прятались в ложбинках, под корягами, недоступные для набирающего силу солнца. Грязь же никак не желала подсыхать, и ходить приходилось осторожно. Неподалёку уже слышалось журчание ручья, протекавшего через лес. Летом он почти пересыхал так, что и воробей не утонет, а сейчас, напитавшись талой водой, разлился, нёс ветки, прошлогодний мусор.
Алёна уже непомнила, откуда и почему её родители перебрались в Аргодор. Точнее, что её родители были славийцами она знала, но откуда они, есть ли другие родичи - это Алёне не было ведомо. Родители никогда не упоминали о прошлом и на вопросы всегда был один ответ: "Мала ещё". И для Алёны стало привычным считать небольшую деревушку в шесть дворов, затерявшуюся в лесу неподалёку от дороги на Ульмар, родной, а избу на окраине, почти на границе леса - домом. Это и был её дом, построеный отцом, где они жили. Теперь она жила там одна. Нелегко это - жить в одиночку, но Алёна решилась и пошла в ученицы сиарой знахарке и теперь стала травницей. Да ещё и дар от рождения. Слабый, но его хватало развести огонь, заморозить воду, и так, по мелочи. Но деревенские не очень-то жаловали такое умение. Матери запрещали сыновьям даже смотреть в сторону сироты: "Ну, как приворожит". Однако чуть что - бежали на поклон. Невдомёк им, что девушке нет дела до деревенских увальней. Что после того, как однажды в деревне побывал старый сказитель, её манили другие места. Там, как рассказывал старик, отважные воины сражаются с нелюдью и чудовищами и побеждают, благородные короли достойно награждают правых и карают виновных, а тех, кто наделён даром не только не боятся, но уважают. Там зло и добро ведут свою вечную войну и милостью богини зло отступает. Алёна не была столь наивна, чтоб верить всему спетому, но и прозябать всю жизнь в лесной глуши леча коров и заговаривая больные зубы не собиралась. Однажды, верила она, судьба выведет её отсюда туда, где...
Алёна встряхнулась, отгоняя пустые мечты. В лесу зевать нельзя. Зверь хитёр и на глаза человеку не покажется. А человек всегда страшнее зверя. Алёна прислушалась.
Разбуженые тёплым апрельским ветром деревья раскачивали пока ещё голыми кронами. Откуда-то издали донёсся лай собак. Обычные вроде как звуки леса и что-то ещё...

День близился к закату. Капитан городской стражи Вольдемар Хок, хмуро глядя на разложенные перед ним бумаги, почесал затылок. Все эти отчеты порядком ему поднадоели . Кто кого ограбил, кто кого убил, скольких нарушителей порядка посадили под замок... Неужели никто другой не может заниматься этой бумажной рутиной? Сам он сейчас с куда большим удовольствием посидел бы в трактире за кружкой пива. Может даже и не за одной. Вероятнее всего не за одной. Вольдемар улыбнулся, но его раздумья прервал настойчивый стук в дверь. Недожидаясь разрешения войти, в кабинет заглянул один из подчиненных Хока.
- Можно?- молодой стражник сиял как начищенная до блеска монета.
- Да, заходи. Чего у тебя там?
Ганс, так звали стражника, заскочил в кабинет и закрыл дверь.
- Вот. Принес отчет по нашему району за прошедшую неделю.
Вольдемар еле удержался от того чтобы заскрипеть зубами от злости. Опять эти проклятые отчеты!! Он ожидал чего угодно кроме очередной бумажки с цифрами!! Именно в такие моменты ему больше всего хотелось бросить все это к демонам и уйти в так полюбившийся ему трактир на окраине города. Но ничего не поделаешь, приказ начальства-это приказ начальства.
Глядя на закрывшуюся за стражником дверь Вольдемар вздохнул. Когда же наконец в его жизни что-нибудь произойдет?

Сообщение отредактировал Keren'ar - 23-11-2005, 13:54

Некромант сидел на ледяном каменном полу, склонив колени и прижавшись к одной из четырех колонн зала для поединков, изображавших четыре стихии. В темноте было трудно различить, где узор из темно-синих и голубых кусочков мозаики, изображавший бесконечную силу мирового океана, переходит в бардовую кровь Ахторона.

«Легко ли узнать, что твориться с тобой, с твоей душой, с твоей силой? Несомненно просто, если ты мастер воздействий на разум, таких, как иллюзии, или ты принадлежишь целиком одной из стихий: она сполна расскажет тебе о настоящем.
Но что делать, если ты мастер Тьмы, Тьмы не атакующей, но Тьмы гордой, полной ненависти, злобы? Если ты знаешь школу проклятия? Если ты такой, как Один из Семи, Великий Архимаг Ахторон?
Казалось бы, такого способа нет. Но если ты не веришь в россказни о восстающих мертвецах, а твердо уверен в них, то есть одно суеверие, способное тебе помочь…»

Кровь медленно текла по руке некроманта, а тот даже не пытался ее остановить. В его висках уже стучал поток, но рана была небольшая, и сознание еще не покидало старика.

«Кровопускание применялось различными шарлатанами с древнейших времен. Считалось, что таким образом они выпускали из человека «злого духа», духа болезни, смерти. Но эти «целители» даже не представляли, насколько они были близки к правде.

Действительно, текущая кровь помогает вырвать из Вашей души самые темные частицы, открыть наитемнейшую сторону Вашей души… Ну а Ваша темная сущность, в свою очередь, является своеобразным переводчиком, позволяющим общаться с Тьмой…»

В глазах некроманта уже начали появляться круги. Боль, немыслимая, исходящая откуда-то из глубины, все сильнее сдавливала голову. Неожиданно сквозь эту боль Ахторон услышал слова.
«Голос, казалось, обладал безбрежной мощью и звучал прямо в голове верховного, иначе его барабанные перепонки давно бы уже порвались, стремясь оградить своего хозяина от этого шума.
-ПРОСНИТЕСЬ! ОЧНИТЕСЬ! Служите своей матери!...»
Глас Богини Шаа передал Ахторону непоколебимую веру. Архимаг зажал рану рукой. Странно, но крови за все это время вытекло намного меньше, чем предполагал некромант.

Наконец, Один из Семи встал и направился в свою комнату: рассуждать, записывать свою рассуждения и готовиться к серьезным решениям.

Лариэль с сомнением осматривал старую деревеньку. "Мда... Занесла же меня нелегкая..."-эльф поправил лютню за спиной и направился к трактиру, напевая себе под нос:
Если ты уже неделю
Хочешь кушать сапасунет
Заходи в трактир ты смело
И купи себе обед....
С этой бодрой песенкой Лариэль вошел в трактир и замер на пороге. Люди, посетители сего заведения, так же замерли на своих местах и уставились на эльфа. Лариэль набрал воздуха и вымученно улыбаясь, снял с плеча лютню и сев на ближайщий к стене табурет, взял пару аккордов. "Люди добрые, прошу вас...накормите бедного барда. Несколько дней уже плутаю по вашим землям и совершенно обессилил! Прошу вас!"-эльф на миг задумался и заиграл.
"Пусть обучали науке владенья оружьем,
Все же певцу не под силу воителем стать.
Меч менестрелю держать тяжело и ненужно,
Еще тяжелее его для убийства поднять.
Рыцари песни и дальних дорог
Гибнут в жестокой войне.
Когда менестрель берет в руки клинок -
Лютня сгорает в огне."
Мелодичный голос Лариэля очаровывал. Многие посетители тайком вытирали слезы и угрюмо отворачивались к окну. К эльфу почти подбежала одна из служанок и поставив перед бардом плошку с горячим супом, ободряюще ему улыбнулась. Лариэль пригляделся к девушке. Симпатичная. Благодарно сжав ее ладонь , эльф с улыбкой наблюдал, как девушка зарделась и поспешила к подружкам. Проводив ее мечтательным взглядом, Лариэль принялся за еду. Закончив с едой, эльф поймал взгляд девушки и снова запел, чуть касаясь пальцами струн лютни:
Озера глаз твоих прекрасны
Кристальной чистотой полны,
И в них есть жизнь
Живительной воды
Но знаю я, и топи есть
Надеюсь выбраться из них...

Девушка покраснела вторично и скрылась в сенях. Лариэль ухмыльнулся, но тут же стал серьезным, под суровыми взглядами трактирщика и его собутыльников. Спев еще пару песен, бард попросил разрешения переночевать на сеновале и получив его, с чистой совестью удалился.
Расстелив на сене плащ и поудобней устроившись , эльф тихо заиграл, прекрасно зная, что служанки спят где-то недалеко...
Я верю и жду...
покой и радость
страсть и грех
все в этом мире, не для всех
огонь и холод
злость и смех
дадут, еще, они успех
тебя я жду, за мукой томной
лишь облекая в латы мрак
стою овеяный печалью
вселяя в ждущих повеленья - страх...

За его спиной раздался шелест платья и теплые девичьи руки обняли его за шею. Лариэль отложил лютню...

Сообщение отредактировал Найра - 20-11-2005, 18:13

Как и всегда, Натаниэль проснулась вместе с солнцем, золотые лучи которого лениво осветили небольшую комнату девушки с довольно таки простым убранством. Оно включало в себя: комод с небольшим зеркалом, стул, кровать и шкаф для личных вещей и одежды, состоящей из нескольких ряс разного вида (повседневная, церемониальная и праздничная) да сандалий.
Натаниэль любила понежиться в постели, но не слишком долго. Ведь впереди ее ждало столько дел, которые не требовали отлагательств, да и вообще, откладывать дела – черта жрице не свойственная. Девушка прилежно уложила волосы, зачесав их назад и закрепив золотистым обручем. Надела обычную рясу белого цвета с желтым окаймлением подола, рукавов и ворота; и повязала длинный пояс с кисточками, таким образом, подчеркнув тонкую элегантную талию.

Натаниэль выдвинула один из шкафчиков комода и достала оттуда конверт с подписью одного из Семерых. Он был доставлен вчера вечером, и конечно девушка уже знала, о чем в письме говориться, но она намеревалась прочесть его еще раз, дабы ничего не забыть.

«Натаниэль, у к нас к тебе очередное поручение, с которым мы думаем, ты отлично справишься. Мы заметили, что на окраине города, проводит какие-то приготовления к обрядам некая ведьма, что крайне противоречит нашим законом и неизвестно во что это может вылиться. Тебе следует завтра, за несколько часов до проведения ее обряда, пойти и выяснить в чем дело, при этом остановив деятельность ведьмы».

На такого рода поручения почти всегда отправляют Натаниэль, ведь проблема должны быть решена мирно и деликатно, без насилия и шума. А уговаривать и ставить людей на путь истинный девушка умела.
«И что она себе думает? Использует обряды, противоречащие храму и Богине-Матери, взывает к ложным Богам и уверена в своей правоте. Несомненно, она не знает, что тратит силы впустую, теребя нервы мирных граждан», - размышляла Натаниэль, спускаясь вниз - в обеденный зал, - «Нужно сказать ей правду, постараться убедить ее в том, что никакая сила не действенна, кроме той, что исходит от Богини-Матери. Ведь наверняка ведьма еще девчонка, не понимающая то, что она делает».
Натаниэль, занятая своими мыслями практически ничего не поела. Ей хотелось скорее взяться за задание и восстановить справедливость, которая затронула бедную ведьму.

После завтрака, Натаниэль отправилась в центральный зал храма, чтобы взнести молитву Богине-Матери, помолиться за всех обездоленных и нищих, отвергнутых и забытых, о тех, кто нуждается в помощи, но помощи ждать неоткуда, за сирот и больных и за лжецов и убийц, чтобы те наконец-то раскаялись и поняли свои грехи. И поблагодарить Богиню за ясный день, за солнце, за пищу и другие маленькие радости жизни.

Далее по распорядку дня следовало свободное время, которое Натаниэль в основном проводила во дворе храма, сидя на скамье и кормя белоперых голубей семенами, или можно было ее застать за игрой на флейте, мелодия которой умиротворяла душу девушки и воздымала ее к облакам. Натаниэль всегда искала занятия, которые будут полезны не только ей, но и окружающим, и которые бы дарили всем счастье и хорошее настроение. Ведь залог радости Натаниэль были улыбки на лицах проходящих мимо людей.

Потом, девушка решила сходить в тюремные камеры, дабы отпустить грехи несчастным, которые наверняка от столь долгого сидения взаперти, раскаялись, а многим это просто необходимо, ведь недалеко, возле плахи, витает их смерть.

В камерах, измученные и обреченные сидели заключенные с понуренными головами. Натаниэль сочувствовала этим беднягам, такая нелегкая участь их ждет, но они сами выбрали этот путь, глупые.
-Вы нарушили заповеди Божьи и именно за это вы будете наказаны, но у вас есть шанс, шанс покаяться и очистить душу, - ровным мелодичным голосом сказала девушка, обращаясь к узникам, которые обратили на нее уставшие взгляды.
-Вам нужно признать свою вину, ведь никто кроме вас не виноват в том, что вы здесь. Каждый сам выбирает дорогу, по которой ему следует идти. Если бы вы не совершили ваши ужасные преступления, не сидели бы здесь, не гнили бы в клетках. А радовались жизни, наблюдали бы за восходом солнца, слушали шелест травы и журчание рек.

Что эти слова для смертников, когда невозможно ничего изменить, лишь насмехательство и дразнение их изнеможенной черной души. Ее слова были острее кинжала и ударяли в сердце больнее клинка.

-Разве можно было отнимать жизнь у человека? Разве хорошо мстить? Месть и жадность грызли ваши души, а вы не боролись, поддались, пошли у них на поводу? И к чему это привело? К убийству, насилию, воровству. Вы думали вы чем-то отличаетесь от остальных? Что вам все можно?
-Не твое дело, что мы думали, - ответил на ее вопрос один из заключенных.
-Вот, жизнь твоя подходит к концу, - с грустью в голосе сказала Натаниэль, понурив голову, - а вы даже сейчас грубите, не понимаете, глупые, что у вас остался единственный шанс встать на путь праведный.
Это была последняя капля терпения, которая высохла от слов девушки. Словно хищные звери, с глазами полными ярости и безнадежности, из последних сил кинулись заключенные к прутьям, намереваясь схватить Натаниэль. Девушка вовремя отскочила и непонимающе посмотрела на узников. А те в свою очередь принялись обсыпать ее проклятиями и грязными бранными словами.

-И почему вы так глупы? – был последний вопрос девушки, потому что кто-то из заключенных швырнул в нее кружку, которая почти попала в цель, и Натаниэль опечаленная покинула темницу…

Лариэль проснулся с улыбкой, как всегда. Повернув голову он стал рассматривать лицо девушки, мирно спящей около него. "А она ничего"- еще раз убедился эльф, вспоминая прошедшую ночь и изучая черты спящей при свете дня. Конечно не чета эльфийкам, но ... по меркам людей... Не желая будить девушку продолжением ночных забав, эльф решил пойти прогуляться. Аккуратно встав, он оделся и направился к реке. Ледяная вода помогла ему не только проснуться, но еще и избавится от следов пребывания на одном из праздников близлежащей деревни. Вернувшись на сеновал он не обнаружил там девушки, что на самом деле его не удивило, и забрав лютню пошел в трактир. Есть хотелось...ужасно, хоть орком вой. В трактире его появление встретили похабными шуточками и подмигиваниями, поэтому эльф решил привить людям хороший вкус и заиграл...
Он хотел быть героем далекой страны,
А она - лишь поведать ему свои сны.
Ее кудри как полночь густы и темны,
Ее губы созревшего меда полны.

Он, конечно, вернется
Из дальней дороги,
Отмеряны сроки,
Отсчитаны дни.
Оттого и смеется
Она, ожидая,
И вновь зажигает
Под вечер огни.

Он все дальше и дальше,
На грани виденья,
От сна к пробужденью,
От ночи ко дню.
Он вернется не раньше
Последнего срока.
Стирает дорога
Подковы коню.

Он сейчас далеко,
Светлый всадник, покинувший деву когда-то,
За великой рекой,
За туманом седым, за пожаром заката.

Люди примолкли. Девушка (уже другая) подовая ему завтрак утирала передником слезы, от чего эльф внутренне скривился. Ох, уж эти мягкотелые люди. Пьянеют от пары кружек эля и льют слезы от одной песни. Смертные, одним словом.
Эльф доел похлебку, чуть потянулся, как вдруг в таверну ввалился молодой человек со старым мечом наперевес и оглядев зал направился явно в сторону Лариэля.
-Ты мерзкая тварь! Ты разрушил нашу любовь! Ты оскорбил меня и мою возлюбленную. Ты заплатишь за это!
Эльф невозмутимо оглядел с ног до головы человека. Молод. Глуп. Ну-ну.Голос перворожденного звучал глухо:
-И чего ты хочешь, - Лариэль покосился на меч.- боя?
-Да! Я вызываю тебя на дуэль!
-Какие слова…-эльф причмокнул губами вдруг весело улыбнулся. - А что? Я согласен. Прямо сейчас. Во дворе.
Юнец почти позеленел и покорно пошел во двор за эльфом. Лариэль картинно снял с пояса меч, передал лютню девушке (как понял эльф, невесте этого юнца) и ехидно улыбаясь приготовился к атаке.
Мда…юнец был идиотом. Он еле держал меч в руках, спотыкался и что-то невразумительно голосил. Лариэль вздохнул и выбил меч из его рук. Юнец замер. Эльф поднял меч, внимательно посмотрел на человека и сделав несколько почти незаметных шагов перерезал юноше горло. Его же мечом. Кинув бесполезную железяку на траву около трупа, эльф чуть поклонился зрителям и подойдя к невесте убиенного забрал у нее лютню. Девушка было белой как смерть.
-Прости, дорогуша, мне было хорошо с тобой и в память о той ночи я сложу песню, но сейчас меня ждут дела. Удачи, лапочка.-Лариэль потрепал ее по щеке.
Девушка осталась стоять, безмолвно опустив руки и созерцая труп жениха.
Эльф насвистывая направился к лесу. Когда люди опомнятся, он уже будет далеко.

От Вольфден-форта (впрочем, наемники переиначили название на свой лад – Волчья Крепь) до Ульмара в оба конца можно было обернуться с утра до ночи. Даже если ехать неспешным шагом, изредка переходя на тряскую рысь, как это предпочел сделать Мстислав. Гнать коней не было ни нужды, ни желания. Согласно письму, наместник ждал предводителя порубежников ближе к вечеру, к тому же промозглый ветер и без того хлестал в лицо, а дорожная грязь успела облепить не только конские копыта, но и преизрядно запачкать сапоги седоков.
Дорога шла вдоль берега Лейма, впадающего к югу от Ульмара в Латву. Ледоход еще не начался, хотя кое-где уже проглядывали черными пятнами полыньи, а сам лед как-то посерел и больше не напоминал белый непробиваемый панцирь. На той стороне темнела полоска еще не проснувшегося после зимы леса.
Ставшие привычными глазу здешние места, отчасти, напоминали бывшему князю родную землю, но отчего-то все равно были чужими. Хотя, вроде бы, и деревья те же растут, и луга такие же вскоре зазеленеют, и Всеблаг-Огнещит над всем этим светит. А, может, в людях все дело? Другая жизнь, иные обычаи, говор. Вера, опять же, своя. …За все прожитые на аргодорской земле годы Мстислав так и не сумел по-настоящему прижиться в этом краю. Так и остался он для него, как и был, чужбиной.
Постепенно дорога все дальше стала забирать от реки, и впереди показались пока еще покрытые снегом разделенные межевыми камнями поля и добротные усадьбы здешних землепашцев. Здесь, на северном берегу Лейма люди привыкли селиться широко, не скучиваясь в укрытых за частоколами деревнях. Они прекрасно знали цену себе и вольностям, пожалованным их прадедам за службу в королевском войске. И хотя они платили налоги в казну и должны были по первому зову своего государя встать под его знамена, эти люди не зря считали себя выше тех, кто вынужден был гнуть спину на знатного господина. Однако годы, прошедшее со времен последней большой войны постепенно делали свое дело. Владельцы полей и усадеб все больше считали себя пахарями и все меньше – воинами…
- Здрав буде, Мстислав Военежич!
Воевода придержал коня и обернулся на знакомый голос.
- И тебе поздорову, Твёрд Жданыч, - ответил Мстислав, степенно кивая головой дородному мужчине в распахнутом полушубке. – Как живешь-можешь?
- Милостью Богини-Матери, грех жаловаться. Жду вот, когда снег сойдет, да земля солнышком прогреется.
Мстислав с трудом сдержался, чтобы не поморщиться. Старый соратник Твёрд, еще у отца его князя Военега, ходивший в отроках, почитай уж пять лет назад, упросил Мстислава отпустить его из дружины. Женился на глянувшейся ему вдовушке из здешних, взялся землю пахать, та его уже тремя детьми осчастливила. И все б ничего – да только, чтоб законным мужем стать, пришлось Твёрду веру сменить, принять их Богиню-Мать за истинную и единственную. И ведь сменил-то с легкой душой и едва ли не с великой радостью! И хоть не понимал этого Мстислав и сердцем отказ от Богов, отцами завещанных принять не мог, гневаться на старого друга не стал. …А ведь не только ушедший из дружины Твёрд в эту веру обратился. Многие из младших дружинников стали в ульмарский храм захаживать, кто украдкой, а кто и не таясь. Присматривались к чужеземной вере. А, может статься, и не такой уж и чужой стала казаться им эта земля? Боги им судьи, но не он, Мстислав-воевода.
- Ну, дом тебе полной чашею, - произнес предводитель порубежников. – Не серчай, но нас наместник ульмарский ждет.
Мстислав снова пустил коня вперед. Думы, внезапно одолевшие князя, были не светлее, чем скрывающие солнце тяжелые облака. Витязи, давно выучившиеся различать, когда их вождь не в духе, последовали за ним, прекратив привычно подшучивать друг над другом.
Ворот города всадники достигли, когда время уже перевалило за полдень.

Изяслав
За день до этого

...в каждом отряде порубежников, нанятых западными правителями, богослужителем как правило был выходец из "своих" культов. Они звали себя волхвами, хотя все кругом, а особенно священники Богини-Матери, именовали их не иначе, как шаманы.
Река Латва, изобилующая мелкими рощами и небольшими прилесками, неторопливо катила свои воды мимо избушки, приютившейся у самой кромки небольшого леса, который люди звали Латовцом. Над избушкой поднимался одинокий дымок, развевающийся по ветру, дверь была отворена, а во дворе, на небольшой утоптанной поляне кажущийся молодым человек с размаху опустил топор на стоявшее на пне полено. Два осколка разлетелись в стороны, упав к груде своих собратьев. Кожа человека, обильно покрытая потом, блестала в лучах заходящего солнца, молодые мускулы жгутами перекатывались под кожей, однако сам юноша не считал себя сильным - он об этом даже не задумывался. Его думы были заняты куда более вескими делами - Драгомир, старый ведун, приехавший на рубеж с Аргодором вместе с воеводой Мстиславом и являющийся хозяином этого места, уже вторую седмицу хворал и не мог даже встать с лавки.
Изяслав рассерженно дунул на челку светлых волос, упавших ему на светло-серые глаза, и замахнулся топором еще раз на новое полено. Драгомир - единственный в мире человек, кто не бросил маленького сироту на произвол судьбы - был ему не только учителем и другом. Он был ему отцом. И юноша чувствовал, что не пройдут и первые морозы, как Драгомир отойдет в мир иной, и его покрытые морщинами руки больше не будут скрипеть пером по пергаменту, выводя замысловатые письмена, коим Изяслав учился с самого отрочества, но так и не достиг того мастерства слога, которым обладал ведун, прозванный местной деревней - Большим Сапогом - Шаманом.
- Изя... - раздался усталый голос Драгомира из избушки, и ученик поднял свое лицо к двери. Русая борода, отросшая за последнюю седмицу, была покрыта потом, и капли срывались вниз, скрываясь среди утоптанной травы. - Поди сюда...
Юноша отбросил топор и двинулся к крыльцу. В избушке горела лучина, освещающая лавку, на которой лежал укрытый шкурами Драгомир. Глаза старика блестели в неверном дребежании огонька, а руки постоянно мяли накинутую шкуру.
- Изя... - вновь позвал он, скользя по ученику невидящим взором.
- Я здесь, учитель, - Изяслав припал на одно колено возле лавки, взявшись рукой за морщинистую ладонь Шамана.
- Здесь... - шепотом повторил Драгомир. Его глаза, некогда живые и подвижные, сейчас остекленели и подернулись сероватой дымкой. Пальцы мелко дрожали, обхватые ладонь Изяслава. - Изя... ты теперь - единственная опора нашего княже...
- Кого? - переспросил Изяслав, а Драгомир зашелся сухим, мелким кашлем, скрутившим его тело.
- Мир, освещенный Всеблагом и покоящийся на длани Богини-Матери, сотрясается от смертельного кашля, как я сейчас...
- Богини-Матери? - вновь переспросил Изяслав. Речи учителя покрылись пылью и тайной, и стали непонятны юному ученику. Тонкая струйка слюны выбежала изо рта Шамана, а Драгомир вновь повернул взор свой на звук голоса Изяслава.
- Я... чита-ал... пророчество. Придет, - снова тяжелый, сухой кашель. - Придет божий избранник... он...
Драгомир замолчал, глядя куда-то в сторону.
- Избранник... - шепотом повторил он, кашлянул раз, другой. - Он может спасти мир... что-то... темное кричит во тьме... тёмное, Изяслав... Пропасть смерти распханула свои объятия, и я вижу, вижу когтистую лапу Змея, тянущуюся не только за мной, но и за...
Приступ кашля заставил Драгомира замолчать, уткнувшись лицом в подушку. Тело старого ведуна сотрясалось, периодически, когда наступало затишье, он тяжело хрипел, пытаясь втянуть воздух в свои легкие. Изяслав, с болью в глазах, закусив нижнюю губу, смотрел на своего учителя, угасающего, как догорающая свеча.
- Скажи... скажи Мстиславу... - прохрипел Драгомир. - Придет... избранник... и... маги... и они скаж...
Шаман закашлялся и закрыл глаза, тяжело дыша. По его лицу катились мелкие капли пота.
Когда Изяслав, наконец, встал с колен, Драгомир был мертв.

Спустя день после смерти Драгомира

Большой Сапог был совсем малой деревушкой и располагался недалеко от заставы Мстислава. Дружинники воеводы, периодически навещавшие Шамана, дабы узнать, почему он так долго отсутствует, не показывались уже пятые сутки, и Изяслав решил не спешить. Он завернул тело своего учителя в шкуру, положил поверх посох и поставил лучину в углу, пред ликом Всеблага, который должен был повезти Драгомира на ту сторону...
Туманные, запутанные и предсмертные речи ведуна осели, как пыль, в уме Изяслава. Глухая, тяжелая тоска, поселившаяся в его голове, не давала мыслям собраться, осознать и перебрать по новой сказанное Драгомиром. И эти слова лежали где-то на дне, ожидая своего часа, пока Изяслав, в молчаливой ярости рубящий дрова, все больше и больше осознавал, что нынче он - волхв при воеводе. Он видел Мстислава всего-то пару раз - когда Драгомир брал его с собой, еще отроком. А теперь именно Изяслав должен давать воеводе советы. Да юноша боялся, что и огня-то высечь не сумеет! Он вообще все забыл, будто топор опустился на полено, разрубив его напополам и отсеча половину, ответственную за ведунские знания. Однако время неумолимо тянулось вперед, и Изяслав, собрав записи учителя, вынужден был отправиться к заставе. Новость была скорбной, но сообщить ее нужно было, не откладывая.
Небольшой парок вырывался изо рта шагающего по дороге ученика. Меховая шапка неприятно колола лицо, в бороде от теплого дыхания то таяли, то вновь образовывались маленькие сосульки, а котомка, набитая пергаментом, книгами и некоторыми склянками, тянула вниз, и даже резной посох не шибко помогал. Застава, появившаяся некоторое время назад на горизонте, нависла над Изяславом деревянной громадой. Дружинники, стоявшие у ворот, удивленно глядели на подходящего юношу, с сомнение глядя на знакомый посох и котомку.
- Здрав буде, добро молодец! - поприветствовал усатый дядька Изяслава, подняв затянутую в рукавицу руку. - Куда путь держишь?
- На заставу, к воеводе Мстиславу, коий командует в здешних краях, - Изяслав, прищурившись, глянул на небо. Что-то больно кольнуло его внутри, у самого сердца. И, хотя юноша понятия не имел, что это было такое, представлялось оно ему огромным черным когтем.
- А нету воеводы-то, - дядька хмыкнул, поглядев на Изяслава сверху вниз.
- А куда ж он делся-то? Неужто насовсем заставу покинул?
- Не-е-ет, - усмехнулся дружинник. - В Ульмар поехал. А зачем - не дело тебе знать.
- Мое дело - знать всё, что связано с воеводой. Видишь ты этот посох? - Изяслав попытался придать своему голосу твердость, такую же, какую придавал своему Драгомир, когда общался с дружиной.
- Вижу, - протянул с улыбкой дружинник, оглянувшись на своих напарников. - Неужто ты старика какого обокрал, без палки того оставив?
Кто-то из юных дружинников прыснул в кулак. Изяслав медленно сжал зубы.
- Не смей называть Драгомира "стариком", усатый шельмец, - прошептал он. Дружинник нахмурился, двинулся вперед, но что-то неуловимое блеснуло в воздухе, отбросив его назад, на промерзлую землю, под ноги изумленных товарищей. Изяслав удивленно оглянулся, с надеждой, что позади будет стоять учитель... но там никого не оказалось. Это сделал он - и он понятия не имел, как именно.
- Так ты кто ж будешь-то? - испуганно спросил другой дружинник, кладя руку на булаву, висящую на поясе.
- Волхв Изяслав, ученик Драгомира.
- А где сам учитель?
Изяслав отвел взгляд в сторону:
- Он умер. Пошлите в Большой Сапог двух отроков, пущай они его сюда привезут. Драгомир всегда хотел быть предан огню около заставы. А теперь, повторите - где воевода?..

Проснулась Натаниэль как всегда рано, так в ней уж заложено. Настроение было скверное и разбитое. Вчера вечером, расстроенная, девушка сразу же легла спать, как только прибыла в свою комнату храма и на протяжении всей ночи видела лишь кошмары. Ей снились те несчастные заключенные, которые отказались от ее помощи. Глупые. Как они страдали, жалели о своих словах сказанных жрице и в конце – погибли. Как давно ей не снились плохие сны, она уже забыла, как это неприятно теребит душу.
Жрица села на постели, опустив ноги на пол, и протерла руками не выспавшиеся глаза. Затем, привела себя в порядок, оделась и готова была к новому дню. Чтобы не случилось, Натаниэль знала, что справится со всем. По-другому не может быть.
Выполнив утренние служения Натаниэль решила, что не следует откладывать задание от Семерых. Нужно пойти и уверить ведьму, в ее неправоте и заблуждении.
Отчего люди создают себе ложных Богов? Верят во что попало? Неужели это придает им сил справляться с жизненными проблемами, которые и ввели их в эту опасную колею.
Натаниэль от всего сердца жалела бедную женщину и хотела ей помочь.
Для выполнения этого задания жрице были выделены два солдата и сказали, что придет сам капитан городской стражи, на тот случай если понадобиться грубая сила в устранении проблемы связанной с ведьмой. Вдруг та в приступе безумия схватиться за нож и нападет. Или убежит. Все может случиться, но Натаниэль верила, что все обойдется мирным путем, и мысль о вооруженной страже воспринимала с неким укором. Ведь для разговора требуется не напряженная обстановка а такая, чтобы ведьма поверила в искренность намерений жрицы.

Вольдемар покинул кабинет начальника в приподнятом настроении. Совсем скоро ему предстояло небольшое дельце. Наконец-то он сможет отвлечся от бумажной рутины и заняться настоящей работой! Физиономия капитана стражи расползлась в довольной улыбке. Хок шел по коридору управления раздумывая над кандидатурами стражников, которых он возьмет с собой.
"...Может быть Ганс? Вроде хороший парень, да пожалуй всеже не стоит его брать на это задание. Слишком уж суетлив и делает все на показ, а на этот раз все должно пройти без лишнего рукоприкладства и показухи. Лучшее что он пока может это уличное патрулирование. Вот там такие парни как раз нужны. Нарушители закона могут трепетать от встречи с ним." - Вольдемар хмыкнул, вспоминая как Ганс устроил допрос ни в чем не повинному купцу из Арлиона, заподозрив его в шпионаже. Такое забыть невозможно. Засмеявшись в голос Вольдемар скрылся за дрерьми своего кабинета оставляя перепуганного дежурного в замешательстве.

Сообщение отредактировал Keren'ar - 2-12-2005, 14:29

Караульные бросили на славийцев скучающие взгляды и беспрепятственно пропустили Мстислава сотоварищи в город, даже не спросив о цели визита. Если приехали – значит надо. Наемники ведь не крестьяне и не купцы, товаров, нуждающихся в досмотре, не везут, мзды с них не возьмешь. А просто так языками чесать и по службе не положено, да и незачем. Что с них, варваров, веры истинной не разумеющих возьмешь? Добро, хоть границу исправно блюдут и в городе безобразий не чинят. Оружие отбирать тоже не стали. Наемники – народ особый, таким не всякий королевский указ законом является.

В Ульмаре Мстислав бывал не часто, и всякий раз не испытывал от посещения этого города особого удовольствия. Узкие кривые улицы большую часть года были покрыты непролазной грязью и, как казалось воеводе, насквозь пропитались стойким запахом помойной ямы пополам с нужником. Мрачные дома, верхние этажи которых нависали над головой, почти закрывая небо, нагоняли беспросветную тоску, а некоторые привычки их обитателей заставляли поглядывать вверх и держать ухо востро, чтобы не быть с ног до головы окаченным содержимым помойного ведра.
Прохожие жались к стенам, пропуская вытянувшихся цепочкой всадников. Одни, на всякий случай, неуклюже кланялись, другие открыто улыбались чужеземным защитникам, а третьи тихонько плевали вслед и тут же осеняли себя отводящим беду знаком. Не всякому горожанину мстиславовы дружинники были по душе и по сердцу. Мстислав знал об этом и даже свыкся с подобным отношением со стороны аргодорцев. А еще строго-настрого запретил своим вступать в драки с местными. Разве только те сами в дурь попрут.
Правду сказать, такие недоумки иногда находились. Но и успокоить их было не слишком сложно. Одним хватало твердого слова, другим – удара молодецкого кулака, и только немногим требовалось показать обнаженный клинок. За все десять лет смертоубийства случались лишь дважды, да и то – в самом начале. В последнее время редко кто решался задирать порубежников и тем паче – их вождя, которого они сами прозвали Лютым. …Однако любить и жаловать все равно далеко не каждый спешил.
И это было еще одной причиной, по которой Мстислав стремился как можно реже бывать в Ульмаре.

Зато многим из дружинников, особенно тем, кто помоложе, город вполне пришелся по вкусу. Особенно небольшая корчма недалеко от Северных Ворот, которую владелец уже лет пять как переименовал в "Славийскую Заставу", и в которой столовались, в основном, наемники, которым за заслуги или по жребию выпало дневное освобождение от службы. Бывали там, конечно, и простые аргодорцы – те, кто не гнушался общением с "варварами" – и, как не странно, даже начальник городской стражи.
Мстислав в корчму заходил каждый раз, когда ему случалось бывать в Ульмаре. Пил в меру, ел досыта и всегда регулярно оставлял корчмарю плату, хотя тот постоянно норовил отказаться от денег. Но воевода лишь молча хмыкал в усы и к протянутому назад серебру не прикасался. А нравилось ему в "Заставе" тем, что в ней часто бывал бездомный старик-слепец, всегда готовый за тарелку каши и кружку пива развлечь гостей древней балладой или рассказом о дальних странах и стародавних временах. Например, о том, как род людской не на жизнь, а на смерть бился с Лесным и Горным народами.
Вот и сейчас – благо, времени было в достатке, – воевода решил заглянуть в корчму, отдохнуть и отогреться с дороги, а, если повезет, то и слепого сказителя послушать.

- Добрый господин подайте бедному убогому слепому хоромому безногому... - заученный монолог попройки ещё долго раздавался за спиной у Эйренора-полуэльфа, который, брезгливо морщась, прокладывал себе путь сквозь залежи мусора и моря помоев, разлитых по окраинным улицам. К центру города двигаться желания не было - во многих городах слишком любили "шутить" - вставлять в мостовую кое-гд е железные слитки вместо камня.

Впрочем, шутили так и на окраинах - например, порог у самой дешевой таверны - а более дорогая была откровенно не по карману полуэльфу - тоже был обит железом. Стивнув зубы, Эйренор шагнул на порог. Ледяная боль от прикосновения к мёртвому металлу пронзила всё тело, но человеческая половина крови сумела одержать верх над злом, человеком же и созданным.

Забившись в самый дальний и тёмный угол, полуэльф заказал кувшин молока и хлеб, и со смешанным чувствои жалости и отвращения стал наблюдать кипящую вокруг жизнь.