Мир был очень стар. Мир откровенно умирал уже несколько веков, и умирал бы и ещё столетия, и мало кто заметил бы это умирание - но всегда находится кто-то, кому неймётся сделать всё ещё хуже, чем оно есть...

Сначала это планировалось как обычный эксперимент - открыть в Мир дорогу духам с ТОЙ стороны. Что же, эксперимент удался, и первыми это почувствовали сами экспериментаторы. Из Семерых Архимагов, вершивших судьбы Мира, пятеро взялись за этот "опыт" - и погибли. Погибли не физически, погибли - оказавшись пленниками духов, пришедших с ТОЙ стороны. Двое же других, увлечённых политикой - даже не заметили, что что-то в Мире идёт не так.

Сумасшествие же, охватившее Мир, за несколько лет уничтожило почти всех "нелюдей" - эльфов, гномов и всех остальных, чьих имён люди, возомнившие себя хозяевами мира, даже не спросили...

Лесной и горный народы, захваченные врасплох, мало что могли противопоставить ордам хьюманов, и погибли в неравной войне. Оставались лишь крошечные деревушки в глухих лесах, куда людям не так просто было добраться.

Прошло ещё несколько лет, и некоторые люди опомнились. Шаманы и колдуны, ведьмы и целительницы, а последними - жрецы и жрицы поняли, что что-то недоброе пришло в Мир.

И тогда было вспомнено древнее пророчество о юной деве, что сможет остановить Зло, если в судьбоносный день в святом месте призовёт Богиню Мать, и та - выполнит желание девы...



Действующие лица:

Эйренор - полуэльф, ненавидящий и людей, и эльфов. MjavTheGray

Мстислав - Генерал наёмников,жёлчный и никому не верящий Момус

Алёна - юная колдунья. kathy -

Вольдемар Хок - капитан городской стражи, добродушный и не очень умный тип
Алеф

Натаниэль - собственно мессия. Очень красивая молодая жрица, одна из последних послушниц, принятых ученицей к семерым. Очень "правильная" девушка, любящая детей и животных
Кристал

Принцесска, которую поручено охранять Натаниэль, по-тихому свергнутая одним из кузенов, обитающая в дальнем городке.
Просто милый ребёнок, ничего особенного
Маришка

"Главный злодей", а на самом деле - просто один из Семерых,
жнлающий спасти свою шкуру. Некромант Ахторон
Альфа9001 , на время отстутствия - Мяв

Развесёлый эльф Лариэль - бард.
мисс Иннельда Ишер

И! Спец гость!
Соуль в качестве злой шутессы при "короле" Брэдгере - ВНИМАНИЕ - СОУЛЬ отныне ВТОРОЙ (А НАВЕРНОЕ и ПЕРВЫЙ) МАСТЕР Йиркмана

Собственно король Брэдгер - эгоистичный, жестокий и властный, но не очень дальновидный король-узурпатор. Китти

Гном Тормач - Torvik

Всем кто заинтересовался - прошу стучаться в личку
Жду жду жду

С грустью и любовью взирает золотоволосая Шеан на своих неразумных детей. С нежностью и тревогой перебирает нити жизней. Ласковой рукой указывает дорогу в будущее тем, чей земной путь окончен, и роняет слёзы по тем, кто уходит после смерти в подземный мир к её сестре - жестокосердной Шаа, чьи волосы седы, а кожа черна, как всё её царство.

Горько на сердце у золотоволосой Матери Мира, горько Искупающей Грехи... Но не в её силах и не в её праве менять ход времени, не ей, живущей ПО ТУ СТОРОНУ, вмешиваться в ход событий... И Вечная Мать остаётся у Зеркала Мира, с надеждой вглядываясь в то, что творят её избранные дети, ибо есть среди слепых и глухихх ко всему и такие, что относятся к людскому миру лишь телами, сами же не впревые приходят туда, где дОлжно свершиться тому, чему пришло время...

Есть свои дети и у Шаа, сжимающей кулаки в бессильной злобе. Её мир, её королевство, её жертвы, ждущие наказания за преступления - достаются чуждым Миру духам... И, чтобы не никто не смел сказать, что Мать Смерти, Мать Жертв, Королева Войн, Богиня Потерь, и Хозяйка Ядов - стоит в стороне, Чёрная Богиня отдаёт приказ душам своих детей: ПРОСНИТЕСЬ! ОЧНИТЕСЬ! Служите своей матери!...

Старые изорванные сапоги жизнерадостно хлюпали по апрельской грязи, нисколько не стесняясь своего возраста - было сапогам лет эдак шестьдесят, всего на двадцать меньше чем их хозяину. То есть хозяин был ещё далеко не стар, хоть полуэльфы редко переваливают за полторы сотни лет, а вот замечательные когда-то сапоги за последнее время как-то полностью утратили волю к жизни - ну нельзя же из года в год чинить их одними лишь чарами?

Да и дорога... Одно слово - хьюманы. Ни камни правильно положить, ни канавки по обочинам сделать... Такое ощущение, что здесь уже давно никто не ездит и не ходит. А ведь другой дороги точно нет, да и с соседями Аргодор не так уж враждует - могли бы и постараться ради торговли... Впрочем, это ИХ дело, не твоё. Ты давай топай себе, и поспеши до темноты, ибо в ТАКОМ лесу ты заночевать точно не захочешь...

В комнате было темно. Чувствовалась утренняя сырость, но из-за плотно закрытых гобеленами окон казалось, что рассвет еще не наступил. За столом, сгорбившись над записями, сидела фигура определенно человека, неразличимая из-за свечи, создающей множество теней. Пламя дрожало от его сухого дыхания, и тени как будто оживали, перемещались по комнате, то соединяясь воедино, в одну, самую темную, то вновь разбиваясь на множество осколков. Здесь ты становился абсолютно уверен, что не все тени создаются светом: часть из них создаются Тьмой…
Итак, человек выписывал на пожелтевшем листе каллиграфическим почерком:
«Мертвые могут быть хорошими солдатами. Они не могут нарушить приказ, они никогда не поддаются страху и они не перестают сражаться, если какая-либо часть тела будет отрублена. Они могут убить тех, кого недавно любили. »
Перо судорожно дергалось на листе, периодически оставляя небольшие чернильные брызги. Немного подумав, архимаг добавил:
«Земля не может сдержать то, что подчиняется магическим командам…»
Человек оторвался от листа и критически оглядел написанное. Потом резко вырвал лист из книги и поднес к пламени свечи. Пока огонь сжирал бумагу, Верховный рассуждал сам с собой. Он часто записывал собственные мысли в книги, и, видимо, поэтому мыслил целыми предложениями и абзацами, нередко упоминая себя в третьем лице…
- Что-то явно было не так… Что-то изменилось сегодня: вот уже Ахторон, верховный архимаг, Один из Семи, чувствовал это. Его переполняло какое-то нервное возбуждение, чуждое верховному от рождения, будто вскоре ему предстоит вновь испытать или потрясающее чувство власти, или вновь подчиняться… Тем временем лист уже сгорел… Значит, пора было действовать.
Действительно, черный пепел уже лежал на столе. Капли воска, смешиваясь с ним, принимали грязно-желтый, отталкивающий цвет. Ахторон поднялся, потушил свечу и направился прочь из комнаты.
- Что-то взволновало его, и он не знал, как поступить. В таких случаях необходимо узнать: не одинок ли он в своих ощущениях. А кто, как не другие шестеро, могли почувствовать Изменения. Пусть старики и выжили из ума, но недооценить своего противника значит дать ему возможность стать сильнее...

Стылый, забирающийся под одежду ветер, нес с собой множество запахов. Влажной весенней земли, чьи проплешины уже показались из-под потемневшего апрельского снега, лошадиного пота и прелого прошлогоднего сена, долетающие с конюшни, плесени, угнездившейся в стыках каменных блоков крепостных стен, дразнящего аромата из приоткрытой двери поварни и что-то еще, едва уловимое человеческим чутьем.
Мстислав поправил сползающий плащ с меховой подбойкой и потуже перетянул пояс кожуха. Годы медленно брали свое, заставляя бывалого воина прислушиваться к требованиям закаленного, но уже отнюдь не молодого тела. Старые боевые шрамы ныли со вчерашнего вечера, и поэтому бывший любгородский князь – а ныне командир наемного гарнизона пограничной крепости – совершенно не удивился резкой перемене погоды. Ясное солнышко, еще недавно, казалось бы, навсегда прогнавшее прочь студеную зиму, спряталось за свинцовыми тучами, быстро бегущими почти над самой землей.
Предводитель порубежного отряда, насчитывающего свыше полтысячи человек, и состоящего, преимущественно из славийцев, прищурившись, окинул взглядом внутренний двор, на котором уже шла утренняя потеха. Бывалые воины натаскивали молодняк в премудростях ратной науки, а заодно и не позволяли собственной крови застаиваться в жилах, а телу – одрябнуть и потерять воинскую сноровку. Глядя на мелькающие в крепких руках – в основном потешные - мечи и полуголые потные тела, от которых в холодном воздухе валил пар, Мстислав едва заметно усмехнулся в усы и покачал головой. В темно-русых волосах отчетливо поблескивала седина.
- Княже…
Мстислав обернулся на голос и сурово сдвинул брови. У крыльца, держа под уздцы гнедого жеребца, стоял молодой отрок, сын одного из ближних дружинников.
- Сколько раз говорено?
Отрок потупился, а затем мотнул вихрастой головой. Не то виновато, не то упрямо – поди, разбери.
- Не гневись, …воевода. Язык сам сболтнул.
Мстислав хмыкнул, взметываясь в седло. Особого раскаянья в голосе парня он не почувствовал. Добрый дружинник будет, почем зря не робеет.
- Ишь ты какой! …Язык! Умом наперед думать надо, чего болтаешь. А то, гляди, вырву. Язык дружиннику – не первая надобность, - тяжеловесно пошутил он, принимая поводья.
Не любил Мстислав, когда его князем величали, ох не любил! Оттого и запретил настрого, чтоб раны старые в душе не бередить. Хоть сам в глубине души от княжеского звания отрекаться и не думал. Но то сам, и в душе. Уж очень памятны были и приговор веча, не иначе как отцовым младшим братом подкупленного, и звон клинков во дворе родного терема, и битва, через несколько седмиц проигранная возле самого Любгорода. …А князь без княжества – это слово одно, а не князь! Хотя б старики и сказывали, что в седую старину и такое редкостью не было.
А ехать Мстислав собирался вовсе не дальние дозоры проверять, объезд которых смело можно и другому кому поручить, а в аргодорский город Ульмар, недалеко от которого и стояла крепость.
Вчерашним днем пришло с нарочным пришло письмо от ульмарского наместника с приглашением на праздник в честь сотой годовщины со дня основания города. И хотя Мстислав не слишком жаловал местные пиры да гулянки, отказывать было невежливо. Даром, что ли, десять лет с лишком на этой земле живет?
Дюжина витязей из самых ближних и проверенных, взятых не для охраны, а приглашенных вместе со своим воеводой, уже сидели в седлах. Мстислав толкнул Гнедка пятками, и небольшой отряд устремился в распахнутый проем ворот, за которым начиналась покрытая весенней грязью дорога…

А ведь и холодно в лесу, ох как холодно! И кости старые болят, и спину ломит, а больше всего - на душе болит. Недоброе это дело - людей грабить, да и стыдно на старости лет за такое браться... А деваться некуда - будь неладен этот Брэдгер! При старом-то короле славно жили и не тужили, и ели досыта, было чем и подать платить, и детей кормить. А с этими указами да приказами, одна дорога и остаётся - в лес...

Эйренор поморщился, почувствовав на себе взгляды. Опять... Озвереть, что ли, и поубивать? Ведь надоело уже до смерти. Впрочем, убивать тоже надоело. Вопрос морали для полуэльфа в данном вопросе не стоял. Тот, кто готов убивать другого, пусть не плачет, если вдруг окажется, что очередь умереть ему самому... И хорошо, что на этот раз всё в лесу - проще будет...

И ведь не виноват же этот путник ни в чём! Да и посмотреть на него - одет небогато, и это ещё мягко сказано. И ростом не вышел, м плечами неширок... Стыд да и только - на такого руку поднимать! А... где он? Привиделось, что ли?....

Только что шагал себе по дороге, и вот на тебе - никого! Прислушавшись в звукам леса, старый разбойник решил добраться до сотоваришей и спросить их - им-то не привиделся ли путник?

Верховный взглянул на шутессу.
«Так и должно быть. Слуга должен подчиняться, слуга должен быть посмешищем, слуга должен льстить. Это, несомненно, приятно: осознавать, что ты лучше. Но Ахторон выбрал себе уродливого помощника не только по этой причине...»
- Неудивительно, что ты пришла. Значит, хочешь узнать что-то новое. Это похвально…
Сердце билось чаще. Рука некроманта (в отличие от других архимагов Ахторон посох не имел, считая его ненужным хламом) начала подрагивать. «Она не должна присутствовать… Только не сейчас…»
-… Но укажи мне услугу: разузнай о Натаниэль и ее наставнике. Возможно, сейчас произошло что-то очень важное.
Он двинулся по коридору неверной походкой, зная, что помощница последует за ним.
- Как только получишь то, что меня заинтересует, немедленно направляйся ко мне, поняла?
Не дожидаясь ответа, Ахторон распахнул двери ближайшей аудитории: это была пустынная и темная зала для поединков, вошел внутрь, нервно закрыл дверь. Дождавшись, когда шутесса уйдет, он проковылял к центру помещения и упал на колени. Теперь нервное возбуждение перешло в боль. Некроманту предстояло понять, что происходит с ним самим. А для этого он мог сделать лишь одно…
Между тем, послав шутессу заниматься столь незначительным делом, он даже не подозревал, насколько угадал…

- Святая Мать Спасительница! Охорони и спаси меня грешного! Да кто же это так? Да за что же это так? - бормотал разбойник, пятясь от бездыханных своих сотоварищей, не в силах оторвать глаз от тел, приколотых к деревьям их же оружием.

Что было особенно страшно - это то, что покойники явно не успели даже заметить, что их убивают.

- Нелюдь, нелюдь поганая! Эльфы! Тут были эльфы! - и, не разбирая дороги - бросился бежать куда глаза глядят

"Поганая нелюдь" же, посмотрев беглецу вслед, пожала плечали и продолжила дорогу.
Как же всё надоело... И хьюманы с их тупостью, и "сородичи" с их высокомерием нищеты... Когда же всё кончится? Воистину, узнай я, что Йиркман падает в пропасть - только порадуюсь!

Алёна пробиралась по апрельскому лесу в поисках первоцветов. Сапожки легко ступали по прелой прошлогодней листве и сгнившим веткам. В этих краях зима всегда была мягкой, а весна наступала чуть раньше. Вот и теперь последние островки талого снега прятались в ложбинках, под корягами, недоступные для набирающего силу солнца. Грязь же никак не желала подсыхать, и ходить приходилось осторожно. Неподалёку уже слышалось журчание ручья, протекавшего через лес. Летом он почти пересыхал так, что и воробей не утонет, а сейчас, напитавшись талой водой, разлился, нёс ветки, прошлогодний мусор.
Алёна уже непомнила, откуда и почему её родители перебрались в Аргодор. Точнее, что её родители были славийцами она знала, но откуда они, есть ли другие родичи - это Алёне не было ведомо. Родители никогда не упоминали о прошлом и на вопросы всегда был один ответ: "Мала ещё". И для Алёны стало привычным считать небольшую деревушку в шесть дворов, затерявшуюся в лесу неподалёку от дороги на Ульмар, родной, а избу на окраине, почти на границе леса - домом. Это и был её дом, построеный отцом, где они жили. Теперь она жила там одна. Нелегко это - жить в одиночку, но Алёна решилась и пошла в ученицы сиарой знахарке и теперь стала травницей. Да ещё и дар от рождения. Слабый, но его хватало развести огонь, заморозить воду, и так, по мелочи. Но деревенские не очень-то жаловали такое умение. Матери запрещали сыновьям даже смотреть в сторону сироты: "Ну, как приворожит". Однако чуть что - бежали на поклон. Невдомёк им, что девушке нет дела до деревенских увальней. Что после того, как однажды в деревне побывал старый сказитель, её манили другие места. Там, как рассказывал старик, отважные воины сражаются с нелюдью и чудовищами и побеждают, благородные короли достойно награждают правых и карают виновных, а тех, кто наделён даром не только не боятся, но уважают. Там зло и добро ведут свою вечную войну и милостью богини зло отступает. Алёна не была столь наивна, чтоб верить всему спетому, но и прозябать всю жизнь в лесной глуши леча коров и заговаривая больные зубы не собиралась. Однажды, верила она, судьба выведет её отсюда туда, где...
Алёна встряхнулась, отгоняя пустые мечты. В лесу зевать нельзя. Зверь хитёр и на глаза человеку не покажется. А человек всегда страшнее зверя. Алёна прислушалась.
Разбуженые тёплым апрельским ветром деревья раскачивали пока ещё голыми кронами. Откуда-то издали донёсся лай собак. Обычные вроде как звуки леса и что-то ещё...

День близился к закату. Капитан городской стражи Вольдемар Хок, хмуро глядя на разложенные перед ним бумаги, почесал затылок. Все эти отчеты порядком ему поднадоели . Кто кого ограбил, кто кого убил, скольких нарушителей порядка посадили под замок... Неужели никто другой не может заниматься этой бумажной рутиной? Сам он сейчас с куда большим удовольствием посидел бы в трактире за кружкой пива. Может даже и не за одной. Вероятнее всего не за одной. Вольдемар улыбнулся, но его раздумья прервал настойчивый стук в дверь. Недожидаясь разрешения войти, в кабинет заглянул один из подчиненных Хока.
- Можно?- молодой стражник сиял как начищенная до блеска монета.
- Да, заходи. Чего у тебя там?
Ганс, так звали стражника, заскочил в кабинет и закрыл дверь.
- Вот. Принес отчет по нашему району за прошедшую неделю.
Вольдемар еле удержался от того чтобы заскрипеть зубами от злости. Опять эти проклятые отчеты!! Он ожидал чего угодно кроме очередной бумажки с цифрами!! Именно в такие моменты ему больше всего хотелось бросить все это к демонам и уйти в так полюбившийся ему трактир на окраине города. Но ничего не поделаешь, приказ начальства-это приказ начальства.
Глядя на закрывшуюся за стражником дверь Вольдемар вздохнул. Когда же наконец в его жизни что-нибудь произойдет?

Некромант сидел на ледяном каменном полу, склонив колени и прижавшись к одной из четырех колонн зала для поединков, изображавших четыре стихии. В темноте было трудно различить, где узор из темно-синих и голубых кусочков мозаики, изображавший бесконечную силу мирового океана, переходит в бардовую кровь Ахторона.

«Легко ли узнать, что твориться с тобой, с твоей душой, с твоей силой? Несомненно просто, если ты мастер воздействий на разум, таких, как иллюзии, или ты принадлежишь целиком одной из стихий: она сполна расскажет тебе о настоящем.
Но что делать, если ты мастер Тьмы, Тьмы не атакующей, но Тьмы гордой, полной ненависти, злобы? Если ты знаешь школу проклятия? Если ты такой, как Один из Семи, Великий Архимаг Ахторон?
Казалось бы, такого способа нет. Но если ты не веришь в россказни о восстающих мертвецах, а твердо уверен в них, то есть одно суеверие, способное тебе помочь…»

Кровь медленно текла по руке некроманта, а тот даже не пытался ее остановить. В его висках уже стучал поток, но рана была небольшая, и сознание еще не покидало старика.

«Кровопускание применялось различными шарлатанами с древнейших времен. Считалось, что таким образом они выпускали из человека «злого духа», духа болезни, смерти. Но эти «целители» даже не представляли, насколько они были близки к правде.

Действительно, текущая кровь помогает вырвать из Вашей души самые темные частицы, открыть наитемнейшую сторону Вашей души… Ну а Ваша темная сущность, в свою очередь, является своеобразным переводчиком, позволяющим общаться с Тьмой…»

В глазах некроманта уже начали появляться круги. Боль, немыслимая, исходящая откуда-то из глубины, все сильнее сдавливала голову. Неожиданно сквозь эту боль Ахторон услышал слова.
«Голос, казалось, обладал безбрежной мощью и звучал прямо в голове верховного, иначе его барабанные перепонки давно бы уже порвались, стремясь оградить своего хозяина от этого шума.
-ПРОСНИТЕСЬ! ОЧНИТЕСЬ! Служите своей матери!...»
Глас Богини Шаа передал Ахторону непоколебимую веру. Архимаг зажал рану рукой. Странно, но крови за все это время вытекло намного меньше, чем предполагал некромант.

Наконец, Один из Семи встал и направился в свою комнату: рассуждать, записывать свою рассуждения и готовиться к серьезным решениям.

Лариэль с сомнением осматривал старую деревеньку. "Мда... Занесла же меня нелегкая..."-эльф поправил лютню за спиной и направился к трактиру, напевая себе под нос:
Если ты уже неделю
Хочешь кушать сапасунет
Заходи в трактир ты смело
И купи себе обед....
С этой бодрой песенкой Лариэль вошел в трактир и замер на пороге. Люди, посетители сего заведения, так же замерли на своих местах и уставились на эльфа. Лариэль набрал воздуха и вымученно улыбаясь, снял с плеча лютню и сев на ближайщий к стене табурет, взял пару аккордов. "Люди добрые, прошу вас...накормите бедного барда. Несколько дней уже плутаю по вашим землям и совершенно обессилил! Прошу вас!"-эльф на миг задумался и заиграл.
"Пусть обучали науке владенья оружьем,
Все же певцу не под силу воителем стать.
Меч менестрелю держать тяжело и ненужно,
Еще тяжелее его для убийства поднять.
Рыцари песни и дальних дорог
Гибнут в жестокой войне.
Когда менестрель берет в руки клинок -
Лютня сгорает в огне."
Мелодичный голос Лариэля очаровывал. Многие посетители тайком вытирали слезы и угрюмо отворачивались к окну. К эльфу почти подбежала одна из служанок и поставив перед бардом плошку с горячим супом, ободряюще ему улыбнулась. Лариэль пригляделся к девушке. Симпатичная. Благодарно сжав ее ладонь , эльф с улыбкой наблюдал, как девушка зарделась и поспешила к подружкам. Проводив ее мечтательным взглядом, Лариэль принялся за еду. Закончив с едой, эльф поймал взгляд девушки и снова запел, чуть касаясь пальцами струн лютни:
Озера глаз твоих прекрасны
Кристальной чистотой полны,
И в них есть жизнь
Живительной воды
Но знаю я, и топи есть
Надеюсь выбраться из них...

Девушка покраснела вторично и скрылась в сенях. Лариэль ухмыльнулся, но тут же стал серьезным, под суровыми взглядами трактирщика и его собутыльников. Спев еще пару песен, бард попросил разрешения переночевать на сеновале и получив его, с чистой совестью удалился.
Расстелив на сене плащ и поудобней устроившись , эльф тихо заиграл, прекрасно зная, что служанки спят где-то недалеко...
Я верю и жду...
покой и радость
страсть и грех
все в этом мире, не для всех
огонь и холод
злость и смех
дадут, еще, они успех
тебя я жду, за мукой томной
лишь облекая в латы мрак
стою овеяный печалью
вселяя в ждущих повеленья - страх...

За его спиной раздался шелест платья и теплые девичьи руки обняли его за шею. Лариэль отложил лютню...

Как и всегда, Натаниэль проснулась вместе с солнцем, золотые лучи которого лениво осветили небольшую комнату девушки с довольно таки простым убранством. Оно включало в себя: комод с небольшим зеркалом, стул, кровать и шкаф для личных вещей и одежды, состоящей из нескольких ряс разного вида (повседневная, церемониальная и праздничная) да сандалий.
Натаниэль любила понежиться в постели, но не слишком долго. Ведь впереди ее ждало столько дел, которые не требовали отлагательств, да и вообще, откладывать дела – черта жрице не свойственная. Девушка прилежно уложила волосы, зачесав их назад и закрепив золотистым обручем. Надела обычную рясу белого цвета с желтым окаймлением подола, рукавов и ворота; и повязала длинный пояс с кисточками, таким образом, подчеркнув тонкую элегантную талию.

Натаниэль выдвинула один из шкафчиков комода и достала оттуда конверт с подписью одного из Семерых. Он был доставлен вчера вечером, и конечно девушка уже знала, о чем в письме говориться, но она намеревалась прочесть его еще раз, дабы ничего не забыть.

«Натаниэль, у к нас к тебе очередное поручение, с которым мы думаем, ты отлично справишься. Мы заметили, что на окраине города, проводит какие-то приготовления к обрядам некая ведьма, что крайне противоречит нашим законом и неизвестно во что это может вылиться. Тебе следует завтра, за несколько часов до проведения ее обряда, пойти и выяснить в чем дело, при этом остановив деятельность ведьмы».

На такого рода поручения почти всегда отправляют Натаниэль, ведь проблема должны быть решена мирно и деликатно, без насилия и шума. А уговаривать и ставить людей на путь истинный девушка умела.
«И что она себе думает? Использует обряды, противоречащие храму и Богине-Матери, взывает к ложным Богам и уверена в своей правоте. Несомненно, она не знает, что тратит силы впустую, теребя нервы мирных граждан», - размышляла Натаниэль, спускаясь вниз - в обеденный зал, - «Нужно сказать ей правду, постараться убедить ее в том, что никакая сила не действенна, кроме той, что исходит от Богини-Матери. Ведь наверняка ведьма еще девчонка, не понимающая то, что она делает».
Натаниэль, занятая своими мыслями практически ничего не поела. Ей хотелось скорее взяться за задание и восстановить справедливость, которая затронула бедную ведьму.

После завтрака, Натаниэль отправилась в центральный зал храма, чтобы взнести молитву Богине-Матери, помолиться за всех обездоленных и нищих, отвергнутых и забытых, о тех, кто нуждается в помощи, но помощи ждать неоткуда, за сирот и больных и за лжецов и убийц, чтобы те наконец-то раскаялись и поняли свои грехи. И поблагодарить Богиню за ясный день, за солнце, за пищу и другие маленькие радости жизни.

Далее по распорядку дня следовало свободное время, которое Натаниэль в основном проводила во дворе храма, сидя на скамье и кормя белоперых голубей семенами, или можно было ее застать за игрой на флейте, мелодия которой умиротворяла душу девушки и воздымала ее к облакам. Натаниэль всегда искала занятия, которые будут полезны не только ей, но и окружающим, и которые бы дарили всем счастье и хорошее настроение. Ведь залог радости Натаниэль были улыбки на лицах проходящих мимо людей.

Потом, девушка решила сходить в тюремные камеры, дабы отпустить грехи несчастным, которые наверняка от столь долгого сидения взаперти, раскаялись, а многим это просто необходимо, ведь недалеко, возле плахи, витает их смерть.

В камерах, измученные и обреченные сидели заключенные с понуренными головами. Натаниэль сочувствовала этим беднягам, такая нелегкая участь их ждет, но они сами выбрали этот путь, глупые.
-Вы нарушили заповеди Божьи и именно за это вы будете наказаны, но у вас есть шанс, шанс покаяться и очистить душу, - ровным мелодичным голосом сказала девушка, обращаясь к узникам, которые обратили на нее уставшие взгляды.
-Вам нужно признать свою вину, ведь никто кроме вас не виноват в том, что вы здесь. Каждый сам выбирает дорогу, по которой ему следует идти. Если бы вы не совершили ваши ужасные преступления, не сидели бы здесь, не гнили бы в клетках. А радовались жизни, наблюдали бы за восходом солнца, слушали шелест травы и журчание рек.

Что эти слова для смертников, когда невозможно ничего изменить, лишь насмехательство и дразнение их изнеможенной черной души. Ее слова были острее кинжала и ударяли в сердце больнее клинка.

-Разве можно было отнимать жизнь у человека? Разве хорошо мстить? Месть и жадность грызли ваши души, а вы не боролись, поддались, пошли у них на поводу? И к чему это привело? К убийству, насилию, воровству. Вы думали вы чем-то отличаетесь от остальных? Что вам все можно?
-Не твое дело, что мы думали, - ответил на ее вопрос один из заключенных.
-Вот, жизнь твоя подходит к концу, - с грустью в голосе сказала Натаниэль, понурив голову, - а вы даже сейчас грубите, не понимаете, глупые, что у вас остался единственный шанс встать на путь праведный.
Это была последняя капля терпения, которая высохла от слов девушки. Словно хищные звери, с глазами полными ярости и безнадежности, из последних сил кинулись заключенные к прутьям, намереваясь схватить Натаниэль. Девушка вовремя отскочила и непонимающе посмотрела на узников. А те в свою очередь принялись обсыпать ее проклятиями и грязными бранными словами.

-И почему вы так глупы? – был последний вопрос девушки, потому что кто-то из заключенных швырнул в нее кружку, которая почти попала в цель, и Натаниэль опечаленная покинула темницу…

Лариэль проснулся с улыбкой, как всегда. Повернув голову он стал рассматривать лицо девушки, мирно спящей около него. "А она ничего"- еще раз убедился эльф, вспоминая прошедшую ночь и изучая черты спящей при свете дня. Конечно не чета эльфийкам, но ... по меркам людей... Не желая будить девушку продолжением ночных забав, эльф решил пойти прогуляться. Аккуратно встав, он оделся и направился к реке. Ледяная вода помогла ему не только проснуться, но еще и избавится от следов пребывания на одном из праздников близлежащей деревни. Вернувшись на сеновал он не обнаружил там девушки, что на самом деле его не удивило, и забрав лютню пошел в трактир. Есть хотелось...ужасно, хоть орком вой. В трактире его появление встретили похабными шуточками и подмигиваниями, поэтому эльф решил привить людям хороший вкус и заиграл...
Он хотел быть героем далекой страны,
А она - лишь поведать ему свои сны.
Ее кудри как полночь густы и темны,
Ее губы созревшего меда полны.

Он, конечно, вернется
Из дальней дороги,
Отмеряны сроки,
Отсчитаны дни.
Оттого и смеется
Она, ожидая,
И вновь зажигает
Под вечер огни.

Он все дальше и дальше,
На грани виденья,
От сна к пробужденью,
От ночи ко дню.
Он вернется не раньше
Последнего срока.
Стирает дорога
Подковы коню.

Он сейчас далеко,
Светлый всадник, покинувший деву когда-то,
За великой рекой,
За туманом седым, за пожаром заката.

Люди примолкли. Девушка (уже другая) подовая ему завтрак утирала передником слезы, от чего эльф внутренне скривился. Ох, уж эти мягкотелые люди. Пьянеют от пары кружек эля и льют слезы от одной песни. Смертные, одним словом.
Эльф доел похлебку, чуть потянулся, как вдруг в таверну ввалился молодой человек со старым мечом наперевес и оглядев зал направился явно в сторону Лариэля.
-Ты мерзкая тварь! Ты разрушил нашу любовь! Ты оскорбил меня и мою возлюбленную. Ты заплатишь за это!
Эльф невозмутимо оглядел с ног до головы человека. Молод. Глуп. Ну-ну.Голос перворожденного звучал глухо:
-И чего ты хочешь, - Лариэль покосился на меч.- боя?
-Да! Я вызываю тебя на дуэль!
-Какие слова…-эльф причмокнул губами вдруг весело улыбнулся. - А что? Я согласен. Прямо сейчас. Во дворе.
Юнец почти позеленел и покорно пошел во двор за эльфом. Лариэль картинно снял с пояса меч, передал лютню девушке (как понял эльф, невесте этого юнца) и ехидно улыбаясь приготовился к атаке.
Мда…юнец был идиотом. Он еле держал меч в руках, спотыкался и что-то невразумительно голосил. Лариэль вздохнул и выбил меч из его рук. Юнец замер. Эльф поднял меч, внимательно посмотрел на человека и сделав несколько почти незаметных шагов перерезал юноше горло. Его же мечом. Кинув бесполезную железяку на траву около трупа, эльф чуть поклонился зрителям и подойдя к невесте убиенного забрал у нее лютню. Девушка было белой как смерть.
-Прости, дорогуша, мне было хорошо с тобой и в память о той ночи я сложу песню, но сейчас меня ждут дела. Удачи, лапочка.-Лариэль потрепал ее по щеке.
Девушка осталась стоять, безмолвно опустив руки и созерцая труп жениха.
Эльф насвистывая направился к лесу. Когда люди опомнятся, он уже будет далеко.

От Вольфден-форта (впрочем, наемники переиначили название на свой лад – Волчья Крепь) до Ульмара в оба конца можно было обернуться с утра до ночи. Даже если ехать неспешным шагом, изредка переходя на тряскую рысь, как это предпочел сделать Мстислав. Гнать коней не было ни нужды, ни желания. Согласно письму, наместник ждал предводителя порубежников ближе к вечеру, к тому же промозглый ветер и без того хлестал в лицо, а дорожная грязь успела облепить не только конские копыта, но и преизрядно запачкать сапоги седоков.
Дорога шла вдоль берега Лейма, впадающего к югу от Ульмара в Латву. Ледоход еще не начался, хотя кое-где уже проглядывали черными пятнами полыньи, а сам лед как-то посерел и больше не напоминал белый непробиваемый панцирь. На той стороне темнела полоска еще не проснувшегося после зимы леса.
Ставшие привычными глазу здешние места, отчасти, напоминали бывшему князю родную землю, но отчего-то все равно были чужими. Хотя, вроде бы, и деревья те же растут, и луга такие же вскоре зазеленеют, и Всеблаг-Огнещит над всем этим светит. А, может, в людях все дело? Другая жизнь, иные обычаи, говор. Вера, опять же, своя. …За все прожитые на аргодорской земле годы Мстислав так и не сумел по-настоящему прижиться в этом краю. Так и остался он для него, как и был, чужбиной.
Постепенно дорога все дальше стала забирать от реки, и впереди показались пока еще покрытые снегом разделенные межевыми камнями поля и добротные усадьбы здешних землепашцев. Здесь, на северном берегу Лейма люди привыкли селиться широко, не скучиваясь в укрытых за частоколами деревнях. Они прекрасно знали цену себе и вольностям, пожалованным их прадедам за службу в королевском войске. И хотя они платили налоги в казну и должны были по первому зову своего государя встать под его знамена, эти люди не зря считали себя выше тех, кто вынужден был гнуть спину на знатного господина. Однако годы, прошедшее со времен последней большой войны постепенно делали свое дело. Владельцы полей и усадеб все больше считали себя пахарями и все меньше – воинами…
- Здрав буде, Мстислав Военежич!
Воевода придержал коня и обернулся на знакомый голос.
- И тебе поздорову, Твёрд Жданыч, - ответил Мстислав, степенно кивая головой дородному мужчине в распахнутом полушубке. – Как живешь-можешь?
- Милостью Богини-Матери, грех жаловаться. Жду вот, когда снег сойдет, да земля солнышком прогреется.
Мстислав с трудом сдержался, чтобы не поморщиться. Старый соратник Твёрд, еще у отца его князя Военега, ходивший в отроках, почитай уж пять лет назад, упросил Мстислава отпустить его из дружины. Женился на глянувшейся ему вдовушке из здешних, взялся землю пахать, та его уже тремя детьми осчастливила. И все б ничего – да только, чтоб законным мужем стать, пришлось Твёрду веру сменить, принять их Богиню-Мать за истинную и единственную. И ведь сменил-то с легкой душой и едва ли не с великой радостью! И хоть не понимал этого Мстислав и сердцем отказ от Богов, отцами завещанных принять не мог, гневаться на старого друга не стал. …А ведь не только ушедший из дружины Твёрд в эту веру обратился. Многие из младших дружинников стали в ульмарский храм захаживать, кто украдкой, а кто и не таясь. Присматривались к чужеземной вере. А, может статься, и не такой уж и чужой стала казаться им эта земля? Боги им судьи, но не он, Мстислав-воевода.
- Ну, дом тебе полной чашею, - произнес предводитель порубежников. – Не серчай, но нас наместник ульмарский ждет.
Мстислав снова пустил коня вперед. Думы, внезапно одолевшие князя, были не светлее, чем скрывающие солнце тяжелые облака. Витязи, давно выучившиеся различать, когда их вождь не в духе, последовали за ним, прекратив привычно подшучивать друг над другом.
Ворот города всадники достигли, когда время уже перевалило за полдень.

Изяслав
За день до этого

...в каждом отряде порубежников, нанятых западными правителями, богослужителем как правило был выходец из "своих" культов. Они звали себя волхвами, хотя все кругом, а особенно священники Богини-Матери, именовали их не иначе, как шаманы.
Река Латва, изобилующая мелкими рощами и небольшими прилесками, неторопливо катила свои воды мимо избушки, приютившейся у самой кромки небольшого леса, который люди звали Латовцом. Над избушкой поднимался одинокий дымок, развевающийся по ветру, дверь была отворена, а во дворе, на небольшой утоптанной поляне кажущийся молодым человек с размаху опустил топор на стоявшее на пне полено. Два осколка разлетелись в стороны, упав к груде своих собратьев. Кожа человека, обильно покрытая потом, блестала в лучах заходящего солнца, молодые мускулы жгутами перекатывались под кожей, однако сам юноша не считал себя сильным - он об этом даже не задумывался. Его думы были заняты куда более вескими делами - Драгомир, старый ведун, приехавший на рубеж с Аргодором вместе с воеводой Мстиславом и являющийся хозяином этого места, уже вторую седмицу хворал и не мог даже встать с лавки.
Изяслав рассерженно дунул на челку светлых волос, упавших ему на светло-серые глаза, и замахнулся топором еще раз на новое полено. Драгомир - единственный в мире человек, кто не бросил маленького сироту на произвол судьбы - был ему не только учителем и другом. Он был ему отцом. И юноша чувствовал, что не пройдут и первые морозы, как Драгомир отойдет в мир иной, и его покрытые морщинами руки больше не будут скрипеть пером по пергаменту, выводя замысловатые письмена, коим Изяслав учился с самого отрочества, но так и не достиг того мастерства слога, которым обладал ведун, прозванный местной деревней - Большим Сапогом - Шаманом.
- Изя... - раздался усталый голос Драгомира из избушки, и ученик поднял свое лицо к двери. Русая борода, отросшая за последнюю седмицу, была покрыта потом, и капли срывались вниз, скрываясь среди утоптанной травы. - Поди сюда...
Юноша отбросил топор и двинулся к крыльцу. В избушке горела лучина, освещающая лавку, на которой лежал укрытый шкурами Драгомир. Глаза старика блестели в неверном дребежании огонька, а руки постоянно мяли накинутую шкуру.
- Изя... - вновь позвал он, скользя по ученику невидящим взором.
- Я здесь, учитель, - Изяслав припал на одно колено возле лавки, взявшись рукой за морщинистую ладонь Шамана.
- Здесь... - шепотом повторил Драгомир. Его глаза, некогда живые и подвижные, сейчас остекленели и подернулись сероватой дымкой. Пальцы мелко дрожали, обхватые ладонь Изяслава. - Изя... ты теперь - единственная опора нашего княже...
- Кого? - переспросил Изяслав, а Драгомир зашелся сухим, мелким кашлем, скрутившим его тело.
- Мир, освещенный Всеблагом и покоящийся на длани Богини-Матери, сотрясается от смертельного кашля, как я сейчас...
- Богини-Матери? - вновь переспросил Изяслав. Речи учителя покрылись пылью и тайной, и стали непонятны юному ученику. Тонкая струйка слюны выбежала изо рта Шамана, а Драгомир вновь повернул взор свой на звук голоса Изяслава.
- Я... чита-ал... пророчество. Придет, - снова тяжелый, сухой кашель. - Придет божий избранник... он...
Драгомир замолчал, глядя куда-то в сторону.
- Избранник... - шепотом повторил он, кашлянул раз, другой. - Он может спасти мир... что-то... темное кричит во тьме... тёмное, Изяслав... Пропасть смерти распханула свои объятия, и я вижу, вижу когтистую лапу Змея, тянущуюся не только за мной, но и за...
Приступ кашля заставил Драгомира замолчать, уткнувшись лицом в подушку. Тело старого ведуна сотрясалось, периодически, когда наступало затишье, он тяжело хрипел, пытаясь втянуть воздух в свои легкие. Изяслав, с болью в глазах, закусив нижнюю губу, смотрел на своего учителя, угасающего, как догорающая свеча.
- Скажи... скажи Мстиславу... - прохрипел Драгомир. - Придет... избранник... и... маги... и они скаж...
Шаман закашлялся и закрыл глаза, тяжело дыша. По его лицу катились мелкие капли пота.
Когда Изяслав, наконец, встал с колен, Драгомир был мертв.

Спустя день после смерти Драгомира

Большой Сапог был совсем малой деревушкой и располагался недалеко от заставы Мстислава. Дружинники воеводы, периодически навещавшие Шамана, дабы узнать, почему он так долго отсутствует, не показывались уже пятые сутки, и Изяслав решил не спешить. Он завернул тело своего учителя в шкуру, положил поверх посох и поставил лучину в углу, пред ликом Всеблага, который должен был повезти Драгомира на ту сторону...
Туманные, запутанные и предсмертные речи ведуна осели, как пыль, в уме Изяслава. Глухая, тяжелая тоска, поселившаяся в его голове, не давала мыслям собраться, осознать и перебрать по новой сказанное Драгомиром. И эти слова лежали где-то на дне, ожидая своего часа, пока Изяслав, в молчаливой ярости рубящий дрова, все больше и больше осознавал, что нынче он - волхв при воеводе. Он видел Мстислава всего-то пару раз - когда Драгомир брал его с собой, еще отроком. А теперь именно Изяслав должен давать воеводе советы. Да юноша боялся, что и огня-то высечь не сумеет! Он вообще все забыл, будто топор опустился на полено, разрубив его напополам и отсеча половину, ответственную за ведунские знания. Однако время неумолимо тянулось вперед, и Изяслав, собрав записи учителя, вынужден был отправиться к заставе. Новость была скорбной, но сообщить ее нужно было, не откладывая.
Небольшой парок вырывался изо рта шагающего по дороге ученика. Меховая шапка неприятно колола лицо, в бороде от теплого дыхания то таяли, то вновь образовывались маленькие сосульки, а котомка, набитая пергаментом, книгами и некоторыми склянками, тянула вниз, и даже резной посох не шибко помогал. Застава, появившаяся некоторое время назад на горизонте, нависла над Изяславом деревянной громадой. Дружинники, стоявшие у ворот, удивленно глядели на подходящего юношу, с сомнение глядя на знакомый посох и котомку.
- Здрав буде, добро молодец! - поприветствовал усатый дядька Изяслава, подняв затянутую в рукавицу руку. - Куда путь держишь?
- На заставу, к воеводе Мстиславу, коий командует в здешних краях, - Изяслав, прищурившись, глянул на небо. Что-то больно кольнуло его внутри, у самого сердца. И, хотя юноша понятия не имел, что это было такое, представлялось оно ему огромным черным когтем.
- А нету воеводы-то, - дядька хмыкнул, поглядев на Изяслава сверху вниз.
- А куда ж он делся-то? Неужто насовсем заставу покинул?
- Не-е-ет, - усмехнулся дружинник. - В Ульмар поехал. А зачем - не дело тебе знать.
- Мое дело - знать всё, что связано с воеводой. Видишь ты этот посох? - Изяслав попытался придать своему голосу твердость, такую же, какую придавал своему Драгомир, когда общался с дружиной.
- Вижу, - протянул с улыбкой дружинник, оглянувшись на своих напарников. - Неужто ты старика какого обокрал, без палки того оставив?
Кто-то из юных дружинников прыснул в кулак. Изяслав медленно сжал зубы.
- Не смей называть Драгомира "стариком", усатый шельмец, - прошептал он. Дружинник нахмурился, двинулся вперед, но что-то неуловимое блеснуло в воздухе, отбросив его назад, на промерзлую землю, под ноги изумленных товарищей. Изяслав удивленно оглянулся, с надеждой, что позади будет стоять учитель... но там никого не оказалось. Это сделал он - и он понятия не имел, как именно.
- Так ты кто ж будешь-то? - испуганно спросил другой дружинник, кладя руку на булаву, висящую на поясе.
- Волхв Изяслав, ученик Драгомира.
- А где сам учитель?
Изяслав отвел взгляд в сторону:
- Он умер. Пошлите в Большой Сапог двух отроков, пущай они его сюда привезут. Драгомир всегда хотел быть предан огню около заставы. А теперь, повторите - где воевода?..

Проснулась Натаниэль как всегда рано, так в ней уж заложено. Настроение было скверное и разбитое. Вчера вечером, расстроенная, девушка сразу же легла спать, как только прибыла в свою комнату храма и на протяжении всей ночи видела лишь кошмары. Ей снились те несчастные заключенные, которые отказались от ее помощи. Глупые. Как они страдали, жалели о своих словах сказанных жрице и в конце – погибли. Как давно ей не снились плохие сны, она уже забыла, как это неприятно теребит душу.
Жрица села на постели, опустив ноги на пол, и протерла руками не выспавшиеся глаза. Затем, привела себя в порядок, оделась и готова была к новому дню. Чтобы не случилось, Натаниэль знала, что справится со всем. По-другому не может быть.
Выполнив утренние служения Натаниэль решила, что не следует откладывать задание от Семерых. Нужно пойти и уверить ведьму, в ее неправоте и заблуждении.
Отчего люди создают себе ложных Богов? Верят во что попало? Неужели это придает им сил справляться с жизненными проблемами, которые и ввели их в эту опасную колею.
Натаниэль от всего сердца жалела бедную женщину и хотела ей помочь.
Для выполнения этого задания жрице были выделены два солдата и сказали, что придет сам капитан городской стражи, на тот случай если понадобиться грубая сила в устранении проблемы связанной с ведьмой. Вдруг та в приступе безумия схватиться за нож и нападет. Или убежит. Все может случиться, но Натаниэль верила, что все обойдется мирным путем, и мысль о вооруженной страже воспринимала с неким укором. Ведь для разговора требуется не напряженная обстановка а такая, чтобы ведьма поверила в искренность намерений жрицы.

Вольдемар покинул кабинет начальника в приподнятом настроении. Совсем скоро ему предстояло небольшое дельце. Наконец-то он сможет отвлечся от бумажной рутины и заняться настоящей работой! Физиономия капитана стражи расползлась в довольной улыбке. Хок шел по коридору управления раздумывая над кандидатурами стражников, которых он возьмет с собой.
"...Может быть Ганс? Вроде хороший парень, да пожалуй всеже не стоит его брать на это задание. Слишком уж суетлив и делает все на показ, а на этот раз все должно пройти без лишнего рукоприкладства и показухи. Лучшее что он пока может это уличное патрулирование. Вот там такие парни как раз нужны. Нарушители закона могут трепетать от встречи с ним." - Вольдемар хмыкнул, вспоминая как Ганс устроил допрос ни в чем не повинному купцу из Арлиона, заподозрив его в шпионаже. Такое забыть невозможно. Засмеявшись в голос Вольдемар скрылся за дрерьми своего кабинета оставляя перепуганного дежурного в замешательстве.

Караульные бросили на славийцев скучающие взгляды и беспрепятственно пропустили Мстислава сотоварищи в город, даже не спросив о цели визита. Если приехали – значит надо. Наемники ведь не крестьяне и не купцы, товаров, нуждающихся в досмотре, не везут, мзды с них не возьмешь. А просто так языками чесать и по службе не положено, да и незачем. Что с них, варваров, веры истинной не разумеющих возьмешь? Добро, хоть границу исправно блюдут и в городе безобразий не чинят. Оружие отбирать тоже не стали. Наемники – народ особый, таким не всякий королевский указ законом является.

В Ульмаре Мстислав бывал не часто, и всякий раз не испытывал от посещения этого города особого удовольствия. Узкие кривые улицы большую часть года были покрыты непролазной грязью и, как казалось воеводе, насквозь пропитались стойким запахом помойной ямы пополам с нужником. Мрачные дома, верхние этажи которых нависали над головой, почти закрывая небо, нагоняли беспросветную тоску, а некоторые привычки их обитателей заставляли поглядывать вверх и держать ухо востро, чтобы не быть с ног до головы окаченным содержимым помойного ведра.
Прохожие жались к стенам, пропуская вытянувшихся цепочкой всадников. Одни, на всякий случай, неуклюже кланялись, другие открыто улыбались чужеземным защитникам, а третьи тихонько плевали вслед и тут же осеняли себя отводящим беду знаком. Не всякому горожанину мстиславовы дружинники были по душе и по сердцу. Мстислав знал об этом и даже свыкся с подобным отношением со стороны аргодорцев. А еще строго-настрого запретил своим вступать в драки с местными. Разве только те сами в дурь попрут.
Правду сказать, такие недоумки иногда находились. Но и успокоить их было не слишком сложно. Одним хватало твердого слова, другим – удара молодецкого кулака, и только немногим требовалось показать обнаженный клинок. За все десять лет смертоубийства случались лишь дважды, да и то – в самом начале. В последнее время редко кто решался задирать порубежников и тем паче – их вождя, которого они сами прозвали Лютым. …Однако любить и жаловать все равно далеко не каждый спешил.
И это было еще одной причиной, по которой Мстислав стремился как можно реже бывать в Ульмаре.

Зато многим из дружинников, особенно тем, кто помоложе, город вполне пришелся по вкусу. Особенно небольшая корчма недалеко от Северных Ворот, которую владелец уже лет пять как переименовал в "Славийскую Заставу", и в которой столовались, в основном, наемники, которым за заслуги или по жребию выпало дневное освобождение от службы. Бывали там, конечно, и простые аргодорцы – те, кто не гнушался общением с "варварами" – и, как не странно, даже начальник городской стражи.
Мстислав в корчму заходил каждый раз, когда ему случалось бывать в Ульмаре. Пил в меру, ел досыта и всегда регулярно оставлял корчмарю плату, хотя тот постоянно норовил отказаться от денег. Но воевода лишь молча хмыкал в усы и к протянутому назад серебру не прикасался. А нравилось ему в "Заставе" тем, что в ней часто бывал бездомный старик-слепец, всегда готовый за тарелку каши и кружку пива развлечь гостей древней балладой или рассказом о дальних странах и стародавних временах. Например, о том, как род людской не на жизнь, а на смерть бился с Лесным и Горным народами.
Вот и сейчас – благо, времени было в достатке, – воевода решил заглянуть в корчму, отдохнуть и отогреться с дороги, а, если повезет, то и слепого сказителя послушать.

- Добрый господин подайте бедному убогому слепому хоромому безногому... - заученный монолог попройки ещё долго раздавался за спиной у Эйренора-полуэльфа, который, брезгливо морщась, прокладывал себе путь сквозь залежи мусора и моря помоев, разлитых по окраинным улицам. К центру города двигаться желания не было - во многих городах слишком любили "шутить" - вставлять в мостовую кое-гд е железные слитки вместо камня.

Впрочем, шутили так и на окраинах - например, порог у самой дешевой таверны - а более дорогая была откровенно не по карману полуэльфу - тоже был обит железом. Стивнув зубы, Эйренор шагнул на порог. Ледяная боль от прикосновения к мёртвому металлу пронзила всё тело, но человеческая половина крови сумела одержать верх над злом, человеком же и созданным.

Забившись в самый дальний и тёмный угол, полуэльф заказал кувшин молока и хлеб, и со смешанным чувствои жалости и отвращения стал наблюдать кипящую вокруг жизнь.

Попивая молоко, Эйренор морщился в усы - поведение хьюманов вызывало только отвращение. Вот один бугай волочёт первую попавшуюся девицу наверх, та визжит и вырывается, но никто не обращает внимания. Не двигается с места и полуэльф - не хватало ещё из-за неизвестно кого в драку лезть... Вот пьяные стражники измываются наж непонятно откуда в этом городишке взявшимся гномом, и плевать им на знак выкупившегося из рабства, висящего у того на шее. По новому указу "милашки" Брэдгера даже свободным гномам запрещается носить оружие, и сейчас можетслучиться что-то очень нехорошее...

Его величество король Брэдгер Победоносный, в народе больше известный как Брэдгер-Урод, мерил шагами узорчатый абисский ковер собственного кабинета. День не задался с самого начала. Ну каким же глупцом надо быть, чтобы перегреть воду для умывания? Даже три дюжины плетей в адрес провинившегося не вернули Брэдгеру душевное равновесие, а ведь это было только начало... Завтрак был пресен, сиденья жестки, придворные одеты на редкость аляповато, и, вдобавок ко всему, ему уже десятую минуту приходилось ждать доставки шута.
Нет, что вы, король, высокий темноволосый мужчина лет тридцати, с глубоко посаженными черными глазами и тонким, с аристократической горбинкой, носом, совсем не был некрасив сам по себе. Вот только шрам - уродливый фиолетовый шрам, пересекавший его щеку, рассекавший бровь и почти лишивший левого глаза - раз и навсегда сводил на нет всю физическую привлекательность повелителя. Шрам... Пустяк для бравого воина, ничего не значащая помеха для пахаря или кузнеца. Вот только не был Брэдгер ни тем ни другим. Вспыльчивый и мнительный, король видел насмешку в каждом взгляде на лицо его, слышал сарказм в каждой похвале осанке его. Во дворце были запрещены всякие разговоры о шрамах или мужской красоте, и только безумец осмелился бы вытащить карманное зеркальце в присутствии государя. Слуги и вассалы сбились с ног, разыскивая по королевству слепого шута - по традиции, шут настоящего короля мог говорить все, что ему вздумается, и весь дворец заранее лихорадило от мысли, _что_ будет, отвесь дурак правителю хотя бы простенький комплимент.
Впрочем, на деле тема внешности занимала в жизни Брэдгера не такую уж большую роль. Не имея возможности любоваться собственным отражением в зеркале, король с лихвой компенсировал это удовольствие другими. Дорогие вина, роскошные ткани, редкости и диковинки, прекраснейшие женщины и сильнейшие бойцы были к его услугам. По одному слову Брэдгера сотни людей возносились и падали в пропасть, и даже нелюдь со всем своим чародейством в итоге была повержена и растоптана. Почти растоптана... Безусловно, королю было и чем гордиться, и о чем мечтать. А в том, что мечты его осуществятся, Брэдгер не сомневался. Несмотря на неудачное утро.

Сказителя в корчме не оказалось, хотя народа, против обыкновения, собралось много. Еще у коновязи Мстислав приметил несколько верховых лошадей хорошей породы, и мылено этому подивился. Простым горожанам, по понятным причинам, лошади были попросту ни к чему, крестьяне и сэттлеры, если им случалось бывать в городе, предпочитали запрягать в свои телеги массивных тяжеловозов, а всадники из королевского войска никогда не снизошли бы до посещения "Славийской заставы".
В полутемном помещении с несколькими большими столами кипела шумная и бестолковая жизнь. Девушки-подавальщицы, точно угорелые, метались по залу, поднося блюда и подливая посетителями пиво и вино. Суетился даже обычно степенный хозяин, захваченный своими делами до того, что не вышел, как обыкновенно бывало, лично встретить "дорогого гостя". Впрочем, воевода не был на него в обиде. Скорее, наоборот, был благодарен Богам за избавления от всегдашнего пустопорожнего словоблудия. Двое славийцев, из младшей дружины поспешно вскочили, приветствуя своего вождя поясным поклоном. Мстислав кивнул в ответ и прошел к единственному свободному столу. Впрочем, места, чтобы разместиться и ему, и витязям, хватило.
Вскоре появились две девицы. Одна с пустыми кружками, другая – с двумя кувшинами медовухи, которую хозяин "Заставы" выучился варить в угоду порубежникам. А затем, вытирая руки о передник, подошел и сам корчмарь. И вместо обычных любезных приветствий завел совершенно другую речь.
- Ох, и вовремя же вы, ваша воеводская милость, пожаловали. Весь уже на страх изошел, - сбивчиво, и поминутно переходя с аргодорского на славийский, заговорил он. – Сейчас времена-то смутные. Я-то, хоть и думал, что от нашего города Мать-Искупительница беду отведет, да видать, прогневили мы Ее. А лихого народа сейчас много! То мятежники, то разбойники, то рыцари, у которых король нынешний замки да земли отобрал. И ведь ни для кого законов нет. Раз меч на поясе, то, думают, что правда за ними.
Корчмарь показал на обосновавшихся за крайним угловым столом людей числом около десятка. Все мужчины, причем того возраста, когда молодость уже осталась за плечами, но до старости еще далеко. Одеты так, что не поймешь, к какому люду принадлежат. Но держатся уверенно и драться явно обучены. Все при оружие, в основном с мечами, равно пригодными и пешему, и конному. У одного Мстислав заприметил шестиперую булаву. Впрочем, от мечей в корчме проку мало – особо не размахнешься. Но и гораздо более удобные для возможной драки ножи у гостей также имелись.
А корчмарь меж тем продолжал:
- С утра пожаловали и гуляют. Мяса и вина без меры требуют, а денег я от них пока не видал. Шумят, ругаются. Как бы беды не вышло. Вы уж со своими молодцами, ежели что, подсобите? От стражи, вон, толку, как с козла удоя.
Двое стражников действительно сидели, упрятав бороды в кружки с пивом, и даже не подымали глаз на все более распалявшуюся ватагу. А те, похоже, разогревшись хмельным, решили показать свою удаль.

Один сграбастал в охапку первую случившуюся рядом девку и, невзирая на крики и попытки вырваться, потащил добычу наверх. Обычно посетители "Заставы" себе такого не позволяли. Даже славийцы, которых многие считали людьми дикими, никогда не опускались для того, чтобы снасильничать приглянувшуюся девицу. Зачем силой брать то, что молодые подавальщицы зачастую готовы были предложить по доброй воле?
Мстислав заметил, как дернулся – да так и застыл на месте – корчмарь, которому вырывающаяся девушка приходилась дочерью. И хотя воевода никогда не стремился стать всенародным заступником, отплатить хозяину корчмы за гостеприимство и заботу равнодушным бездействием было бы не по совести.
Двое сидящих поодаль молодых дружинников уже подхватились, было, на ноги, но остановились, памятуя о присутствии Мстислава и его наказе не затевать своих свар и без нужды не лезть в чужие.
И совесть не забыли, и воеводу чтят. Добро.
- Славобор! Званко! Обороните, - по-славийски произнес Мстислав, обращаясь к парням, которые, едва услышав его соизволение тотчас ринулись по лестнице. А затем и сам встал, жестом приказав сидевшим рядом витязям не трогаться покудова с места.
Дружки же насильника толпой окружили невесть какими судьбами сюда занесенного карлу с окладистой бородой до пояса и, судя по всему, вознамерились учинить над инородцем расправу.
Спертый воздух корчмы звенел от безбожной ругани. Немногочисленные посетители из простых горожан подались в стороны, а двое стражников – вот позорище-то! – и вовсе, допив пиво, направились к выходу.
- Эй, вы почто честным людям отдыхать мешаете? – негромко, но властно, по-княжески спросил Мстислав, за плечо разворачивая к себе ближайшего зачинщика…

Торнач зверел. И зверел прямо на глазах. Всё, что он думал о Брэдгере готово уже было сорваться с его уст. Выручал только опыт, заработанный в копях. Там не потерпишь - не выживешь. Слава создателю, что он гном, а не человечишка. И срок ему отпущен подольше, и под землёй видно всё и конституция не такая рыхлая. Не один год ишачил он на этого королька, покуда
не откопал залежи самоцветов. Толь ээто и сподобило получить "бляху свободы". А ведь когда-то у него была своя лавка... Эх. И ещё эти. Как увидят гнома, так давай травить, как крысёнка какого паршивого. Нет! Любому терпенью бывает предел и время его истекло...
- Да вы, - Брызгая слюной сорвался в конце концов Ломовик, - опойки плешивые, что слепы на оба уха и ничего чуете. Вот бляха, вот!
На беду один из пристававших зацепил мечом за бороду Торнача и от ннеё отлетел в сторону порядочный клок.
- Ах так! (Борода гнома для него нечто святое. Он может вытерпеть многое, но отнюдь не момент ополовиненья своей бороды). Ломовик развернулся и гогочущий мужчинка застыл как вкопанный, ибо его меч перекочевал в руку затравленного гнома. Как такое могло произойти? Гномам же запрещено носить оружие. А вдруг он сейчас того...? Странный попался гномик, одгако, неправильный.

Когда пустишь коня вскачь - расстояние преодолеваешь быстро. Как именно пустить коня вскачь Изяслав, увы, не знал, но однако это у него получилось. Послушное животное, уловившее мысли хозяина, будто бы поняло их и резво тронулась после объяснений дружинников. Из всего сказаного Изяслав запомнил только "Славийская Застава", да Северные Ворота.
Мимо тянулись какие-то поля, хибарки, работающие люди, мелкие канавы, но для юного шамана это всё не имело особой привлекательности - все его мысли были направлены на то, чтобы удержаться в седле, да не угодить в яму. А потому время, потраченное конем дабы добраться до Ульмара, пролетело практически незаметно...
- Стой! - рявкнул стражник у приблизившихся ворот. - Куда прешь?!
Он покрепче перехватил копье и двинулся навстречу скачущему Изяславу. Вот только у последнего мелькнула мысль не "Как бы остановиться?", а "Как бы его так получше объехать?"... Конь и вправду все понял - причем дословно.
Единственное, что успел сказать страж - это сдавленное от охватившего его ужаса "А!", а после его отбросило в сторону, и копье, такое грозное в руках блюстителя порядка, повалилось на землю, под ноги изумленным товарищам. Изяслав закрыл глаза.
- Держи его!.. - крик напарника упавшего потонул в ржании и воплях стайки мальчишек, что крутилась возле ворот. Изяслав открыл глаза и понял, что, если ничего не предпринять, то он обязательно кого-нибудь затопчет. Конь резко поднялся на дыбы, и волхв, непривычный к таким фокусам, нелепо взмахнул руками, падая на мостовую.
Думать "Ах, как мне больно!" было некогда, ибо позади маячили бегущие стражи, а потому Изяслав, также резко вскочив, как и упав, понесся мимо орущей ребятни.

Натаниэль перед уходом накинула поверх белых одежд жрицы, серый невзрачный плащ и капюшоном прикрыла голову. Незачем простым зевакам знать кто она, куда и зачем идет. Все должно быть сделано без лишнего шума, суматохи, а то ведь если народ узнает цель ее путешествия, любопытные обязательно соберутся посмотреть на это, что, несомненно, усугубит задачу.
Девушка быстрыми и легкими шагам направилась к ведьме, в указанном Семерыми направлении.
Ее дом находился почти на самой окраине города. Он стоял окруженный редкими деревьями с пожухлой листвой, которая отчасти опала на безрадостного цвета землю, а ветки с грустью приклонились, словно жалея и оплакивая горькую судьбу несчастной ведьмы. Прохладный ветер трепал взъерошенную траву, что расстилалась ковром возле небольшого домика, больше походившего на заброшенную хижину. Ловкий плющ цеплялся за стены дома, придавая им еще более неухоженный вид.
«Даже дом, природа выдают несчастье ведьмы», - осматриваясь, подумала Натаниэль, которая была уверена, что сможет поставить ведьму на верный путь и природа в знак одобрения вновь воспрянет.
Уже отсюда, с места, где остановилась Натаниэль, был виден этот пейзаж. Близко она подходить не решалась и принялась ждать назначенную ей в помощь стражу.

Через некоторое время из немноголюдного переулка неподалеку вынырнули трое человек. Неприметная на вид кампания, коих много собирается в этом городке для разного рода дел, приблизилась к Натаниэль. В подошедших жрица узнала капитана городской стражи Вольдемара Хока. Красавец - рост под два метра, широкоплечий, русая курчавая борода. Именно таким ей его и описывали. Двое других, незнакомых ей человек вероятно были его подчиненными. Надо отдать должное маскировке стражи. Никто из прохожих не узнал бы в этих грязных пройдохах доблестных блюстителей порядка славного города Ульмара. Хок окинул мрачным взглядом дом в котором жила ведьма и прищурившись взглянул на жрицу.
- Капитан Вольдемар Хок. Прибыл в ваше распоряжение госпожа Натаниэль.

... Не самое мудрое решение, мой добрый гном. Далеко не самое мудрое. Эти двуногие животные тебя в порошок сотрут, раз уж ты дал им повод...

Теперь полуэльф видел, что ошибся. Это были не стражники. Стражники старательно смотрели в сторону и бочком-бочком пробирались к выходу из таверны.

А "Хозяева" жизни уже начинали окружать немолодого воеводу, что неосторожно влез в это змеиное гнездо.

- Ты ему не поможешь? - спросил Эйренора внутренний голос.

- Кому? Гному или хьюману. Меня на всезх не хватит, и тогда другой точно обидится

- Ты на самом деле такая дрянь? - совесть полуэльфа продолжала сражение.

- Я даже хуже! - огрызнулся тот, но, вздохнув отставил кувшин в сторону и потянулся к кинжалу на поясе.

- Эй, мальчики! - окликнул он бандитов. - ЧТо же вас так мало? Вамне страшно? Вас всего-то в три раза больше! И издевательски прищурился.

Погоня по улочкам Ульмара возымела свой результат - стража отстала, а Изяслав заблудился и петлял мимо каменных домов, чуть ли не с раскрытым ртом глазея по сторонам. Немолодая женщина с какими-то румянами на щеках призывно качнула жирными бедрами и грудным голосом засмеялась, когда волхв отвел взгляд, покрепче вцепившись в свой посох. Точнее, в посох Драгомира.
- Эй, мальчик! Неужто так и не испробуешь мужского блюда? - полетел вдогонку голос женщины, и Изяслав ускорил шаг, стараясь огибать грязных и вонючих горожан, которые ютились у стен домов, протягивая скрюченные пальцы в сторону юноши и шевеля пустыми ртами.
- Подай, сынок, на хлеб... - простонал горожанин, возникнув прямо перед волхвом и вцепляясь в его плащ. - Подай, а то ведь с голоду недолго помереть...
- У меня ничего нет... - Изяслав попятился, сглотнув подступивший к горлу комок. И наткнулся позади на чье-то тело.
- А в сумке тогда что? - поинтересовался второй, уже протягивая руку к сумке.
- Книги... - сиплым шепотом ответил Изяслав, широко распахнув глаза и переводя взгляд с одного на другого.
- А их есть можно? - спросил первый и тоже потянулся к сумке. Его рука разжала плащ Изяслава, и волхв не придумал ничего умнее, чем рвануть изо всех сил в сторону выхода из проулка.
- Стой, гаденыш! - зашипел второй, отпихивая своего товарища в сторону и выхватывая нож. - Держи его, ребята!..

Дикий бег через трущобы города, дыхание, испарившийся из легких воздух, колотящийся ужас в висках... Изяслав вжался спиной в каменную стену, отдыхиваясь и оглядываясь по сторонам. Где-то совсем рядом захлюпала лужа, возвещая о погоне, и волхв рванул дальше, к видневшимся вдалеке воротам... Там должна быть хотя бы стража!.. И тут же Изяслав остановился, как вкопанный, испуганно глядя на вывеску здания, что стояло напротив. "Славийская Застава", - прочел юноша и почувствовал, как некий теплый ветерок вселяет в него уверенность в собственных силах.
- Ты можешь... - прошептал юноша, но в голове эти слова у него эхом отдались голосом Драгомира. - Можешь...
Изяслав взбежал по ступенькам и рванул дверь на себя, заскакивая в помещение, где, вместо того, чтобы сидеть, несколько человек стояли и смотрели друг на друга...

- Эй, мальчики! - донеслось из угла таверну от субтильного субъекта, до этого молча евшего свой кусок хлеба и пытавшего остаться невидимкой даже при свете дня.
Хлиганы разом повернулись. До того неожиданной наглостью повеяло от их слов.
- Эт ты мне? - один из них осклабился щербатым ртом и, засучив рукава, двинулся в сторону говорившего.
Шустрый гном не стал ждать, пока на него вновь обратят внимание и, шмыгнув позади повернувшегося, перепрыгнул через скамейку, подтолкнул её назад ногой, дабы она навернулась на ноги пристававшим к нему субъектам и юркнул под стол. Когда он показался из-под него с другой стороны между ним и нападавшими уже было препятствие и безболезненно достать гнома стало куда проблематичнее.
- Да ты, мешок с дерьмом, тебя мама кривым родила или трипер постарался? - язвительный гном прищурился, уже сознательно зля обидчиков.

Вопрос воеводы повис в воздухе. Прежде чем кто-то из молодчиков успел ответить, в назревающую свару вмешался еще один посетитель "Заставы". В ленивом с оттенком брезгливости голосе слышалась затаенная угроза.
Впрочем, дружки окликнутого Мстиславом буяна явно сочли говорящего лишь досадной помехой, и один из них вознамерился просто смахнуть оную со своего пути. Остальные в ожидании забавы так же развернулись в сторону в посмевшего вмешаться в их дела наглеца. Послышались даже злорадные смешки, выдававшие в них людей, привыкших к своей силе и безнаказанности.
Карла же, не будь дурак, с удивительным для его грузного тела проворством нырнул под стол, походя опрокинув на ближайших к нему обидчиков тяжелую скамью.
- Да ты, мешок с дерьмом, тебя мама кривым родила или трипер постарался? - задорно крикнул он.
И в этот момент Мстислав понял, что решить дело миром уже не удастся. Да и вряд ли молодчики, схватившиееся после этого выкрика за двухвершковые ножи, согласились бы убраться из корчмы подобру-поздорову.
Ближайший к воеводе головорез сунулся было вместе со всеми, но Мстислав, скользнувший вперед чуть быстрее, одной рукой придержал мужика за ворот и, одновременно повернувшись, ринул его на утоптанный земляной пол.
Витязи же, увидив какая свистопляска затевается, повскакивали с мест. Остальные посетители спешно покидали "Заставу" или, как сам корчмарь, прятались под столы.
- Без нужды живота не лишать! - коротко успел крикнуть дружинникам воевода, ловя взглядом следующего супротивника, а рукой - кулак с метящим в подбрюшье ножом...

Дружинники вмешались споро, подчиняясь одному лишь слову воеводы. Для них размять косточки в рукопашной было молодецкой забавой и дармовой тренировкой в условиях, приближенных к боевым. А нападавшие... То ли были излишне впечатлительными, то ли изначальная расслабленность сказывалась, но нападавшие снова повелись. Ибо теперь они резво обернулись к воинам, оставив в своём тылу сквернословящего гнома. Чем тот, естественно, не приминул воспользоваться. Подобрав уроненный табурет, Ломовик крякнул, забрался на стол, под которым только что прошмыгнул, как мышонок, ии опустил его сиденьем вниз на затылок одного из своих обидчиков.

Надежана сидела в саду на скамье и покачивая ногой грызла яблоко. У-ух, представляю что бы было застань её за столь неподобающим её сану занятием Натаниэль! Собственно в яблоке ничего дурного и небыло, но вот есть его подобным образом.. словно простолюдинка! Бр-р! Заставит целую неделю молиться на час дольше!Правильная до мозга костей! Принцессе иногда так хотелось пошпионить за наставницей, вдруг она в одиночестве ведёт себя как обычные, грешные люди? Вспомнив о Натаниэль девушка автоматически выпрямила спину, перестала качать ногой и отшвырнув в кусты огрызок прищурила глаза. По поводу глаз правда та ничего не говорила, но они у Надежаны были такими по детски наивными, распахнутыми, что ей иногда казалось будто её мысли читаются в них всеми на счёт: раз!
Медленно, как полагается, встала со скамьи и подошла к фонтану. Несмотря на раннюю весну он ещё не был включён, снег и дожди наполнили чашу фонтана наполовину и чтобы увидеть своё отражение Надэ пришлось слегка наклониться над тёмной водой. Увидела своё отражение: тонкие черты лица, длинные, льнянные волосы и глаза..светлые как полуденное небо, прозрачные словно вода.
Интересно, у кого из моих предков были такие?- она тронула воду рукой и изображение пропало. Сирота, мешающая всем...

Можно было бы и не лезть в это дело... - уныло подумал полуэльф, наблюдая, какая толпа солдат вступилась за своего воеводу. Ни один из мародёров не добрался до Эйренора - что было не хорошо и не плохо. Уж за себя-то полукровка умел постоять...

Немного ушло времени у ... славийцев? да? - на то, чтобы скрутить и обезоружить бандитов. Впрочем, это не обычные бандиты. Больше похожи на бесчинствующх аристократов... Их уже сурово, но без лишней злобы подталкивали в спину, выгоняя на улицу.

Пусть хьюманы сами меж собой разбираются! - фыркнул Эйренор, возвращаясь к недопитому молоку. И только благодаря случайности успел заметить, как "успокоенный" табуретом бандит стал подбираться для прыжка.

Жалко, не допил... - полуэльф отшвырнул в сторону кувшин и метнул кинжал. Неудавшийся убийца упал, так и не дотянувшись ножом до спины воеводы.

Ну и дурак!-заметил внутренний голос. - Оно тебе было нужно?


Пост пользователя Nica
Перенесен по просьбе мастера.

Бой – если, конечно, эту непотребную свару, в которую пришлось ввязаться порубежникам, можно было назвать боем – закончился быстро. Как оказалось, справными бойцами неизвестные были только на словах, а на деле же, касаемо выучки, заметно уступали славийским дружинникам. Тем более, что греха таить, последних оказалось человек на пять поболе. Хотя опытный взор определил бы, что витязи и воевода взяли противников не столько числом, сколько умением.
Соблюдая полученный наказ, витязи обошлись без смертоубийства. Впрочем, без отбитого нутра, свороченной набок челюсти или вывихнутых рук никто из буянов не ушел. Те из них, кто вздумал пустить в ход оружие, покидая "Заставу", вынуждены были с ним расстаться, а заполучившие его славийцы придирчиво рассматривали "добычу". В след помятым и волками глядящим в пол зачинщикам драки летели смешки и улюлюканье. Особой славы в такой победе не было, но чувствовалось, что порубежники были довольны, отстояв полюбившуюся им корчму.
Мстислав вертел в руках кинжал с покрытой черненым серебром крестовиной и сужающимся к середине широким лезвием. Форма была непривычной, да и вырезанное из кости изображение Богини-Матери, украшающее рукоять, глаз не радовало. Но сталь была отменного качества, да и заточен кинжал был на совесть. Сам воевода им бы пользоваться, ясно дело, не стал, но в качестве подарка сгодится.
Засмотревшись на взятое в бою оружие, Мстислав не сразу почуял возникшую за спиной опасность. Все случилось слишком быстро. Отчаянный крик кого-то из витязей, призрачное холодное колотье между лопатками, едва уловимый свист мелькнувшего в воздухе клинка… Когда воевода обернулся, все было уже кончено. Оглушенный кем-то проходимец с ножом в руке, мгновенье назад явно метивший ему в спину, валялся у самых ног Мстислава. Пробившее кожаную куртку метательное лезвие почти полностью, исключая короткую утолщенную "пяту", вошло ему в шею чуть пониже затылка. Незнакомец в потрепанной дорожной одёже – тот самый, что осмелился кинуть насмешку толпе лиходеев – уже опустил руку, но то, что нож швырнул именно он, Мстислав определил сразу.
Надо бы отблагодарить, подумал воевода. Как никак, посторонние люди не каждый день спасали ему жизнь. Однако, прежде чем он успел сказать хоть слово, на лестнице появился Званко, силком волокущий вниз скрученного насильника. Спасенная от бесчестья девушка с все еще расширенными от ужаса глазами робко спускалась следом. Второго отправившегося ее выручать парня видно не было.
- Славобор где? – тихо спросил Мстислав.
- Там он, наверху лежит. Этот тать ножом его успел полоснуть, - скрипя зубами от ненависти, проговорил молодой дружинник.
- Жив?
- Громобой порази, воевода, не ведаю. Он его в брюхо пырнул, ажно кишки наружу.
Не жилец. Ну да ладно, хоть за правое дело голову сложил. Будь на месте молодого дружинника сам князь или кто из воинов постарше, порешивший Славобора человек был бы уже мертв. Впрочем, учинить справедливую расправу было еще не поздно.
Мстислав ухватил скрученного своим же поясом пленника за немытые вихры и поволок из корчмы на улицу. Дойдя до коновязи, воевода прислонил его к столбу. Отобранный в бою кинжал он по-прежнему сжимал в руке. Дружки убивца, еще не успевшие взгромоздиться на коней, мрачно воззрились на славийца, но прийти на помощь подельнику явно не спешили. Несколько стражников, включая тех двоих, что покинули корчму, едва в ней запахло неприятностями, так же оставались в отдалении.
- Вину свою признаешь? Признаешь, что Славобора жизни лишил? – говорить с испуганно вращающей глазами поганью совсем не хотелось. Но определенные правила требовалось соблюсти. На аргодорском наречии Мстислав изъяснялся вполне сносно, а слова прозвучали достаточно громко, чтобы те, кому нужно, его услышали.
- Д-да…, - прохрипел тот. – Отпусти, я заплачу. Золотом заплачу.
- Признаешь, значит, - удовлетворенно кивнул воевода и коротким движением всадил клинок в живот говорящего. Тот умолк, и теперь в мутных, но уже протрезвевших глазах плескалась боль пополам со страхом. Затем рука с кинжалом уверенно пошла вверх, как будто славиец потрошил звериную тушу…
- Но он же обещал заплатить! – донеслось до Мстислава, когда он отшвырнул от себя безжизненное тело и бросил рядом измаранный в крови нож.
- Я за своих людей иной виры не беру, - коротко отмолвил князь. И, развернувшись, шагнул ко входу в корчму.
На этот раз напасть на него сзади никто не пытался, а в спину, кроме прожигающих взглядов, полетела лишь одна-единственная, да и то негромкая фраза:
- Проклятый варвар!
Однако воевода даже не обернулся…

Нет, эти варвары умеют драться. И держатся друг за друга. Торнач был им благодарен за спасение жизни, ну и ещё немного тому странному типу, сидящему за столиком в углу, что так вовремя отвлёк внимание этих городских мерзавцев от его скромной персоны. Гном хотел пристроить отобранный в схватке меч за широкий кушак, но подумал, снял опояску, расстегнул комзол и уже там пристроил его. Всё же оружие запрещено. Забывать об этом не стоило. Эх, лучше бы секирку, но где её взять? Он запахнул полы, так что теперь оружие не было видно со стороны и, повинуясь скорее старым инстинктам поднял табуретку и двинулся во двор, где варвары производили своеобразную расправу над недобитыми битюгами.
- Э, уважаемый, прими мою благодарность, что встали на защиту гнома. Не каждый в нынешнее время может себе такое позволить. Многие ещё и прибавят для скорости.
Ломовик хмыкнул. Он не очень любил извиняться или благодарить кого-либо, но походить поведением на свинью, как эти поверженные молодчики, тоже было не в его правилах.
- С меня, конечно, полагается теперь выпивка. Но, - гном развёл руками, - Разве я всё ваше войско напою? И так с рудников недавно...А, чтоб ему...
Торнач грязно ругнулся и на секунду его озорные, а порой даже бешеные глаза как бы подёрнулись лёгкой дымкой. Вид разорённой мастерской предстал перед его мысленным взором и тут же пропал.

Надежана очень торопилась, у Натаниэль были какие то дела в городе, но по опыту девушка знала, что её наставница всегда всё делает быстро и терпеть не может праздности. Что она ответит ей на вопрос:"Как ты провела утро?!" Расскажет о холодном весеннем небе, о тёмной притягивающей взгляд воде и мыслях, что с недавних пор преследуют её?! Нет! Это только её, личное и никому не должно быть дела до этого! Поэтому лёгкими быстрыми шагами она пробежала по запутанным переходам и вбежав к себе вздохнула с облегчением, Натаниэль ещё не пришла. Быстро разложив рукоделие, раскрыла молитвослов устроилась в любимом кресле, но солнечные лучи проникающие через цветные стёкла витража заигрывали с девушкой, пригревали и золотили её локоны мешая сосредоточиться на молитве.

- Стыдно должно быть, воевода, - сказал Изяслав, когда Мстислав вернулся в трактир. - Пускать кровь человеку, заблудшему в собственном невежстве. Стыдно. Всеблаг никогда не говорил, что убийство - лучший советник.
Молодой волхв не стал вдаваться в подробности того, как здесь оказался. В самом начале потасовки, окаменев от неожиданного страха, он просто был сбит с ног и отброшен в сторону, под чью-то лавку, где больно ударился головой и спиной, и так и пролежал под столом, наблюдая за быстрой схваткой. Лишь голос Драгомира выгнал Изяслава из-под стола.
- Я - Изяслав, - отвечая на невысказанный вопрос Мстислава, сообщил волхв. - Ученик Драгомира. И прибыл сюда для его замещения. И что же я вижу?.. Кровь инородцев, пролитая на чужой земле!..

Не терзаясь осбыми угрызениями совести, полуэльф ногой перевернул труп бандита и снял с пояса довольно-таки увесистый кошель. Не идеал, честно говоря, но очень даже неплохо. Даже если там и серебро,а не золото - при нынешнем состоянии финансов будет очень даже кстати.

Вот только заколка на кошеле - стальная. И рукой не снять - просто никаких сил не хватит не закричать от боли, и взрезать на людях - тоже странно выглядит. Так что Эйренор просто сунул это кошель в свой - почти пустой, и двинулся к выходу. Скоро отважная городская стража опомнится - и станет задавать нехорошие вопросы. Пора-пора, пора со двора!

От слов мальчика, выговаривавшего славийцу, полуэльф просто остолбенел, не зная, плакать ему, или смеяться...

Эльф шел по лесу, задумчиво трогая струны лютни. Голос его звенел, уносясь к вершинам деревьев:

"Я верю струнам и колкам
Гораздо больше, чем клинкам.
От крови свободы не жди.
Я меч сменил на пенье струн,
А магия аккордов-рун
Поможет в нелёгком пути."

Песня смолкла и лес снова закутался в тишину, словно старая нищенка-старуха, просящая денег близ людских церквей. Леса...единственные проблески истинной земли эльфов, среди владений внезпано расплодившихся людей. Эльф угрюмо встряхнул головой и тихо запел. От его песни, казалось, замирали на ветвях птицы, стихал ветер и переставали шелестеть листья.

Смолк певец, и опять тишина,
Но осталась на сердце тревога.
Ночь молчит, но теперь не до сна -
Звездный свет меня манит в дорогу.
Что же, певец, ты наделал мотивом своим,
Так одиноко звучащем в подзвездном покое?
Ведь на земле стало больше скитальцем одним -
Прочь от спокойствия манит мотив за собою.

Элф шел вперед. Трава под его ногами не сминалась и никто не смог бы найти его здесь. Особенно те деревенщины-люди, которые надеялись найти его в лесу и отомстить за убийство. Внимательному существу могло показаться, что стволы деревьев сдвигаются за его спиной.

Мало было тех, кто осмеливался поучать Мстислава. А тех, от кого воевода эти поучения мог принять – и того меньше. Ближайшие из дружинников, большая часть из которых уже вкушала медовые яблоки в Небесном Саду, да еще, пожалуй, старый Драгомир – вот и все, к чьим советам или наставлениям бывший любгородский князь прислушивался. Да и то, правду сказать, не всегда. Что уж тут о каком-то юнце говорить.
Поэтому ответил он ему не сразу, а сперва обернулся к коренастому бородачу, что-то сбивчиво бормотавшему о благодарности за его спасение.
- А с чего ты взял, что мы с ними из-за тебя сцепились? – спросил он. И только потом перевел взгляд на молодого ученика старого кудесника.
- Я Всеблага чту и наказов небесных не забываю. Но и с теми, кто людей моих, перед Громобоем мне братьями ставшими, убивает, долгих разговоров не разговариваю. Кровь пролита за кровь, а жизнь за жизнь в уплату взята. И не мною это, ведун Изяслав, придумано, а пращурами нашими накрепко заповедано, – воевода оглядел учиненный в корчме разгром, мельком углядев, что метнувший нож незнакомец срезал с убитого им поясной кошель. Что ж, по праву берет. Да и мертвым деньги без надобности. Хотя сам Мстислав на добро выпотрошенного у коновязи мужика даже не взглянул – не по чину добыча. Его витязи уже успели завернуть тело Славобора в плащ и снова уселись за стол. – Ты лучше, чем меня поучать, возьми тело и в "Волчью Крепь" отвези. И, раз уж Драгомир тебя всем премудростям обучил, все надобные обряды справь и присмотри, чтобы тризну Славобору как должно приготовили. …Званко! С ним поедешь.
Между тем незнакомец неспешно, но твердо направился к выходу. И останавливаться, похоже, не собирался. Но хотя дела до него у Мстислава не было, воевода все же счел нужным заступить ему дорогу.
- Постой-ка, мил человек. Ты мне сегодня жизнь уберег, так что в праве отдарка требовать.

- Просто не терплю тех, кто живёт по праву сильного, - пожал плечами полуэльф. - Ещё более не выношу тех, кто желает отнять жизнь у кого-то просто так...

Тут ему в голову пришла замечательная идея - как открыть кошель, не трогая заколки.

- За отнятую жизнь другую жизнь отнять - справедливо, воевода. Но вот за спасённую что-то требовать... не по мне. А лучше бы нам разделить кошель злодея, ведь по правде говоря - с него и вам, воевода, причитается.

И, стараясь не тронуть заколки, протянул деньги славийцу.

Да, не обратили внимания славийцы на гнома, ничего, перетрёмся. Кому интересны такие как Торнач? Многие и за людей не считают. Так, полуживотные. Нет, надо рвать ноги из города, к своим пробираться, в горы. Но это немного погодя. А сейчас не мешало бы и угоститься на дармовщинку. На столе у обидчиков ещё много чего осталось.
Гном вошёл обратно в таверну. Шустрый полуэльф, тот кто помог ему, уже обшаривал карманы трупов. Ладно, пускай. Это его добыча. И вмешавшись можно лишь напрячь остальных. Как собаки за кость драться что ли? Он гном. Он воин. Он выше этого. Нет, он и сам не погнушался бы содержимым карманов этих гнид, но не здесь же, на виду у всех! Скажут - вот мол гномы, животные и только. Стерпится. А вот за столом никого нет. Вот и ладненько.
Ломовик немного бочком подошёл к столу, за которым раньше пировали нападавшие и жестом хозяина наполнил одну из кружек отборным ячменным напитком. Да, эти не скупились и получили лучшее, что было у хозяина. Ничего, не всё котам праздник. Что-то и гномам перепадёт. И хитрый гном стал отыскивать на ещё не пустых тарелках более сочные куски, дабы закусить хмельной напиток.

Мстислав уронил на протянутый кошель ленивый взгляд и коротко покачал головой.
- Ты побил, тебе и владеть. Мне чужого не надобно. Раз сам ничего не просишь, то по сему и быть. Иди с миром, дадут Боги, еще свидимся.
Воевода прошел к столу, взял наполненную медовухой кружку и осушил её в несколько больших глотков. Корчмаря, кинувшегося было самолично налить гостю еще, славиец решительным жестом остановил. Нечего во хмелю на праздник являться, и там, небось, чаркой не обойдут.
- Благодарствую на угощении, хозяин. Пора нам.
- Да вы что, ваша милость! – замахал руками владелец "Заставы". – Это я теперь вас до гроба благодарить должен и Мать Небесную за вас и храбрецов ваших молить. Молодчиков этих спровадили, Латинику, дочурку мою, от бесчестья спасли…
Тут корчмарь сбился, оглянувшись на дочь, присевшую возле укрытого плащом тела. По лицу девушки медленно катились крупные слезы, а обтянутые тонкой рубашкой плечи часто вздрагивали. Мрачный, как туча, Званко застыл рядом, широко расставив ноги и вцепившись обеими руками в широкий кожаный пояс. Вряд ли среди всех молодых дружинников Волчьей Крепи сыскались бы еще двое, чья дружба была бы столь крепкой, как между ним и Славобором. Потому, что пусть и разными у них были отцы – в одной и той же битве, к слову сказать, головы сложившие, – держались они друг за дружку не слабее иных кровных братьев.
- Вот и парнишка ваш…, - потупив глаза, промямлил корчмарь и снова запнулся на полуслове.
- У тебя, я знаю, сани есть и лошаденка имеется. Одолжишь?
- Да хоть насовсем отдам! – взмолился хозяин. – Только стороной мою корчму не обходите!
Гляди ж ты! Даже сейчас о барыше не запамятуют. Лошадь с санями, на которой корчмарь в зимнее время наведывался к деревенской родне за съестными припасами, была и впрямь через чур щедрым даром. Если, конечно, не принимать во внимание убытки, которые неминуемо понесла бы "Славийская Застава", если бы порубежная стража перестала в нее захаживать.
- Я на словах накажу, чтоб завтра к вечеру вернули, - не терпящим возражений голосом отрубил Мстислав. А затем, махнув рукой витязям, направился к выходу…

Вскоре, в почти по-зимнему стремительно сгущающихся сумерках всадники уже спешивались возле высокого здания городской ратуши. Расторопные слуги подхватывали коней под уздцы, тяжелые, украшенные резьбой и кованными железными узорами двери были широко распахнуты, изнутри исходил ровный свет дорогих "колдовских огней", а по обе стороны как истуканы застыли освещенные уже обычным огнем факелов стражники и солдаты из королевского войска.
Окружающие площадь дома были нарядно украшены яркими лентами и праздничными масляными фонарями из разноцветного стекла, а сама она была запружена пестро разодетым людом, привлеченным выкаченными из подвалов наместника бочками с вином и бессчетными лотками со всякой вкусной, а главное, почти дармовой снедью. Играла шумная музыка, во всю, несмотря на холод, старались привлечь к себе внимание бродячие жонглеры*, надрывали глотки певцы и глашатаи. Только в центре оставался незанятый каменный пятачок примерно шагов в двадцать, в центре которого как перст торчал прочный деревянный столб, окруженный наваленными вязанками хвороста.
Ишь ты, до чего обычаи схожи!, подумалось Мстиславу. Не думал, что и у них чучело Моряны по весне жгут. С этими мыслями воевода и вошел в двери, краем глаза заметив как напряглись лица королевских солдат. Эти, в отличие от городской стражи, к порубежникам в городе так и не привыкли, про себя считая, что варварам из Вольфден-форта положено разве что в дозоры вылезать, но никак не в аргодорский город.
Внутри перед славийцами открылась широкая, ведущая наверх лестница, покрытая по случаю праздника дорогим ковром. Но прежде, чем Мстислав успел сделать еще хоть шаг вперед, к ним тут же подлетели очередные слуги. На этот раз – для того, что бы обмахнуть гостям сапоги и одежду. С трудом сдерживаясь, чтобы не отобрать щетку и сделать все самому, воевода некоторое время стоял без движения. От его взглядов не укрылась пара стражников, охраняющих оставленное гостями оружие. Такового, правда, было негусто. Знатных людей, имеющих право носить меч и пользующихся этой привилегией в Ульмаре и окрестностях было немного. Усмехнувшись, заслышав недовольный ропот своих витязей, вынужденных, уважая чужие обычаи, отстегнуть с поясов ножны, Мстислав начал подниматься по лестнице. Сам он меча не снял, ибо еще от прежнего короля, которому нынешний государь Аргодора доводился племянником, получил право входить с оружием куда угодно, кроме храмов Матери Мира и тронного зала в Ктеже.
Едва нога воеводы коснулась последней ступени, по бокам разнесся чистый и звучный голос труб, а сильный, хорошо поставленный голос герольда провозгласил:
- Генерал Мстислав, маркграф Вольфден-форта!

_______________________________________________________
* жонглерами в средневековой Европе называли бродячих артистов

В дверь тихо, но настойчиво постучали, девушка отвлеклась от молитвы и слегка охрипшим голосом произнесла:
- Можете войти!
На пороге возникла девушка в простом сером платье в каких ходили молоденькие послушницы Храма.
- С Вашего позволения принцесса, я пришла помочь Вам приготовиться к празднику!Скоро вечер, нужно торопиться.
Как быстро идёт время!Надежанна бросила взгляд на высокое витражное окно, день действительно, угасал.
-Да-да, конечно..- девушка устроилась у большого старинного зеркала и работа закипела.
Помощница была настоящим мастером своего дела! Она так ловко и быстро управлялась с заколками, щипцами и прочими премудростями куафера, что меньше чем через час прелестная головка принцессы являла собой образчик настоящего искусства.
Основную массу светлых. как лен волос она зачесала по Ульмарской моде наверх и спрятала под тончайшую золотую сетку на перекрестьях которой сверкали некрупные, но необычной, звёздчатой огранки алмазы. Оттенив тем самым цвет волос и добавив им блеска. По обеим сторонам нежного овала лица были выпущены длинные завитые локоны, а высокий чистый лоб украсила диадема с невероятно крупным сапфиром в центре, синий цвет камня, как нельзя лучше лучше подчёркивал необычно светлые глаза девушки.
Оставалось только надеть парадное платье. Оно уже ждало свою хозяйку, синее, словно вечернее небо, тяжёлого бархата, поистинне королевский наряд!
- Ты слышишь?Кажется уже начинается!- Надежана подбежала к окну, но служанка опередила её,
- Ваше высочество! Вам нельзя открывать окно, Вы можете простудиться, весенняя погода так переменчива и по вечерам ещё холодно!
Принцесса остановилась, кровь прилила к её обычно бледным щекам, глаза метнули молнию, а тонкая бровь причудливо изогнулась. Да-а, девушка умна! Как осторожно и умело она сделала ей замечание! Негоже принцессе высовываться из окна, как простой горожанке охочей до зрелищ и развлечений! Будь здесь Натаниэль не избежать ей строгого взгляда, а то и окрика . Она круто повернулась на каблучках своих серебряных туфелек, так что длинный подол её царственного одеяния взметнулся синим пламенем.
- Пора зажечь свечи! Стало совсем темно!- голос Надежаны звучал ровно и спокойно.
- Сию минуту принцесса!- девушка двигаясь словно тень, зажгла высокие витые свечи в тяжёлых подсвечниках.
- Скоро за Вами придут, чтобы сопровождать на праздник,- тихо прошелестели слова служанки и дверь за нею закрылась.

Кивнув на прощание гному - мол, удачи тебе среди этих варваров, и гораздо более сухо - корчмарю, Эйренор вышел на улицу, сумев почти не коснуться обитого железом порога.

Варвары... Насилуют жизнь. Насилуют природу. Размножаются... как кролики. Заполонили всё и вся...

Уличная шантрапа не осмеливалась заступить дорогу невысокому прохожему, видно, чувствовала ярость, кипевшую в нём.

- Помогите! - как всегда, крик раздался из самого тёмного переулка. - Помоги-и-и-и....

Тощий, который вступился за Торнача, вышел из харчевни, дружески подмигнув ему напоследок. Да, пора была и ему отчаливать отсюда. Живот был набит. Даже вина перепало. И неплохого. Столовались нападавшие что надо. Жаль, с собой не унесёшь. Ладно, под шумок поел на славу - и то хорошо. Но всё же - тоже пора. Пока эти варвары мирные, а кто знает, может и на него накинутся.
И бочком-бочком, озираясь на вошедших, гном стал пробираться к выходу. Скоро и он оказался на улице. Вдалеке маячила фигурка давешнего знакомого. Идти было некуда. Ноги сами потащили Ломовика за фигуркой, бредущей впереди.

Откуда взяться человеколюбию у эльфа? Пусть даже - всего наполовину. Вроде бы и неоткуда, учитывая людское отношение к "нелюди". Но полуэльф, удивляясь себе самому, поспешил на помощь, и почти сразу же об этом пожалел.

Не потому, что ему не понравился позвавший на помощь - вовсе нет. Хотя, конечно же, не понравился. Ибо был гадок и лицом, и выражением оного лица. Не потому, что нападаваших было четверо - хотя радости в таком конечно мало. И даже не потому, что какая-то заботливая сволочь и здесь вплела в мостовую железные кирпичи.

Главной причиной нерадостной гримасы Эйренора был тот факт, что на хьюмана напали мертвяки. И было это, честно говоря, неприятно. Не подумайте - дело не в запахе. И не такие запахи встречали, и не такую вонь нюхали. И не суеверии - и не такую дрянь упокаивать приходилось. Но - вот что правда то правда - в городе, да ещё с проклятыми железными кирпичами - не приходилось. Сразу четверых - не приходилось... Так далеко от леса - не приходилось...

Да ещё и хьюман, тварь эдакая, приподнялся с мостовой и крикнул мертвякам - "Взять его!". И мертвяки, что неприятно - послушались.

Ну погоди же, сволочь... Отмахиваясь клинком от неуклюжих, но настойчивых атак, решил для себя Эйренор, я тебя ещё отблагодарю!

Дверь распахнулась и в комнату лёгкими стремительными шагами вошла Натаниэль. Оглядев воспитанницу с ног до головы - нахмурилась.
- Причёсывала Берта!?Ну, конечно! Романтическая дура!Платье слишком декольтировано, пожалуй стоило бы его сменить, но некогда,надевай плащ и идём, нас уже ждут!-всё это было сказано красивым контральто и модуляции прекрасного голоса смягчили резкость произносимых слов, но молоденькая девушка вздрогнула и инстинктивно прикрыла грудь рукой.
Сама Наставница была уже одета в простой чёрный плащ с капюшоном, так что разглядеть её наряд пока не представлялось возможным.
Надежана протянула руку за простой накидкой, но Натаниэль отвела её руку и сама подала ей роскошный серый норковый палантин.
- Раз уж не можем быть скромными, выкажем хороший вкус!
Лёгкий экипаж быстро довёз свой драгоценный груз до здания ратуши.
Площадь бала освещена масляными фонарями, украшенные лентами и гирляндами дома смотрелись нарядно. Народ высыпавший на площадь по случаю праздника веселился, угощался дармовым вином. Музыка, пусть и безискусная, но громкая и заводная звучала с разных сторон.
У дверей ратуши стоял почётный караул королевских солдат. Надежана вместе с со своей наставницей ступили на лестницу им помогли снять верхнюю одежду и она не могла оторвать глаз от Натаниэль.
Да,уж было на что посмотреть! Под чёрным плащом скрывалось платье из серебристого атласа, оно так плотно и точно облегало точёную фигуру девушки, что со стороны казалось будто серебряная статуя ожила и двигается вопреки всем законам мирозданья! Волосы были как всегда закреплены обручем, на этот раз в тон платью, серебрянным. Но вот и вершина лестницы
по бокам разнесся чистый и звучный голос труб, а голос герольда провозгласил:

- Принцесса Надежана!И её наставница жрица Натаниэль!

Перед ними была огромная зала, празднично освещённая и украшенная, огромный стол накрытый для пира, тихо звучавшая прекрасная музыка, всё было так красиво и...так похоже на то, что они видели только что на площади!
Пусть краски были грубы и необузданны, но в них было столько жизни, а здесь пахло интригами и тленом. Такие мысли проносились в голове шестнадцатилетней девчушки, а рядом в величавом спокойствии стояла её покровительница, сердце которой трепетало словно пойманная птица.
Чего она ждала от этого праздника? На что надеялась?

Что-то случилось там, где проулок слегка заворачивал, почти скрывая из глаз давешнего знакомого. Что-то неприятное, мерзкое. Заспешил он куда-то, а после звон металла оповестил о начале схватки, а что эта схватка с давешним знакомым было понятно даже ребёнку. Что долг красен платежом, а должником себя числить не один гном не сочтёт достойным объяснять Ломовику не надо было. Крякнув, гном рванулся вперёд, доставая из под полы меч, отобранный в предыдущей схватке. "И везёт же мне сегодня на драчки", - усмехнулся он в уме, подбегая к нежити, наседавших на того самого, с кем он и поздороваться толком-то не успел. Да, поздороваться не успел, зато подраться спина к спине, кажется придётся.
- А! Дети ехидны, писуны поднарные! - ошарашивая нападавших своим появлением, налетел Торнач на нападавших. Те попятились, но неожиданная атака всё же немного изменила соотношение сил. Пара конечностей, неосторожно выставленных вперёд, осталась лежать в пыли, около ног тварей. Меч был неплох. Конечно, добростной секире он не годился и в подмётки, но: на безрыбьи и рак - рыба. Выбирать не приходилось.