Парк для писателей, Располагайся...

Город разрастался. Появились новые улицы, скверы, парки, башни... Наконец и для писателей нашлось место.
Если пройдёте от Сквера художников на восток, то заметите небольшой парк, разместившейся здесь несколько неожиданно, но тем не менее он оказался довольно уютным, особенно для тех, кто пишет. Приходите сюда, и вы услышите различные сказания. Невероятные и реальные, длинные и короткие....
Отсюда видны все постойки ещё молодого города, приходите и насладитесь зрелищем и красивым рассказом, кто первый?
- Я, я первая! - послышался голос.
- Так проходи.
- Конечно, я это и собираюсь сделать.
- Чего же ты стоишь?
- Понимаете, мой рассказ ещё не закончен, изначально он пранировался, как ма-аленький, а сейчас новые идеи охватывают меня и он разрастается.
- Покажи хоть незаконченный, а потом будешь рассказывать нам продолжение.
- Обязательно, улыбнулась девушка и начала *см. вложение*

За критикой - в "Башню гарпий". За дружеской беседой - в Мансарду (пм Соуль или мне).
Здесь только свое творчество.
Джет

Сообщение отредактировал Джет Тимера - 25-11-2006, 3:01

Присоединённые файлы
 _____________________.doc ( 58кб ) Кол-во скачиваний: 156

Зеленая сказка

Есть такие моря, где ночами вода светится - зачерпнешь в горсть, а у тебя в ладонях зеленоватое мерцание соленых капель. Над этими морями небо - зеленое и старое, становящееся прозрачным к полудню, а на закате пылающее изумрудом. И солнце над этими морями и в этом небе - диск старой бронзы, усталый и тусклый.
А еще есть острова - мелкие и большие, жаркие и холодные, рассыпанные жемчугом по морям, где вода светится, словно отражая в себе звезды, которых на самом деле нет в небесах.
И никто не расскажет, кроме самых старых камней в северных горах, и самых горячих песков в южных пустынях, о тех временах, когда в мире было золотое солнце, и диски лун неспешно бродили по звездному небу.
В зеленых морях столько островов, что со счета можно сбиться, если попробуешь каждый найти на карте; да и нет таких карт, на которых были бы все.
И есть одни капли земли, мелкие, просоленные ветрами, дующими со всех сторон, бисер песка и холмов, где трава выжжено-желтая, а полосы берегов бесконечны и усыпаны большими раковинами. Жители этих островов болтливы, как уличные кошки, и также легкомысленны. Они любят рассказывать истории и сказки, перекладывая слова на музыку или перепевая мотивы, чтобы пугающие детей россказни становились балладами о любви, а колыбельные - песнями, чьи горечь и тоска остаются солеными каплями на ресницах.
И каждый вечер к небу, отливающему изумрудом и каплю - индиго, взлетают мелодии и голоса.
И есть на этих островах истории, которые никогда не посмеют изменить, как бывает с теми песнями, что передаются из уста в уста, когда теряются одни строки и тут же, на ходу, вплетаются другие.
Истории, вышедшие из правдивых событий, и оставленные нетронутыми даже спустя десятилетия, хотя редкая история не обрастает, как причудливый гобелен, строками-нитями, пёстрыми и придуманными.
Говорят, жили когда-то на островах, где просолены камни и дети, два брата. Один делал самые лучшие в мире флейты. Невзрачные, они доставались не каждому, но своей мелодией зачаровывали и вели за собой. Шептались, что одни из флейт поют голосами китов, другие - выводят русалочьи мелодии, плач третьих похож на шепоты самых высоких северных гор, бритвенно-острые пики которых дотягиваются до небес.
Но не каждому, кто приходил в дом братьев, маленький и продуваемый ветрами, везло. Не каждый уходил с флейтой, даже если мог заплатить любые деньги; мастер не продавал свои творения кому угодно, и даже самый лучший музыкант мог остаться ни с чем, если в его душе не было искры мелодии, не было искренности и серебряного лезвия таланта.
А второй брат, говорят, родился немым, с запечатанными навсегда губами, сомкнутыми и неподвижными.
На островах братьев голос любого жителя, будь он даже простой рыбак или собиратель устриц, очаровывал и пленял; немоты боялись. Шептались, что Владыка Глубин сковал губы младшего брата, потому что его голос рождал бы шторма и бури. Но море, прячущее в своих зеленых волнах того, кто властвует над течениями и повелевает солеными водами, молчало, словно само было немым.
И каждая флейта, что делал старший, была крохотной ступенькой бесконечной винтовой лестницы. Мастер хотел создать флейту, что говорила бы голосом брата. Что подарила бы его голос миру. И ему самому.
Мастер вытачивал флейты из рыбьих костей, что были прозрачны и тонки, и свет солнца окрашивал их в зеленый. Создавал он инструменты из дерева, что привозили ему с далеких южных островов. Каменные и серебряные, фарфоровые и золотые…
Но не одна не могла подарить голос немому брату, в чьих глазах мастер видел свое отражение и рассыпанной стеклянным крошевом тоску.
И тогда мастер-флейтист ушел. Он взял с собой лишь нож из клыка огромной акулы, заплел свои волосы в длинную косу, как делают жители северных островов, и отдал ключ от дома младшему брату, пообещав вернуться.
Парус на его лодке был тонкий и ярко-голубой, как глаза в зеркале. Как глаза того, кого мастер оставлял на берегу.
Он пообещал вернуться, и ветер подхватил эти слова, понес по песку и развеял над белой пеной.
Острова ложились под ноги мастеру флейт. Ложились острой и яркой травой, белым снегом и черным камнями гор, звоном ручьев и шелестом камышей, золотом песка и пестрым ковром осенних мхов.
... Лесами, где не было деревьев, а были высокие грибы, сквозь чьи тонкие шляпки проходил свет, окрашивая все в призрачно-зеленые цвета.
... Холмами, где трава была густой и мягкой.
... Пустынями, где к выцветшему небо из песков поднимались черные стебли колючих кустарников, а на пауках можно было ездить.
... Горами, где жили улыбчивые духи, заманивающие песнями и смехом путников в пещеры, и оставляющие их там жить вместе с собой.
Мастер шел по островам, от одного к другому, и искал то, из чего сделает флейту своему брату.
Весенние ветра приходили на смену зимним, а те сменяли осенние, что шли за летними… Седина осталась солью с перцем в золотой косе мастера, и дороги всех островов знали его легкий шаг и мелодию, что он напевал, когда шел под зеленым небом и диском старого бронзового солнца. А те смотрели на него удивленно и непонимающе.
И невесомым шлейфом за мастером вились истории. О том, как он приходил к молчавшим многие столетия менгирам и позабытым дворцам. О том, как искал ответа в ледяных пустошах, где зимами небо переливается холодной зеленью и пурпуром. О том, как не находил того, что искал, среди книг в библиотеках города золотых шпилей и широкополых шляп. И о том, как улыбка не уходила с губ, даже тогда, когда хотелось плакать.
Ведь он пообещал брату вернуться.
На исходе тринадцатого месяца года, когда ветра были злые и остро царапали щеки, а небо хмурилось и тихо плакало от полуночи до полуночи, избитый волнами нос лодки ткнулся в сероватый песок острова, которого не было ни на одной карте, и чьи извилистые очертания еще не вывела на бумаге ничья рука.
Мастер не знал названия этой земли. Не знал он, и как зовется море, облизывающее холодной водой низкие холмы, сбегающие прямо к полосе литорали.
Просто здесь он еще не искал.
Ветер шелестел ковылем, стелящимся под рукой серебристой кошачьей шерстью. Ветер гонял по песку сухие водоросли. Ветер ложился на плечи и оставлял соленые капли на щеках.
По низкому небу неспешно танцевали тучи, обещая дождь, а мастер, чьи руки все это время вытачивали флейты – для бродяг и бедняков, правителей и мудрецов, не смотрел наверх. И назад – тоже. Он шел вдоль ручейка, сбегающего к морю между холмов, понимаясь к его истоку.
Ветер толкал мастера в спину и шептал что-то на языке шороха трав и журчания воды. Ветер, соленый и добрый, привел его к источнику, вода в котором была холодна так, что оставляла капельки льда на руках и губах, и прозрачна так, что можно было разглядеть самую крохотную песчинку на дне.
Вода звенела серебром, как звенят маленькие бубенчики, что носят на лодыжках юные девушки на островах, что оставил мастер. Вода текла расплавленным золотом, цвета которого бубенцы на лодыжках юношей. Вода пахла горным снегом, шафраном и корицей.
Мастер опустился на колени, закрыл глаза и зачерпнул ладонями ледяные капли. Он не плакал никогда раньше; не заплакал и теперь, когда холод обжигал пальцы. Под опущенными веками вода сплеталась в тонкие струи, свивалась, будто нить, и ткала сама из себя худое тело флейты, звучащее голосами волн и запахом расцветающих мхов.

Говорят, жили на островах, где дома строят из раковин огромных моллюсков, где каждый поёт так, что может зачаровать и где на рассвете по бесконечным полосам прибрежного песка идут собиратели устриц, два брата.
И волосы одного были цвета морской соли, а у второго отливали расплавленным золотом, и руки у первого были холодны, но солнечным светом полнились глаза, а пальцы его брата грели в самые промозглые вечера, но глаза выбелило ожидание. Но когда младший подносил к губам свою прозрачную флейту, он пел всеми голосами мира, всеми мелодиями и звуками, и тогда в выцветших зрачках поселялось тепло и надежда. А старший закрывал глаза и слушал музыку, что подхватывала его, поднимала к небу и несла над жемчугом островов, рассыпанных между морями, мерцающими по ночам зеленоватым огнями.
Морями, таящими в себе Повелителя Глубин, хранящего свои тайны. Морями, принявших цвет солнца и неба, смотрящего сверху на двух братьев и тихо обнимающего их ветрами, пахнущими солью и цветущими мхами.

ГОЛОСА КОРАБЛЕЙ

ПЕСНЯ О ХАРТЕ-САРВАЕРЕ

Говорят, он слышал море,
Говорят, он слышал берег,
Но все знают, что Харт слышал
Мачты, реи, паруса.

Говорят, приехал с юга,
Говорят, что был пиратом,
Но все знают, что на деле
Рисовал Харт корабли.

Говорят, служил он в доках,
Говорят, не слишком рьяно,
Но все знают, что однажды
Харт саэрхов обманул.

Говорят, что он - пьянчуга,
Говорят, дымил Харт трубкой,
Но все знают, что начальник
Выпивал с ним, и не раз.

Говорят, он был безумен,
Говорят, что не лечился,
Но все знают, что Харт просто
Был хитрее, чем онир.

Говорят, он знал деревья,
Говорят, что лучше жизни,
Но все знают, чем для Харта
Оставались чертежи...

(гээнская морская песня, к которой каждый матрос считает своим долгом добавить два собственных куплета)

Медан Брут азе Кеал

Среди гээнских корабельных мастеров ходит легенда о Харте-сарваере, нелюдимом сольхце, который слышал, как говорят корабли.
Он приехал на юг уже в зрелом возрасте и в небольшом порту устроился грузчиком в док. Хотя у него не было ни клыков, ни полосатой гривы, ни вислых ушей, могучий, приземистый и косматый, Харт отчасти напоминал населяющих Гээну ллеров, и, возможно, поэтому легко сдружился с ними и без труда завоевал их доверие.
Однажды в порт зашла саэрхская шебека, и город наполнился тяжелыми, дымными и густыми ароматами благовоний, специй и масел. Вместе с другими рабочими Харт помогал разгружать судно. Он перенес несколько ящиков, а четвертый - поднял и опустил. Оставив груз в трюме, сольхец быстрым шагом направился к начальнику порта и сообщил, что в ольпах на самом деле вместо масел налит настой Золотого Песка.
К возмущению саэрхских торговцев, управляющий приказал вскрыть один из ящиков и откупорить случайный кувшин. Как и предупреждал Харт, масла внутри не оказалось.
Начальник порта арестовал корабль, привезший дурман, и щедро наградил сарваера. Вечером, за чашкой карамины, управляющий спросил мастера:
- Как ты узнал, что саэрхи привезли настой Золотого Песка?
Поколебавшись, Харт ответил лаконично:
- Я слышу, как говорят корабли.
Начальник порта удивился. Он не поверил сольхцу и решил испытать его.
Где-то на многопалубном фрегате управляющий спрятал медный медальон и сказал Харту отыскать украшение. Сольхец даже подниматься на корабль не стал - остановился неподалеку, наклонил лохматую голову и выпятил тяжелую челюсть. Через несколько минут сарваер распрямился и сказал:
- Ты положил его под бочку с пресной водой на полубаке.
Начальник порта удивился еще больше. Он взбежал по трапу и бросился на полубак.
Управляющий четырежды перепрятывал медальон, пока не убедился в правдивости слов сольхца. Только устав, начальник порта отправил сарваера домой, а сам написал в Латари старому другу, корабельных дел мастеру по прозвищу Ветвь.
Ветвь, который получил свое второе имя за то, что работал не с грибисиной, а с драгоценным деревом, ответил через месяц и пригласил Харта в Латари, на свои верфи. Ллер тепло встретил сольхца и попросил рассказать, как получилось так, что тот начал слышать голоса кораблей. Харт поделился историей неохотно.
- В Сольх было немного равных мне сарваеров, которые не боялись покидать берег. Меня звали с корабля на корабль, и я, наверное, если дни посчитать, лет пятнадцать проходил под парусами: чинил снасти, ставил мачты, латал пробитые бока. Больше других капитанов мою работу ценил волшебник Ро. Он платил втрое, и я часто присоединялся к его команде. Однако авантюрист Ро... еще тот. Как-то Ро задался идеей отыскать Мийану, берег котоголовых людей. Не нашел. Зато наткнулся на кладбище кораблей сидов.
Произнеся эти слова, сольхец перевел дыхание и сделал большой глоток крепчайшего кайта.
- Жуткое зрелище: когда-то бывшие парусниками плавучие громадины, покрытые кустами, грибами, мхом. В борта вросли скаты, кальмары, черепахи; на мачтах стонут ониры. Нет-нет, а подумаешь, что не корабли это, а изменившиеся до неузнаваемости сиды, - Харт отвел взгляд. - Команда, конечно, зароптала, но Ро захотелось помародерствовать. Наверное, надеялся найти какую-нибудь волшебную штуку. Да только не было ничего на мертвых кораблях. А я, вот, поранился.
Сольхец показал на предплечье неопрятный шрам.
- Зеркало знает, что за гадость мне в кровь попала, но только с тех пор и начал слышать. Мне еще кладбище это снилось, пока на юг не сбежал.
- А почему не поехал куда-нибудь вглубь суши, подальше от берега? - заинтересовался Ветвь.
- Да, - махнул рукой сарваер, - себя не изменишь. Не могу на паруса не любоваться.
После этого разговора Харт пробыл в Латари еще несколько дней. Ему уже предстояло возвращаться, когда накануне отъезда Ветвь снова навестил сольхца и предложил ему должность на верфи. Сарваер не смог отказаться от возможности поработать с драгоценным деревом.
Прошлое словно возвратилось к Харту. Он чертил увлеченно и с искренним удовольствием, проводил дни среди шпангоутных ребер и наслаждался ароматом свежеспиленных деревьев, в котором трепетала только мускусная свежесть и не единой нотки грибисинной затхлости. Ветвь не мог нарадоваться на нового работника и совершенно искренне восхищался мастерством сольхца.
Однако с каждым годом сарваер менялся: становился суше, молчаливее и угрюмее. Со временем он начал подолгу задерживаться на верфи вечерами, а иногда и вовсе оставался до утра. В откровенной беседе Харт признался ллеру:
- Они мне как дети, и каждый корабль я словно отрываю от собственного сердца. Вчера, не поверишь, но тот бриг, что сошел на воду, спел мне на прощание.
За восемь лет в Гээне Харт создал всего тринадцать кораблей, но каждый из них - произведение искусства. Последним парусником, вышедшим из-под резца сольхского мастера, была двухмачтовая шхуна "Сильтэна". Быстроходная, легкая, точеная, словно тень породистого онира, она очаровывала каждого, хоть раз взглянувшего на высокие мачты и упругие паруса. Как бесценный подарок "Сильтэна" была преподнесена в дар лайанскому послу.
Харт плакал, прощаясь с ней, и потерял сон и аппетит, когда она покинула Латари.
Сам он исчез через несколько месяцев после, и Ветвь, успевший стать сольхцу близким другом, написал в послании начальнику порта: "Он сказал, что не может забыть голос "Сильтэны", и поэтому отправляется на ее поиски".

Вопросы воспитания.
-Юра…-осторожно начал Стас, застав капитана со списком официально принятых в теннисный клуб людей.-Я думаю, что тому новенькому, Кириллу, будет сложно… м-мм..
-Адаптироваться.-услужливо подсказал Ян.
-Я думаю, что ты ошибаешься,Стас,-очень спокойно,даже холодно, заметил Юра.
Стас немедленно пожалел о том, что вообще решился поспорить с капитаном.
Да ещё из-за кого! Из-за мальчишки, в котором нахальства в десять раз больше чем способностей.
Капитан видит то, чего он не замечает, как всегда. Ладно. Он будет относиться к Кириллу, как к будущему члену команды.
Кирилл «адаптировался», как выразился Ян, весьма быстро и немедленно научился самому плохому: отлыниванию от своих обязанностей по уборке.
Конечно, старшим и постоянному составу прощалось перекладывание этой ноши на плечи младших. Однако то, что позволено старожилам, не дозволено новичкам.
Кирилл всё ещё новичок и его ещё воспитывать и воспитывать.
Если в семье его не научили, нужно учить им.
Судя по тому, что у него есть старшая сестра(он слышал это от Яника), уборку в доме делает она.
Либо Кирилл считает, что не мужское это дело и она лучше справится, или она,как старшая сестра, просто жалеет братишку (обычных для младших жалоб в раздевалке на родителей/сестёр от него не слышали).
Кирилл упрямился. Когда его всё-таки удавалось заставить убраться, делал он это с таким видом, словно это была не раздевалка, а авгиевы конюшни.
Станислав выдержал две недели(им самим установленный предел), а потом вежливо уведомил Юру о проблемах с этим парнем.
Юра предложил совершенно неожиданное или, как выразился Яник, »нестандартное» решение.
Оставить Кириллу ключи от раздевалки и просто уйти.
-Почему ты так на меня смотришь, Стас ?
По мнению Стаса давать ключи Кириллу-как дать ключи от собственного дома вору.
Чистое безумство. Но Юра-капитан. Ему виднее.
Кажется, вся эта ситуация его забавляет. Хотя ничего смешного в этом Станислав не находит.
Кирилл, получив ключи, ухмыляется во весь рот, будто ребёнок получивший огромный подарок.
Стас закрывает за собой дверь с тяжёлым сердцем.
Утром он входит в раздевалку осторожно, ожидая неприятного зрелища.
К счастью, ошибается. С уборкой Кирилл, надо признать,справился довольно хорошо.
Юра снова был прав.
-Я же говорил, что он справится, Стас.
Кирилл, услышав это, расцветает.
-Крепче узлы делай,-кивнув на кроссовки бросил Стас.
Небрежность в разминке чревата травмами в матче.
-Хорошо,-пробормотал в ответ мальчик.
-Я же говорил, что сработает,-сказал Юра,когда Кирилл уже вышел из раздевалки.-Я так младшую сестру воспитывал.
Младшую сестру Юры,Настю, Стас видел всего пару раз и смущался больше чем девчонка на два года его младше.
Надя ,вероятно, тоже считала его «занудным дядюшкой». Это обидное прозвище придумал племянник Стаса, пятилетний мальчишка. Отец племянника просто посмеивался, хотя должен был научить своего ребёнка уважению к старшим.
Надя совсем не похоже на человека, которого можно заставить что-то сделать. Ровно наоборот.
Но она-не его сестра. Юра врать не будет.
Вопрос воспитания-такой сложный, что даже его,Стаса, старший брат утверждает,что ни черта в этом не понимает,уже пять лет являясь папой.
У него нет времени думать об этом. Уже пора выходить на корт.
Конец.

Сообщение отредактировал Ариадна - 23-05-2011, 21:45

Ловись рыбка

Рейнард все никак не мог привыкнуть, что здешнее летнее солнце настолько жарко. В Мерреиде про снег зимой слышали только из досужих разговоров да купеческих баек, а здесь иной раз он не сходил до поздней весны. А уж морозы порой бывали такие, что добротные дома трещали, словно их по бревнышку в костер складывали. Рей поначалу мерз, в первую же зиму заболел так, что Димхольд с ног сбился, его выхаживая. Потом ничего, привык, даже, наверное, крепче стал, но летняя жара, перемежаемая холодными горными ветрами, в голове упорно не укладывалась. Вот и сейчас, сидя на берегу бурной горной речки с удочкой, спереди парень жарился на солнце, а в спину ему дул пронизывающий ветер с гор. Он передернул голыми плечами, пытаясь уложить на место вставшую дыбом чешую на хребте, и снова уставился на поплавок. Чешуя не улеглась, зато ветер, словно в насмешку, сильнее толкнул в спину и захохотал.
- Юдар! А ну, прекрати!
Но Реево возмущение только сильнее развеселило Змея. Он радостно принялся виться вокруг юноши, оплел тугими кольцами, заставив выронить удилище, и радостно лизнул в лицо прозрачным языком.
- Юдарище, чудовище, живо отпусти меня! – Элементаль, конечно, проявлял нежность вовсе не слюняво, но когда тебе в рот, нос, глаза и уши забивается ветер, это порой еще неприятнее. Юдар был единственным из Великих Духов, не знавшим ограничений. Что до них Воздуху? Он есть везде. Он летал, где хотел, показывался тому, кому хотел и слушался только Яноса-эрхе да может быть, Кайнара. Теперь вот тоже – желания мальчишки не очень волновали древнего как мир беззаботного духа, и он не успокоился, пока не излил на Рея всю свою радость. Только спустя полчаса лохматый и перемазавшийся в мокром песке Рейнард смог подняться на ноги. Хорошо, что рубашку не надел. А штаны все равно грязные. Змей довольно фыркал где-то над головой – заметить его можно было лишь по преломлению солнечных лучей да рассыпаемым в разные стороны маленьким радугам. Но Рей замечать Юдара не хотел, делая вид, что обижен.
Поискав глазами удочку, он понял, что рыбалка на сегодня безнадежно испорчена: и с крючка всю приманку сожрали, и жестянка с мотылем опрокинута… А поймать он так ничего и не успел. Что поделать, речная ловля давалась почему-то хуже, чем привычная морская. Глянув из-под руки на солнце, Рей решил, что пора и честь знать, и так засиделся с самой зорьки. И хотя жирные красноперые галатусы так и манили своими серебристыми боками из прозрачной воды, юноша собрал рыболовную снасть и вознамерился отправиться домой в город, выше по склону закрывающий своими стенами полнеба. И опять его намерение не сбылось: сначала он услышал, как осыпаются под когтистыми лапами мелкие камушки, потом мимо с рычанием пронеслось нечто большое, белое и мохнатое. Оно с грохотом врезалось в ледяную воду, подняв тучу мелких сверкающих брызг. Рея окатило с головы до ног, и он сполна ощутил себя мышью, попавшей в бурю, но ругнуться не рискнул – не хватило бы наглости послать к хильденовой бабке самого князя. Могучий, словно со знамени сошедший белый зверь блаженно кувыркнулся на дне реки, распугал всю рыбу и, наконец, высунул на поверхность мокрую усатую морду.
- А, это ты, - клацнули клыками не очень приспособленные для речи тигриные челюсти. – Извини, не заметил.
Ну что на это ответишь? Рей не уходил – невежливо поворачиваться к властителю спиной – и обреченно ожидал, когда же светлейший выйдет из воды и отряхнется. Все равно уже мокрее некуда…
Светлейший вышел. И, разумеется, отряхнулся. С роскошной белой шубы с редкими черными отметинами полетели не просто брызги – чуть ли не пригоршни расцвеченных солнцем водяных бриллиантов. Парень стоически вытерпел новое и, как он надеялся, последнее купание.
Что княже Кайнар в тигрином облике соображает туговато, Рей усвоил давно. Еще когда впервые увидел, как химер перекидывается в белого зверя, а потом сломя голову носится по окрестным лесам. Или – ну и зрелище! – ластится к Димхольду этаким огромным мурлычущим кошаком. Кузнец-то спервоначалу удивился, да еще как – где это видано, чтобы венценосцы, пусть даже мохнатые и усатые, сами на ласку напрашивались, да еще так нагло? Потом привык, стал походя трепать забегающего изредка в кузню зверя по загривку.
Подумаешь, чуть-чуть с придурью повелитель. Оборотни, говорят, все такие. Блаженные.
- Не поймал?.. – огорченно поинтересовался Кот, красиво укладываясь на влажную галечную россыпь чуть поодаль. Опять верно, улизнул от надоевших бумаг, прошений, докладов и прочих княжеских обязанностей. Рей подавил внутреннюю усмешку – котик-то наверняка пришел за свежей рыбкой, а сказать неудобно. А рыбки-то и нет…
- Юдар все испортил… Да ну, я все равно уже обратно собирался, меня Димхольд ждет.
Рей присел рядом со зверем и, не удержавшись, запустил пальцы в густейший белый мех за ушами, из которого торчали кончики загнутых назад черных рожек. Зверь подставил голову, зажмурился и заурчал. Рыбы не досталось, ну так что ж, можно обойтись и без рыбы. Подобные вольности Кайнар позволял с собой проделывать исключительно в мохнатом обличье, когда звериная суть набирала силу а человеческая стушевывалась.
Рядом с химером разливалось благостное тепло и спокойствие, а ушей как будто коснулась нежная тихая музыка. Рею объясняли, мол, так отзывается струна-связь между Хранителями.
Юный дракон перевел взгляд на тонкие издали тела Колонн и вздохнул. Ему было запрещено вступать на путь Хранителя до той поры, пока старшие не решат, что он к этому готов телом и духом. «А чем я хуже них?» твердила с одной стороны юношеская пылкость. Слабаком он себя никогда не считал, твердостью духа обладал, как ему казалось, достаточной, чуткостью по словам старика Марфайруса потрясающей… С другой стороны он понимал, что со Смертью не шутят. Один вид похожего на помесь крысы с лаской Великого Духа, сидящего на плече старца, вызывал оторопь и холодные мурашки по спине. А сны, в которых этот самый Дух являлся, принимая свой истинный облик, заставляли просыпаться в холодном поту.
- Скажи, княже, - обратился он к разнежившемуся тигру, почесывая громадную голову возле самого основания черненых рожек. – Когда вы допустите меня к служению?
Химер вздохнул и вперил в парня взгляд слишком разумных для звериной морды глаз.
- Мы с тобой это обсуждали, и не раз, - мгновенно утратив всю свою пушистость и мягкость, властно отрезал он. – Могущество Хранителя Смерти может быть слишком обременительно в твои годы!
И забурчал вполголоса что-то о жизнелюбии и девушках, на которых полагается заглядываться молодым парням вроде Рея.
А у него-то женщина есть? – некстати промелькнуло у юноши в голове.
- Я могу его выдержать! – упрямо тряхнул головой он.
- И тебе понравится постоянно слышать, а то и видеть умерших?
- Но ведь я все равно должен, разве нет? Так какая разница, когда мне вступать в должность? А Марфайрус уже стар… - Рей искренне недоумевал, почему глава Круга так противится очевидному. Что с того, что рею немного не по себе в присутствии Мара? На то он и Дух. Ко всему можно привыкнуть.
Кот вздохнул и поднялся, вывернувшись из рук парня, и взглянул на того с внезапной строгостью.
- Дождемся следующего Ритуала, а там посмотрим.
И все. Сказал, как отрезал, и скачками умчался вверх по склону.
Рей сплюнул и принялся собирать снасти. Князь зачем-то приходил, но говорить явно передумал... ну и Вещий с ним. Интересно все-таки, откуда в нем эта привязанность, эта изначальная приязнь именно к ним с Димом? Неужели только из-за Хранительства? Не очень верилось.

То, о чем я расскажу дальше…
Из глухого, ватного мрака небытия меня выдернула боль. Она пришла почти сразу и навалилась всей тяжестью, впилась острыми зубами в кости, разжевала мясо, иголками поиграла по нервам. От этой пытки хотелось кричать – но боль не оставляла сил на это. Хотелось вдохнуть – но воздух просачивался в легкие словно сквозь песок. Хотелось вырваться, освободиться – но ни единая жилка скрученного безжалостной болью тела не повиновалась мне. Я ничего не видел, не слышал и не понимал. А самое главное, не понимал, из-за чего так больно. И от этого страх затапливал все мое существо. Лишь несколько отчаянно долгих мгновений длилось это – а потом в мой маленький, состоящий из боли мирок пришел Он.
И заполнил его собой, вытеснив страдание прочь.
Теперь я знал рядом и вокруг себя присутствие существа могучего и бесконечно доброго ко мне. Его тепло окутывало меня, как кокон. Паника сменилась покоем. Широкая горячая ладонь легла мне на лоб и вытянула боль, как противного мерзкого червяка. Я смог прозреть.
В сером полумраке осеннего дня я мало что различал. Только то, что лежу не в своей спальне. Пахло деревом и травами. Монотонно шумел дождь. На постели подле меня сидел Кот и крошил мои волосы осторожными чуткими пальцами. Я видел только золотистое свечение его глаз с расширенными зрачками, но отчего-то знал, что лицо князя закаменело от тревоги и боли, которую он забирал от меня себе. Она продолжала дергать и скручивать все тело, но теперь ее можно было терпеть.
«Не надо» - хотел сказать я. Но он только покачал головой и дал мне напиться чего-то пряно-горького. Жажда пересилила мерзкий вкус, я чуть не захлебнулся от собственной жадности. Дальше силы кончились, и я заснул.
Дни потекли, как в тумане. Долгий, полный обрывочных и странных видений сон сменялся кратким бодрствованием, смешанным с постоянной болью. Но ее, злодейку, все время оттягивали на себя горячие трехпалые руки князя, без которых я не мыслил теперь существования. Он о чем-то говорил со мной, но я не помню тех речей. Помню лишь звук голоса, негромкого, ласкового, мурлычущего… А еще я помню, что мне и в голову не приходило поинтересоваться, что же происходит – мне это было все равно. Имела значение лишь та оберегающая сила, что денно и нощно была рядом.
Но в один прекрасный день, вернее, вечер, это все же кончилось.
Я открыл глаза и увидел мир так ясно, как никогда раньше. Может, потому что боли больше не было? Ну, почти.
По стенам и потолку светлого резного дерева стелились тени, рожденные светом единственной лампы. Ее прыгающий огонек заставлял деревянные узоры оживать, и мой взгляд еще с минуту скользил по переплетениям цветов и трав. Шевелиться и думать было лень, несмотря на то, что чувствовал я себя как-то странно. Спокойствие в моей душе смешивалось с накатывающим волнами усталым раздражением, тревожностью и ожиданием чего-то невероятно важного.
Чтоб она провалилась, эта Ровеанна! – подумалась почему-то «не своя» мысль.
В первое мгновение я растерялся, но растерянность эту быстро сменила привычная волна ласки. Я повернул голову к свету.
- Ну, наконец-то! – выдохнул сидевший в кресле возле стола Ата – отец. Это слово пришло ко мне из его разума и заняло свое место в моем. Вместе с уверенностью, что он спас мне жизнь и вот уже почти месяц дни и ночи напролет от меня не отходит. Устал и почти не спит. – У тебя глаза цвета солнца, чадо мое.
Радость, ясно звучавшая в его голосе, нахлынула и на меня, окатила с головой. Это было восхитительно – перевернуться на живот и уткнуться головой в горячие ладони, млеть от того, что пальцы с почти полностью втянутыми когтями теребят волосы, почесывают за ухом. «Не один!» - билась во мне его мысль. «Не один!» - вторила ему моя. Мне хотелось урчать от счастья.
- Отец, - впервые шепотом произнес я совсем незнакомое слово. И с непривычки прикусил язык девственно-острыми клыками.
Урчать? Клыки? Я впервые за все это время был озадачен. И только теперь до меня дошло, что я изменился. В самом прямом смысле. Попытки с третьей я сел и уставился на свои руки. Как и раньше, с полосками блестящей черной чешуи от запястья до плеча, теперь они стали трехпалыми. С блестящими черным глянцем когтями. Я чуть напряг пальцы – кривые острия высунулись наружу, но стоило расслабить руки, как когти тут же спрятались.
- Это что? – спросил я, подняв на отца вопросительный взгляд.
Он обнял меня за плечи, заодно придерживая, чтобы я не свалился с непривычки – от долгого лежания кружилась голова – и, чуть запнувшись, ответил:
- Ну… Ты стал химерой.
Это я уже и сам понял. Все внутри меня стало иным. Но как? В голове не укладывалось.
- Это дар, - не моргнув глазом, с улыбкой ответил государь. – Триста лет я просил Вещего о сыне, и молитвы мои были услышаны!
Отшучивался, конечно. И я уже знал, что сейчас – не скажет. Интересно, что за его молчанием кроется?..
- Почто тебе сейчас? Сил наберись, окрепни, попривыкни… А там и поговорим.
- Это значит, я – подарок? – я молча принял игру, ни капли не усомнившись в отцовой честности. Значит, еще не время, значит, надо подождать. – Тогда мне придется стоять под стеклом?
Я сделал вид, что обиделся. При том совершенно не приходило в голову смутиться, хотя одежды на мне не было ни лоскута. Напротив, хотелось рассмотреть новое тело во всех подробностях. А еще хотелось есть. Зверски.
- Зачем под стеклом? – рассмеялся князь-батюшка, помогая мне впервые встать на ноги. – Оно дорогое баснословно, да я и сам с тебя пылинки сдувать буду!
Ух, ну и далеко же оказалось до пола! Не держи меня отец поперек туловища, я бы неминуемо шлепнулся на четвереньки. А так - худо-бедно висел сам, то и дело стараясь воздвигнуться поустойчивее. Шатало меня, как былинку в поле, и был я тощ и непригляден. На любое движение каждый мускул, каждая косточка отзывались болью, и я поневоле шипел сквозь зубы подхваченные от Дима крепкие словечки. И почему спасать жизнь надо было именно таким образом?! Как бы там ни было, а наколдовал что-то именно Кот и никто иной! В что наколдовал, я еще выясню.
- А другого пути не было… - виновато опустил уши батюшка. – Или превращение, или твоя смерть. Я не мог этого допустить…
Ну и как прикажете на него сердиться, когда вся виноватость дождем изливалась на меня? Впрочем, ее все равно изрядно разбавляли радость и неудержимое довольство собой и мной. Так что я тоже в конце концов остался доволен.
В тот день сил моих хватило только на то, чтобы сделать по комнате пару неуверенных шагов туда-сюда на слабых, подгибающихся ногах, повиснув на отцовом плече. Потом меня свалила усталость такая, будто я неделю без продыху у Дима в кузне молотом отмахал. Не помню, как и заснул – кажется, не дойдя до лежанки, на отцовом плече. Подмывало спросить, кто такая эта Ровеанна почему-то…

Под лунным светом
Следы босых ног на снегу –
Опять провинилась…(с)
* * *
Трогает ветер
Моё кимоно,
Будто он мне хозяин!(с)


"Если в глазах человека, покорно подносящего плеть ты не видишь Любви и благодарности, не видишь своего отражения, а видишь лишь его желание поскорее получить желаемое - уходи. Уходи, ибо это не даст тебе ничего кроме усталости и бессилия"(с). Я дышу едва слышно, прижимаясь горячим лбом к сухим доскам ширмы. Сейчас нельзя. Телохранители еще не ушли. "Бывают минуты когда все решают секунды и это длится часами". Все решится быстро. Он не успеет повернуться. Она-вскрикнуть. Кричать она будет сейчас, зная его пристрастия. Не то чтобы такие изыски вызывали сколь угодно выраженное порицание, но все же я предпочел бы грамотнее распорядиться такой девушкой. Но я здесь не за этим. Умирают по-разному: упав с балкона, подавившись невесть откуда взявшейся бусиной, перепутав лекарства...а он вот просто не спустится с небес на землю - не успеет.
У девушки дивный мех - пепельный в голубизну и такой нежный, что ощущение его мягкости само собой возникает на ладонях при одном взгляде, а я смотрю на нее долго. Она разливает чай, такая тонкая, как ивовый лист, такая нежная, как фея... Интересно, она знает, что ей предстоит? Девушка сидит ко мне в пол-оборота и я вижу как глубоко ворот кимоно открывает ее шею и часть спины до лопаток. Мазок алого шелка, внутри-мазок розового и совсем близко к коже - жемчужного. Она будет снимать платье за платьем, пока не обнажит для него свое гибкое, послушное тело. Я едва улыбаюсь странной, кривой усмешкой пришедшей мысли: "Я был за этой ширмой задолго до тебя, господин заместитель министра, и пусть она не знает, но раньше она раздевалась для меня".
Она подает ему чай, изящно - утонченный и изысканный подарок! - открыв свое запястье и придерживая тяжелый, шелестящий шелк рукава. Все верно: здесь нет ни музыки, ни колокольчиков, а это значит, что слух в церемонии услаждает шепот шелка.
Я знаю, что будет дальше - мне приходилось видеть такое. Он прикажет раздеться, запретит смотреть в глаза, потребует тяжелую плеть, встать на колени, ударит..еще и еще, пока она не будет дрожать и плакать, не в силах подняться...
Она поводит плечами и этот жест полон такого очарования, словно первое движение танца, которого я никогда не видел. Он медленно поднимается и встает почти между ней и мной, спиной к ширме. Я медленно поднимаю руку с арбалетом и жду, досадуя, что сердце бьется чаще.
- На колени. Раздевайся. - Она вздрагивает от непривычной резкости его голоса и опускает голову, позволяя шелку одежд соскользнуть вокруг нее лужицей разноцветного горячего воска. Он медлит, а я все никак не могу заставить себя перевести взгляд на него.
- Ты знаешь как я люблю, когда ты смотришь в глаза... - вдруг произносит он мягче и время спотыкается само о себя, скомкав несколько событий в единый миг между двумя ударами сердца: Внизу с тихим стуком захлопывается за охраной дверь...Он поднимает плеть...Она вскидывает на него огромные, дивные прозрачно-голубые голубые глаза и в них такая... любовь! Такое всепоглощающее доверие, такая нежность... Щелчка арбалета не слышно - дано ли услышать собственную смерть? А чужую? Хо не поворачивается. Тысяча фунтов на дюйм-не шутки. Это и брэ насмерть, а фели-на вылет. Он опускается на колени и неловко заваливается на бок. Я бесшумно покидаю укрытие, но удостоверяться в том насколько он мертв не тороплюсь - мне все еще не отвести взгляд от девочки, чьи глаза медленно гаснут. Ее губы даже не шевелятся и я от чего-то отчетливо понимаю: она не закричит. Весь крик, с гремучей смесью страдания и неясной мне боли бьется в ее глазах, когда она медленно убирает от сердца поднятую в испуге руку. И спуская вторую стрелу я вдруг ясно сознаю, что напьюсь сегодня до остекленения. Бурые пятна на остывающем воске ее одежд. Подоконник, крыша, жалобно хрустит под ногами черепица.

Сообщение отредактировал Раш - 7-06-2011, 9:35

Дело сатанита Марка

Стоит с полной решимостью заявить, что в то утро я, Влександер МакМайер, правительственный агент по политическим расследованиям, был просто чертовски хорош: узкие брюки сидели как влитые, а черный свитер, из под которого виднелся ворот белой рубашки, выгодно подчеркивал стройность фигуры и смуглый оттенок кожи. Белозубо улыбнувшись отражению в зеркале, я решил, что я – само очарование, и вымелся из дому. Вообще говоря, дело было неоднозначным, ну а если признаться самому себе – гиблым: оно было заведомо проиграно, что создавало небывалый прецедент. Обвиняли не кого-нибудь, а сатанита!
Дело в том, что за две сотни лет, что эта раса живет на земле, сатаниты ни разу не совершили ни одного преступления. Эти дети Люцифера, Божией милостью допущенные жить среди людей, были удивительно послушны, порядочны и исполнительны. Официальная церковь шла на всевозможные скрытые провокации, но сатаниты были вовсе не агрессивны и терпеливы... возможно потому, что у них не было души? Удивительно, но факт, падший ангел получил силу на акт творения, но все же не на создание души своим детям.. так и появились эти двухметровый, мохнатые, разноцветные твари, с рогами, клыками и покладистым нравом. Они легко заняли нишу работников тяжелого физического труда, ибо оказались сильнее и выносливее человека, да к тому же вовсе не честолюбивы. Старые сатанитки работали воспитательницами в детских садах и домработницами. Большинство людей их пусть и недолюбливало, но терпело. В конечном итоге, мы ведь давно уже живем среди практикующих ведьм и колдунов, а в мое ведомство так и просто не попасть без приличного экстрасенсорного навыка, а лучше двух…
Город кипел, церковники славили Господа в голос – еще бы! Ненавистные их сердцу «отродья» наконец будут изгнаны из городов и карающая десница церкви освободит человечество от этой угрозы. Странно, когда-то мы точно так же каленым железом выжигали из селений ведьм, а теперь вот вполне официально знаем, что им вообще лично архангел Гавриил, оказывается, ведовскую мудрость ниспослал…
Как бы то ни было, но дело оказалось небывалым: сатанита по имени Марк обвиняли в жестоком убийстве трех молодых девушек! Лично у меня не укладывалось в голове, как такая флегматичная и добродушная, в смысле добрая, бездушная тварь могла ни с того ни с сего, средь бела дня, в своем доме зарезать трех юных рекламных агентов, зашедших к нему показать новый пылесос… В припадке ярости? Но за две сотни лет никто не видел ни единого разгневанного или хотя бы раздраженного сатанита. Я сам иногда готов надеть на голову рекламному агенту мусорное ведро, но чтобы вот так… И вот теперь очаровательному мне предстояло осмотреть место преступления, переговорить с обвиняемым и направляться к выделенной мне в помощницы ведьме – мадам Анне Матисс.
Домик Марка, как и все на этой улице, был типовым одноэтажным зданьицем с аккуратной лужайкой и миленьким белым забором, который можно было с легкостью переступить. Я прошел полицейские заграждения, пользуясь служебным удостоверением, и вошел внутрь. Прямо в холле стояло огромное кресло (в котором, судя по протоколу обнаружили мирно спящего сатанита), а перед ним на ковре – два обведенных мелом скрюченных силуэта и криво насыпанная манной крупой пентаграмма с кухонными свечками по углам. Все верно, по мнению следователя, девушки вошли в дом, спели веселую песенку о пользе мини-пылесосов их фирмы, и тут Марк бросился на них, связал и ударил каждую ножом в грудь… две девушки скончались на месте, третья же, будучи смертельно раненной, кинулась в кухню и высунулась в окно. Собственно, именно это и привлекло внимание соседей, которые вызвали полицию… Явившимся полицейским предстала жуткая картина: залитый кровью холл, мертвые девушки близ сатанинской печати, труп третьей девушки, лежащей поперек оконного проема и мирно спящий в кресле, измазанный кровью сатанит.
Вообще-то ряд вопросов все же возникал. Во-первых, Марк сидел в кресле и пентаграмма была повернута к нему вовсе не тем концом. Обычно в древних культах сатанистов (архаичные радикальные подростковые формирования, считавшие сатану повелителем ужаса) рисовали ее двумя вершинами вверх: «рога Люцифера подпирают врата рая», а тут вполне себе пятиконечная звезда. К тому же, неужели ребенок сатаны нарисовал бы его символ так криво? И ради такого дела не прикупил бы черные свечи? И, насколько мне известно из материалов дела, девственницей оказалась лишь одна из девушек… вопросы, вопросы, вопросы…
Опрос соседей мало что добавил. Главная свидетельница заявила, что это был не просто ужас, а «ужас-ужас» и даже немного кошмар. Что вообще-то, конечно, Марк долго скрывался под личиной порядочного гражданина и даже часто чинил ей детские качели и протекавшую раковину, но теперь-то она его раскусила! И еще, что у него есть два друга, которые часто приходили к нему в гости: у одного шкура ярко-белая, а другой малиновый. Как-то раз белый вышел из дома Марка, тот «вслед ему как дверью хлопнет! А белый как закричит страшным голосом!...» - и прочие байки про жутких сатанитов в том же роде. Иногда поражаюсь людям: вроде это у нас есть душа, а какой только дряни мы не соберем в жизни.. А эти мохнатые твари тихие и ровные, как агнцы.. На этом я прервал еретические мысли и отправился в участок, где находился задержанный…

Часть та, в которой началось самое интересное, хоть Влекс и чуть не упал в обморок...

Изумрудного цвета огромный сатанит с красивыми желтыми глазами по имени Марк, встретил меня спокойно, почти медитативно. На нем была уютная хлопковая футболка, не вязавшаяся с цветом шкуры.
- Зачем вам футболка, вы же шерстяной весь? – не выдержал я, устраиваясь напротив сатанита.
- Люди носят одежду, а наш Отец велел нам уважать порядок людей… Только вот вашу синтетику мы носить не можем – аллергия. – Пробасил Марк мягким, рокочущим голосом.
- А..да, - несколько удивился я: никогда не задумывался, от чего эти обладатели ярких шкурок не носят трикотаж и полимеры. – Послушайте, Марк… я знаю, это прозвучит официально и фальшиво, но я правда склоняюсь к тому, что вы невиновны… И чтобы вам помочь, мне нужно понять, что же произошло. – Обидно до слез, но такой красивый, тонко чувствующий, ясновидящий я никак не могу доказать невиновность изумрудной твари – меня просто раздерут в клочья вместе с ним, если у меня не будет железных доказательств..
- Спасибо, - просто отозвался сатанит. – Я бы и сам рад помочь вашим стараниям, но я совершенно ничего не помню. Открыл дверь и…все. Проснулся уже когда полиция растолкала, увидел мертвых девушек… - Да, верно. Врачи решили, что он впал в состояние аффекта и от этого ничего не помнит, но в таком состоянии не засыпают!
- Марк, а.. ачто у вас на лице? – присмотрелся я. – Вас что – били?! – я даже оторопел от такой мысли, но кто знает: люди тоже могли обезуметь от гнева.
- Нет. Со мной хорошо обращаются, кормят… - кротко и все так же просто ответил он. – Это сыпь какая-то… Вы, кстати, не могли бы попросить у врача альбуцид? А то что-то глаза слезятся…
… От сатанита я вышел в смешанных чувствах: с одной стороны он так спокоен, так покорно ждет участи… а с другой – если его лапы не обагрены по локоть кровью невинных жертв, а морда не оскалена – это еще не доказательства невиновности! Местный врач пообещал отнести Марку капли. Сказал, что у сатанита на морде какое-то раздражение, похоже на аллергию, но совершенно нет следов каких-либо волокон или веществ.
- Постойте, так его ведь могли обрызгать какой-нибудь аэрозолью и отключить? – всплыла в голове догадка и я, сияя, взглянул на доктора, но умерил пыл, встретив его хмурый взгляд.
- Это я проверил первым делом. Я ж не фанатик и не жажду, чтобы сатанита распнули – у меня детей старая сатанитка нянчит… Но только любое вещество оставляет след, а тут ничего, - развел руками медик.
К особняку госпожи Матисс я доехал в совсем уж расстроенных чувствах. Припарковав свой «Порш» - сегодня я пижонил – я оглядел здание. Дом явно был очень старым, что означало древность рода самой госпожи Анна, а следовательно – ее наследственный ведовской дар. Дверь мне открыла женщина средних лет с отличной фигурой и приятным, строгим лицом… Ей богу, если бы мне нравились женщины, то именно такие как мадам Матисс.
- Влекс МакМайер, - представился я, целуя поданную руку. – Прибыл по поводу дела…
- …сатанита Марка, обвиняемого в убийстве Роуз Эверс, Клариссы Брук и Моники Адамс.. – завершила за меня дама, снисходительно улыбаясь. Какая женщина! Ее аура так и переливалась всполохами – верный признак ведьмы. – Проходите, Влекс, мы как раз собирались устроить небольшой спиритический сеанс и вызвать духи девушек… Я собрала вполне авторитетную экспертную группу и скоро прибудет наблюдатель от Официальной Матери Церкви.
Пока я записывал имена присутствующих, руки у меня слегка дрожали, а пальцы были холодны, что для биоэнергетика просто ужасно… Три авторитетные тетечки Кустодиевских габаритов, отец Джексон – сухонький и неприятный дедок с фанатично горящими глазенками, и старая негритянка в инвалидном кресле по имени мадам Роза – вот и вся наша компания. В гостиной специально сняли скатерть с большого, круглого стола из темного дерева и поставили посередине плоское белое блюдо. С деталями ритуала вызова духа я, разумеется, был знаком, ведь я числюсь правительственным экспертом по эзотерике… Насколько я понял, погружаться в транс должна была мадам Роза. Старуха дождалась, пока все рассядутся и протянула к блюду сухую, морщинистую руку, но тут в дверь постучали.. Лично я слегка вздрогнул – вообще-то на двери был звонок, а латунный молоточек показался мне лишь украшением, но кто-то видно счел иначе.
- Ты? – неприязненно и напряженно отступила от двери мадам Матисс, а я обмер: на пороге, улыбаясь сногсшибательной кривой улыбкой, стоял мужчина. Было в нем под два метра роста, темные волосы слегка промокли под моросящим дождем и прядями свисали на высокий лоб, темные глаза смотрели так насмешливо и ласково.. на меня! Видимо я покраснел, и лицо мое приобрело законченно глупое выражение, но зато я поборол желание упасть и ползти к мужчине моей мечты на четвереньках…
- Влекс, - чувствуя, как перехватывает дыхание, выдохнул я, когда мы пожимали друг другу руки.
- Господа, это мистер Матисс, мой бывший супруг, - представила гостя госпожа Матисс.
- Для вас, просто Девиан, - слегка наклонившись ко мне, улыбнулся он. Сердце в груди замерло, а потом заколотилось. Я готов был грохнуться в обморок – лишь бы к его ногам.

Часть о том как Влекс глупел на глазах, а его сомнения подтверждались...

После недолгой перепалки – мадам говорила, преимущественно, сквозь зубы, а мсье – мягко и снисходительно улыбаясь – он все же присоединился к нам. Взгляды отца Джексона сулили мне Содом и Гоморру в условиях отдельно взятой квартиры, щедро приправленные гиеной огненной в полный рост, но я предпочитал смотреть не на него… Я сидел как раз между старой негритянкой и мсье Матиссом. Мадам Роза снова протянула к блюду руку и положила туда маленький хрустальный шарик, катнув его по краю тарелки. Шарик начал описывать на блюде круги, постепенно заполняя бликами небольшое пространство над центром стола. Первой было решено вызвать, собственно, Монику – девушка была старшей в команде рекламных агентов и прожила дольше других, успев добежать до кухни…
Мадам Матисс, бывшая ассистентом медиума, задула стоявшую на столе свечу, и дым заполнил светящееся пространство над блюдом, обрисовывая женское лицо.
- Дух, ты слышишь нас? Назови свое имя! – произнесла мадам Роза, тяжело запрокидывая голову.
- Моника Лайза Адамс… - донеслось сразу отовсюду, а маска из дыма шевельнула губами.
- Назови имя своего убийцы! – продолжила негритянка.
- Это был сатанит со шкурой изумрудного цвета. Я не знаю имени… Он жил в доме 78 по Цветочной улице…
Я ощутил, как внутри все похолодело – дух не лгал… Неужели действительно Марк? Других сатанитов зеленого цвета в округе нет. Я быстро чиркнул на записке несколько слов и сунул медиуму.. Мадам Роза, напрягая взор, прочла написанное и произнесла.
- Расскажи нам, как ты умерла…
Повисла тяжелая пауза, маска дыма молча покачивалась над блюдом…
- Мы шли по улице и заходили в каждый дом… Дойдя до дома 78 мы позвонили в дверь, спели рекламную песенку – я сама слова придумала! – оживилась девушка, но осеклась и продолжила спокойнее, - тогда сатанит предложил нам пройти внутрь.. Мы вошли в холл и увидели на полу пентаграмму… Он схватил нас троих и связал… Затем принес с кухни нож и ударил сначала Клариссу, потом Роуз… я сумела подняться на ноги, но он вонзил в меня нож..я сделала несколько шагов в кухню, попыталась что-то крикнуть в окно и.. и.. – дух качнулся над белой гладью блюда и рассеялся – это означало, что мы подошли вплотную к мигу перехода в загробный мир и его дух не в праве открыть смертным.
Я откинулся на спинку стула и погрустнел: спиритический сеанс считался весомым аргументом, и, как получалось, не в нашу пользу. Душа мертвой девушки указала своего убийцу прямым текстом и теперь остается только пытаться доказать, что убийца прикинулся сатанитом в зеленой шкуре…это полный абсурд!
- Давайте вызовем другую девушку, раз уж собрались? – донесся до моего сознания обволакивающе мягкий голос мистера Матисса. Мадам Анна в негодовании сверкнула глазами на посмевшего нарушить транс, но отец Джексон согласно кивнул. Хоть этот сморчок в рясе и был мне неприятен, но сейчас я был ему благодарен.
Все началось снова: дым потушенной свечи, шарик, катящийся по блюду, теплые пальцы мистера Матисса, незаметно гладящие мои пальцы…я готов был таять в этом блаженстве, забыв все на свете и, кажется, снова глупо улыбался..
- Назови твое имя!
- А? Влекс.. – ляпнул я, приходя в себя и сидевшая рядом тетечка тут же дернула меня за руку, чтобы я не шумел. Девиан обворожительно усмехнулся и слегка кивнул на блюдо, на котором снова виднелось лицо, сотканное из дыма.
- Роуз Диана Эверс.. – прошелестело отовсюду. Это лицо было чуть более напряженным и казалось несколько моложе.
- Назови твоего убийцу! – потребовала негритянка, слегка задыхаясь от усталости.
- А.. – вдруг замялась девушка.. – сатанит зеленого цвета, живущий в доме 78 по Цветочной улице… - наконец ответила она.
- Расскажи, что произошло перед твоей смертью, - видимо помня мой вопрос, приказала мадам Роза.
- Мы шли по цветочной улице, звонили в каждую дверь и предлагали купить пылесосы нашей фирмы… Мы подошли к дому 78, позвонили в дверь, спели песенку… вошли..Нет! Нее-е-ее-т!!! Не спрашивайте! Нет! – вдруг искривилось лицо духа, шарик описал по тарелке еще один круг и блюдо с оглушительным хлопком треснуло! Я даже подскочил на месте. Дамы ахнули, отец Джексон истово перекрестился, мадам Роза осела на пол, держась за голову, и даже мистер Матисс удивленно вскинул брови.

Часть в которой Влекс посетил храм Сатаны и в итоге душевно напился в приятной компании

Насколько я помнил, тарелка трескалась на сеансе тогда, когда дух сам, с Той стороны желал прервать разговор. Но вот с чего такая истерика – ведь души уже лишены эмоций… Зато во мне эмоции бушевали, не давая вздохнуть. Не помню как я прощался с мистером Матиссом, но сердце готово было прожечь грудную клетку. Очнулся я дома, стоя под струями холодного душа. Что характерно, вспоминая взгляд Девиана, все еще делалось жарко…
… Следующий день прошел весьма забавно: я был в церкви сатанитов! Коричневый, мохнатый сатанит провел мне небольшую экскурсию и даже показал троих радикального вида подростков в оскаленными, рогатыми черепами на футболках, которые тоже посещали церковь Сатаны.
- Мы приносим жертвы нашему отцу – орехи и фрукты, в основном… - рассказывал старший в этом импровизированном храме. – Люди почему-то носят на футболках изображение Маски Гнева отца, но ведь у него есть и другие лица… Раз в несколько дней мы собираем еду в красивые корзины и ставим на корм птицам.
- Скажите, а друзья Марка… я только знаю, что один белый, а другой малиновый.. – мне стало за себя неловко, но имен я узнать не сумел.
- Да, конечно, пойдемте – провожу. Джон и Уолтер были опечалены, услышав, что Марк обвиняется в таком преступлении.
Если Джон просто был похож на обросшего белого медведя или на разумного Йети, то Уолтер своим гламурно-малиновым окрасом потряс меня просто до глубины души! Оба они оказались вполне похожи поведением на Марка – тихие, внимательные и вежливые. Я даже зачем-то переспросил про тот случай, о котором рассказывала соседка Марка: про крики и хлопанье дверьми – в голову закралась мысль о возможных спонтанных проявлениях агрессии. Но все оказалось гораздо проще, как рассказал Джон, просто «я вышел на улицу – забрать наши шезлонги, а тут дверь захлопнуло сквозняком.. Ну я перед дверью со стульями встал и кричу: «Марк, открой!» Еще раз усмехнувшись про себя перипетиям людской молвы, я покинул молельный дом сатанитов со смешенными чувствами. Удивительно, сколько дряни могут говорить, думать и делать создания, наделенные душой… и как при этом спокойны, порядочны и мирны – странно сказать – бездушные сатаниты.
Я заглянул к Марку в участок, но ничего утешительного сказать ему не мог – все против него.
- Вы хороший человек. Знаете, когда меня казнят, я хочу, чтобы вы забрали мою шкуру – она ведь вам понравилась? – прощаясь, произнес сатанит. У меня аж дух перехватило – я ощутил себя работорговцем, выменивающим себе на рынке десяток работников под кнут.
- Вы с ума сошли! Я ведь вовсе не отношусь к вам, как к животному. – Даже несколько опешил я.
- Не обижайтесь, пожалуйста, - тут же забеспокоился мой подопечный.. – Просто у нас завещать кому-то свою шкуру – хорошая традиция.. Не пропадать же добру.. – пожал он могучими мохнатыми плечами, а у меня на глазах чуть слезы не навернулись. Еле-еле взяв себя в руки, я ретировался, обещая, что позабочусь, чтобы шкура еще долго служила владельцу.
Из участка я ехал совсем уж в растрепанных чувствах и не сумел побороть слабости позвонить мистеру Матиссу и набиться на «несколько вопросов по расследуемому делу». Судя по тому, как мне мурлыкнули, что коньяк ждет – официальный повод не прокатил.
…Мы сидели на уютной кухне особняка Матиссов, который, как выяснилось, был фамильным гнездом именно мистера Матисса, а супруге достался после развода. Было уже хорошо за полночь, мадам Анны дома не было, а я учился пить коньяк… О! К пятой рюмке я прочувствовал всю прелесть этой янтарной жидкости с древесным привкусом и золотистыми отблесками, так мягко сиявшими в глазах мистера Матисса, правда был уже основательно не трезв… Зато узнал историю любви молодого колдуна, специализирующегося на любовной магии и юной ведьмы, которой властью проклятия архангела Гавриила не суждено было имеет детей. Так Анна и Девиан повстречались и колдун заявил, что может сделать ребенка кому угодно, а ведьма поверила и влюбила его в себя, да так крепко, что они сочетались браком по обычаю ведьм… то есть без права на развод. Да только вот со временем выяснилось, что проклятие сильнее магии и наследника так и не родилось… тогда-то Девиан Матисс оставил супруге особняк и уехал. А теперь вернулся…
-А почему вы теперь вернулись? – слегка покачиваясь в сторону улыбающегося Девиана, поинтересовался я.
- Может ностальгия… Может судьба… - с почти интимной нежность касаясь своим стаканом моего, молвил мистер Матисс, глядя мне в глаза. Я залился краской и доверчиво приоткрыл губы…
- Как ваше расследование? – понаслаждавшись моим порывом, поинтересовался Девиан… Через пять минут я уже полулежал у него на плече, чуть не плача в пьяном порыве любви и сострадания к несчастному сатаниту.
Как добрался домой помню смутно, но судя по тому, что уснул на ковре около дивана, подобрав под себя снятый свитер, – я был весьма уставший…

Та часть, в которой Влекс перепугался не на шутку, зато обрел надежду

Утро следующего дня было ужасно. Во-первых, оно зачем-то шумело у меня в голове, и я был готов удушить каждую синичку за окном – по отдельности. Во-вторых, с меня требовали отчета, а отчитаться я был неспособен. Дело не двигается, вместо расследования я только и делаю, что собираю гербарий улик в пользу обвинения, да к тому же я влюблен, как последний сопляк и при одной мысли о Девиане Матиссе теряю способность трезво мыслить…ах…о чем я? А, да. Оставалось надеяться, что милейшая госпожа Матисс сумеет хоть как-то мне помочь. Ее звонок разбудил меня с утра предложением приехать, купив по дороге черную курицу.
Влив в себя чашку крепкого чая и ожесточенно искусав тост с медом, я направился на рынок. Кроме черной курицы я озаботился покупкой продуктов на жизнь, благополучно забытых в багажнике, и охапкой совершенно восхитительных, белых пионов для дамы – как выражение моей благодарности за помощь.
Мадам Матисс приняла букет, но явно больше обрадовалась квохчущей курице, которую быстро унесла на кухню.
- Резать будете? – зачем-то уточнил я.
- Нет, по зерну гадать.. – успокоила меня ведьма. – Видите ли, я опасаюсь, что наш спиритический сеанс сорвался из-за чьей-то неблагоприятной, сильной энергетики, которая напугала дух Роуз…
Я промолчал, а голову мою пронзил очередной спазм боли… Я просто сопливый идиот! Ведь действительно: не с проста же он меня очаровывал. Вдруг он как-то причастен ко всему этому? Но на кого он может работать? Церковь? Господи, как сердце болит. Я как-то сразу ощутил себя потерянным и мне захотелось, чтобы теплые, сильные руки обняли меня, чтобы он сказал, что это неправда…
- Влекс, вы в порядке? Вы как-то побледнели.. – участливо обратилась к мне мадам Матисс. Идите-ка, присядьте на диван в гостиной – я тут еще повожусь какое-то время и приду…
В гостиную я вошел, терзаемый всяческими грустными и безысходными мыслями о собственном разбитом сердце и лопоухой доверчивости, по этому смятый и сдвинутый ковер заметил не сразу. Гм.. отодвинутый диван, помятый ковер… Ну, все верно, под ковром обнаружился широкий люк, и ведущие в подвал широкие деревянные ступени. С любопытством я боролся не долго, а с уважением к частной собственности и вовсе ни сколько – внутри ощущался угасающий след Девиана… Внизу было сумрачно даже с зажженным светом. Помещение было достаточно большим, стены обшиты деревом, кроме дальней стены, где оказалась кирпичная кладка. Направившись к дальней стене, я краем глаза заметил движение в куче серого тряпья в углу: ко мне полз небольшой, пушистый комок мышасто-серого цвета.
- Ты кто, зверь? – дружелюбно поинтересовался я, останавливаясь и протягивая к шкурке руку. Верно говорят - интуиция, это способность головы чувствовать задницей… Отдернуть руку я успел только чудом: там, где были мои пальцы, лязгнула зубами огромная челюсть! Серый комок стал неприятно быстро увеличиваться в размерах, отращивая лапы, хвост, но самое невеселое – клыки!
- Э-э, ты чего.. – активно пятясь к кирпичной стене, вознегодовал я и тут же отвлекся… Кирпичная кладка, в которую я уперся спиной, оказалась лишенной цемента! Кирпичи просто стояли один-на-одном, но самое страшное: за ними было пустое пространство и я отчетливо ощущал в нем…Девиана! Господи, неужели его замуровали? Кто? Как? Когда?! Он ведь еще жив! – все это и многое другое пронеслось в моей голове, сливаясь в единый гневный порыв тревоги, и сорвалось с кончиков пальцев в сторону клацающего зубами зверя потоком чистой биоэнергии. Скотина тряхнула мордой и отскочила. Конечно, неприятно… Сам на тренировках такое получал. Я кинулся к кирпичной кладке. Разобрать ее было тяжело, но все же я умудрился открыть часть стены. Первая ячейка, напоминающая углубление в стенах катакомб, где хоронили первых христиан, была занята чинно возлежащим скелетом! Тихо шепнув не то молитву, не то ругательство, я продолжил спасательные раскопки. В третьей ячейке, бледный и бездыханный, лежал мистер Матисс…
- Девиан! Девиан, очнись… - вытаскивая тело на пол и пытаясь не то встряхнуть, не то поцеловать, требовал я, чувствуя, что готов зареветь, как девица. – Девиан, ты же не умер… - чувствуя слабую, стабильную ауру тепла, я был в замешательстве… летаргия?
Зверь явно прочухал, что я занят и кинулся на меня, но в прыжке словил еще один энергетический удар и отошел на расстояние. Дело было плохо: волоком подтаскивая тело колдуна к двери, я это хорошо понял – сил на еще один удар у меня хватит, но после этого я отключусь.. Сверху упал луч света, но я не оборачивался, готовясь отогнать зверя от тела возлюбленного…
- Брысь, брысь… - помахивая впереди себя сложенным зонтиком-тростью, произнесла мадам Матисс, спускаясь внутрь.. – Тащите его наверх, Влекс, - скомандовала она, отгоняя серого, как оказалось, льва. Он от чего-то до крайности покорно отполз в угол, снова сжимаясь до маленького пыльного комка. Мои подозрения относительности причастности госпожи Анны к странному состоянию господина Матисса сильно померкли. Уже в гостиной, уложив тело Девиана на диване и глядя на нее полными ужаса и отчаяния глазами, я узнал, что она и вправду не знает что произошло и как ее бывший супруг там оказался, но она позовет подруг и, возможно, кругом ведьм они сумеют что-нибудь выяснить…
К несчастью я не мог остаться с ними – мне нужно было осмотреть дом Моники Адамс… Я высказал догадку, что возможно, что-то в поведении девушек могло спровоцировать сатанита, к тому же, он не мог знать, что рекламная компания будет именно в этот день и не мог спланировать убийство. Когда я покидал особняк четы Матиссов мой милый Девиан уже лежал в саду в шезлонге, обложенный какими-то травами, цветами и корешками, а вокруг чинно прогуливались одетые в черное дамы.

Часть, пошатнувшая доверие Влекса к людям, но зато приоткрывшая завесу тайны...

Мать Моники встретила меня неприязненно, но сдержанно. Разумеется, идея о том, что сатанита можно пытаться оправдать ее не радовала.
- Проходите, вот ее комната, - проводив меня на второй этаж небольшого домика и открывая дверь, произнесла заплаканная женщина. – Она всегда была очень аккуратной девочкой…
Это точно! Аккуратной – сказано мягко: мне показалось, что я в комнате отеля, настолько вид был нежилой и неуютный.
- Эм.. вы убирались в комнате? Может быть убирали какие-то вещи? – спросил я деликатно, оглядывая убранную постель, чистый стол и туалетный столик, на котором стояло (!!!) всего два флакона – духи и дезодорант. Где постеры на стенах, подушечки-занавесочки? Где плюшевые мишки или фотографии подруг и любимых в рамках? Где, черт дери, золотая рыбка Голди?
- Я ничего не трогала… все так, как будто она еще здесь, - снова заливаясь слезами, ответила мать. Ничего себе! Я провел рукой вдоль зеркала – сюда не часто смотрелись, шкафа с одеждой, туалетного столика, стола, подоконника… подоконника? Вот тут было в прямом смысле «горячо» - эфирный след прикосновений был наиболее ярким. Кажется, девушка часто покидала свою комнату через окно. Выглянув, я убедился, что сделать это достаточно просто, если воспользоваться решеткой для вьющихся растений, примыкающей к крыше.
- Скажите, миссис Адамс, у вашей дочери были подруги? Возлюбленный? Может быть какое-то хобби?
- Нет, - всхлипывая, отвечала та, - Кларисса и Роуз, разве что.. Бедные девочки!
Мда.. вот это семейка. Девица в двадцать шесть лет ни с кем не встречается, занимается только работой, вечера проводит у себя в пустой комнате, где нет ни книг, ни радио, ни компьютера – социальный кошмар. Что это? Открывая второй ящик стола я почувствовал, что он не так пуст, как кажется… Действительно, к верхней части была скотчем приклеена тетрадь. Судя по всему, ее часто читали и приклеивали снова.
- Скажите, мисс Адамс, - полистав тетрадь и внутренне напрягаясь, задал я вопрос, - ваша дочь никогда не увлекалась магией?
- Что вы! Она была доброй, чистой, честной девочкой! – прожигая меня гневным взглядом, вознегодовала женщина. Может сверлить меня глазами сколько влезет – до отца Джексона ей в этом далеко! Я был собой доволен…
- А номер этого телефона вам, часом, не знаком? – пролистав до конца тетрадь с описанием ведьмовских ритуалов и пометок по опытам исполнения, я обнаружил телефонный номер.
Выставленный за дверь и довольный собой, я направился обратно к мадам Матисс – мне было чем хвастаться: дело сдвинулось с мертвой точки! Моника была ведьмой, а значит, у нее была наставница. Кто, как не госпожа Матисс поможет мне распутать этот клубок. Какая низость – послать на смерть собственную ученицу! Или же погубить преступным невниманием, не рассказав чего-то о реакциях сатанитов на магию. Никаких таких реакций я не знал, но взял на заметку уточнить у Марка при встрече…
Сад Матиссов по-прежнему кишел ведьмами, но теперь уже, дамы явно отдыхали. Сам Девиан сидел в кресле и встретил меня своей сводящей с ума кривой усмешкой:
- Мой мальчик, - у меня аж ноги подкосились от счастья, - мне рассказали эпопею вашего подвига по моему спасению, - с мягкой насмешкой заметил он, разглядывая меня своими теплыми, карими глазами. Я был не в состоянии даже поздороваться…
- Вы напрасно переживали – посетить фамильный склеп и пообщаться с духами – дело вполне обычное. Я узнал, что тут без меня творилось, отдохнул… - с мягкой, кошачьей грацией потянулся в шезлонге мистер Матисс. Я стоял перед ним, ловя на себе насмешливые взгляды ведьм и чувствуя себя опростоволосившимся учеником.. – Кто-то тут без меня контракт с архангелом заключил.
- Но.. Там был лев… Он рычал… - промямлил я в качестве какого-то оправдания..
- Ах, это.. Это охранник семейного дома.. видимо Анна не знала, как с ним договориться и загнала в погреб.
Глядя на его спокойствие, подозрения о причастности вновь закрались в мою душу. Я открыл тетрадь на последней странице и обернулся к ведьмам.
- Дамы, кому-нибудь знаком этот номер телефона? – пустил я тетрадь по кругу, гордо и неприступно поворачиваясь к насмешливому Матиссу спиной. Ведьмы передавали тетрадь по кругу, недоуменно-отрицательно качая головами. Моей щеки каснулось теплое дыхание – Девиан заглядывал мне через плечо, в возвращенную тетрадь.
- Да он им всем знаком, - безапелляционно улыбнулся он. – Это номер моей бывшей жены.

Это конец)

- Мадам Анна? – Внутри все оборвалось. Я вдруг понял сразу и многое… Господи, да ведь она же сама легко могла вызваться помогать вести расследование! И как помощник медиума могла прервать сеанс и, возможно, исказить слова духа!
- Мне.. надо провести еще один спиритический сеанс, - я взглянул на мистера Матисса ища поддержки и одновременно утверждаясь в собственных мыслях.
- Сеанс, так сеанс… Мне и нас двоих хватит.. вы не против уединиться? – мне перестало хватать воздуха от этой фразы, но я взял себя в руки и даже улыбнулся, отвечая столь же интимной интонацией..
- С вами – куда угодно.
Мы сидели за небольшим столиком в гостиной. Девиан задул свечу и дым плавно заволакивал пространство над блюдом, по которому катился хрустальный шарик, мы держались за руки…
- Кларисса, явись к нам… - произнес мистер Матисс, и над блюдом действительно стало появляться лицо. Оно не принадлежало ни мужчине, ни женщине, но было прекрасно и соткано из бликов света…
- Ты не Кларисса, - заметил я, смутно догадываясь.. – Архангел Гавриил! – наверное, я ахнул. Мистер Матисс пребывал в полутрансе и слабо реагировал. – Подожди-ка, Девиан сказал, что тут кто-то контракт заключил.. с архангелом! – И тут, глядя в небесно-прекрасный лик, усмехающийся из лучей света, я вдруг все понял… - Ты наложил на нее проклятие бездетности! И эти девушки.. это ты заставил их души лгать на спиритическом сеансе! А Анна помогала тебе, чтобы ты снял печать проклятия! – архангел перестал улыбаться и, казалось, скрипнул зубами..
- Ты никогда ничего не докажешь людям и они, в слепой вере своей, изгонят богомерзких тварей, созданных мои недостойным братом! Изгонят навсегда тех, кого он посмел создать… Тех, кого показывал нам, говоря, что господь принял его творения! - разнесся по комнате не то шепот, не то крик… Мистер Матисс вздрогнул, но не выпустил моих рук, а Гавриил протянул ко мне перст и коснулся кончика моего носа. – Ты не помешаешь мне! – Я схватился за обожженный нос, Девиан - за голову, и мы остались без второго блюда. Я не испугался, нет – страх пришел позже, когда возник закономерный вопрос «в чем суть проклятия?» А сейчас я был расстроен, разбит и повергнут в прострацию: что я могу, когда такие силы вершат подобное?
Мистер Матисс пришел в себя довольно быстро и даже согласился отвезти меня куда я просил – в церковь. Войдя в божий храм, я ощутил, как пылает печать проклятия у меня на носу и горько усмехнулся злой иронии Гавриила – именно свой нос я и сунул, куда не надо…
«Господи, - впервые в жизни я обращался к богу так прочувствованно, - мы боремся с искушениями, храним душу для света, как можем противостоим соблазнам… Что же делать теперь, когда обращаясь к свету я вижу там злобу и зависть? Господи, куда мне теперь податься? Где искать справедливости, когда я сам не могу ее принести! Неужели нам есть спасение от сил Падших, и нет его от тех, кто под сенью твоей? Прости меня, если сможешь… А если нет, то хотя бы пойми – у Тебя я не нашел помощи и буду искать ее у того, который привел на землю своих тварей…» На миг мне показалось, что лик Христа на распятии от меня отвернется. Печать вспыхнула ярче и выходя из храма я чувствовал, как она пылает. День был промозгло-серым и на душе было ужасно тоскливо, словно из меня вынули какой-то стержень: ушла энергия, бодрость, силы, настроение… Решиться на молитву Сатане было не в пример тяжелее.
«Я… обращаюсь к тебе… Нет, не молюсь, но… Ты видишь то, что происходит на земле, ты знаешь о судьбе своих детей, знаешь, кто виновник несправедливости… Так уж вышло, что и я это знаю… Я не признаю тебя, не оправдываю, не хочу понимать твоего падения, но сейчас я предлагаю тебе себя в качестве орудия. Если ты хочешь помочь своим детям – помоги мне. Сейчас человек сам уже бессилен, ты видишь это…»
Надо заметить, что земля не разверзлась, и глас с небес тоже не прозвучал. В сердце было пусто, в животе тоже. Рядом сел худющий черный кот и принялся намывать морду…
- Два мы с тобой, котейко, облезлые, голодные и никому не нужные… - Я протянул руку и погладил теплого зверя. Тот выгнулся дугой и заурчал, вытираясь об меня. – На вот, колбаса… Я этот бутерброд с утра в кармане таскаю, - впиваясь зубами в безвкусный хлеб и щедро отдавая все мясо коту, промямлил я. Отужинав в такой компании, я поднялся и на прощание кивнул коту, но в ответ услыхал протяжное «мяу» - зверь смотрел на меня большими, быстро желтеющими глазами… Кот был самый обычный, я готов был поклясться, но все же морда была умная… Ведьмовской кот! Ну конечно, такие звери часто бывают спутниками ведьм. Неужели этого выгнали?
Кот поднял распушившийся хвост трубой и направился куда то в парк, оглядываясь на меня. Следуя за ним, я позвонил Девиану и вскоре тот к нам присоединился. Кот привел нас на старую детскую площадку с беседкой посередине. Тайный рычаг, открывающий проход в подпол, я нашел почти сразу.
- Алло, могу я поговорить с вашим судебным медиком? – спустя десять минут звонил я уже из подвала. – Здравствуйте, да агент МакМайер.. Скажите, вам знакомо вещество под армейским кодом «JHG67/31-7»? – вертя в руках одну из нескольких одинаковых коробочек с такой надписью и значком «биохазард», спросил я.
- Мм.. откуда у вас этот код? Это армейская разработка… Фактически наркотик – синтетический, при этом полностью растворяется на коже и волосах, не оставляя следов, и вызывает отключку на несколько часов… - пояснил эксперт.
- Синтетика? Так вот на что у сатанита аллергия! Я тут нашел подпольный склад всякого оружия..тут есть взрывчатка, много химреагентов, несколько коробок этого вашего JHG… И в этом месте совершенно явно часто бывала Моника Адамс, - проверяя ауру, докладывал я. – Вероятно, она была ученицей Анны Матисс и та, под гипнозом или как-то иначе, заставила девушку вырубить сатанита этим порошком и убила их…
- Ну тогда у меня для тебя две новости… - ответил в трубку мой связной, на которого я переключился, рапортуя.
- Одна плохая, другая – хорошая?
- Нет, детка, обе хорошие… Во-первых, над Атлантикой сбит пассажирский лайнер, следовавший в Европу, на борту которого следовала некая А. Матисс… - голос прервался смешком, - в самолет, по словам очевидцев, ударила молния с ясного неба! – Я улыбался: на душе словно потеплело… - Людей как раз отправились спасать. Никто не пострадал – все дрейфуют на спасательных плотах..
- Ты возвращаешь меня к жизни! А вторая?
- Военные вертолеты приземлятся по твоей координате, заберут тебя и доставят к месту крушения уже практически сейчас…
- Влекс, вертолеты! – послышался сверху голос Дэвиана. Из тайного хранилища я вылез героем! Ребята из вертолета быстренько оцепили район площадки и начали изъятие и снятие эфирных следов. Мы погрузились в вертолет – лететь было часа четыре.
Это время я проспал на руках и милейшего мистера Матисса – счастливый и умиротворенный. Когда по лестнице в вертолет с плота подняли Анну, я даже ничего не спросил – просто кинул ей в лицо пригоршню изъятого на площадке порошка: проверять на какие ужимки способна ведьма не было ни какого желания.
На суде, где я выступал свидетелем защиты и заодно защитником, госпожа Матисс лишь подавленно кивала, только один раз выдавив из себя несколько фраз.
- Итак… Вы заключили с архангелом контракт, по которому вы компрометировали сатанита, а он – снимал ваше проклятие им же и наложенное. Затем вы заставили свою ученицу, Монику Адамс, усыпить Марка веществом «JHG67/31-7», украденным с армейского склада – эта информация не разглашалась – и.. а что было дальше? Чужих следов в доме Марка я не обнаружил.
- А там не было чужих, - спокойно и отрешенно заговорила мадам Матисс, поглядывая на бывшего супруга – тот сковал ее заклятием, позволяющим супругам читать ложь в словах друг друга… - Мы заключили два контракта. Один вы угадали – он обещал мне наследника… А второй заключила Моника: архангел обещал ей силу в новом перерождении, если она…убьет подруг и себя, так, чтобы обвинили сатанита.
Когда буря негодования в зале поутихла, а судья стал зачитывать приговор, я вдруг ощутил, как с кончика моего носа исчезает печать…
…Сатанит Марк был полностью оправдан и освобожден прямо в зале суда.
Анна Матисс получила срок за помощь в организации убийства, преступный умысел и прочая, и прочая…
А я… я до сих пор млею от того, как мой любимый говорит мне «мой мальчик», когда лежу у него на груди…

Сообщение отредактировал Раш - 7-06-2011, 10:47

Со стены замка одинокий всадник был хорошо виден. Острое зрение позволяло различить, что это не всадник, а всадница, и даже из тех, кого называют хорошенькими. Правда, вечернее платье наверняка пошло бы девушке куда больше, чем панцирь (где-то плюс семь к защите), копье (очень острое, и что на нем за чары?) лук с колчаном стрел (ага, наверняка, судя по синему отливу, все с замораживающим эффектом) и шлем (еще, кажется, плюс пять к защите).
Таких гостей у него еще не бывало. Кто же это? Вроде знакома... Ах да, принцесса из ближайшего королевства, он ее видел сверху на последнем празднике. Как же раньше не узнал? Это из-за выражения ее лица. Точно такое он видел у своей супруги во время последнего скандала, после которого и отсиживается здесь. Очень узнаваемо, несмотря на всю разницу в анатомии.
Чего это с девчонкой? Неужели?.. Да, наверняка, тот незадачливый молодой рыцарь, что пришел совершать подвиги во имя дамы сердца и сидит сейчас в плену в подвале... Нетушки, рыцарем больше, рыцарем меньше, пусть сам отдувается. Похоже, странствующим бедолаге больше не быть, но своя чешуя дороже.
Дракон поднялся со стены и полетел на северо-восток, в тот момент, когда ворота замка рухнули под нанесенным тонкой рукой вторым ударом булавы (плюс пятнадцать к силе).

Дело было вечером, делать было нечего.
По мотивам Звездных Войн.

Записки на астероидах.
Летучий бар на Корусканте мало изменился с тех пор, как Дерек Артинн покинул его. Чуть опшарпались стены, чуть-чуть постарел хозяин - для своих лет он, впрочем, сохранился весьма неплохо - за двадцать лет лихой жизни Артинна он только чуть-чуть раздался вширь, сменил костюм и, наконец, побрился. Старый наемник сидел в своем кресле - том же, в котором просиживал штаны два десятка лет назад, слушая байки Джа-и-Джо. Сами наемники уже куда-то запропастились, офицеры, учившие его летать на симуляторе, тоже, и из старой компании остался только он да бармен. В креслах рядом сидело несколько парней - большинство тоже грезило наемничеством, но старина Змей отлично видел, что долго они летунами не будут. Или сбегут, или собьют. И зачем этим детишкам летать? Начитались баек? Они не знают, что такое ад.
- Слышу шорох - поворачиваюсь - и тут мимо меня вот на таком расстоянии - Молодой кудрявый парень развел руки в стороны немного, показывая ладонями расстояние в десяток сантиметров. - глайдер проносится! Вот еще бы чуточку - и все, полбашки бы стабилизатором снес! Повезло, что выжил!
Дерек пожал плечами в ответ.
- Пролетел и пролетел.
- А что, не повезло что ли, скажешь?! - До чего же молодой и горячий... Возмущается словами. Дерек закурил, по привычке прикрывая огонек зажигалки ладонью, вдохнул дым полной грудью, выпустил губами колечко и сдул его в сторону потоком дыма. После чего заговорил.
- Когда мне было чуть-чуть побольше, чем тебе, вот на столечко... - Дерек развел ладони в стороны так же, как парень полминуты назад. - Служил я во флоте лейтенантом на корвете, водил крестокрыл А-2. Ты такой ток в музеях и видел, а в те времена была вполне ничего себе машина. Штурмовали планетку неподалеку от Татуина. Мелкая, только номер, не помню его уже, но красивая, почти как Набу. там бандиты какие-то завелись, серьезные мужики. Не знаю уж кто, не уточнял, но террактами прославились быстро, поступил приказ - раскатать по болтикам. Прилетели мы, по базе отбомбились, пехоту выкинули, все как положено, уже веселые - годы молодые, адреналинчик, кровь кипит, сам понимаешь. Уже победу почти празднуем - сидим в ангаре, в комбинезонах, пятиминутная готовность к вылету на всякий пожарный, но там и так всем ясно - день наш, работу закончили, ждем отбоя. А тут командир входит: "- Пехота отбила базу. В центральном компе нашлась важная информация. В горах по-соседству есть еще одна база, в глубоких пещерах. Штурмовать будет пехота, но нужно расчистить дорогу через перевал. Там у террористов хорошо укрепленная ключевая позиция, обойти никак, с наскоку они тоже не возьмут, нужно бомбить."
Пилот снова глубоко затянулся и стряхнул пепел.
- А я что? А мне ничего, бомбить так бомбить. Ну и спрашиваю у командира - а в чем проблема-то? Дай точку, раскатаем. Он на меня зыркнул и продолжил: "- Ключевая позиция" - говорит - "Горный бойскаутский лагерь. Ублюдки с детьми и вожатыми вперемешку. Нужна двойка. Желающие есть?" - Спрашивает.
Тут даже Дик Веселый заткнулся. Командир на нас посмотрел-посмотрел, потом достал спичек одиннадцать штук, одну сломал и в ладонях растер - "Тяните, мол. А поведу я". Я длинную вытянул. Вот это - повезло. А ты... ну пролетел глайдер мимо и пролетел. И сит с ним.

Записки на астероидах - 2
- Торопишься ты.
- Да здесь же все очевидно! Посмотри, как она на него смотрит!
- Ну смотрит. Я тоже смотрю. И что? Я тоже к нему в постель хочу? - Дерек усмехнулся.
- Блин... Ну... Ну вот как тебе объяснить?!
- Ревностью.
- Что? - Собеседник в Летучем баре выглядел озадаченным. Все тот же молодой парень, который уже ошпарился один раз рассказом про штурм планетки рядом с Татуином. Ничему не научился...
- Ревность. Ты ее банально ревнуешь.
- Я... Я не ревную! Она просто влюблена в него и все!
- Человеку свойственно делать поспешные выводы из недостаточной информации, восполняя пробелы логикой и домыслами. Подобные выводы часто оказываются неверными. Твой - тоже. В тебе говорит ревность, а не действительность.
- Но я же не слепой!
- Лучше бы был слепым. Было б меньше надуманных проблем в жизни.
- Я не могу ошибиться!
- Все ошибаются.
- Эээ... Ну ты-то не ошибаешься?
Змей вздохнул, замолчав и вращая в пальцах стопку с белой полупрозрачной жидкостью. Хмыкнул, выдохнул и закинул ее в себя всю сразу. Ценители утверждали, что пить Галайский Белый нужно маленькими глоточками, давая ему растечься по небу, но Артинн так и не научился этому хитрому способу получить удовольствие от крепкого коктейля - поэтому просто вливал его в себя залпом, наслаждаясь лишь необычным послевкусием и легким дымком в голове.
- Было то лет семь назад, наверное, или восемь... Где-то в том районе. Набуанские Челби-Френки тогда впервые за историю взяли Большой Кубок на галактическом чемпионате, а я закончил переоборудование "Конкистадора" - получилось именно то, что я хотел, вплоть до болтика - быстрый, маневренный, хорошо вооруженный, в трюме вместо барахла - два крестокрыла, под кабиной - Ашка. Я со своей командой тогда неплохо так зажигал с пиратами, потому что внешне моя база как была беззащитным грузовиком - так им и осталась. Устраивали им подставы на заказ, стандартная схема - полетели по опасному маршруту туда-сюда-туда-сюда, примелькались с каким-нибудь вкусным грузом, потом сымитировали отключение систем, подождали пиратов - ну а дальше дело техники, из ниоткуда куча зениток, два крестокрыла вместо груза электроники, ашка для пущей массовки, ракеты куда ни глянь и красивый долгий фейерверк из их посудин. Быстро зачистили и к заказчику за бабками, навар тогда хороший пошел. Ну а где успешные наемники - там и предложения, куда не приземлись - все в двери стучатся. И был один паренек, тви'лекк, толковый технарь. Молодой, неаккуратны малость, но через пару лет обещал стать хорошим спецом - я его под крылом приютил у себя. Только странный он был - нелюдимый, постоянно в сторонке держался да в свободное время какие-то штуки непонятные паял. И как взяли мы его - так работа не заладилась. То пират не идет, то сматывается чуть что, то система какая-то внезапно накрывается - а у него к системам доступ был полный. Естественно все на него и подумали. Сначала косились, потом я у него напрямую спросил - как он ухитряется информацию о нас пиратам сливать? Рацию что ли без моего ведома неучтенную спаял? А он открещивается - ничего не знаю, ничего не делал, зенитку не я сломал и на связь не мог выйти. Подставили меня. А кто подставил? Со всеми остальными пацанами я пуд соли съел одной ложкой, знаем друг друга как облупленных, а он новый и мутный какой-то. Мак предлагал его просто в космос выкинуть, Синтия - ссадить на станции. А я злой был в то время - как так может быть, что я парню кров дал, а он меня пиратам ливает и оборудование мне ломает? Мой корабль, который я вот этими руками вот строил. - Дерек потряс своими ладонями, демонстрируя ручищи. - И моих людей, моих друзей, с кем мы жизнями друг другу каждый каждому обязаны? Магистраль же явно совершенно перепилена была, а не сгорела. Плюнул ему в рожу, за шкирку хватил и в шлюз. Он кричал, в окошко колотился - а я только яростней на кнопку давлю. Нечего мне спектакли разыгрывать. Мамку звал...
Пилот замолк и закурил, прикрыв зажигалку ладонью.
- Ну так и что? Пошла же работа потом сразу?
Змей не торопился отвечать. Парень выглядел заинтересованным. Байки о наемниках ему явно были интересны, а выкинуть предателя с корабля - это же даже круто! Пилот спокойно вдохнул и выдохнул несколько раз, наполнив окружающее пространство дымом дорогой сигареты и стряхнул пепел.
- Работа пошла. Мы когда вернулись без улова и без мальчишки, нас заказчик встретил радостной вестью - у него в конторе, грит, крот завелся, который инфу пиратам ливал, так заказчик его выследил и сдал властям. Записи переговоров, признательные показания, информация от пиратов - все сошлось точно. Сейчас, говорит, занимаются допросом техников - кто был связан с ним и мог при обслуживании заодно порезать пару "лишних" проводков.
Артинн отложил сигарету, налил в стопку еще одну порцию Галайского и махом закинул ее в себя, поморщился, после чего снова сунул в рот недокуренную сигарету.
- Ты меня просил к тому бизнесмену присмотреться, на которого баба твоя смотрит. Пообщался я с людьми, короче - импотент он. Полный. Полнее - только кастрат. А дивчина твоя маму содержит и работу ищет вторую, потому что денег с первой не хватает. Поэтому же и пропадает время от времени. И тебе не говорит, что бы не расстраивать. А ты, придурок, уже два года ей мозги ревностью насилуешь, а предложение все не сделаешь. Брысь за кольцами, глаза б мои тебя, убогого, не видели...

Веления сердец

Утром Василий подымался с полатей в задней комнате полуразвалившегося трактира и шел в порт, в плотный полог вони ворвани, гниющих водорослей, чаячьего помета, смолы и дегтя. Привычно вскидывал на ноющие от непосильной ломовой работы плечи очередной пыльный мешок, тюк или ящик, которым были суждены дальняя дорога, бури и чужбина в конце пути. Обыденно жевал вяленого кальмара или кусок копченой гарпии, растирая заходящуюся от труда поясницу. Бесстрастно получал в горсть положенные талеры, привезенные из-за неведомых бессчетных горизонтов. И уходил тяжелой немолодой походкой в город. Ссыпал монетки в кубышку, а потом брел к площади, где уже гарцевал на белоснежном аргамаке очередной напомаженный принц в миланском доспехе. Василий наблюдал, как принцы спрыгивают с коня, как мигом отбегают пажи и оруженосцы, как в высоком окне башни королевского дворца показывается прекрасный лик девы-королевны Береники. Потом принцы обычно принимались похваляться отвагой и доблестью, убийствами и грабежами, свершенными или предотвращенными во имя возлюбленной. Чуть позже очередной претендент в ярости уходил прочь, высекая искры из мостовой.
Василий молча уходил также - в узкие боковые улочки. Путь его не был прям и легок. Путь его завершался всякий раз у горла очередного неудачника, который с унылым однообразием умирал под ножом и не менее скучно тонул в канале.
Василий не брал денег, не снимал одежд и доспехов. Они не были получены честным трудом. Не были достойны.
Он шел домой, доставал кубышку и пересчитывал свой заработок. Потом задувал лучину и ложился на полати, воскрешая в памяти простое обручальное кольцо, которое присмотрел для Нее, и машинально вытирая длинный, хорошей ковки нож.
Он знал главное.
Убивать ради любви просто. Спасать ради любви просто. Даже умереть во имя любви нетрудно.
Но любовь - это когда живешь и трудишься ради. Жизнь и труд.
А не смерть.

История нашей.... жизни?

Часть 1

-Нужны ли мы этому миру? - странный вопрос для утра среды, когда хочется кофе или кому-то просто покурить в тишине.... Вздыхаю... не люблю я такие разговоры, особенно в утро среды, хочется сразу сказать что-то очень уж жизнеутверждающее, похлопать одобряюще по твоему худенькому плечику или просто многозначительно промолчать. А может и стоило промолчать...
-Не знаю, дорогая. А кому мы нужны?
-Я не знаю, а вот ты.... ты мне нужна. Знаешь я вчера вышла на подработку. Да я была морально готова, что смена не моя... что Ирки не будет... Но ты...- чуть не плача, - Тебя почему-то не было...
Хочется обнять, нет правда, хочется, но потом слишком многое придётся объяснять.
И снова тишина, запах моего кофе и твоих сигарет.
-Скажи, а что такое....- запинаешься, опускаешь голову.
-Что такое что?
-Ну...
Поворачиваюсь спиной, что бы не видеть стиснутых кулачков и испуганного взгляда. Господи, да ты же вдвое старше меня. Снова этот горестный вздох.
Среда странный день. Суматошный, но только мы знаем как найти тишину, как спрятаться от всей этой суеты. Стоит открыть двери и мы будем улыбаться, ты сыпать шутками, а я глупо смеяться. Мы вновь поменяемся ролями. Я - снова хоть и совсем маленькая, но начальство. Ты - взрослая, мудрая, но всего лишь подчинённая. Только эта дверь уравнивает нас, только за закрытыми замками ты можешь согласиться со своей беспомощностью, а я, благосклонно кивая, буду давать советы.
-Спроси, - выдыхаю в стену, стискивая непослушными пальцами кружку. Что с моим голосом? Что в нём? Мольба?
--Эй, вы где там? - стук в двери. - Яньчик, мне нужно что бы ты нашла кое-что.... Ну открывай же!
-Потом...
Кружка об пол, распахнутая дверь и снова тишина...

Стая

Я не всё понимаю в этой жизни. И в своей судьбе – тоже не всё. А вы?
Риторический вопрос. Нам, любителям судить и рассуждать, только такими вопросами и бросаться, чуть что. Вроде «куда ты идёшь?», «в чём смысл бытия» или «что может изменить природу человека?»
Помимо Первого Изменения, я имею ввиду. Этот ответ был бы банален, а банальность – не по моей части. Я достаточно изучил за последние годы тех, кто имеет дело с банальностью. Спасибо Мерлину – и слава ему же.

- Я, Сокрушивший-Чёрный-Утёс. Я – Его коготь. Именем Его я вызвал тебя на бой, и пусть Он судит, кто из нас прав. Да будет так.
Он лаконичен. Это хорошо. Значит, долгих прелюдий не будет, а сразу перейдём к делу. Не люблю трепотни, когда дело уже дошло до когтей и клыков. Да и не я до них его довёл – Эдвард решился сам. Достойный жест, достойное дело… Много пафоса и высокопарных поз. Я не люблю пафос. Его слишком много в нашей повседневной жизни, слишком. Серьёзности, величия, дела – мало. Пафоса – много, а он ни к величию, ни к делу не имеет отношения. Как церемониальный клинок – к боевому.
- Я, Тот-Кто-Возжигает-Истину. Я – Его крыло. Именем Его я принял вызов.
- К бою!
Эдвард рычит, и в свете Луны когти его блещут серебром. Шерсть – тоже в серебре. К слову о пафосе. К счастью, он не владеет чем-то серьёзнее, но мне достаточно. Он намерен убить. Они все – намерены убить. Впрочем, я привык. С тех самых пор.
Первый выпад. Размашистый, нацеленный в лицо. Пощёчина серебряными когтями. Мерлин, не оставь меня в этот час…

Когда я вспоминаю, с чего всё это началось – мне всегда хочется выть. Я не умею так красиво выть, как сестра – но когда вой рвётся из груди, раздирая когтями лёгкие и требуя отпустить его, словно цепной пёс, почувствовавший, что звенья впервые за долгие годы подаются… Порой – я не держу его. Пусть. Пусть слуги отводят взгляд, а друзья озабоченно стучатся посреди ночи и спрашивают, всё ли со мной хорошо. Большинство тоже привыкли и не задают вопросов. Другие просто знают. Франсуа и Зои садятся и воют рядом со мной. Они понимают. У них было также. Пшецлав – счастливчик. Если можно назвать счастьем гибель всей стаи в одном бою… Хотя – с чем сравнивать. Но он не лезет. Понимает – я знаю – но не суётся и просто молчит рядом. Иногда – ходит кругами, как заполошный, ещё реже – подсаживается, но всё равно не воет. Густав – тот вечно приходит под самый конец и спрашивает: «Ну как, отрыдались, нытики?» Один раз Зои даже двинула ему за это в челюсть – крепко, наверняка. Он не уворачивался и не жаловался. Справедливо.

Когти проходят в паре волосков от моего уха. Я бью кулаками. Не хочу ранить. Не хочу воевать с собратом, пусть он и дубина, какие не во всяком лесу произрастают…
- Изменник!
Пошло-поехало. Обвинения. А дыхание беречь кто будет? Хотя… Это мне надо беречь дыхание. Эдвард крепкий. Много крепче меня. Как был Йохан…

Знаешь, брат, мне ведь всё известно. Я увидел тебя первый раз на суде. Мельком. Слышал имя. Красиво, тебе идёт. Впрочем, я никому не скажу – Когти и его стая и так знают, а остальным ни к чему.
Жаль, что мы тогда разошлись. Впрочем, ты поступил честно, брат. Я не виню тебя. А вот ты, думаю, меня винишь. Может быть, думаешь, что смог бы сделать всё лучше. Хотя – кто так не думает? Со стороны всегда всё очень просто, и каждый точно знает, какое решение нужно принять, с кем считаться, а с кем – нет. Кого убить, кого – нет, тоже со стороны всегда видно хорошо, правда? Хотя… когда нужно было рискнуть собой, своей шкурой и даже своим духом – ты рисковал. Как положено Потомку. Не думай, что я хоть в чём-то тебя упрекаю, брат. Ты не мог иначе. Также как и я.

Когти Сокола – хороший друг и наставник. Надеюсь, вы с ним хорошо поняли друг друга. Порой, когда мы встречаемся взглядами – где бы то ни было, я читал в его глазах один и тот же упрёк.
«Что же ты наделал, мальчик?»
Как же ты не понял, герой? Ты, один из лучших из нас – не понял. Как? У меня нет ответа. Нет и не может быть. Ответить – значит признать, что у тебя были причины, что у нас у всех есть причины – не понимать не желать понять. А это – то, что я делаю всю жизнь.
Желаю понять. И понимаю, Червь побери!
И я верю, что это нужно. Что в этом – наш шанс. Что стоило тебе – поверить?

Ну да. Что стоило – отречься от всего привычного мира и попытаться признать если не вою неправоту, то хотя бы возможность другой правды? Всё равно что признать, что всё, за что мы сражаемся – только полуистина и полусуть, а настоящая, подлинная правота лежит где-то по ту сторону… нас. И нужно буквально выйти из себя, выйти за грань себя и своих убеждений, чтобы к ней приблизиться.
Всё это – потому, что какой-то мальчишка с пеной у рта и блеском в глазах тебя убеждает.
Немыслимо. Просто немыслимо. Я понимаю. Но – не приму и не смирюсь. Смириться – всё равно что сдаться. А мы – не сдаёмся. Никогда.

Ветроход. Странный, непонятный, нахальный и в то же время на удивление трезвомыслящий… для себя. Наверное смешной, если бы мы тогда умели смеяться. Теперь я умею. Это стоило дорого, но видимо чтобы научиться смеяться, нужно выплакать всего себя ещё тогда, в молодости, когда очень хочется быть важным и серьёзным. Я – был. Мы все – были.
Мне интересно, куда ты подевался, братец? Что было для тебя так важно, что ты… Одним словом, я не знаю. Не понимаю. Многовато я не понимаю для Крыла, верно?

- Умри!
Эдвард рвётся вперёд. Подножка – уход, взмах, поддых коленом, Эд сгибается пополам – по затылку наотмашь, чтоб знал.
- Уймись уже. Хватит рисоваться!
- Я. Не. Рисуюсь!
- Тогда не трепись! Хочешь убить – убивай, а красивые слова тебе потом припишут, - если оскал бывает ехидным, то у меня сейчас такой. Шерсть переливается белым золотом. Дом Золотого Неба. Нас мало – здесь. Там – намного больше, но мало кто из них решил последовать сюда ко мне. Зато те, что есть…
Это и правда золото. Настоящие герои своего народа. Три стаи – но этого достаточно. Пока. Будет ещё. А с такими сподвижниками, как Надёжный и Рвущийся-к-Цели – мы обречены победить.
О том, что другого выхода у нас нет, я предпочитаю не думать.
Эд снова бросается в атаку. Ещё немного. Всё же устаёт. Даже блестящая шерсть взмокла – видно. Ну, на сколько ещё у тебя хватит злобы?

Злоба… Поганое чувство. Ненависть, злость, ядовитая зависть, обида – это всё та же погань. Червь как он есть, если уж совсем честно. Я помню, что злоба сделала с сестрой.
Сперва – с её лицом. Потом – с нею самой.
Интересно, как ты там, сестра? Мы всегда звали тебя Малиновкой. Видящий придумал удачное прозвище… Он вообще умел метко что-то сделать. Даже умереть – и то умудрился очень… правильно. Хотя – как посмотреть.
Я помню – ты ему очень доверяла. Помню, сколько всего тогда было… И доброты, и честности, и недомолвок, и обид, и раздоров. Сейчас – вы там. Ты и Смотритель. Хотя – это по моим последним данным. Всё же я не так часто могу о вас что-то узнать.
Иногда мне жаль, что вы там.
Стая. То, что осталось. Те, кто остался. Можно, конечно, наедине с собой встать в позу «я был во всём прав, меня все предали». Можно – и к чему? Выйдет глупо и бестолково. Можно в «я всех подвёл, в меня не поверили». Та же песня. А я не Клюв, песнями не славен.
Мне даже не жаль. Просто ноет что-то внутри, когда смотрю на звёзды. Зои старается не оставлять меня одного. Чувствует. Даже лучше, чем знает, чувствует. Я не знаю, как объяснить ей, что это не помогает. Я вообще не уверен, что это можно объяснить. Показать тоже. А сказать – не то. Слова, глифы, письмо… Всё нетто. Как раскрыть своё сердце и показать в самой середине дырку. Там, где была твоя первая настоящая Стая? Как?
Самой Зои легче не думать о том же, когда я рядом. И пусть себе. Пусть хотя бы одному из двоих будет попроще.

- СДОХНИ!
- Заткнись! – встречный удар в морду останавливает Эдда. Устал. Всё, пора.
- Я говорил тебе – не болтай! – сразу же схватить его. И – за плечо клыками – заживёт, но прочувствовать даст.
- Тварь! Нару…
Нет. В нарушении Литании ты меня не обвинишь. Не твоё право здесь – говорить что-то о Литании!
Новый удар валит Эдварда с ног. Я от всей души добавляю ногой по печени. И ещё раз. И ещё. Если вы думаете, что это – мелочь для нас, то вас так никогда не били. И дай Гелиос, чтобы и не довелось узнать на деле. Хотя – доведётся. Нам всем приходится сражаться рано или поздно.
Мы для этого и существуем. Мы сражаемся. Но не между собой, и ты, Сокрушивший-Чёрный-Утёс из Дома Врагов Червя, сейчас это поймёшь. Так поймёшь, чтобы не повадно было вызовами бросаться!

Интересно, брат… Интересно, Видящий-Тени-На-Лике-Луны… Интересно, Алексей – а ты хотел когда-нибудь бросить мне вызов? Хоть когда-нибудь?
Впрочем, наверное ты и бросил. Или сама мать Гея – твоими руками.
Прими решение, Феникс. Предать свой народ – на деле или напоказ? Стать предателем в глазах всех людей-волков – или перед собственной совестью?
Я помню, что я выбрал. Я помню, что выбрал ты. Иногда мне кажется, что всё это время из нас двоих выбирал только ты. Можешь возразить. Но… Это твоё родство с Яркими определило то, что с нами случилось. Твоё – не моё, не кого-то ещё. Ты – решал.
Я… нет, не соглашался. Не согласиться я мог в любой момент. Отказаться, не идти дальше. Но я – поддерживал.
Ведь мы братья. Что бы нас ни объединяло, что бы ни разделяло, что бы ни стравливало.
Мы братья. Я это помнил и не забывал никогда. Я помню это и сейчас. Мои дела говорят за меня, брат. А то… то осталось там. Каким бы оно ни было.
Как и ты – остался там. Где-то. Там, где делал выбор много тяжелее моего. Сам за себя – и ради всех нас. Не их, а нас. Я надеюсь, ты понимал это, когда выбирал. Я – понимал. Прости, что не говорю за тебя в твою поддержку. Это будет зря.

Эдвард лежит передо мной. Морда в крови. Ещё я, кажется, случайно выдрал несколько клоков шерсти.
- Д..д..д-добей меня, убийца.
- Зачем?
Теперь ещё и «убийца». Интересно, только потому, что я победил?
Я не убиваю на дуэлях. Те два идиота, что бросились на свои клэйвы, «не вынеся позора» - не в счёт. Это проблемы их собственной дурости. Хотя – жаль. Гея прими их духи в свои милостивые объятия.
- Окажи мне… честь, если ты ещё… Клык.
- А ты? Ты – Серебряный Клык?
- Да, - он глядит на меня, не скрывая злобы. – Я – сын Хоруса-Сокола, и умру, как…
- Как дурак. Если умрёшь от своей руки. А от моей ты не умрёшь.
Я меняю облик. Надоело. Хватит и того, что в Умбре я не могу это сделать. Здесь – хватит. Смущаться всё равно некого.
Голый человек с длинными, белыми с золотистым отливом волосами до плеч, покрытый шрамами по всему телу, кое-где даже скрещенными с татуировками – стоит над огромным, лежащим в крови человековолком. В пору вписывать в германский эпос. Хотя потомки не поймут… Чтобы Клык был героем ИХ творений. Да ещё и на дуэли с таким же Клыком? «Благородные грызутся», - вот и всё, что они скажут.
И правы будут кстати.
Я протягиваю Эдварду руку.
- Подыхать от лап друг друга – невелика доблесть. Согласен, брат?
- Ты мне… не… брат!
- Мы все – братья. Это давно пора понять. И не только тебе, герой.
- И танцоры тоже? И эти… изменники – братья?
- Эти «изменники» - воины, готовые биться бок о бок с нами в последний день. Когда каждый будет на счету. Ты это знаешь не хуже меня.
- Я знаю, что они – струсили! Сбежали! Предали!
Всё же порой жаль, что мы так быстро приходим в себя от ран. Даже разодранное плечо Эдда уже затягивается. И жесты его становятся понятнее. Всё же говорить на языке гару, будучи избитым – то ещё удовольствие…
- Они – вернулись. И на чью сторону они встанут – нам решать. Некоторые из них – уже с нами. Другие ещё не решили. Хочешь, чтобы их танцоры обработали? Чтобы они отдались Червю?!
- Они уже ему отдались!
- Нет. Я – знаю это. Но они попадут в его лапы, если кто-то не поможет этого избежать.
- Кто-то – это ты?
- Я. И ты. Если захочешь. Или тебе проще сдохнуть? Ну тогда давай, уклоняйся от общего дела? Трусь, как щенок!
- Я не трус! И не щенок!
Гигантский человек-волк вскакивает на все четыре лапы. Я – не двигаюсь.
Я не настолько и меньше его. В криносе. Странно, но за последние годы я сильно вырос… в боевой форме.
- Так докажи. Подумай о том, что я сказал. Буду ждать ответа до завтра. Здесь же, как взойдёт луна.
- Стой! Стой, мразь!
Я не оборачиваюсь. Пусть. Не первое оскорбление, не последнее.
- Завтра. Здесь же. Попробуй хоть раз подумать головой, а не гордостью предков. Хватит уже помоить собственную честь. «Мы – короли народа»? Докажи. Королю пристало работать головой – не то корона слетает.

Назавтра он будет здесь. Хотя бы чтобы узнать больше. Он ведь уже не первый.
Спасибо тебе за знания, Мерлин. И… я не знаю, молятся ли тебе ещё мои братья и сестра. Но если вдруг…
Я написал для них письмо. И оставил в твоей библиотеке. Если вдруг. Оно подписано «Стае».

Станислав Пухов. Тот-Кто-Возжигает-Истину из Дома Золотого Неба племени Серебряных Клыков, Крыло сокола крови человека, потомок королей народа гару по крови и деянию.
Слава Гее.

Лети, лети, лепесток,
Через запад на восток,
Через север, через юг,
Возвращайся, сделав круг.
Лишь коснешься ты земли -
Быть по-моему вели.

Мы падаем.

Больше не было сомнений. Больше не было страха. Лишь боль - тихая, тонкая, неосязаемая. Она тянулась незримой нитью, связывая разумы и сердца в единый трепыхающийся нервный ком. Где-то плакал ребёнок.

Нас провожали тысячи. Многоголосый рёв забивал перепонки. Квинтэссенция счастья. Любой хотел быть на нашем месте. Миллионы глаз смотрели не отрываясь. Это просто чудо.

А еще был старый философ. Он не кричал. Он молча смотрел мудрыми глазами. Он провожая нас он просто смотрел вослед. Зачем ты отринул свои крылья - говорил он вослед - ты живешь пока тебя помнят, ты существуешь, пока в тебя верят. Ты не будешь собой пока не отринешь... Неразборчивое бормотание. Его уводят.

Раскрой свои крылья!

Его нашли мёртвым с затянутым ремнём на груди. Остался только взгляд. Тяжелый. Пронизывающий. Он преследовал нас. Он не давал нам спокойно жить.

Да! Да. Мы боялись. Дрожь пронизывала нас от кончика носа до кончика хвоста. Мы карабкались вверх, сдирая лапы в кровь. Да. Мы достигли вершины. Но это было только начало пути.

Мы падаем. Может ли разум отринуть тысячи лет покоя и раболепия. Может ли он забыть ремень позора на груди, отделяющий нас от нашего мира. Нашего духа.

Ты существуешь - пока в тебя верят. Было ли счастье народа - подделкой? Что сквозит в их взгляде - насмешка или надежда. А земля всё ближе.

Неразборчивое бормотание обрело ясность.

Лети, лети, лепесток...

Вершители судеб

В просторном покое с высоким сводчатым потолком царила мягкая тишина, нарушаемая лишь потрескиванием дров в камине. Огромное окно, ведущее на балкон, было закрыто плотными тёмными шторами. Полумрак пытался разогнать неярким желтоватым светом единственный кристалл, установленный в держателе на столе. Его свет почти не достигал алькова с роскошной широкой постелью и кресла подле, в котором над раскрытой книгой, свесив вороные крылья через подлокотники подрёмывал Янос Джанрейв, Вождь народа крылатых собственной персоной. Его синяя кожа посерела после пятой или шестой подряд бессонной ночи, полуседые чёрные волосы растрепались, их не удерживал даже кованый золотой обруч.
На постели лежало похожее на человека существо, но, ни лица, ни тела толком не разобрать было под бинтами. Оно хрипло, натужно дышало и иногда вздрагивало. Но пошевелиться не могло, плавая в глубоком беспамятстве. Стоило ему застонать, как вемпари тут же вскидывался тревожно, вглядывался усталыми карими глазами, шёпотом успокаивал подопечного. Ему жутко хотелось спать, но присматривать за больным кому-то другому он не собирался позволять ни в коем случае.
Дверь бесшумно открылась, и в комнату вошли… нет, скорее, вплыли четверо крылатых. Совершенно седые, в длинных парадных мантиях, они являли собой воплощение деловитости и царственного величия. Впрочем, Янос был склонен думать, что это, напыщенность. Он не подал виду, но ему захотелось, ни больше, ни меньше – распластаться над больным, закрыть его крыльями и послать незваных гостей матом.
Увы, нельзя. Вождю не подобает. Вождю много чего не подобает, особенно со старейшинами. Особенно если он ещё не проходил медитацию Погружения. Однако, целителю покой подопечного оберегать следует, и потому Янос одарил вошедших весьма холодным взглядом.
- Зачем пришли? Я велел не пускать сюда посторонних. Он может умереть от любого неосторожного чиха!
- Мы чихать не станем, - заверил его один из старейшин, сухой, как щепка, с желчным лицом и крупным орлиным носом. – Показывай, что за келпан получился из этого парня.
Шестую тысячу лет живу, а всё за мальчика на побегушках держат, - фыркнул про себя Янос. Но смолчал.
Все четверо, не спрашивая разрешения, обступили альков и принялись разглядывать неподвижного мужчину.
- Хищник? – хмыкнул один, приподнимая трёхпалую руку-лапу и придирчиво её рассматривая. – Любопытно. Зачем ему при его ранге ещё и когти?
Янос встал, молча, но решительно забрал у старейшины забинтованную конечность и аккуратно уложил вдоль тела.
- Чтобы защищаться там, где его ранг бессилен, - ответил он.
А дальше посыпалось ещё больше вопросов. Успешно ли проходили операции, легко ли подопытный (при этом слове Яноса внутри перекосило, но он снова сдержался) их переносил, слаженно ли работают органы… Надёжно ли стёрта память. Вождь терпеливо отвечал, но с каждым ответом терпение его иссякало.
- Что-то слабоват, - заметил крючконосый, пожевав тонкими губами. – Ты уверен, что он выживет?
- Думай, о чём говоришь! – осадил его один из старейшин. – Хранитель Равновесия не может умереть, пока нет наследника! Колонны белы, и так будет и впредь! Ты помнишь, что сказал Теуш – он станет одним из величайших держателей мира, вторым Роулом!
- Никакого Роула я пока не вижу! – фыркнул крючконосый в ответ. – Пока это не более чем халтурно собранный кусок мяса, который жив благодаря узам с Колоннами!
- Ещё одно слово, - еле слышно процедил сквозь зубы Вождь, придерживая за плечи дёрнувшегося келпана, - и, клянусь Колесом, я вас отсюда вышвырну. Языками чесать идите в другое место, и нечего тревожить мне больного!
Перья на его крыльях заострились и лязгнули, по ним побежали мелкие злые молнии. Чего Джанрейв терпеть не мог ни под каким видом – так это посторонних, сующих нос в его целительские дела. И тут уж никакой этикет не мог помешать ему с позором выставить нахалов.
- Всё, всё, тише, успокойся… Они тебе больше не помешают, - уговаривал он келпана, одновременно посылая мысленные импульсы прямо тому в мозг – навряд ли он мог понимать осмысленную речь. Однако, вемпари всерьёз опасался, что и мыслеобразы до несчастного существа не очень доходят – к сожалению, досадная случайность, оплошность во время удаления памяти повредила его сознание. И вместо того, чтобы остаться девственно-чистым, но цельным, оно треснуло, и разум покинул будущего «держателя мира».
Янос дождался, пока келпан затихнет, снова погрузившись в тяжёлое забытьё, поправил покрывало и устало опустился обратно в кресло, перебросив крылья через подлокотники. В душе царило опустошение. Недовольство. И стыд.
Да, их вела необходимость. Да, вымирание народа требовало решительных действий. Великие Духи Колонн больше не призывали Хранителей из числа крылатых, сочтя, что их время вышло. А человеческий век слишком короток для служения. Люди слабы, да к тому же их всё больше интересует земная власть, и маги Круга погрязли в интригах вместо того, чтобы прислушиваться к голосам мира и помогать Хранителю Равновесия. Кайнар дин Сайрес Сериоли, наследник княжества Мельин, был волевым и властным человеком, но всё-таки слишком молодым, чтобы тягаться в силе влияния со столетними старцами…
Янос взглянул на него. Кайнара теперь можно было назвать разве что бывшим человеком. И разве всеобщее благо Хэйвы может перевесить совершённую против него подлость? Да, конечно, Янос не сам устраивал похищение, не сам держал скальпель… Но лучше бы сам взялся работать с памятью! Увы, всё, что он смог – это присутствовать в лаборатории, скрываясь в тенях за пределами яркого света кристаллов и содрогаясь от жути и отвращения к тому, что творилось на чистых столах под блеск бритвенно-острых лезвий. Дрожи не дрожи – а дар провидца не обманывает. Только будучи химерой, Кайнар сможет поднять Хэйву к вершинам былого могущества. В противном же случае канет в забвение как он сам, так и мир, который постепенно скатится в болото медленного умирания.
Подобные размышления не приносили ни радости, ни спокойствия, только сильнее болела от них голова, и без того мутная от усталости. Но, по крайней мере, возня с келпаном отвлекала от иных воспоминаний, ещё более мрачных. Эта рана кровоточила до сих пор. Янос задремал, голова его свесилась на грудь, крылья расслабились, мысли разбежались… Он и не слышал, как дверь в покои снова отворилась и к алькову тихо подошла женщина.
Невысокая даже по вемпарийским меркам, полноватая матрона в подбитой мехом по зимнему времени тунике, перехваченной в талии сплетённым из золотых нитей пояском, несла в руках поднос со снедью. Она окинула Вождя неодобрительным жёстким взглядом и поставила поднос на стол рядом с кристаллом.
- Изверги, - еле слышно прошипела вемпари, перебросив толстую серебристо-седую косу за спину и встопорщив серые перья. – Ни стыда, ни совести. Угробили мальчика ради каких-то непонятных амбиций, он из-за вас калекой станет!
Янос приоткрыл один глаз и укоризненно посмотрел на неё.
- Инайя-эрхан, извольте выйти, - проворчал он, не поднимая головы. Глаз закрыл.
- Ох, будь моя воля, отстегала б я тебя, как мальчишку, - продолжала шипеть матрона. – Так ведь нельзя, Вождь! Батюшка твой тоже хорош был…
- Инайя-эрхан! – уже громче возмутился Янос, подбавив в голос металла. Вемпари фыркнула, но удалилась, бросив через плечо:
- Поесть не забудь.
Жена Верховного мага Равена Каариса относилась к молодому Джанрейву так же тепло, как и к собственным детям, но это же отношение давало ей право не добавлять почтительного «эрхе» к его имени с глазу на глаз. А то и отчитывать вот как сейчас. Доброту Янос, конечно, ценил и помнил, но даже госпоже Каарис потакать не собирался – уж слишком сложная ему досталась работёнка.
Кайнар впервые очнулся на пятые сутки, ближе к ночи. Янос привычно встрепенулся на негромкий стон, склонился над келпаном – а на него глянули, пока ещё мутно и бессмысленно, золотисто-жёлтые с янтарным отливом у зрачка глаза. Он мало что видел и ничего не понимал, кроме того, что ему больно и хочется пить - это единственное желание вемпари чувствовал почти как своё, настолько оно было сильным. Янос вздохнул, слегка приподнял подопечному голову и принялся осторожно, по капле, поить с костяной трубки тёплой водой с подмешанным в неё слабым раствором настоя из корня трёхцветки – чтобы почистить внутренности от возможной занесённой заразы. Докатились – лаборатория осталась единственная, необходимые материалы и инструменты собирали, где какие нашли. Самой простой капельницы и то не раздобыть! Того, кто работал с мозгом химеры иначе как косоруким растяпой и назвать-то нельзя. Кое-какую память придётся вкладывать заново, заново учить, воспитывать, как младенца...
Решив, что с келпана довольно, Янос аккуратно уложил его голову на подушку, отставил воду и присел на край постели, отведя чуть в сторону одно крыло. Чуткими тонкими пальцами стал касаться тела там, где скапливалась противная, режущая, тянущая боль, тончайшими нитями силы выравнивал искривления ещё нестабильного эфирного тела, успокаивал бунтующие органы, распутывал узлы силовых каналов. Сам себе удивляясь, гладил Кайнара по коротко остриженной голове, стараясь никоим образом не задеть ещё не вросших как следует рожек на висках.
- Ты ничего не бойся, всё у тебя будет хорошо, - негромко и ласково увещевал он келпана. Так разговаривают с больным ребёнком, который понимает не слова, но само звучание голоса. Так успокаивают перепуганного зверя, который страшится человеческих – или вемпарийских – рук. – Я тебя вылечу, обещаю. Ты встанешь на ноги, будешь сильным, будешь жить долго… И я рядом с тобой. Не бойся ничего…
Янос говорил чистую правду. Его дар провидца не подводил никогда. А значит, они всё-таки поступили правильно, превратив человека в химеру?..
Кайнар тихонько мурлыкал во сне, пригревшись под руками целителя.

Линор стояла на крылечке и мрачно курила.
- Добрый день, Линор.
Сказало круглое существо и приподняло шляпу.
- Добрый день, Шалтай.
Вежливо ответила Линор, перекладывая сигарету в другую руку.
- А ведь замечательная ночка!
Воскликнул Шалтай, которой не прочь был пофлиртовать. Он один считал это флиртом, в то время как все остальные - бессмысленной болтовней.
- Да. Ночка что надо.
Ответила Линор и затянулась.
Откуда-то снизу раздался мягкий вкрадчивый голос, который поинтересовался здоровьем матушки Шалтая. Тот вздрогнул от неожиданности, но затем понял, что это Кошка. Они всегда ходят вместе.
- Спасибо, госпожа Кошка, все у матушки хорошо.
Ответил Шалтай и улыбнулся, пытаясь придумать как продрлжить разговор. Может рассказать про матушку? Удариться в воспоминания о детстве? Как-то поэтически пмродолжить линию ночи?
- Извини.
Внезапно произнесла Лиор. Шалтай вздрогнул, поскольку извиняться вроде бы было не от чего.
- Твои дешевые фокусы до добра не доведут.
Сердито ответила Кошка, и до Шалтая внезапно дошло, что он тут лишний. Он неуклюже извинился и ушел. Кошка молча проводила его взглядом и лишь затем продолжила.
- Вот посмотри! Я вся в шоколаде! Горячем при чем.
После секундной паузы Линор откусила с одного конца сигареты и затушила другой. И ничего не ответила.

Чудо на Рождество или двадцать четыре подковы и Северное сияние.
Рождество самый таинственный, загадочный, но в то же время самый светлый, самый чистый праздник, когда мечты сбываются, сказки оживают, а самые заветные желания исполняются…надо только верить. Вот какой это праздник!
Рождественская ночь. На небе ни облачка, ярко светят звёзды, и в их свете таинственно сверкает снег, покрывающий мягким покрывалом землю. Как светлячки горят окна в домах, тихо и спокойно на улицах. В небольшой конюшне на окраине маленького городка уютно и тепло. Тихо топчутся лошади, мотая добрыми мордами, изредка пофыркивают. Скрипит лампа под потолком, пахнет сеном, лошадьми. Девочка лет двенадцати – Нина обнимает любимую лошадь – Азалию.
- Двадцать подков должны принести нам счастья? И это не считая твоих четырёх, не так ли? – улыбается девочка лошади.
Нина выводит Азалию из конюшни легко вспрыгнув в седло мчится навстречу лесу, полю, речке, небу… Снег разлетается из – под копыт и ярко блестит в свете луны и звёзд. Посреди поляны Нина соскакивает с лошади и останавливает её. В тот момент, когда нога девочки коснулась земли, небо вспыхнуло всеми цветами радуги. То зелёно-голубые волны прокатываются по небу, то красным вспыхнет небо и потемнеет. Запрокинув голову Нина восхищённо смотрела на Северное сияние. Когда небо вспыхнуло и погасло в последний раз девочка смахнула слезу с щеки. И улыбнувшись Азалии решила, что в этом году ей повезет точно: двадцать четыре подковы и чудо - Северное сияние это же не просто так!
«Рождество… Я всю жизнь мечтала провести его так… Ну, что, Азалия, домой?!»
И девочка зашагала в сторону города, ведя на поводу лошадь.
А звезды светили и луна светила. Снег искрился и в окнах домов горел свет. А в сердцах людей зажигались свечки, наступило Рождество.

Оседлавшие Лёд
В тему конкурсного стихотворения.

В далекой-далекой стране, за холодным северным морем, там, где никогда не бывает лета, жил народ охотников-кочевников. Они называли себя Оседлавшими Лёд.
Изнеженным жителям Юга Север казался мертвым. Но море было богато рыбой и морским зверем, и тонкими водорослями, похожими на зеленое стекло, а на плавучих льдинах гнездились птицы, что раз в году улетали прочь, но всегда возвращались на свою холодную родину, потому что только здесь они могли положить начало новому поколению.
Оседлавшие Лёд ели то, что давало им море, одевались в то, что давало им море. Их лодки из костей и промасленных шкур легко скользили по тяжелой, стылой воде, перенося охотников от одной плавучей ледяной горы к другой.
Оседлавшие Лёд жили именно там, на этих слезах Ледяной Матери, что годами, а то и десятками лет плывут по неведомой людям воле волн и ветров, и только когда мудрые женщины рода начинали слышать, как стонет лед под их жилищами, кочевники снимались с обжитого места и снова пускались в путь - на поиски нового дома.
Оседлавшие Лёд не признавали ничего, что не было бы подарено им морем. Из острых зубов, тонких костей, из упругих ребер рыбы и зверя они делали все, что было нужно им для жизни. И так было всегда, пока однажды роду Крачки не встретилась ледяная гора, в которую было заключено небывалое...
Плавучий ледяной остров переливался зеленым и синим, и даже море вокруг него мерцало, словно кто-то зажег в его холодной глубине жировой светильник. Затаили дыхание Крачки при виде такого чуда, и не смели приблизиться, и не имели силы развернуться и уплыть подальше от этого места.
Раз в году, когда поднималось солнце из моря в первый раз, собиралось племя под Северной Звездой, чтобы могли охотники присмотреть себе девушек из другого рода, и старики рассказывали сказки у жарких рыбьих костров. Разное рассказывали они: и про то, как первый из рода Чайки научился разводить огонь, теплом своих рук и дыханием сделав из осколка льда Солнечное Око, и про то, как первая из рода Кайры построила жилище из снега и льда, и про многое говорили старики, живая память племени, но не было у них сказок про горящее море и сияющий лёд.
Наконец Кайса, самый смелый охотник из Крачек, решился отправиться на разведку. Направил он свою лодочку к ледяной горе, и видели охотники, покачиваясь на волнах, словно стайка птиц, что он поднялся наверх, ловко цепляясь за промоины и трещины, а потом исчез в зеленом и синем пламени. Долго ждал его род, наконец он вернулся, и когда подплыл поближе, закричал:
- Там Солнечное Око, только нет от него огня, и светится оно, но не греет!
Удивились Крачки и решили посмотреть на такое чудо поближе. Высадился род на ледяную гору, повел их Кайса ледяными пещерами вглубь плавучего острова, и увидели люди, что правду он сказал: высоко вверх уходит ледяной колодец, и видно в нем звезды, а перед ними, на самом дне, лежит маленькое Солнечное Око, с кулак размером, и светится, хотя еще не скоро подниматься солнцу из холодной воды. И не греет, когда трогаешь его рукой, и не тает, когда на него дышишь. Странная вещь. Небывалая. И выкинуть бы в море, но ведь морем подарено, а для чего? Непонятно.
Сели старики рода вокруг Ока и стали думать, как им поступить. Долго думали. Уже успели Крачки и жилища поставить, и жаровни развести из костяных огневиц, которые берегли в каждой лодке пуще собственной жизни. Не станет огня – тяжко будет дожить до восхода солнца. Наконец поднялись старики наверх.
- Ты нашел это диво, - сказали они Кайсе. – Тебе и идти спрашивать Ледяную Мать, для чего послала она нам это сокровище.
Ничего не сказал им Кайса, и пошел собираться в дорогу.
Долго собирался, подбирал припас, лучшую одежду надел, чтобы никакая стужа до него не добралась, много раз лодку свою осмотрел, чтоб нигде ни щелочки в шкурах, ни трещинки в костяном остове не было, заново жиром пропитал, чтобы легче шла по воде. И только тогда взял найденное дивное Око, в мягкую шкурку завернул, сунул за пазуху, и пустился в далекий путь.
Легко ему было править – чистое небо раскинула над ним Ледяная Мать, яркие звезды высыпала из подола, все видно вокруг. Где ледяная гора идет, где мелкая льдина – все видит Кайса, поглядывает на Северную Звезду, да костяным веслом шевелит, чтобы не повредить кожаную лодочку об острый лед. Звери морские показались из воды, ныряют вокруг, будто путь указывают, потом чует Кайса – снизу, под лодочкой, из воды спина поднялась, да такая большая, что всему роду до следующего Солнца еды бы хватило. Про такого зверя и старики сказок не знали, а тут сам показался, взял на спину лодочку – и поплыл так, что дух захватило.
Быстро зверь плывет, долго время идет, но показалась впереди белая ровная полоса. К вечному льду, к порогу Ледяной Матери привез лодочку зверь, ушел опять под воду – только его и видел Кайса. Даже поблагодарить не успел за помощь. Поклонился морю - море поклон передаст, вытащил лодочку на лед и начал к ней костяные полозья ладить.
Только приладил, только за ременную упряжь взялся – налетела сверху большая белая птица, ухватила упряжь в клюв – и понеслась над самым льдом, и лодочку за собой потащила. Держится Кайса за борта, ничему уже не дивится, понял охотник, что сама Ледяная Мать ему помогает, посылает своих помощников.
Привезла его птица к ледяной горе, такой, что и взглядом не окинуть, и верхушку не увидеть – только кажется, что Северная Звезда на этой верхушке и держится. Бросила птица ремни, махнула крыльями, подняла тучу снега, а как снег обратно лег – нету птицы. Поклонился Кайса ветру – ветер поклон передаст, и полез на ледяную гору.
Долго лез охотник, сапоги меховые по льду истер, рукавицы изодрал, пот соленый глаза заливает. Ничего не видит Кайса, только вверх все лезет, разве можно назад повернуть, когда сама Ледяная Мать сверху смотрит? С морем совладать зверь помог, с далеким ледяным путем – птица белая, а тут уж только самому Кайсе доблесть и силу свою показывать, иначе какой же он лучший охотник из рода Крачки?
Как до вершины добрался, сам Кайса и не вспомнил потом, только и осталось в памяти, как падает он ничком на нетронутый снег, и накрывает его белым пологом метель, а в ушах слышится тихий голос: «Отдыхай, ты устал...»
Тут бы и глазам самим собой закрыться, и уснуть бы, да помнил Кайса, что сулит усталому путнику белый сон, не просыпаются после него. И рванулся охотник, поднимаясь на ноги, снежным покрывалом пот с лица смыл, огляделся – куда идти? А идти и не надо уже никуда, вот она, Ледяная Мать, рядом стоит, улыбается ласково, и течет-струится ледяной плащ с ее плеч. Целая гора натекла, по которой он поднимался.
Поклонился Кайса Ледяной Матери, себя назвал, как положено, снял рукавицы изодранные, достал из-за пазухи меховой сверточек, и вынул из него Око. Играет на руке диво дивное, синью и зеленью переливается, глаз от него не отвести, так всю жизнь и любовался бы. Протянул охотник находку свою Ледяной Матери, попросил:
- Нашли мы Око невиданное в ледяной горе, а что делать с ним, не знаем, не ведаем. Объясни, окажи милость...
- Все, что нужно было, уже ты сделал, Кайса из рода Крачки, - ответила ему Ледяная Мать. – А что дальше делать детям моим, я через тебя им передам.
И поведала Ледяная Мать охотнику, что время ее на исходе. С каждым солнцем все выше гора, на которой она живет, к небу все ближе, звезды к ней заходят погостить, а Северная Звезда так и вовсе замуж зовет.
- Вот и подарок суженого моего ты мне принес, Кайса из рода Крачки, - подставила Ледяная Мать ладони под Око, пало оно ей на руки, и таким огнем заиграло, что больно стало глазам. Зажмурился Кайса, а как открыл глаза – вся ледяная гора от невесты Северной Звезды сияет, точно как та, на которой нашел охотник дивное Око. Только та гора против этой – капля против моря.
- Не смогу я больше спускаться к вам, - снова заговорила Ледяная Мать. – Некому будет следить, чтобы было у вас в достатке рыбы, птицы и зверя. На юг идите, туда, где кончается море, там, на берегу, живите, время пришло вам становиться взрослыми... Туда, где собираетесь вы встречать Солнце, плыви, охотник Кайса из рода Крачки, там найдешь ты свой народ, там расскажешь им мои слова...
Заплакала Ледяная Мать по детям своим, с которыми ей предстояла вечная разлука, налетела белая птица, и оглянуться не успел Кайса, как оказался в своей лодочке – а птица за упряжь уже взялась, и все дальше ледяная гора. Только как бы далеко ни уносила птица лодочку Кайсы – видно ему, как горит лед зелеными и синими сполохами. Высокая гора, до самого неба...
Донесла птица лодочку до края вечного льда, никуда не улетела, рядом сидит, ждет, пока Кайса полозья снимет да уберет. Спустил охотник лодочку на воду, черпнул воды напиться – а она соленая, словно пот. Или слезы...
Горькой была печаль Ледяной Матери по своим детям, на целое море хватило соли в ее слезах.
Поплыл Кайса, а птица за ним полетела, села на носу лодки, смотрит вперед. Тут вода бугром поднялась вокруг: всплыл под лодочкой морской зверь, понес лодочку по морю. Смотрит на звезды охотник – туда, где Солнце встречают Оседлавшие Лёд, несет его зверь, волю Ледяной Матери выполняет. А Кайсу все сильнее в сон клонит, да есть хочется – как вышел в путь, так и не ел ни разу, и не спал, только снегом жажду утолял, а теперь и воды не выпить стало. Разве станет дитя слезы матери своей пить? Достал охотник припасы свои, поел, птице белой на ладони поднес, что нашлось – рыбу да водоросли, да мяса звериного кусок. Ничего не взяла птица, белым крылом укрыла Кайсу, тепло ему стало, и уснул охотник. Без страха уснул – разве даст мать замерзнуть своему сыну?
Долгие сны видел Кайса. Про белый берег, о который плещется серое море. Про долгие зимы и короткое лето, про невиданных зверей, которых в море не было – и отказаться бы, а как откажешься, если Ледяная Мать велела там жить, а жить как прежде не получится? Про свет Северной Звезды, что стоит высоко в небе, не оставит суженый Ледяной Матери ее детей, будет путь им указывать, чтобы не сбились с дороги, не заплутали на неизвестной им земле. То в море Оседлавшие Лёд были дома, знали, куда несут ледяные горы ветра, куда влекут волны, к берегу же долго придется им привыкать...
Проснулся Кайса, а вокруг лодок – словно крачек на льдине, качаются на волнах, носами на Север повернуты. Смотрят из них люди, как на небе среди звезд синью и зеленью переливы идут. Гадают, что там за диво. Поднялся Кайса, сел, а птицы нету, зверя морского нету – привели его к племени, да и пропали. И снова некому кланяться, некого за помощь благодарить.
Заметили Оседлавшие Лёд, что проснулся Кайса, ближе подплыли, стали спрашивать, видел ли он Ледяную Мать. Все как есть рассказал им охотник, все слова Ледяной Матери передал, волю ее пересказал, и задумались люди. Сколько ледяных гор под ними протаяло, сколько незримых дорог пройдено, сколько пращуров навсегда в тяжелые волны ушло – и теперь уходить самим туда, где нет морской зыби, чтобы только на время возвращаться в море, как заглядывают в покинутый дом? А как волю Ледяной Матери нарушишь, если сама она велела идти на берег?
Нельзя слово Матери не принять, развернулись лодочки носами на юг – и пошли, поплыли, подгоняемые взмахами костяных весел, и ветер охотника в спины подул, а волны понесли быстрее. И не стало в море племени Оседлавших Лёд, опустело солёное море...
Остались самые верные жить на берегу, чтобы смотреть, как играют в небе зеленые и синие сполохи – с каждым новым Солнцем все выше обитель Ледяной Матери, все дальше их видно. И пока видели – не забывали, чьи они дети, помнили, не губили понапрасну морского зверя, не ловили больше нужного рыбы. Но были и те, кто ушел дальше, за Солнцем, и забыли, кто они, и откуда их род, и Северная Звезда перестала указывать им дорогу. Может, только Ледяная Мать и помнит о них, и раз в году, когда Солнце появляется из моря, выпрашивает одного из своих потерянных детей у горячего юга, и море становится чуть солонее.
Разве может мать оставить своих детей навсегда?

Сообщение отредактировал Сэр Хантер - 19-05-2012, 6:55

Очарованный мастер.
Мастер-кузнец шел по пыльной дороге.Лишь призраки миражей и стервятники,кружащие над головой - вот все,что видел он на протяжении многих дней своего путешествия.Мастер давно забыл,куда и зачем он идет,ради чего он испытывал все эти лишения и страдания.Временами ему казалось,что вот-вот солнце расплавит его тело,как пламя воск,и он сольется,станет одним целым с бескрайним океаном песка,который оскалился на него,словно желтыми клыками,миллиардами дюн.Он все шел и шел дальше по раскаленной пасти неведомого монстра,пока вспышка золотого света не ослепила его.
На миг тьма обступила Мастера со всех сторон.Сначала он даже обрадовался,потому что решил,что настал конец его страданиям,что пустыня,наконец то, поглотила его душу и тело. Но,постепенно,свет начал возвращаться, бесформенные силуэты барханов стали выплывать, подобно величественным кораблям,из непроглядного мрака.
-Что это?Что со мной произошло?,-спросил Мастер пустыню.
Но,вместо ответа,ему явился шум далекой песчаной бури,принесенный ветром.Он стал оглядываться по сторонам,пытаясь отыскать источник света,ослепившего его.Но вокруг не было ничего,кроме бесконечного песка.Песок-песок,и ничего более!Мог ли Кузнец подумать,что все кончится так?Мог ли он предположить,что настанет миг,когда его сердце взалкает по людскому голосу? Обессиленными руками Мастер снял свой плащ,постелил поверх раскаленный земли и сел сверху.Мысли,подобно стае голодных волков,вцепились мертвой хваткой в сознание.Воспоминания стали рвать в клочья его разум,стали нещадно терзать его дух.
Когда то у него было все:семья,друзья,старая,покосившаяся кузница, в которой он выковывал великолепные изделия,затмившие своей красотой жемчужины коллекции самого императора.Слава и почет,но...этого было мало.Ему хотелось большего,его молот жаждал выковать безусловный,конечный шедевр,творение,которое никто не сможет превзойти.Старая легенда распыляла его фантазию,сказ о Хозяине Горна,царе Стального царства заставляла его работать,не зная отдыха.
Когда был жив отец Мастера,он рассказывал ему историю о том,что где то,далеко-далеко, за Императорскими барханами,стоит город,выкованный из куска цельного металла,который,согласно преданию,принесли,на своих плечах,гиганты с далеких звезд.Правил в том городе человек,чье имя - Хозяин Горна.Лишь самый достойный,тот,кто создаст шедевр,который не сможет никто более повторить из смертных,сможет переступить порог Стального царства.
Однажды настал день,когда колокола на всех башнях города,где жил Мастер-кузнец,разнеслись своим звоном до самых дальних пределов.Он сделал это,он выковал ключ,который должен был открыть перед ним врата Царства.
Все жители города были поражены той красотой,тем великолепием,которое вынес Мастер из своей кузницы и поставил перед ними.Это была небольшая,всего в пару локтей ростом,статуэтка девушки.Никогда человеческий глаз не видел более искусной работы,никогда,даже сама супруга императора,не носила такого дорого наряда,который изготовил Мастер для своего творения.Но это было еще не все.Когда жители города стали накрывать,словно расшитым лестью и похвалами,покрывалом Мастера и его творение,он пошел обратно в кузницу и вернулся оттуда с каким то предметом,завернутым в шелковую материю.Развернув шелк,он извлек из него статуэтку сатира, играющего на флейте.Мастер поставил его рядом с девушкой,щелкнул пальцами,и каково было изумление собравшихся вокруг,когда сатир,словно по волшебству ожил и стал играть крошечными пальчиками на флейте.Звук его музыки был настолько прекрасен,что толпа начала плакать от умиления и восторга.Но и это было не все.От звуков крошечной флейты статуэтка девушки,сначала,пошевелила одной ножкой,потом другой,дернула руками,закачала головой и пустилась в удивительный танец.Толпа подняла Мастера на руки,стала подбрасывать его к небу и вопить:"Слава великому создателю,слава гению!".Сначала кузнец от неожиданности оробел,но потом,словно лекарственное пламя,что то стало греть,жечь его нутро.Поток чего то горячего,раскаленного хлынул к нему в голову.Дикий огонь блеснул в его глазах."Я создатель,я творец,я бог!",-вот те слова,которые кружились у него в голове.
Слух об удивительных творениях Мастера разлетелся во все концы страны.Сам император приехал в старую кузницу,чтобы самолично увидеть это чудо из чудес.Он хотел купить их,он обещал какие угодно горы золота,лишь бы две маленькие фигурки пополнили его коллекцию.Но Мастер отказал императору.Он возлюбил свое детище больше родных,больше своих детей,больше всего на свете.Они стали его единственной любовью.Даже,когда захватчики прибыли на своих кораблях с черными,словно северная тьма,парусами и стали грабить и разрушать его город.Когда их предводитель стал требовать его детища в обмен на жену,детей,родственников,друзей Мастера,он отказал им.Он выхватил сумку,где лежали две холодные статуэтки и тайно бежал из города,оставив жителей города на растерзание захватчикам.
-Мои дорогие,мои детки.Я никогда вас не брошу!,-приговаривал он,пробираясь сквозь лес.
Так он брел дни,недели,месяцы.Когда страх за свои сокровища немного утих,Кузнец вспомнил старую легенду.Теперь у него был шедевр,был ключ к дверям Сказочного Царства.Так Мастер очутился в пустыне,где,по преданию,должен был стоять дворец Хозяина Горна.Порой силы оставляли мастера,он забывал цель своего пути,но,придя немного в себя,Кузнец заставлял себя подняться и идти дальше.
И в этот раз,предавшись на миг воспоминаниям прошлого,Мастер поднялся,отряхнул песок со своего плаща,прижал драгоценную сумку к самому сердцу и пошел дальше.Но тут старая рана в ноге,полученная им при бегстве, напомнила о себе.Он покачнулся,потерял равновесие и покатился по дюне вниз,поднимая целое облако песка и пыли вверх.Когда Мастер перестал падать,он думал,что уже больше никогда не встанет.Но тут его рука почувствовала прикосновение холодного металла.Кузнец открыл глаза и увидел,что лежит прямо около какой то стены.Он вскочил на ноги,и...да!Да,это была та самая металлическая стена,которая,по неведомой причине,источала приятную прохладу,несмотря на чудовищный жар вокруг.
Мастер встал на колени,и слезы радости и безумия потекли из его глаз.Столько лишений,столько мук-и вот,цель достигнута!Он нашел мир,будоражащий в течение многих тысячелетий сказания и легенды.
Но,где же врата в заветное Царство?Кузнец стал пробегать затуманенным взором каждую заклепку,каждый изгиб,но не мог их отыскать.Мастер готов был прийти в отчаяние,пока не увидел в углу стены небольшую,совсем крошечную дверку.Кузнец подошел поближе,и какого было его изумление,когда он увидел,что засов дверки был не внутри,а снаружи.Мастер дернул за ручку и дверь открылась.
-Вот оно!Вот то самое,та благодать,та радость,которую я ждал!
Он встал на четвереньки и попытался пролезть внутрь.Когда Кузнец оказался внутри,то его взор был ослеплен тем великолепием,тем вдохновением,той Божественной творческой энергией,которую источал из себя каждый изгиб,каждое окно,каждый узор дворца Хозяина Горна.Уже открылись кованные тяжелые двери,уже царская прислуга бежит к нему,чтобы пригласить на роскошный пир.Но тут Мастер вспомнил,что он оставил сумку со своими творениями снаружи,ибо дверца была так узка,что нельзя было пролезть в нее вместе с ней.Но,как только его рука хотела схватить сумку - дверца с громким, металлическим лязгом захлопнулась.
-Нет!,-завопил диким голосом Кузнец,-Нет!Я не могу жить без них,без своих детей!
Он стал,разбивая руки в кровь,колотить по железу.Он вцепился в металл своими зубами,раздирая десны.Мастер стал рычать,словно попавшее в охотничий капкан,дикое животное.И тут дверь отворилась,он выскочил наружу.
Оказавшись рядом со своими шедеврами,Мастер стал целовать их,стал ласкать,нашептывать что то им в сверкающие холодным блеском ушки.
-Что мне делать?-думал он.
Кузнец пробовал по разному закрепить на своем теле драгоценную ношу,но никак не получалось у него протиснуться вместе с ней в узки проход.Он пробовал сначала протолкнуть драгоценные фигурки вперед,но дверца не хотела открываться перед холодными,неживыми созданиями.Тогда громкий вопль безумия и отчаяния прокатился по всей пустыне.
-Я не могу их бросить,они все,что я люблю,мои дети!-вопил он,разрывая на себе обветшавшую одежду.
Но тут все затихло.Огонь безумства сменился чем то мутным в его глазах.Он прижал свои творения к груди и затих.
Никто не знает,как долго Кузнец сидел в таком положении рядом с дверь,ведущей в Сказочное Царство,как вдруг силуэт неведомого спутника показался на горизонте.С каждой секундной силуэт все рос и рос,обретая форму человека,несшего что то в руках.Незнакомец не обратил внимания на скрюченную фигуру Мастера,а лишь поднял свою ношу на уровень глаз.Он долго так стоял,потом развернул сверток,и что то золотом сверкнуло на солнце.Пот струился по лицу странника,его лицо исказилось в жуткой гримасе.Но потом,словно в каком то припадке,он бросил свою ношу на землю и пошел в сторону дверцы.Сначала шаги странника были робки и неуверенны,он то и дело порывался вернуться обратно к брошенному им предмету,но силой воли незнакомец перебарывал это желание.Наконец он дошел до заветной двери,отодвинул засов и вошел внутрь.Дверь с шумом закрылась за ним.А Мастер-кузнец так и сидел рядом с ней, прижав свои сокровища к груди.

Сообщение отредактировал Vegetable - 3-06-2012, 16:05

Разбитое корыто.
Кто-то,где-то и когда-то сказал делать то-то и то-то...
Одни много говорят,другие много молчат.Одни многое делают,другие же ничего...
Вот я иду по совершенно известной мне улице, в совершенно знакомом мне городе,который я знаю,как свои пять пальцев.Я прохожу мимо дорогих и дешевых магазинов,мимо роскошных и не очень роскошных автомобилей.Под моими ногами ровненькая и чистенькая мостовая сменяется грязным,давно не ремонтированным,асфальтом.Люди,одетые в дорогое платье с горделивое и уверенной осанкой,сменяются людьми в поношенных нарядах с чужого плеча.Взгляды обращенные в светлое будущее чередуются с взглядами, потухшими и озлобленными под гнетом прошлого и настоящего.
Я вижу много лиц,силуэтов,теней,иллюзий...По большому счету - мы все,в каком то роде,часть одной бесконечной иллюзии.Каждый из нас актер на большой сцене,которая временами посыпается снегом,омывается дождем, раскаляется солнцем,обдувается ветрами,а иногда заливается кровью и тонет в пепле.
Большинство из нас знает в какое время,в какой акт принять определенную мизансцену.Как посмотреть,что сказать,какой жест сделать.Те же,кто не попадает в такт пьесы - удаляются,уходят в небытие.
В последнее время мы, в том числе и я,очень полюбили мыслить,что человек - абсолютный владыка всего.Человек-есть мера всех вещей.Подобные фразы,сказанные еще в далекой древности,производят впечатления,как совершенно новые,революционные.Но никакой революции тут нет.Подобные мысли и высказывания являются неотделимым, абсолютно логическим продолжением нашей пьесы.На них возложена даже большая,чем может показаться на первый взгляд,роль-они кукловоды.Да,именно кукловоды.В каждой из своих рук,чье количество непостижимо для разума смертного,они держат по тоненькой,почти незаметной,но очень прочной нити.И на этих нитях,словно кукла,болтается и весело приплясывает каждый из нас.Наши дети становятся нашими хозяевами.Мысль,рожденная сознанием,становится господином своего творца.
Что толкает нас на это?Что приближает миг,когда наши потомки будут изучать моря,океаны,леса,животных по картинкам,сидя в классах,воздвигнутых посредине выжженных пустынь?
Нас толкает поиск истины,сущего,сверхсущего,правды, абсолютного закона и тому подобного.Но что есть этот закон,что есть эта правда?Что,если в поисках закона,в поисках истины,в поисках нового пути - мы придем к полному беззаконию,к великой лжи,к темному,беспросветному тупику?Лидеры,так уверенно и громко глаголящие со своих трибун за мускулистыми спинами телохранителей,бросающие на заклание одно поколение "кукол" за другим.Думают ли они о последствиях?
Хорошо,или вот второй вариант:у каждого своя истина и своя правда.Истины нет,делай что хочешь.И эта фраза не в новинку.Есть даже ее толкование.Ничего нет,все неопределенно,все относительно,все лживо и лицемерно.Даешь революцию сознания!Твори что хочешь!Будь мудрее!
Но что такое мудрость?Мудрость-это знание,понимание чего то,постижение,озарение,откровение...Но,разве возможно это в мире,где все отрицается?Или вы предлагаете постижение ничего,и господство над ничем?Вновь и вновь мы сокрушаем один закон за другими во имя какой то там истины,во имя "светлого будущего".Каждый стремится подавить чужую волю, навязать свою правду,а в итоге мы оказываемся у разбитого корыта.
И тогда,когда мы на все "забиваем",когда плюем на все,дескать пусть будет,как будет.Веселись душа,гуляй душа,твори что хочешь!...И тогда мы убеждаемся,что это не выход.Нажравшись вдоволь,и насладившись вседозволенностью - в конце все тоже разбитое корыто.
"Вседозволенность, абсолютная свобода - дар,которым может распоряжаться лишь мудрый!" Хорошо,но что есть мудрость?Откровение великого "Ничего" в мире,где все отрицается?А может это просто очередное рабство,где под "абсолютной свободой и истинной",подразумевается элементарное рабство у своих страстей?Да,на первый взгляд мы свободны,мы вольны творить,чего наша душа пожелает (если,конечно,она у нас все еще есть).На первый взгляд нет рабов и господ,каждый волен во всем!Более того:данная доктрина признается догмой сильных и свободных мира сего.Но как можно назвать сильными тех,чей дух попал в рабство страстей и похотей,которыми,по идеи,он должен был повелевать?
Я помню,что в детстве мне было плевать,какого цвета у моего друга кожа,какой разрез глаз,какой говор.Я готов был отдать ему свою последнюю рубашку,или игрушку.Не было мыслей о прошлом,о будущем,о настоящем.Мы целыми днями бегали дружной ватагой по проходным дворам нашего района,мы жили одним мигом.Пять минут назад - были для нас уже далеким прошлым.Не было хитрости,не было злобы,не было зависти.
Но потом мы стали становится взрослее,стали набирать "знания".Те,с кем я так весело бегал по двору,все больше и больше стали отдаляться от меня.Мы стали ссориться,стали драться,стали завидовать,стали ненавидеть...Некогда друзья-оборачиваются врагами.
Я становился все более осторожным,все более подозрительным.Взрослые говорили,что это я: "набираюсь жизненного опыта,становлюсь мудрее".И,даже когда передо мной появлялся нормальный,честный,бесхитростный человек,я смотрел на него,как на какой то обман,как на урода из другого мира.
"Я становился мудрее"-а что,если наше представления о "мудрости" - сплошной обман?Что,если именно там, в далеком детстве,мы были истинными мудрецами,а взросление-это не обретение какого то опыта,а наоборот медленная деградация,регресс?"Будьте,как дети"...?
Или еще вот такой случай.
Подобно многим живущим и ныне усопшим,я увлекался разными идеями,я шел за разными поводырями.Лозунги,плакаты,агитации - это было то,во что превратилась моя жизнь.А потом...потом все рухнуло,я оказался никому ненужным куском тлеющей плоти,брошенной на куске голой скалы по средине океана.
Спецзона для заключенных,каменный "Лазарет".Бывшие лидеры,мнящие некогда себя сверхлюдьми,богами-теперь думали,где бы раздобыть кусок хлеба,чтобы не потерять силы, и не быть сожранными крысами,которые имели,по какой то непонятной причине,чудовищные размеры в "Лазарете"."Скала отверженных пророков"-как один бывший заключенный именовал ее в своих мемуарах.Я помню,как эти "пророки",в зловещем безмолвии,ломали друг другу кости,чтобы выхватить из слабеющих,скрюченных рук своих товарищей,кусок заплесневелого хлеба.Их обуревала злоба и боль,но стояла тишина,потому что не было сил кричать.Очередное разбитое корыто...
А потом пришел новый "кукловод" и даровал тем,кто еще походил хоть как то на людей,амнистию.Я вышел на волю.
Потерянный,никому не нужный,я брел по пустынным проходным дворам родного горда,где когда то мы так весело играли.Я,кстати,встретил в "Лазарете" одно из друзей своего далекого детства:он пытался перерезать мое горло,чтобы отобрать тот скудный паек,который мне полагался.
Начался дождь,и я укрылся под покосившимся "грибком" на пустынной детской площадке.Тут я заметил,что в луже,под самыми моими ногами,плавала какая то бумажка.Я поднял ее и стал внимательно изучать.Там было объявление,что в моем бывшем дворе открылся приют для детей,чьи родители пали жертвами прошлых репрессий,и,что ему требуется помощь добровольцев.
-Тяжкое наследие бывшего кукловода-подумал я.
Я никогда не делал ничего полезного,никогда никому не помогал.Даже крича на баррикадах,призывая к революции физической и моральной-я потакал своей гордыне,я хотел быть пророком.
Медленно поднявшись,докурив папиросу,я двинулся по направлению к старой,кривой двери,на которой весела табличка:"Детдом".Я постучал и мне открыла старенькая женщина в шерстяном платке и белом халате.Я все ей объяснил,сказал,что только недавно "откинулся",но ее это не смутило.Меня попросили подождать.Я сел на дырявый кожаный диван в вестибюле.Много чего там было:люди в белых халатах,снующие туда и сюда,куча,расставленных по углам,инвалидных колясок,костыли,протезы,сломанные детские игрушки.Но тут я увидел их...
Медленно открылась стеклянная дверь в конце вестибюля.Показалась фигурка маленькой девочки лет так двенадцати.Она пристально осмотрела вестибюль, покосилась с недоверием на меня.Затем она открыла вторую половину двери и выкатила коляску,на которой сидел безногий мальчик примерно ее возраста.
-Вовчик:пошли гулять!-весело сказала она ему.
-Пойдем!-так же весело ответил ей он.
И она покатила его коляску к выходу.
-Эй,куда вы направились?-громко спросила их все та же женщина в шерстяном платке.
-Мы идем гулять!-дружно ответили они.
-Хорошо,но со двора ни шагу!-крикнула им вслед женщина.
Они ушли,весело смеясь.Тут старушка заметила меня.
-Ах,да,я совсем о вас забыла!
-Да ничего страшного!-улыбаясь,ответил я ей (я тогда был удивлен,что все еще помнил,как нужно улыбаться),-а что это были за дети?
-Это?Это наша влюбленная парочка,"голубки",-смеясь,ответила она,-Маша и Вова.Так,подождите еще пару минут,я скоро к вам вернусь,-сказала она,направляясь куда то быстрым шагом.
А я вышел во двор. Действительно, "голубки" сидели во дворе рядом:она на скамеечке,он в коляске.Они держались за руки, и что то весело обсуждали.Я подошел ближе и услышал,как Вова пересказывал Маше какую то удивительную историю, вычитанную им из книги.Она сидела,прижавшись к нему,а он все рассказывал ей и рассказывал о сказочных королях,замках,рыцарях,подвигах, драконах...
И тут мне опять вспомнилась та фраза:"Будьте,как дети".А потом еще одна:"любите друг друга,этого довольно с вас".Я не помнил,кто их сказал.Просто когда то и где то услышал.И тут я подумал:а,быть может,истина,правда,закон-может это все совсем рядом.Все было всегда у нас под самым носом.Может,на протяжении всей нашей истории,они кричали нам,пытались заявить,напомнить о себе?Но,наверно,щас просто модно,и "актуально-интеллектуально" быть слепым и глухим,сидя у очередного разбитого корыта.

Сообщение отредактировал Vegetable - 3-06-2012, 16:16

Медитация на рояль

Я - рояль. Старый рояль, некогда сделанный руками мастера. Он любил меня - свое творение. Он вложил в меня себя. Я - произведение его искусства. Я любим им, как дитя своим родителем. И, как дитя, я был сотворен и отпущен в мир для того, чтобы найти и играть свою музыку. Ту, для которой я наиболее пригоден. Ту, которая наилучшим образом раскрывает мой талант. Я...
Я расстроен. Мои бока потерлись и облупились. Черное "зеркало" моей крышки испещрено трещинами. Мои ножки саднят от порезов. Неумелые и жестокие руки играли по моим клавишам, утопили одни и взбугрили другие. Черно-белый каскад звуков больше не радует слух. Он выдает лишь угнетенное и расстроенное дребезжание струн. Брезгливо...
Я брезгую собой. Но я все еще хочу
играть.
Я жажду
нежного касания,
мгновенье томного звучания
под мастерской рукой.
Улыбка,
драма
виртуозно
и с чувством
вброшены в меня.
Сквозит в глубинах
многогласно
задетая душой струна.
Звучаньем полнится молчанье.
Я нем, но где-то в тишине
из рук рождается урчанье,
расходится по тетиве,
взметается как рой пчелиный
с зацветшего под май куста,
бросает ввысь свой звук строптивый
и утопает в небесах.
Из них - с ресниц упавшей каплей -
вернется тихо на рояль.
И вторит мне тот голос краткий -
из сердца нового печаль.

Я разобран. Сильные, умелые руки сноровисто и аккуратно шлифуют мои изгибы, снимают выцветшие лак и краску.
Я чист и обновлен. Девственный каркас из живого дерева, наполненный натянутым металлом струн. На них - нетронутый войлок молоточков, движимых гладкой костью клавиш. Щекотное касание кисти, обрабатывающей сперва защитным раствором и лишь затем - слоями краски и лака. И ожидание. Целая вечность томительного ожидания других прикосновений - трепетных и воздушных или же уверенных и сильных. Целая вечность необычайных ощущений - иногда пугающих, настораживающих, но неизменно удивляющих, вскрывающих сложность и красоту моего устройства. Все гармонично. Во мне нет ничего лишнего, лишь необходимое и достаточное. Творение гения моего мастера. Произведение его искусства.
Я целостен. Мой фрак - богатый черный глянец литых форм, манишка - молочная белизна клавиш, на которой черной бабочкой играет ряд темных клавиш. Мой первый концерт. Первая встреча с моей музыкой. Той, для которой я был создан. Той, которая натягивает до основания мое естество и проявляет его откровенно.
Я - рояль.

25.03.2011