5 мая 1535 г., Лландиндо.

Харза стоял на коленях среди круга камней, у сложной, нарисованной охрой прямо поверх трав схемы, рукой утирая текущую из носа кровь. Немного шумело морем и ветер был слегка солоноватым на вкус. Уилл аккуратно положил Алетту на траву, вне круга, улыбнулся Харзе, подлаживая ей под голову сумку.
- Рад вас видеть, хоть и не ожидал... - Он положил Алетте руку на лоб и запнулся на полуслове. Со здоровьем всё было в порядке, смущало другое - Алетта была беременна. Сначала он почувствовал злость, потому что из-за Морриган его жена не доедала, а это было вредно для ребёнка. Потом ощутил укор совести, потому что виноват был он. А потом вообще растерялся.
"Ну и что при этом я должен чувствовать? Мой это ребёнок или нет и вообще, какого хрена?"
Уилл отвлёкся от Алетты, и обратился к Харзе. Михаилит, вроде бы, оставался в сознании.
- Где мы и какой сейчас день?
- Пятое мая, Лландиндо, - Харза тыльной стороной ладони утёр кровь, всё еще сочащуюся из носа, и поднялся на ноги. - В Лонгфрамлингтон было никак. Тут такое творилось, братишка...
"Удивлюсь, если виноват не я".
Уилл рукой убрал Алетте волосы со лба.
"В какой момент я стал женатым человеком, не говоря о ребёнке? Как-то оно всё слишком быстро и само собой. Нет, трахаться с ней я конечно трахался, но кто мог подумать, что этого бывают дети?"
Он устало вздохнул.
- Рассказывай, только хорошо, если по дороге к какой-нибудь таверне.
- К таверне сам иди, camarade комиссар, я дверь, а не телохранитель, - пробурчал Харза. - А рассказывать было бы нечего, захвати кадавры в мундирах королевской гвардии Лондон.
Уилл хмыкнул.
"Это кто кого ещё бы телоохранял!.. Ну, будем надеяться что, к ожившей гвардии Рольф не имеет никакого отношения".
Уилл поднялся с колена, щурясь на солнце.
- Ну, Лондон, я надеюсь, в порядке? У меня там мать живёт.
- В Лондон они не вошли. Не успели. Сожгли склады с едой и оружейные стражи, да Бермондси в блокаде подержали. Из резиденции пишут - Ричард Фицалан отбивал. А до того - фейские твари буянили.
Харза сплюнул кровь на траву и тоскливо глянул на море.
"Ну, будем надеяться что к фейским тварям я не имею никакого отношения".
Потом нужно было проведать мать, на случай проблем с едой в городе.
- Ты не в курсе в какую сторону ближайшая таверна или постоялый двор?
- Держи курс за камни, в Лландиндо. Гляди только, чтоб девки с благодатью не перепутали.
Харза сплюнул еще раз и коротко присвистнул, подзывая лошадь.
- Ладно, спасибо за помощь. Надеюсь ещё увидимся.
"И опять на деньги Дика"

Уилл устало вздохнул, поднимаясь в горку с Алеттой на плече. Нести жену так было не очень изящно, но в случае, если бы кто-то выскочил из-за камня, не пришлось бы бросать её на землю как мешок с репой. Это, как ни посмотри, было преимуществом такого подхода. Какого-то страшного прилива сил от лицезрения родных холмов и камней не ощущалось. Солёный ветер приятно трепал одежду, но сейчас Англия казалась удивительно скудной - низкая трава и камни на солёном берегу. Кому вообще понадобилось завоёвывать эту землю? Может, так казалось, потому что он не был дома, но в последнее время уже было трудно сказать, где этот дом. Получалось, что он был ни в Лондоне и ни в одном из поместий Рольфа, а прямо тут - там, где он стоял с Алеттой на плече. Куда ни пойди, ничего особо не поменяется - есть он и его жена, а остальное очень уж переменчиво. Непривычная ответственность, до которой он явно не дорос и не понятно когда должен был дорости.
Нужно было проверить, всё ли в порядке с матерью, хотя в Лондон при этом совсем не хотелось. Мать тоже была хороша. Уилл поправил Алетту на плече. Получалось, как ни крути, самому выбрать жену ему бы не дали. Выходило, что самые важные вещи в жизни - с кем спать и кому служить, выбирал за него кто-то другой.
На вершине холма ветер чуть сильнее дернул за одежду, шумя между камнями и шурша травой. Уилл вдохнул поглубже, поправляя свободной рукой пояс. Ну, в принципе, никто не говорил, что жизнь должна быть другой. Может быть, он не заслуживал ни той матери, ни того положения, ни той жены, которых имел. Хотя мать, конечно, совсем забыла где был край, где берег, на положение ему было плевать, а жена... к жене он до сих пор не знал, как относиться. Понятное дело, что сейчас нужно было найти, где переночевать и чем её накормить, когда проснется, но о чем говорить? Глупые мысли, тем более для мужчины. Ха, да что там мужчины. Куда там обычным мужчинам до целого мерлина! Ударило же ему в голову попросить именно этого. Хотя тогда идея казалась неплохой - вроде как иметь собственного слугу по любому поводу невыгодно. Но судя по всему, чтобы понять как работают мотивы богинь, действительно нужно было просидеть в пещере триста лет, ну или просто сильно удариться головой, падая с лошади.
Мир теперь представлялся чуть четче, чем до этого, но очень уж непривычно. Получалось, что Бог - ну то-есть, христианский бог - существовал в мире наравне со многими другими. При этом системы мироустройства - ад и рай, кельтское древо, и все остальные существовали одновременно, пересекаясь на уровне человека.
Сначала по привычке хотелось подумать, что в мире всего и существовало, что древо и им всё объяснялось и заканчивалось. Но существовали же при этом демоны и те, кому служил отец Алетты.
Получалось, что религии были чем-то вроде очагов эпидемий, которые поражали тысячи людей и рождали что-то вроде коллективного бреда во время горячки. При этом бред оживал и становился реальным. Образы из этих коллективных кошмаров жили и имели свои личности. Кажется, некоторые религии утверждали, что всё, что происходило в мире, снилось какому-то божеству, сейчас Уиллу казалось что всё было как раз наоборот.
Такой взгляд не объяснял откуда появился мир и сами люди. Хотя и религии мало что объясняли. Да и кто сказал, что мир должен был быть понятным? Тем более, дураку вроде него.
Когда они поднялись на вершину очередного холма, внизу показалась деревня с небольшой каменной церквушкой. Староста рассказал о герое-михаилите который избавил деревню от кельтских жрецов, которые таскали людей в море. Судя по описанию, магистр Циркон зарезал каких-то морских тварей, вроде той, что заставила его изготавливать гребень из подручных средств. Уилл уточнил, где ночевал магистр, и остался у той же селянки. Которая в итоге содрала с него целых десять золотых. Либо золото не подешевело, и селянка забыла про любые берега, либо подешевело настолько, что в Лондоне все охренели в край.
В комнате, которую обычно занимал сын хозяйки, было чисто и в целом уютно. Уилл уложил Алетту, попросил хозяйку принести чего-нибудь поесть и попробовал умыться и оттереть с себя грязь и кровь.

Уилл уже третий раз пытался завязать бинт на правой руке, но тот никак не хотел нормально ложиться. На столе стояло две тарелки наваристой похлебки, лежал сыр и почти свежий хлеб. Он решил сначала разобраться с бинтами, а там глядишь и Алетта бы пришла в себя. Не хотелось обжираться самому, когда жена так похудела. Тем более что хозяйка стрясла с него за полотно столько, сколько приличный человек не затребовал бы и за шелк - так что теперь было бы обидно обрати кто-то из деревенских внимание на татуировки. Тем более, что отношение к друидам у местных было своеобразным.
Уилл попытался зубами затянуть бит на руке, когда Аллета медленно села в кровати. Взгляд у неё был отсутствующий и непонимающий.
- Как шебя чувствуешь? - Уилл отпустил бинт. - С памятью всё нормально?
Алетта сморгнула, и её взгляд просветлел, став знакомым и надменным. Она провела по растрёпанной причёске рукой, с некоторым недоумением поглядела на оставшиеся в пальцах волоски и сдула их на пол, после чего уставилась на Уилла.
- И что, по-твоему, ты творишь, холоп? Немедленно принеси свежее платье, достойное леди де Манвиль, мои вышивку и травник - и поскорее! И вели заложить повозку. Если доставишь меня к папе достаточно быстро, я попробую уговорить его не мстить.
Уилл устало вздохнул, начиная перебинтовывать левую руку.
"Судя по всему помять всё-таки отшибло. Ещё бы, после того как она грохнулась о землю. От этого будет много проблем".
- Вы, великочтимая госпожа, что последнее помните?
- А это - не твоё дело, - отрезала жена, поднимаясь с кровати. Её повело, но Алетта удержалась на ногах, уцепившись за стену. - Да кто ты такой? С какой стати мне тебе что-то говорить? Отвечай: где я и когда? И почему не идёшь за каретой?
"Мы полагаем, её нужно окунуть в кипяток, - голос Морриган звучал прямо в затылке, задумчиво. - Я помню, раньше это возвращало память. Еще взять за ноги - да об стену головой. Помнится, сестрица Бадб Ката так порой и делала - и оно работало. Но можно и кнутом спину ободрать".
"Не хотел бы я терять память в вашем присутствии, Госпожа... Эх. А нет ли способов погуманнее? А то меня начинает мучить совесть".
Он действительно начинал чувствовать себя виноватым. Сейчас наверное можно было подбежать и как в женском романе обнять жену, но лишенная память Алетта вряд ли бы оценила такой шаг. Уилл вздохнул.
- Алетта, настоятельно советую сесть, потому что голос у меня в голове предлагает опасные вещи... Ну а вообще, если по порядку - за каретой не иду, потому что её нет. У тебя проблемы с памятью, так что сядь, ради бога, и успокойся. А я отвечу на вопросы.
- Леди Алетта, холоп, - ледяным тоном отозвалась жена. Сдёрнула с кровати одеяло и ловко обернула вокруг зелёной авалонской туники. - Но раз ты так туп, что не можешь ответить даже на простые вопросы, я найду кого-нибудь смышлёнее. И карету - тоже. Эй, обслуга!
Договорив, она двинулась к двери.
"Устои обрушены, - печально констатировала Морриган. - Илоты непокорны, женщины мужественны, мерлины убоги".
Уилл улыбнулся.
"Она обмоталась одеялом... не могу представить себе большего героизма! Великая Госпожа, просто так - между делом, а какие способности есть у мерлина? Мне кажется та воительница воскресла - может и память можно восстановить без ударов головой о стену?"
Уилл взял меч, которым посвящал его в рыцари Фицалан, и держа его за нижнюю часть ножен, рукояткой преградил Алетте выход.
- Может и туп, но и вам меч с королевским гербом мог бы что-нибудь сказать. Зовут меня Уилфред Харпер-де Манвиль. Я ваш муж, сегодня пятого мая, до этого вас похитили, и судя по всему за плохой характер морили голодом. Не могу сказать, что в этом плане не понимаю похитителей. Вы можете выбежать, кричать чтобы вам дали карету - делу это поможет мало, потому что мы находимся в маленькой рыбацкой деревне на западном побережье. Тут нет карет, а это лучшая комната, которую я смог найти.
- Господь Всеблагой, где ты украл меч Его Величества?!
"Убогий меч. Ржавая железка, пригодна только чтобы в ушах ковырять", - голос Морриган принял отчётливо брезгливый оттенок
Уилл закатил глаза.
"Господи, у меня уже никакого вселенского терпения не хватает. Я месяц её искал, она развела меня с кровью как ребёнка, перетрахалась с последним конюхом, а теперь ещё и трахает мне мозги. Не будь она беременна... а я даже не знаю мой ли это ребёнок - я бы сам уже выпинал её на улицу и занимался бы своими мерлинскимим делами. Господи, почему в жены мне не могла достаться обычная девушка? Она небось ещё и думает что ей охренеть как не повезло. Как будто мне нужна была какая-то курва с королевского двора! Месяц я искал её, влезая в долги перед всеми вселенскими силами и каждый раз получая по голове и слушая истории о глубокой личности", - Уилл потёр глаза, - "Нужно успокоиться. Она не виновата, что потеряла память. Хочу я такую жену или нет, если ребёнок мой - то отпустить её на все четыре стороны я просто не могу".
Он порылся левой рукой в сумке и достал оттуда рыцарскую цепь.
- Вот рыцарская цепь, меч сэр Фицалан скорее всего получил в награду на каком-то турнире, а потом отдал мне, когда посвящал в рыцари. Мне вот просто интересно, ты чем именно думаешь? Вот потеряла ты помять и очнулась незнамо где. Получается тебя либо похитили, и устраивать истерики бесполезно, потому что тебе просто выбьют зубы. Либо тебя не похитили, и тогда выделываться тоже наверное бесполезно. Тебе так не кажется, воспитанный лучшими воспитателями дворянский гений?
"Кстати, - оживилась Морриган. - Какого Нуаду ты еще не занимаешься мерлинскими делами? Еще мы желаем знать, какими именно ты делами будешь заниматься и где. Также нам необходимо их одобрить. Кроме того, у нас имеется к тебе поручения, о мерлин!"
- Что лорд Грей выигрывает турниры - это бесспорно. Он не холоп же... как вы. Рыцарь наилучший, коему розы с шипами и без полагаются. Но трудно представить, что такому грязнуле достались и рыцарство от эдакого рыцаря, и дама знатная от папочки. И что же вы, о славный сэр холоп, собираетесь делать с такой непохищенной мной? Везти к папе, чтобы отдал меня снова - если не упрошу отобрать! - или к сюзерену, чтобы подтвердил рыцарство и то, что меч не украден?
Алетта капризно топнула ногой и потянула меч за рукоять.
Уилл встал, толкая ножны в сторону Алетты, так чтобы она не успела вытащить меч, и рывком отобрал у жены клинок.
- К папе. У него вам, благородная благородность, будет и безопаснее и спокойней. Куда мне таскать такое великое сокровище с собой пока езжу по Англии... Так что не переживай, упрашивать никого не придется. - Он сел за стол, бросив клинок на соседний стул. Видимо на нём тоже сказывалось недосыпание. - В общем, предлагаю оставить на потом выяснения кто из нас грязный и поесть. Пока ты опять не упала в обморок.
"Ну, первое мерлинское дело - это узнать что я могу, кроме как воскрешать прибитых воительниц и спорить с потерявшей память женой. Знание, какими умениями вы меня одарили, ускорило бы выполнение задания... о госпожа".
"Какая чушь. Мы желаем, чтобы ты перестал думать о чуши и занялся делом. Тем, что не доделал мерлин Эд. Иди к моим людям, в каждый дом и в каждый двор, суди моим именем, карай и милуй, твори чудо. Приведи ко мне Sgathan Airgid, серебряное зеркало моей сестры Бадб. Приведи генерала её легионов тоже. Пусть они склонят колени и восславят меня".
Алетта фыркнула и села на кровать.
- Папа снимет с тебя кожу и заставит её плясать. И я хочу приличное вино. Ты спишь на полу, пока папа или милорд Грей не подтвердят наш брак. С-скотина.
Уилл посмотрел на Алетту, которая теперь начала потихоньку есть, как на шута, и пододвинул к себе свою миску.
- Не переживай, никто на тебя не покушается. Скажи лучше как себя чувствуешь, то что ощущаешь слабость я уже понял. Ты беременна, так что лучше следить за самочувствием.
Уилл взял миску со стола, уперевшись спиной о стену и положив ноги на другой стул. А вообще такая потеря памяти, если Алетта ничего не вспомнит, была вроде маленькой смерти. И он вроде как мог или хотеть вернуть старую жену, которая его помнила, или радоваться, что теперь сможет начать отношения с женой сначала. Только какая в итоге разница? Как будто знакомство с ним как-то особо её поменяло или заставило доверять.
"То-то ещё будет когда мне нужно будет отдать Бадб её кровь... Придётся просто вырубить магией, только не сейчас, а когда окрепнет. Госпожа, выполняя пожелания по порядку - где я могу найти ваших последователей в Англии и какими чудесами их поразить?"
"Ты совсем кретин, - богиня ощутимо огрела по голове, умудряясь не присутствовать при этом. - Не смей фамильярничать мою сестру! Бадб Ката, Душа Битвы, Пророчица и Открывающая пути - и только так. Мои последователи - это вся Англия, каждый мужчина, каждая женщина, каждый ребенок, даже если он в утробе матери еще! И не забудь о зеркале и генерале, их я алкаю больше всех. И не смей спрашивать меня о чудесах. Ты мерлин, ты сам должен знать!"
- Беременна? - Алетта отложила кусочек хлеба, который жевала с явной неохотой, в сторону. - Беременна?!
Уилл выпрямился. Голова гудела от удара.
"Поешь тут... Ну что поделаешь, высплюсь и буду выполнять. На своё усмотрение и по своему разумению. Раз ничего пока не знаю."
Он отложил миску на стол.
- Да, срок небольшой. Отец, насколько я знаю, я. Если есть какие-то ещё вопросы - задавай, но лучше поешь и ложись спать. Сон и еда вряд ли будут лишними, а там может и полегчает. Решишь меня будить, лучше крикни или кинь чем-нибудь. Хозяйка! Не беспокойте нас пока, пожалуйста. - Он достал из сумки браслеты, надел их на руки и завалился спать прямо поперек единственного входа.
Алетта отложила в сторону кусочек хлеба, поднялась на ноги и молча, ничего не говоря, ударила себя кулаками в живот. А потом еще и еще, с каждым ударом краснея лицом.
"Да твою ж мать!"
Уилл поднялся, на ходу скинул браслеты на стол. Алетта попыталась сделать шаг назад и успела что-то крикнуть, до того как он схватил её за руку, притушив сознание, и положил спящую на кровать.
"Это уже чересчур. Было ошибкой говорить ей о беременности. Даже если память не вернется, стоило подождать".
Уилл потёр руками лицо, стащил браслеты со стола и бросил их в сумку. Нужно было поговорить с хозяйкой, пока та не созвала всю деревню.

Уилл вышел в соседнюю комнату, от которой их отделяла только матерчатая шторка. Сейчас, когда он пригляделся, большая комната тоже была обставлена очень скромно. С того места, где он стоял, был виден больной, по виду вытесанный кем-то из домочадцев, стол. Больше всего внимания привлекал очаг, возле которого стояли две скромные скамейки. На одной сидела хозяйка с пряжей. Уилл сделал пару шагов и сел напротив. Пегги оставалась удивительно спокойной, по крайней мере на вид.
- Извините за шум. У жены проблемы с памятью и походит на то, что с рассудком тоже. - Для своего возраста Пегги выглядела неплохо. У хозяйки было приятное, доброе лицо, голубые глаза. Одета она была скромно, но очень чисто. У таких, как правило, обязательно должен был быть сын, либо какой-нибудь конченый борец за справедливость, либо просто такой же дурак, как он сам. Но это он судил по себе. Сейчас важнее было понять, может ли он спокойно ложиться спать в этом доме. Уилл вздохнул.
- Я бы не стал перед кем-то отчитываться, но мы всё-таки гости в вашем доме. В общем, я надеюсь это вам не слишком мешает?
- Жена да учится в безмолвии, со всякою покорностью, а учить жене не позволено, ни властвовать над мужем, - мирно заметила Пэгги, не отрываясь от пряжи. - Как и черви бороздят пещеры друидские с помощью Божьей и силами ангельскими, вышними, а не воборот.
"Ни черта не понял. И главное, что даже не понял, чего ждать".
Уилл удобнее сел на скамейке.
- Друидские?
- Самые что ни на есть, - Пэгги запалила новую лучину и опустила пряжу на колени. - Было это время, когда ангелы Господни ходили по земле, как по небесам, смешиваясь с людьми. Особенно любили они места святые, и диво ли, что девицы искали встреч, надеясь понести от всевышнего через посланников его? Ведь вот же наследие от Господа: дети, и награда от Него — плод чрева. И не могли на это смотреть зловредные богохульники, извращённые друиды, трём змеям поганым поклонявшиеся и им подобные. Заместо ангелов, ака змеи подколодные вползали они во чрева девичьи и грызли, пока не становились внутренности водою. Потому как не было мерлинам этим большего счастья, как дев порочить да изводить.
"Молят Морриган губы безмолвные:
«Пусть живыми вернутся домой,
Пусть им жребий падёт в дверь знакомую
Постучаться вечерней порой». -
Скучающе пропела богиня. - "Ну, мерлин, вперёд. Запрети ей попирать нашу честь. Змеи, тьфу! Повелеваем тебе принудить её к повиновению нам".
"Красивые стихи, Госпожа. Это наверное про комиссаров? - Уилл вытянул ноги. - Слишком она мудрёно говорит для обычной сумасшедшей, и генерал здесь останавливался. Мне кажется, стоит послушать - может, она как-то связана с вашей уважаемой сестрой. Которую я, за имением всего одной головы, уже боюсь называть иначе. А может, она знает, где найти настоящих друидов. В этом месте так часто их хаят, что я уже начинаю подозревать селян... Но приказу я, конечно, повинуюсь, попробую убедить её своим красноречием".
- А вы много знаете и интересно рассказываете. Где-то учились?
"Генерал, - горячо выдохнула в затылок богиня, - ха! Bha e a ’tughadh nam bhriogais, agus mar sin stad mi. О Дагда, Дагда, отчего этот мерлин такой... комиссар?"
- Училась? - Удивленно глянула на него Пэгги. - Что вы, господин, я ведь подавальщицей была в таверне. Тут послушаешь, там послушаешь - и вся учёба.
Каждый раз, когда голос Морриган звучал у него в голове, вместе с ним появлялся образ богини. Почти всегда серьезной, недовольной или возмущенной. Один раз на фоне даже начала играть ритмичная кельтская музыка.
"Ну не всем же быть героями, которым при жизни ставят золотые статуи, Госпожа. Такова жизнь".
Уилл закинул руки за голову, уперевшись костяшками о стену. Видимо, хозяйка и правда мало что могла сказать. Хотя, даже если бы и могла, то отвечала бы так же. Можно было идти доесть свой кусок хлеба и ложиться спать, но возвращаться в комнату к Алетте не хотелось. Тем более, засни он крепко, она могла проснуться и снованачать бить себя по животу.
- А расскажите мне про этих друидов, которые выползали из моря. Почему вы решили, что это именно друиды, а не простые твари из моря или нежить?
"Дебил, - радостно захлопала в ладоши Морриган. - Она ж ни разу не сказала, что друиды из моря вышли. Интересно, как у тебя там мысли крутятся? Хм..."
В голове появился образ шотландцев показывающих задницы перед боем. Уилл широко улыбнулся.
"А староста сказал. Ну, в любом случае, спасибо. Вы даже подняли мне настроение".
Советовать горячие ванны для сохранения памяти он не стал, потому что это было опасно для жизни.
- А и правда, кто их знает, - рассудительно ответила Пэгги, - может, и из моря, хотя скорее из леса,
потому что друиды эти брёвнам гнилым поклонялись. Тогдашние михаилиты, наверное, и решили, а если не было их, так священники, чтобы слово до нас дошло. А вы, господин, откуда вот так, без лошадей, без кареты да свиты? Сломалось недалече?
"От потери памяти помогают оплеухи, - сообщила ему Морриган, немедленно облагоденствовав этим целебным средством. - Ты всё еще не заставил её восхвалить меня. Я начинаю злиться".
Уилл потер покрасневшую щеку.
- Сам думаю как бы попроще добраться до ближайшего города. Наверное быстрее всего морем? - Надо было побыстрее заканчивать разговор, пока его окончательно не оглушили. Хреново было, что королеву Англии мало где сейчас уважали.
- Кстати, говорят в Лондоне скоро будет турнир, кажется, в честь королевы.
Пэгги покачала головой, не глядя на него.
- В Лондоне много лишнего. Плохое это место, неправильное. Чёрных ворон чествуют, балы устраивают, а храмы Господни голыми стоят. Здесь-то на севере, хвала Господу, комиссаров вешают, а в Лондоне нашему славному королю на ухо кто каркает? Да ведь купчиха эта и льёт яд, а разве не сказано выгонять торговцев из храма? А разве дворец - не храм сердца Англии? Дёготь и перья-то такой королеве больше к лицу, и только терпением Господним спасается.
"Удивительное место этот север. Храмы у них стоят, и от кругов тепло идет. Как говорится, и нашим, и вашим".
- А какую королеву из всех что у нас были, вы бы похвалили?
"Что значит - какую?! Королева - одна! Единственная и неповторимая!"
- Пожалуй, что Элизабет Вудвилл, - задумчиво протянула Пэгги. - Благочестива была, простому народу помогала, сколько в силах было, всё для людей делала. Не то, что прочие - то купчиха, то жадина, что лицемерка, что предательница, а то и вовсе шпионка какая издалека. Так что, пожалуй, все прочие и королевами-то называться не достойны.
Уилла как будто сжало в железные тиски. Он против своей воли встал, поднял руку и выпустил в потолок столб пламени. Огонь красиво разбежался в стороны, образуя триксельные узоры и поджигая стены. Земля под избой зашевелилась и брёвна в стенах скрипнули удивленное "ой". Где-то там же поднялись грунтовые воды, и в комнате, раздувая огонь, начался смерч.
- Ты будешь повиноваться мне, трактирная подстилка! - Собственный голос звучал странно и тоже против воли.
Уилл попытался опустить поднятую руку, но толку от попыток было мало. Пегги вроде ещё не обдало огнём.
"Да чтоб это всё... Мало того, что женщина не виновата, так я ещё и стою как петух какой-то. Ну правильно, не ночевал нормально уже месяц, нечего и начинать. Госпожа, есть просьба и предложение: можно не сжигать мою жену? Раз такая гулянка давайте напишем на небе "Кромвель старая курва", я ещё первый раз, когда его увидел, сразу подумал что он вас не уважает".
Неожиданно на Уилла накатил страх. Богиня явно не собиралась останавливаться. В голове, нарастая, гудели зловещий смех и бешеное сердцебиение. До пика нарастало чувство, напоминающее жадный поцелуй. Как будто Морриган, голая, до крови впилась в его губы. Она парализовала его, до краёв
наполняя дикой, необузданной, природной и очень сырой силой. Они повели рукой и по стенам дома хлестнуло пламя, так что те разлетелись по кускам, разбрызгивая искры. Никакое усилие воли не помогало остановиться. Морриган закружила его по комнате. Даже если бы он сейчас потерял сознание, его бы продолжили таскать за руки из стороны в сторону. С разогнавшейся повозки можно было попробовать спрыгнуть, когда разогнали тебя самого, вариантов
остается меньше.
"Почему мне так страшно? Чего я боюсь? Смерти, что ли? Смешно. Я же не боялся, когда дрался с фомором, с чего бы бояться теперь. И всё равно не могу остановиться".
Тяжело дыша, он поднял лицо к небу, как в каком-то древнем ритуале.
"Ну ладно, давай попробуем".
Уилл попробовал не остановиться, наоборот а ускориться. От малейшего усилия, огонь взметнулся ещё выше. Его собственные силы, сразу восполнились. При этом в лёгких и где-то ещё глубже, резанула боль. Как будто он глубоко вдохнул холодного воздуха, после долгого бега. За обломками послушалась удивленная ругань, которая скоро перетекла в обожающий шум, тонко, на грани восприятия пробился запах ванили и чего-то призывного. Уилл попробовал подстроиться под силу Морриган, как будто делал вид, что помогает тащить повозку, а потом между делом уводит её в нужную сторону. Получилось сорвать огонь с команды, в которой лежала Алетта, и остального дома, и перевести на переднюю стену. В этот же момент в домик вбежала огромная рыжая волчица. Оборотень с интересом огляделась и юркнула в комнату Алетты. Через секунду выбежала оттуда, как ягнёнка перекинув Алетту через плечо.
"Опять похитили?! Да вы охренели!"
Стена перед ним разлетелась на куски, разметав обломки по всей деревне, проламывая крыши и искристо разбиваясь о стены домиков. Теперь Уилл увидел женщину, от которой шел призывной запах. Ту самую, которую после оммажа, зажимал в углу Дик. Она неспешно улыбнулась ему и опустится на колени у лежащей на земле Алетты. В руках появились ланцет и небольшая склянка.
- Илоты сестры моей, Бадб, чудовищны в своей невоспитанности! - Прогромыхала Морриган, прекращая плеваться огнём. - Особенно лохматые. Небритые все, поголовно. Приказываю тебе, мерлин, после того, как они возьмут положенное договором, немедленно побрить их. Всех, начиная с волчицы! Ибо ни на что ты больше не годен. Повелеваю так же не уходить из деревни, покуда не приведешь Лландиндо под мою руку!
Морриган больно крутанула ухо и Уилл почувствовал что его отпустили из тисков. Присутствие богини в при этом осталось, просто ушло куда-то вглубь.
"Чувствую себя трахнутой тринадцатилетней шлюхой".
Уилл огляделся, чувствуя что сердце всё ещё не может успокоиться. Пегги зажавшись в углу не переставала молиться, кроме угла от дома почти ничего не осталось. Уилл движением руки потушил остатки пламени. То не захотело тухнуть сразу, и он несколько раз нервно махнул рукой, сбивая лоскутке с крыш домов. Уилл стряхнул с себя пепел и пошел к женщине. От той шел очень странный запах. Даже не запах, а почти что какая-то разновидной приворота. Судя по всему из-за Морриган на него эта сила пока не действовала. Между домами было видно, мужчин вооруженных вилами и топорами, которые с обожанием смотрели на посланницу Бадб.
"Ваше счастье, что вы не пытаетесь опять похитить Алетту. Уже никакой злости не хватает и насрано мне было бы на этих мудаков с вилами".
А вообще появились слуги Бадб вовремя, может быть даже спасли Алетту. Уилл устало поклонился.
- Уилл Харпер, рад знакомству.
- О, ну кто же не знает мерлина, сэр баронет? - ласково улыбнулась дама, ловко надрезая тонкое запястье Алетты вдоль синеющей венки. Потекла кровь, и женщина зажала разрез двумя пальцами, направляя струйку в склянку. - Елена. Елена Рациу, фрейлина леди Бадб.
"Валашка, что ли? Типа вампирша с даром суккуба. Ещё, кажется, пытается меня поддеть, но иронии я не вытягиваю. Не колдует на меня свои чары и то спасибо".
Уилл посмотрел по сторонам, и сел на попавшийся кусок стены.
"Вежливость и страшный этикет".
Учитывая с каким обожанием на Елену смотрела толпа, достаточно было договориться с ней, чтобы вся деревня обратилась в любую веру. И с ней же можно было договориться насчёт приказа Морриган. Вот только у него, как всегда, не было что предложить взамен. Алетта на земле смотрелась почти мёртвой - какой бы избалованной она не была он уже чувствовал себя виновато. Уилл устало положил подбородок на ладонь.
- А как я могу обращаться к вашей спутнице?
- Ойче нах Ойче Мада'лэ Б'шоль-ча, - невозмутимо просветила его Елена, перевязывая ранку чистым полотном. - Как думаете, милый, повторить сможете? Только повторите правильно, дитя за ошибки кусается.
"Получается, что это вызов и провокация. Ну, оборотень меня, вроде бы, ещё не кусал"

РОЛЬФ ДЕ МАНВИЛЬ
4 мая 1535 г, Бакхёрст-хилл.

Рольф задумчиво отхлебнул ивовой настойки из кубка.
Она была горькой, терпкой - то, что надо, и в своей прошлой жизни, когда он погибал от тоски по Инес, Рольф непременно скривился бы. Теперь же - смаковал этот вкус, наслаждаясь каждым мгновением, каждой ноткой, прочувствуя вязкую травяную скорбь на губах и языке.
Горькая - как жизнь.
Удача отвернулась от Рольфа в тот день, когда в дом заявился Ричард Фицалан со своим сватовством. Ричард Фицалан, а по-суррейски попросту - Дик, возмужавший, широкоплечий и удивительно не похожий ни на отца, ни на мать, просил руки Алетты. Не для себя, ибо кто такую курву возьмёт из приличных? Для свеженького вассала. Наверняка не умеющего ни оленя загнать, ни соперника на турнире в пику поднять. Уилл Харпер в ближайшем рассмотрении не умел ничего, был глуп, как пробка, столь же упрям и так же гибок. Не умея понять мятущуюся натуру Алетты, юноша шел напролом - и это было хорошо. Зять, способный совершить кучу ошибок до завтрака, был полезен тем, что отвлекал от Рольфа внимание, вызывал сочувствие. Известно, однажды пожалев, уже не навредишь.

Но не желая обманываться, Рольф признавал - зятем он хотел видеть Ричарда Фицалана. Умный сын лучше сына глупого, а граф Суррей смог бы твёрдой рукой удержать Алетту от её бешенства матки, приструнить и вылепить из неё примерную леди. Дочь была важнее завоевательских планов новых хозяев и гораздо важнее самого Рольфа. То, что Дик стал бы отличным помощником в делах, казалось приятным дополнением ко всему прочему.
Увы, приходилось мириться с Уилфредом Харпером и надеяться, что Алетте хватит ума отравить его однажды. А потом - отравиться самой, оставив дюжину внуков. Венец стариков - сыновья сыновей. Рольф жениться не мог, нет той женщины, которая одобрила бы увлечения супруга запрещенной некромагией. Инес была единственной, кто разделяла и даже помогала. Бастардов плодить тоже не хотелось, пусть они и плоть от плоти, но не родные по духу. Законный ребёнок - часть рода, и предки защищает его.
Удача продолжала отворачиваться и сейчас. Поместье в Бакхёрст-хилл не было похоже на рочфордское. Менее укрепленные стены, излишняя роскошь, меньше людей. Однако, оно было ближайшим к Лондону, и когда от наёмника в Бермондси поступил сигнал, что добыча у него, Рольф поспешил туда. Теперь добыча беспокойно спала в ядовитом сне, разметав золотистые косы по подушке. Хрупкая девушка чуть старше Алетты, тонкая - что клинок рапиры - со строгими чертами, выдающими англосаксонскую кровь. Пятьсот лет прошло, но Фицаланы сумели сохранить черты предков. Рядом с леди Эммой де Три Алетта показалась бы яркой, но простоватой, как лютик подле королевского ириса.
- Пожалуй, милая леди, я оставлю вас здесь. Это родильные покои Инес, и бог ведает, зачем окна в них загораживают решетками и гобеленами, а двери делают толстыми.
Леди ответить не могла, но Рольф понимал - она слышит.
- Здесь пыльно, - на проверку леди могла и хотела отвечать. И совершенно точно слышала. - У вас прислуга - нежить? Тогда неудивительно, они неряхи, да и пыль с них летит. Чешуйки мертвой кожи.
Мысль заполучить эту девушку мгновенно стала казаться самоубийственной. Наука некромагии учила, что даже при переносе души сосуд влиял на характер. Привычки въедались в плоть и кровь, а возвращенный из мира мёртвых дух был слаб долгое время, болезненно привыкая к жизни - как если бы к старому телу пришили новую руку. Инес, su amor, непременно одобрит это тело, но не станет ли тело в силу привычного упрямства отвергать новую душу? Однако, эта девушка была полезна своей близостью к трону, и Рольф вежливо улыбнулся. Екатерина Арагонская доказала, что из испанок получались лучшие королевы, но эту будут любить именно потому, что она от древа Хереварда Уэйка. Идеальная комбинация, чтобы воцарился строгий порядок.
- Живые слуги слишком любопытны и болтливы, миледи. Как вы себя чувствуете? Боюсь, наемники не умеют рассчитывать дозы яда.
- О, этот умеет, поверьте. - Эмма лениво села в постели. - Всё же, будьте любезны найти мне камеристку - пусть даже глухонемую, ванну и свежую одежду. Ваш наемник не потрудился прихватить мои сумки. И еще я привыкла чем-нибудь занимать руки. Скажите... как коротала время в этих покоях Инес?
Инес? Рольф удивленно глянул на пленницу. Он почти не помнил, что делала Инес, пока ждала Алетту. В памяти остались её духи - роза и заморская глициния, её мягкие, теплые руки, голубые глаза, её живой, пытливый ум. Но что она делала?..
- Не помню, - признался он. - Но готов предоставить вам всё, что пожелаете. Кроме свободы, разумеется.
- Ох, - пленница призадумалась, - про камеристку, вещи, ванну я уже сказала. Еще мне нужны духи для ванны - роза и вистерия, ткань для вышивки, нити, иглы - разных размеров. Книги. Я недавно начала читать "Основы прикладного оккультизма" и я буду признательна, если книга найдется в вашей библиотеке. К примеру, вы знали, что есть некоторые демоны, которые при своём проявлении в физическом мире часто имитируют формы умерших людей? Однако эти имитации для обычных людей достаточно реальны, и ча­сто обладают знанием, которым обладал прототип.
- Да, - кивнул ей в ответ Рольф, усаживаясь на весьма пыльное кресло у кровати, сам того не заметив, как вовлекся в беседу. - Это называется "вызов имитаций". И это следует отличать от воскрешения физических, витальных и эфирных тела, а также от вызова зазеркальных двойников умершего или же призыва его тени.
Леди Эмма девушкой оказалась либо весьма умной, либо весьма хитрой. Или очень любознательной.
- Зазеркальных двойников? А что это?
- Когда человек умирает, физическое тело его остает­ся на земле, но так называемое «витальное тело» — копия
физического, состоящая из более тонкого, неосязаемого ве­щества, — переходит в иную, таинственную сферу бытия... - Рольф недоуменно моргнул, поймав себя на том, что излагает этой юной девушке, годящейся ему в дочери, практическую некромагию, - но вам, вероятно, не интересно?
- Мне очень интересно, - заверила его Эмма. - Вы знаете, я жила в монастыре. И порой на мессах думала, почему мы пьем кровь Христову и едим Плоть? Ведь хлеб, выпеченный без дрожжей, и не­ перебродивший виноградный сок скорее символизируют материю, лишенную духа. Они мертвы, верно? И мы пожираем мёртвую плоть? Но, мой загадочный безымянный пленитель, не лучше ли нам продолжить беседу за ужином?
- Сэр Рольф де Манвиль. Но ужинать, с вашего позволения, мы будем здесь, леди Эмма. Я не хочу слишком быстро лишиться такой приятной собеседницы.
Поспешив откланяться, Рольф запер дверь и привалился к ней. Он думал, что после своего пути в загробном мире потерял все чувства. Но леди - Эмма? - сумела разбудить удивление, терпкое и пряное. Приятное, почти как полынная настойка.

Вечером, после ужина, Рольф мерил шагами не в меру роскошный кабинет поместья. К его радости, удивление никуда не пропало, но пленница не нравилась тем больше, чем трезвее он осознавал свою симпатию к ней. Женщины всегда были хитрыми созданиями, одаренными поцелуем Люцифера, и не в его возрасте поддаваться на их уловки, тем паче, что после своего восхождения к небожителям он был неспособен... Или способен? Можно ли вернуть утраченные чувства, не отыскивая их в мире брухи Айме, но получив извне, с женщиной, принёсшей их? Подождёт ли Инес, вытерпит ли тесноту филактория, пока Рольф не подыщет новое тело ей, поскольку это пригодилось бы ему в виде леди Эммы?
Вопросов было слишком много, ответов - меньше одного, пленницу уже наверняка искали, и через день её следовало бы перевезти в другое поместье или погрузить в сон, поместив в одной из усыпальниц. Сон - родной брат смерти, сердце замедляется, тело остывает, мысли текут медленно. Если человек спит достаточно долго, то жизнь вычеркивает его из своих свитков, забывает о нём. Забывают о нём и родные. Рольф кивнул сам себе.
Пожалуй, так будет лучше. Пусть леди Эмма почивает до поры.
Сон - лучшее лекарство от бодрствующих бед.
Лабораторию здесь Рольф только начал создавать. Но друзы хрусталя и аметиста, яды и травы имелись в избытке. Были даже полотняные бинты, которые он пропитал белладонной и вороньим глазом, дурманом и горьким паслёном. Бережно, нежно Рольф растирал тело девушки жирной мазью с ядом хобий и жабдара, заворачивал в эти бинты, крепил к ним хрусталь, аметисты, кошачьий глаз.
Она была изящной, с крепкими мышцами наездницы, высокой грудью и длинными, стройными ногами. Но прелести не будили ничего - ни в остатках души, ни в чреслах. Однако, помещая спеленутую пленницу в саркофаг Инес, Рольф надеялся, что это временно.
Любовь к временному можно изгнать, только почувствовав сладость вечного.

- Я не прошу ничего, Господи! Я получил, что хотел, хоть и жалею о потерях. Но, Господи, отчего ты не слышишь меня сейчас, как и тогда?
Рольф провел пальцем по старому распятью, распятью Инес. С него уже давно облазила краска, но малыш Генрих Восьмой запретил молиться по-старому и эта статуэтка стала лишь привычкой, памятью, за которую Рольф упорно цеплялся. Прошлое - увядшая алая роза, еще источающая аромат умирания. Его Рольф принес на алтарь новым своим богам, но они, как и прежний, не слышали тоже. В этом он убедился, тишком проворачивая свои дела, но пользуясь дарованной ими мощью. Мог ли ранее де Манвиль из рода нормандских некромагов помышлять о таких, как у него, кадаврах? О полной покорности живых крестьян?
- Услышь меня, владыка Инпу, земля дрожит, небо содрогается и боги трепещут, когда поднимаешься ты, правогласный.
Инпу не услышал, что было ожидаемо. Эти глупцы полагали - людьми можно править многим, но Рольф, как и его противник Роберт Бойд, знал - чтобы народ был сильным, нужен один бог. Богиня. Правитель. Не важно, насколько это существо будет знатно, главное - явить себя спасителем. Еще пару дней назад такое лицемерие устраивало Рольфа. Расчистить путь руками новых покровителей, предать и их, объявить дитя Алетты ребенком-мессией, новым королём Артуром, рожденным от знатной девы и простолюдина, от светлой и горячей любви тёмной девы и светлого прислужника старых богов: план обещал быть чудесным. Теперь же Рольф хотел большего. И это само по себе было чудом, что он чего-то и кого-то хотел!
Таким образом, ребенок дочери становился ненужным, потому что дитя наследницы древних королей имело больший вес. А в том, что спящая в пеленах была бесплодной, Рольф сомневался. Если магия - это искусство изменять реальность, то высшая, чистейшая и мощнейшая её форма - некромантия, потому что она обращается к самым глубинным и фундаментальными основаниям мироздания и бытия. И вернуть плодовитость отмершему так же легко, как вырастить из семечка цветок. Но стоило признать - живой Фламберг, из которого получались такие чудные, хоть и бесполезные големы, представлял собой сложную проблему. Рольф понимал и разделял те чувства, которые молодой мужчина наверняка испытывал сейчас, но он также понимал, что михаилит вряд ли отдаст добровольно свою жену. Из всего этого выходило, что Эмму следовало овдовить, как можно скорее. Вдовы всегда были уступчивы, покладисты, и хоть и скорбели всю жизнь, но скорбь не мешала им делиться своим... светом?
Пожалуй, именно свет в этой девушке и манил, даря своим отблеском утерянные чувства.
Наскоро перекрестившись, Рольф задумчиво погладил терновый венец на голове Христа. В этом поместье было слишком мало ингредиентов. Даже нитей из жил костелапа оказалось мало, а реторт для гомункулов не оказалось вовсе. Пока Фламберг горевал в Бермондси, а может быть где-то еще, Рольф обязывал себя успеть подготовить его убийц. Быть может, не слишком умных, но зато - много.
С этой мыслью он и отправился в лабораторию. Спать ему теперь не хотелось совсем.

ХИЗЕР

Слишком мягко. Слишком тепло. Обычно, когда её продавали, Хизер могла просто закрыть глаза и притвориться, что лежит на старой, любовно выточенной отцом кровати, накрытой тонким матрасом, который они с матерью набивали соломой и душистыми травами. Сундук у тётки отличался не слишком, койка в борделе у жестокой мадам с мягким именем - тоже, так что по крайней мере во сне можно было вернуться туда, где всё было хорошо. Домик джентри с крошечным садиком, запах свежих стружек и ромашкового настоя. Здесь же...
Не открывая глаз Хизер повернулась на бок и чуть не утонула - пуха в перинах было столько, словно в раю после того, как ангелы полиняли. Только так говорить неправильно, и думать тоже. А ещё сверху давило тяжёлое одеяло. Хизер потыкала его пальцем, нахмурилась и вздохнула: хмуриться тоже было неправильно. Мадам Лилитана говорила это каждый раз - столько раз, что Хизер полностью уверилась в том, что даже приличной шлюхи из неё не получится. Как должна себя вести шлюха неприличная, Лилитана не говорила, только хмурилась сама и бралась за плеть.
Хмуришься - значит, или недовольна, или думаешь. Если недовольна, так мужики на свой счёт примут и заплатят только тумаками. А то и ещё хуже: решат, что думаешь, а кому нужна женщина, которая думает? Не за то медью и серебром платили.
Пока что никто не бил, и Хизер позволила себе утонуть в перине ещё глубже. Иногда даже без снов жизнь была не так и плоха. Всё же добрый рыцарь её спас от Дакра. Даже почти и не болит ничего, только где-то внутри тянет, словно дырку прогрызли, да так и оставили. Хизер попыталась вспомнить, когда в последний раз ела, но перед глазами только замелькали цветные пятнышки - небось, от тяжести.
- Миледи, миледи!
"А я бы ещё поспала. Нет же, надо им какую-то миледь звать".
Хизер попробовала закопаться глубже под одеяло, но тут слова, наконец, пробились через дрёму.
"Лежу в хозяйской кровати. В комнате - миледи. Жена".
Отшвырнув одеяло, Хизер рывком села, чуть не стукнувшись лбами с девушкой в ушастом арселе. Та с писком отпрыгнула, прижимая руки к груди, а Хизер метнула взгляд вправо, влево, пытаясь понять, откуда прилетит пинок. Между завесями балдахина виднелась старая тяжёлая мебель - дуб и орех, с резьбищей! - шторы от окнах в цвет, камин, столик такой с кучей бумаг, что и у Пью не бывало. Леди в комнате не было видно. Как и её одежды.
"Как я вообще здесь оказалась?"
- А-а... - девушка в простом, но чистом платьице с передничком отлепилась от стены и сделала книксен. Хи моргнула, подавив желание оглянуться, нет ли той самой леди в кровати за её спиной. Наверное, заметила бы. Книксен?.. Эдак ещё и рыцари кланяться начнут. - Миледи! О, боже милосердный, велики твои помыслы и рука щедра! Леди Хизер! Милорд велел, чтобы вы покушали!
"Леди Хизер?.."
Хизер уставилась на девушку, разинув рот - чего тоже делать было нельзя, потому что мужчины могут счесть, что женщина вовсе думать не умеет, а значит не оценит их стати.
- Кушать, - в ответ на её взгляд пояснила горничная. - Бульон с курочкой. Деревенской, из Фэйрли! Никогда б не подумала, госпожа, что скотты таких курочек выращивать могут, а вот поди ж ты. Милорд Дик сказал, что вам она полезная будет. Уж сколько я фиалок продала, миледи, а таких-то заботливых ...
Слова отказывались складываться, сливались в воробьиное чириканье, шум за окном, а девушка всё болтала, суетилась. Отдёргивала шторы, впуская в комнату лондонский гам. Складывала стопкой одежду - мужскую: белую простую рубаху, серые штаны, даже длинный, узкий, как вертел, меч.
Хизер почувствовала, как губы - когда успела закрыть рот? - сами собой складываются в приятную улыбку. Рука - когда это она так округлилась, и где все царапины? - с серебряным браслетом из витых рогов откинула одеяло и оправила подол гладкой ночной рубашки. Ноги попробовали упереться в пол, подняли тело, но Хизер спохватилась, упрямо уцепила обраслеченное запястье, коснулась браслета пальцами. Без застёжки... бездумно, она потянула его через узкое - хоть оно-то осталось! - запястье, но воздух вокруг него словно загустел, не пуская.
"Таким мне ещё не платили".
А потом она вспомнила и согнулась вдвое, едва не свалившись с кровати. Мелькали трактиры, дома, леса и вовсе какие-то чудеса Господни. Приятный рыцарь то совал колечко, то называл сестрой, а всё больше непотребствовал - хотя Лилитана говорила, что чаще дочками прикидываться просят, а то и мамами, правда, какая из Хизер мама! Это Лилитане хорошо... Лилитана. Мелькнула ночь, сверкнул кинжал, которым рыцарь... дыр всё равно хватало, да таких, что и вспоминать не хотелось.
- Боже милосердный, - пробормотала Хизер и одёрнула руку, которая начала было креститься.
В животе забурчало. В голове - тоже.
- Бульон с курочкой, - настойчиво повторила горничная, набрасывая ей на плечи шитый золотом халат из мягкой ткани - таким, небось, и королева б не побрезговала. - И с хлебушком. И огурчики молоденькие, шибко вкусные. Их, кухарка говорила, как цветы, под стеклом выращивают.
Бульон с хлебушком и огурчиками стоял на круглом столике у камина и пах одуряюще.
Хизер кивнула - особенно огурчикам - и ноги прошествовали к столику. Рука подняла ложку, а губы... губы есть отказывались. Она потянула носом пар, отчего в животе заворчало вдвое сильнее, затем зачем-то тронула бульон языком. Словно хотела найти что-то во вкусе, но не знала, что. Что бывает в бульонах кроме бульона? В огурчиках - кроме огурчика? Язык не согласился, лизнул и огурчик, и хлеб - мягкий, свежий, недавно из печи.
Какое-то время Хизер заворожённо наблюдала за творившимся колдунством, пока не смогла снова пошевелить носом. И тут же сунула в рот полную ложку, потому что вкуснюще. Сразу ясно, чего руки округлились. И - она на миг перестала есть, глянула вниз, - не только руки. Но хорошо же! Эдак и в тех трактирах, небось, не кормили. Хотя, по правде, чем кормили в трактирах, она помнила плохо. Сквозь туман.
- Говоришь, - прозвучало невнятно, потому что бульон оказался ещё и горячим, - кушать милорд велел? А ещё что?
- Милорд Дик велел, чтоб непременно будить вас и кормить. А то, - горничная наморщилась, припоминая, - вы изволите деликатничать и спать от потрясений будете. А это не-до-пу-сти-мо, вот. Вы б, леди Хизер, кушали. А еще милорд Дик велел вас почитать и уважать как его самого, чтоб, значит, волос с вашей головы не упал. Как причесываться сегодня изволите, коль уж про волосы заговорили? Ко двору или по-домашнему?
"Волос чтоб не упал. Конечно. Ещё и ногти состриженые, небось, собирать будет".
В голове упорно множились лилитаны, бегали по спиралям, хлопая вороньими крыльями. На фоне горящих хат грозили пальцем михаилиты и тоже непотребствовали с сёстрами, правда, чужими. От этого голова пухла, потому что пустоту все эти лилитаны не заполняли, наоборот, толпились вокруг.
Хизер, не отвлекаясь от бульона и закусывая огурчиком, скосила взгляд на окно, забранное кованым переплётом, кивнула. Чуть не спросила, зачем, выходя во двор, причёсываться как-то особенно, но вовремя спохватилась. Вот при дворе её ещё не шлюшили - для того там другие миледи есть, урождённые. Волосы, ногти... что-то же ещё тот заезжий михаилит рассказывал, как его, Вьюга? Ветер? Аж мурашки по коже бегали, как он про ту ледю-то в замке...
- Леди Хизер желает зеркало. И по-домашнему.
Услужливо сунутое под нос зеркало тоже оказалось дорогущим, серебряным, оно отражало всё, до теней на скулах - но не порезы на шее. Уколы. Не было их, хотя Хизер присматривалась. Жаль только на бёдра не поглядеть, не заголившись. Цветочная горничная - как там её, Илла? - умилённо кивнула.
- Принцесса как есть. Даром, что милорд Дик к трону в очереди. А платье, платье какое изволите? И гранаты ваши готовить или тот новый жемчуг, что опосля свадьбы баронета прикупили?

Свадьба. Как разламывалась голова, Хизер помнила отлично. И голова разламывалась, и свадьба эта чёртова вокруг, и музыка гремит радостно до отвратности, и девка эта к рыцарю клинья подбивала так, что иной палач обзавидовался бы. Её бы теми панталонами, но вот выбрал же этот королевский сродственник время нудить! Нудил и нудил, так, что и святого с ума бы свёл. Непонятно ему, видите ли, было. Или понятно?
Подснежник... подснежник Хизер помнила тоже. Может, от него голова болеть меньше не стала, зато штанами гонять расхотелось, и с девкой, глядишь, комиссар этот стоеросовый справится, ну, плетью вытянет раз-другой-десятый. Лучше стало. Не иначе снова колдунство.
Задумчиво поболтав ложкой в остатках бульона, Хизер отмахнулась от зеркала и взглянула на горничную, которой в доме явно платили за количество слов. Что-то в её тоне, когда про свадьбу говорила, намекало не на подснежники, а совсем даже наоборот. А ещё - позволяло отвлечься от мыслей о бёдрах - тоже округлившихся.
- Знаешь, чтоль, этого... - она замялась, подыскивая слово, потом махнула рукой, - баронета?
"И почему мысль о той девке тоже отзывается пустотой? Словно не помню того, чего не было. Вот ересь-то".
Илла молчала, раскидывала по кровати и креслам платье. Льняную сорочку, выбеленную, с тонкой вышивкой. Панталоны - совершенно непотребные, правильные, как для дорогой шлюхи. Лилитана рассказывала, что Анна Болейн такие носит - небось, потому и понравилась королю-то. Панталонами и тем, что в них сунуть можно. Алая шелковая юбка, черный чёртопарт с золотым шитьем, затканный золотом - год жить можно - корсаж, длинные и широкие черные рукава. Несообразно дорогая тиара - прозрачные зеленоватые камни, зубцы - перья дивной птицы. Туфли с каблуком, на такие и смотреть-то страхово, а уж ходить - как на чёрте верхом скакать, непременно упадёшь. Ноги отчего-то заныли. Зубы - тоже. Если ей такое богатство, то чего же не раньше? Ещё до всего? Когда и домик, и отвары, и запах... она снова потянула браслет, но без толку. Нити словно сжимались, стоило попробовать перенести через запястье. Интересно, а если ножом?
"Что, достал таки лейтенант? Даже не пробуй. - Самодовольная мысль мелькнула ворохом чёрных перьев, и Хизер подскочила, едва не смахнув зеркало на пол. - Сказано же: без моего разрешения..."
Мысль смолкла, словно в раздумьях, потом невероятно колдунски пожала плечами.
"А, вижу, понимаю. Ладно, пробуй".
Наложился голос Иллы. Оказывается, она всё-таки говорила - про воду, вереск и жасмин - всё, как она любит. Счастье в дом - какой? - мудрость в семье - какой? - сладость женская - у неё-то?
- Матушка баронета вроде как сватала меня. Правда, тогда-то его попросту звали Уиллом Харпером, из ткачей. Это потом он уж на этой Манвиль женился и сам таким стал. А меня вот милорд Дик в дом взял. Нешто ж не помните? Вы сами меня беседовали. Или голова снова болит?
"Спаслась, считай. От Манвиля этого. Покупали меня такие, было, что за душой много, а в душе - ничего, и в это ничего только других жрать".
Беседование плавало рыбками и не ловилось, но Хизер всё равно кивнула, мрачно глядя на таз с ароматной водой. Хоть он-то снаружи был простым, деревянным. А она, получается, наоборот. Снаружи золото, а внутрях - как у всех людей бывает.
- Болит, а как же. От всего этого ещё бы не болела. А чего, милорд не говорил, от каких потрясений деликатничаю?
- Дык, - начала было Илла, но договорить ей не дали. Дверь распахнулась - от ноги, не иначе, и на пороге появился смуглый темноволосый красавчик из итальяшек или испанцев, каких много бывало у мадам. И улыбался так же паскудненько, как те, которые бывали.
- О, очнулась мадонна. Как твоё драгоценное здоровье, многоуважаемая леди Фицалан, графиня Суррей и тринадцатая в очереди на престол вместе с мужем, седьмым своего имени?
- Как есть сволочь, - неодобрительно проворчала горничная, безуспешно пытаясь оттеснить его за дверь. - Как тебя земля только носит, отвратника? Нельзя к миледи, вот я лорду всё расскажу, Эспада, он с тебя шкуру спустит!
Эспада. Вот тут Хизер накрыло по-настоящему. Вспомнились и базар, и неуважительная баба в таком плаще, что аж крыльями на ветру порхал, а дальше - непотребства такие, что и исповеднику лучше не говорить. Она вцепилась в столик одной рукой, потянулась, преодолевая круженье в глазах, к кружке с лёгким вином. Пальцы мазнули по краешку - промахнулась, - но со второй попытки уцепили под ободок.
И видать с тех же подземий вылезла та, старая - но не та - Хи. Вылезла, ухмыльнулась красавчику в лицо, полюбовалась новыми серьгами - красивыми, с крестом йорковским! Не всякому исповеднику и покажешь.
- Держи, - протянула кружку, приглашающе наклонила. - Велено, сталбыть, меня почитать и уважать. Ещё что-то про волосы, но это дело особое, а вот винца подношу от всей души. От всего сердца даже, как миледя - охранителю её... самого дорогого. Милорда, получается.
Охранитель улыбнулся еще гаже. Мог бы, то вино вылил ей на голову. Но сдержался, только сплюнул презрительно прямо на ковёр и кружку аккуратно так на камин поставил. С намёком.
- Слушай сюда, дурочка из переулочка. Собирай свои побрякушки - и беги отсюда. Пока он из-за тебя снова головой в очередной ад не нырнул.
- Брезгует, - пожаловалась Хизер горничной, которая в ответ только перекрестилась. - Лучше себя считает. Придётся куда-нибудь отдать, раз в дамском будваре себя вести не умеет.
- Ой, боюсь, - Эспада лениво, кошачьи прошёлся по комнате. - Трепещу и склоняюсь, ваше шлюшество! Только не бросай меня в терновый куст, хозяйка-а! Что, когда хозяину хотя б такую же поганую, как сама, девчонку родишь?
Хизер открыла было рот, сказать, что самого Эспаду-то даже в ад не взяли, но пернатая мысль помешала, сжала челюсти.
"А когда хочешь. Кто знает, может, мысли в другую сторону отзеркалятся, хотя, конечно, вряд ли. Упёртый как... как даже не знаю. Как кельт. Древний.".
Оставалось только поднять кружку и отпить маленький дамский глоточек. Не думая, потому что подумать можно было и потом.
- Как Господь даст, - "какой-нибудь", - ибо несповедимы пути, - "когда-нибудь", - и неисчислимы чудеса ,- "а об этом лучше и потом не думать, страшно".
А обидно было всё равно. И завидно. Потому что аренный - та же шлюха, а ценят больше. Может, потому, что имеют железом? Но у мадам ещё и не такое бывало...
"Особенно в ночном лесу".
От этой, уже своей, мысли пробрало холодом, а обиду сменило осознание красавчиковой правоты. Правда - из переулочка. Правда - шлюха. Правда - поганая девчонка, врунья и подделка в нарядных платьях. Ничего не умеющая, ни во что не верящая. Нужная, только пока Ричарду Фицалану не надоест притворяться и учить. Учить притворяться. Точно - кукла с подворотни. И всё же... правота - не вся правда. Ему, небось, подснежники не дарили, даже как кривому отражению.
- Сам знаешь, в общем, про чудеса. Ах, - Хизер вскинула бровь. - Действительно, не знаешь. Прости, не хотела обидеть. Где, говоришь, милорд изволил тебя от себя прогнать? Где его искать?

Разумеется, Эспада соврал, не скрывая удовольствия. Небось, надеялся, что в приёмной, при визитёрах Хизер или в обморок брякнется, или иначе опозорится. Крапиву ему в задницу, а не обморок. Наоборот, взгляды взбодрили, заставили расправить плечи и вытянуть шею, чтобы подлиннее и аристократичнее казалась. Потому как чего там, словно её не разглядывали в жизни по-всякому.
Визитёров, поднявшихся с похожих на лавки, а значит особенно старинных диванов, наприёмило аж троих. Двое - провинциальные дворянчики, загорелые не хуже испанца и зыркающие друг на друга как те волки, на Хизер смотрели плохо. Словно мадам подсунула им дешёвую солдатскую шлюху вместо гладенькой восточной, как их там, гойши. Словно жаль было на неё не только своё, а ещё и чужое время тратить - а в карманах-то пусто, один гонор. Переточутся.
"А тот, что справа, кажись, ещё и по мерзостям", - таких Хизер навидалась тоже и жуть как не любила.
Если парочка и явилась по делу, то дело небось было гадкое и противное, какое и трогать не захочется. Такое отварами не запить, нужно что-то покрепче - а нельзя.
На третьем, худощавом, породистом, в простой по дворянским меркам, но чистой одежде, Хизер задержала взгляд: что-то в нём было знакомое, похожее на... портреты, развешенные на стенах, дали ответ, который вертелся на языке, но никак не давался. На Ричарда Фицалана он был похож, и на Эмму, и на всех предков разом. Дальняя ветвь. И смотрит-то как, только плети не хватает. Го-ордый! Когда это Хизер успела этого-то настолько опозорить? Вроде, даже не встречались.
"А это, получается, родич? Но как похож-то!.."
Лицо неизвестного Йорка плясало, сливалось с воспоминаниями о Дике, кружило между портретами. А разве на окнах были занавеси? А почему-то на парочке визитёров такая смешная одежда, и почему так испуганно смотрят, да ещё и не на Хизер?
Повернувшись, она и сама разинула рот: у двери в кабинет молодой Дик убивал старого. Хорошо убивал, аж похрюкивал от усилий, когда рубил. Сначала разрубил живот, и Хизер хотела было возмутиться, что эдак старик быстро не помрёт, но тут ему досталось и по голове. Напополам. Ой. Комната перестала кружиться, и Хизер облегчённо вздохнула: не Дики. Просто похожи.
- Боже, Уильям!
По рукам седого мужчины, держащего собственные потроха, стекала кровь. Ещё кровь текла по платью его светловолосой немолодой жены, хотя её никто не рубил, и с меча его сына, что было понятно. Хизер закрыла рот и уже не удивилась, когда кровь потекла из щелей в стенах. Видать, там тоже много кого нарубили.
- Папа! - Златокосые, тонкие как клинок, визитёры заламывали руки, но без чувств не падали - не то от воспитания, не то страшно было запачкать платья из светлой шерсти.
Бешено крестился в углу родственник, полный, женственный мужчина.
- Джон? Сын... - убитый с болью и недоумением глядел на убийцу, спокойно отирающего клинок фамильного меча плащом. - Джон? Почему?..
Сын - статный, рослый, с ямочкой на упрямом подбородке, сероглазый - хмурился и молчал. Только вытирал и вытирал меч.
Теперь, что уже не удивляло, кровь стекала по его портрету, по тёмному дубу стен приёмной, потоками лилась из других предков. Из второго Джона Фицалана, чьей женой была Изабелла Мортимер, дочь того самого Роджера. Из самой Изабеллы - что уж говорить, Мортимеры купались в крови. Из первых Ричарда и Эдмунда Фицаланов, казненных собственным дедом Мортимером. Из второго Ричарда - генерала-лейтенанта Аквитании, многих других, вплоть до нынешнего, надменно и ласково взирающего на мир с портрета, где у ног сидела она, Хизер.
Крови становилось так много, что пришлось приподнять подол - туфельки отмывать проще.
- Уйдешь к Матильде - прокляну, - сообщил мертвец и погрозил пальцем. - Слышишь, прокляну! До седьмого колена, ни счастья, ни богатства - одна кровь на руках твоих сыновей!
Хизер огляделась - авось визитёрам тоже страшненько, но их не было. Вообще никого не было, да и комната выглядела иначе: маленькой, тёмной, с намертво заложенными решёткой окнами.
"Когда-то он успел труп сюда приволочь? А снова же, тут, конечно, прятать сподручнее, почти как в яме в лесу", - успела подумать Хизер, и тут мертвец скребанул в дверь отросшими ногтями, хихикнул.
- Щенок, выпусти меня! О-о, да, выпус-с-ти. Я выйду ведь. Я сожру твои кишки, голову разобью и выпью мозг. Если он, конечно, есть.
Хизер осторожно потыкала его пальцем, но мертвеца, похожего на все портреты сразу, а на Дика - больше всего, - занимала только дверь. И собственные кишки. В них он и крикнул - да так, что Хизер отпрыгнула подальше, зажимая уши, прямо сквозь обломки кресла:
- Изабелла! Жена! Изабо, беги! Он безумен, он убьет и тебя. Проси защиты в святом месте, спасай сыновей!
- Эдди, сыночек, кровинушка моя сладкая. Иди ко мне, отопри папку. Я тебе кинжал куплю. И лошадку. И арбалет. Эдди! Запомни: если Эмма выйдет замуж - отрежь ему ноги ржавым ножом. Иначе он тебя сотрёт, хи-хи!
"А чего он не определится-то никак? Вон, снова в дверь бьётся".
Мертвец и правда бился: мерно, ритмично, привздохивая на каждый удар. Плечо плющилось, но дверь даже не дрожала, а в щель под ней видно было, что там - ТАМ - кто-то стоит. Тоже небость вздыхает, только про себя. Хизер уж и не знала, что лучше.
- Давай сыграем, сынок. Карты, они всё решат, всё рассудят. Я выиграю - ты вместо меня сядешь. Только чур у меня карты краплёные.
Карты и правда все были в точках, а летали-то, летали! Вспыхивали на лету, махали обгорелыми крыльями и пищали на разные голоса, пока не смолкли. Тишина настала такая глубокая, оглушительная, что Хизер на всякий случай перестала дышать. Даже капли крови замерли и никуда не ползли, даже к ней. А мертвец поглядел в потолок, на ободранную лепнину, облизнулся и проговорил мерно, словно словами на стене:
- Закон королевского права - Британии всей средоточье; вернутся скипетр и держава сыну от чресел моих в согласии с древним пророчеством, но только лишь феникс и темный клинок пламенеющий дитя породят - тотчас тень смерти спустится на мир, и солнце потухнет, и воды вспять побегут. Свеча поминальная зерцало сожжёт - и мир опустеет.
Кровь капала снова, только теперь из носа. Хизер подняла руку, вытереть, но по щеке из ниоткуда ударило пощёчиной, от души, и приёмная снова уставилась на неё гордыми портретами и презрительными визитёрами. Только теперь к презрению ещё и отвращение добавилось: наверное, ледям кровь из носа лить не пристало.
"Нечего шарахаться, где не умеешь. В другой раз могу и не вытащить".
Хизер кивнула, прижала к носу платочек и сделала книксен - как получилось. А потом, когда она миновала того, что был по мерзостям, рука сама вытащила у него из ножен кинжальчик. Небольшой, только кроликов резать.
Остановить руку Хизер не успела, а возвращать было как-то неловко, словно стоило ещё одной пощёчины, а то и подзатыльника, поэтому пришлось идти на кухню прямо так. С платочком в одной руке и ножиком - в другой, и эта другая была спрятана глубоко в складках платья. Уже не рукой, а самой Хизер.

От кухни приятно тянуло жареным и печёным. Так, наверное, тянуло бы дома, если б дома чаще доводилось есть то жареное и печёное. Хизер - не доводилось, и всё равно запахи уводили туда. Не в трактиры, не в гостиницы, не в чужие поместья, пусть на той поганой свадьбе кормили и неплохо, а домой.
"Надо чаще заходить в кухни".
Дородная стряпуха сноровисто метала в печь поддоны с булочками-жаворонками, из которых густо пёр изюм, и болтала со своей сподручной. Да так болтала, что иная миледь со двора позавидовала бы. Стихами, и это совершенно точно был не дом.
"Надо реже заходить в кухни".
- Помилуй! Ведь не ленты и не рюшки
Ты ценишь в пышнотелой потаскушке;
Зачем, любитель срамной наготы,
Нагую честность презираешь ты?
- Видишь, Мод, это сэр Генри Норфолк написал, наш родич. Леди Леони очень стихи его любила, царствие ей небесное. Он часто у нас бывал. Встанет посередине малой гостиной, приосанится красиво и читает, читает, читает... "Проказливой любви превратности опасны: желания вразрез - и души не согласны".
- О да, - кивала вторая, - до чего хорош! Нет, милорд Дик тоже весьма приятен глазу, однако же стихи не пишет, и суров. Даже не ущипнул ни разу, а уж у меня-то есть за что пощипать!
"Щипцами тебя пощипать. Калёными. Или ногтями. Мои подорожники!"
- Зато леди Леони, облака ей мягкой периной, назвала наследником его. Значит, уверена, что дело её продолжит. О! Л'ди Хизер, - стряпуха мигом сбилась, заговорила как баба из Лутона, - да у вас никак кровь с носу идёт? Мод, водицы да полотно чистое! А вот булочку сладенькую не желаете ли, м'леди?
М'леди согласилась на всё сразу, потому что пыталась думать о нескольких вещах одновременно. Например, что за дело такое продолжит милорд Дик? Не вызов же поэтов, чтобы те читали о потаскушках. Или как раз вызов? Но в борделях этот поэт бывал нечасто. Честность ему в наготе потаскушьей подавай. Словно есть там хоть что-то честное. Тут-то, Хизер так думала, судьи вернее её не найдётся: в ней этой честности было ни на грош, хоть наряди, хоть до стыда раздень.
А булочку дали вкусную. С маслом и кремом.
В голове было пусто-пусто и легко, словно пощёчина выбила из неё всё лишнее, а нужного и вовсе не было. Это оказалось даже приятно - по подворотно-кукольному. Но у кукол головы ведь деревянные - почти то же, что пустые. Хизер безропотно и с удовольствием - больше, больше заботы! Всё - моё! - принимала и квохтанье, и мокрое полотно.
- Вы уж простите за прямоту, м'леди, я по-свойски, по-простому, как привыкла и Господь сподобил, - зажимая ей нос холодной тряпкой ворковала стряпуха, - а нельзя невенчанными жить. Вы хоть и браслет этот скотячий носите, и м'лорд локон ваш, а всё равно - не брак это, смекаете? Ну шотланы уважут, а чтоб остальные? М'лорду и без жёнки нельзя, и с женой нельзя. А нам, бабам, нельзя, чтоб не венчаться. А ну как, вдовой останешься, а невенчанной даже вдовьей доли нельзя. Чтоб не зря в нос бил-то. Матушки у вас нет, так уж я надоумлю, не посетуйте.
"А Норфолку можно и так, и эдак, - мелькнула взявшаяся из ничего мысль - и сгинула. - С чего бы это? Знать этого Норфолка не знаю, нужен он как прошлогодний снег, и стихов его не слышала. Не слышала - но знаю? Мне с помощью других себе солгать недолго; Узнал, как порют..."
Строчка никак не заканчивалась - наверное, была слишком длинной, или Хизер отвлеклась на то, чтобы удержать руку с кинжалом. Эти руки начинали её всерьёз злить и, что хуже, пугать, потому что вели себя как Гарольд Брайнс тогда, в трактире. Небось и говорили бы так же, если б умели. И сбежать предлагали.
- Не буду сетовать.
Но ведь брак - был? Пусть Хизер его и не помнила. Милорда помнила, а брак - нет. Не помнила священника, не помнила книг, не помнила скорую на оплеухи шотландскую леди, но... но - моё.
Встревоженный и взъерошенный Эспада, вошедший в кухню с чёрного хода, со двора, только хмыкнул и от колкостей удержался. А Хизер, взглянув на него, поняла, что никуда проваливать не собирается, даже если бы было, куда проваливать. Даже если подделка, и если голова пустая. А ещё есть были очень нужны ответы. И тепло.
И чтобы кто-нибудь отобрал кинжал.

ДЖЕЙМС КЛАЙВЕЛЛ

Двенадцатая огнестрельная отчаянно зудела под повязкой, а мысли не упорядочивала даже сигарета. Пятая или шестая за последний час, приторно горчащая во рту. Возможно, их не стоило выкуривать до фильтра, а то и с самым фильтром. Возможно, вообще не стоило курить. Но Джеймса иногда посещали прозрения, в правильности которых он сомневался. И тогда маленький балкон его квартиры охватывали клубы сизого дыма, как в Дельфах. Только источал его не священный источник, а сам Джеймс. Впрочем, что такое сигареты для курильщика, как не священный источник?
Прозрение касалось мисс Дженни Мур. Эти её слова о том, что приходилось сучить нить из собачьей шерсти не давали Джеймсу покоя. В сущности, что есть прядение как не воплощение жизни, судьбы и доли? Разве что только исконно женское занятие, поручаемое даже маленьким девочкам, чтобы воспитать трудолюбие, спокойствие и усидчивость. "Пряха мудра", - говорили предки-валлийцы Джеймса, и это откровение пришедшее прямиком из очередного сна о прошлом, крепко засело в голове. Так же, как и неведомо откуда вспомнившееся шотландское убеждение, что нечистая сила овладевает пряжей у тех прях, которые нарушили запреты или не помолились на ночь. Пряха была фигурой архетипичной, но всегда - женственной. И оппонент Джеймса это занятие для своих жертв выбрал неслучайно. Если допустить, что он приучал их к покорности, подчинению, женскому труду, то выходило, будто пристрастия у маньяка были вполне себе обычными для мужчины, отчасти патриархальными. Выходило, что Воспитатель - а пресса почти наверняка назовет его так, когда прознает - желал получить идеальную женщину. И регулярно лажал, иначе не было бы необходимости устранять ошибки. А вот Дженни Мур, таким образом, оказывалась не экспериментом, но результатом. Быть может, с некоторого времени - соучастницей.
"Дьявольщина".
Манера ругаться странно изменилась. Раньше Джеймс подумал бы что-то вроде "Ну ёб твою мать". А теперь - какая-то доисторическая дьявольщина, чёрт побери! Впрочем, тело тоже менялось. Джеймс покосился на собственные раздавшиеся плечи, на невесть откуда взявшиеся банки, квадры - всё за какие-то пару недель, будто сушился годами! Конечно, задохликом он никогда не был, но и быком - тоже! А еще загар. Точнее - загар, блядство! Подумать только, пять лет не бывать в отпуске, но внезапно окраситься в приятный золотистый оттенок, точно на пляжах Средиземноморья все лето провалялся!
"И там же качался, угу".
Вдобавок, мочка правого уха постоянно казалась тяжелее левого, и Джеймс непременно сдался бы в психушку, но этому мешал маньяк.
- Знаешь, Мэри, в моей голове - звери. Они бы тебя съели, если бы я разрешил...
Мэри осталась на ночь. Сам Джеймс никогда бы не остался ночевать у смуглого сутенёра с фигурой какого-нибудь чертова бога войны, но мисс Экспертиза лишь задумчиво поинтересовалась о наличии в квартире пространственно-временного кармана. Или хотя бы солярия с качалкой.
- Но спят мои злые звери. Тебя видя в каждом сне...
Или в лесу. В том, где нашла себя Дженни Мур. Как бы то ни было, а улики сами себя не найдут. И догадки сами не подтвердятся.
- А ту пантеру, которая из зоосада сбежала, так и не поймали, - Мэри глянула на зеленеющие кроны и тут же споткнулась, едва удержав на плече тяжёлую сумку. - Как-то я себя в этом лесу странно чувствую. Слишком мало потолка и всё какое-то недостаточно белое. И постоянно ждёшь вот, что кто-нибудь на плечи прыгнет, как в чёртовой пёстрой ленте у чёртова Конан Дойла. Терпеть его не могу.
-Нельзя смешивать странное с таинственным, - процитировал Джеймс чёртова Дойла, прикуривая очередную сигарету. Кажется, уже лишнюю. - Пантера в этом грязном леске была бы странной, не находишь? Какого дьявола он выбросил эту Дженни тут? Никакого ритуала, разве что аналогия "грязь к грязи".
Рощица в самом деле была грязновата. Некогда пышные леса под Бермондси - и Джеймс убей, не понимал, почему помнит их пышными! - превратились в чахлую поросль по берегам речушки. Вместо ягод и грибов здесь теперь росли использованные презервативы, банки из-под колы, окурки, фекалии и прочая дрянь, какую человек оставляет после себя. Разве что птицы голосили совсем, как в настоящем, диком лесу - пронзительно и по-весеннему.
- Не находишь, что это как раз хорошо сочетается? Странный маньяк и странная Дженни, не менее странный ритуал. Почему бы здесь не оказаться странной пантере? Правда, деревья тонковаты, но во-он за теми кустами она вполне может прятаться. Не в городе же ей гулять? - оглядев лохматый куст, в котором застряла обёртка из-под салфеток, Мэри хмыкнула и пнула носком ботинка подвернувшийся камешек, посылая его Джеймсу. - Не понимая, как именно мыслит этот маньяк, сложно говорить о ритуалах. Может, тут сплетаются лей-линии или что-то вроде? Или луна светит через ветви определённым образом. Или водятся какие-нибудь особенные пауки. Терпеть их не могу. Кстати, а что именно ты рассчитываешь здесь найти? Даже если наш маньяк поучаствовал в засирании леса, каждый окурок на отпечатки ведь не проверишь.
"Нервничает".

Камешек мягко хрустнул под подошвой высоких армейских ботинок, как нельзя лучше подходивших для вылазок в такие вот рощи. Вспыхнула и погасла во рту сигарета, потянув сладковатым дымом, а Джеймс снова подивился тому, как замедленно, отстраненно озирает он окрестности. Кем бы не был его двойник, поселившийся в голове, он совершенно точно умел в сыск. А еще ему, так же как и самому Джеймсу, очень хотелось, чтобы хоть раз улики валялись прямо под ногами. Как в тех фильмах, где сыскари, лишь только войдя на место преступления, немедленно находят окурок с отпечатками пальцев, свежей слюной и губной помадой преступника. Но вместо поисков заветного биоматериала маньяка, Джеймс успокаивающе улыбнулся и отобрал у Мэри сумку, чтобы повесить через плечо. Стрелять она ему не помешала бы, а опыт соседа по сознанию говорил, что если маленькая начала нервничать - жди беды. Женщины с тяжелыми сумками бегали плохо.
- Я не ищу, Мэри. Я пытаюсь понять, что он хочет сказать этим лесом. Почему именно этим? Ясно, что он не хотел убить Дженни, иначе выбросил бы подальше, где не шарахаются собачники, наркоманы, куда не приезжают трахаться или напиваться. Но и в чистом парке он её не оставил ведь! Почему?
- Может, он никогда не приезжал? - Мэри нахмурилась на стаю ворон, кружившую неподалёку, над рощицей. - Я хочу сказать, как чисто городской правильный мальчик представляет себе пригород? Чистый воздух, цветочки, птички, тропиночки для прогулок и иногда степенные парочки прогуливаются с любимыми собачками. А в городском парке - опасно, там тебе и гуляки, и подростки, и уборщики... ну, когда мэрия находит деньги. Констебли.
- Ты бы стала выбрасывать свою жертву там, где никогда не была? Когда не знаешь, в какое именно время пройдут степенные парочки и как часто они ходят? Не думаю.
Зато вороны явно что-то знали и думали. Джеймс прищурился на них, затягиваясь, и направился к этому воздушному хороводу. Нутро сводило от поганого предчувствия, но не взглянуть на падаль он не мог.
"Только бы не очередная девушка!"
- Не зна-аю, - протянула Мэри. - С одной стороны - да, ты прав. С другой - если бы я жила больше в собственной голове, а не в мире, если бы думала, что знаю всё и не глядя... часто ли люди перепроверяют то, во что верят? Может, для него этот лесок - старое место культа. Перерождение, врата... ой. Овечек жалко. Скажи, а когда под Лондоном в последний раз видели волков или ещё кого такого же? Веке в семнадцатом?
Три окровавленные растерзанные овечки между тремя старыми тисами были почти поэтичны. Кружи над ними три вороны, Джеймс пал бы на колени и вознес хвалу какой-нибудь Морриган. Но ворон было много, они громко граяли, не спеша клевать овечек. Джеймс медленно приложил ладонь к следам когтей, которые были явно не волчьими и даже не пантерьими - звери не ходили со сдвоенными зазубренными и тупыми ножами, оставляющими бахромистые разрывы на коже. А еще звери жрали всё, особенно - ливер, не выбирая только сердца и не разбрасывая вкусные легкие и печень по всей поляне.
- Помнишь, я тебе говорил, что будто живу в двух мирах? - Над лесом ползла глухо ворчавшая черная туча, готовая разродиться ливнем. - Так вот, мой второй чуть ли не вопит, что это не волки. И мне жутко хочется позвонить ведьмаку. Или вызвать взвод Джонни Рико. А ещё лучше - всё сразу.
- Ещё можно вспомнить Лавкрафта, тогда остаётся только лечь и тихонько ползти в сторону Рлъеха, - без энтузиазма отозвалась Мэри, проверяя глубину разрезов на шее овечки, за которую наверняка очень переживал безвестный фермер. - Или у этой пантеры очень разные лапы, или их тут было больше одной. И больше двух. Знаешь, один знакомый, Сырая Глазунья, как-то вывел, что зоосад ещё со времён холодной войны закупает почти втрое больше кормов, чем нужно для заявленного тоннажа зверья. И что логистика там странная, будто зоосадов на самом деле как минимум вдвое больше. А этот твой... второй ты что-нибудь полезное советует?
- А сдрапать, - в подтверждение туча оживилась и радостно продемонстрировала молнию. - Давай будем оптимистами, все это сделал псих, повернутый на фантастике. Подражатель. Ищет свою Эллен Рипли, скажем.
Под капотом "Импалы" Джеймса было двести лошадей. К сожалению, ни одна из них не умела ходить по лесу, и драпать к дорогой американской конюшне тысяча девятьсот шестьдесят седьмого года выпуска пришлось бы пешком. Что Джеймс немедленно принялся делать, одной рукой вытаскивая оружие, другой запихивая Мэри за спину и вбок.
- Славный Скотленд-Ярд не бегает от психов, повёрнутых на фантастике, - резонно заметила Мэри. - Или от мутантов, призванных разрушить овцеводство Советского Союза. О, а может, это всё план правительства? Такое сообщение местным фермерам в духе: "следите лучше за своими чёртовыми овцами и козочками, а то мы их сожрём"?
Из-за рощицы, перекрывая гром, долетел пронзительный женский голос:
- Несси! Не-есси! Да куда ты подевалась, паршивка!
- В Лох-Нессе утопилась, вестимо, - иногда славный Скотленд-Ярд бегал от психов в сторону потенциальных свидетелей. Даже если у них, свидетелей, собачек звали как чудовищ. По крайней мере, доисторические ихтиозавры вряд ли умели мерзко пронзительно тявкать.
- Подонки! - Свидетельница оказалась старушкой лет семидесяти, удивительно похожей на королеву. Вот только сумкой она орудовала совсем не королевски, со сноровкой, выдающей ветерана. - Получай гранату, фриц! Несси, фас!
- Скотленд-Ярд! Это ваша собака загрызла трех овечек?
Стряхивать с ноги грязную псинку, доставая при этом ксиву, оказалось очень неудобно. Но в этом Джеймс был виноват сам - нельзя выскакивать на людей из кустов, вооруженным до зубов. Люди от такого обычно нервничают.
Старушка от такого заявления оторопела, замерев с воздетой для очередного удара сумкой.
- Вот полиция нынче, - задумчиво выдохнула она, оттаскивая свою собачонку за ошейник. - По лесу шарахаются с дамочками, нет бы маньяков ловить, или этих... накроманьё! Но нет, честных ткачих обвиняют в непойми чём. Чтоб вы знали, юноша, моя Несси если кого и загрызла, то только пару сосисок!
- И это ей вряд ли полезно. Вон как характер портится, - заметила из-за плеча Мэри, тыкая в сторону собачонки носком ботинка, на который та радостно сфасилась снова.
- И много вы тут маньяков и наркоманов видели?
Скепсис в голос подпустил тот, второй, пока Джеймс озирался на шуршащие, поскрипывающие кусты. Если это была сбежавшая пантера, то ей не мешало бы смазать суставы.

- А как же! Не будь я миссис Паркинсон, - обрадовалась бабка. - Я ведь всё записываю! Вот недавно, приезжает сюда подозрительный тип на Ауди. Сотой, по-моему. Семь-шесть-два, то ли гав, то ли рав. Приезжает, а Несси решила дела свои сделать, а она у меня леди. Не чета вам, барышня.
- Отлично, - стоять на месте становилось до того нервно, что Джеймс снова закурил. Вокруг скрипело чаще, оживленнее, и мерзкая, но истинная леди Несси умчалась в кусты, радостно тявкнув. - Делает, значит, леди Несси свои дела, а тип на Ауди - что?
- Так тоже, нуждился, - удивилась миссис Паркинсон. - Не джентльмен, прямо при нас с Несси. А потом мешок выкинул и уехал. Загадили леса, негодяи. Вот в мое время...
"Семь-шесть-два, то ли гав, то ли рав, значит..."
Пробить все сотые Ауди с такой комбинацией букв и цифр было не сложно. Хоть и безнадежно, потому как будь Джеймс маньяком, непременно угнал бы машину, чтоб вывезти жертву в лесок. С другой стороны, в салоне и багажнике могли остаться биологические следы, и...
Псинка истерично завизжала, потом заорала от боли - и замолкла, когда из кустов донесся хруст костей. Нервно дёрнувшись, Джеймс кивком поблагодарил старушку, лихорадочно размышляя будет ли совсем не рыцарски бросить бабку на съедение кустам и сдрапать на реку. По всему выходило, что - будет. Впрочем, невоплотимое желание пальнуть по кустам это не отменяло, напротив, усиливало.
- Э... миссис Паркинсон... тут из зоопарка пантера сбежала, - сквозь сигарету выдавил он. - Я слышал, все эти тигры собак любят. Вот. Вы б домой шли.
Старушка кивнула, покопалась в сумочке и достала гранату Миллса образца сорок третьего года, при виде которой затих не только Джеймс, но даже кусты.
Старина Билл Миллс изобрел ее в тысяча девятьсот пятнадцатом, с вооружения эта штука была снята в тысяча девятьсот восьмидесятом, но Джеймсу пришлось осваивать канитель, сопутствующую броску: отвинтить шайбу, вставить капсюль-детонатор, завинтить шайбу...
"Розовая полоса, - отстраненно подумалось ему. - Тротил".
- Разлёт осколков - до ста ярдов, - в тон мыслям спокойно заметила Мэри, отбирая у Джеймса сумку и перехватывая её поудобнее. - А бросить можно где-то на двадцать. Почему-то у меня это плохо складывалось ещё когда читала инструкции. Не спрашивай, зачем.
Оказалось, что старушки-ветераны не только умеют сопротивляться болевым на кисть, но еще и гранаты отдают, матерясь, как морской пехотинец. Впрочем, второй-я снова действовал сам, пока Джеймс последовательно паниковал, вспоминал, есть ли у него ордер на обыск старушки, и думал, как не превысить все, что превышать нельзя.
- От осколков лучше прятаться за человеческим телом, не за сумкой, маленькая, - задумчиво просветил Мэри второй-я, тут же уступая место Джеймсу. - Пожалуй, мне стоит взглянуть, что в кустах.
Погрызанные у основания кусты явили взорам крышки от консервов, иголку и окровавленную шерсть собачки. Еще кусты кто-то перепахал, по виду - когтями. Тем временем, другие, противоположные кусты громко возрычали, почему-то напомнив о саде в "Оверлуке", хотя внешне мелькающие твари скорее ассоциировались с уродливыми, толстыми лисицами, которых Творец по своему недомыслию или прихоти слепил из того, что валялось под рукой. Рычали и мельтешили исчадия крайне угрожающе.
"Я бы сказал, что это охота в загон", - мысль пришла от второго-я, и Джеймс с ней охотно согласился, благо, что дичью быть не хотелось. Особенно, с двумя дамами на руках. С другой стороны, могло статься, что твари попросту отравились бы, куснув Мэри. Вряд ли в своей преисподней они привыкли питаться столь язвительными особами.
"Что-то уже не исправить, что-то ещё не исправить, что-то не исправить, ошибки же я - Делис, Восхищающая, видела все."
Второй-я пожал плечами, шагая в кусты, куда Джеймса так старательно заманивали. Кажется, ноги ему рвали регулярно. Больно было адски. Чудовище, немедленно вцепившееся в ногу выше колена, состояло из одних только зубов. По крайней мере, так показалось Джеймсу. Он схватился за него руками, нащупав редкую шерсть и чешуи, как у крысы. И постыдно свалился.
"Твою..."

5 мая 1535 г. Бермондси.

"... чёртову мать!"
Лес подле грёбаного монастыря святой Магдалины, что под Бермондси, был как обычно сумрачным, подозрительно тихим и мокрым. Совершенно привычным, если бы Джеймс смог объяснить сам себе, какого сраного дьявола он тут делает, если сон его свалил в управе. Хорошо, что кинжал остался на поясе, а не лавке. Плохо, что плаща не было, а без него становилось зябко, и...
Джеймс испуганно ощупал грудь, убедился, что брошь осталась под оверкотом, и попытался успокоиться, хоть это не принесло бы ответа. Впрочем, успокоение внезапно приятно, тонко запахло женщиной, взволновало кровь. Наверное, это было простительно для женатого констебля, уже привыкшего нести все чувства в тёплую постель юной, прелестной супруги, но не в холодном лесу ведь! К тому же, Мэри беременна, и это может быть опасно для ребенка! Джеймс зажмурился, потряс головой, но от томления это помогало мало.
- Пробудившись, на запад он поглядел,
А потом взглянул на восток
И нагую девушку увидал
Внизу, где шумел поток…
Девушка, вышедшая из-за уже начавших зеленеть кустов, некогда бывших горелыми, совладать с собой помочь не смогла бы тоже. Во-первых, она была очаровательно раздета - зеленое шелковое платье скрывало столь мало, что воображению ничего не приходилось дорисовывать. Во-вторых, она оказалась не менее очаровательно светловолосой и отдалённо похожей на Мэри.
- О, да вы заблудились, - сладкоголосо протянула она.
Разум вопил, что девушка - очередная сбрендившая тварь, ибо кто не знает констебля Бермондси? И кто способен поверить, что Джеймс, выросший здесь, может заблудиться в этих лесах? Но телу было тепло, приятно и похотливо. Оно само, отмахнувшись от разума, расплылось в глупой улыбке и повлекло себя к девице. Принудить себя остановиться Джеймс оказался не способен.
- Не заблудился, - только и удалось выдавить из себя. - Иди своей дорогой, су... существо!
- Как невежливо!
В истоме подогнулись колени, и девушка - чудесная, прекрасная, желанная - уложила Джеймса на мягкую, лишь слегка влажную траву. Оглаживая, расстегнула оверкот и рубашку, и Джеймс помог бы ей, но руки не слушались. А когда её зубы вонзились в запястье, и в девушку потекла кровь, самая суть Джеймса, стало совсем хорошо.
- И сказано Притчами: блудница - глубокая пропасть, и чужая жена - тесный колодезь; она, как разбойник, сидит в засаде и умножает между людьми законопреступников. Ибо извнутрь, из сердца человеческого, исходят злые помыслы, прелюбодеяния, любодеяния, убийства. Святы стены божьи, но и блуд в человеке крепок! Доброе утро, констебль.
Похоть вышибло из головы, как валуном из требушета, благо что дама тоже увидела брата-лекаря, который шестововал по полянке, заложив руки за спину. Он говорил почти одухотворенно, мирно и вежливо, но девица всё равно ощерилась и зашипела, дав возможность отпихнуть её ногой и отползти.
- Доброе утро, отче, - твари тварями, а учтивость пока еще никто не отменил. - Успешны ли ваши научные изыскания?
"Кого вы еще расчленили? Куда дели нож Хантера? Что сделаете сейчас со мной?"
- Сегодня - лучше, чем вчера, - заметил брат-лекарь, с презрением глянув на глейстиг. - Вы можете не верить, но я искренне люблю михаилитов - они всегда оставляют лучшие образчики почти неживыми. К тому же, воздух тут хорош, прав был его превосходительство. Леса под Лондоном - источник здоровья, долголетия и приятных открытий, вы не находите? К слову, при случае передайте, пожалуйста, мою благодарность за нож. Немного работы на тонких уровнях - и получился отличный инструмент.
- На тонких уровнях, отче?
Связно говорить получалось с трудом. Во-первых, чертова упырица взяла слишком много. От этого сохло во рту, кружилась голова и отчаянно хотелось, чтобы рядом был Квинт с лекарем. Во-вторых, всё это усугубляло здравые опасения, что брат-лекарь обижен на тот бросок ножом и вознамерится отомстить. И это, когда Мэри ждёт ребёнка!..
Джеймс хмыкнул, хмыкнул тому, что еще получается хмыкать и на всякий случай отодвинулся еще дальше и от твари, и от монаха, уперевшись спиной в ближайшее дерево. Брат-лекарь хмыкнул в ответ, поглядел в небо и принялся неторопливо мерить шагами полянку.
- В каждом оружии, которым... скажем так, пользовались по назначению, остаются частицы хозяина и тех, в кого это оружие пользовали. - Тьма за его спиной волочилась шлейфом, в котором Джеймсу, видимо, благодаря той же упырице, начинали мерещиться лица. У некоторых, кажется, не было глаз. - Эманации, которые запечатлеваются в металле через намерение, действие и кровь. Большая часть владельцев к подобным материям нечувствительны, хотя даже они порой слепо соблюдают подобие ритуалов, связывающих их с любимым мечом, ножом или ещё чем, предназначенным для убиения себе подобных. Разумеется, в таком виде оно сугубо неэффективно, но настоящий учёный может отделить самую сущность оружия, напитанную и со стороны рукояти, и со стороны клинка, и использовать с весьма любопытными практическими эффектами. Открывать определённые дороги, - приостановившись, отче взглянул на Джеймса, подняв бровь, - конечно, только в некотором роде. Если помните, меня всегда особенно интересовал этот аспект. Да. Дороги.
- Помню, - покладисто согласился Джеймс. - Дороги. С тех много думал, удалось ли вам достучаться до небес и кого вы там нашли? Но разве не греховно такое желание уподоблением себя древним идолищам, отче?
Не то, чтобы Джеймса это волновало. А впрочем, возможно - волновало. Когда ты недавно узнаешь, что твой отец - какой-то голый демон-друид, некоторые вопросы невольно воспринимаешь острее.
- Древним идолищам? - Вежливо переспросил брат-лекарь. - Не думаю, что они пытались куда-то стучать или что-то искать. Идолища, любезный сын наш, пахнущий морскими дорогами, суть чурбан безмысленный и бесчувственный. Или вы имели в виду уподобление древним идолопоклонникам? Друидам, о которых писал ещё Цезарь в Записках? Которые, разумеется, могли и стучать, и хотеть, и даже, кто знает, открывать?
"Морскими дорогами?"
Монах, несомненно, говорил о "Горностае". И это пугало, поскольку Джеймс справедливо полагал корабль своей тайной, убежищем и последним оплотом. Он с тоской покосился на лица в лекаревой тьме - их можно было бы и развидеть, и с трудом, по дереву, поднялся на ноги.
- Морскими дорогами, отче?
- Ими, - задумчиво произнёс брат-лекарь, отворачиваясь. Морды за его спиной, впрочем, отворачиваться не спешили, даже наоборот. - Скажите, сын наш, как вы думаете, как мне открыть двери в небеса?
- Понятия не имею, - честно признался Джеймс, старательно игнорируя морды. - Почему - дорогами и морскими, отче?

- Почему яблоко пахнет яблоком? Не потому ли, что упало с яблони, и Ева ещё не успела его подхватить? Если бы успела, оно бы пахло грехопадением, а так - всего лишь бесконечностью, началом и единением.
По дереву за спиной Джеймса что-то проскребло, и над плечом взмыло погрызенное, но всё же узнаваемое лицо сестры Делис. Сестра улыбалась и подмигивала отсутствием глаз - обоих по очереди. Отче же продолжал говорить:
- Разумеется, дорогами надо уметь пользоваться. Это всё-таки не яблоки есть, тут надо думать, учиться у знающих людей. Как вы думаете, сын мой, кто в славной Англии больше всего мог бы рассказать о дорогах?
- Это вы сообщаете, что мне пора драпать в сторону Форрест-Хилл или предлагаете брать уроки у вас, отче?
Сестра Делис одним своим видом действовала на тело воистину целебно - хотелось бежать не останавливаясь до резиденции михаилитов, невзирая на потерю крови. Там и люди, разбирающиеся в дорогах, нашлись бы. Но... Констебль в Джеймсе упрямо противился героическому, упоительному бегству от преступника. Более того, Джеймс с трудом удерживал себя от неуместного сейчас "я вас, гнид, давил и давить буду". Решительно, сестра Делис умела напомнить об упущенных возможностях.
В стороне, за деревьями коротко и пронзительно вскрикнула ускользнувшая было глейстиг, а спустя несколько мгновений одна из приземистых собакообразных форм притрусила к брату-лекарю, сжимая в пятой лапе окровавленный платочек. Отче платочек принял и принялся бережно складывать, так и не поворачиваясь к Джеймсу. Зато ворчать платочек не мешал. Даже помогал.
- Наставлять ещё этого барана до полезности... трёх детей нажил, а ходить так и не научился. Стало быть, яблоко от правильной яблони, но не очень пригодное, а яблочко от яблочка есть рано. Или оставить михаилитам, и пусть их наставники страдают? Или, согласно трактатам, dissecare, на тонкие, стало быть, материи? Хм...
Мания - суть болезненное состояние с сосредоточением сознания и чувства на какой-нибудь одной идее, с резкими переходами от возбуждения к подавленности. Так говорили медицинские трактаты, вот только Джеймс никак не думал, что сам станет частью исследования в лапах такого вот маньяка. Что погано - сделать он ничего не мог. Слабого от потери крови, его сейчас любой скрутил бы как котёнка, и это если забыть, что брат-лекарь - сраный маг.
- Определённо, dissecare. Жаль... - подытожил брат-лекарь и даже не видя лица было понятно, что он морщится. - Жаль, что придётся договариваться с этим маньяком, но тут ничего не поделаешь. О, и, кажется, пора. Дилетанты пожаловали.
Молодой михаилит Ворон и в самом деле пожаловал - не вовремя. Минутой бы раньше, и не разверзлась бы под ногами Джеймса тьма, не оставляющая времени даже на "ой" сказать. Разве что позволяющая короткий, тревожный вскрик. Если Ворон был не полным кретином - поймёт.
- Ну вот какая сука, мать его коромыслом, куски глейстиг раскидала? Лапу некуда поставить!

РАЙМОН И ЭММА Де ТРИ

4 мая 1535 г.
Часом позже, лес у поместья Грейстоков у Билберри

Его пресвятое Превосходительство архиепископ Кранмер сидел на пеньке, как самый обычный леший. Разве что мхами не оброс - а жаль, они хорошо шли бы к благостному выражению лица.
- Вы были когда-нибудь в королевском зверинце, сын мой? - миролюбиво поинтересовался он. - Там есть крокодил. Он очень мерз этой зимой, бедняжка.
- Ваше крокодильщество! - вскричал Раймон и успокаивающе махнул рукой вампирятам, насторожившимся не хуже шотландских гончих при виде волка. - Как славно видеть вас в этой усыпальнице... или не усыпальнице, а храме? Ай, не важно, пусть будет просто долиной. В общем, прям душа радуется - вся, что осталась - и не терпится ей поведать о горестях наших с ней, чтобы, стало быть, облегчиться - ну, насколько осталось. Так что сидите, сидите, а я рассказывать буду - и не спорьте, а то в два раза длиннее получится, и ритм собьётся.
- В споре рождается истина, - не согласился крокодильшество, удобнее складывая ноги. - И я бы предпочёл обращение "отец мой" или "архиепископ". А горести, к тому же, укрепляют душу.
- А я предпочёл бы, чтобы в мою голову - она у меня одна, между прочим, последняя - не запускали всякую гадость, - не согласился Раймон, прислоняясь к шершавой узловатой сосне. - Но кто же меня спрашивал? И вообще, вот вышли бы к нам в Лондоне - было бы "архиепископ", а тут вокруг разве Лондон? Вовсе даже нет. Лес. А кто в лесу водится? Правильно, михаилиты и крокодилы, но рассказать я хотел не об этом. А начать и вовсе с того, как героически, под пыханье молний и пыхтение Саффолка, под стоны и страдания нежити богопротивной спасал Его Величество от истощения чувственного. Зачтётся ведь это на каком-нибудь суде? Только о них, о судах уже и думал в тот страшный миг, поскольку стар уже и в глаза всякое глядит, порой по нескольку раз за ночь. И вот смотришь в ихние всякие гляделки, и гадаешь, в какую сторону весы-то качаются, и чьи именно.
Кранмер сочувственно покивал, отколупывая от пенька хрусткие чешуйки.
- Вас по голове били, сын мой? Надо же, до чего суровы обычаи михаилитов. Спасли короля - и во славу Божью, за что же ожидать отпущения грехов, если сие долг любого верного подданного, а паче того - рыцаря? За бескорыстие Господь прощает, за чистодушие. О чем говорить-то хотели, кроме головной гадости?
- Ни о чём, - удивление в голосе было ничуть не наигранным - вот что-что, а разговаривать с Кранмером после визита к брухе не хотелось вовсе. Но было нужно. - Но поговорю, потому что как-то чем дальше, тем больше жизнь состоит из делания и говорения того, чего не хочется. Местами даже из не вполне правильных чувствований, без которых вполне себе обошёлся бы. Но вернёмся к чистодушию, бескорыстию и рыцарственности, это вы правильно сказали. Представьте... а хотя вам, наверное, не надо представлять, так просто увидьте взором внутренним тот славный день, когда Бермондси начали окружать кадавры. Первые весточки-то прилетели, когда тётки к реке за гусями ушли, да без них и вернулись, потому что "не положено", "вали отсюда" и тучи чёрные такие над головами сгущаются, страшно!
- Это кадавры отвлекли вас от искреннего намерения принять мое приглашение к ужину?
Раймон погрозил пальцем.
- Так вообще втрое дольше будет, но если угодно - нет, это на меня всегда так сети действуют. Поверите, каждый раз как вижу, так с искренних намерений сбиваюсь, и благодушие пропадает... но тсс, речь не об этом, а о том, как за спинами кадавров неслышно ползёт на берег злой наёмник, а следом - ещё один, и ещё с отравленной иглой в зубах. Нетрудно было им пробраться через цепь кадавровую, ибо были с ними в сговоре, и даже ни одна костяная гончая не гавкнула. Несложно было и пробраться в Бермондси, потому что тётки же. В смысле, переоделись, небось, в гусятниц грех-то какой. Ну, хоть груди не пришлось бинтами перематывать... а, простите, это из другой сказки. И уж точно не составило труда убить безвинного юного стражника, юношу, едва попробовавшего грудь... э, ну, вы поняли. Так отчего-то особенно жалко, потому что это мы-то - старичьё, чего нас жалеть, а вот юноши... оборвалась верная и чистодушная жизнь от удара по голове, и вот вместо поддельной гусятницы уже - поддельный стражник. Представляете, на что такой способен?
Наполовину убиенные юноши согласно и одновременно кивнули и тоже уселись на пеньки.
- Наемники - тоже дети Господни, хоть и живут с Его попущения, - умилился на них Кранмер. - И с чьего же наущения этот стражник совершил грех?
- Ещё не знаете, какой грех, а уже интересно, с чьего наущения? Словно сами не знаете, - вздохнул Раймон, отчётливо и честно понимая, что без Эммы читать других людей попросту отвык. С тварями оно было попроще. - И вышло так, что леди Фламберг в эти суровые времена осталась в крепости, кою полагал я нерушимой - в доме сэра Клайвелла. И будучи леди богобоязненной, смиренной - в монастыре выросла! - человеколюбивой фиалкою, нежной и послушною розой и ещё много приятных слов, не могла она не ответить на тревожный стук в дверь, не попытаться помочь усталому окровавленному человеку. Глупо, конечно, но что поделать? Унесли её, в общем, умыкнули, украли и ещё много гадких слов. А, да, телохранителя при этом тоже убили. И вот обидно мне стало и до края горько, ваше архиепископство, - Раймон наклонился вперёд, сложив руки на груди. - Я-то, между прочим, всю Англию обскакал в поисках кусочков заказанного, хотя и не норманну мерзкому такое искать и в руки брать. Подошвы стальные почти стёр, и посох тоже. А в награду что - сеть? Ну, это ладно, идея хорошая, сам обзаведусь. Подсыл в голове? Ну, ладно, тоже неплохо получилось, запомню, потому что учиться надо у лучших - хотя за половину себя как-то обидно, что стереть пришлось, пока избавлялся. Но вот женщин, замечу, я ни у кого из вас не крал. Перебор, господин отец реформации.
- Горче смерти женщина, потому что она – сеть, и сердце её – силки, руки её – оковы, - пробормотал под нос Кранмер недоуменно. - Я не краду чужих женщин, сын мой. Своих хватает, да простит мне этот грех Господь. Потому, если хотите чего-то, потрудитесь говорить ясно, а не притчами. А кусочки вы вовсе обещали доставить доброй волей, клещами вас не пытали.
- Что на артефакт соглашался доброй волей - не отрицаю, - согласился Раймон. Благо, с этим спорить смысла не имело. - Но ведь потому и обидно. Кто может сказать, что михаилит Фламберг не искал? Кусочки найденные мне свидетелем - искал, и буду, потом что интересно же. А что артефакта целиком пока нет - так кто ж вам виноват, что оно кусочками на семь сторон света рассеяно? Будь один артефакт - уже нашёл бы, а если их больше - надо больше времени, верно? Верно. И отвлекать меня от поисков похищением ценных любимых цветочков - стрелять себе из лука в колено, потому что тяжело думать о венце, когда змей... фиалки нету. Вот найду - снова можно будет о кусочках думать. И вообще, я ведь даже чек ваш почти не обналичивал! На подножном корме живём, а тут такое эх. В общем, обидели вы меня безмерно, господин архиепископ, но вот душеньке от рассказа и легче стало, так что благодарю - но смотрю осуждающе, так и знайте. Даже когда вас рядом нету.
- Господи, видишь ли ты, как я страдаю от сего непутёвого своего чада? Скажете ли вы, кто вас обидел кражей супруги, сын мой, или сие останется тайной навеки?
Раймон только руками развёл от такой не-кадавровости.
- Ну, господин, если уж вы не знаете так, что это прямо говорить надо, то, видимо, здесь пока тайной и останется. Что же, приятно было увидеться, да и душе, как и думал, полегчало. И вам доброго вечера, стало быть.
Договорив, он отлепился от дерева, чтобы уйти - и чуть не полетел носом в землю, когда лодыжку прихватила внезапно поднявшаяся земля.
"Вот ведь гадкий puissant".
Дёрнув ногу ещё разок, Раймон сдался и укоризненно взглянул на архиепископа.
- А мы разве не договорили? Ну, ладно, только поскорее, пожалуйста, и без очевидного, потому что очевидное гневит Господа и радует ад, а мы же не хотим, чтобы он радовался? К тому же, как вы знаете, меня ждут дела. Много их.
- Что вы здесь делаете, Раймон? Вы, эти презираемые отродья, - Кранмер кивнул на вампиров, - если ваше место - иное? Природа человека от начала мира склонна к идолопоклонству. При таком состоянии мира неудивительно, что в церкви росли и увеличивались злоупотребления...
"Совсем как везде, кто бы мог подумать. А ведь просил же без очевидного. Эх, всем бы только поговорить, а слушать - кому оно нужно, слушать? Хотя, если ты умеешь приковывать слушателей к месту... хм, надо будет попробовать".
Раймон подавил зевок - так, чтобы это было заметно, и печально посмотрел на Кранмера. Учитывая прошлую ночь, учитывая этот день и особенно учитывая ночь, день и ночь предстоящие, куда больше хотелось спать, чем слушать проповеди о давно известном. Особенно когда оно явно не проповедь.
Архиепископ зевнул в ответ, потом ещё раз, и Раймон с удовольствием ощутил, что земля поднялась до колена. Стоять становилось неудобно, но оно того стоило - при случае что-то он сделать всё-таки мог. Да и земляные оковы достались только ему одному.
"Но силён. Даже с речи не сбился. И зевки встраивает там, где нужно набрать воздуха, или звуки растягивает - сразу видно, опыт! А ведь говорить - не мешки ворочать, от богословских разговоров ещё больше в сон клонит. Кому как не мне знать".
- Что суеверие и идолопоклонство принимались за благочестие и истинную религию, и что многие вещи вводились без власти Христа, как чистилище, обет и жертвоприношение Христа только священником, применение и назначение того же самого для тех людей, за которых священники будут петь или совершать мессу, и для таких злоупотреблений, какие они смогут придумать; для избавления некоторых от чистилища, а некоторых от ада, если они не были там окончательно определены Богом для пребывания, как они называли это дело; для освящения и сохранения тех, кто отправлялся в Иерусалим, в Рим, к святому Иакову в Компостелле и в другие места паломничества; для предохранения от бури и грозы, от опасностей и угроз морских, для средства против падежа скота, против сердечной тоски и против всяких скорбей и бед. И так прежние боги стали демонами, а все их обещания - грехом.
"Интересно, а если подпалить пень, оно станет быстрее? Или меня просто закопают в землю так, что и вампиры не отроют? Хм, может, он и Его Величество к плитам приковывал, пока убеждал?.. Грех-то какой! Впрочем, наверняка строго верный с точки зрения законников, хотя кто его знает. Не слушать же это всё, особенно вон то, подчёркиваемое. Лучше уж вон, на красоту глядеть, как веточки на ветру шур-шур, как Ник морду скорчил такую, что ясно видно: что-то замышляет. Надо в обучение к лицедеям отдать, пожалуй. Или самому? Нет, чему такой дурак научит, если сам ничему не учится. Почти".
К счастью, речь всё-таки подходила к концу - возможно, благодаря сонливости, а, может, у Кранмера закончились идеи. Опять-таки, почти. Потому что ещё оставалось место для важного. Для предложения, то есть, потому что если место не то, то заблудшего надо направить на путь истинный. И усыплять до этого не стоило, потому что всё равно найдут же и договорят, реформистская Англия тому свидетель.
- Но что есть грех в глазах тех, кто однажды дали скрижали Моисею? Что есть бытие и небытие, рай или ад, когда Создатель всего сущего вложил их в ладони глиняного? Станьте сыном Реформации, Раймон, ваше место здесь, у трона Господа, среди Его слуг.
- Ну, ваше превосходительство, если вот последнее предложение, в отличие от остального, послушать, то что-то в нём, конечно, было, - Раймон говорил негромко, рассудительно и не слишком громко, ибо зачем? - И заговори вы об этом ещё тогда, в Ламбете, то чего бы мне тогда было не согласиться, к трону-то? Но так вышло, что подписывался я без подписи только на венец, и воды с тех пор утекло немало, причём вот как-то выходит, что вся она - поперёк и между. И подсылы вот всяческие прямо в меня, и жена... без жены я о таких сложных вещах вообще думать не могу, между прочим, так что сначала придётся её найти. Так что, если будете так любезны отпустить, то я и пойду. Искать. А потом уже думать о... кусочках. А потом - ещё о чём-нибудь. Голова же полная, больше в неё пока ничего не лезет, видите?
"Пока госпожа Айме не решила узнать, почему её охоту ещё не организовали, и что вообще за шум и дрожь земная".
- Вы, сын мой, негодяй и греховодник, - сокрушенно покачал головой Кранмер, небрежным движением руки подтягивая землю выше, штанами. - Женщины нужны, конечно, но зачем же так о них печься, когда они только сосуды? Приятные для глаз и рук вазы, наполняемые благодатью лишь когда носят наших детей. Ваша же жена - не жена вовсе, ибо разве сочетались вы браком перед лицом Господа? Подумайте об этом на досуге. Равно, как велю вам отбыть сотню "Отче наш", чтобы прелюбодеяние не посещало ваши мысли. Хм, чуть не забыл...
Вампирят злобно рыкнули, когда их тоже удостоили земляными штанами, но от замечаний удержались. Только Майк оскалился.

"Сосуды, да? Ну, спасибо хоть так, ваше puissantство, хоть не зря не слушал".
Глядя на то, как неспешно удаляется Кранмер, Раймон поразмыслил о том, стоит ли снимать с себя епитимью за негодяйство, но только пожал плечами. Оглядываясь на замок Грейстоков, в этом лесу Отче наш помешать совершенно точно не мог, а вот помочь или хотя бы успокоить мысли - ха, словно они были! - отчего нет. Главное - не уснуть самому. Заменяет ли молитва сон?
"Отче наш, сущий на небесах! Да святится имя Твоё..."
Когда-то думалось, что верить - очень просто. Правда же: что было Бог, как не покой, молчаливый слушатель и ультимативное оправдание, прощение и любовь? Оправдание и цель, и смысл? Не сущность, а пространство, в рамках которого ты ничтожен, несовершенен, и, значит, свободен во всём? Формально - над-сущность, облекающая и церковь, и сюзеренитет, самую жизнь от рождения и до могилы - а то и дальше, потому что если молитвы и святая вода действуют на нежить, значит, в нежити что-то всё-таки остаётся от той души, созданной, чистой и благословлённой. Высший, непознаваемый - но существующий вне тебя, твоего влияния! - план. Но всё это было - когда-то. До прихода новых старых богов.
"Да приидет Царствие Твоё; да будет воля Твоя..."
В новых богов верить было никак, только знать. Потому что они-то давали... что? Расширение сюзеренитета, не оболочку, но структуру, в которой и у них, и у всех остальных было конкретное место. Тень от пирамиды в пустыне. В ней было бы очень легко жить, но в картине, где божество отвечало, приходило и давало, где было место вере? И сейчас, в этом чёртовом лесу оно всё мало того, что не давало веры новой, но ещё и - когда-то - разрушило старую. И что оставалось? И где оставалось, если убрать слушателя и прощение извне? В какой план, как и в какую волю верить, если всё, что есть - лишь уходящая в ничто паутина божеств? Или есть что-то над всем? Или просто слой накладывается на слой, пока не сворачивается в дым и зеркала? Нет, определённо, чем дальше, тем верить становилось сложнее. Но, может быть, они и неплохо? Как бы так...
"И на земле, как на небе; хлеб наш насущный подавай нам..."
...то, на что мы и наработали.
За отсутствием веры, всё сводилось к простому. Людям, желаниям, политике. Поиску женщины Эммы - что, может быть, было мелочью в рамках глобальных надмировых смыслов, но внезапно увеличивалось почти до мира, если их убрать. Выживание. Месть. Экспедиция за океан. Домик у моря. Своё племя, наконец, то есть, семья. То, что действительно важно для людей, и нужно ли действительно придумывать стыдливые оправдания и ожидание рая, оправдываться за тварность и скромность месты? Нет, определённо, верить в себя было, пожалуй, труднее всего.
"На каждый день; и прости нам грехи наши, ибо и мы прощаем всякому должнику нашему..."
Верить в Бога же было - вовсе невозможно, хотя разве не нужен какой-то противовес? Что-то вовсе, что подправляет, провоцирует, предлагает, пусть даже ничего не говоря? Это нежити хорошо, она в любом случае гоняться будет, потому что реагирует на правильные слова собственными остатками чего-то, а вовсе не михаилитской верой. Нежити, в общем, хорошо, а миру как? Да и нужна ли эта вера хоть во что-то? Впрочем, об этом можно было подумать позже.
"Не введи нас в искушение, но избавь нас от лукавого".
Лукавый в окружении привычных слов и мыслей о бездуховном, о себе, неожиданно представлялся светловолосым, молодым и на диво голубоглазым некромагом. И звали его, кажется, всё на ту же букву, неожиданно же очень популярную среди желающих белого эмминого тела. Раймон, Рольф, Ричард... если бы оказалось, что ещё и Робу требуется вторая жена, пришлось бы отстреливать эроименованных ещё на подходе. Из арбалета. Впрочем, кажется, Сэм Лист выбивался из списка... но у него наверняка было другое имя. Настоящее. Тоже на эр. Интересно, эта буква важна только в имени, или в фамилии тоже? Во втором имени?..
Раймон со вздохом кивнул уже выкопавшимся вампирятам, чтобы спасали командира из земляного плена. Поразмышлять об сакральной стороне алфавита тоже можно было позже. А сейчас требовалось убраться подальше от поместья с голодной брузяйкой - и всё-таки отправить письмо. Как там... лучше бы Роберту Бойду не слышать об играх с нежитью, которая не упокоилась даже Гарольдом Брайнсом?..

То же время, небытие.

О том, что в обители появился мужчина и это - о чудо! - не брат-лекарь и даже не клирик, Эмме сообщила сначала сестра Екатерина, вечно ошивающаяся на верхней галерее двора, а потому видящая все на свете. Затем - послушница София, рослая, статная, грудастая блондинка, больше похожая на валькирию, нежели на монахиню. Она источала самодовольство, когда говорила Эмме, хмуро растирающей в ступке травы, о том, что мол, сестра Клементина сказала, будто воин молод и рыцарь. Последней заявилась сестра Эмилия, которая появлялась неожиданно, лишь только разговор заходил о мужчинах. Нося в миру имя Элеоноры, эта представительница одной из знатных семей успела на славу изучить противоположный пол и теперь щедро делилась этими знаниями со всеми, кто был готов слушать. Эмма была не готова, а потому удостоилась эпитета "дикарка". Но, как известно, любопытство сгубило кошку и оно же ее воскресило. А потому, отложив в сторону ступку и пестик, Эмма направилась к сестре-травнице, Аделе. Во избежание соблазна пойти посмотреть, что это там за рыцарь. Тем паче, что за нею пристально следила сестра Магдалена, и любой неосмотрительный поступок тут же мог привести к жалобе настоятельнице и наказанию. Там, в пропахшей травами и зельями маленькой комнатушке травницы и застала их посланница аббатисы, юная послушница по имени Гесиона.
- А говорили, их всех разогнали, - удивилась Адела, выслушав девочку, - да быстро так приехал. Ступай, Эмма, время не ждет.
- А...
- А я тут побуду. Работы много, да и старовата я уже, с молодыми рыцарями беседовать-то. Ступай, ну же.
Эмма с удивлением воззрилась на сестру Аделу, ранее никогда не нарушавшую ни устав, ни правила обители. Но решив, что наставница уж точно ее не выдаст, все же направилась к страноприимному дому, где ее должен был ожидать михаилит. Того она увидела издали, еще с галереи. Под темным плащом невозможно было разобрать ни фигуры, ни одежды. Эмма с некоторым сожалением оглядела свой грязный, в застарелых, застиранных пятнах передник, вздохнула и спустилась во двор. Пробежав по холодным камням - тонкие тканевые туфли не спасали от мороза совершенно - она приблизилась к твареборцу и только сейчас рассмотрела и старые сапоги, и не менее старые перчатки. А еще - темные, почти черные глаза, бледное от недоедания лицо, заострившиеся скулы и готовность улыбнуться. Тишина михаилита пахла можжевельником и мятой.
Над головой громко тренькнула синица, напоминая перетянутую струну лютни. Холод не отступал. Заснеженный лес глядел на Эмму тысячами глаз, тысячами тысяч чувств.
- Конечно, - согласилась она с Фламбергом, - не терпится. Вдруг, оно вас убьет, и у меня появится лошадь в приданое?
Михаилит рассмеялся. Смех в застывшем пустом лесу прозвучал резко и отрывисто. Где-то над головами рассерженно отозвалась сойка, к которой тут же присоединились несколько товарок.
- Вдруг. Главное - не беги сразу, девочка. Мозг у анку как у землеройки. Если он увидит тебя, то обязательно захочет сначала своротить препятствие. Держись за мной - и смотри в оба. Я не шутил, когда говорил, что в округе могла успеть появиться и другая нечисть.
"Девочка?! Да ты чуть старше меня!"
Просьба держаться за ним согревала - но ненадолго. Эмма попыталась закашляться, задохнулась вонькой тьмой, настойчиво лезущей в горло и нос, и от этого открыла глаза. Вокруг была чернильная темнота, слабо светящаяся где-то вдали. Ни лошади, ни михаилита, ни леса - только плоскими червями белесые ленты под ногами, вокруг и везде. Ленты извивались и плотоядно урчали, тихо, за гранью слуха. Страшно было так, что хотелось визжать и плакать.
Рубашка пахла лавандой. Духи Эмма изготавливала сама и очень гордилась, когда у нее это получилось в первый раз. Сейчас, в маленькой хижине, у догорающего очага, раздеваясь перед мужчиной, пусть и отвернувшимся, Эмма подумала о том, что запах цветов – явно лишний, создающий семейственность и уют. Кто ей, этот твареборец, чтобы дарить себя - так? Она побагровела еще больше, хотя казалось, что больше некуда, и спустила рубашку с плеч, придерживая ее в горсти у груди.
- Всё, - прошептала она, поворачиваясь спиной к михаилиту.
Раздались шаги. Какое-то время Фламберг, видимо, изучал последствия наказания за грехи, потом неодобрительно хмыкнул.
Лента извернулась, ударив по пальцам и явно давая понять, что не стоит так вцепляться в бока.
"Жалуется, что тужит. Дьявол, рожать - то на корточках придется, мастерства не хватит принять в подушках. А на корточках, глядишь, и вытужит. Ох, Дева Мария Всеблагая, защити и помилуй... Кресла нет, колыбели нет, свивальников нет, служанку михаилит выгнал, чтоб под ногами у него не путалась... Нитки нет, ножа нет... Зубами пуповину грызть, что ли?"
- Берилл! - окликнул Эмму Фламберг. - Проведи её к окну, как можно дальше от меня. Я попробую унести это... подальше.
Эмма вздрогнула, не сразу сообразив, что Берилл - это ее имя.
- Вы с ума сошли? - Тем же тоном, что командовала тужиться Кейт, осведомилась она. - У нас уже головка прорезалась! Как-то уж унесите... это.
- Твою мать.
"Что мне с этим делать? Случай заезжий, михаилит. Девка родила. Импы. Клавер-р".
Бархат пошёл волнами, словно трава под ветром, а алый платок раскинулся маковым полем. Зачарованная Эмма увидела, как посреди поднимается высокое - даже слишком - дерево, вокруг которого кружатся прозрачные яркие фигурки... очень женские фигурки.
- Как тебе такая жизнь?
Другая лента пискнула, плотно обвиваясь вокруг руки. Ощущение было мерзким, будто глисты, которых в превеликом множество водилось в кишках свиней, утягивали внутрь себя, в свой молочно-белый клубок. Но вместе с тем - на диво правильным. Странная женщина, Эмма. Эти слова вспухли ожоговыми пузырями, испятнав поверхность червя.
"Ничего я не странная. Не всякий, может быть, поймет, что есть на свете однолюбы".
Эмма с визгом закрыла лицо руками, оберегая от терпко пахнущего отвара и ошметьев травы, а когда отвела их, то взгляд, потемневший от злости, не обещал ничего хорошего Раймону.
- Кольцо-то надень сам, кто ж так делает-то, горюшко? - Перебил её чужой голос, мягкий, вкрадчивый баритон, в котором звучал подавленный смех и явный, ничем неистребимый шотландский акцент.
"Кольцо!"
Кольца на руке не было. Серебрянный, изломанный как фламберг, ободочек с изумрудом исчез. Эмма выпросталась из объятий лент и потёрла виски. Кажется, оно осталось под гобеленом в каком-то родильном покое. Но - в каком? И что она там делала? Под кожей закопошился яд хобий - и тогда, и сейчас. Поцелуй растекся им, вызывая дрожь. Озноб?
Пожалуй, да.
"Ты всё-таки оставил меня на обочине".
К иному Эмма прийти не могла. Её не слышали, не видели подле себя, не ощущали, и ей оставалось только перебирать ленты. Даже уйти по ним нельзя было, как она это сделала на Авалоне - тело лежало в сыром каменном гробу, отчаянно мерзло, и еще чуть, еще несколько дней - Раймон останется без наследников, потому что простуженная насмерть Эмма понести не сможет.
"Послушай же меня! Послушай!"
Эмме было всё равно. Сквозь кровь, за чёрным сиянием она различала можжевельник и полынь. А значит - не боялась ничего. Не обращая внимания на магистра, схватившего её за запястье и спешно обжигающего исцелением, она повернулась к этим запахам - неспешно. Неторопливо. Спокойно. Провела окровавленной рукой по кольчуге.
Поцелуй, жадный и горячий, в быстром стуке сердца пах можжевельником. И кровью.
Совсем, как в Билберри.
- Ну и дура, - голоса здесь тоже не было, но он звучал. - Могла ведь через Ника передать.
Эмма подергала очередную ленту. Та щелкнула, скручиваясь клубком. Если Раймон не услышит этот щелчок, то впору сдаться и уснуть навеки. Хоть с Рольфом-некромагом - светловолосым, синеглазым, удивительно молодым - это могло оказаться очень сложным занятием.

5 мая 1535 г.

Солнце уже скрылось за деревьями, но земля и кладбищенские камни ещё хранили тепло. Раймон сидел, прислонившись спиной к покосившемуся кресту и лениво перебирал в ладони кости. Подходящее слово. Римляне таки знали толк. Два кубика, изготовленные в Голландии - если торговец не врал, закладывая душу, - покатились между робкими травинками, норовя застрять в муравьиных тропах. Застряли, нахально глядя в небо двумя кружками.
- Собачий бросок, - слушать было некому, кроме надрывающегося комарья и пасторальных птичек, но отчего бы и не поговорить с божьими тварями? - А ещё говорят, что семёрка выпадает чаще всего. Математики. Этот... Каналья? Нет, кажется, нет. Тортилла? Тоже нет. А, неважно. Кому нужна математика, когда можно вот так...
Раймон хотел было подтолкнуть кубики магией, но сердце к этому не лежало, поэтому пришлось просто пальцем. Единица и шестёрка выглядели куда лучше. Не бросок Венеры, ну так и кубики у него не в виде Эммы с нарисованными где надо чёрточками.
Ставки в этой игре измерялись королевствами и божественными доменами - и это было слишком много для брата Фламберга или даже Раймона де Три, сына запроливной шпионки. И вот он, этот самый сын, сидит у саркофага, чтобы похитить чужую женщину - пусть и бруху, - чтобы вернуть свою, похищенную кем-то ещё. Круговорот женщин и магистров в природе. Бруха или магистр, магистр или бруха. Не обретая Эмму, некий брат Фламберг что-то приобретал при любом итоге, но не слишком ли было много такого выбора для того, кого устраивало чуть жульничества в кабаке, пусть оно и привело в тюрьму, чуть розыгрыша настоятельницы монастыря под Бермондси, пусть он и привёл к этому саркофагу?
Брошенные кости снова упали единицами вверх, и тот, что слева, ещё и ехидно подмигнул склонившейся под ветром травинкой. Нет, такие игры ему радости и удачи не приносили тоже, так зачем продолжает играть? Вполсердца - понятно, что ни богу свечка, ни чёрту кочерга, не поступки, а полушажки в темноте ради чужих игр. Даже грёбаное магистерство пришлось придумывать, потому что вовсе оно ему не сдалось.
Разве его это путь - скармливать бруху магистру или наоборот? Но если другие игроки за этим же столом поступают так - не приходится ли играть по их правилам? Сидеть вот тут с мешком соли вместо того, чтобы взять в охапку Харпера, зачаровать к дьяволу и при помощи Немайн за день обшарить все поместья чёртова сэра Рольфа? Может ведь новоиспечённый баронет шастать по землям своего тестя?
Раймон пожал плечами. Может или не может - кто его знает. Главное: чем бы это всё не закончилось, одно Раймон знал точно: в Англии ему месте больше не будет. С Эммой или без, дальше ждали океан, и новая земля, которую пока что не успели испоганить... Раймон хотел было закончить мысль словом "люди", но вместо этого только пожал плечами. Словно нежить и все эти фэа - лучше. Всем хочется больше, больше, больше всего, и со временем у некоторых это больше разрастается в игры в войну за земли, словно землям не всё равно.
Это раздражало так сильно, что захотелось встать и что-нибудь пнуть, но было слишком лень. Равновесие. Вот. Англию портила нехватка равновесия, баланса. Слишком много желаний без оглядки на другие желания. Это Раймон понять мог - в конце концов, он ведь и сам хотел большего. Может, потому и раздражало то, что его больше было каким-то совсем крошечным рядом со всеми этими титанами духа, власти и политики? То, что ему было лень?
- Скорее уж то, что так рано или поздно потребуют больше, чем мир может дать, - мрачно заметил сам себе Раймон. - Или захочет.
- Да словно и тот моряк хотел отдать больше, чем проиграл, или все те зарубленные твари, полуразумные или вовсе безмозглые, - цинично ответил Раймон, сгребая кости. - Просто кто-то слабак. О брухе он, видите ли, переживает, зная, что с ней могут сделать в резиденции. О магистре вот. Даже о той ведьме, душа которой, наверное, тогда же и выгорела.
- Может, моряк и хотел, - задумчиво сказал Раймон, делая бросок. Хм, семь. Странно. - Было в нём что-то эдакое. Но вот те русалки в деревне с двоедушницей...
- Куда кто-то боится возвращаться, чтобы не увидеть, чем тот договор закончился, и как быстро, - перебил Раймон, срывая травинку. - К слову, вот, травинка. Ей тоже больно, небось.
- До определённой границы, - заметил Раймон, срывая ещё одну, с муравьём, - это как раз не имеет значения. Вопрос, кто эти границы проводит, и как именно. Беда в том, что все эти крупные проводилы как-то забывают о мелочах, считая травинками всё, что ниже.
- Ну, всего, конечно, меньше, чем травинок, - признал Раймон. - Но разве прямо таки настолько? И вообще, Раймон де Три хочет, чтобы мир стал нирваной, в которой, замечу, ни мысли, ни действия, поскольку они ведут к несовершенству? Как там в диспуте тех странных индусов... или не индусов? Зараза, вот надо было прогуливать уроки. Одно слово - роза. И та, которую лошадь без пригляду жрала, и та Роза, с которой Раймон в это время развлекался. И вообще, как это разговор пришёл к такому, когда начался с простого - брухи да магистра? Справедливость и равновесие в мире ему подавай. Решил в друиды податься, что ли? Почти уверен, что у тех жизнь была ещё мрачнее. Как раз из-за определения границ, потому что тоже ведь - определятели. Оно тебе надо? Тем более за океаном. Хотя - искусительно. Там оно, кажется, попроще. Пока что. Но люди - люди, заметь, те же. И, если ты туда двинешься - божественное тоже. И что, думаешь, твоя Эмма одобрит?
- Одобрять скучно, - толстый черно-белый кот, отчаянно воняющий скорбью, возник рядом и с интересом потрогал лапкой кубики. - Не тошните мне на голову, сэр михаилит, на что вам одобрение? За него не платят.
"Ну вот, даже хозяин кладбища считает, что скучно".
Раймон подтянул кости к себе и встряхнул, прислушиваясь к ощущениями. Правильные, стёртые пальцами, кружками, столешницами. Странно, что даже не доставал их с... да, с тюрьмы получается. Не до того было.
- А что не скучно? - Поинтересовался он, и ответил сам: - Раздавать им всем люлей за то, что такие вот они падлы и воруют, что ни попадя, впутывают во что ни попадя и вообще. Осталось придумать, каких именно люлей.
Кости стукнули в землю и подкатились к коту. Одна единица, одно ребро. Не так и плохо.
- Чтобы я имел что сказать вам за люли - то таки нет, - кивнул ему кот. - А вот что падлы будут себе продолжаться без люлей - то таки да. Вы только не умирайте среди полного здоровья прямо здесь. Обождите для раздачи. Значит, говорите, воруют?
Он снова потрогал лапой кости, катнул их обратно. Задумчиво поглядел на две шестёрки.
- А чего бы и не прямо здесь? - Заинтересовался вместо ответа Раймон, подкидывая кубики на ладони. - Место хорошее, ухоженное. Может, тут даже не воруют.
Встрёпанная ворона выдралась из окружающего кладбище леска и нагло заграяла. Значит, почти пора. Пора - а как ничего не было понятно, так и осталось. А ещё говорят, что кладбища помогают думать. Спокойно, тихо, медитативно, наедине, так сказать, с вечностью. Или для этого надо лежать в могиле?
- Молодой человек, не заразмышляйте так кучеряво. Мертвый михаилит ведет себя так, как будто у него есть деньги, чтоб себя так вести. Живой - тоже. Вы сделаете мне беременную голову.
Вороны кота не интересовали совершенно. Он алчно поглядывал на кости, рассеянно почёсывая задней лапой пузо. Раймон аж обзавидовался. Ему тоже хотелось играть в кости, чесать лапой - передней - пузо и совершенно не интересоваться воронами. И, возможно, лежать при этом на чистом, ухоженном кладбище. Мысль была крайне искусительной, поэтому он катнул кости коту.
- Держи. Были мои, долго были, теперь твои будут. А мне пора вести себя так, словно денег нет вовсе, а потому и терять нечего.
Тяжело поднявшись на ноги, он подцепил носком сапога ломик, перехватил и оценивающе оглядел саркофаг. Судя по тем обрывкам, которые, чередуя мысленным карканьем, передавала облезлая пернатая тварь, Роб там, в лесу, отчаянно горланил похабные песни. Сиречь, выманивал добычу на себя, и что-то Раймону подсказывало, что долго выманивать не придётся. Наверное, интуиция. Или задница, хотя это, кажется, было одно и то же.
Впрочем, об этом тоже можно было подумать потом. И о том, что вместо всех этих игр достаточно было бы натравить на след Эммы Девону. И что нечего торопиться, но для этого нужно думать, а думать никак и нечем. И о том, что давно стоило сесть на корабль и уплыть куда подальше - и удачи таинственным похитителям проворачивать такое на чужой земле с чужими правилами. И о том, что даже если сейчас Эмму вернуть, её наверняка украдут снова. И снова. И снова, и ничего он со своим хвалёным мастерством и хвалёными орденскими знаниями с этим не сделает.
Поняв, что думает слишком долго, Раймон тряхнул головой и подкинул ломик в руке. Ладно. Девоны и прочее - ждали, а сейчас требовались другие методики. Стандартные и очень михаилитские.

РИЧАРД ФИЦАЛАН

Нет времени, ибо АД.

Наместник в преисподней - это должность, за которую отдал бы душу любой. Власть, могущество, все людские помыслы, все самые сокровенные желания у тебя в руках, а над тобою - только Господь Бог.
Любой радостно кинулся бы в объятия адского огня. Любой, но не Дик.
Голову что-то нестерпимо кололо, а когда Дик покопался в волосах, то в ладони остались изогнутые красные рожки на крайне неудобных застежках. Привычная одежда тоже исчезла, сменившись странного вида штанами, не менее странной рубашкой из тяжелого шелка и убийственно странными то ли сабо, то ли туфлями. А под седалищем обнаружился трон из черного, под тон одежде, мрамора. Сидеть на нем было твердо, неудобно, но от него вниз стекали бесконечные ступеньки, ведущие в бездну.
Если подумать, Дик ожидал чего-то более величественного. Столпов и колонн, возносящихся в алое небо напоминанием о потерянном рае. Демонов на перепончатых крыльях, парящих в этом небе с вилами. Ждал увидеть Пандемониум - блистательную столицу, огромный замок с залом и портиками, выстроенный тем же архитектором, что и небесные чертоги. Где-то тут просто обязаны были плескаться волны кипящей смолы, но всего этого Дик не видел. Только трон и бесконечные ступени.
- Дьявольщина.
Особая ирония - поминать дьявола в аду, куда наместничать послали волей богини-покровительницы. С другой стороны, роптать было грех - ха! Потому что где, как ни в пекле, можно было отыскать концы, ведущие к Эмме?
На одной из ступенек трона восседала Хизер. Слабая замена сестрице, но хотя бы её никто пока не отнимал и не уволакивал.
- Как думаешь, королевой ада быть интереснее, о Хи?
- Страшнее, - Хизер передёрнула обнажёнными плечами, оправила платье из обтягивающего чёрного шёлка с разрезом от талии. - Или нет. Подумаешь, ступеньки смотрят вожделённо и урчат. Я же, в конце концов, живу с лордом Греем, чем меня эти ступени ещё удивят.
- Смею надеяться, что лорд Грей не урчит. Хотя, это платье... Пожалуй, смотреть вожделенно я согласен. Идём, поглядим, где у них тут всякие нечестия и беззакония.
Жители города того, дети Велиала, то есть, без ярма... Дик поднялся с трона, протянул руку Хизер, начиная шествие вниз по лестнице. Если сидеть на заднице, ничего полезного не узнаешь и не увидишь. Ни блудниц, лижущих раскаленные сковороды, ни восемьдесят восемь легионов демонов, ни особенно того, как распределять чины и привилегии.
- Хочешь, мы отыщем здесь Лилитану и ты убьешь её еще раз?
- Хочу, - кровожадно согласилась Хи и тут же задумалась. - Или королеве скорее пристало наблюдать и слушать? Я рада, что ты вернулся.
- Мне стало жаль того, кому ты станешь портить жизнь после меня, моя чокнутая леди. Знаешь, что самое приятное? Лилитану можно убивать бесчетное число раз, спрашивая при этом о том, что она сделала с тобой. И сладкого Герберта - тоже. И вообще всех, кто...
Дик тряхнул головой, напоминая себе - он здесь временно. И помимо упоения местью, он должен найти пути к Эмме, а еще попытаться управлять этим лестничным царством так, чтобы оно хотя бы не развалилось к возвращению хозяина.
- И кто ещё делает что с кем, - Хизер задумчиво кивнула, поправляя на внезапно пополневшей груди платье, так и норовившее сползти. Или спрыгнуть. - Кажется, мне нравится быть королевой. А каково быть наместником в преисподней? Как-то здесь очень однообразно и... уныло?
- Это потому что я хочу говорить с тобой, - признался Дик, - а сойди мы с лестницы, на нас сразу напрыгнут с прошениями, петициями, требованиям закупить хорошие дрова для костров, утвердить гильдию детоубийц или воткнуть вилы в зад нерадивому бесу. Подозреваю, обязанности наместников здесь вряд ли отличны от обычных человеческих.
Он и в самом деле полагал, что лестница длится ровно столько, сколько это нужно ему. И что за столпами и серой пеленой толпятся демоны, населяющие этот мир и наблюдающие за сошествием нового наместника.
- Королева в восхищении, - томно проговорила Хизер и, словно тренируясь, протянула руку к очередному столбу. Тот услужливо вытянул зубастую пасть и клацнул над пальцами. - Да, пожалуй, справлюсь. Но, о, милорд, о чём же вы хотите говорить? О, говорите же!
- Для начала о том, что я получу, если решу искать не Эмму, а ключ к вам, миледи. Как вы знаете, я не самый терпеливый человек на свете, а ваши причуды несколько утомляют.
Дик милостиво кивнул зубастым колоннам. В самом деле, если подумать, то Эмме грозили не только явные похитители, но и тайные, желающие её воспитывать. И если допустить, что с явными Фламберг разберется, довериться ему в поисках сестры, то горе-воспитатели были доступны только Дику, бестолковому комиссару Харперу и наместнику этой части преисподней. Но опуская очевидную выгоду, Дик оставался при сбрендившей Хи, которая не годилась ни в леди Фицалан, ни в наложницы, ни в королевы.
Хизер помедлила на очередной ступени, провела рукой по возникшим под пальцами чёрным перилам. Эти почему-то не выгибались и не урчали.
- Когда-то Гарольд Брайнс спросил меня, что я умею - и я честно ответила, что ничего, потому что для него это было правдой. А сейчас мне страшно, что я могла бы стать кем угодно - и не могу, потому что раздираю на части сама себя. Мои причуды визжат внутри, и хотя прикосновения и вопросы помогают - они помогают и причудам. Я... я хотела бы найти этот ключ, но сама, наверное, не смогу.
Перила услужливо возникли и под локтём Дика, как только он вздумал лениво облокотиться на них.
- Драматично, - порукоплескал он. - Тебе бы пьесы писать. Но я знаю, что ты умеешь и об этом не спрашиваю. И слышу визг твоих причуд, которым вторят мои тараканы в башке. Я спрашиваю, получу ли умную, преданную женщину, готовую пройти со мной путь до конца? Проклятье, ты меня заразила драмой! Иначе говоря, миледи, предлагайте, обещайте. Вы же нынче владычица преисподней, хозяйка дома греха и пороков. Кому соблазнять, как не вам?
Дик отдавал себе отчет, что найдет ключи к ней даже без уговоров и обещаний - из простого упрямства, малой толики злости и безграничного недовольства теми людьми, которые посмели мнить себе, что могут решать его судьбу. Однако, хотелось хоть каких-то гарантий. Иначе получалось, что он тоже растит, воспитывает и образовывает Хизер для кого-то, а не для себя. Греховное желание сестрицы не отменяло и не запрещало пригреть подле себя другую. Впрочем, как и обладание.
- Ой, милорд, я и предложу, и пообещаю всё на свете, да только чего это стоит? Мои тараканы говорят, что это будет очень пустая беседа, а добавляют, что я вам подхожу как нельзя лучше, - уведомила Хи и волнующе передёрнула округлившимися плечами. - Но так ли долго искать ключ в аду, господин мой и повелитель? Сдаётся мне, для этого не нужны ни странные сестрицы, ни их странные и крайне ревнивые мужья.
- Я не буду сначала приказывать это демонам, а потом сулить человеческим душеведам приятную водичку в котлах. Это ад, моя Хи. Здесь можно избавиться от одной проблемы, но заполучить другую. Например, суккуба в душу. Хотя плечи мне нравятся тоже. Ради этих плеч я готов отыскать всех твоих воспитателей и допросить с пристрастием.
Оттолкнувшись от перил, Дик снова пошел вниз. Разговор принимал фривольный характер, и это хоть и было приятно, но отвлекало от желания наконец-то увидеть ад. В его мире всегда существовало только два цвета - черный и белый, и приходилось лавировать между ними, чтобы уцепиться зубами за благо, за правду, за долг, не поправ их. Наверное, верно, что он стал лордом Греем, ибо кто из носителей черно-белой правды был более сер, нежели он?
Серый был полезным цветом, он покрывал патиной всякую яркость, приглушал чувства и от Дика оставался только приглаженный Ричард Фицалан. Но жить хотелось в цвете, чтобы везде был алый и зеленый, яркий голубой и желтый, чтобы краски приносили радость и горечь. Не выходило. Не умел Дик жить так, а этот ад научить его не мог, потому что разучился жить тоже.
Лестница внезапно закончилась в центре бесконечной площади. У основания восседал крупный, развитый чёрт. Черт читал перевернутую Библию и с упоением рыдал, отбросив трезубец.
- О чём кручинишься, Джон-королевич? - участливо поинтересовался у него Дик. Прозвучало излишне язвительно, но рыдающий бес в понимании Дика был нонсенсом.
- Читать вверх ногами трудно, и слова жгутся, - чёрт поднялся, преданно глядя на него всеми четырьмя глазами. От слезных дорожек поднимался едкий дымок, который отсутствие ветра уверенно гнало к новому правителю. - Больно.
- Ты ж мой хороший, - беса хотелось погладить по голове, как собаку. - Так не читай. Читать вредно, от этого черви в голове заводятся. Сходи к шлюхам, в монаха какого-нибудь вселись и снова сходи к ним же. Напейся, наконец, и задай какому-нибудь экзорцисту жару. Выдумал тоже - читать. Какого беса?! И где у нас тут грешники, к слову?
Дик задумчиво погладил Хизер по руке, размышляя, в какую сторону податься. В конце концов, в это богодельне кто-то должен был отвечать за распределение грешников по котлам и сковородам и вести учет.
- Господин ихули Ричард!
- Господин! Спасёмся же! Как матушкой вашей завещано!
- Adharcach i-huali! Вот, рог спасения нам в дому Давида, отрока Своего!
Тонкие голоса донеслись из ниоткуда, но со всех сторон сразу, а потом на площадь из пыщущей теплом прорехи высыпалась целая толпа знакомых феечек - в рваных подрясниках, но всё таких же цветастых и умилённых. Следом на мрамор ступил целый десяток чертей с сетями, цепями, верёвками и странными зубчатыми штуками. Выглядели черти растерянно, вязать никого не спешили, зато самый толстый при виде Хизер поспешно плюхнулся на пузо и потянулся губами к коленке.
Матушку Дик уже привык считать покойной, феечек он предпочел бы не знать вовсе. К тому же, судя по подрясникам и словам, они предали свою госпожу и его, как, дьявольщина, градоуправителя. Отдавать приказы выходило лаконично, будто не черти перед ним стояли, а крестьяне.
- Взять. Связать. В котёл с овечьим молоком. Губы убери, оторву.
- Мы пытались! - толстый чёрт облизнулся, кося на Хи, и пустил слюну. - Как обычно, приняли, погрузили, потом к начальнику по котлам, а он на них поглядел только, книгу учётную в котёл бросил, и ушёл к бабушке!
- К чёртовой? - Зачем-то умиленно уточнил Дик. - С начальником мы потом поговорим, а сейчас - исполнять приказ, твою чертову мать семью архангелами! Бездельники! Или в рай захотели?!
Наместничать в таком безалаберном месте не хотелось. Вдобавок, Дик трезво осознавал - если он здесь наведет порядок, то не сносить ему ушей и головы. Союзники союзниками, но вряд ли лэрд желал порядка у потенциального противника.
- Но мы не можем! - Взвыл толстый чёрт, с ужасом глядя на прорастающие на груди белые перья. - Без начальника в котёл сажать нельзя, непорядок! И молоко нам никто не выпишет!
- Значит, назначаю тебя временно исполняющим обязанности начальника над котлами. Не желаю слушать возражения. Если через минуту эти не будут в котле с горячим овечьим молоком и мёдом, я вас всех... отправлю апостолу Петру сандалии мыть!
Величаво и чуть раздраженно кивнув, Дик поволок Хи дальше. Ей наверняка было неудобно шагать в странной обуви наподобие римской, на высоченных тонких каблуках. Но обход ада только начался, и прежде чем приступить к беседам с высшими демонскими чинами, следовало показать себя низшим.
"Однажды из меня получится хороший король. Если захочу".

Безвидная пустыня простиралась до горизонта, где остро тыкались в отсутствие неба зубчатые горы. В небе вились какие-то странные тварюшки, а привычного вида бесы упорно и мрачно стирали пустыню из адского бытия - мётлами. Пустыня сопротивлялась, пыталась отращивать стёртое снова, но бесы постепенно побеждали. Впрочем, работать им предстояло ещё много. Полустёртый медный бык тоскливо поглядел на Хи уцелевшим глазом и замычал половинкой звука.
Дик прищелкнул пальцами. Преисподняя всё больше походила на горячечный бред, и что с этим делать, он решительно не понимал.
- Кресло мне, - негромко приказал он и в то же мгновение, неведомо откуда, возникло кресло, в которое Дик и уселся. - Скажите мне, любезные, кто у нас отвечает за секты, учения, а также принуждение девиц и женщин к проституции?
Вопрос он задал царящей вокруг пустоте. Дик был уверен - его слышат, а почти стертая пустыня хоть и не была тронным залом, но ничуть не уступала ему.
Пустота закончилась мгновенно и даже без хлопка воздуха: просто перед Диком и усевшейся на подлокотник кресла Хизер возникла колонна разномастных чертей, уходившая вдаль, насколько хватало взгляда. Смотрели черти преданно и с робкой надеждой. Большинство держали в лапах пергаменты, книги или просто стопки бумаг или даже отдельные листочки.
- Надеюсь, они все не собираются целовать ноги, - едва слышно пробормотала Хизер. - И никогда бы не подумала, что в мире столько сект и учений. Или у них тут по чёрту на каждую женщину? Разве есть вообще столько женщин, которых ещё надо дополнительно соблазнять?.. Ну, кроме как показать румяное яблоко?
- Each, - невозможный язык шотландцев иногда был очень ёмким, уместным и точным. - Приветствую вас, мои дорогие сектоведы. Мы обязательно поговорим с каждым из вас. Однако, сейчас повелеваю сделать шаг вперед тем, кто заведует псевдонаучным английским ковеном, занимающимся воспитанием девиц, коих они называют розами и лилиями, для претендентов, королей и консортов. В частности, нас интересует некая Лилитана, умершая двадцатого марта тысяча пятьсот тридцать пятого года от рождества... хм... Христова, от руки этой, - Дик мотнул головой в сторону Хи, - дамы.
Вышло скучно, длинно и казённо. Зато живо напомнило те утомительно-длинные часы, когда Дику приходилось слушать тяжбы вассалов. Только тогда некому было скрашивать рутину своим присутствием, как это делала Хизер.
Шеренги взбурлили и пошли волной - сотни чертей попытались шагнуть вперёд, сложились с другими и либо заместились, либо слились, образуя причудливые чертеформы. Кое-где выдавленные демоны переместились вверх или под пол, уступая место. По всему получалось, что за шлюхосекту отвечал добрый полк.
Утомленно потерев глаза, Дик тоскливо оглядел главных по шлюхам. На его, быть может, излишне придирчивый вкус, их всё ещё было слишком много, чтобы добраться хотя бы до Лилитаны в ближайшее время. Допустим, в это тысячелетие. Разумеется, в аду, как и в тюрьме, страдали все. Но Дик наивно полагал, что уж его-то с некоторых пор это не должно касаться. Или что его наказание не будет заключаться вот в таком вот бесконечном крючкотворстве.
- Признавайся, женщина, - сурово пробурчал он Хи, - в чем ты так согрешила, что мне досталось - это?
Хизер вздохнула и возвела глаза к ничему.
- Леностью, гневом, чревоугодием - как-то украла целый пирог в борделе и сожрала, одна, - распутством, - Ближайшие черти оживились, а один тощий даже вывалил длинный растроенный язык. - Завистью, убийством, воровством и желанием чужих коз во множестве, а кроме того похотью, поминанием имени всуе, злоязычием, неблагодарностью и склонностью на злодеяния, непокорством и самолюбием, своенравием, самохвальством, самонадеянностью... можно, я опущу все прочие слова на "свое"? Богохульстами многократными и, видимо, суевериями с противлением добру и ересью. Надменностью, подслушиванием и подсматриванием, неуважением, притворством, безделием и прочими бесчинствами, а кроме итого бесстыдством, суесловием, любопытством и ласкательством всяческим. Вспыльчивостью, раздражительностью, несдержанностью, сварливостью и осуждением, срамословием... слово-то какое. Аж в животе тянет, когда слышу. Наверняка что-то ещё, но у меня дыхания не хватает.
- Особенно непокорством, своенравием и неблагодарностью, - задумчиво согласился Дик, всё еще не понимая, с какого конца ему подступиться к чертям. - Только скажи, будь любезна, зачем тебе столько коз?..
Допрашивать каждого беса было делом заведомо безнадежным. На это занятие ушло бы пара сотен лет. Впрочем, стоило принять и осознать, что Лилитана нигде, кроме как в этом аду, не могла очутиться. А осознав и приняв это, необходимо было небрежно прищелкнуть пальцами и пожелать узреть наставницу Хизер у своих ног. Пока - мысленно, чтобы не потерять обожающих взглядов новых подданных.
Жирный чёрт, хоть и покрылся перьями уже почти полностью, лучше выглядеть не стал, хотя толстенная книга в руках, очки в медной оправе и покрасневшие глаза, даже придавали ему некую вальяжность и даже величавость. Упав на колени перед Диком, он прикрылся книгой и возопил:
- Не могу выполнить команду, господин! Книг слишком много, и слова в них разбегаются! И если бы только слова, так все они! Это всё бывший начальник, почти наверняка подговорил, а то и вовсе ничего не писал. Да, наверняка. Госпожа, вас молю, скажите слово богопротивное! Не виноватый я, потому что времени исполнять обязанности мало было. Прежний-то демон от начала адских времён следил! Даже код свой составил, а где я здесь найду какую-то Лилитану? Напридумывают же имён, прости, Сатана...
- Merde.
Тяжелая, как жизнь, книга засмущалась в руках, спрятала буквы в глубине страниц. Но Дик её читать не собирался. Потомок первых королей, считающий нынешнего правителя узурпатором, губящим страну, вынужденный вопреки собственному мнению и желаниям править адом, искать шлюх ради шлюхи, он попросту размахнулся и впечатал эту книгу в морду жирного. Ибо надоело.
- Ублюдки! - Довести можно любого, а Дик и вовсе никогда не отличался ангельским терпением. Именно поэтому бес, вываливший язык, чуть было не подавился им, осчастливленный тычком в челюсть. - Даю три человеческих часа, чтобы найти прежнего демона, Лилитану, привести бумаги и книги в порядок, составить отчет о проделанной за последние пять человеческих лет работе. Если это не будет исполнено в точности и в срок, вы все - без исключения! - от высших демонов до низших, получите свой ад. Такой, что этот вам будет вспоминаться как уютный домик мамочки. Вы будете лучшими друзьями Уилла Харпера-а...
За последние несколько месяцев Дик успел усвоить одно - вассала нельзя поминать всуе. Право же, новый мерлин был хуже старшей сестры госпожи Бадб: стоило о нем подумать - и он тут же возникал рядом. Правда, в этот раз возник Дик. Разговор, который можно было кратко описать как обмен занудностями и любезностями, закончился довольно быстро, и зашвырнув беглую душу обратно в ад, Дик исчез, для того, чтобы возникнуть в круге камней на каменистом берегу неподалеку от пещер.
- Я хочу поговорить с госпожой, - уведомил он Хизер, присутствие которой немедленно пожелал рядом, - после вернёмся. Badhbh Catha, fàilte!
- А мне там, между прочим, жалобу как раз передавали, - задумчиво поведала Хи, ёжась на ветру под вихрь из перьев, который как-то не торопился превращаться в богиню. - На какого-то дьявола, который одержим Фламбергом, и оттого аду как-то нехорошо. Живот пучит. Эх, никогда не подумала бы, что в преисподней климат лучше. Впрочем, где он хуже, чем в Англии? Мы же в Англии?
- После чего бы и о чём бы? - прервала её Бадб, проявляясь верхней частью. - К слову, там, кажется, скоро появится ещё пара феечек.
- Госпожа! - Искренне обрадовался Дик, совершенно не обращая никакого внимания на слова Хи. Пучит ад от любезного зятя - и пусть его. Все беды преисподней одним наместником не решить. За своими бы поспеть. - Госпожа, вы чудесно выглядите! Знаете, я очень благодарен вам за этот шанс. Наместничество в преисподней открывает столько возможностей, знать бы еще, как их использовать, но... Позвольте вопрос: можем ли мы с вами сделать так, чтобы этот разговор остался между нами - мной, вашим илотом, и вами, моей госпожой? Не расширяя вас до других илотов, а пуще того - моего командира и вашего мужа?
- Интриги, интриги, - протянула Бадб и щёлкнула пальцами, высекая искры из ничто. Хизер вздрогнула и застыла, приоткрыв рот и глядя в никуда. Рядом в воздухе зависла пчела. - Эта часть слушает.
- Ну какие интриги, госпожа.
Наступила блаженная тишина, в которой не было даже Хизер. Дик с большим удовольствием уселся бы на зеленые от мха камни, допустив неучтивость, но уроки он усваивал слишком хорошо. Особенно те, что преподавались побоями.
- Я всего лишь хочу вернуть Эмму. Но трезво понимаю, что и лорд Бойд, и магистр Циркон, и генерал бессмертных легионов, и даже ваш муж будут совокупно против этого, ведь тем самым моей сестрицы лишается его любимый сын. Но вместе с тем, я осознаю, что возможностей отыскать её у меня сейчас больше, чем у кого-либо. А потому, должен спросить, поможете ли вы мне в этой затее? Умолчав о моих намерениях и скрыв - хотя бы на время - Эмму от взоров ваших сестёр?
- А зачем?
- Что именно, госпожа?
Бадб выступила из воздуха полностью и пожала плечами, глядя на волны.
- Да всё.
- Я не буду говорить об очевидной политической пользе Эммы. И даже о том, как она полезна Светочем - не буду. Не буду даже думать о том, что лишившись любимого сына, ваш супруг будет целиком и полностью ваш. Пообижается, конечно, не без этого. Но обида скоро забудется, скорбь уйдёт, а там и родные дети появятся... Думаю, - Дик всё же позволил себе опуститься на камень. - Профит от этой авантюры очевиден нам обоим, госпожа. Ясно, что от трона мне уже не отвертеться. И я предпочту нести ваш стяг и вашу веру своим подданым, будучи уверенным, что мой дар меня не подведет. А для этого мне нужна Эмма. Где-нибудь в Новом свете, куда её непременно уволочет Раймон де Три, она бесполезна и для вас, и для меня и даже для мироздания.
Было странно - говорить об очевидных вещах. Вдвойне - отводить Роберту Бойду место наложника, серого кардинала постели. Но строить новый мир вполне можно было и без него. Впрочем, Эмма для этого тоже не особо требовалась, но Дик попросту её хотел.
Бадб хмыкнула.
- Этой-части интересно, почему ты думаешь, что сестра хотя бы разговаривать с тобой станет, не говоря о прочем. Добровольно.
- А это уже моя забота, госпожа.
Отношение женщины всегда зависло от того, под каким соусом подавал себя мужчина: надежности ли, заботы ли, малой толики строгости, решительности и мужественности. Спасительства, наконец. Станет Эмма разговаривать или нет - дело будущего. Главное, чтобы её, без сомнения, любимый супруг не сгинул от руки её же брата. По крайней мере, официально.
Бадб вежливо покивала морю.
- Разумеется. Это всё очень интересно, но, - она помедлила, склонив голову набок, - такая безделица стоит разве что сувенира из преисподней от наместника.
- Вижу, госпожа, вы сомневаетесь в успешности затеи, - прозвучало нагло, но наглость иногда была уместна. - В любом случае, надеюсь на ваше покровительство и молчание. Какой сувенир вы желаете?
"Бывшую жену вашего мужа? Табун феечек? Какую-нибудь охристианившуюся жрицу?"
Обиженный неверием, недоверием и неким пренебрежением Дик в мыслях не церемонился вовсе. Ну не был он шестифутовым белобрысым шотландцем, так что же, отвергать его чаянья теперь?
- Эта часть уверена, что мужчина, способный спасительно, мужественно, строго, решительно и самую малость заботливо уговорить сестру, может и подходящий сувенир выбрать.
Бадб исчезла, зато заговорила Хизер, недоумённо оглядываясь.
- А вроде бы она уже начала появляться... решила, не приходить? Зря вызывал, получается... а оно разве так работает?
- Еще как работает. Пойдем... недоразумение, дослушаем, кому там на хвост наступил наш зять. Заодно и погреешься.
Пустая молитва, пустые глаза. Если подумать, то все эти богини последовательно, не слушая никого, наступали на одни и те же грабли, демонстрируя дурной нрав и не умея понять и услышать. Поневоле посочувствовав их вторым половинам - или какой там частью по счету были мужья - Дик не удержался от мальчишества, дорогой небес открывая путь в ад.

Но покоя не обрёл и там. Привычный уже трон властителя стал подобием ложа, утыканного гвоздями. Не видя ничего, Дик глядел на толпу раболепствующих демонов. Великий король должен быть справедлив, ему не пристало иметь фаворитов. Вероятно, то же самое можно сказать и о богинях? Что, в конце концов, есть в Роберте Бойде такого, чего нет в Ричарде Фицалане?!
Осёкшись, Дик нахмурился. В своих мыслях он позволил себе пасть до зависти, приличной правителю преисподней, но никак не принцу крови. Что, если госпожа лишь хотела донести, что намерения должны сопровождаться действиями, а слова иногда попросту не нужны? Так или иначе, Эмма в руки сама не пришла бы, от своего Фламберга не отказалась бы, даже став вдовой, а значит, силой её не принудить. Прекрасно зная об адских муках своего брата, умная, сдержанная Эмма примет если не любовником, то другом, только если не будет знать, чьими стараниями исчез её супруг. Если Раймон де Три вообще исчезнет.
Значит, Хизер всё еще была нужна. Без наносного, привитого горе-воспитателями, она могла стать приемлемой. Ни больше, ни меньше.
Дик хлопнул ладонью по подлокотнику, отчаянно сожалея, что нельзя прямо сейчас вернуться домой, в Фэйрли, прихватить пару гончих, подстрелить пару коз. Наверное, именно поэтому он посмотрел на чертей алчно, голодно и кровожадно.
- Итак, - задумчиво постучал он крепким арапником по сапогу, устало удивившись тому, что повинуясь его охотничьей жажде, одежда сменилась на привычную. - Почему я до сих пор не лицезрю ранее упомянутую Лилитану?
- А вота, - толстый чёрт возник из ниоткуда, облизал губы. - В лучшем виде, как приказывали, только перьев больше не надо!
Рядом с ним в воздухе возникла груда почерневших костей, кое-где прикрытых обугленным мясом. Мясо постоянно нарастало, но по груде бегали маленькие саламандры, жрали его и от этого вспыхивали огнём и искрами. Груда дёргалась и беззвучно вопила. В такие моменты Дик порой ненавидел сам себя. Во-первых, не говорящее жаркое требовало некоторого времени на восстановление. А во-вторых, его снова позвали к Харперу.
Натянув самую благодушную из своих улыбок, Дик приветствовал рыжую наследницу Локи, и лихорадочно раздумывал, куда мерзавец вассал снова дел Алетту. Без Алетты шлюхосектовая каша заваривалась плохо, к тому же - зачем лукавить перед самим собой? - она была весьма приятной глазу дочерью Рольфа де Манвиля. Рольф де Манвиль, в свою очередь, посягал на мировой порядок и, что было ужаснее всего, на королевство, которым Дик собирался править. Хоть и через "не хочу". Вдобавок, Роберт Бойд считал, что похищение Эммы - дело лап всё того же Рольфа де Манвиля, а значит отправлять Харпера на кухни Локи было рано. Но запрошенная рыжей мерзавкой цена была слишком велика. Лилитана - ключ к замку, добыча, за которой Дик охотился так долго и безуспешно! Первым порывом было послать девчонку к чёрту. Временно - к себе, сиречь. Вторым - выдать не ту. Право же, сколько этих Лилитан могло быть в преисподней? Трезво понимая, что времени заглянуть в зеркало головёшки, лишь отдаленно напоминающей человека, у него не было, что черноволосых женщин - пруд пруди, Дик обреченно вздохнул. Бес мог подсунуть ему кого угодно. Разгильдяйство и беспорядок в преисподней этому только способствовали. Более того - Дик не слишком понимал, как ему получить ту самую. Колдовство ада работало по механизмам понятным, но мало воспроизводимым. Получить кресло - пожалуйста. Ровно потому, что кресло - предмет привычный и понятный. Найти шлюху - увольте. Потому что каждая шлюха - невероятно сложная, многогранная душа, которую не опишешь словами "брюнетка", "руководит бордельной сектой" и "ее убила Хизер". На свете было много Хизер, увы.
"Проклятье!"
Могло статься, цена за дебила, от которого не было ни пользы, ни радости, оказалась не так уж велика.
- Не беси меня, я выпил, - Дик счёл за лучшее предупредить Хи сразу же, как вернулся в ад. В этот раз - вместе с Эспадой. - Итак, господа и дамы, - а это адресовалось уже чертям, - какого архангела вы мне подсунули не ту Лилитану?
Странно было признавать, но сейчас Дик напоминал себе собственного дядюшку Норфолка. Разве что не был главой Тайного совета короля, рыцарем Подвязки и не подсунул в постель Гарри Восьмому Анну Болейн. Но интонации - о, они совершенно определенно были суровыми и дядюшкиными. От них трепетали даже воспитанники вдовствующей герцогини, среди которых встречались премилые девчушки. Особенно эта, как её? Дик нахмурил брови, пытаясь припомнить, как звали очаровательно непосредственное дитя с золотистыми локонами, но так и не смог. Зато нежданно вспомнилось Рождество в поместье, единственное, когда отец был трезв. Некогда прекрасная Маргарита Грей, а нынче - замученная родами, хозяйством и мужем леди Фицалан готовила сливовый пудинг, нянька ворчала, что детям нужна новая одежда, братья дрались за тряпичную куклу маленькой Эммы. Эмма... Эмма не вспоминалась вовсе. И это было странно, ведь теперь она царила в мыслях.
- Жду ответа, господа и дамы.
Часть мельтешащих чертей тут же втянула животы и отрастила пышные груди. Головы, впрочем, не поменялись, но покаянные вздохи и стоны в хоре приобрели отчётливо женственный оттенок.
- Как же не ту, - толстый чёрт заглянул в глаза с совершенно фальшивой собачьей преданностью и снова облизнулся. - Как заказывали, ваше адство, что котлы выдали, то и принесено, а они - не мы! То есть, ошибаться не умеют, ибо адские. Как сейчас помню, вот когда плотников сын заходил, так ругался!..
Заманчивое желание вмазать толстому так, чтобы уши завернулись в трубочку на рогах, Дик с терпением, достойным истинного праведника, подавил. В конце концов, что можно было сделать такого, чего этот чёрт не делал с собой вечером в пятницу?
- Моё гадство... адство не желает отчитываться перед челядью, - надменно процедил он. - Если я изволю говорить - не та, значит - не та.
Но Хизер... Хизер точно знала, какая из Лилитан будет той самой. А Дик уже однажды разворачивал своё зеркало не для себя. И баба из поместья Рольфа де Манвиля совершенно точно видела, куда ушел её сын. Зеркало - всего лишь примитивный прибор, кусок стекла, с которым лучше всего управляются женщины. И кому, как не женщине следовало глядеть сквозь него в поисках истины?
- Значит так. Всех шлюх по имени Лилитана - сюда. Под термином "шлюха" моё адство желает понимать проститутку, наставницу проституток, хозяйку борделя.
Воздух пошёл волнами, и в пространстве вокруг, уходя в бесцветную даль, в несколько ярусов начали проступать корчащиеся сгустки разного вида, от чёрных до освежеванных или утыканных разными, но равно непотребными предметами. И каждый сгусток - орал, чем мог. Некоторые предметы - тоже.
- Королева велит молчать! - Хизер рявкнула так, что эхо ещё долго отдавалось во внезапно наступившей тишине, хотя вроде как отдаваться здесь было не от чего. Затем она тоскливо взглянула на Дика и вздохнула. - А может, ну её, а? Как-нибудь обойдёмся?
- Обойдёмся, - покладисто согласился Дик. - Или ты меня отравишь, потому что не тот, или я тебя прибью, потому что бесишь. Тебя который из вариантов устраивает? Впрочем, не важно. Гляди.
Женщины любили зеркала. Даже если собственное отражение их не устраивало, они глядели в них с упоением скульптора, ваяющего Галатею. Впрочем, была тут и опасность для Дика - женщины зачастую себя видели не так, как другие. Иначе - некрасивее или наоборот, толще или худее. Но Дик надеялся, что этот образ будет, всё же, узнаваем. А потому глубоко вздохнул, сосредотачиваясь на холоде Зеркала, живущего внутри, выталкивая его перед собой, представляя и внушая, что в него сейчас будут смотреть тысячи женщин. Смотреть - и видеть не сгустки, но - себя.
На мгновение в аду воцарилась тишина еще большая, чем после приказа Хи. Хотя, казалось, такое не возможно. Все с глупыми, восторженными улыбками глядели на Дика. Дик, начиная прозревать, что сделал не то и не так, не менее тупо смотрел на толпу. А потом в аду начал твориться ад. Лилитаны радостно вскричали и начали поспешно разбегаться в разные стороны, не отрывая взгляд от отражения. Черти немо возрыдали, превращаясь в разномастную толпу придворных и послов, рассыпаясь в прах, размахивая гобеленами. Дик успел прочитать только несколько, мельком, оборачиваясь к Хизер.
"Генрих Восьмой - наш рулевой!"
Хи замерла. Она слепо вперилась в гобелен с надписью "Яд для всех", белизной кожи напоминая статую. Лишь губы шевелились, бормоча неразборчивое на три голоса.
"Суккубу по инкубу!"
Всё же, свои желания и мысли стоило формулировать чуть более тщательно. Значительно тщательнее. А еще - хотелось чертыхнуться, желательно в неприличной полковой манере.
- Хм, Хизер? Отрывая лепестки, никогда не познаешь красоту розы?
Чёртовы цветы надоели до чёртиков. Но если сейчас внезапно случилось так, что Дик смог бы избавить Хи от третьей лишней, то и к дьяволу Лилитан. А за разгром в аду его разве что слегка пожурили бы. Быть может, потрепали за ухо генеральской рукой. Обидно, но не смертельно.
- Этот не годится в короли, слишком сильный, - томно ответила Хизер, не отрывая взгляда от зеркала. - Venenum pura. Жаль, но долг - превыше всего. Но о сестре стоит подумать. Михаилитом можно управлять.
Желание свернуть ей шею, отловить душу, свернуть шею и ей - чтоб наверняка, было недостойным. Но видит Бадб - заманчивым. И если бы Дик не был так скуп, то вполне осуществимым. Но времени, потраченного на возню с этой бывшей шлюхой, было жалко, поэтому Дик всего лишь гадко ухмыльнулся. Вот только ответа на то, как увидеть самого себя и осознать, в каком именно фрагменте из бесчисленного множества отражается эта поганка, это не дало. Впрочем, воспитание рыцаря подразумевало знакомство с античной литературой, а любимым мифом у Дика всегда был сказ о подвигах Персея. Геометрию Пифагора он не любил, хоть и мирился с необходимостью - сквайр должен знать, как ровно вспахать поле. Как оказалось, сквайр еще должен был уметь строить проекции от самого себя, разворачивая вторую зеркальную поверхность под углом относительно первой. Что при этом происходило с похищенной Эммой, Дик знать не хотел. После.
В конце концов, весь мир вокруг - это гигантская проекция, идущая изнутри мироздания. На этой нежданно глубокой и философской мысли, Дик вздохнул, отчетливо понимая, что умирает - для того, чтобы удержать два зеркала сил не хватало - и глянул сам на себя.
Было страшно. Серебрянное зеркало, покрытое паутиной трещин, смотрело на него множеством алых глаз. Зеркало колыхалось пламенем, заменяя собой контуры тела, и в нём отражались и черти, и Лилитаны, и Хизер. Три разных Хизер, каждая в своём кусочке. Та, что говорила, выглядела не слишком приглядно. Миловидное лицо портила смесь елейной покорности, льстивости и хитрости, обильно приправленные томным вожделением. Это резко отличало её от других - серой, испуганной девчонки, отнятой Диком у Дакра, и благовоспитанной леди.
В сознании удавалось держаться только за счёт собственного упрямства. Дик мгновение поколебался, пытаясь понять, куда тянуть руку. А потом ухватил кусочек, поранившись острыми гранями, оросив кровью часть своей и Хизер души. Изумлённо глядел он на то, как с болью рвутся связи этой малой частицы самости, как судорожно-мучительно пытается вдохнуть воздух Хи, как то, что казалось невещественным, духовным становится воистину материальным, твердым и обычным. Куском венецианского зеркала.
Крошить в ладони его Дик не стал - не хватило ни сил, ни упрямства. Только лишь завернул в обрывок подола собственной рубашки, накрепко привязывая к запястью. Уничтожение таких кусков себя и не-себя требовало осмысления и совета если не госпожи, то дражайшего зятя.
Равнодушно глядя, как ленты отражений осыпаются серебристой пылью, как еще пуще беснуется ад, он повернулся к Хизер.
- Мon amour?
- Inacceptable, - вежливо проговорила Хизер и слабо дёрнулась, - pollen, bleu, quarante et un et demi, aimi. Lgrammefectuéune péralégaletseramé.
Из ниоткуда за ней неуверенно, рывками, приподнялось было кресло, но тут же превратилось в крайне изумлённого чёрта. Тот, в свою очередь, растворился в воздухе, и поэтому Хизер, закатив глаза, свалилась прямо на пол. К удивлению Дика, это его совсем не взволновало - то ли от того, что смертная усталость накатила со страшной силой, то ли потому, что пора было оставлять ад и возвращаться на грешную, но такую желанную землю, не дожидаясь возвращения хозяев этого места. Недовольно нахмурившись, он подошёл к Хизер и поднял на руки. Теребить уши, приводя в чувство, так было не только неудобно, но и безрезультатно. Убедившись, что Хи не намерена приходиться в себя, Дик вздохнул и перекинул её через плечо.
"Как мешок с зерном".
- Дева Мария мне в задницу! Три раза! Плашмя! - Велиал, соткавшийся из золотистого тумана, походил на злого Фламберга, если тот вообще бывал когда-то иным. - Бардак! Я бы даже сказал - диверсия! Это что?
В блаженно улепетывающих лилитан он тыкал с некоторой брезгливостью
- Как заказывали. Скрип зубов и муки душевные. Ад сиречь. Поглядите, как мило страдают - даже самим нравится. Будьте любезны предоставить расчёт, князь, и я пошёл. Дел хватает.
Наверное, госпожа сказала бы что-то вроде "нагадил, гадёныш", но демон госпожой не был, конкретных указаний о том, что необходимо сделать в преисподней не поступало, трон Дик сохранил для седалища того, кто его доверил. Для Велиала, то есть. Значит, с наместничеством справился. И мог требовать оплату.
- О, - Велиал открыл было рот, через мгновение закрыл, потёр подбородок узнаваемым движением и пожал плечами. - Расплату хочешь, значит. Ну будет тебе расплата.
Демон по локоть всунул руку куда-то за воздух и сосредоточенно покопался там под возмущенные вопли с той стороны. Когда он вытащил ее обратно, в ладони багровела склянка с кровью.
- Вот. Кровь ребёнка, как договаривались. Большего твой труд не стоит. Хотя...
Бесцеремонным тычком по щиколотке Велиал уронил Дика на колено и всё из того же воздуха вытащил длинный, черный меч.
- Не дёргайся, а то уши отрежу, - буднично сообщил демон. - В общем, нарекаю тебя адским рыцарем. Бесчинствуй, будь бесчестным и жестоким. И так далее. Мой дар рыцарю - отныне ты сможешь склонять людей к своему греху, а грех твой - гордыня.
Дожидаться, когда его благословят по рыцарскому обычаю пощечиной, Дик не стал. Подскочил на ноги, отшатываясь от демона. По всему выходило, что теперь можно было именоваться дважды рыцарем, причем постулаты первого посвящения противоречили второму, создавая философский диссонанс. И если первыми своими золотыми шпорами Дик гордился, то вторые необходимо было скрывать. Чёрно-белая правда как она есть.
- Благодарю, князь. Надеюсь однажды отплатить вам той же монетой.
Пузырёк с кровью Дик крепко зажал в кулаке. Не менее крепко он придерживал взваленную на плечо Хизер, в забытье ставшую удивительно тяжелой. И шагнул в воздух, раскрывшийся клыкастой пастью адских врат, чтобы выйти в своём лондонском особняке. Откуда и уходил, оставив своих серых на попечение Хорана.

5 мая 1535 г. Лондон.

В душе было удивительно равнодушно. Будто каждый день Дика награждали сомнительной честью быть адским рыцарем. Или каждый день он держал в руках кровь сына своего генерала, раздумывая, стоит ли его отдавать своей же богине. Даже за Хизер не волновался, только отдал на попечение служанок и велел перенести рабочий стол в её покои, чтобы первым, кого увидит Хи после обморока был он, Ричард Фицалан. За этим столом Дик и читал послания управляющих из имений, с интересом подчеркивая особо занятные высказывания. Так, управляющий из замка Бамбург писал о профиците дефицита, и становилось понятно - лжёт и ворует. Зато староста из Фэйрли докладывал, что озимые и яровые взошли дружно, хвала богам, репу и морковь посеяли в срок, яблони и абрикосы цветут хорошо, а заморские баклажаны дали дружные всходы в ящиках на окнах и по всему ясно, что урожай должен быть хорошим. И это снова-таки не волновало - только приятное тепло удовлетворения, что Фицаланы для разнообразия не будут голодать, и можно будет выплатить содержание Эмме, и, чёрт с ней, даже Клариссе.
Впрочем, прежде чем что-либо выплачивать сестрице, её следовало отыскать.
"Любопытно, знает ли госпожа Бадб, где она?"
Вероятнее всего, не знала. Иначе там бы уже были дражайший зять Дика, самый любимый генеральский сыночек и божественный пасынок в одном лице. Дик усмехнулся. Триединый Раймон де Три при всех своих привилегиях был вынужден искать жену совсем как обычный Уилл Харпер. Разве что на кону стояла не Алетта де Манвиль, а Эмма Фицалан... Что, в общем-то, было почти одно и то же, поскольку обеих женщин связывал Рольф де Манвиль. У Дика не было причин сомневаться в верность предположений Роберта Бойда, к тому же, свежи были воспоминания, как тогда ещё престарелый сэр Рольф с радостью принялся сватать Хизер, полагая, что она Освестри, а значит - Говард. Сдобно-приторная Айме, польский шляхтич, охотничий домик с некромансткими дневниками, покорные крестьяне легли с похищением Эммы в стройную, хоть и весьма неприглядную, картину.
Рольф де Манвиль, верный традициям Войны Алой и Белой Роз, служил только себе и своим целям. Молодость, сила, здоровье, могущество, обильно приправленные деньгами, щедро сдобренные правильным родством приводили бретонского дворянина если не к престолу, то к месту за ним.
В конце концов, как ни шатки были права Генриха Тюдора, потомка внебрачного сына, после гибели Генриха Шестого и его сына Эдуарда, принца Уэльского в тысяча четыреста семьдесят первом году он, пребывавший вместе с дядей Джаспером Тюдором в эмиграции во Франции, оказался в числе немногих оставшихся в живых родственников Ланкастерской династии. Правил он двадцать четыре года, и его правление было самым мирным из всех. А в числе тех, кто подал ему корону Ричарда Третьего на поле боя, был юный тогда Рольф де Манвиль. Если подумать, то от двора Рольф отошёл только с приездом Кейт Арагонской, женился на испанке из её свиты, удалился в поместья... Почему? Понял, что в меняющемся мире молодых принцев престарелый некромант не сможет больше занимать своё место? Стал искать источники могущества?
Когда в тысяча пятьсот двенадцатом году Генрих Восьмой одержал свою первую победу в сражении подле Бреста, друга его отца рядом уже не было. Примерно через пять лет родилась Алетта, и умерла леди де Манвиль...
Дик потёр лоб, пытаясь удержать блохами по дохлому коту скачущие мысли. Суммируя те дневники в охотничьем домике, с омоложением Рольфа, выходило, что старый приятель отца всё это время искал способ создать себе молодой сосуд, по закону подобия - своё дитя, сына. Но удалось родить только дочь, и не вмешайся Айме, то Рольфа де Манвиля унаследовал бы внук. Сын Харпера. Сильный, здоровый ребенок, рожденный от брака аристократки и простолюдина. Теперь же Рольф не нуждался в таком сосуде, более того - мог породить его сам. Особенно, если сумел сохранить душу своей усопшей супруги и разместить её в Эмме.
А значит, что стоит поспешить. После содеянного с Хизер, Дик был уверен, что сможет выдрать чужую душу из тела сестрицы. К тому же, если задуматься, уйти мыслями к Древу, Эмма всё ещё ощущалась прежней. Слабой, едва горевшей, но - собой. Вот только ответа, где она, это не давало.
- Эспада!
Бывший гладиатор явно подслушивал, изображая из себя телохранителя. Потому что возник на пороге, как чёрт из шкатулки. Он отоспался, принял ванну и сменил одежду, отчего всем видом демонстрировал благодушие.
- Эспада, если бы ты украл чужую жену, то куда бы ее спрятал? Особенно, будучи некромагом.
- Смотря чью, сэр Ричард, - телохранитель пожал плечами и не спрашивая разрешения уселся в кресло у окна. - Если этого вашего вассала, то сразу же продал бы скоттам. Конкубина из неё должна выйти знатная. Если эту вашу тощую шлюху, то её в мешке на дне моря прятать хорошо. Только камней побольше, чтоб не всплыла. Воля ваша, но от неё будет ещё много проблем. Эвон, как в аду облажались из-за неё.
- Дерзишь. Что и как делать с тощей шлюхой, я решу сам. А с тобой я изволю говорить о собственной сестре.
Дик нахмурил брови, понимая, что бить кнутом гладиатора не хочется. Лениво.
- Святую леди Эмму я бы прятал поближе к себе, - тоже нахмурился Эспада. - Лично её не знал, но вряд ли она характером от вас отличается. Держать в цепях себе дороже, живой - тоже, сбежит. А вот опоить чем да в хрустальный гробик... Как в той сказке про Розу и Белянку, помните? Если некромаг - самое оно. Переезжать только неудобно, и женщина - что бревно, значит.
- Надеюсь, до бревна еще не дошло.
В словах бывшего гладиатора был свой резон. Несмотря на дерзость и нахальство, Эспада говорил по делу. Чего нельзя было сказать о всё еще то ли спящей, то ли бездыханной Хизер. Дик вздохнул, пригубил сильно разбавленного вина из кубка, и взялся за очередное послание управляющего, показывая телохранителю, что разговор окончен. Тот уходить не спешил, вольготно раскинулся в кресле, водрузив ноги на низенькую скамеечку и прикрыв глаза. В комнате Хи воцарилось сонное царство, прерываемое только шуршанием бумаг.
- Где я? Что случилось? Где Феб? Почему ты так схуднул? Ты снова выливаешь отвары? Почему браслет с руки не снимается? Кто этот нахал в кресле?
Хизер зашуршала одеялом, пытаясь подняться, но Эспада оказался шустрее.
- Не подходите, сэр Ричард, - у кровати он оказался мгновенно, точно и не сидел, вальяжно развалившись. - Вдруг эта чудная кусается? Вон чего в аду натворила.
Медленно, с нарочитым тщанием, Дик отложил в сторону бумаги и медленно же поднялся.
- Сгинь, - равнодушно и даже как-то незлобливо буркнул он Эспаде, усаживаясь на другой край кровати. Рука Хи была почти невесомой, холодной и белой, точно из почти-леди-Фицалан выпустили кровь. - Браслет не снимается, потому что мы женаты, Хи. По законам древних, как ты и хотела. Нахал - наш с тобой телохранитель, а похудел я потому что жизнь такая. Хм. Роза пахнет розой?
- Женаты? Ты женился - на мне? Не понимаю.
- Это потому что башка пустая, - пробурчал себе под нос Эспада, снова усаживаясь в кресло. - Нечем понимать.
Бывшего гладиатора пришлось из комнаты вывести. Самым неуважительным способом, зато по-бойдовски: за ухо. Госпожа была права - наглость хороша в строго ограниченных количествах. Заодно Дик вышел и сам, поневоле задумавшись о том, как его новый то ли дар, то ли проклятье - гордыня - будет сочетаться с обновленной Хи. Выходило, что плохо. Если теперь он может склонять людей к своему греху, то может статься, что делает это неосознанно. По крайней мере, сейчас. И начинать управляться с этим стоило немедленно.
- Если ты, гадёныш, - задушевно сообщил он Эспаде, не отпуская ухо, - еще раз позволишь себе непочтительность по отношению к Хизер... Если с ней что-то случится - хоть мелкая, самая ничтожная из неприятностей - я спущу с тебя шкуру ремнями. Позорно, на конюшне. А потом... нет, я тебя не продам. Но ты будешь об этом умолять. Не зли меня, Мигель. Моя способность получать удовольствие от наглости ограничена.
Цитировать госпожу было легко и приятно.
- Да что с ней станется, - пробормотал Эспада, поглядывая на него снизу-вверх ясными, как у невинного младенца, глазами. - Сама кого хочешь изведёт. Знаете, что у неё в сумочке, которую под юбкой таскает? Я там половину херней даже не опознал, только понял, что ещё ядовитее, чем госпожа эта. Отобрать бы, а то порвётся ещё.
Дик мгновение подумал, оскорбление ли то, что Эспада позволил себе заглядывать под юбку Хизер, еще раз крутанул ухо своего телохранителя и отряхнул руки. Было решительно всё равно. Пока на запястьях оставалась вязь татуировок, смерти для Дика не существовало - за него будет кому отомстить, а госпожа переведёт в жизнь иную. Поэтому Хи могла носить сколько угодно херней, от отравления своего почти супруга было хуже только ей самой. Остаться без вдовьей доли, средств к существованию и вернуться в бордель она вряд ли хотела.
- Хрустальный гробик, значит, и переезжать так неудобно, ты прав. Значит, поместье. Но которое? Манор, по слухам, в руинах. Что ж, будем искать. Оставь меня.
Оставалось надеяться, что в капеллу Эспада не пойдёт - Дик жаждал молитвенного уединения с госпожой, самим собой и Зеркалом.

В капелле было тихо и темно, пахло пряными, тяжелыми духами леди Леони, и этот запах будил головную боль. Она зарождалась в затылке и висках, перетекала к переносице, отчего отчаянно хотелось лечь ничком на холодный пол, прижаться к нему, ища утешения. Дик тряхнул головой, опираясь спиной к алтарю. Наверное, алтарь стоило посвятить госпоже, стереть с него христианские символы, убрать алтарный покров, но... Сила веры текла ровно туда, куда её посылали. И Бадб, великая богиня, властвующая как над любовью, так и над войной, возьмёт своё в любом случае.
Молиться Дик не собирался. Напротив, он закрыл глаза, тщательно, вдумчиво вспоминая то Древо Жизни, путь к которому познал-постиг в Балсаме, ощущения и чувства от бездны, мировой пустоты вокруг, от лент-путей, от света Эммы. Обучая его этому, Бадб не приказывая приказала ему отсечь неразумные, излишние и пустые порывы умной причиной, существующей прежде человеческих душ, открыла логосы истины богов, их священных знаний. Блаженство пустоты, благо отражения света, дарения его миру постигло Дика не сразу. Не сон, не молитвенное бдение, но оцепенение, подобное предсмертному накрыло его глухим, тяжелым одеялом. На мгновение воцарилась тьма, а после вспыхнула Эмма. Свет ослепил до звона в ушах, до слёз, но тут же угас, затеплился глухо и невнятно. Первое, что почудилось в этом неверном и зыбком мареве, был образ Раймона де Три. Вероятно, таким своего мужа видела влюблённая сестрица - готов улыбнуться, взгляд ласковый и весёлый, под распахнувшимся плащом блестят начищенной сталью рукоять меча и воротник кольчуги над тёмным сюрко без эмблем. После - Рольф де Манвиль. Внезапно, до удивления, но и ожидаемо. В конце концов, Роберт Бойд еще на холмах под Бермондси поставил ломаный пенни против своих старых сапог, что это всё затеял старина Рольф. А Роберт Бойд на памяти Дика не ошибался еще ни разу. Тесть дурачины Харпера в отражении Эммы выглядел удивительно молодо, но узнаваемо. И "Р" - чёткое, яркое, краткое, как голубиное письмо. Щелкнувшее кнутом. Эхо этого щелчка прокатилось клубком, больно ударив в лоб, вышибая из пустоты, Древа, возвращая в капеллу.

Лёжа на полу, не в силах пошевелить ни руками, ни ногами, ни даже закрыть глаза, Дик молча вздохнул. Как ни хотелось бы ему отправиться за сестрицей самому, оставить Хизер он не мог. Тащить с собой представлялось самоубийственным занятием.
"Госпожа, великая богиня, Бадб! Признаю и почитаю тебя! Вы должны знать то, что знаю я - Рольф де Манвиль. Умоляю, сообщите это вашему супругу и его названному сыну, моему свояку".
А про кровь мальчика Эвана Дик снова умолчал. Потому что имел право на забывчивость, капризы и малую толику коварства.

Лежать недвижимым было равнодушно. Хотелось переменить позу - стыло тянуло спину, но ни позвать на помощь, ни пошевелиться. Только лежать и горланить песни. Но - мысленно. К моменту, когда Дик понял, что начал забывать слова, наступило осознание, что времени у него много. И это множество необходимо использовать с толком. Например, в очередной раз невидимым молотком уродуя себя, запереть в душе проклятого адского рыцаря с его даром. Всё же, общение с богинями, жизнь подле михаилитского магистра, чтение книг и познание Древа способствовали к тому, чтобы пробовать. Для начала Дик снова погрузился в тяжелое, изматывающее состояние на грани сна и смерти, в пространство вне времени, где сплетались линии. Но глядеть на Эмму не стал, хоть и очень хотелось. Вместо этого он слепо нащупал отсутсвующей руки шероховатость собственной глади - и остановился. Если здесь он мог почувствовать собственную руку, то вообразить шкатулку, небольшую, металлическую, запирающуюся на ключ, не стоило почти ничего. Тяжело было ощутить её тяжесть, холод серебра под пальцами, приторную липкость флёра христианства, которым пришлось выстлать внутренность этого маленького сейфа. Почти невозможно было найти, где этот то ли дар, то ли проклятье плотно вплёлся в самое нутро - и выдрать, через адскую боль, от которой в теле лопнули сосуды, через ярость и жуткую головную боль. Наконец, адский дар был упакован в шкатулку, ключ от неё закачался на одном из корней, а Дик почувствовал себя удовлетворенным трупом.
Спящим.

От тяжелого, полного боли и усталости сна его пробудили шаги и запах. Вереск и жасмин, шуршание платье, легкие шаги, тихий напев - и никакой Хизер в поле зрения. Зато она говорила, и Дик даже порадовался, что ответить не может. Потому что на постулат
- Знаешь, мне бы очень хотелось понять, что происходит.
ответа он не знал.
- Чужие мысли в голове, - продолжала Хизер, хмуро и задумчиво заглядывая ему в лицо. На губах и подбородке были видны пятнышки крови. - чужие руки и, кажется, ноги. К этому я, наверное, могла бы привыкнуть, но почему это у тебя из портретов кровища льётся так, словно не предков, а свиней резали?
"Потому что нельзя быть родовитым и не проливать её. Или чтобы тебе не проливали. Не будь дурочкой, тебе наверняка снова что-то почудилось. Помнится, ты уже однажды говорила голосом моего батюшки".
Дик хотел было пожать плечами, или хотя бы закатить глаза, но не получилось. Ни один мускул не дрогнул. Мысли, впрочем, совершенно точно были свои, в отличие от несчастной Хи.
- И ведь что самое гадкое, - Хизер вздохнула и опустилась на пол рядом. По камням проскрежетало что-то железное. - Скажи, зачем тебе всё это?
"Что именно?"
Не получалось даже опасливо покоситься, чтобы рассмотреть железяку. И становилось откровенно жутко, что еще может вытворить Хизер не своими руками, ногами и прочими частями тела. Откуда у нее на губах пятна крови, думать не хотелось вообще.
- Молчишь. Лежишь тут и молчишь. Спокойно так. Мирно.
Хизер со вздохом выпрямилась, подняла руку и залюбовалась небольшим кинжалом с усыпанной явно фальшивыми драгоценностями рукоятью. Лезвие блестело, словно только что натёртое.
- Знаешь, я думаю, невежливо идти к синьору на приём и так смотреть на... сестру. Пусть и с браслетом. Совсем они мне не понравились. Знаешь, что ещё странно? Я то помню, то не помню, и везде, где не помню - рядом ты. Отчего? Зачем?
"Возможно, потому что я всегда рядом. Особенно сейчас".
От прикосновений Хи по телу строем маршировали мурашки. Она коснулась шеи пальцами, затем губами, явно нащупывая вены. Возможно, всего лишь хотела убедиться, что жив, но Дику казалось - загрызёт.
"В конце концов, сэр Ричард, нельзя же настолько не доверять!"
Не соглашаясь со своими же мыслями Дик хмыкнул. На удивление - получилось.
- Вообще, на твоём месте я бы себя выбросила, как советует Эспада. - Рука Хизер, сжимающая кинжал, дёрнулась, но она поймала её другой, заработав царапину. - Но раз не выкидываешь, значит, это зачем-то нужно. Понять бы ещё, зачем именно это сестринство. И это всё. И то всё тоже.
- Не сестра, - голос звучал сипло, бессильно и равнодушно, совершенно не отражая то, что творилось в голове и душе. - Жена. Слишком привык. Слишком нужна. Отдай кинжал. Порежешься.
Можно было бы попытаться сказать, что слишком многое вложил, чтобы отказываться теперь. Что натворил слишком много ошибок ради неё. Что несмотря на все её причуды до сих пор помнит, как она впервые засмеялась, наблюдая за волчонком. Что Эмма тут не причём. А впрочем...
- Моя, понимаешь? Не Норфолка. Не борделей. Только моя. Была б умнее. Ласковее. Могла бы вокруг пальца вертеть. Что ещё?
С каждым словом говорить получалось всё лучше и лучше. И руки, кажется, начинали понемногу двигаться.
Кинжал Хизер отдала, точнее, аккуратно опустила на пол, судя по звуку, Дику под руку.
- Я его нашла... - она вздохнула и положила руку ему на грудь. Ладонь была ледяной даже через одежду. - Моя рука его украла у одного из твоих посетителей, но знаешь, он такой поганый, что мне почти за неё не стыдно. И я хотела бы... вот это всё, правда. Но сейчас я даже не понимаю, что - я. Я? Руки, ноги, мысли, которые возникают из ниоткуда... стихи Норфолка, которые я никогда не читала, потому что зачем оно мне, но могу читать. Кинжалы, воровство, что-то, что можно подсыпать в вино - твоя я, или твоя пустота? Да послушать только - я даже говорю не как я! Дочка бедных джентри, выросшая по борделям - и такой слог! Хочешь, стихи почитаю? Кажется, могу нарисовать картину - не зная, как. Вышить гобелен, процитировать исторический труд, вышить даже блох на единороге, если придёт в голову.
- Не надо блох, Хи, - Дик с трудом подтянулся, чтобы сесть, опираясь на алтарь. - И единорогов тоже не надо. Послушай меня. Через некоторое время после того, как мы встретились, выяснилось, что тебя дрессировали, как собачку. Воспитывали идеальной женщиной для моего кузена Генри Норфолка. Узнали мы это не без помощи бестолкового Харпера, но это опустим. В то же время стало ясно, что Алетту де Манвиль предназначали мне, и вообще все претенденты на престол были осчастливлены правильными, воспитанными любовницами, способными ненавязчиво увести их в нужное для кого-то русло. Для кого - пока выяснить не удалось, да и надо ли? Суть в том, что я случайно уволок из дешевого борделя будущую игрушку своего кузена и совершенно не согласен с планами этих твоих наставников. Но их наука начала прорастать в тебе. Ты уже однажды отравила меня и убила себя - мной. Пришлось... Вероятно, правильно будет сказать, что пришлось выдрать кусок из тебя. Кусок, хранивший всё, что вложили в тебя наносного. Так что ты - это ты. А если что-то осталось на сдачи - это неплохо. К тому же, давай будем откровенны, я именно потому так зануден, что постоянно поправляю тебе речь, читаю стихи, книги, учу танцевать и вообще занимаюсь тем, чем приличному супругу заниматься не положено! Рисса немало удивилась бы, увидев такое. Поэтому, всё перечисленное тобой - и моя заслуга тоже.
Устав от бесконечно длинной речи, Дик прикрыл глаза. Выяснения отношений ему никогда не нравились, и теперь он удивлялся собственной терпеливости. Чтобы лишний раз не удивляться, пришлось нащупать кинжал и взвесить его в ладони, привычно оценивая баланс и вес оружия.
- А с руками, ногами и прочим - справимся. Дорогу осилит идущий, знаешь?

УИЛЛ "Sgriosadair" ХАРПЕР

Лландиндо, 5 мая 1535 г.

- Ойче нах Ойче Мада'лэ Б'шоль-ча...
На удивление имя получилось произнести с первого раза, но одновременно Уилла как будто сильно дёрнули. Мимо прошмыгнул упитанный мужчина в купеческом наряде, от которого в голове забили колокола, загудели горны и внезапно на долю секунды картина мира исказилась, как когда он видел души людей. Зрение тут же вернулся в норму.
Уилл усилием воли вернул картинку и увидел спину, и обращенную к нему лицом душу.
"Охренеть. Не могу разглядеть выражение лица. Он меня боится или смотрит с ненавистью? Может, это я его боюсь. Нужно пойти посмотреть". Уилл поднялся, и пошел к Алетте.
- Приятно было с вами побеседовать.
Уилл накинул на Алетту оверкот, и поднял её на плечо. Валашка и оборотень ушли в горизонт. В смысле сделали пару шагов и исчезли на месте.
"Даже они так умеют, стыдно за нынешни мерлинов".
Уилл с Алеттой на плече пошел за купцом. Жители деревни начали понемногу приходить в себя, тоскливо вздыхая по ушедшей валашке. Из хижин стали показываться женщины. Купец зачем-то ошивался возле церкви.
"А как вообще возвращают души в ад? Может быть он должен сгореть в церкви?"
Уилл махнул рукой. Земля под ногами купца изогнулась, метнув упитанного мужчину прямо в церковный витраж. Разноцветное стекло с грохотом полетело на землю. Где-то в церкви послышался удар тела о пол. И тут церковь начала рушиться. Как будто из-за того, что туда попала грязная душа, место осквернилось.
"Господи, будь милостив и прости этих нерадивых строителей".
Торговец умудрился выскочить из рушащегося здания. Уилл пошел за ним. Сзади начали паниковать местные жители. Через несколько десятков ярдов, купец нырнул во что-то вроде норы.
"Что-то вроде ловушки? А я надеялся вырвать тебе сердце при всей деревне и обратить их в веру в Госпожу. Какая жалость!"
Уилл потратил несколько минут привязывая Алетту к ветке повыше. Оставлять её так было опасно, но тащить вниз не лучше.
Он сделал пару факелов и подошел к лазу. От лёгкого удара пяткой по земле и вниз пошла рябь. Пласт под ним походил на покинутый муравейник. Лаз, который был прямо под ногами, вертикально спускался на полтора ярда вниз. Торговца поблизости, вроде бы, не было. Уилл прыгнул вниз, смягчив землю перед ударом. Спускаться под землю за какой-то нечистью было не охота, но нужно было поймать хотя бы одну душу, чтобы демоны от него отвязались.
"Госпожа, вы слышали анекдот про индуса, араба и валлийца?"
Морриган лениво зевнула и отвесила ему щелбан.
"В общем идут индус, араб и валлиец по пустыни. Пить и есть охота, совсем измучились. Видят впереди оазис с домиков. Стучатся в дверь, уговаривают хозяина дать им переночевать. Ну хозяин накормил, напоил их и говорит.
- Хорошо, оставайтесь, только есть одна проблема. В доме места мало, один должен пойти спать в амбар.
Ну индус говорит.
- Давайте я, чтоб никто не ссорился.
Пошел он в амбар. Все уже приготовились спать и тут стук в дверь. Открывают, а там индус.
- Вы ж не говорили, что там в амбаре корова. Извините, но это священное животное, я не могу там спать.
Ну делать нечего, послали араба. Опять ложатся спать, через десять минут стук в дверь. Араб говорит.
- Нет я всё понимаю, но вы не говорили, что там свинья. Не могу я со свиньёй спать под одной крышей. Это нечистое животное.
Делать нечего, пошел валлиец. Через минут пятнадцать, когда все уже стали засыпать, страшный стук в дверь. Открывают, а там корова и свинья.
- Вы что, охренели?"
"Расскажи эту историю при дворе, - со смешком посоветовала Морриган. - Тебе еще турнир предстоит, бал. Фрейлины будут в восторге."
"Ну я же не самоубийца... Тем более валлийцы, они обидчивые. Расскажешь анекдот - отрубят голову, назовёшь импотентом - закроет собственную жену в башне".
Впереди послышались шаги, и через пару ярдов проступили очертания развилки. Уилл пошел за звуком шагов, который скоро превратился в хриплый женский голос, с нарастанием напевающий песню.

В Англии в дождливый мартов день, проскакал по городу Елень...
Он летел над гулкой мостовой, с голым задом, к девке заводной.

Уилл улыбнулся, женский голос нарастал. Впереди показалась девушка с пышными формами в голубом платье.

Вернись, морской Елень, по моему томленью,
Умчи меня, Елень, в свою страну Еленью!
Где что-то рвётся в небо,
Где страсть живёт и небыль,
Скачу я на тебе, морской Елень!

Девушка повернулась лицом к Уиллу и стало видно, что половина её головы уже сгнила. Уилл резко развернулся назад. Девушка тоже развернулась и побежала за ним. За пару ударов сердца обогнала его, остановилась и снова побежала в его сторону. Глаза у бывшей селянки, или кем она там была, были мутными, безжизненными.
"Симпатичная, но с гнильцой".
Уилл топнул и пол под ногами девушки обвалился. Снизу послышался крик, непонятно чей, женский или мужской.
"Кажется, я кого-то пришиб полом. Господи, будь милостив и прости этих нерадивых строителей".
Уилл бросил вниз факел. Тот пролетел ярдов двадцать и потух. На вид до дна было ярдов тридцать. И во время падения, и сейчас, снизу не переставала доноситься песня. "Бедный Елень. Прыгнуть и мне что ли". Неожиданно сзади послышался удивленный восклик торговца. Торговец захромал за угол. Уилл сделал пару шагов назад и с разбегу перепрыгнул дыру.
"Либо он очень тупой и паникует, либо заманивает меня в какую-то хитрую ловушку".
Неожиданно из темноты выпрыгнул торговец и сшиб его с ног. От удара из груди выбило воздух, Уилл больно ударился головой о пол.
"Мать моя женщина, отец - мудак. Ловушка не очень хитрая, но на меня хватило."
Торговец оказался сверху. Уилл попробовал усыпить его магией, но тот только зевнул и занёс руку с кинжалом для удара. В момент когда одержимый чуть поддался назад, Уилл схватил его за одежду и рывком всего тела перекинул через себя. Нож больно скользнул по шее и врезался в плечо. Торговец грузно упал на пол. От боли накатила злость. Уилл кинулся на одержимого и со всей силы врезал тому кулаком по затылку, не разжимая рукояти меча. В близи от того страшно несло грязью, грехом и всем худшим, что могло быть в человеке. Воспоминаниями о том, как продавал человечину, охолащивал и выращивал мальчиков для этого. Уилл ещё несколько раз ударил оглушенного торговца по голове, то кулаков, то рукоятью, пока противник не потерял сознание.
"Что-то я увлёкся. Он же не виноват, что в него вселились - это с каждым можем произойти..."
Он вытер рукавом пот и грязь с лица и взглянул на торговца взглядом ловца. С пола на него нагло крысилась душа старика.
"Оно и понятно, в этой драке прилетело только мне и торговцу. Ну ничего".
Уилл осмотрелся. Издалека эхом доносилось пение, воняло сыростью и пылью. Больше никого рядом вроде бы не было. Ни малейшего представления, как изгонять душу, у него не было, так что в этой ситуации оставалось только призвать демона и спросить напрямую. Он движением руки начертил на земле точно такой же круг, как в доме Алетты и повторил ритуал. На последнем слове круг вспыхнул белым пламенем, и на его месте появился очень хмурый Дик Фицалан в странном костюме из трёх чёрных рубах с пуговицами посередине и красным платком на уровне груди. Уилл без особого энтузиазма посмотрел на Фицалана. Судя по взгляду ловца, это был настоящий Дик - всё те же глаза и зеркала. Дик вопросительно посмотрел в ответ, тоже без энтузиазма во взгляде. Уилл глянул на остатки круга.
"Я что, слово "чёрт" написал задом наперёд или заклинание неверно поняло момент с рогами?"
Он поклонился.
- Кхм. Здравствуйте, милорд. Я тут душу вот изгоняю, вы, часом, не в курсе, как оно делается?
- Мне, - задумчиво сообщил ему синьор, выходя из круга, - всегда было интересно, почему ты говоришь то ли как клерк, то ли как моряк. В курсе, подумать только... Еще раз поглядишь на меня ловцом - зубы выбью. А теперь - спроси о душе, как положено. Четко, внятно и грамотно... Гарольдов сын.
Последнее, судя по интонации, было оскорблением.
Уилл закатил глаза. Если Дик хотел его оскорбить, нужно было придумать что-то поинтереснее. Злости оскорбления не вызывали, но Фицалан страшно нудил.
- Скажите, пожалуйста, как вернуть беглую душу в ад.
- Уже лучше, - одобрил страшный зануда, прислушиваясь к чему-то далёкому. - Теперь попробуй это сказать еще и с надлежащим почтением к синьору.
Уилл поднял бровь, секунду глядя на Фицалана с лёгкой улыбкой.
"Ну раз никто никуда не спешит. Мне то что, жены у меня привязаны, церкви разрушены, торговцы избиты".
- О повелитель тьмы, властитель дум и так далее, и так далее, и так далее. Проявите милость, доступную только тем, кто стоит во главе мира сего, и скажите мне - сирому, да убогому, как выполнить работу, на которую я согласился.
- Кретин. Какой я тебе повелитель тьмы? И я сказал - почтительно, а не с неумелым сарказмом.
Уилл устало вздохнул. Такими темпами в пещере можно было просидеть до вечера, и от привязанной к ветке Алетте не осталось бы уже даже косточек.
- Милорд, вы здесь как представитель ада?
- Я - наместник, - милостиво кивнул Дик, без интереса попинывая лежащего у его ног купца. - А ты, мерлин сестры моей госпожи, на ходу штаны переодеваешь, гляжу. Ну давай. Извлекай эту душу, отдавай мне и я пошел. У меня там еще бесы небитые ходят.
Уилл раздраженно выдохнул. Чего он не любил - так это когда начальство чего-то требовало, и не объясняло что и как. Он закатал рукав на правой руке и попробовал схватить душу старика за волосы.
"Давай, старый мудак, пора тебе возвращаться в ад, потому что по одной твоей роже видно, что ты не раскаялся. Попробуй сбежать лет через пятьсот, когда поймёшь, за что тебя туда отправили".
Душа соскользнула с руки, как склизкая рыба. Уилл вздохнул, сдаваясь. Не любил он пафоса.
"Я - ловец отправляю тебя обратно в ад. Это - миропорядок, в котором мы живём. Который каждый из нас выбрал сам. Поэтому подчинись ему и отправляйся обратно в ад".
- О Господи всеблагой, - устало взмолился Дик, - за что ты меня наказываешь этим кретином? Матерь божья, прости меня за грехи мои!..
Он отчужденно наклонился к торговцу, чуть ли не по самый локоть засунув руку ему в грудь. Выпрямился он уже с извивающейся и отчаянно раззевающей в беззвучном крике душой.
- К Фламбергу сходи. Это я тебе как наместник Ада приказываю. Он когда-то отказался быть ловцом и сможет научить тебя. Первый и последний раз преисподняя сама выполняет твою работу.
Исчез Ричард Фицалан только после того, как пнул Уилла под задницу.
Уилл остался стоять, не особо обратив внимания на удар.
"Какой талантливый молодой человек, даже зависть берёт. Интересно, это дворянская кровь или врождённая предрасположенность?"
Уилл выдохнул, отпуская раздражение. Долго злится на Дика он всё равно бы не стал.
"Видите, Госпожа, какие опасные сущности водятся в христианском аду? Местные будут дураками, если не обратятся в истинную веру".
Он сел на корточки и прикоснувшись ко лбу торговца. Ноги не были переломаны, так, ушибы. Нужно было быстрее возвращаться к Алетте, а вытаскивание бывшего одержимого могло занять пол дня. Уилл, сам не зная, зачем, пожал плечами.
- Ну, извиняй, мужик - выбирайся, как знаешь. Я тебя и так не стал рубить.
Он поднялся и пошел к выходу.

Лаз, через который он спустился, был завален камнями. Несколько камешков укатились вглубь пещеры, так что засыпали вход, очевидно, сверху. Уилл зло выдохнул и пару раз стукнул ногтем указательного пальца по стене. Между ударами эхо вибрации не изменилось - сверху никто не ходил.
"Ещё бы. Стали бы они заваливать лаз и ждать меня у входа".
Это скорее всего были местные. Уилл топнул ногой, проверяя, где можно столкнуть камни. Сделал шаг в сторону и движением руки превратил углы, которыми камни соприкасались друг с другом и с пещерой в песок. Завал с грохотом слетел в пещеру, оставив в воздухе противные песчинки.
Уилл подошел к лазу и посмотрел вверх. Сверху даже не проникал свет. Видно, уже совсем стемнело. Хотелось сломать кому-нибудь нос. Он многое мог простить, но только не ещё одно похищение Алетты. Он уже сам не знал, как относиться к жене. Но тому, кто похитил человека, которого он так долго искал, точно нужно было сломать нос. И это если с Алеттой всё было в порядке.
Уилл поднялся, не тратя магии. Сверху было тихо. Песок был истоптан кучей ног. На ветке не было ни Алетты, ни даже кусков веревки. Следов ножа тоже не было, так что могло случиться, что Алетта спустилась сама. С другой стороны тогда было непонятно, зачем местные завалили лаз. До деревни вроде бы было далеко, чтобы они проследили за ним. Да и заняты они были.
Рядом на скале виднелись следы инструментов. Так что заваливали лаз небыстро. Странно, вроде он не так долго ходил по пещере. В лучшем случае местные решили, что он похитил Алетту, потому что никакой нормальный человек не стал бы так привязывать жену к ветке.

Когда Уилл вернулся в деревню, стало понятно, что дела были намного хуже, чем он думал. Деревня была пуста. Судя по разбросанным мелочам, собирались местные в спешке. Из деревни вели следы телег, на берегу не осталось ни одной лодки - значит, жители могли уйти любым путём.
Уилл сел на камень посередине деревни и тяжело вздохнул, потирая переносицу.
"Ну как могут нормальные люди так легко бросить свой дом"?
Прямо перед ним виднелась исчёрканная летевшими до этого головешками стена дома, чуть дальше грудой лежала церковь.
"Ну и хрен с ними. Когда мне рушится на голову здание или меня закидывает в какую-то пустыню, никто не спешит извиняться и выписывать компенсацию".
Важно было то, что снова нужно было искать Алетту. Она уже не вызывала ничего, кроме чувства размазанной по времени тягости. Трахайся оно всё колесом, да его уже даже христианином сложно было назвать или по каким там обычаям они заключали брак. Алетту, которую, судя по всему, не трахнул, только ленивый, он искал дольше, чем вообще толком её знал. А теперь ей ещё и память отшибло. Месяца два назад он сказал бы себе:
"Ну как тебе не стыдно? Похитили то её из-за тебя".
"Да так и не стыдно. Вообще побоку. Завтра я получу под ребро кинжал от очередного одержимого и Алетте с её отцом будет ровно так же побоку. С чего бы мне сейчас убиваться? Она ж явно не стоит таких проблем".
Уилл поднялся, отряхнул штаны и начал ходить из стороны в сторону. Будь в деревне ещё одна церковь он бы и её развалил, а домики казались такими убогими, что было даже как-то не с руки.
Может сейчас стоило убедиться, что всё в порядке с матерью и пойти искать меч или что он там должен был искать после всех этих ростовщических договоров?
Нужно было придумать как искать Алетту наверняка, а не просто шарахаясь по ближайшим городам в поисках местных.
"Я же друид, должен же я как-то уметь искать людей. Кстати, друид я неплохой. Больше меня христианских храмов, наверное, ни один из друидов до этого не разрушал. А ведь Алетту ещё искать и искать...".
Где-то в отдалении радостно похихикала Морриган и перед его глазами пронеслись образы Белтейна. Лодка на туманном озере, люди с факелами, голая жрица в золотой маске, которую кто-то трахал.
"Какое увлекательное погружение в культуру. Особенно последняя часть".
Уилл подошел к берегу. После каждого удара волн о камни, вокруг разлетались холодные брызги воды. Солёный ветер хлестал по лицу и как будто с живым намерением, пытался порвать одежду. Раз он был друидом, можно было попробовать узнать, где Алетта у кого-то мифического.
- О дева морей, волей Великой Королевы, явись передо мной!
- Целовать не буду, мерлин. Сам свои силы обучай.
Дева морей, с плеском вынырнувшая, чтобы сесть на ближайший валун, была неприлично гола. Высокую грудь едва прикрывало богатое ожерелье из жемчуга, капельки воды стекали по белым плечам, длинным белым косам, зеленому рыбьему хвосту с острым плавником.
Уилл на секунду засмотрелся на кеаск.
"А зачем я её звал?.. А, да".
Он наигранно вздохнул.
- Ну что уж поделаешь, бывают в жизни разочарования. А как эти силы обучать?
- А я откуда знаю? - удивилась русалка, лениво пошевелив хвостом. - Я - обычная кеаск, не то что ваши высокоумные леди. Образованиев не имею, не училась. Как хочешь, так и обучай.
"И что это значит? Она может сказать мне что-то об умениях мерлина или просто ударилась о скалы из-за сильных волн"?
- Целовать не хочешь, сделать из меня образованного человека не можешь, беда... Ну раз важные и полезные вопросы решить не получится, можешь, пожалуйста, сказать как мне найти мою жену - Алетту де Манвиль. Только без отговорок типа ищущий, да найдёт. Эта библейская муть уже веков пятнадцать не работает.
- Bhod, ты странный, мерлин. Я всего лишь кеаск, а не пророчица, я не знаю, как зовут твоих жён и куда они потерялись, - еще больше изумилась русалка, вытаращив на него глаза. - Я могу рассказать, о чем видела, что слышала, о том, как быстро и весело скользили лодки по своду моря, как кричат рабыни на кораблях пиратов, как весело играть под водой с такими, как ты... Но как искать какую-то... Алетту - я не знаю.
Уилл пожал плечами.
"Не сказать, что меня радует перспектива оказаться под водой. И вообще в море".
- Справедливо. А тут что, проплывал корабль работорговцев?
- Они всегда тут плавают. То туда, то сюда. Иногда девок дарят морю, - пожала плечами кеаск. - Но если ты всё же хочешь спросить, не видела ли я, как они забрали твою жену - то не видела. Видела, как сегодня здешние рыбаки везли на лодке связанную леди, от которой вкусно пахло нерожденным чадом, а передавал им её Мокрый Трост. Увозили на север. В следующий раз спрашивай правильно, иначе сыграем.
Русалка плеснула хвостом, окатив Уилла холодной морской водой, и нырнула.
Брызги отвлекли Уилла от тяжелых мыслей и он улыбнулся, рукавом вытирая солёную воду с лица.
- Спасибо! Если я вдруг упаду за борт лучше выкинь меня на берег, я невкусный и потом как-нибудь отблагодарю.
То, что Алетта была у работорговцев не радовало. По крайней мере она была жива и, скорее всего, невредима. Пока он думал, сверху прямо на голову спикировал полуживой голубь с письмом. Уилл аккуратно достал полоску бумаги, стараясь не добить птицу.
"Харпер! Незамедлительно и сию минуту требую тебя для отчёта! Кромвель".
Уилл закатил глаза.
"Не раньше, чем я найду Алетту. Потом что-нибудь придумаю, вроде того что мне страсть как хотелось искоренить папизм или что я не умею читать".
Сейчас, наверное, стоило поехать на Север и в каком-нибудь городе покрупнее узнать о работорговцах.
Только Уилл собрался зашагать в ту сторону, где скорее всего был ближайший город, как земля сзади разверзалась, скатываясь по берегу травянистыми кусками. Удивительно, но первой бросилась в глаза именно солнечная улыбка мелкой рыжей девочки в странном костюме. Мягкие сапожки, чёрные чулки, короткая юбка и что-то вроде парадной военной курточки с золотыми бляшками, которые исчерчивали руны. На курточке алели бант и что-то вроде броши - яркого камня, оправленного в цветок из чёрного металла. Ключицы украшали золотые вставки, с которых на плечи свисала бахрома. Вместо одного глаза у девочки была чёрная повязка, из-за которой блестело что-то вроде часового механизма.
Потом он, конечно, обратил внимание на огромную хрень, стоявшую сбоку. Что-то вроде паука-кентавра, с восьмью металлическими лапами и изуродованным человеческим торсом на вращающейся основе. Хрень неловко перенималась с лапы на лапу, постукивая металлом. Человеческая часть конструкции сильно горбилась, потому что вместо позвоночника, судя по торчащей рукояти, был установлен длинный меч. Кожа у человека была синеватой, с мертвенно чёрными венами. Вместо пальцев были короткие обрубки, заканчивающиеся кристаллами. Глаза были как у мухи.
Девочка выглядела опрятно и интересно, так что понравилась Уиллу, но механизм на месте глаза и огромная хрень сбоку навевали беспокойство. Руны на пластинках отсылали к гэльским мотивам, но это не могли быть слуги ни одной из богинь. Морриган при этом как-будто бы удалилась из сознания или, по крайней мере, на что-то отвлеклась. Девочка окинула пляж взглядом.
- Ну вот, а Ю ещё говорила, что прибрежные деревеньки - самые веселатые. А тут вылезешь - и никого, тишь да гладь, хоть яблокатом пригладь. И только волны - шух, шух... здравствуй, дяденька и сын дяденьки, а мы к тебе с приветом и повелением. Собирайся, получается.
Уилл оторвал взгляд от арахнотавра, из ушей которого тихонько валил пар.
"Такая херня точно не может значить ничего хорошего. От неё только убегать".
- Уилфред. Не сказал бы что деревня скучная, просто местные не оказались ценителями и ушли. - Уилл с улыбкой скрестил руки на груди. Ему не нравилось слово "повеление", хотя любой, кто мог послать к нему такую компанию, мог оказаться полезнее для поисков Алетты, чем все варианты, о которых он думал до этого. - Могу я поинтересоваться кто именно мне "повелевает"?
- А новый папенька, - бесхитростно ответила девчонка и запустила руку за пазуху, вытягивая какую-то бумагу. - Локи кличут. Тот, что сын Фарбаути и Лаувейи, а те, получаются, такой-то дед и такая-то мать. Хм, странно звучит, ну да ладно. В общем, вот тут яблоковая бумага, по которой ты, дяденька, теперь получаешься папеньки этот, всосал. И, наверное, немножечко мой? В свободное от важных дел время.
"Действительно "всосал", иначе и не скажешь".
Он уже начинал теряться в том, кому он именно всосал, и с какой именно стати. Уилл протянул руку.
- Дай я хоть сначала эту филькину грамоту прочту.
- Не знаем мы никаких филек, а бумага - самая что ни на есть абсосодорская, - важно заявила девочка, и кадавр согласно выпустил из ушей двойную порцию пара. - Поэтому ты её не трогай лучше, мало ли, заразишься. С рук вот читай, чёрным по белому.
Уилл подошел и, уперев руки в бока, прочитал договор. Это был его оммаж Дику Фицалану, вроде как, даже оригинал. Уилл перевёл взгляд на девочку.
- И чё? - В этот момент имя Дика на бумаге смазалось и его место заняла вычурная руническая надпись.
"Цыганские фокусы, не иначе. Не вижу ни одной причины воспринимать это всерьёз, если мне не будет выгодно".
Но зачем-то же он понадобился Локи, и Морриган почему-то всё не было в голове.
- Тебя как зовут, без пяти минут почти мой сюзерен?
Хрень отчего-то оживилась, заперебирала лапами на месте, внутри что-то коротко вжужжало. Девочка же с видимым удовольствием поклонилась, сворачивая бумагу.
- Дженни, дочь Локи, сына... а, это вы только что слышали. А сюзерен, получается, уже не пять минут как, а все несколько чего-то там. Знаешь, как сложно к тебе прокапываться? Хорошо хоть, тут пещеры были, побыстрее пошло. Были, стало быть, пещеры, красивые, пока дяденька Гарольд не прошёл... эх. В общем, как хочешь, а пренцендент мы оформили в лучшем виде, а не веришь, средство есть. Эй, господин хороший вайделот, не почтите присутствием? А то тут ваше нам с завитушками упрямствует, как неграбленный купец на тракте!
Ответом ей был столб алого дыма, закружившийся вокруг одного из камней. Возникший в центре этого явления Ричард Фицалан чихнул, отогнал арапником дым и расцвел в самой приятной, благодушной улыбке. Вопреки первому своему явлению, он выглядел привычно - кипенно-белая рубашка, узкий черный колет, охотничьи штаны и сапоги.
- Юная леди Йенн, - со странной смесью иронии, вежливости и нарочито забавного шотландского акцента откланялся он. - Чем обязан?
Уилл выпрямился, скрестив руки на груди. Улыбка Дика раздражала и его хотелось выкинуть в море, но лорд мог и не утонуть. Было даже интересно послушать, как Фицалан обоснует свой фокус.
- Милорд, не мне вас учить, но терять важные документы - это плохая привычка.
- Ну что вы, баронет, привычка не хуже, чем пристрастие терять жён, - безмятежно пожал плечами Дик. - Где леди Алетта, к слову?
Может так ему и будет проще найти Алетту, но только жену потом опять похитят, а выдуманная клятва останется. Уиллу было интересно, зачем он вообще мог понадобился Локи.
- И правда, милорд, терять жен - это плохое пристрастие. Главное потом их находить. Леди Алетты, как видите, сейчас здесь нет, но как вы вообще уговорили кого-то другого поставить подпись под оммажем. Вы же давно меня знаете - это хуже долговой ямы. А главное, нет закона, который бы такое позволял.
- Закон, мой юный баронет, требует служить там, куда вас посылает сюзерен. То есть, я. А я вас посылаю ко двору отца этой милой леди. Служите ему так же честно и доблестно, как мне. Верно ли, леди Йенн?
- Да ваще, - подтвердила леди, длинно высморкавшись.
Уилл отвёл скептический взгляд от Дженни.
- Вы бы уж определились, переписываете ли вы вассальную клятву или просто отправляете меня на службу. Ну да ладно - скажите лучше зачем я мог понадобится хоть при каком-то дворе?
"А важнее, что мне с этого будет".
- Харпер, - Фицалан коротко оглянулся через плечо. - Ты забываешься. Если уж так волнует закон, то он же предписывает тебе выполнять повеления синьора честно, яро, без раздумий. А значит - и без лишних вопросов. Не принуждай меня занудствовать, мне скучно. К тому же, о дворе при дворе не говорят.
Уилл удержался чтобы не закатить глаза. Любили же Фицалан и Рольф эту фигню с долгоидущими планами, которые не работали. Ну раз это был приказ, то делать было нечего. Хотя ему всё равно не нравилась форма. Уилл пожал плечами.
- Ну приказ есть приказ. - Он обратился к Дженни. - Пойдём тогда исполнять повеление.
- Я тебя не отпускал, - холодно заметил Фицалан. На его плечах медленно соткался плащ из длинных, рваных полос алой ткани, шевелящихся вопреки ветру, будто по своей воле. - Дженни, он явится к чтимому Локи сам, обещаю. Фицаланы всегда держат слово. Но - позже. Что-то мне подсказывает - для целей моего доброго друга он нужнее с женой, которую снова потерял. Разнообразия и пользы больше. К тому же, Локи ведь все ещё хочет, чтоб я открыл ему путь?

- Ну, дяденька вайделот, - Дженни скользнула к Уиллу, приобняла и радостно заулыбалась. - Всё это, конечно, славно, пусть и ни шиша не точно, потому как позже - или папе надоест, или жена утонет, или вот дяденькосын у... не дойдёт. А мы с вот этим ногатым дяденькой так страдали, так страдали, что даже плащик поистёрся, а вот такого красивого никогда и вовсе не было, и... - посерьёзнев, она почесала щёку под повязкой. - И ещё, дяденька вайделот, без компании даже в плащике возвращаться грустно. Потому что это вот, в отличие от жопохранителей и усладительных бабенек только пар из ушей пускает, не говорит и даже не слушает. Так что думаю я, а не пойти ли, не помочь ли славному господину Харперу - вот же имячко, как есть шпиёнское - найти эту, Алетту. Быстренько найдём, а там можно и домой. Как считаешь?
Уилл без особого интереса посмотрел на плащ.
"Господи, маньяк какой-то. Кто вообще выпустил его к людям".
Видимо он был обещан Локи в обмен на какую-то услугу, и попади он к германскому богу, судьба его ждала незавидная. Так что это нужно было отсрочить. Может быть, так, а может и нет. Дик, видимо, забыл, что не все люди умели читать мысли. Уилл был не против компании Дженни - она ему нравилась и, судя по всему, могла помочь быстрее добраться до города. Хотя в итоге и собиралась утащить его хрен пойми куда. Почему все, с кем он разговаривал в последнее время, грозились прикончить его к определённому сроку? А Дик - так вообще на месте. Уилл улыбнулся.
- Мне кажется от моего ответа мало что будет зависеть.
Девочка наградила его снисходительным взглядом из-под руки и подмигнула.
- А ты, дяденька, ничего, смекаешь. Я даже тебя чуйствую - порой, когда ни пенса ни сделать, только огрызнуться и остаётся.
- Ладно, госпожа хитрая загрёба, - Дик присел на корточки, отстегивая плащ. На Уилла никакого внимания он не обращал. - Плащик, считай, твой. А жену он сам сыщет, врубаешься? Говори, что хочешь, и я пойду. Леди Фицалан заждалась.
Уилл продолжал наблюдать за торгами, где на одной чаше весов был плащик, а на другой вроде как он.
"Не вселяет веры в будущее".
Оставалось только надеяться, что торги закончатся и его оставят в покое. Потом нужно было обсудить с Диком, что это вообще был за договор, но точно не сейчас. Сейчас он страшно устал. Когда он вообще в последний раз спал?
- Так мы ж сказали, - удивилась Дженни. - Компанию в дорогу, к плащику-то. То бишь, некую Лилитану, о которой то у костра, то не у костра, то с жопохранителями, то с бабой. Бабскую её, получается, сучность лилитанскую, как есть, цельную, без повреждений и прочих царапин, и непосредственно сейчас. Вот в этом ногатом дяденьке хранилища на такой случай есть, да и успокоится он - любит, когда бабское внутри. С ней, смекаешь, поговорить интересно будет, как раз на дорогу и дальше.
- Nique ta mère, - задумчиво высказался Ричард, усаживаясь на камень. - На кой оно мне надо? Особенно этот... le con? Ну разобрали его бы на жаркое - так мне же проще. Долбанные обязанности! Ладно, леди Йенн. Если сболтнёт чего полезное, сообщи по старой дружбе. Лилитана!
На клич явилась обгорелая черноволосая женщина с пышными формами. Кожа у неё местами походила на обугленную после лесного пожара кору. Прямо на ходу женщина медленно изцелялась.
В раздутом брюхе херни открылся ящик с красивой аметистовой жеодой, женщина втянулась в него как дым по сильным ветром и ящичек захлопнулся. Дженни мило улыбнулась Уиллу, кивнула и сделала благодарственное ручкой Дику, после чего придерживая плащик рукой, чтобы тот не сбежал, запрыгула херне на плечо. Они вместе плавно погрузились под землю, исчезнув через пару секунд.
На пляже стало слышно только волны и гонящий их ветер. Уилл, наверное, должен был чувствовать досаду из-за того, что Дику пришлось отдать целую душу за отсрочку, но сейчас скорее чувствовалось лёгкое раздражение и усталость. Если бы он лучше сориентировался, потери были бы меньше, если бы Дик предупредил о договоре с Локи, может быть вообще никаких. Фицалан судя по всему не собирался испаряться так же неожиданно, как появился.
С нескрываемым сожалением проводив девочку и ее кадавра взглядом, Фицалан похлопал по камню рядом с собой.
- Садись. Выпить есть? Куда Алетту снова дел? - устало и почти миролюбиво проговорил он.
Уилл с лёгким недоверием покосился на Фицалана, но стряхнул с сумки пепел и, порывшись, достал флягу с бренди. Интересно, что это была за душа, и откуда она появилась у лорда. Он сел напротив Дика и протянул ему откупоренную флягу. Наверное, можно было, продумать слова - то ли извиниться, то ли поблагодарить, но он так устал, что просто не стал пытаться.
- Алетту похитили местные, и судя по всему продали работорговцам. Я думаю поехать на север и если ничего не узнаю там, то в Ирландию. Вроде как там самый большой рынок рабов. Откуда в Англии вообще взялся германский бог?
- Так у него и спроси, - посоветовал Ричард и надолго припал к фляге. Пил бренди он с отвращением. - Работорговцы, говоришь? Откуда знаешь?
Уилл устало повёл плечом. Судя по количеству выпитого бренди, у Дика день тоже не задался. От деревни все ещё несло гарью, на пляже было холодно и неуютно.
- От кеаск. Она рассказала, что тут промышляют работорговцы, и что местные передали им женщину, по описанию похожую на Алетту. Наверняка сказать сложно, но лучшего варианта у меня нет, поэтому придерживаюсь этого. Что мне нужно знать о договоре?
Ричард передал ему флягу, и Уилл тоже сделал глоток, но небольшой. Выпей он сейчас тоже полфляги, уснул бы.
- Эспада!
Фицалан тряхнул головой. Если он и хотел ответить, что-то о договоре, то не успел. Шагнувший из ближайшего куста смуглый, рослый орк презрительно оглядел Уилла и коротко поклонился Дику.
- Воля ваша, хозя... сэр Ричард, но этот хер еще хуже леди.
Уилл косо посмотрел на орка. Внешностью тот очень походил на щеголоватого испанца, только одежда была простой.
- Сам ты хер.
- А то я сам не знаю, - хмыкнул в ответ испанцу Дик, отмахиваясь от Уилла. - Еще и другую... леди потерял. Снова. Есть соображения, куда работорговцы могли её увезти? Где продают красивых, ярких блондинок с дурным нравом?
- Ну, сэр Ричард, я рынков мало видел. Слишком дорогой, - уверенно заявил Эспада, ехидно улыбаясь Уиллу. - Но из ближайшего - в Ланкастер могли. Особенно, если морем. И рядом, и святые братья-иоанниты за посредничество мало берут. Только, с вашего позволения, я с ним не поеду. Он меня или потеряет, или сломает.
Слово "сломает" звучало странно, и орк нравился Уиллу всё меньше. С другой стороны, если Эспада был прав, то Ланкастер находился относительно недалеко и, касайся дело монахов, бумаги комиссара могли пригодиться. Ричард судорожно сжал кулак, недобро глядя на Уилла.
- Я знаю, - очень спокойно произнес он, - ты думаешь, что с таким кретином всё равно никто ничего не сделает, а потому тебе наплевать на всё. Идёшь своей кривой дорожкой, по сторонам глядишь, часовни и города рушишь. Но если ты посмеешь забыть хоть на миг, что задолжал мне Лилитану... Не облажайся в Ланкастере. Алетта мне нужна живой и здоровой, а ты - рольфовым зятем. По крайней мере, до тех пор, пока твой тесть не перестанет мутить водицу. Ты знал, что его кадавры напали на Лондон?
Уилл не то, что не беспокоился, что ему никто ничего не сделает, он просто не видел способов, как это можно было предотвратить. Чем дольше он жил, тем яснее понимал, что от его собственных решений и поступков зависит очень мало. Хотя это не отменяло то, насколько ему надоело таскаться в поисках Алетты, и насколько хотелось уже закончить эту историю. Мог ли Кромвель вызывать его к себе из-за атаки на Лондон, и зачем это было Рольфу? Может быть, ему и правда стоило побывать в столице, хотя бы чтобы проведать мать. Уилл отложил флягу.
- Не знал, что его. Среди жителей было много погибших? Я беспокоюсь за мать.
- Полегло порядком. Но они не дошли до Хакни. Мои серые их остановили, - вовсе не понятно ответил Дик. - И причём тут твоя мать?! Ты осознаешь, что Лилитана была ключом к твоей и моей жене?! Что и Алетта, и Хизер - воспитанницы одной и той же шлюшьей секты, которую ты сам же обнаружил в Хокуэлле? Ты хоть иногда, на долю мгновения, мыслишь? О, госпожа моя Бадб, как я страдаю от его непроходимой тупости знаешь только ты!
Фицалан глубоко вздохнул, явно принуждая себя успокоиться. Глянул на невозмутимого Эспаду, созерцающего Уилла с каким-то плотоядным интересом.
- Два месяца я искал этот ключ, как паломник святыню, и вот теперь, когда Лилитана была уже у меня в руках... Я отдал её Локи только потому, что ты не думал, не думаешь и думать не намерен! К дьяволу! Найди и выкупи Алетту, иначе...

На этой невнятной угрозе Дик зло топнул ногой и вместе с Эспадой рассыпался в черную пыль.
Уилл ещё секунду смотрел на место, где сидел Фицалан, плотно сжав губы. Сейчас, когда Дик ушел, он позволил злости вспыхнуть и тяжело выдохнул.
Во-первых, Эспаде лучше было не встречаться ему второй раз, каким бы тот не был великим мечником. Уиллу никогда не нравились такие взгляды. Как будто ему делали одолжение, не вызывая на "дуэль на одноручных". При том, что честно драться на одноручных никто и не собирался.
Он потёр уставшие глаза и сделал большой глоток из фляги. Каждый раз такие разговоры казались каким-то болезненным вторжением в его собственный мир. Болезненным и бесполезным. Подставили, потом спасли. Ну обосрись теперь святой Иоанн. Но Фицалан, как ни посмотри, был прав. Алетту нужно было отобрать у работорговцев и засунуть в какой-нибудь замок. Потом нужно было убедиться, что с матерью всё в порядке и получить выговор от Кромвеля. По пути, если попадутся под руку, — повыбивать зубы шлюхам.
"Воспитанница шлюховской секты. Почему я нахрен не удивлён?"
Уилл уронил голову и улыбнулся. Как-то долго он злился. Обычно приступ юношеского желания сломать кому-нибудь нос отпускал его быстрее. Да и нос сломать было некому. Получается, он петушился, как Эспада или Ворон. Он поднялся, чувствуя, что понемногу успокаивается и что мысли возвращаются в прежнее русло.
"Госпожа, могу я смиренно попросить вас о лошади? Хотя бы до ближайшего города? Не дело мерлину тащиться пешком. Даже такому бестолковому".
"Оживи корягу. Или куст. Ты же мерлин!"
"А я так могу?.." - Уилл пожал плечами. - "Ну, благодарю за совет".
Он пробежался взглядом по округе. В принципе, мерлин должен был жить в гармонии с природой. А его отношение к природе всегда было утилитарным. Всё, что росло, лежало в земле и плавало по дну реки, можно было использовать на благо людей. Но сейчас, видимо, нужно было как-то по другому взглянуть на мир. Непонятно, правда, как...
Взгляд наткнулся на белую от соли корягу, наполовину вкопанную в песок на линии прибоя. Формой коряга была похожа на лося. Уилл подошел поближе.
"Попробуем договориться. Это, конечно, не вселенское единение с природой. Но на единение я не способен, а договариваться - это хотя бы честно".
Когда он так разговаривал с самим собой, Уиллу на самом деле становилось беспокойно за своё душевное здоровье.
"Вот ты, коряга белая, брошенная судьбой на берегу. Но не отчаивайся, у тебя хотя бы жена не из шлюховской секты. Так вот, я тоже потрёпанный и уставший и я предлагаю договориться. Ты довезёшь меня до города, а я постараюсь тебя там посадить, чтобы ты ещё пожила и позеленилась на солнышке".
Уилл улыбнулся.
- Так что именем Великой Королевы поднимайся и иди сюда!
Коряга поднялась, слепо помотала головой с рогами и пошла прямо на него. Видимо, у неё не было глаз. Уилл улыбнулся веселее.
- Погоди, стой на месте. - Видимо, как в некоторых странах делали с кораблями, нужно было нарисовать ему глаза. Уилл достал из сапога подаренный Вороном нож. На пляже можно было поискать мел или обугленную деревяшку, но ему всегда казалось что когда дело касалось крови, всё как будто было живее. Как будто, если бы он нарисовал коряге глаза мелом, та бы осталась какой-то незаконченной. Без души. Уилл полил нож бренди и полоснул себя по большому пальцу, нажатием нарисовав коряге два глаза.
- Это будут твои глаза, звать тебя будут Спинозой. От слова спина и заноза. - Он весело похлопал корягу по рогатой голове. - Характер у тебя будет скверный, но нрав добрый. Это, правда, на твоё усмотрение.
Спиноза согласно покивал рогатой башкой и ткнулся деревянным носом в плечо - ощутимо и весьма больно.
Уилл, не переставая улыбаться, снова похлопал корягу по голове, обошел сбоку и запрыгнул на деревянную спину.
- Ну поехали что ли пока в Ливерпуль, потом посмотрим. Это, если что, вот в ту сторону. Повезёт если не встретим никого по пути.

Для коряги Спиноза двигался удивительно плавно но Уиллу всё равно отбило всю задницу. Усталость с которой до этого он пытался бороться теперь просто засела в костях и вяло ныла. Сверху между ним и небом весело ползли позеленевшие ярусы леса. Вокруг надрывно щебетали птицы. Сейчас как будто должен был послышаться лёгкий запах домашнего дыма и шум родной улицы. При это в лесу было спокойно. Слева, через кроны на пустую дорогу то тут то там падали лучи солнца. Они со Спинозой ехали через лес держа тракт в поле зрения. Хотя там и так никто не попадался. Лошадь бы с такой дорогой не справилосьа Спиноза легко сновал между деревьями. И из-за этого лес казался просторным, равномерно раскиданным на мили вокруг.
Уиллу было гадко думать о том, зачем он понадобился Кромвелю и что могло случиться с матерью в его отсутствие. Да и с Алетой пока она была у работорговцев. Так что он просто отложил эти мысли на потом, когда не будет валиться от усталости, и вспоминал, что он знал о ближайшем городе. Ливерпуль кажется так. Был маленьким городком под каким-то там графом. Ни монастырей ни храмов в нём вроде бы не было. Из города плавали корабли в Ирландию так что там тоже можно было что-то узнать.
Неподалеку от редкой опушк прилегающей к дороге Спиноза встал как вкопанный. Слева потянуло дымком лекарственных трав.
- Ты что такое? - с любопытством осведомился крепкий, плечистый парень с нежным лицом эльфа из сказок. Одет парень был вопреки всем представлениям об эльфах - в добротную охотничью куртку поверх кольчуги, кожаные штаны и высокие, мягкие сапоги. На перевязи висели два меча. Белые волосы, заплетенные во множество тонких косичек, и трубка, которую он курил, придавали парню легкомысленный вид.
Уилл прыснул смехом спрыгивая со Спинозы. Он был не против передохнуть.
- Человек, зовут Уилфред. А ты кто и как далеко отсюда до города? - Он хлопнул корягу по боку. - Спиноза сидеть.
Вокруг вроде бы никого больше не было и он даже не наткнулся взглядом на лошадь парня. На обычного охотника тот походил мало из того что можно было посчитать за лук, была только ошкуренная палка за голенищем. Да и кольчуга для охотника была бы дорогим удовольствием. По слухам местные наняли михаилита для патрулирования округи. Так что, скорее всего, это он и был.
- Что смешного? - С тем же любопытством продолжил интересоваться парень.
Уилл упёрся спиной о корягу. Если парень был михаилитом, то мог воспринять её как угрозу.
- То что ты спросил "что" я а не "кто". - Уилл задумался. - Хотя учитывая корягу, вопрос может быть не бессмысленным. Это кстати Спиноза - он валялся на берег в паре миль отсюда. Не переживай я просто посажу его когда доеду до города и он не помешает никому из местных. Ну так как к тебе или вам обращаться?
- Здорово, - искренне согласился подозреваемый в михаилитстве. - Посадить - это хорошо, это правильно. Люблю, когда такие деревья садят. Могу даже место показать. А прозываюсь я Скрамасаксом. Иногда.
Уилл похлопал рукой Спинозу по боку. При том что он не чувствовал никакой агрессии, михаилит Скрамасакс почему-то казался ему опасным. Вроде бы беспричинно.
- Вы брат ордена архангела Михаила? Не помню точно но кажется брат Харза или Ворон упоминали ваше имя. А ещё отец сказал что это вы продали ему тварей которые покусали меня недели три тому назад. Ума не приложу как их так обучить. И где лучше посадить такое дерево?
Скрамасакс хлопнул длинными, черными ресницами, каким позавидовала бы любая красотка, и нежно зарделся.
- Надо же, святой брат Ворон - и обо мне? Как мило. Ответ на ваш вопрос, уважаемый, зависит от двух посулатов: "зачем" и "почему". Сиречь, выбор место должен определяться причинами и побуждениями. Зачем вы хотите посадить эту... почти зверушку? И почему - именно её и именно посадить?
Лёгкая улыбка так и осталась на лице у Уилла. Кажется до того как попасть к михаилитам Скрамасакс пол года отучился на богословском факультете. И его отчислили за то что умничал. Но Уиллу нравился разговор. Он как-то уводил от проблем. А проблем, как он ни старался висели над головой.
- Я хочу её посадить потому что так с ней договорился. Договор. Я решил так иметь дело с природой. Даже коряга будет верно выполнять что попрошу, если будет знать что я думаю о её благе. Даже если это только в моей голов картина получается относительно стройная. А это самое главное. - Уилл посмотрел в сторону тракта. Там вроде бы так никого и не было. - Хотя не хотелось бы, чтобы Спиноза вредил людям. Может даже наоборот.
"Хотя в том чтобы я думал о благе каких-то абстрактных людей смысла намного меньше".
- А вы когда приручаете какую-то зверюшку. Зачем это делаете?
- Я не приручаю зверье, - Скрамасакс утомленно потёр лицо. - Разрешаю разбить морду каждому, кто скажет обратное. Ладно... Любопытное смешение друидизма и ведьмовства, эта твоя коряга. При том, что Его Величество ещё в тысяча пятьсот шестом снова запретил и то, и другое. Предлагаю сжечь прямо сейчас - и до Ливерпуля ножками. Я даже бесплатно провожу, а то мало ли...
Уиллу захотелось закатить глаза. Любили же михаилиты подчёркивать, что не нарушают закон, сразу перед тем как его нарушить или во время нарушения. Но было бы нехорошо, если бы из-за его крови Спиноза начал жрать людей в округе. Уилл достал из сапога нож и срезал коряге глаза, вырезав на их месте новые.
- Ну вот, теперь я думаю, никаких проблем если я посажу его прямо здесь? Ну а тогда уже воспользуюсь предложением дойти до города вместе.
- Ну теперь можно и посадить, - задумчиво согласился михаилит, рассматривая Уилла с пристальным интересом. - И проводить тоже можно. Хоть до Ланкастера. Или Лондона.
Уилл мало доверял Скрамасаксу. Было непонятно откуда у того появилось желания проводить его хоть до Ланкастера, хоть до Лондона. Но вдвоём было безопаснее и не так подозрительно. Со стороны они, скорее всего, походили на михаилита и спасённого им олуха. Толи дворянина, толи купца. Хотя, Скрамасакс всё равно не вызывал доверия. Уилл перестал улыбаться, повернувшись к коряге.
- Расти тут Спиноза, и не вреди людям без надобности. - Он пододвинулся ближе к месту, где у коряги должно было быть ухо и прошептал. - И раз именем Великой Королевы ты поднялся и дошел сюда, то даже не думай не расти из-за того, что ты сухой, или какой другой глупости.
Коряга послушно вкопалась в землю и перестала шевелиться. Уилл на последок хлопнул её по рогатой голове.
- Теперь мы оба выполнили договор. - Он оставил Спинозу в покое и обратился к Скрамасаксу. - Далеко отсюда до города? Надеюсь там есть таверна.
- Полчаса лесом, - михаилит неопределенно мотнул головой в чащу, вытянул из сапога красную ленточку и завязал ее на роге Спинозы пышным бантом. - На всякий случай. Значит, говоришь, в Ливерпуль к тётке едешь?
- Да нет, просто проездом. - Уилл с интересом посмотрел на ленточку. Она напомнила ему о шлюхах, которых до этого упоминал Дик. И с которыми, как оказывается, какого-то хрена была связанна Алетта. - А как работает эта ленточка? В общих чертах, не раскрывая секретов профессии. А то я, было дело, видел похожую. Только не на дереве.
- Почти никак, - Скрамасакс затянулся трубкой. - Если вдруг твоя коряга расшалится, её можно будет опознать. Если бантик о деревья не счешет, конечно. Куда едешь, к слову?
Уилл напоследок взглянул через плечо на Спинозу. Значит ленточка, ожидаемо, не имела никакой связи с теми, что носили шлюхи. Ну или Скрамасакс просто недоговаривал.
- В Ланкастер. Надеюсь тут можно будет найти таверну и купить лошадь, чтобы не добираться туда пешком и на голодный желудок. Тебе, кстати, туда не по пути?
- Отчего ж? Мне очень по пути, - бодро заверил его михаилит. - Надо подати уплатить. А таверна есть, а как же. Очаровательная Радель и ее "Козочка" всегда рады гостям.
Вряд ли в небольшом городе был широкий выбор таверн. Хорошо, если бы там получилось купить лошадь за расписку. Уилл потянулся.
- Я не против побывать гостем. Да и на очаровательную Радель интересно взглянуть. Главное добраться до города.
"Козочка" оказалась очень уютным, интересно обставленным местом. С полосатыми ковриками на скамейках, подсвечниками в форме боченков, и кучей всяких мелочей на стенах.
В таверне было всего несколько посетителей, ни один из которых не бросался в глаза. Улии это понравилось. Скрамасакс прошел мимо стойки и уселся на шкуру у камина, потребовав себе вина и сыра. Уилл прошел следом, рассмотрев стойку, за которой стояла хозяйка средних лет, и чуть поодаль, - вышибала с длинной рыжей бородой и кольцами в брови. За спиной хозяйки на стене висело четыре ключа, украшенных камнями разного цвета и какими-то бабочками-ящерицами.
Уилл сел напротив Скрамасакса, попытавшись расслабиться. Сейчас, когда оказалось, что михалит не собирается зарубить его на каком-то особо глухом участке дороги и Уилл вроде как мог отдохнуть, его начали мучить мысли об Алетте.
Он уже почти убедил себя, что работорговцам было невыгодно насиловать собственный товар и что Алетта нужна была им живой и здоровой. Но сейчас, когда он сидел на удобном стуле в тепле, Уилл начал злиться. Он, конечно, понимал, что если он ночью доберётся до Ланкастера искусанный тварями и полумёртвый упадёт у городских ворот толку будет мало, но как-то это всё равно было неправильно. Уилл заказал себе поесть и эля. Насчёт тварей, ему была бы полезна компания михалита даже днём, но как-то очень уж охотно Скрамасакс согласился пойти вместе. Уилл развалился на стуле.
- Удивительно хорошее место для не-Лондона. Кстати, что это за трубка, которую ты постоянно потягиваешь? Что-то обезболивающее? Ты постоянно трёшь плечо, - если это травма, то я могу вылечить. Легально и без всякой херни. Раз уж ты провёл меня до города.
Михаилит в свою очередь развалился на шкурах, будто пол таверны был кроватью в опочивальне.
- Брат Сапфир лечил - не вылечил, - задумчиво процедил он сквозь трубку. - Брат Нефрит лечил - не вылечил. Магистр Циркон похмыкал - не вылечил. А ты, случай заезжий, вылечишь, сталбыть. Боль, сын мой во Христе, порой недуг не только телесный, но и духовный. Посылаемый Господом за прегрешения и во искупление их. Ибо грех - это всё, что не по воле Божьей. В послании Римлянам говорится: “Потому что все согрешили и лишены славы Божией”, и архиепископ Кранмер велит трактовать "славу Божью" как абсолютное совершенство, которого, увы, не достичь никому. Своё несовершенство я буду искупать до конца жизни и после неё, сын мой во Христе. А потому в помощи не нуждаюсь. Чего не скажешь о тебе. Идолослужение, м? "И променяли славу свою на изображение вола, ядущего траву".
Уилл закинул руки за голову, глядя на Скрамасакса.
"Надо же, христианин, да ещё и с саном. Редкое сочетание".
В последние две недели он так замотался, что просто забыл подумать о боге и о своём месте в мире. Как оказывается, он об этом никогда толком и не думал. Удивительно вовремя для такого момента ему встретился Скрамасакс. Михаилит, кажется, и правда верил.
- Ну и правильно, они лечили руку, а ударился ты явно в другое место. Я и правда никак не смогу помочь. Кстати, в трактовке упоминаются ходячие коряги?
Уилл устало взглянул через плечо. Ему не нравилось обсуждать религию в людных местах, но одновременно даже хотелось, чтобы Скрамасакс выиграл в споре. - Я это к тому, что если приглядеться, то вопреки трактовке, перед человеком стоит выбор не из двух вариантов, а из трёх или четырёх. Что сложно игнорировать. Да и коряга позволяет добраться до города намного быстрее, чем молитва.
"Ну, а если предлагаешь помолиться, пока твою жену трахают работорговцы, то крест тебе в руки".
-С головой у меня всё в порядке, - назидательно воздел палец Скрамасакс. - Спасибо, что заметил. Но если ты припомнишь, как священник в церкви возле дома однажды читал тебе Писание, то возможно и вспомнишь, что все эти твои ходячие коряги суть идолопоклонство и чародейство. Потому как "дело рук человеческих, есть у них уста, но не говорят; есть у них глаза, но не видят; есть у них уши, но не слышат, и нет дыхания в устах их. Подобны им будут делающие их и всякий, кто надеется на них". Псалмы, между прочим. А еще в Исходе есть - "Не делай себе кумира и никакого изображения того, что на небе вверху, и что на земле внизу, и что в воде ниже земли". Но моё самое любимое - из Второзакония: "Когда ты войдешь в землю, которую дает тебе Господь Бог твой, тогда не научись делать мерзости, какие делали народы сии: не должен находиться у тебя проводящий сына своего или дочь свою чрез огонь, прорицатель, гадатель, ворожея, чародей, обаятель, вызывающий духов, волшебник и вопрошающий мертвых; ибо мерзок пред Господом всякий, делающий это, и за сии-то мерзости Господь Бог твой изгоняет их от лица твоего; будь непорочен пред Господом Богом твоим". В общем, если перестанешь кривляться и пыжить из себя глубокомысленные язвительности, то поймешь, почему ходячие коряги возле католического Ливерпуля приводят на костёр. Да и вообще... Едь ты не вдоль дороги, а в чащобе - никто б и слова не сказал. Кроме банды Безголового Бейна, пожалуй. Так зачем тебе в Ланкастер, говоришь?
Уилл поборол зевок. Он страшно устал, а они со Скрамасаксом ходили вокруг да около, как пара павлинов-содомитов, которые готовились к дуэлю на одноручных.

- Слушай, я и так потрёпан судьбой и непреодолимыми обстоятельствами... А ты, кажется, решил меня добить, вывалив на голову половину Писания. Не хочу я здесь говорить зачем я туда еду, хотя ты, похоже, считаешь таверну безопасной. Можем завтра по дороге обменяться сакральными знаниями, - ты скажешь мне зачем я тебе сдался, а я скажу куда и зачем я еду. Ну, или расскажи почему эта таверна, кажется, тебе настолько надежной. - Уилл кивнул через плечо на стойку. - И что это за ключи. Если знаешь.
Сейчас, по правде, он предпочёл бы, чтобы Скрамасакс послал его к чёрту и он с чувством выполненного долга пошел спать. Но всё равно ждал ответа, или хотя бы еду.
Еду, наконец, принесли. Радель равнодушно глянула на михаилита, кивнула ему, и поставила перед Уиллом миску, полную горячей похлебки. Медленно улыбнулась. Зацепилась шуршащим подолом за колено. Оглядываясь ушла.
- Надо же, - Скрамасакс лениво перекатился ближе к камину, - в кои веки неприступная Радель показала, что ей кто-то по душе. Ключи - да чёрт их знает. У трактирщиков вечно всякая дрянь водится.
Уилл не без труда отвёл взгляд с поясницы девушки. Странно, что он так явно пришелся кому-то по душе... Наверное, она хотела его развести или собиралась в последний момент продать ему святые мощи. Он пожал плечами.
- Видимо, ей нравятся пришибленные. - Ключи были странными. Как будто не из Англии. И вообще таверна была странной. Уилл взял миску в руку, так чтобы та не обжигала, и откинулся на спинку стула. - Давно знаком с хозяином таверны? Неплохое место, особенно для провинции.
- С хозяйкой, - поправил Скрамасакс. - Радель - хозяйка. Наезжаю, бывает, от случая к случаю.
Похлебка была не весть какая, но Уилл так проголодался, что и она показалась манной небесной. В зале неожиданно заиграла музыка и стало больше людей. Прибавилось симпатичных и не очень горожанок. Начались танцы.
Уилл пару секунду глядел на танцующих. Девушки взглядом звали Скрамасакса и, кажется, даже его присоединиться. Михаилит при этом смотрел на происходящее с каким-то ироничным умилением и подниматься не спешил. Уилл положил миску на стол и потянулся. После того как он поел, мир вокруг стал плавнее и добрее.
- Не любишь танцевать?
Михаилит, в очередной раз набивавший трубку терпко пахнувшими травами, улыбнулся и пожал плечом. Правым.
- Не люблю крестьянок. После пары лет на тракте приедаются, знаешь ли. Иди, эвон как на тебя вон та толстушка смотрит, того и гляди дыру выжжет.
Уилл поставил пятку правой ноги на колено левой.
- Это она на кашу так смотрит, а не на меня. Да и не нравятся мне толстушки. В Ланкастере я хочу узнать про местных иоаннитов. На чём они зарабатывают и вообще, чем занимаются. Какие о них слухи. Может быть, ты слышал что-нибудь такое? - Всё-таки он только предполагал, что Алетта у рыцарей, а оказаться она могла вообще в другом месте. Ему уже осточертело бесконечное спасение жены, но слепая спешка могла только растянуть дело.
- Послушание. Благочестие. Нестяжание. Святой жизни братья-госпитальеры. Ты знал, что когда в предводитель мусульман Саладин изгнал крестоносцев из Иерусалима, в плен попал один госпитальер? На допросе гневный вопрос задал ему Саладин: «Как допустили вы, сыны Святого Иоанна, беззаконие в Святом Городе? Или забыли вы все три обета?» Молчание было ответом иоаннита победителю крестоносцев. Трижды задавал свои вопросы рыцарю воин ислама. Молчал рыцарь-госпитальер. И ничего не понял разгневанный султан, не заметил отрешённого взгляда за горизонт. «Кинжалом взломайте уста нечестивцу!» – велел Саладин. Бросились к стоявшему на коленях госпитальеру, и - отшатнулись. Он был мёртв. Последним усилием рыцарь остановил своё мужественное сердце.
Скрамасакс поморщившись, потёр плечо. Толстушка теперь глядела на него, должно быть, привлеченная задумчивой мечтательностью на его по-девичьи нежном лице, удивительно напоминающем чертами покойницу Птичку.
- На что тебе госпитальеры, почти друид? Говори, пока мы в толпе и никто не сможет подкрасться.
Уилл устало вздохнул. Каждый раз, когда приходилось рассказывать про похищение Алетты, он чувствовал себя идиотом, который не уберёг жену. Ещё он чувствовал, что женился рано и нужно было вместо этого трахать селянок, пока не надоест.
- Мою жену похитили работорговцы и я хочу проверить не у госпитальеров ли она. Похитили её примерно сутки назад, около рыбацкой деревни в паре часов в пути от места, где мы встретились. - я знаю, что с берега её перевезли на корабль работорговцев.
Уилл потёр глаза.
-А теперь расскажи почему ты не послал меня к бесовой матери сразу при встрече. Если дальше мы поедем вместе, то мне будет спокойней, если я хотя бы частично буду знать твою мотивацию.
- К бесовой бабушке, небось, очередь уже больше, чем к мяснику в пасхальную неделю, - пробурчал михаилит. – Мне тоже нужно в Ланкастер. Не за женой, впрочем.
Уилл потёр ноющую шею. Было понятно, что михаилиты в силу профессии не визжали при виде ходячих коряг. Но всё равно, у Скрамасакса должно было быть что-то на уме.
- А зачем тогда?
- Во имя славы Господней, - удивленно моргнул Скрамасакс.
Уилл скорчил гримасу, которая должна была показать, что ответ михаилита его не впечатлил. Скрамасакс перебарщивал с правильностью, - создавалось впечатление, что он был вором и на нём горела рубашка.
- Ну как хочешь, можешь пока не рассказывать. Так что про иоаннитов можешь сказать, кроме сомнительных баек?
Некоторое время михаилит любовался дымом от трубки, чему явно не способствовали визги девиц, отплясывающих под скверную музыку.
- Да я правдив, как поп на исповеди, - сообщил он, наконец. – Странно, что ты ничего о них не знаешь… ну да ладно, прощу необразованность. В конце концов, я же клялся служить на благо людей, а просвещение – тоже оно. Non nobis, Domine, non nobis, sed pro aliis vita et officii pro gloria tua, угу. Значит, так. Госпитальеры возникли в тысяча девяносто девятом году волей Папы. Ему же они и подчиняются по сей день. В обязанности им вменены заботы о неимущих, больных и раненых. К слову, рыцарями там могут быть только знатные. Дают обет безбрачия. Что еще?.. Ходят слухи, что они постигли тайны врачевания халдейских мудрецов. Наш Верховный их так и называет – боевые санитары. Несмотря на обет нестяжательства, живут неплохо, ибо Орден копит богатства еще со времен войн за Гроб Господень. На Родосе у них хранится частица святого Креста. Ну, рабов на рынках выкупают, случается.
Уилл потёр лицо рукой. Ничего нового, да и с чего Скрамасакс должен был знать что-то новое? Создавалось впечатление, что орден подрабатывал, посредничая в продаже рабов, и время от времени для виду и прикрытия покупал и освобождал одного-двух.
Ни с командой корабля, ни тем более с орденцами он ничего сделать не мог. Так что оставалось только выкупить Алетту. Конечно, таких денег у него при себе не было, но тут могла хоть на что-то сгодиться дворянская фамилия. А согласиться выдать такие деньги под расписку согласились бы только сами госпитальеры. Так что, говорить нужно было с ними. Музыка в зале стала ритмичнее и веселее. Зазвучали слова:

Жил да был, жил да был, жил да был один король.
Правил он как мог страною и людьми.
Звался он Луи Второй, звался он Луи Второй,
Но, впрочем, песня не о нем, а о любви.

Уилл развернулся и посмотрел на танцующих. Свет в зале был приглушен, и хорошо освещалось только место, где танцевали. Они со Скрамасаксом сами сидели в полутьме. Перед глазами по очереди раскручивались подолы разных цветов - тёмно-синий, зеленый, желтый. Хозяйки некоторых были очень даже симпатичными. Кто-то в зале хлопал в такт музыке, кто-то подпевал. Уилл обычно не любил людные и шумные места, но тут было неплохо.

Все могут короли, все могут короли
И судьбы всей земли вершат они порой
Но что ни говори жениться по любви
Не может ни один ни один король
Не может ни один ни один король

Он вернулся взглядом к Скрамасаксу.
- Совсем охренели... Ну да ладно. Не знаешь кто у госпитальеров за главного в Ланкастере? И что он за человек.
- Да, - елейно согласился михаилит, - охренели. Так королевское достоинство попирать! Саймон Харкот у них прецептор здесь. Властолюбив. Ты ведь де Манвиль, верно? Помнится, ты у нас в лазарете был. Так вот, Харкоты - дальняя родня де Манвилям. Пятое родство, но кровь - не водица.
"Саймон Харкот", Уилл отложил имя в голове. Он мгновение смотрел на Скрамасакса. В итоге михаилит узнал всё, что хотел, и не рассказал о себе ничего.
Скрамасакс ему понравился, хотя и был слегка заносчив. Ну да ладно, для михаилита заносчивость, хотя бы лёгкая, - была как "доброе утро", "привет" и "пока". И всё равно оставалось, что-то, чего он не знал. У Скрамасакса должна была быть причина тратить столько времени.
- Так я и не понял, зачем ты со мной возишься. Ну да ладно, хотел бы стукнуть по голове - стукнул бы ещё в лесу. Спасибо, что рассказал про Харкота. Помочь он мне, вряд ли, поможет, но теперь хотя бы есть повод встретиться. Иду спрошу про ключи.
Радель стояла за стойкой, подперев подбородок рукой, и задумчиво глядела куда-то в зал. Платье шло ей к лицу, - сочный желтый цвет со снежно-белыми рукавами. В нём трактирщица напоминала какую-то яркую восточную птицу.
Уилл слабо представлял, как стоило начинать разговор в таких ситуация. Эта часть жизни как-то пролетела мимо него, так что он просто поборол желание ретироваться и завалился за стойку.
- Вам случайно нахлебник не нужен? - Он кивнул в сторону, висевших за стойкой ключей. - Необычные ключи, никогда раньше таких не видел.
- Ну что ты, милый, - нежно вздохнула трактирщица, - самые обычные необычные ключи. Продаю их.
Уилл косо улыбнулся. Он даже был неуверен, нужно ли ему это, а ведь он ещё и был женат. Но разговор шел плавно, и помогал отдохнуть что-ли.
- Ух ты... И от чего эти обычно необычные ключи? И сколько они стоят?
- Вот этот, с розой, - Радель ткнула пальцем в первый ключ, - может однократно открыть дверь в вечную весну. Этот, с бабочкой - вернуть одну душу из лап смерти. Этот, со стрекозой и виноградом - подарить сердце ветреницы, а этот, с ящерицей - исцелить и спрятать. О цене сговоримся, если будешь брать, милый.
Уилл почесал затылок, не убирая улыбки с лица. Интересно, кто это торговал таким ключами. В прошлый раз после таких торгов он чуть не отдал богу душу, прямо на фэевском рынке.
Но предложение обзавестись верностью Алетты заставляло задуматься. Всё-таки такая верность была ему не нужна. Да и кто сказал, что Алетта была ему неверна? Или что он был так уже верен ей?
- Сердце, говоришь... Ну, насильно мил не будешь, а вот про спрятать интересно. Его я может быть и взял бы, но зависит от цены. В прошлый раз я от такой покупки чуть сам в ящик не сыграл.
- О, ну этот самый дешевый, - Радель пожала плечами, - всего-то склянка с кровью человека, дважды вошедшего в одну реку; возродившегося, не умерев; ставшего собой, оставаясь другим. Ибо ящерица - символ возрождения. Она заново отращивает брошенный в минуту опасности хвост. Она зеленая, умеющая затаиться среди зелени и схожая с растительностью по свойству возрождаться.
Уилл почесал затылок. По описанию нужна была либо кровь михаилита, либо кровь Иисуса. Можно было попробовать отделаться вином для причастия.
- Не сказать что просто... Боюсь представить чего стоят остальные три ключа.
- Тебе, милый, это совсем просто, - просветила Радель, нежно глядя на него.
Уилл пожал плечами. Для него задача точно не звучала простой. Да и как показывала истрия с Алеттой и Птичкой, кровью лучше было не разбрасываться.
- Ну это как посмотреть, и если ключ того стоит. Спрятать и исцелить он может один раз?
- Но зато делает это воистину божественно!
Уилл наигранно подозрительно прищурился. Его уже нахлобучивали богини, принимавшие и менее привлекательную форму.
- Кстати, я забыл представиться. Меня зовут Уилл де Манвиль. А тебя?
- Разве брат Скрамасакс не сказал моё имя? - удивилась Радель, погрозив пальцем михаилиту. - Я - Радель.
- Красивое имя... - Уилл посмотрел в зал, уперевшись логтями о стойку. Танцующие совсем разошлись, так что уже позорили не только корону, но и церковь и всё остальное. Он слегка наклонился головой к трактирщице.
- Не хотите потанцевать?
- Прости, милый, - огорченно вздохнула та, - но я танцую только вон с тем нещадно дымящим рыцарем.
Уилл развёл руками. Может быть оно было и к лучшему.
- Ну на нет и суда нет. Если будет нужная кровь, то обязательно заеду.
Уилл потянулся, чувствуя как всё тело ноет от усталости. Внутри было душно, шумно и как будто начинало вонять тленом. Он поморщился, и пошел к двери. Комнат в здании не было, так что было проще надеть браслеты и уснуть под каким-нибудь деревом на окраине города. Так с них был бы хоть какой-то толк.
Уилл открыл дверь и вышел обратно в зал. То-есть он как будто вышел, но оказался просто повёрнут лицом в зал.
Уилл тяжело вздохнул, потирая глаза. Подошел к окну и открыл его. Вылез и снова оказался в комнате. Это напомнило ему случай, когда он попал в книгу. А это был плохой случай. Он подошел к Скрамасаксу, и несильно толкнул его ступню носком сапога.
- Я так понимаю таверна не отпускает своих гостей до рассвета?
- Еще раз пнёшь - оторву ногу, - сонно пробормотал тот, - и скормлю костелапу. Которого сам создам. Ложись спать. Таверна не выпустит тебя без меня, а я предпочитаю ночевать под крылышком у Радели, нежели в Ливерпуле. Здесь безопасно.
Уилл выругался, доставая из сумки браслеты.
- Разрешаю разбить морду каждому, разрешаю разбить морду каждому...
Ну по крайней мере так становилось понятно, почему Скрамасакс с ним разговаривал. Он был таким же пришибленным. Уилл ещё раз оглядел зал, где все продолжали веселиться, и завалился спать на скамейку, накрывшись одной из шкур.

КОРОЛЬ ГЕНРИХ ВОСЬМОЙ

В спальне продолжалась обычная утренняя суета. Пара слуг выбивала и встряхивала матрасы с кровати, пажи подвязывали пологи к резным столбикам, а мастер гардероба Джейми Стаффорд, грозно хмурясь, тыкал пальцем в теплые меховые туфли. Точно королём в этой спальне был он и твердо знал, что нужно носить за завтраком. Окна растворили; прохладный ветерок трепал занавеси и пах чем-то непотребным, словно под стенами что-то сдохло. Слегка ныла нога. Наверное, потянул вчера, когда прыгал с ракеткой. Ничего, растереть - и всё пройдёт.
"Может, выехать на турнир под вымышленным именем? Будет не Зелёный рыцарь, а Медный - народ оценит, не зря же Крам говорил, что меня с любовью прозывают старым медным носом - как признание, что король ещё ого-го и веселиться умеет, как никто другой. Странно, что Крам это так осторожно говорил - словно мне надо было гневаться. Умный, а дурак: на обзывания стариком гневаются только старики".
Гарри поднял бровь, и Томас Калпепер почтительно поднёс круглое зеркальце в золотой, с жемчугом, оправе. Удивительно. Сорок лет, а в лице словно ничего не изменилось с тех пор, как в такой же солнечный день он выспрашивал у Говарда, как же прошли похороны Артура.
Да, надо выехать в простой броне без гербов, а королевскую ложу завесить, чтобы не догадались. А потом, победив, подъехать к помосту, словно в ожидании королевской милости, снять шлем и повернуться к трибунам.
"Надо было этому последнему Йорку поединок предложить. Жилистый, статный, и вон как того француза уделал, поганец - почти как я в молодости. Заматереть, конечно, не успеет. Завянет. Не сезон, ха-ха!"
Купаясь в будущих аплодисментах, восторженном народном оре и подхалимаже всех этих бургундов, Гарри довольно сощурился, разглядывая в зеркальце налитую румянцем - лосьонным, медным! - щёку, толстое ухо, гордо торчавшее под шапкой. Двадцать лет - как миг. Конечно, лицо стало более мужественным, но так и полагается. Те же тонкие черты, тот же взгляд, тот же разлёт бровей. Был золотой принц, стал золотой король. Да, народ будет в восторге.
Прошуршало скромное серое платье, остановилось, ожидая внимания. Оглядываться не хотелось. Будь это нежная овечка Дженни, статная Бэби, даже эта ведьма Анна!.. Но платье не врало, и кто же захочет менять зеркало на Греечку? Скучная, вместо груди - молитвенник. Интересно, с Дакром хоть его откладывала?
"Хм-м. Жена одного предателя, любовница другого. Умеет же находить. Может, предложить Краму её в соколы взять? И лицо подходящее. Или на гончую больше окрасом похожа? Нет, тогда Крам не возьмёт, хе-хе".
Развеселившись, Генрих взглянул на присевшую в глубоком реверансе Клариссу почти благосклонно, по-рыцарски. В конце концов, она же не виновата, что такая. На всё благоволение Господне. Жаль только, что пришлось стать Генрихом.
"Надо будет поохотиться. Завтра же. На воздух, на свободу!"
- Ваше Величество, - Кларисса Фицалан своё место знала. Глядела в пол, мило улыбалась и совершенно не любовалась своим королём. И повелителем, между прочим. - Государь. Я пришла просить вас, как истинного рыцаря, заступника. Мой супруг, увы - бывший уже, всегда говорил, что если случится беда, я смогу искать помощи у вас.
- До того, как стал предателем говорил, или после? - Поинтересовался Генрих и погрозил ей пальцем. - Наверняка после, потому что предательство в нём, можно сказать, ещё с опыления. Поэтому, дорогая наша Греечка, то, что вы пришли со своей бедой к нам - это, несомненно, правильно. Но то, что ссылаетесь вы при этом на слова, к счастью, бывшего супруга - неверно, потому что наверняка говорил он их, издеваясь над нашим величеством, а, значит, и над страной, и народом - и над вами тоже. По подлости натуры, в которую мы так долго не хотели верить.
"Хотя давно стоило бы уже научиться верить королевскому сердцу и королевскому уму. Но как же это трудно!"
Генрих отвернулся, дёрнул уголком рта.
В уголке один из пажей, Уильям Комптон, бережно протирал фигурки на шахматной доске. Доска некогда принадлежала Перкину Уорбеку, которого приветили шотландцы, признали королём Ричардом Четвертым и обеспечили высокородной супругой. Тогда претендента казнили, а вот доска - осталась.
"Терпеть не могу казни. Ну зачем они это с собой делают? Нет, чтобы жить спокойно, так нет, сплошные доски".
- Государь! - Кларисса испуганно посторонилась, пропуская Томаса Болейна с бархатным, шитым золотом и каменьями дублетом в руках. - Дик никогда не говорил плохо о вас, клянусь Господом нашим. Он всегда гордо носил на щите тот девиз, что ваш отец даровал его отцу: "Верный во всём". Прошу вас, государь, милости для него. Разве не горе, когда дети остаются сиротами?
Генрих почти улыбнулся снова - печально и понимающе. Насколько же по-разному видят мир обычные люди и король, и как от этого грустно. Верный во всём - хорошо, но кому? Испанским католикам? Сатане, который наверное и давал победы на турнирах? Своим похотям? Даже имя - одно только имя, словно эти суррейцы с радостью ставили себе клейма, гордясь порочностью - уже намекало на его истинную природу.
- Детей воспитает синьор, - мягко ответил Генрих. - Это его обязанность, а вам мы найдём действительно верного мужа с хорошим именем. На ком бы... м-м... ну вот например, Калпепер. Честная душа, далеко покатится.
- Но, государь, ведь я беременна! И это ребенок Дика, хоть никто и не верит. Ричард обещал содержать и его, и меня, и... Пощадите, государь! Вы ведь милосердны и чисты, как сам Господь!
Греечка залилась слезами, пала на колени, и Гарри тяжело вздохнул. Всегда одно и то же; знают ведь, что король не терпит женских слёз, что он мягок и добр - и рыдают.
"Словно мне самому хочется рубить головы! Но доказательства!.."
- Ну, милочка, не плачьте же. Всё решит суд пэров, и это уже не в моей власти. А этого ребёнка тоже синьору. Почти на порог к михаилитам, верно?

- Ой, вы такой затейник, сир, уже и леди Фицалан тут. Я ревную, хи-хи. Ну кыш, кыш, дорогая Рисса. Отдайте короля мне. А вас Её Величество зовет. Вы так успокаивающе читаете псалмы!..
"Псалмы ли?"
На мисс Лил Каффли смотреть было приятно, как на овечку, ощипывающую майский лужок, и Гарри решил отложить разговор с секретарём о том, что в спальню вламываются все, кому не лень, без представлений и спросу, словно не королю тут ноги обтирают, а пустому месту. Словно не важно, хочет король кого видеть, или не хочет. Впрочем, Лил видеть - и щупать, и не только - хотелось. Многократно.
Не обращая внимания на то, как Греечка, утирая слёзы и прижимая к груди псалтырь - а точно ли там только псалмы? Надо попросить Крама проверить, - послушно бредёт к выходу, Гарри приятно улыбнулся.
- Какие же псалмы нынче хочется почитать нашей любимой Анне?
"Знает ли она про глубину порока, в которую погружена королева? Наверное. Трудно не знать".
Верить в это не хотелось: мисс Лил была прекрасна и чиста, смотрела ясно, смело, и в глазах её Гарри отражался не хуже, чем в зеркале. Способна ли такая женщина на подлость? Может быть, она специально ищет его общества, чтобы не быть рядом с Анной? Но сколько раз можно не верить в то, что подсказывает разум? Лил здесь только потому, что Анна послала её за сообщницей... Но, может, она просто - невинная жертва?
- Ах, ну какие псалмы могут быть рядом с вами? - Лил бесцеремонно плюхнулась ему на колени, придавив их пышной девичьей попкой. Ногу пронзила алая вспышка, и Генрих едва удержался, чтобы не поморщиться. - Вот скажите мне, сир... Ой, вы такой лапочка, я вся изнемогаю! Вот из-за таких мужчин и стоит травиться, как бедная де Бель. Скажите мне, неужели вы в самом деле верите, что эти гадкие пэры казнят негодяя Ричарда Фицалана? Разве вы не можете стукнуть кулаком по столу и запретить им это? Ох, как представлю - сразу... хи-хи.
Разочаровываться было больно, но привычно.
- Но милая, - вздохнул Генрих, обнимая Лил за талию так, что корсет хрустнул. - Я ведь не деспот. Генрих Восьмой славен тем, что положил конец беззакониям и убийствам, страна не поймёт. Милостью короля даны народу законники и суды, никого в Англии не душат тайно подушками, не закалывают кинжалами - но и не спасают тоже, потому что если человек виновен - значит, он виновен. Разве это не мудро? Ведь стоит сделать один маленький шажок назад - и дальше, глядишь, придётся бежать.
"Значит, Анне Болейн зачем-то нужен Ричард Фицалан, Йорк, связанный и с испанцами, и с католичеством. Господи, помилуй, эти сети затягиваются всё плотнее и плотнее. И Бойд... а, значит, и Бэби? Нет, этого не может быть. Бэби слишком чиста, слишком непорочна и верна..."
- Вы самый мудрый, самый красивый и самый-самый, - проникновенно заверила его Лил, нежно целуя в щёку. - Вы не подумайте, я не умоляю простить его. Только помиловать. Представьте, каково этому гордецу будет жить в изгнании! Он же сам удавится, хи-хи.
"А вдруг они с Анной тоже любовники? Изгнание - как же. Вернётся втайне, и они будут вместе хихикать над глупым королём, который - да-да, ничего не подозревает, а наш пострел везде поспел. Интересно, когда именно они?.. Наверное, после того турнира".
Аккуратно ссадив Лил с колен, Генрих поднялся и прошёл к окну, распугивая пажей. Подхватил с доски белого ферзя и сжал в кулаке, словно пытаясь раздавить. Вот всё портит Анна. Даже несчастную Лил - и то совратила, иначе разве ж та сказала бы такое, словно ей мало нашего общества, и нужен ещё и Фицалан? Нет. Изгнание? Разве что изгнание в Тауэр или Бермондси - говорят, там даже палач живёт в камере. Но казнь - тоже изгнание, разве нет? В огнь и пламень...

- Лорд-канцлер Кромвель, - секретарь вспомнил-таки о своих обязанностях и заглянул в дверь. - Прикажете принять?
- Да!
Крама хотелось вдыхать, как свежий воздух. Вот уж кто-кто, а лорд-канцлер не станет просить за изменника - разве же не он собрал все те материалы, когда Гарри, сам себе не веря, выразил сомнение по поводу Фицалана? Это не фрейлина, которой Анна могла заморочить симпатичную, но - прости, Господи, прегрешения мои, - пустоватую головку. Но ведь Лилия казалась такой светлой... неужели всё-таки колдовство?..
Крам, ничтоже сумняшеся, невозмутимо положил на стол огромный лист, на котором даже от окна различалось слово "Помилование".
- Подпишите, государь.
Секунду Генрих смотрел на бумагу, не понимая, потом стиснул шахматную фигурку так, что она и правда хрустнула.
- И ты, Брут?! Тебя, тебя-то чем улестили?! О, горе престолу, потому что если не верить Краму, то кому же вообще можно верить?!
- Кромвель. Томас, - отрекомендовался канцлер, выводя Лил за локоток и плотно захлопывая дверь. - Давайте рассуждать логически, государь. Во-первых, Север пылает. Они поднимают стяги Йорков, и если мы сейчас отправим данного конкретного к праотцам, то потушить даже кровью не сможем. Во-вторых, он - вассал шотландского лорда. Проблемы с королем Шотландии нам не нужны. В конце концов, вы в своей великой мудрости выдали туда свою сестру замуж некогда, и юный король - ваш племянник. В-третьих, лучшая ищейка рыл, применяли даже чрезвычайные воздействия, и вот протокол Клайвелла - признаков вины нет, не доказано.
"Может, ещё Анну ему подарить? На какие ещё унижения пойти ради страны?"
- Может, ещё и извиниться прикажешь? - Генрих фыркнул, швыряя ферзя на пол. За фигуркой тут же поспешил Калпепер - небось, рассчитывал получить отрез парчи за услужливость. Фигу! - Если даже всё так - тем более рубить голову! Трижды. И ищейку поменять, потому что если эта нюх...
"А ведь Клайвелл этот, кажется, у дверей королевы дежурил? В покоях был? А вдруг он тоже... его тоже..."
Генрих стукнул себя ладонью по лбу. И как это Крам не подумал, не напомнил? Отчаянно стало жалко себя, и Гарри понял, что ему очень не хватает Уилла Соммерса. Вот кому можно было сполна пожаловаться на несправедливость жизни. Куда он вообще пропал?
- Всё это так, государь. Но зачем же казнить? Его сделают мучеником. Молодой принц, красив, статен, ангельская улыбка, звезда турниров. Да через сутки его старая рубашка станет целебной! Лучше уж помиловать, а потом тихо и аккуратно сбыть с рук. Заболел.
Крам вздохнул и бережно, с намёком, поправил лист на столе.
"А ведь казался умным человеком..."
- Что я, восточный сатрап, что ли?! - Генрих дотронулся до листа и отдёрнул руку, словно обжегшись. - Какое тихо и аккуратно, ты что. Если невиновен, так невиновен, то перевесить суд человеческий может только суд Господень. Если повезёт, то и правда с коня свалится, да и... хотя этот вряд ли, конечно. Разве что воистину Божьим попущением. Ладно, - даже договаривалось через силу, но пришлось, потому что такова королевская доля. - Оставь пока. Подумаю.
- Подпишите, сир. Этот ваш Калпепер уронит кубок с вином, а я писал ночью, сразу как Клайвелл протокол передал.
"И минуты покоя не даст".
- Да уж не перетрудился, - проворчал Гарри, неохотно принимая перо. - Небось заранее все три слова написал, потому что при другом протоколе рубашки бы точно так же исцеляли. А что ночь - так говорят, ты всё равно вовсе не спишь.
- Потому что измены много, когда спать. Распустились, - вздохнул Кромвель. - Клайвелл в прошлом месяце на воротах католиков перевешал, а всё не уймутся. Пишите, сир, пишите.
"Что б он и правда с лошади свалился и шею сломал. И Крам вместе с ним".
За последнюю мысль тут же стало стыдно. Лорд-канцлер искренне служил стране, как никто другой. И даже если ошибался, то с благими намерениями. Пусть.
Отчего-то Генриху казалось, что перо должно скрипеть, брызгаться чернилами, может, порвать бумагу, но нет. Секретарь заточил его, как следует, чернила разведены по-королевски.
"Henricus Rex. Нате, кровопивцы".
- Там за дверью Циркон ошивается, - буднично, точно магистр михаилитов приходил во дворец каждый день, доложил Кромвель, аккуратно сворачивая свиток. - Как обычно, с кипой бумаг. Примете?
"Хотя бы удовлетворения не показывает, что заставил своего несчастного короля помиловать этого предателя. Почему иногда кажется, что последний сапожник в этой стране свободнее, чем я? И этот ещё... небось тоже умолять будет. Под ежегодный отчёт о делах ордена".
Как ни странно, мысль даже немного утешила: помилование уже подписано, так что унижаться этот шотландский лэрд будет зря.
- Приму.

Гарри, стараясь не морщиться, прошёл к креслу и уселся, непринуждённо положив ногу на мягкую скамеечку.
Роберт Бойд был бледен под загаром, но Гарри даже не успел порадоваться, что хоть кто-то в этом государстве спит ещё хуже, чем король: под руку с магистром павой шествовала Бэби. Следом тащил кипу бумаг кто-то юный в тёмно-синем михаилитском, но его Генрих едва заметил. Бэби была... Бэби. Гарри словно вернулся в другую весну, или во все сразу: в тот апрель, когда впервые увидел на балу у Маунтжоя - ах, сколько их ушло... - Лиз Блаунт, в ту охоту на косуль, после которой, разгоряченный и пахнущий лесом, добычей, кровью, он впервые встретил Анну в том самом зелёном платье, словно фея посреди...
Охота. Да, он ведь думал об охоте! Не завтра, а сейчас, немедля!
Генрих словно наяву услышал лай гончих, звуки рогов, почувствовал конские бока меж бёдер. Он со стуком опустил ногу на пол, словно вбивая её в сапог. Мышцы играли силой, ветерок из окна нёс сладость майских лугов. Где там камергеры?! И почему Крам покашливает? Простыл?
"Ах, да".
Сэр Фицалан казался нынче незначительным, и Гарри внезапно порадовался тому, что Крам уже уговорил его помиловать негодяя. Правда ведь: и север горит, и такой повод порадовать Бэби, этого единственного чистого ангела среди придворных козлищ. А дальше - всё в руце Господней.
- Лорд Роберт, леди Бадб.
- Ежегодный отчёт о деятельности Ордена, государь, - поглядывая на шахматную доску, куда Гарри так и не вернул ферзя - так ей и надо! - сообщил Бойд. - Если позволите, то в зимне-весенний период одна тысяча пятьсот тридцать пятого года рыцарями и воинами Ордена было уничтожено свыше двадцати тысяч тварей различного генеза, из них не менее четверти со следами некромагического вмешательства, что свидетельствует об активизации отдельных некромагов и сект люциферитского...
- Да бросьте, магистр, - отчёт, конечно, стоило выслушать, оценить, сделать заметки, передать лорду-канцлеру, но Генрих чувствовал себя юным бунтарём. Вскочив, он с удовольствием прошёлся к окну, обратно, наслаждаясь тем, как гуляет в икрах кровь. Тьфу на этих претендентов. - Пусть юноша оставит эту кипу секретарю, давайте лучше сыграем. Быстренько, только вы - белыми. А то Краму вечно некогда, Соммерс куда-то пропал, а эти юнцы нынешние - даже пить не умеют. А леди Бадб нам тоже сыграет. К слову, об этом вашем вассале...
Пока Генрих думал, как лучше подать новость - не извиняться же в самом деле! - леди Бадб вздохнула - а вздыхать ей было, чем!
- Нельзя ли подержать этого поганца в Тауэре подольше, ваше величество? Мы были так расстроены тем, что он причинил вам обиду...
- Да, миледи была расстроена, - подтвердил Бойд, споро расставляя фигуры. - Но засранца и впрямь лучше закрыть надолго, государь. Хотя бы пока я не остыну. А то ведь прибью его гвоздями к стене, а милорд Кромвель скажет, что знамя Йорков поднял. Оно мне надо, в мои-то годы?
"А белыми играть не отказался. Из почтения к нам? Или желает играть на стороне Анны?"
Магистр, ничтоже сумняшеся, достал из рукава ферзя и поставил на доску. Фигурка не подходила набору, выбивалась, и чем-то походила на Бэби. Фигура - фигуристостью, хе.
"А это значит, что он хочет поменять королеву? На правильную шотландскую девочку? Конечно, они-то рожают наследников дюжинами... интересно, если ли у Бэби сестра? Но нет, Господи, моя чистая, святая Джейн!.."
- Да какие годы, магистр, - благодушно ответил Гарри. Напружинил руку, и мышцы вздулись, как двадцать лет назад. - Знаете, что? По милости своей и уважению к нашим шотландским подданным сэра Ричарда я, увы, уже помиловал, но речь не о том. Знаете, косули, грачи, цапли - всё это было, всё это приелось. Снова собаки, снова соколы, как сто раз... хочется такого, чтобы сердце горело.
Сердце горело и так, но Генрих выпрямился, поняв, наконец, что ему нужно.
- Вот вы говорили про этих, различного генеза. Давайте устроим охоту на что-нибудь из ваших списков. Скажем, через неделю?
Играющая на вёрджинеле леди Бойд сбилась с нот, но магистр даже бровью не повел, перемещая королевскую пешку на две клетки вперед.
- Через неделю не выйдет, государь, - просто ответил он, густо насыщая речь шотландским акцентом. - Надо найти, выследить, а возле Лондона мы всё зачистили. А вот хотите, в июне на гравейров сходим? У них аккурат детеныши выводятся, да и на кладбище в Билберри их пруд пруди. Они шустрые, что потирушка. А если ахнет - пиши пропало, зубы-то не чистят.
- В начале июня. Только без поддавок, - Гарри погрозил магистру пальцем. - Знаю я, как эти охоты делаются, медведей порой жальче, чем себя. Хотим настоящую тварь, природную, опасную, чтобы ухх! И ещё одно.
Разговор горячил, вспоминать о неприятном не хотелось, но Генрих всё равно прошёл к рабочему столу, поднял кипу писем, отложенных на край, покачал на ладони, размышляя.
- Ещё мы хотим посмотреть на ведьму. Тоже настоящую, природную, всё, как полагается. Охотиться, так и быть, не будем, но чтобы нашли и продемонстрировали.
"Чтобы я мог посмотреть, ощутить, сравнить. Будет ли похожа Анна?.."
- Означает ли это, что Ордену отныне даны полномочия инквизиции? Тогда мне нужна бумага. А поддавки, - Бойд расстегнул ворот рубашки, демонстрируя повязку на шее, сквозь которую алела кровь. - Твари в них не умеют. Но поскольку вы - мой король, сир, и другого я не хочу, то возьмем с собой орденских рыцарей поопытнее.
- Полномочия? - Генрих пожал плечами, демонстрируя бумаги. - У меня вот тут отложена целая стопка жалоб - как раз на Билберри, где михаилиты на ведьм охотились, без всякой инквизиции. Потому что ведьма - суть та же тварь вредоносная и человекоубийственная. Жалобы... на Фламберга жаловались. Помню, человек знающий и опытный, вот ему и велим отыскать ведьму и предоставить.
- Это жалобщики в Билберри от скудоумия, простите их. Без полномочий никак, государь. Мы - псы Господа, но любой законник скажет, что михаилиты обидели невинную женщину и ведовство нужно доказать.
- Значит, к сэру Фламбергу нужно добавить сэра Клайвелла, - заявил Генрих, сдвинув брови.
"Клайвеллу ещё и полезно быть подальше, подальше. Пока мы всё не выясним. Но как же я сам раньше не подумал про инквизицию? Не ту, папскую, которая раздирает Германию, Францию и Испанию на части, а свою? Духовную? Может, тогда и с Анной сложилось бы иначе? Может..."
Сегодня действительно был день хороших решений.
- Но против узаконивания мы ничего не имеем. Пусть соберётся специальная комиссия - архиепископ, лорд-канцлер и представитель ордена. Напишете правила и предоставите мне на подпись. Пока же - в порядке законного исключения - мы считаем, что двух ищеек будет довольно. И срока должно хватить того же - к началу июня, как и с охотой.

Магистр поклонился. Неожиданно изящно для такого рослого человека.
- В стране нет духовного лица выше вас. И никто не сможет превзойти вас в мудрости. Если позволите, в комиссии должны быть вы, а не Его Превосходительство архиепископ. Ведь это вы дали нам Писание на родном языке, вы и должны дать нам новый закон.
"А ведь он прав. Конечно, Томас написал литургию, создал под моим руководством структуру обновлённой церкви - но с тех пор он, кажется, потерял хватку. Увяз в борьбе фракций, когда должен был вести - потому что не должен. Его свет угас, потому что он - лишь отражение".
Генрих медленно кивнул.
- Пусть будет так. Будут вам бумаги. Значит, жду от вас вестей про охоту и... и это, второе. И это - как и Гринстоун - не блажь, а государственное дело, лорд Бойд. Но хватит об официальном. Жаль, вы бледноваты, магистр, и эта рана... иначе предложил бы поохотиться прямо сейчас - на более привычную мне - ха-ха - дичь. Но в другой раз, и, к тому же, мы, кажется, играли... Ох, мой ход. Отвечу так же - королевской пешкой, и тоже на два поля... и леди Бадб так прелестно играет. Продолжайте же, милая. Что-нибудь ирландское, весёлое...
Усидеть на месте было сложно, но Гарри справился. Начавшись так неудачно ещё вчера день продолжался с пользой и приятностью одновременно - редкий случай, когда ты - король. Музыка, стук фигур по доске, только и оставшейся от прежнего владельца. Работа, престол и удовольствие соединялись, сплавлялись в одно, и это было замечательно, как не бывало давно.
"Если бы не Клайвелл с этими опочивальнями, предложил бы поискать ведьм прямо во дворце, хе-хе. Наверняка нашлось бы две-три, а то и побольше".

ДЖЕЙМС КЛАЙВЕЛЛ

Черт знает где, 1535 г.

Говорили, будто сарацины верили - их на небесах поджидают гурии. Что ж, если это был рай, то такого блаженства Джеймса не пожелал бы даже брату-лекарю. Воняло фекалиями и мочой - а Мэри вчера утром выдала новую белоснежную рубашку! - вокруг пищали, галдели и суетились встрёпанные немытые девицы общим числом около тридцати, и свет, падающий сквозь решетку из коридора создавал бы интимный полумрак, будь эта очередная камера опочивальней.
- Тихо! - рявкнул Джеймс, будто был на базарной площади своего Бермондси, а девицы - заспорившими торговками. - Говорить по одной!
На ноги удалось встать с некоторым трудом, но сил хватило дойти до решетки и убедиться, что дверей в ней нет. К счастью, кинжал, брошь и веревка оставались на месте, отмычки - тоже. И даже мешочек с перцем в сапоге никуда не пропал.
- Ты, - с кем говорить из женщин Джеймс не выбирал. Просто ткнул пальцем в первую ближайшую. - Отвечай, как тебя зовут?
- Так Дот меня кличут. Дот Денайер. Моя мать кролика родила, слышали небось, господин. А вот что, господин, не могли бы вы... Ну... - девица замялась, покраснела, принялась теребить грязный подол. - Эта... обесчестить нас?
- Всех! - подтвердила её соседка, конопатая толстушка.
Пей Джеймс воду сейчас, непременно бы поперхнулся. Впрочем, в словах девушек был свой резон - наверняка для грязных ритуалов требовались девственницы, не зря же брат-лекарь вырезал половину монастыря. Насчет девственности сестры Эльвиры Джеймс здраво сомневался, но ведь и ритуалы монаху не очень удались.
- Сейчас не смогу, крови много потерял, - хмыкнул он в ответ. - Но поменяю совет, как обойтись в этом вопросе без меня, на воду и еду, если у вас есть. А где мы находимся, к слову?
Воды девушки выдали ему целый кувшин, который прикрыли сверху краюхой хлеба.
- Городской, - вздохнула Дот. - Нешто ж мы сами не знаем, чего куда запихать-то, господин? Не работает оно, так мясник и сказал. Наука на месте не стоит, вот. А то может вы и сами... ну... цветочек необорванный, вот и не знаете?
- Дважды женат, скоро третий ребенок родится, было две любовницы, - доложил свои достижения Джеймс, оторвавшись от кувшина. Только напившись воды он понял, как пересохло горло и кружится голова. - Констебль. Охрана тут есть? Как часто наведывается?
- Ползает тут вонючка какой-то, - грустно сообщила конопатая. - Уж не знаю, тот же он или другой каждый раз. А свет всегда горит, мы уж забыли, когда день-ночь.
Джеймс устало пошатал один из прутьев - попробовал пошатать, поскольку пазов здесь не было и решетка росла прямо из камня, допил воду и уселся прямо на грязный пол. Сутки в осаде, ночь на лавке в управе и общение с глейстиг к побегам не располагали совсем. Но дома его ждала Мэри, его маяк, светивший теперь вдвойне ярко. Беременной вдове сыскаря и его дочери выживать в мире будет тяжко, даже если вдова когда-то была лесной принцессой и парни из банды её не бросят.
"Выберусь отсюда - схожу к михаилитам. Поручкаюсь с Филином, Бойду вряд ли до меня сейчас. Спрошу, как избавить себя от желающих приобщиться к наследству папаши и что с этим наследством делать вообще. К слову о папаше. Мог бы, дьявол старый, и поучаствовать сейчас в судьбе сына. Согласен даже на одержимость, только бы выбраться. Слышишь, чтимый батюшка?!"
- Слышу. Ты оглянулся бы, сынок, - сказал Джеймс вслух. - Когда ещё на тридцать девственниц поглядеть получится? Да и попортить хотя бы несколько не помешает - это и приятно, и полезно, да и просто дело принципа.

- Некогда портить, - вздохнул Джеймс, послушно поворачиваясь к девушкам. - Я думаю, у меня час-полтора до того, как здешний хозяин сообразит, что у него в камере пополнение. Причем, отнюдь не девственницей. Давай договариваться, отец. Что ты хочешь за то, чтобы вывести меня отсюда?
Насчёт родительской любви обольщаться не приходилось. Хэл Клайвелл, давший свою фамилию, быть может и вытащил бы сына безвозмездно. Это демоническое увлечение матушки - вряд ли.
- За час-полтора, сынок, - ответил Джеймс, с нескрываемым удовольствием оглядывая притихших девушек, - можно перепортить всех. И половину зарезать в ходе правильных ритуалов. Пусть для ритуала нам столько не понадобится, но это тоже - вопрос принципа. Не оставляй на завтра ту девственницу, которую можешь зарезать сегодня. Ты как не в отца пошёл. И формулировать не умеешь. Откуда именно вывести, куда именно вывести, чем тебе тут не нравится. Уважь родителя, раз впервые за сколько веков родная кровь поговорить изволила.
- Умею я формулировать, - обиделся Джеймс, поднимаясь на ноги. - Законник, как-никак. А не нравится мне тут, потому что очередная тюрьма. Сколько можно-то?! Я привык сам садить за решетку, а не сидеть. Куда - домой, к Мэри, если уж так разговор пошёл. Ну или куда-нибудь еще, хоть на "Горностай" вот.
При всём человеколюбии, устраивать оргии Джеймс не собирался, даже в угоду потенциальному спасителю. Не потому что не хотел облегчить судьбу девушек, но из рациональности. Констебль на свободе был способен спасти больше, чем испортить.
- Хоть куда-нибудь - это уже интересно, - кивнул Джеймс, опускаясь обратно на пол и принимаясь чертить пальцем путаные узоры. Палец оставлял за собой зеленоватый след, а в воздухе разлился слабый гнилостный запах. Девушки, прижавшиеся к дальней стене, замерли, словно статуи. Разве что дышали. - А про тюрьму понимаю. Очень знакомо. Аж душа на части рвётся от сочувствия - где-то там, далеко и когда-то. Значит, хоть на Горностай?
Рисовал папенька какой-то слегка странный и путанный трилистник, в который вписывал древо жизни и извилистые травяные узоры. В пальцах приятно покалывало, хотелось прямо сейчас трахнуть какую-нибудь девку, тут же её зарезать, а потом выпить чего покрепче, заедая добрым куском замечательно подгорелой оленины. Со шкварками, прямо с вертела. Но невзирая на это, Джеймс с удивлением подспудно понимал, каким должен быть рисунок, как продлить линии и его смысл - прибавление жизни. И это было так интересно, что хотелось не столько сбежать, сколько спрашивать и учиться.
- На "Горностай", - тряхнул головой Джеймс, отгоняя наваждение. - Если к Мэри нельзя, домой. Что ты хочешь за это, батюшка? И как тебя, к слову, зовут?
- Да уж не Клайвелл, о любознательный отпрыск, - в голосе Джеймса внезапно прорезалась ледяная гордость. - Прозываюсь я Айрианвин. Или прозывался, но такие имена со временем не тают, а становятся сильнее. Обрастают новыми смыслами и всё такое... а ты, получается - Джеймс Мак Айрианвин, а не какая-то там валлийская грязнокровка... Ага, готово. Так, какая тут самая вкусная?.. О, вот, кровь с молоком, а стремления-то, стремления!
Высокая крепкая девушка, стоявшая рядом с конопатой, внезапно вздохнула и медленно повалилась. Прочие лишь глаза скосили, а Джеймс ощутил, как тело наливается силой, словно и не было ни кровопийцы, ни странной ночи чёрте где, а были хороший ужин и крепкий сон.
- А ты небезнадёжен, что приятно. Несмотря на этот твой сосуд. И чего же я хочу... знаешь, когда тебе столько лет, сынок, невольно начинаешь ценить прошлое. Будущее, конечно, тоже, но прошлое - больше. Поэтому давай так: я тебя вывожу отсюда и на Горностай, а ты - не обессудь, найдешь дома то, о чем сам не знаешь.
- Ты же понимаешь, отец, что я всеми силами буду изыскивать способы избавиться... от тебя в доме? Но - по рукам. Только за такую плату я хочу, чтобы ты вдобавок научил меня открывать пути и ходить ими.
Джеймс с наслаждением повёл плечами, внезапно не испытывая никакого отвращения от способа восполнения здоровья и его последствий. Точно так же, как арена смыла с него напускной страх крови, брат-лекарь своим недомыслием и этим узилищем пробудил интерес к наследию и магии.
- Жадность - грех, сыне, хоть стремление продолжать семейное дело - приятно и правильно, - улыбнулся Джеймс, мысленно погладив себя по голове. - Совсем как настоящий Йен Мак Айрианвин! Но ученичество - это отдельный разговор, потому что - принципы, а так же сыновья обязанность. Раз уж признать решил, уж как-нибудь разберёмся. Торгуется он мне тут, как вороной назначенный.
В коридоре что-то завозилось и медленно поползло. Джеймс глянул на девушек, чьи лица выражали самые противоречивые чувства - от тупой обреченности до истеричной надежды, и вздохнул. Как-нибудь разбираться не хотелось, хотелось гарантий. Если уж он терпел, что его обзывали Йеном, то вторая сторона могла потерпеть торг.
- Пошли, что ли? - Это получилось несколько стражнически, но... Если ты напуган и растерян - передай это чувство остальным. - И если с обучением придется ждать, то нужно взять с собой девок. Что-то мне сегодня мелочной мести хочется, папенька.
- Для мелочной мести надо брать с собой тех трёх, которых нет среди этих тридцати, - педантично уточнил Джеймс, ткнув пальцем куда-то вправо-вверх. - Но желание и намерение одобряю. И для мести, и попортить пригодятся, жаль, что не все. Потому что трёх из этих вот мы с тобой сейчас будем резать, и из принципа, и потому что уж больно всё тут неудобно устроено. Не знаю, какие неучи это всё строили, но силы у них было как у бычьей упряжки. Так что выбираем тех, что портить не очень хочется - и учись, сынок, как это всё делается, если по уму. Начинаем с трикселя, и побольше, побольше, от стены до стены, чтобы...
Принципы были не только у папеньки. Конечно, девок и без того порезали бы, но Джеймс слишком долго стоял на страже закона, был его воплощением, ненавидел культистов, чтобы вот так, походя, поддавшись чужой воле, преступить. Стать преступником. Поэтому он остановился посреди рисования, вслушиваясь в медленное подползание стражи.

- Обойдёмся без резни. Не верю, чтобы такой могущественный маг, как ты, не справился с неучами. И еще, пап, я хочу вернуться потом домой. Домой, понимаешь? Ни в прошлое, ни в будущее, ни в какой-то похожий мир... А то знаю я вас, древних. Давай обговорим это по-родственному, раз уж нам с тобой теперь рядом жить.
- Справлюсь, сынок, отчего же нет. Дай мне пол дня, корзину сушёных и свежих травок, связку-другую ещё чего интересного - и сразу справлюсь. У тебя ведь небось всё под рукой, в сумке? Ах, нет... печально, потому что замки здесь делали из крови. Грубо, но рабоче. А, ещё хорошо бы вон то что в пол дня, с корзинами и связками делать в другой комнате, а то и вовсе в другом крыле.
Шарканье приближалось, и сквозь решетку пахнуло уксусом и spiritus vini, отчего выпить захотелось вдвойне. И оставалось только обречённо вздохнуть, сдаваясь на милость этой странной одержимости. Резать безвинных девиц оказалось очень приятно. Не то чувство, когда ты на арене, когда мастерство против мастерства, и не так, как бунтовщиков и преступников. Волнующе, будто первый раз спал с женщиной. И, соответственно, быстро. Поэтому мертвяк, доползший до решетки, чтобы оповестить, что в камере тридцать, двадцать девять, двадцать восемь, двадцать семь девственниц и одна опороченная, даже не удивил. Разве что хотелось зарезать и его.
- Доволен?
С рук и кинжала капала кровь, и вытереть её было решительно нечем. Здешние хозяева даже на занавески поскупились.
- Вполне, - ответил Джеймс, вытирая кинжал о рубашку Дот, которой повезло не оказаться в числе трёх отобранных. - Даже не ожидал. Руки резали так уверенно, словно кровищи на них как не у всякого некромага бывает. Хвалю. И что удовольствие не давишь - тоже хвалю, потому что если уж что досталось - надо принимать. Эх, и правда, заткнуть бы этого кадавра, да времени нет. Небось, специально ему связки женские пересадили, для пронзительности. Слышишь, как визг отдаётся по стенам дальше? Вон там, в шаге от пола специальные канавки из гранита? Куда бы не вели, а скоро будет компания, причём не из нежити.

Бриз задувал с юго-запада крепкими и теплыми шквалами. За спиной таяла вонючая тьма подземелий и грязная ругань хозяина тех мест, поминающего с жутким ирландским акцентом ублюдков, которые всё портят, испорченное, тупых мертвяков, неучей и почему-то михаилитов. «Горностай», идя бакштаг под марселями, уже давно миновал Теркс, и теперь на нём протравливались шкоты, отчего фрегат начал спускаться по ветру, готовясь пройти фордевинд к Исла Тесоро.
Джеймс на мгновение прикрыл глаза, с удовольствием вдыхая запах моря – запах прогретой солнцем палубы, босых ног команды, солёных водорослей, рыбы, парусины, дёгтя и свободы. А еще, так лучше получалось услышать голос фрегата. Вот боцман Эд сыпет ругательства, мешая английские слова с испанскими, французские с голландскими, и ему вторит древоточец, облюбовавший какую-то из досок корпуса, изумлённо матерится команда, громко и дружно вздыхают девушки.
Девушки?!
Повернувшись на пятках так, что подковки на каблуках сковырнули стружку с палубы, Джеймс уставился на девиц, с которыми еще недавно делил камеру. Они не изменились ничуть, остались такими же грязными и скверно пахнущими растрёпами. Вероятно, все они были в той или иной степени девственницами, но осмотреть почти тридцать женщин на корабле не смог бы даже судовой врач, привыкший ко всему. К сожалению, на рынках, где ценился подобный товар, уверениям о душевной чистоте не верили совсем. К тому же, трюмы были забиты. Какао – как память о том голландце, что притворился купцом и прикрыл пушки парусиной. Джеймс тогда потерял семнадцать человек и лично пристрелил скотину, теребившую фал для спуска флага. Кофе и сандал – с того испанца, которого пришлось брать, пристав только на одном руле. Провизия, парусина, доски, порох, снаряды и какое-никакое золото были сами по себе, всегда, и получалось, что для живого груза места оставалось мало. Часть девиц команда, разумеется, изнасилует, и это будет продолжаться до тех пор, пока едва живых женщин не сбросят в море. Часть - самую красивую - можно продать. Но корабль работорговцев встретится не скоро, а потому большинство из них умрут от голода и болезни, ведь провизия на живой товар рассчитана не была.
- Эй, мистер Эд, - Джеймс потянулся до хруста жил. - Прекрати глазеть, будто меня с толпой баб не видел. Лекаря к ним, накормить, вымыть - и в трюм. А эту, - пальцем крайне удачно получилось ткнуть в Дот, - ко мне в каюту.
- И там - грешить, - скорбно покачал головой возникший словно из ниоткуда отец Хук, которого почему-то все называли Сми - он всегда появлялся за спиной совершенно бесшумно, особенно когда речь шла о грехах, а о грехах она шла часто, лишь чуть реже подтверждаясь делом. - И в трюме, и в каюте. Можно даже не мыть, по двум причинам. Примо: всё равно запачкаются, секундо: всем очень понадобится духовное очищение, а этому, как известно, грязь только помогает. Верно, сынок?
Уверенный до сего момента, что забыл корабельного капеллана где-то на Ямайке, Джеймс повернулся с тяжелым вздохом. На кой чёрт ему на корсарском судне вообще понадобился капеллан?! Впрочем, ответ был очевиден - чтобы в него при случае вселился Айрианвин. Весьма опрометчиво вселился, поскольку если самого себя убивать не хотелось, то от святого отца-душеспасителя вполне можно было избавиться быстро и без лишней возни.
- Не верно. Знаешь, сколько одна такая стоит где-нибудь у османов? Этим, - он мотнул головой в сторону команды, - хватит на пару месяцев пить, играть и тискать баб. Порченные девки дешевле, а если у команды отобрать прибыль, то даже твоя дьявольская сила не спасёт тебя от реи, Айрианвин. Что это за имя, к слову?!
- Совсем корней не знает, - пожаловался отче, возведя глаза небу. - Чему только в этих новомодных академиях учат? Впрочем, знаю, чему, сам помогал программы составлять. Эх, сколько вина было выпито, сколько девок перелапано! Хорошее это имя, сынок, славное. Да и правда, если уж образовывать неуча, то с него. На правильном языке Айрианвин получается "Сияющим".

Выходило, что правильным полагалось считать язык, на котором матерился магистр Циркон... Джеймс сбился с мысли, недоверчиво уставившись на капеллана. Сияющим, светоносным называли самого яркого, самого дерзкого из падших ангелов. Конечно, можно было допустить, что существо, давшее семя миссис Элизабет некогда назвали в честь света Венеры. Или за то, что был невероятно умным. Но отчего-то намёки на важность и ценность имени, обронённые папенькой в подземелье, наводили на мысли отнюдь не об эпитетах Христа.
"Господи, когда я успел так нагрешить? За что мне это?!"
- Только не говори, что это тебя архангел Михаил самолично выпнул с небес. Или что это ты был тем самым Мерлином из Камелота. Или...
Или что лично был знаком с теми, кого Джеймс привык называть для себя четой Бойд.
- Артур был ошибкой, - друидангел благостно улыбнулся, глядя на то, как пираты окатывают визжащих женщин морской водой. - Казалось бы, хороший, правильный идиот с одной извилиной, то, что надо от короля. Какой мир бы могли бы построить - и тут у него между ног зачесалось не в ту сторону, и сразу, поди ж ты, хитрость прорезалась. Наверное, это как-то связано. И ты, сынок, думай аккуратнее, а то если ещё и на мысли отвечать, так грешить некогда будет. И Мерлином был, и ту забавную рыжую помню. Эх, хорошо развлекались когда-то, аж повторить хочется!
Джеймс только обреченно кивнул, и направился в свою каюту, уцепив перед тем за руку Дот. Девица волочилась следом не слишком охотно, а когда распахнутая пинком дверь отворилась и Джеймс застыл на пороге, и вовсе влипла в спину. Каюта не удивила его. Он помнил, не помня, эти стены цвета Ост-Индской торговой компании - барвинок и золотисто-жёлтый. Помнил кованые фонари - четыре прикреплены к стенам, пять свешиваются с потолка, один из них большой, центральный фонарь, освещает овальный стол, расположенный в центре просторного помещения. Стол был вечно полон всевозможных безделушек, шкатулок, свечей, кубков, навигационных приборов, карт и бумаг. Рядом с ним всегда стояли глобус и широкое, мягкое кресло. Еще здесь стояла широкая кровать с резными столбиками и сундуки с казной и одеждой. Видимо, Джеймс собирался обедать - барахло на столе было сдвинуто к левому краю, в центре красовалась запыленная бутыль, отливающая изнутри рубином, оплывала жиром жареная курица, желтели груши.
Тем не менее, не удивившись каюте, Джеймс запоздало осознал неизбежное: теперь ему придётся жить со знанием, что его отец - чёртов Люцифер. Это не делало его, Джеймса Клайвелла, хуже. Он не переставал быть хорошим семьянином, преданно любящим свою жену и детей. Он оставался всё таким же кровожадным сыскарём, гладиатором-любимцем публики, поморником-пиратом. Джеймс не становился от этого демоном или принцем ада, но, всё же, жить становилось значительно сложнее. Настолько, что выразить это было трудно и зверски хотелось утопить кого-нибудь. Вместо этого он уселся в кресло, задумчиво пригубил вина из кубка и приветливо улыбнулся Дот.

- Садись, ешь. Потом вымоешься и переоденешься. Как, говоришь, ты в подземелья эти попала?
- Да вот вышла на рынок, за луком, - девушка села на табурет крайне осторожно, глядя на Джеймса со смесью страха, застенчивости, восхищения и малой толики кокетства. - А там такой красивый подольстился. Вроде вас вот. Пойдем, мол, угощу пирогом с сахаром. А я сахара-то никогда и не видела, господин. Слышала только, что сладость это райская. А как очнулась - уже в другом месте. Трюарметт, слышали, небось?
- Слыхал, а как же. Так значит, мы с тобой в Трюарметт были?
Трюарметт Джеймсу не говорило ровным счётом ничего, но если он что и усвоил, будучи сыскарём, так это - всегда соглашайся с допрашиваемым. Ему приятно, а констеблю - полезно. К тому же, привычная работа немного отвлекала от мыслей об Айрианвине, который наверняка сейчас развращал команду.
Дот, начавшая было есть, испуганно взглянула на него.
- Так ведь, господин, не знаю я. Глаза закрыла в борделе Трюарметт, а открыла - уже в клетке. И рыжий мясник этот в коридорчике смеется. Скажу вам, с Ирландии он. Потому что скотты - они тоже слова смешно говорят, да не так. А этот навроде как их наполовину выворачивает. И смеётся всё время. А вы, не прогневайтесь, зачем... ну... меня сюда? Неужто накормить и приодеть?
Неопределенно пожав плечами, Джеймс улыбнулся. Дот ему была нужна ровно для того, чтобы допросить. Оскорблять Мэри изменой он не собирался.
- У каждого должен быть шанс, Дот. Всех спасти я не могу - команда не поймёт. Тяжко тебе пришлось, милая. А в Трюарметт кто всем заправляет - знаешь?
- Господин граф, - говорить с набитым ртом Дот, вероятно, было тяжело. Поэтому "господин граф" вышел у неё как "выфафин фаф". Громко сглотнув, она продолжила. - Мессир Три, кажется.
"Вот дерьмо-то".
Слабая надежда, что господин-граф-мессир Три из Трюарметт не был родичем некоего Раймона де Три, известного миру как михаилит Фламберг, умерла, едва зародившись. Слишком редкая для королевства фамилия, чтобы быть простым совпадением. Каша, начавшаяся в Билберри, продолженная внезапным браком магистра с древней богиней, тянущаяся через Ай... Айрианвина, мать его плашмя фальшионом, заваривалась излишне густо.
- Спаси нас Господь, - миссис Элизабет со своими словечками иногда удивительно вовремя приходила на помощь. - Подумать только, такой знатный человек, а промышляет, как обычный пират. Тебя дома кто-то ждёт, Дот?
"Горностай" ощутимо тряхнуло - подостровной ветер ворвался в паруса, запутался в них, радостно возвещая скорую близость суши.
- Сирота я, господин, у дядьки жила. Так что, неизвестно, что лучше - монастырь или к пиратам вот. А вы на что спрашиваете-то? Я ж много чего видела в том борделе. Михаилита чернявого, как господин граф. Важный. В бордель с мазелью своей зашел, хотя не по правилам.
Фламберг с завидным постоянством находил приключения на свою и леди Эммы задницы и совался туда, куда не следует. Дот, разумеется, уже ничего не могла сказать кому-то - Джеймс смутно понимал, что время и пространство не те, не его, и правит в здешней Англии отнюдь не Генрих Восьмой, а кто-то из его потомков. Значит, Дот останется здесь, на Исла Тесоро. Но сколько свидетелей визита птенца гнезда цирконова осталось в Трюарметт, не ведал никто. При всём старании, Джеймс такое количество перевешать не мог. Даже во имя хрупкой почти дружбы.
"Пожалуй, стоит побеседовать об этом с Бойдом. Хоть я и сомневаюсь, что капитул не знает о причудах родни Фламберга".
- Известно, михаилитам правила не писаны, - охотно согласился Джеймс, улыбаясь еще ярче. - Ну что же, расскажи мне, что ты еще видела. А после - вымоешься и ляжешь спать. Хм. И перед тем придётся постонать. Поди, научили в борделе?
Дот вздохнула, деловито отряхнула руки и принялась стягивать грязную рубаху.
- Не успели. Не годящая я к этому делу, господин. Господин граф говорил, что как рыба снулая. Ну ежели хотите, то я готовая вся. Вот. Как есть.
Она подняла руки и покрутилась, демонстрируя сильное тело почти без талии, небольшую грудь и короткие крепкие ноги. Совершенно не привлекающие, потому что не принадлежали Мэри. Или окаянной Фламинике. Проклятье, Дот даже не походила на Инхинн, а уж у госпожи главного палача было на что посмотреть и чем полюбоваться!
- Молодец. А теперь пройди вон в ту неприметную дверцу за моей спиной. Там обычно есть небольшая кадка с водой и гальюн. Вымоешься, найдешь в сундуках платье и украшения - и на боковую. Я слишком люблю свою жену, чтоб польститься на тебя, Дот. Будь ты хоть Анной Болейн и Марией Магдалиной совокупно.
Батюшка завалился в каюту без стука, как к родне. С удовольствием огляделся, с особенным удовольствием задержал взгляд на дверце, за которой плескалась Дот.

- Отличный корабль, сынок! И команда, команда-то как на подбор, сам бы лучше не нашёл, - он неуловимым движением подхватил со стола бутылку и присосался к горлышку, дёргая кадыком. Допил. Выдохнул. - Жаль только, жратва в трюме попортилась. И бочонок рома крысы прогрызли. Баба одна с чумой - ещё до переноса сомневался, брать ли, но пришлось. Ты меня, между прочим, почти вынудил! А, ещё две с припадцами, а у боцмана волчанка. День, два полнолуние, - станет оборотнем, и это в море-то. Представляешь испуганного оборотня на борту?
Помедлив, он приятно улыбнулся.
- Ещё у него ветрянка, но это ладно, мистралем, увы, не станет.
Джеймс лениво покачал кубок. Бабу с чумой необходимо было выбросить за борт прямо сейчас, пока не заразила команду. Жратва, разумеется, попортилась. И ром вытек тоже. Самым неприятным известием стал боцман Эд, умудрившийся как-то заразиться от оборотня.
- Слышишь, как посвистывает? Это ветер-прибрежник. Я всё равно собирался пристать, поэтому не пугай. И если уж выжрал всё моё вино, сходи утопи девку с чумой. На обратном пути можешь вылечить Эда, а то я не уверен, что на Исла Тесоро есть лекари.
Договорив это, Джеймс ехидно улыбнулся и закинул ноги на стол.
- Ещё не всё, - заметил папа, кивая на настенный шкафчик. - Там ещё несколько бутылок, отсюда чую. Но топить интереснее, поэтому за вином вернусь потом. Знаешь, как отвлечь!
Уже повернувшись к двери, он бросил через плечо:
- Кстати, а эту, Дот, не дашь? По-семейному. Топить не стану, не бойся, но чую в ней глубины, какие продавать жалко. У меня в паре ковенов некомплект, зря простаивают.
- У тебя ковенов в избытке, - недовольно пробурчал Джеймс, - в кого ни плюнь, то чернокнижник, некромаг или еще какая-нибудь ведьма. Vade retro, Айрианвин, обойдешься.
Ковены в самом деле следовало проредить. Нанять уже проверенных Циркона и Фламберга, чтоб те прогулялись хотя бы в окрестностях Бермондси, но сейчас Джеймса занимало другое. Первое - как себя чувствует Мэри, и второе - на кой его понесло на Исла Тесоро? Последнее не вспоминалось, хоть убей. И в бортовом журнале соответствующих записей не было.
- Рассказать? - Раздался над левым ухом голос Айрианвина. - Про Мэри нашу? Ты не стесняйся, попроси - я и расскажу. А вот про Исла Тесоро - тут тебя и черти не разберут, но чую не хуже вина - найдётся дельце-другое.
Сочтя за лучшее игнорировать его, Джеймс потянулся и вышел на палубу.
На острове уже звонили к вечерней молитве, когда старший помощник Даникан отдал приказ сигналить пушкой о прибытии корабля. Грохнул выстрел, заглушивший вопль утопляемой девицы, и Джеймс встал к штурвалу. Ощущения от рукоятей были привычными, но и остро новыми. Осталось покориться и позволить телу, которое явно лучше знало, что делает круто заложить оверштаг к ветру, чтобы обойти острые зубцы камней у берегов. Детство давно прошло, и Джеймс уже успел забыть, как любил море, этот синий предел, эту музыку ветра и волн. "Горностай" обогнул мыс, и на всех трех мачтах развевалось знамя английских корсаров - ярко-красное с белым крестом. На Исла Тесоро, нейтральной территории, можно было не опасаться происков закона, а коллеги по разбойничьему цеху всё равно знали, кому принадлежит фрегат. Но всё это сейчас казалось мелким, ничтожным, не стоящим упоминания рядом с чувством свободы и полёта, что дарил корабль. И когда "Горностай", мягко плеснув волной, вошёл в гавань, когда убрали контра-бизань, отдали большой якорь, а матросы уже начали спускать шлюпки, Джеймс нехотя выпустил из рук штурвал. Казалось, он мог бы лететь в слиянии с фрегатом вечно.

На Исла Тесоро был только один городок, носящий гордое английское имя Шарптаун. Причем, весьма ограниченный заведениями - таверна, лавка торговца и верфь. Верфь здесь была отличной вот только мастера принимали только дублоны. Еще здесь - это Джеймс помнил отлично - не стоило сбывать кофе по причине его крайней дешевизны. Кроме всего уже перечисленного и чудесных пейзажей упомянуть об острове было решительно нечего, и Джеймс, предварительно велев команде разгулом не увлекаться, старшему помощнику - разместить девиц в пригодном для поддержания товарного вида месте, а боцману - озаботиться собственным лечением, решил заглянуть в таверну. Дот, одевшуюся так, будто собиралась идти на званый ужин к королю, пришлось прихватить с собой. Девушке явно было неудобно идти в платье с широченной юбкой, в туго затянутом корсете, атласных туфлях на высоченном каблуке, её приходилось поддерживать под локоть и тихо, себе под нос, материться.
- Ты могла надеть что-то попроще? - Не выдержал Джеймс, когда Дот в очередной раз споткнулась на колдобине того, что здесь называли дорогой. - Какого чёрта ты надела испанское придворное платье? Впрочем, я догадываюсь - какого.
- Так красиво же, господин, богато, - недоуменно хлопнула густо накрашенными ресницами Дот. - Я же женщина капитана. Хоть вы и не того. Ну, не этого. А этим платьем и леди де Три, небось, не побрезгует.
Джеймс скептически оглядел её, затем - свою более чем скромную одежду, и хмыкнул. Та леди де Три, которую он знал лично, такое платье никогда бы не одела, Дот не была его женщиной ни в каком из смыслов, а Айрианвина следовало каким-то образом утихомирить. Всякому, кто скажет, что быть сыном светоносного замечательно, выгодно и удобно, Джеймс поклялся разбить нос и сломать челюсть.
- Ты не женщина капитана. Можешь считать себя пленницей. Разрешу даже выдавать себя за дочь какого-нибудь идальго, дороже будешь. А если не перестанешь слушать Айрианвина... капеллана, переселю в трюм, смекаешь?
Последнее вышло почти, как у незабвенной Ю Ликиу, отчего Джеймс снова хмыкнул.
Дот в очередной раз споткнулась, ойкнула и вцепилась ему в рукав.
- Так я ни слова по-идальгиному не знаю. Лучше буду этой, леди Гамильтон какой-нибудь. А капеллан ничего плохого не говорит, наоборот, советует отечески.
"Потому что многажды отец, дед, прадед и... и скоро снова стану дедом. Волнительно, аж сердце сжимает", - прозвучало над плечом.
"Если б оно у тебя было!"
Показывать эмоции было нельзя, но Джеймс не сдержался. И скоротал дорогу до трактира, вполголоса поминая матушку Дот, которую никогда не видел, мать Айрианвина - и свою бабушку, выходит, колченогих чертей, апостола Петра, ебучих братов-лекарей, грёбаных кретинов, взявших Бермондси в осаду, миссис Элизабет, и - с нежностью - лавку в управе. Завершил эту свою речь он тычком в спину Дот, совершенно стражническим, заставляющим девушку влететь в полутемный зал, пропахший жареным мясом, соленой рыбой, крепким пойлом, нестиранными юбками и мужским потом.
Зал на мгновение затих, а потом загудел голосами снова. Большинство были сбродом, лишь двое у шаткой стойки казались смутно знакомы. Тонкий и звонкий, почти женственный красавчик в напудренном парике - Шарль-Франсуа д'Анжен, маркиз де Ментенон и коренастый валлиец Лайонел Уэйфер. Первый - знаменитый корсар, недавно последовательно разоривший Маракайбо, Асунсьон и Нуэва Валенсия. Говорили, что он женат на одуряюще прекрасной креолке с острова Мартиника, семья которой получила дворянство незадолго до их свадьбы, но предпочитает мужчин покрепче. А вот Уэйфера Джеймсу послало провидение - пират, капер, судовой врач и хирург в одном лице вряд ли отказал бы в помощи собрату-валлийцу, у которого незаменимый боцман умудрился заболеть чёрт знает чем. Впрочем, сначала следовало приглядеться. Джеймс проволок Дот к стойке и рухнул на табурет.
- Вино. Получше, - улыбнулся он трактирщику, неуловимо похожего на Бабочку из Гленголл. - Какие новости в здешних водах?
"К мысли, - задумчиво подумал Айрианвин, - стоило бы с тем братом-лекарем переведаться. А то лезет пастись в чужие лужайки, словно так и надо".
"Наконец-то по делу говоришь".
Трактирщик, не торопясь, поставил пузатую кружку, добыл из-под стойки бутылку - пыльную, но не слишком, - и налил до половины. Красное, густое вино шло мелкими пузырьками и, небось, пахло аж на улицу. Подтолкнув кружку Джеймсу, он так же лениво кивнул на Дот.
- Последняя лизбонская мода?
- Ага. Два реала в базарный день - красная цена, - согласился Джеймс, пожав плечами. - Со скидкой. По дороге выловил. Уэйфер давно тут?
Остро захотелось к Мэри. Так, что зачесался пол под ногами. Представив, как будет объяснять своему маленькому алхимику, где умудрился обветриться, почему пахнет морем, бабами и вином, Джеймс хмыкнул и покрепче уселся на табурете. Желание вернуться домой не пропало, но его следовало смирить. По крайней мере, пока.
- Половина реала, не больше, - еще раз оглядев Дот, серьезно сообщил ему трактирщик. - И то, если полы мыть умеет. Если умеет, возьму. Всё равно такую на приличном рынке не сбудешь. А валлиец за час до тебя пристал. Все паруса как решето, и на левый борт крен.
- Да она за ужином больше съела, - хмыкнул Джеймс. - Если уж берешь, то сто эскудо.
За Дот и впрямь не удалось бы выручить больше. Джеймс снова хмыкнул, не вовремя припоминая, как его самого продавали на арене, как было мерзко, как глядела Мэри... И вздохнул, чувствуя разгорающийся зуд. Дженни бы сказала, что доски под ногами горят. Дженни всегда говорила очень точно.
Трактирщик сплющился, выцветая, шум голосов ушёл в небо, а дощатые стены плеснули грубым, едва обработанным камнем. Камень плыл, тянулся, как само море, где-то в глубине мелькали зелёные жилы. Только Дот осталась почти прежней, правда, вовсе без платья.
"Молодец, сынок, можешь же, когда хочешь, - одобрительно подумали над плечом. - Подтолкнуть?"

Толкнули его или нет, но мелькание жил умотало Джеймса не хуже, чем качка - юнгу-первохода. В опочивальне Анастасии Инхинн, куда посчастливилось выпасть, было всё как обычно. Те же шелка по стенам, тот же кот, та же огромная кровать, в которой обнаружился юный брат Ворон, обнимавший лучшего в мире палача с совершенно определенными намерениями. Которые ему осуществить не удалось - Джеймс против своей воли, но ревниво и с чувством мелочной мести упал прямо на него. Михаилит с испуганным "Бля!" сбросил его на пол, и на этом бы могла закончиться и жизнь, и история констебля Бермондси, поскольку Джеймс пребольно стукнулся виском об острый угол мавританского столика.
- Бля, - согласился Джеймс. - Не отвлекайтесь, дорогая, я уже ухожу.
- Всё настроение испортил, - хмуро пожаловался Ворон, перекидываясь в огромное, чёрное и остро пахнущее зверем. - Вр-ры.
Пантера, стукнув Джеймса хвостом - не хуже, чем иной дубиной, - выпрыгнула в коридор, распахнув дверь плечом, а Инхинн тяжело вздохнула, глядя с некоторой укоризной, но больше - словно та же кошка. Поднялась, как была, нагишом, плеснула в кубок вина из чудом уцелевшего кувшина, стоявшего у кровати. Протянула, стоя совсем рядом.
- Пей. И дверь закрой - с этой стороны.
Джеймс кивнул, закрыл дверь и критически оглядел кубок. Кубка показалось маловато - в голове еще шумел ветер Карибов, зато кувшин с вином он осушил почти наполовину. И не выпуская из рук, рухнул на кровать. Всё равно лежал на ней не впервые, а значит, был как дома. Мэри всё это, разумеется, очень не понравится. Потом, когда Джеймс вернётся домой и ничего не расскажет, чтоб не волновать.
- Я не хотел, - сообщил он Инхинн. - Оно само как-то.
Та упала рядом, касаясь бедром. Вздохнула снова, разглядывая потолок.
- Ты же понимаешь, что злой и всячески неублажённый палач будет подследственных только портить, а не как... как лапкой по шёлку? Хочешь тронуть розу...
- Ну ты ж мысли читаешь. Прекрасно знаешь, что хочу. Но эти... уважение к целомудрию - моему, в основном, преклонение перед нетронутой красотой - твоей, в основном, и женатость - моя - несколько мешают. Веришь ли, Мэри мысли хоть и не читает, но чует всё. Нюхом. Впрочем, если у тебя найдется еще вино...
Кувшин допивался плохо. Потому что не влезал. Но когда влез - приятно стукнул в затылок, возвращая во времена хмельной юности. В конце концов, иногда нужно было забыть о том, что тебе тридцать один, что ты только что вывалился из пиратской таверны, куда приплыл на собственном фрегате - который еще даже не придумали, между прочим! Забыть о жене, её беременности, законе и порядке, арене, матушке, её выборе отцов для Джеймса, детях - и просто лежать рядом с красивой, спелой женщиной в постели.
- Пират - это даже интереснее, чем констебль, но избыток вина плохо влияет, - Инхинн отобрала кувшин и швырнула в угол, чуть не угодив в кота. Перекатилась, уселась сверху, потянулась с ухмылкой, вскинула ладони, по которым метнулось желтое едва видимое пламя. - Запах... запах, наверное... - наклонилась и поцеловала долго, огненно, слизывая вино с губ, - наверное, выжжем.
"Да что ж вы все..."
- А мысли, - сбрасывая её с себя и возвращая поцелуй, патетически вопросил Джеймс, - мысли кто выжжет? Чувство вины? Мы потом вообще сможем вместе работать-то?
- Мэри сейчас заботит, какие занавески повесить в детскую, - медленно сжигая рубашку прямо на нем, заметила Инхинн. - Беременные мило глупеют, знаешь ли. А если ты прямо сейчас не перестанешь маяться дурью... Ну, сколько я знаю, пепел некроманты оживлять почти не умеют.
- Надеюсь, твой Ворон забыл рубашку.
Пояс с кинжалом полетел на пол. Сапоги и штаны - за ним. Протоколы работы палача подразумевали работу с обнаженной натурой.

Пожалуй, что вкус этих задыхающихся поцелуев, стук сердца не забыть, хоть выжги. Не забыть чувство, будто ты в другом мире, в котором ничего не существует - почти религиозное, почти молитвенная. Гладкая нежная кожа под руками и губами - Песнь Песней, она прорастает лозой, мощной жилой, разделяя и соединяя тела, поднимается вверх раскидистой кроной. Пахнет морем и свежестью, и вспомнить бы о жене, остановиться, уйти - но насытиться невозможно, потому что "поймайте для нас лисиц, маленьких лисят, портящих виноградник, ведь наш виноградник весь в цвету". Потому что невозможно насмотреться на сильную спину, на лепные мышцы живота, на крепкую грудь, нельзя уйти, когда таешь вслед за нею, растекаешься мыслью, и всё, что приходит на ум - это "смотри, уже прошла зима, дожди прошли и миновали".

После слов не было, как не было и неловкости. Джеймс просто лежал, задумчиво перебирая тяжелые пряди волос Инхинн, но не думал ни о чём. И это было неожиданно и приятно.

Когда в дверь постучали, Инхинн накинула на Джеймса одеяло и опустила шторы балдахина, отчего слышались только голоса. А еще было тепло, темно и отчаянно хотелось спать.
- Сря леди Инхинн, - мужчина говорил сипло и поспешно. - Грамотка королевская, а констебля вашего днем с огнем!
- А что, Хантер в управе не знает, где начальство блу... бродит?
"Сря... И когда это я был в борделе последний раз? Аккурат, когда Графа брали. Надо бы заглянуть, чтоб не распоясывались".
- Да чего с ним говорить, с волчарой стражнической? Который раз уж приезжаю, а он только глядит буркалами желтыми своими да сквозь зубы цедит, что сэр Джеймс занят! Да это ж как занятым надо быть, чтоб даже в борделе не сыскаться?!
- Дома бы проверил, - посоветовала Инхинн, шурша бумагой. - Хм-м... сэр Джеймс по борделям не бродит, всё работа, работа, не покладая ног, а когда не работа - всё в дом...
"А в дом надо бы поменьше тащить. А то Айрианвина уже притащил, не вытурить".
- Ног, рук и всего остального, - скепсису в голосе королевского посланник позавидовал бы даже Сенека. - Был я там, не впервой. Миссис Элизабет дверь открыла, перекрестилась и сообщила, что он в управе. И вообще, миссис Клайвелл тревожить запрещается, ибо она сосуд священный!
- Она такая, - не уточняя, кто именно такой, Инхинн звякнула кубком, нажурчала вином из, видимо, бесконечных кувшинчиков. - Держи на дорогу, а то ведь всю ночь небось мотался за срями.
"Хорошо, матушка воздержалась от проповедей и кропления гонца святой водой. И сосуд в самом деле лучше не тревожить - голосит отчаянно, да и прибью за это любого".
- Дык, сря леди Инхинн! Там же такое, - гонец перешёл на громкий булькающий шепот, - такое... Там Ричарда Фицалана в Тауэр того! Бросили! Ну этого, который четыре победы из пяти! Который лорд Злыдень!
"Ого".
- Ого, - судя по шуршанию, Инхинн свернула бумагу и теперь ею обмахивалась. - Неужто таки на трон полез? Или жену насмерть забил? Священный сосуд свой, так сказать.
- Так вас с сэром Джеймсом для того и вызывают, чтоб вину найти и доказать, - рассудительно заметил посыльный, икнув. - Вы только это, для старины Джома, меня то есть... Руки его с ногами пожалейте! Ить он мне на последнем турнире сто золотых принес! Как он этого Эдцарта-то...
"Значит, явной вины нет. И вряд ли найдется, поскольку король вызывает не тех. Держать на казенный счет невинного весьма расточительно".

- Да. Я в тот день работала, - палач вздохнула, - так даже через стены донеслось, как. Эти мне ваши турниры...
- Дык, я пошёл? А вы уж найдите констебля, расстарайтесь, сря. За мной не заржавеет.
"Иди-иди, тут душно становится".
В изрядно мятой бумаге значилось следующее: "Категорически и незамедлительно приказывается приступить к допросу и расследованию относительно сэра Ричарда Фицалана, лорда Грея и графа Суррея (в одном лице!), поскольку Его Величество и Господь в изменах многих подозревают указанного сэра. Секретарь Его Величества, м-р Пол". Джеймс перечитал её два раза, но желания вылезать из-под одеяла и мчаться в ночь, чтобы допрашивать очередного родича Фламбергов, в себе не нашёл. И всё же, ищейка не должна выбирать, на чей след её ставят.
- Видел его раз в управе, - задумчиво просветил он Инхинн. - Надменный, взгляд злой. Леди Эмму искал. Не думал, что свидеться доведется вот так. У тебя есть лишняя рубашка, которая налезет на меня? Завела моду - одежду жечь.
Инхинн порылась в том, что больше всего походило на сваленную в углу кипу тканей, и Джеймсу в лицо полетела алая цыганская рубаха.
- Держи. С михаилитом сам сочтёшься. И ты, сэр констебль, тон-то этот до дома оставь. Для жены. И впредь лучше бы не путал, а то работать вместе и правда не получится. И не только работать.
- Понял, раскаиваюсь, исправлюсь, - Джеймс поднял руки, сдаваясь аргументам. - Грех Хайям совершил и совсем занемог, так сказать. Как работать-то будем в Тауэре? По протоколу или как обычно?
Рубаха Ворона оказалась самую малость маловата - потрескивала на плечах. Но под колетом и оверкотом этого было незаметно, а советовать приглашать в постель более плечистых Джеймс не стал. Потому что обещал исправиться. Да и вопрос задал ровно для того, чтоб втянуть себя в работу.
- Впрочем, ты права. По протоколу.

6 мая 1535 г., Лондон. Служебные покои Тауэра.

Домой Джеймс не поехал. Разве что послал записку с гонцом. Дескать, срочное королевское дело, вызвали, сижу в Тауэре. Почти как принц, только с другой стороны решетки. Жив, здоров, свободен. Береги себя. Мэри, пусть даже и поглупевшая с беременностью, была умной. С одного взгляда она поняла бы и тяжелую схватку умов, и, особенно - Инхинн. Впрочем, Инхинн являлась работой. До определенного предела, но предел этот Мэри знать не обязательно. Вероятно.
Работой был и Ричард Фицалан. Граф Суррей потряс Джеймса до самых глубин души. Хваткий, с цепкой памятью, несомненно очень умный. Знающий столь многое, что его пути поневоле пересекались с путями Джеймса. Суд пэров, если на то будет воля короля, казнит Фицалана. Но сейчас, когда оба были в Тауэре, грехом стало бы не поговорить.
Фицалан, когда Джеймсу тихо открыли камеру, спал безмятежным сном уверенного в своей правде человека. Во сне у него разгладился жесткий залом между бровей, лицо обрело умиротворение, и лорд стал очень похож на свою сестру. Он, несомненно, замерз на тонком соломенном матрасе, без одеяла. Джеймс, не изменяя своей привычке сочувствовать узникам, накинул на него плащ. От этого, казалось бы, бесшумного и неощутимого движения, Фицалан проснулся и поспешно сел.
- Я просто поговорить, - уведомил его Джеймс, улыбаясь и выгружая на стол собственный ужин - хлеб, мясо, вино. Допрос закончился поздно и узника наверняка не озаботились покормить.
- Поговорить, - проворчал Фицалан, с явным трудом стряхивая сон. - У меня неприёмный день. Запишитесь у секретаря.
- Как только выберетесь отсюда - обязательно, - покладисто согласился Джеймс. - Запишусь сразу же, как вернётесь из Гринстоуна, где б он не был. Расскажите мне о дочери Фанни Пиннс, пожалуйста.
Фицалан вздохнул и подсел к столу. Ел он неспешно, сдержанно, но в этой неспешности сквозила нарочитость.
- Я нашел её в Тюрли, - насытившись, сообщил он. - Не то, чтобы я её искал. Просто проезжал мимо. Как раз в это время там остановился проездом из грёбаного Гринстоуна Дакр со своей свитой. Знаете, сэр Джеймс, Томас Файнс славится своей любовью к чревоугодию и извращенным удовольствиям с женщиной. Хизер вели к нему. Хрупкая, худая, забитая, от неё тянуло такой болью, такой безнадёжностью, что я... Я не смог просто отвернуться. Была драка, Дакр швырнул её мне как подачку - тогда граф Суррей был еще беднее церковной мыши, и она уехала со мной. Смешная, маленькая, почти невесомая. Её продавали, сэр Джеймс. Как только мать уехала в Лондон на заработки, тётка тут же продала её в первый бордель. Оттуда - во второй. Подумайте, в восемнадцать лет у неё за плечами разлука, предательство, два борделя, издевательства! У неё даже имени не было - только Никто.
- Что было потом?
История про отсутствие имени до жути напоминала о гладиаторском воспитании. У Джеймса тоже не было имени, пока он его не заработал.

- Потом был Балсам, - топчан заскрипел, когда узник улёгся на него. - Простите, что лежу. Но дам здесь нет, а та что могла быть, так долбанула меня о пол, что всё тело ноет. В Балсаме было... сложно. Я не хотел её в постель, сэр Джеймс, хоть и лезла она туда настойчиво. Я хотел признать её бастардом отца и выдать за доброго, достойного человека. Заботиться о ней. Мне нравилось, как она играет с моим волчонком, как смеется, как радуется каждому дню свободы, как отъедается и круглеет. В Балсаме мы повстречали моего младшего брата, Эда, и она закрыла меня от первого арбалетного болта. Если бы не госпожа... Ну да вы понимаете. После мы заехали к её тетки в Стратфорде, и я ляпнул что-то про розу без шипов. Сэр Джеймс, она почти мгновенно преобразилась, будто повернулся какой-то ключик, как в музыкальной шкатулке! Если до этого Хизер говорила, как шлюха из Доков, то теперь речь у неё стала утончённой, невесть откуда появилась страсть к ядам и кинжалам, ревность и мстительность. Стало до безумия опасно и сложно. Нельзя было оставить её в каком-то из особняков, нельзя было возить с собой, нельзя сказать лишнее слово! Пришлось разбираться. Как это у вас говорится - копать?
- Расследовать. На самом деле, сэр Ричард, вам очень повезло, что у меня есть госпожа Инхинн. И что тело всего-то ноет. Иные могли изломать так, что говорить было б сложно, а спать вовсе невозможно. Я правильно понимаю - Хизер обучали быть... дорогой шлюхой?
Или - дорогой шлюхой и убийцей. Джеймс озадаченно хмыкнул, усаживаясь на табурет.
- Сомнительное везение. - Фицалан хмуро глянул на него. И внезапно - улыбнулся. - Не шлюхой. Кем-то вроде наложницы-ассасина. Причем, в ходе расследования мне удалось выяснить, что существует целая секта таких воспитателей. Они готовят любвниц для всех претендентов. Хизер учили для моего кузена Генри Норфолка, сына шерифа. Для меня - Алетту де Манвиль. Даже для моего зятя, как потенциального консорта, кто-то намечен. Сомневаюсь, что над Алеттой издевались, как над Хи. В конце концов, мои предпочтения просты и незамысловаты. Но вот кузен Генри... Хи распинали на дыбе, натирали перцем, пытали огнём... Это малая толика того, о чем она может рассказывать без боли. Она говорила, что порой доходило до такого, что привозили врача. Смуглого, сладкого, как приторный стоялый мёд, пахнущего мелом.
"Смуглый, сладкий, как приторный стоялый мёд. Пахнет мелом".
Джеймс вскочил, заметавшись по камере. Странно, но при этом описании сразу же вспомнился Мавр. Аду-аль-Мелик Мозафар. Не зря Мавр никогда не нравился Джеймсу, тревожа чуйства, как называла это Дженни. Липкий, навязчиво предлагающий свои услуги женщинам, и по большей части - только им, он всегда обслуживал бордель Аглаи Харлот.
- А в доме Лилитаны я нашел канареечно-желтый шарф. С вышивкой. "Блестящая блудница", - продолжал тем временем Ричард Фицалан, с интересом глядя на его метания. - Так и таскаю с собой, как принц башмачок Золушки.
- Дерьмо.
Удержаться было сложно, ἀγλαΐα - блеск, блестящая - имя одной из трех харит, а ведь Джеймса еще с того самого момента, как мадам Аглая пришла договариваться, чтоб стража не беспокоила её девочек, смущало, что фамилия у мадам - Блудная. Блестящая блудница, Аглая Харлот. И выходило, что у Джеймса под носом был бордель этих самых наставников, желающих заменить короля на своего, управляемого, а Джеймс проморгал.
- Вы позволите поговорить с леди Хизер?
- Не поймите превратно, но только в моем присутствии, сэр Джеймс. Я научился жить с её чудачествами, а для стороннего человека это может быть попросту опасно.
Джеймс вздохнул. И протянул, прощаясь, руку. Которую Фицалан пожал, к вящему удивлению. По всему выходило, что граф Суррей был нужен Джеймсу, а Суррей нуждался в сыщике. И адвокате.
- Назовите меня адвокатом, если до суда дойдет. Поборемся.
Фицалан кивнул, и дверь за Джеймсом захлопнулась, оставляя в тишине коридора.
В маленьком кабинете, где дознаватели писали свои протоколы, Джеймс задумчиво перечитал написанное. Пожалуй, что дух Фанни Пиннс, всё еще тревоживший его во снах, настоятельно требовал, чтобы Джеймс разобрался и с обидчиками её дочери. Без Ричарда Фицалана это становилось сложнее.
В конце концов, так ли виновен человек, не желающий мчать туда, не знаю куда? Джеймс хмыкнул и вымарал из протокола лишнее. А после постучал в дверь комнатушки, которую уступил Инхинн. Втайне надеясь, что она одна.